Текст книги "Убийство в особняке Сен-Флорантен"

Автор книги: Жан-Франсуа Паро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Дальше все пошло по плану. Верхом на спокойной лошади Николя добрался до места встречи и укрылся в небольшой нише возле расположенных чуть поодаль ворот. Улица была пустынна и плохо освещена, ибо в период полнолуния предписывалось уменьшать освещение улиц; но сегодня луна надежно спряталась за тучами. Незадолго до десяти часов появилась чья-то темная фигурка: без сомнения, это была Руссильонка. Словно солдат на параде, она меряла шагами улицу, и над ее высокой прической победоносно развевался султан из перьев. Платье а-ля полонез с турнюром соблазнительно подчеркивало изгиб ее талии, лицо скрывала маска. В десять часов с минутами неподалеку от девицы остановился городской фиакр. Переговорив с кучером, Руссильонка, подобрав юбки, села в экипаж, и лошадь медленно затрусила по улице. Подождав, когда фиакр подъехал к улице Шерш-Миди, Николя тронулся с места. Он слышал, как позади него едут Бурдо и третий всадник. В какое адское логово они держат путь?

XIII
МЫШЕЛОВКИ

Да замолчите вы!

Разве подобные слова произносят вслух?

Ривароль

Караван направился на улицу дю Фур, доехал до площади Сент-Андре-дез-Ар, затем проследовал по улице Юшетт до Порт-о-Тюиль. Когда фиакр переехал через мост Турнель, Николя содрогнулся, сообразив, что путь их лежит в места, так или иначе связанные с расследованием. Замедлив ход, экипаж резко свернул к берегу и остановился в нескольких туазах от воды. Николя увидел, как Руссильонка вышла и неуверенным шагом по грязи направилась в сторону реки, и скоро стелющийся над берегом туман поглотил ее. Куда она могла пойти? На минутку тучи на небе рассеялись, и он увидел плавучие бани – длинную баржу с выстроенными на палубе двумя павильонами, объединенными общим порталом. Зажженный фонарь указывал на вход. Девица исчезла внутри строения. Спрятавшись за штабелем дров, Николя при свете огнива взглянул на часы: они показывали немногим более половины одиннадцатого. Он услышал шаги Бурдо, а скоро увидел и самого инспектора: тот шел пешком, ведя лошадь на поводу.

– Ну и дыра! – прошептал он.

– За городскими стенами, а значит, вне контроля… – шепнул в ответ Николя.

– Мы действуем по плану.

– Идите к нашему нарочному, пусть пришпорит коня и мчит в Шатле предупредить Рабуина. Боевая тревога. Через три четверти часа, а именно…

Он вновь взглянул на часы.

– В одиннадцать двадцать все должны быть на месте. Не забудьте, лодки должны отходить от острова Сен-Луи и двигаться совершенно бесшумно. На набережной Орлеан всегда много пришвартованных лодок. Действуем с оглядкой: мышеловка должна захлопнуться, когда все будут в сборе. Идите, Пьер, и возвращайтесь ко мне в укрытие. Скоро начнут собираться гости.

Убедившись, что путь свободен, Бурдо удалился. Вскоре он вернулся, и потянулось тревожное ожидание. Наконец стали подъезжать кареты. Опасаясь, как бы огонек огнива не выдал его присутствия, Николя больше не смотрел на часы, но скрывать свое нетерпение ему становилось все труднее. Наконец появился Рабуин. План, разработанный комиссаром во всех подробностях, начал приводиться в исполнение: более шести десятков человек незаметно заняли свои места вокруг баржи с банями. Проникнуть через невидимое оцепление было можно, но выйти нет. На реке патрулировали три лодки; благодаря туману в случае необходимости они могли незаметно приблизиться к плавучему заведению. Настало время Николя занять свое место.

Поправив на голове треуголку, он одновременно ощупал пистолет, спрятанный под полями и утонувший в локонах парика. Этот маленький пистолет, подарок инспектора Бурдо, не раз спасал ему жизнь. Затем он проверил, насколько легко шпага покидает ножны. Пожав руку инспектору и Рабуину, он уверенным шагом двинулся к стоявшему на приколе судну.

Пройдя по мосткам, он уперся в стойку, где стоял лакей, молча проверивший его надорванную карту и знаками велевший ему отдать шляпу, плащ и шпагу. Николя заколебался, однако выполнил условие. Медленно расстегивая плащ и снимая треуголку, он ухитрился незаметно извлечь пистолет и опустить его в карман фрака; отдавая шпагу, он порадовался, что не взял с собой парадную шпагу маркиза де Ранрея. За входом находилась небольшая прихожая, с двумя симметричными лестницами по бокам; лестницы вели в просторный зал, откуда доносился шум праздника. Спустившись вниз, он увидел множество людей в масках и с бокалами в руках. Драпировки из розовой тафты, закрывавшие деревянные стены, ниспадали красивыми складками благодаря продернутым серебряным шнурам. При ослепительном свете бесчисленных свечей грим на лицах гостей казался еще более ярким. В углу он заметил маленькую сцену, окруженную плотным кольцом зрителей, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы протиснуться поближе.

На сцене двое молодых людей, девушка и юноша, разыгрывали непристойный спектакль. Каждая фраза, звучавшая весьма двусмысленно, подкреплялась непристойными шутками, а содержание сводилось к описаниям омерзительных извращений, которые для вящей наглядности демонстрировала на сцене юная пара. Атмосфера в собрании постепенно менялась. Глаза под масками заблестели, поведение актеров на сцене стало еще более вызывающим. Общество постепенно разбивалось на парочки или небольшие группки, тотчас отправлявшиеся в банные кабинеты. Николя почувствовал, что для отвода глаз ему пора найти себе пару. Поискав глазами Руссильонку, он вскоре заметил ее султан из перьев и разглядел платье с турнюром. Девица вела себя беспокойно, постоянно порывалась куда-то пойти и отвергала всех гостей. Не без труда пробившись к ней, Николя шепнул ей на ухо, что он прислан Рабуином и ему надобно с ней поговорить. Для этого он предлагает ей уединиться в одном из банных кабинетов, дабы все поверили, что они удалились заняться делом. Она повела его в центральный коридор, где по обеим сторонам тянулись двери оборудованных кабинетов. После нескольких неудачных попыток, повлекших за собой визг и ругань, они сумели отыскать свободное помещение. В процессе поисков Николя мог убедиться, что кабинеты запоров не имели. В занятой ими комнатке стояла медная ванна, скамья, маленький столик, где в ведерке со льдом их ожидала бутылка вина, туалетный столик и кушетка. Еще он заметил странное приспособление, однажды виденное им в доме одной актрисы. Это был оловянный тазик, обтянутый сафьяном и закрепленный на деревянной ножке; рядом лежали губка и два флакона. Он вспомнил, что сие приспособление именуется биде; однажды, пребывая в игривом настроении, Семакгюс назвал его «источником для чресл».

Стоило им войти, как лакей в синей тиковой ливрее, с физиономией, выражение коей нисколько не соответствовало его подчиненному положению, принес полотенца, бергамотовое мыло и туфли без задников. Затем он принялся носить кувшины с горячей водой и наполнять ванну. Когда, наконец, ванна наполнилась, он со слащавым видом поинтересовался, «не желают ли девица и господин воспользоваться его услугами». Получив причитавшиеся чаевые, он удалился, не скрывая своего разочарования.

– Это один из «помощничков», тех, кто потакает порокам одних и поддерживает в бессилии и усталости других, – объяснила Руссильонка.

– Мадемуазель, – проговорил Николя, – мы не забудем вашей помощи, а если вдруг наша память окажется излишне короткой, Рабуин напомнит нам о вас. Как вы догадываетесь, я не намерен оставаться в этом кабинете. Моей целью является выявить устроителя этих вечеров и пресечь его дальнейшую деятельность. Он удерживает у себя юную девушку, сестра которой была убита. Мне надо отыскать ее. Вы добрая девушка, и я уверен, вы мне поможете. Где, по-вашему, может находиться устроитель?

– Сударь, я сделаю все, что вы пожелаете. Но я прошу у вас защиты, ибо я рискую очень многим. Возможно, вы заметили, что я привела вас в левое крыло. Справа по коридору расположены апартаменты доверенных лиц. У меня есть основания полагать, что именно там происходят запретные таинства, ибо туда нет ходу гостям со стороны.

Закрыв глаза, Николя принялся обдумывать свои дальнейшие действия.

– Мы притворимся, что занимаемся тем, чего от нас ждут…

– С вами, сударь, с превеликим удовольствием, – произнесла она, присев в изысканном реверансе.

Он рассмеялся.

– Я слишком люблю Рабуина, чтобы позволить себе воспользоваться вашим вниманием! Мы придвинем к двери скамейку – на тот случай, если кто-нибудь решит проверить, чем мы тут с вами занимаемся, а потом я вылезу в окно и попробую добраться до кормы баржи. Сколько апартаментов находится с каждой стороны?

– Пять или шесть. Ванны есть не во всех. Еще есть парильни.

– Полагаю, вдоль борта имеется палуба?

– Очень узкая, вдобавок баржа все время колышется. Из-за осенних дождей вода в реке поднялась высоко.

– Хорошо. Пока я буду добираться до кормы, устройте здесь соответствующий шум, дабы убедить тех, кто шпионит за нами, что мы заняты любовными играми.

Она улыбнулась: похоже, это поручение позабавило ее. Он распахнул окно, и порыв холодного, сырого ветра моментально задул пламя свечей. Борта были мокрые; едва он ступил на палубу, как поскользнулся и чуть не упал. Руссильонка закрыла окно, и тотчас, несмотря на шум ветра, он услышал, как в комнате зажурчала вода и раздались сладострастные стоны. Что ж, он правильно рассчитал: девица умела развлекать клиентов. Он попытался не думать о черных волнах, бьющихся о борт судна, напомнив себе, что вокруг плавают лодки с верными людьми, которые в случае нужды налягут на весла и придут к нему на помощь. Добравшись до середины баржи, он натолкнулся на неожиданное препятствие: путь ему преградила утыканная железными шипами решетка. Острые иглы не позволяли ни обогнуть сооружение, ни перелезть через него. Николя так напрягся, что, несмотря на холодную ночь, его неожиданно прошиб пот. Вернуться назад означало провалить собственный план; подозвать курсирующую поблизости лодку – значит привлечь внимание обитателей баржи и тоже провалить план. Всякий раз, оказываясь в безвыходном положении, он стремился отыскать окольный путь, дабы обойти препятствие. Его изобретательный ум принялся измышлять решения, одно невероятнее другого; задумавшись, он настолько близко подошел к решетке, что фрак его зацепился за один из шипов. Не без труда высвободившись, он неожиданно остановился: в конце туннеля блеснул свет. Надо взять фрак и, пользуясь им как веревкой, совершить прыжок над бездной, пролетев мимо железных игл. Он немедленно приступил к исполнению задуманного. Сняв фрак, он сложил содержимое его карманов в кармашек, пришитый с внутренней стороны панталон и служивший тайником для документов и луидоров. В этот кармашек он ухитрился втиснуть все, включая карманный пистолет. В какой-то момент он подумал, что, может, лучше воспользоваться многократно обмотанным вокруг шеи галстуком, но быстро отверг это решение, опасаясь, что тонкий муслин не выдержит ни его веса, ни острых ребер решетки.

Встав на цыпочки, он прикрепил воротник фрака на концах верхних шипов и, уповая, что швы подмастерьев его портного, мэтра Вашона, выдержат предстоящее им напряжение, резко дернул за полы; и швы, и материя выдержали. Теперь предстояло точно рассчитать прыжок, ибо любая ошибка станет для него роковой: он всем своим весом упадет на шипы и наденется на них, словно на вертел. Прикидывая место для разбега, он отступил к борту, словно веревку, потянул на себя фрак и, перенеся всю тяжесть на правую ногу, оттолкнулся ей от перегородки и полетел над волнами. Все произошло очень быстро: отрыв от палубы, скрип и болезненное приземление по другую сторону решетки. От удара головой о стенку каюты у него закружилась голова. Отлетев назад, он заскользил по мокрой палубе, не удержался, упал, успел ухватиться за бортик и после судорожных усилий уселся на палубе, свесив ноги и с трудом переводя дыхание. Тут он почувствовал, как у него по животу растекается теплая жидкость. Слабый свет, пробивавшийся сквозь окна кабинетов, не позволял разглядеть, что произошло, однако боль, внезапно скрутившая его так, что у него перехватило дыхание, дала понять, что он ранен. Он поднес руку к животу, а потом ко рту: конечно, у него текла кровь. Железное острие рассекло рубашку и порезало тело. Рана болезненная, но поверхностная. Поздравив себя с тем, что не стал снимать галстук, он размотал тонкое полотно и перевязал рассеченный живот, чтобы остановить кровь. Потом подождал, пока восстановится дыхание и сердце начнет биться в привычном ритме.

Он был у цели; теперь ему предстояло осуществить самую важную часть операции. Организатор непристойных развлечений наверняка находился за одним из этих окон. Он с содроганием подумал, что банный кабинет, где сейчас пребывает сей таинственный персонаж, вполне может находиться со стороны берега, и окна его смотрят на Дровяной порт. После недолгих размышлений он решил, что из соображений осторожности его невидимый противник должен выбрать помещение с окнами на реку: так больше шансов остаться невидимым. Превозмогая боль от раны на животе, он двинулся вперед. Первый кабинет на его пути оказался парильней, и она была пуста. Во втором помещении две пары в самых непристойных позах приносили жертвы на алтарь Венеры. В одном из жрецов богини любви Николя с ужасом узнал того, кто носил одно из славнейших имен Франции. Из третьей комнаты, похоже, ненадолго отлучились. Приблизившись к четвертой, он услышал приглушенные стенания и осторожно заглянул в окно. Накрашенная сверх всякой меры женщина размешивала в стакане с водой черноватый порошок, извлеченный ею из маленькой коробочки. Когда он подходил к пятому окну, до слуха его донеслись жалобные крики. К сожалению, препятствие в виде выступа стены не позволило ему увидеть, кто кричит и откуда. Он остановился в нерешительности. Возможно, он столкнется с одной из тех сцен, к которым он успел проникнуться отвращением, или… Для очистки совести он заглянул в окно последней комнаты; она оказалась пуста. Тогда он вернулся на прежнее место и вновь прильнул к окну. Он увидел, как, потрясая плетью, высокого роста женщина вытащила на середину комнаты растрепанную юную девушку, почти девочку, и принялась яростно избивать ее; судя по тому, что жертва даже не пыталась вырваться, а лишь жалобно вскрикивала, истязания продолжались немало времени. Внезапно одна деталь поразила Николя: под оборками, украшавшими подол платья, мелькнули кавалерийские сапоги. Следовательно, перед ним был мужчина, и это меняло дело. Оставалось решить, как поступить. Вернуться обратно? Но это значит вновь подвергнуть себя риску упасть на острые шипы. Позвать полицейский баркас? Тогда прощай поимка с поличным и арест на месте преступления. И хотя на берегу также расставлены люди, призванные помешать бегству клиентов баржи, при появлении полиции начнется паника, в которой виновные непременно постараются затеряться. Как это часто случалось, сейчас все зависело только от него. Комиссар полиции короля, он обязан был все обдумать и принять решение. Но какое?

Разбить окно и прыгнуть в комнату? Узкая полоска палубы не позволяет разбежаться. Он незаметно толкнул рукой окно, надеясь, что оно не заперто. Увы, его постигло разочарование. Можно постучать в окно и, обнаружив свое присутствие, вынудить обитателя комнаты открыть ему; но тогда он потеряет преимущество внезапного появления. У него мелькнула мысль, что через окно можно прицелиться и выстрелить в незнакомца, но он сразу ее отбросил: не имея веских оснований он, как честный человек, не мог выстрелить в подозреваемого. Однако ему необходимо оказать помощь девушке, возможно, одной из брюссельских беглянок.

Мысль выстрелить в окно не покидала его. И тут его осенило: он выстрелит в ручку окна и, как сумеет, прыгнет в комнату. Если встать слева, можно выстрелить под углом, обеспечив большую точность попадания и не задев тех, кто находится внутри. И он ворвется в комнату с дымящимся пистолетом в руке! Бросив взгляд в окно и убедившись, что мучитель продолжает терзать свою жертву, а значит, действовать надо незамедлительно, он выстрелил.

Хрупкая рама разлетелась на куски. Выставив вперед плечо, он прыгнул в комнату и покатился по полу, выронив по дороге пистолет. Дальнейшие события разворачивались со скоростью молнии. Он увидел молоденькую девушку, привязанную к кушетке; спину ее покрывали красные кровоточащие рубцы. Неизвестный в платье обернулся, одним прыжком достиг стула, где лежала шпага, схватил ее и бросился к лежащему на полу Николя. Тот, все еще оглушенный падением, откатился в сторону и, схватив скамеечку, выставил ее вперед словно оружие. С ее помощью ему удалось отразить первый удар. Стремительные удары множились; противник метил прямо в грудь. Неожиданно острие вонзилось в мягкую древесину скамеечки, Николя с силой надавил на нее, и с глухим треском клинок переломился пополам. Швырнув обломки ему в лицо, противник, выставив вперед руки, бросился на Николя, схватил его за шиворот и попытался задушить. Некоторое время борьба шла на равных, пока соперники, обойдя тесное помещение, не оказались перед разбитым окном. Под ногами захрустело стекло. Противник вновь попытался сжать руки на горле Николя, и тот почувствовал, что силы покидают его; повязка на животе размоталась, кровь хлынула ручьем. Из последних сил он оттолкнул нападавшего. Остатки рамы рухнули в реку, и оба противника, сцепившись в единоборстве, последовали за ними.

Очутившись в черной холодной реке, Николя, ненавидевший темноту, преисполнился ужасом; ему показалось, что он упал в могилу. Шею сдавило словно тисками. Он хлебнул грязной воды, дыхание перехватило, перед глазами заплясали, красные и желтые огоньки. Чувствуя, что больше не может сопротивляться, он потерял сознание.

– Он зашевелился! Зашевелился!

Где-то далеко, в тумане, недовольно ворчал знакомый голос:

– За последние несколько дней он второй раз теряет сознание! Да и выжил-то он только благодаря своей прочной бретонской башке! Я говорил ему, чтобы он был осторожен. Он меня не слушал. Вот уж, действительно, упрямства не занимать…

– Закаленная душа не боится угроз. Мне известна его репутация, а посему я тоже им займусь, – произнес другой голос, ровный и размеренный.

Николя почувствовал, как сбоку на него повеяло теплом горящих угольев. Вокруг него шелестел шепот, но он не понимал из него ни слова.

– А все благодаря моему подкрепляющему! Ему не раз доводилось его пробовать.

Внезапно Николя открыл глаза и закричал:

– Моя записная книжка! Дайте мне мою черную записную книжку!

– О! – вновь раздался ворчливый голос, – Мы можем нас поздравить: он нисколько не утратил здравого смысла и в первую очередь вспомнил о главном.

Над ним склонилось знакомое лицо, в котором он узнал дружелюбную физиономию Бурдо.

– Благословите внутренний кармашек ваших панталон, – произнес инспектор. – Он не пропускает воду. А еще сумели отыскать вашу шпагу и даже ваш пистолет.

В поле зрения Николя появилось еще одно лицо.

– Сударь, я очень рад, что вы благополучно выкарабкались из этой истории. Что бы мы без вас делали?

Он узнал Ленуара; заботливый тон начальника взволновал его.

– Сударь, я…

– Молчите! Вам нужен отдых и покой.

– Но мне очень хочется узнать, что произошло после того, как мне показалось, что этот тип задушил меня, и я пошел ко дну.

– Инспектор вам все расскажет.

– Борясь с вашим противником, вы вместе с ним свалились в воду, – начал Бурдо. – Шум от падения услышали на одной из лодок, и наши люди баграми выловили вас обоих, одного за другим. Вы потеряли сознание. Вас доставили в Шатле, раздели, обсушили, разогрели, а подкрепительное папаши Мари довершило лечение.

Николя жестом остановил его.

– А… тот, другой?

– Успокойтесь, он под надежной охраной, в цепях и в темнице.

– Его хорошо стерегут?

Перед его взором снова возникло бледное лицо солдата, повесившегося у себя в камере. Если не принимать надлежащих мер…

– Стерегут как надо; я догадываюсь, о чем вы вспомнили… Когда события стали разворачиваться не совсем по плану, я встревожился и приказал немедленно начать облаву. Обыскав заведение, мы нашли сестру третьей жертвы и препроводили ее в больницу Отель-Дье, чтобы там позаботились о ней и поставили на ноги. Над несчастной жестоко издевались. Некоторые гости…

– Чьи имена не следует называть, – вставил начальник полиции.

– Словом, кое-кому из гостей удалось удрать, избежав допроса, – язвительным тоном продолжил Бурдо. – Как и лорду Эшбьюри: он тоже попался к нам в сети.

– И он тоже?!

– К сожалению, мы не могли его задержать, – произнес Ленуар. – Он пробыл у нас час, не более того… Словно по волшебству, на улицу Нев-Сент-Огюстен примчался английский посол и потребовал передать мне сего лорда, ибо тот, оказывается, является полномочным представителем и пользуется королевским иммунитетом. Наш шпион презрительно оглядел нас и на прощание заметил, что «хотя комиссару Ле Флоку и удалось унести ноги из Англии, сей комиссар, тем не менее, остается врагом его короля, так что пусть он поостережется».

Николя даже подскочил от возмущения. Тут он увидел, что его завернули в одеяло и уложили на ковер, поближе к камину, где полыхал, поистине, адский огонь; приглядевшись, он обнаружил, что брошенный на пол ковер, изготовленный на королевской мануфактуре Савонри, был взят из кабинета начальника полиции.

– Должен вам сказать, – продолжил Ленуар, – что слежка за герцогом де Ла Врийером принесла свои плоды. Мы, наконец-то, знаем, куда он отправляется по ночам. Это маленькая квартирка на третьем этаже дома на улице Турнель…

– Как? На улице Турнель?

– Да, напротив монастыря минимитов, ближе к углу улицы Нев-Сен-Жиль.

– Набережная Турнель, улица Турнель. Почему это название то и дело возникает в нынешнем деле? Вспомните обрывок письма, найденный в комнатах Дюшамплана-младшего. Быть может, им удалось проникнуть в тайну министра? Тогда в нее, разумеется, посвящен и лорд Эшбьюри!

– Дом находится под наблюдением, – заметил Бурдо. – Мы позволим герцогу выйти из дома, не обнаружив наше присутствие, а потом зададим ему несколько вопросов о характере его ночных визитов.

– Я немедленно иду туда.

– Но вы не в состоянии.

Тут поспешно вмешался Ленуар.

– Полагаю, именно там сейчас место комиссара, так что, если его здоровье позволяет, это было бы и желательно, и уместно…

Николя заметил, как помрачнело лицо Бурдо.

– На этот раз, Пьер, вы пойдете со мной.

Лицо Бурдо просветлело. Николя понимал опасения своего начальника. С чем доведется им столкнуться в этом доме? Чем меньше будет свидетелей, тем больше шансов сохранить честь королевского министра. Разумеется, генерал-лейтенант доверял Бурдо, но знал, Николя чаще приходилось сталкиваться с государственными тайнами, и он научился хоронить их в глубинах своей души.

Вторник, 11 октября 1774 года

Зайдя в дежурную часть, Николя переоделся и, поблагодарив за заботы папашу Мари, вместе с Бурдо сел в экипаж.

– Как повел себя Эд Дюшамплан? – спросил он. – Ибо я уверен, что на барже был именно он. Полагаю, он не скрывал свое имя?

– Он держался высокомерно, однако имени своего не скрывал. Когда с него смыли грим, я отметил, что лицо у него кровоточит; на левой щеке у него оказался свежий шрам. Он-то и заинтересовал меня.

– И что вы об этом думаете?

– Царапина свежая, едва успевшая зарубцеваться; ее случайно разбередили, и она открылась. Я вспомнил рассказ о нападении, совершенном на вас в Версале, когда кучер Семакгюса, хлестнувший нападавшего кнутом, попал как раз по левой щеке!

– Да, все сходится, как вы и говорите. Значит, это он стрелял в меня… А как он сам объяснил наличие шрама?

– Я не стал его об этом спрашивать. Он заявил, что получил эту царапину в стычке с вами. Он утверждал, что не понял причины вашего вторжения к нему в комнату и очень испугался.

– А девушка? Может, это он так любезничал с ней?

– Он говорит, что ее пригласили для забав, устраиваемых на такого рода собраниях, и прежде он никогда ее не видел!

– Короче говоря, сей невинный агнец отрицает все. Вероятно, он убежден, что к нему скоро примчится помощь.

– Неужели он всерьез считает, что те, кто бежал, прикрывая лицо руками и, блуждая во мраке ночи, искал свою карету, станут вытаскивать его из передряги? У него странное и наивное представление о сильных мира сего: он думает, что им ведомо сострадание!

– Надо как можно скорее допросить его в присутствии Ленуара и судьи по уголовным делам, – сказал Николя. – Наступает момент, когда необходимо соблюсти формальности, а именно пригласить Тестара дю Ли. Держу пари, на этот раз генерал-лейтенант не испортит нам праздник. У меня только что родилась идея, как можно разыграть небольшой спектакль, и я готов ею с вами поделиться.

– Меня тревожит ваше самочувствие, не стоило вам сейчас ехать…

– Успокойтесь, я чувствую себя прекрасно. Голова немного гудит, живот словно деревянный, но любопытство пересиливает все! Подкрепительное папаши Мари даже мертвого поставит на ноги!

– Улица Турнель начинается прямо от Бастилии? – спросил Бурдо.

– Совершенно верно! И продолжается до площади Руаяль, с которой ее соединяет улица Па-де-ла-Мерль.

– Вы не перестаете удивлять меня своим знанием города! Бастилия и площадь Руаяль! Соединить их и впрямь недурно, и весьма знаменательно. А про улицу Турнель можно сказать, что она ведет к первой и выводит на вторую!

– Вы как всегда остроумны, Бурдо!

– Я хочу вас поблагодарить, – отозвался инспектор. – Меня трудно одурачить, так что, сами понимаете, я прекрасно понял, что Ленуар намеревался отстранить меня от завершающего этапа расследования.

– Замолчите, несчастный. Надо уметь пребывать в неуверенности.

Улыбнувшись, Бурдо умолк. Обоих друзей охватило вполне понятное волнение; обмен репликами говорил о многом. Ночная поездка по городу продолжалась. Они повстречали несколько запоздалых гуляк, несколько девиц, поджидавших поздних клиентов, бродяг, которые, заслышав стук колес, убегали во тьму, патрульных из городского караула и одного священника, несшего Святые Дары умирающему. Вскоре они прибыли на улицу Турнель.

– Герцог оставлял свою карету на площади Руаяль, – промолвил Бурдо. – Затем он внимательно оглядывался по сторонам, изучая обстановку, и только потом двигался в нужном ему направлении.

– Он не заметил слежки?

– Ну что вы! Иначе нас бы сейчас здесь не было. Наши люди заступали в караул по трое: один крался позади министра, другой впереди, а третий был начеку, готовый в любую минуту прийти на помощь. Он не мог от них скрыться.

Они остановились на улице Сен-Жиль, чуть-чуть в глубине, чтобы видеть нужный им высокий дом на улице Турнель. В окно на третьем этаже пробивался слабый свет. За занавесями скользили чьи-то тени.

– Он все еще здесь, – прошептал Бурдо. – И наши агенты тоже, я их вижу.

– У вас зоркий глаз!

– Они слились со стенами! – довольно усмехнулся инспектор.

Николя взглянул на часы. Было около двух часов. Бурдо схватил его за руку.

– Мы прибыли как раз вовремя.

Из дома вышел человек, закутанный в черный плащ и в надвинутой на лоб треуголке. Постояв немного и бросив испытующий взгляд в темноту – сначала направо, потом налево, – он направился к фонарю, освещавшему сразу обе улицы. Заметив стоявший напротив фиакр, он окинул его подозрительным взором, но вид дремавшего на козлах кучера, похоже, успокоил его и убедил, что путь свободен. Торопливым шагом он направился по улице Турнель.

– Он явно идет к площади Руаяль, – проговорил Бурдо. – Там его должна ждать карета.

– Полагаю, наши люди проследят, чтобы он вернулся именно домой?

– Разумеется, распоряжение отдано. Мне кажется, у нас нет выбора: вам надо идти туда, а я покараулю у входа в дом. Не стоит забывать об угрозах англичан.

Комиссар оценил деликатность своего помощника. Поняв с полуслова беспокойство Ленуара, инспектор постарался отойти в сторону, причем так, чтобы друг ничего не заметил, а заметив, не имел бы оснований возразить. Их молчаливое сообщничество, рожденное в пройденных вместе испытаниях и не омраченное ни единой ссорой, со временем только крепло.

Войдя в дом, Николя высек огонь и, осмотревшись, поднялся на третий этаж и постучал в единственную дверь, на которой не было даже молотка. Тотчас за дверью раздался тревожный голос.

– Это вы, Шарль?

– Я комиссар полиции.

Дверь медленно отворилась, и на пороге возникла испуганная белокурая женщина, одетая в домашнее платье из лиловой синели. В руке она держала свечу, неверным светом озарявшую ее фигуру.

– О Господи, наверняка с Шарлем что-нибудь случилось. Сколько раз я говорила ему, что опасно ходить ночью. Ведь я правильно угадала, сударь? Не скрывайте от меня ничего.

Переступив порог, Николя окинул взором убранство маленькой квартирки. Несмотря на тесноту, обстановка отличалась изысканностью и роскошью, предположить каковую, если судить по внешнему виду дома, было невозможно.

– Успокойтесь, сударыня. Ничего страшного, уверяю вас. Я всего лишь хочу расспросить вас о человеке, только что покинувшем это жилище.

– Что он сделал? Почему вы спрашиваете меня о нем?

Прикинув, он решил, что женщине никак не могло быть больше двадцати лет.

– Люди, разгуливающие по улицам в столь поздний час, всегда привлекают наше внимание.

– Ах он, бедняжка! Как можно заподозрить его, самого лучшего и самого великодушного из всех моих друзей?

– Чем он занимается и как его зовут?

– Шарль Гобле. Он судебный исполнитель в Шатле.

Когда женщина назвала ему ремесло, избранное герцогом де Ла Врийером, Николя не смог сдержать улыбку.

– И кем он приходится вам, сударыня? Могу я это узнать?

Она опустила голову и, покраснев, прошептала доверительным тоном:

– Он мой друг и отец моего ребенка.

Потянув его за рукав, она провела его в маленькую комнату, совершенно белую, где в середине высилась ивовая колыбель с муслиновым пологом. Приподняв полог и дав комиссару возможность взглянуть на очаровательного спящего младенца, она бесшумно вывела посетителя в вестибюль.

– Как вы познакомились с вашим другом?

– Меня зовут Мари Менье, я родом из Мо. Год назад я потеряла мать, она была вдовой уже много лет. Не имея средств к существованию, я отправилась в Париж, где стала просить милостыню. Меня заметили, и спустя немного времени какой-то любезный господин привел меня сюда, а потом ко мне пришел Шарль. Представившись, он сказал, что хочет помочь мне и дать средства к существованию. Я поверила ему и его заботами обрела кров и стол.

– А ребенок?

Она снова покраснела.

– Шарль убедил меня в искренности своего чувства. Я ему всем обязана. Это наш ребенок, и его отец постоянно оказывает нам знаки внимания; его нежная преданность нам, без сомнения, растрогала бы даже вас.