Текст книги "Убийство в особняке Сен-Флорантен"

Автор книги: Жан-Франсуа Паро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

«Странное времяпрепровождение!» – подумал Николя, немедленно вспомнив о своей любимице Мушетте.

– Увы, – продолжал король, – среди прочих тварей я застрелил и ангорскую кошку госпожи де Морепа! Что вы мне посоветуете?

– Сир, мне кажется, в данном случае лучше сказать правду. Ваш дед выставил из дома пажа, который мучил свою кошку. Однако…

– Что однако? – заинтересовался король.

– Если ваше величество позволит мне выступить от его имени, я готов стать вашим посланцем и отправиться к госпоже де Морепа: я выйду из траншеи и приму на себя первый залп. Не сомневаюсь, она согласится выслушать доводы разума и поймет, что это всего лишь несчастный случай. Король стрелял по голубям, а кошка случайно пробегала мимо…

– Да, все так и было, именно так, – подтвердил Людовик XVI.

Он подтолкнул часовую стрелку, часы издали мелодичный звон, и на лице короля отразилась неподдельная радость. С нескрываемым удовольствием он потер руки и, сменив тему, заговорил плавно и многословно.

– Слышали ли вы, Ранрей, о спорах, ведущихся относительно Северного морского пути? Я с удовольствием читаю труды, присланные мне учеными мужами. Один из моих корреспондентов из швейцарских кантонов называет меня «утешением человечества».

И король смущенно хихикнул.

– Особенно он одобряет мои принципы правосудия, справедливости и гуманности. Кстати, кто из римских императоров носил такое прозвище?

– Тит, сир.

– Совершенно верно. Мне очень хочется отправить отрывки из писем моего швейцарского корреспондента господину де Лагарпу [28]28
  Лагарп (1739–1803), критик.


[Закрыть], который в «Меркурии» обрушился с критикой на деяния моих предшественников.

Король раскраснелся, ему явно стало жарко.

– Вы только представьте себе, он ничего не уважает! Этот философ не только нападает на королевское правление, но еще и критикует религию! Если народ станет слушать писак и читать их нечестивые памфлеты, как он сможет сохранить свою исконную веру в Господа и верность королевской власти?

Успокоившись, он постучал пальцами по маленькой книжечке в красном сафьяновом переплете.

– Мой швейцарец уверяет меня, что господин де Бугенвиль, с которым он состоит в переписке, хочет совершить экспедицию к Северному полюсу и в этом сочинении приводит основания для своего замысла.

Вновь сгорбившись и застеснявшись, король подошел к окну, а оттуда направился к потухшему кузнечному горну и принялся раздувать мехи.

– Вы, кажется, намеревались повидать королеву?

– Не сейчас, сир. Я, действительно, имел таковое намерение, но мое присутствие в Версале…

Он не закончил фразу.

– Надо как можно скорее уладить дело в Трианоне, оно слишком затянулось. Никто не смеет нарушать покой моей жены. Пресеките нежелательные слухи.

Тон, которым были произнесены эти слова, показался Николя отнюдь не королевским. Король продолжил расхаживать по комнате, останавливая, но не задерживая свой взор ни на одном из предметов.

– У меня давно нет новостей от нашего мик-мака [29]29
  См. «Призрак улицы Руаяль».


[Закрыть], – продолжил он, меняя тему. – Он объезжает племена, и я надеюсь… Зато один из офицеров нашего морского флота привез мне известие о вашем друге Пиньо.

Николя так и подскочил. Откуда король мог знать, что он знаком с миссионером? Наверняка его просветил Сартин.

– Его посвящение в сан, – продолжил Людовик XVI, – долго откладывалось по причине отсутствия епископа в Пондишери. Надеюсь, вам приятно узнать, что наконец оно состоялось – в прошлом феврале в порту Сан-Томе, что неподалеку от Мадраса. Господи, какими же долгими и замысловатыми путями идут к нам новости!

– Увы, путь от замысла до его претворения долог!

Король расхохотался и вновь стал похож на беззаботного мальчишку.

– Вот ответ, который я позволю себе повторить. Я-то всего лишь хотел сказать, что известия часто доходят до нас окольными путями.

– Надеюсь, ваше величество простит меня, – также рассмеявшись, ответил Николя.

– Нисколько, я вам признателен за это словесное упражнение. Я знаю, мой дед ценил вас также и за дар придумывать каламбуры. Ваш друг, пытаясь взять под свою руку обосновавшихся в Мадрасе францисканцев, намеревался посетить Кохинхину, и мы ему пожелали успехов в соревновании с блаженными братьями-миноритами, желающими сохранить тот край только для себя! Надеюсь, у вашего друга сильный характер?

– Сильнее не бывает, и вдобавок тонкий ум, постоянно совершенствующий свои знания.

– Сударь, – после некоторого колебания произнес король, – я ценю ваши суждения и ваше знание людей. Обещайте мне всегда говорить нам правду. Я хочу видеть вокруг себя честных людей. Мне нужна помощь…

Чувствительный и искренний от природы, Николя был растроган этим призывом, высказанным просто и ясно. Он бросился к ногам короля, но тот поднял его и, красный от волнения, обнял за плечи и проводил до маленькой лестницы. Смущенный, Николя попытался, как предписывал этикет, спуститься по ступеням, пятясь задом, однако безуспешно. Как во сне, он сбежал по лестнице и, проплутав по лабиринту коридоров, вышел в сад. Какой бы волнующей ни была простота короля, он не мог с ней согласиться. В глазах Николя она возвышала частное лицо, однако вряд ли подходила для монарха, являвшегося олицетворением государства. Но любовь к королевской власти налагала обязанность уважать любые формы этой власти. Безоговорочное подчинение представителю Господа на земле, тому, кто вскоре должен быть помазан в Реймсе, равно как и смирение перед ним и послушание ему, не содержали в себе ни раболепия, ни подобострастия.

Он направился к Трианону, намереваясь вернуться на то самое место, где несколько месяцев назад покойный король, опираясь на его руку, сел в карету, чтобы в последний раз отправиться к себе во дворец. Осенний парк преисполнился меланхолии; ухоженные куртины источали всепроникающий запах самшита. Добравшись до широкого крыльца Малого Трианона, Николя остановился, размышляя, куда идти дальше. В узенькой аллее, ведущей ко входу в часовню, какой-то человек старательно подметал сухие листья. Николя спросил, где можно найти его начальника. Человек указал на отапливаемую оранжерею напротив часовни. Следуя вдоль фасада дворца, Николя подошел к строению, где Людовик XV пытался выращивать экзотические растения. Едва он вошел внутрь, как его с головы до ног окутал влажный горячий воздух, исходивший от пышных зеленых зарослей, произраставших в этом закрытом помещении. Повертев головой, он увидел двоих в длинных темных сюртуках, склонившихся над рабочим столом. Подойдя поближе, в одном из них он узнал Клода Ришара, главного садовника, с которым ему не раз доводилось встречаться. Вторым, похоже, был его сын. Их наряд заинтриговал его: он привык видеть Ришара в красно-бело-голубой королевской ливрее. Но с тех пор как молодая королева облюбовала себе Малый Трианон, ему пришлось сменить прежнюю ливрею на красную, расшитую серебром. Внезапно он сообразил, что эти двое на свой манер носили траур по покойному повелителю. Садовник поднял голову: он явно был недоволен, что его побеспокоили; его сын, поглощенный высаживанием какого-то черенка, не обратил внимания на прибывшего. Уставившись на Николя светлыми водянистыми глазами, составлявшими контраст с загорелым от постоянного пребывания на воздухе лицом, Клод Ришар проговорил:

– Сударь, мне кажется, я вас знаю. Я часто видел вас вместе с королем, нашим покойным повелителем…

Скупые слова, свидетельствовавшие о преданности садовника усопшему монарху, взволновали Николя.

– Он называл вас «наш дорогой Ранрей», – улыбаясь, продолжил Ришар.

– У вас прекрасная память. Простите, что приходится отвлекать вас от работы. Вы, вероятно, высаживаете очередное теплолюбивое растение, дабы приучить его к нашему климату?

– Я отделял корневые отпрыски.

И он указал на куст. Николя вопросительно взглянул на садовника.

– Корневыми отпрысками называются побеги, развивающиеся на главных и боковых корнях дерева; эти побеги осторожно отделяют и рассаживают.

– А что это за куст?

– Сорт акации, именуемый робиния; цветы ее образуют крупные белые гроздья с сильным ароматом; у нее плоды в виде стручка. Ваш визит делает мне честь, господин маркиз, однако чем я обязан?

Николя помахал рукой, словно отгоняя назойливую муху.

– К вам пришел не маркиз, а комиссар Шатле; мне необходима ваша помощь. Его величество рассказал начальнику полиции о странном явлении, свидетельницей которого стала королева. Речь идет о посетителях, которых вы встретили в саду, а потом доложили о них королеве. Не могли бы вы еще раз рассказать об этой встрече, и как можно подробнее?

Опираясь на длинную трость, Ришар заковылял к деревянной скамье, увлекая за собой гостя; добравшись до цели, он, с трудом сгибая ногу, сел.

– С наступлением осени боли снова мучают меня, особенно когда мало двигаешься, – начал он. – Итак, 10 августа сего года мы с сыном шли по саду, направляясь в сторону аллеи для прогулок, как вдруг увидели двух женщин и застыли от изумления. Женщины тоже нас заметили и окликнули.

– Что вас так удивило?

– Их вид, господин маркиз, их вид! Конечно, сами мы за модой не следим, не до того нам, но, черт возьми, когда мы встречаем королеву и ее придворных дам, мы же глаза в карман не прячем. Но таких нарядов мы никогда не видели. Бесформенные платья, ни корсажа, ни талии, с надутыми, словно бурдюки, рукавами, на головах квадратные шапочки, прикрытые сверху кисеей… Очки… И акцент, акцент…

– Они говорили с вами?

– Да, они произносили слова так, как произносят их здешние посетители-англичане; после заключения мира их, знаете ли, тут стало ужасно много.

– Умеете ли вы рисовать, господин Ришар?

– В моем деле без рисования никак.

– Не могли бы вы нарисовать мне эти странные костюмы?

– Разумеется.

Садовник вытащил из кармана свернутый листок бумаги, угольный карандашик и принялся рисовать. Николя в растерянности смотрел, как на бумаге появляется поразительно правдоподобное изображение двух странных фигур, платье которых не напоминало ни один известный ему фасон одежды. Во время своего недавнего пребывания в Лондоне он тоже ни разу не встречал столь странно одетых людей.

– Что они у вас спросили?

– Где находится дворец и как к нему пройти.

– Это все?

– Все. Потом они исчезли.

– Исчезли? Вы, наверное, хотели сказать: ушли, удалились…

– А вот и нет! Я сказал как есть: исчезли. Вы же знаете, в сад могут зайти все, даже простолюдины, и я нередко опасаюсь за сохранность цветов и покой королевы. Мне, разумеется, захотелось узнать, куда подевались странные посетительницы. И за поворотом аллеи… Мой сын может подтвердить. Не так ли, Антуан?

Молодой человек утвердительно кивнул.

– Отец говорит чистую правду, господин маркиз. Они только что были, и раз! – больше нет.

– Один из моих помощников, – продолжал Ришар-старший, – как раз шел мне навстречу. Он не мог с ними не столкнуться, но… он не видел никого.

– Погода стояла теплая?

Николя вспомнил, как Семакгюс рассказывал ему о миражах, возникающих при высокой температуре в песках пустыни. Впрочем, миражи не разговаривают и не спрашивают дорогу.

– Это случилось около четырех часов пополудни. Солнце еще светило ярко.

Николя опять задумался.

– Вы видели их еще раз?

– Нет, больше никогда.

– Если вновь появится кто-нибудь непонятный, прошу вас, незамедлительно вызовите меня. Благодарю вас за разъяснения; рисунок я забираю с собой [30]30
  В августе 1901 года две англичанки, мисс Моберти и мисс Джурден, гуляя по парку вокруг Трианона, неожиданно перенеслись в XVIII век и увидели вокруг себя людей, одетых по тогдашней моде. Тайна этого путешествия во времени до сих пор остается неразгаданной. Автору показалось забавным взглянуть на этот случай из XVIII столетия.


[Закрыть].

Николя пребывал в растерянности. Он знал достойного Ришара как человека спокойного и исполненного здравого смысла. Его свидетельству можно было верить, даже если оно и уводило в тупик. В глубине души Николя связывал это дело с присутствием в Версале лорда Эшбьюри. Почему? Он и сам не знал. Уже несколько лет между двумя народами царил мир, но мир вооруженный, облаченный в доспехи сомнений и взаимного недоверия. Англичане подозревали Францию в желании взять реванш, и эта навязчивая идея усугублялась с каждым новым мятежом, вспыхивавшим в американских колониях. Впрочем, приходилось признавать, что основания для подозрений, без сомнения, были, ибо Наганда объезжал индейские территории не только для того, чтобы отыскать новые места для охоты на бобра или карибу.

Вопросы множились: если эти женщины питали недобрые намерения относительно королевы, к чему тогда привлекать к себе внимание странными одеждами и чужеземным выговором? Наконец, что означало их внезапное исчезновение, тотчас навеявшее ему дурные воспоминания? В душе опять возникли пережитый некогда страх перед неизведанным и назойливое раздражение от невозможности найти этим явлениям рациональное объяснение.

Было далеко за полдень, когда Николя, расхаживая по Зеркальной галерее, решал вопрос, кому стоит нанести визит в первую очередь: королеве или госпоже до Морепа. Неожиданно какой-то субъект с жизнерадостным лицом громко воскликнул:

– Постойте, господин Ле Флок! Отчего у вас такой мрачный вид? Куда вы направляетесь?

И, заключив Николя в объятия, субъект крепко прижал его к груди.

Комиссар узнал Виль д'Аврэ, первого служителя королевской опочивальни. Он имел удовольствие встречать его, когда тот заступал на место Лаборда.

– Проводите меня, – произнес Виль д'Аврэ, беря Николя под руку, – и поведайте свои невзгоды. Я несу письмо господину де Морепа.

– Охотно. Ваше любезное предложение положило конец моим колебаниям. Я никак не мог решить, куда направить свои стопы: к королеве или к министру, а вы решили за меня!

– Вот и прекрасно. Я сам потом намереваюсь зайти к королеве. Его величество приготовил ей сюрприз и попросил меня проследить. Так что когда завершите ваши дела у Морепа, мы пойдем вместе. Вот видите, надо не раздумывать, а просто поговорить с нужным человеком.

– Сударь, я ваш слуга.

– А я ваш. После вашего визита король, похоже, успокоился. Он со вчерашнего вечера в ужасном настроении. Эта история с кошкой…

Николя покачал головой.

– Она не дает мне покоя. Я должен убедить госпожу де Морепа, что речь шла об охоте на голубей.

– На голубей? Тогда ваше волнение мне понятно. Непросто заставить почтенную даму проглотить эту версию. Вы с ней знакомы?

– Она в Версале недавно, а я с некоторых пор бываю во дворце все реже и реже…

– Неважно, сейчас вы здесь, и в прекрасной форме! Главное, не пугайтесь при виде ее отталкивающей внешности. Душа у нее благородная и щедрая. Конечно, у нее громкий голос, и она не умолкая бубнит о бедствиях своей семьи – не беспокойтесь, исключительно финансовых, – о пороках времени и о своей горестной участи, вынуждающей ее жить в Версале. Говорит она забытым языком времен регентства, в коем успела поднатореть, и любит прикидываться кумушкой из простонародья; притворство стало ее второй натурой.

– Я опасаюсь худшего, – улыбнулся Николя.

– Природа наделила ее умом, позволяющим ей руководить теми, кто такового не имеет. Если вы явитесь к ней, охваченный таким же трепетом, как сейчас, вы ей понравитесь. Просителей она оценивает в зависимости от их искренности.

Так как искренность в намерения Николя не входила, он задумался: не окажется ли его идея с голубями неуместной? Апартаменты, выделенные министру, располагались неподалеку от апартаментов его величества. Их провели в гостиную, посреди которой в кресле-бержер сидела громогласная дама с уродливой, чтобы не сказать отталкивающей, внешностью. Вокруг толпились несколько женщин; на их лицах читалось исключительное почтение. Морепа и Ришелье беседовали в стороне у камина, однако Николя показалось, что дама обращалась именно к министру.

– Вы считаете, что я постоянно цепляюсь к вам, ворчу, брюзжу, и потому бежите от меня как черт от ладана? Но разве может быть иначе? Письмом с печатью меня упекли в дыру под названием Поншартрен [31]31
  Сегодня площадь Вандом.


[Закрыть], где я неустанно роптала почти сорок лет! Так с чего бы мне вдруг замолчать в Версале? И ведь все это время было употреблено только на то, чтобы рассчитаться с долгами, с собственными долгами, с долгами Поншартрена, корчащего из себя царя Соломона, с долгами Ла Врийера, да поразит его Господь! А еще долги архиепископа Буржа, строящего замки для своего дурака братца, маркиза де Фелипо, который, как всегда, в долгах…

– Сейчас начнет перечислять всех членов семьи, – шепнул Виль д'Аврэ на ухо Николя.

– Это я к тому, что, заплатив миллионы, мне пришлось ужаться. Но даже в столь тяжелых обстоятельствах у меня в доме было сто тринадцать слуг…

– Дорогая… – робко начал Морепа.

– Не смейте затыкать мне рот. Господь свидетель, оплачивать услуги ста тринадцати бездельников и каждый день кормить сто десять ртов не так-то просто! И пусть только найдется мерзавец, который пожелает бросить в меня камень!

– Смейтесь, смейтесь, у вас нет ни сердца, ни печенки, ни легких, ни селезенки, раз вы затащили меня в эту версальскую дыру, где убивают моих кошек! Господи, ну отчего мне угораздило воспылать страстью к такому злодею как вы! А вы готовы помыкать мною везде и в любое время!

Она бросила испытующий взгляд на вновь прибывших.

– Вот он, наш герой дня! – провозгласил Ришелье, указывая на Николя. – Я рассказывал о ваших похождениях Морепа: он изъявил желание поближе познакомиться с вами.

В Ришелье Николя всегда раздражало самодовольство; оно звучало во всех речах герцога, сколь бы благожелательными они ни были. Он поклонился министру.

– Сударь, – произнес Морепа, – то, что рассказал нам маршал, побуждает нас познакомиться с вами поближе. Мое пребывание вдали от двора не позволило мне… Скажите, вам часто случается конфисковывать памфлеты, песенки или какие-нибудь другие подстрекательские листки?

– Довольно часто.

– Отлично, отлично! При случае вспомните обо мне. Мне достаточно одного экземпляра. Много лет я имею слабость собирать коллекцию такого рода писулек. Королевский генеалог Клерамбо уже предоставил мне копию своего песенника. Если вы поможете обогатить мою коллекцию, мое собрание станет подлинной летописью нашего века.

– Я прослежу, чтобы вам отсылали экземпляры, господин граф.

– Нет, вы только посмотрите, он даже моих посетителей берет в оборот! – воскликнула герцогиня. – Подойдите ко мне, молодой человек.

Такое обращение порадовало Николя: он все реже и реже слышал его.

– Итак, сударь, что привело вас к нам?

– Сударыня, его величество…

– Довольно, сударь. Ни слова больше.

Она все поняла? Или ей все рассказали? Как бы то ни было, она встала, оперлась на руку Николя и, повелительным жестом отстраняя с пути дам, решительным шагом направилась в смежный с гостиной будуар. Там она с тяжелым вздохом опустилась на козетку и, сурово глядя на Николя, велела ему говорить.

– Сударыня, я не собираюсь вводить вас в заблуждение. Король настолько удручен гибелью вашей ангорской кошки, что не осмеливается сам заговорить с вами об этом несчастье. Он страстно желает, чтобы вы узнали истину, а я, к великому своему стыду, посоветовал ему придумать историю о том, как он стрелял в голубей и нечаянно попал в вашу кошку.

Последовала долгая тишина.

– Сударь, скажите королю, что я безутешна, потеряв свою давнюю спутницу, которая жила у меня на коленях. Но пусть, кому надо, слышит: я предпочту дважды потерять свою кошку, нежели узнать, что король врет. Но я его прощаю, и я по-прежнему его преданная служанка. Король хороший мальчик, и вы тоже. Ступайте к господину де Морепа.

Она протянула ему руку для поцелуя. Стоило Николя вновь появиться в гостиной, как все любопытные взоры устремились на него. Второй раз за день «дорогой Ранрей» оказался в центре событий.

– Вот видите: никакого шума и крика, так что из меня выйдет неплохой пророк, – произнес Виль д'Аврэ, как только они остались одни. – Вы околдовали нашу даму.

– Я сведущ в экзорцизме, – с кислой усмешкой произнес Николя. – Послушавшись вашего совета, я удачно завершил дело. Могу я просить вас передать его величеству, что дело улажено… и без всяких голубей. А госпожа де Морепа является его верной и почтительной служанкой.

Первый служитель королевской опочивальни поклонился.

– Спасибо, мне нравится быть вестником, несущим хорошие новости. Надеюсь, ваша миссия у ее величества не столь деликатна.

Они подошли к прихожей, где размещалась гвардия, охранявшая королеву.

– Не стесняйтесь, – говорил Виль д'Аврэ, ускоряя шаг, – и пользуйтесь моим к вам расположением. Раньше, приезжая в Версаль, вы останавливались у вашего друга Лаборда. Будьте уверены, теперь для вас тоже найдется кушетка. Король поделил помещения на антресолях, прежде занимаемых графиней Дюбарри; часть он отдал Морепа, а те, что расположены у него над головой, предоставил в мое распоряжение. Когда наш нынешний монарх был ребенком, я уже состоял при его особе, так что он очень ко мне расположен.

– Я благодарен вам за ваше предложение.

Николя не знал, адресовано ли сие предложение ему как лицу, имеющему влияние, с целью снискать его дружбу или же речь шла об искреннем к нему расположении, и он решил на досуге подумать об этом.

– Как вы уже видели, – продолжил Виль д'Аврэ, – все собираются у госпожи де Морепа. Это настоящий двор, у нее всегда можно поговорить о политике. Все значимые персоны, и прежде всего министры, охотно посещают эти собрания, ибо место сие весьма приятное и вдобавок удобное для принятия судьбоносных для королевства решений.

Поднявшись по мраморной лестнице на второй этаж, они прошли в зал, где размещались гвардейцы, охранявшие королеву. Маленький чистенький старичок, одетый во все черное, сидел на банкетке и ждал, опираясь на трость и положив на набалдашник подбородок. Рядом с ним двое лакеев держали какие-то штуки, прикрытые малиновым бархатом. Николя узнал Вокансона из Королевской академии наук, известного изобретателя и изготовителя великолепных механических игрушек. В свое время Сартин, всегда отличавшийся стремлением знать все и вся и вдобавок подстегиваемый любопытством маркизы де Помпадур, под каким-то пустяковым предлогом отправил Николя к Вокансону, чтобы тот попытался выведать секрет волшебных кукол. Несколько вовремя розданных слугам луидоров позволили Николя немного разобраться в вопросе.

Виль д'Аврэ сказал, что король уже имел беседу с ученым механиком, и тот готов показать свои шедевры королеве. В переднюю большого куверта, где должен был состояться показ, специально принесли большой стол, на котором с величайшими предосторожностями слуги разместили чудесные механизмы. Большое кресло ожидало королеву.

Ждать пришлось недолго. Вскоре после торжественного объявления распорядителя в переднюю в окружении придворных дам вошла королева. Ее изящные движения и скользящая походка восхитили Николя; горделивая посадка головы усиливала впечатление легкости фигуры. Казалось, она шла, не касаясь паркета. Про себя Николя сравнил ее с лебедем. После их первой встречи, случившейся четыре года назад, он видел ее только издалека. Но если тогда это был ребенок, сейчас перед ним предстала почти женщина. Невысокого роста, с роскошной кожей, она словно парила над всеми, устремляя выразительный взгляд голубых глаз на каждого присутствующего. Тяжеловатые веки и высокий выпуклый лоб казались заимствованными с портрета ее отца, императора Франца. Пленительная улыбка искупала надменный изгиб рта. На ней было платье с рукавами из белой тафты, отделанное легчайшим в крапинку газом, а на голове чепец английского фасону. Отвечая на поклоны своих гостей, она грациозно склонила голову. Виль д'Аврэ представил Вокансона. В эту минуту какая-то женщина с прямой осанкой и суровым видом шепнула что-то королеве на ухо, и та устремила взор на Николя.

– Вы заинтриговали госпожу де Ноайль [32]32
  Госпожа де Ноайль – придворная дама, прозванная «Госпожа Этикет».


[Закрыть], господин кавалер из Компьена [33]33
  В этот городок семья Морепа была отправлена в изгнание Людовиком XV.


[Закрыть], – обратилась к нему Мария-Антуанетта. – Она не знает, что мы с вами старые друзья. Добро пожаловать, господин маркиз.

– Сударыня, – продолжил первый служитель королевской опочивальни, – его величество полагает, что вам будет не только полезно, но и приятно ознакомиться с двумя знаменитыми на всю Европу автоматами господина де Вокансона.

– Король предугадал мое желание. Вряд ли кто-нибудь мог сильнее хотеть встретиться с отцом этих одушевленных созданий, о которых в Вене мне часто рассказывала матушка.

– Сударыня, слишком много чести для старика, – поклонился Вокансон. – Позвольте мне представить вам свои детища.

Он стукнул по полу тростью, и лакеи принялись распаковывать первый механизм.

– Ваше величество, сейчас перед вами предстанет механический человек, коего я назвал «флейтист». Эта деревянная статуя, скопированная с «Фавна» Куазво, умеет играть на флейте. Она с неподражаемой точностью исполняет двенадцать различных мелодий. Ее пальцы передвигаются по телу флейты, а губы способны изменять входящий в инструмент поток воздуха, увеличивая или уменьшая его скорость, дабы получился тот или иной тон. Губы перемещают похожий на язык клапан, а тот – пружины, позволяющие воспроизводить движения, присущие человеку.

Приблизившись к автомату, он нажал на кнопку, расположенную на основании статуи, и та внезапно ожила: поводя глазами то в одну, то в другую сторону, она поднесла к губам флейту, и гибкие пальцы споро забегали по дырочкам. Когда большой палец занял место на клапане, кукла подняла голову и, отвесив легкий поклон, заиграла. Казалось, она тоже наслаждалась музыкой, издаваемой ее инструментом.

Собравшиеся завороженно слушали игру ожившего механизма, рожденного гением изобретателя. Кукла чудесным образом походила на живого человека. Когда мелодия закончилась, флейтист вернулся на исходную позицию. Воцарилась тишина. Упираясь локтем в ручку кресла, королева в задумчивости положила на руку подбородок; на лице ее отразилось неподдельное смятение. Наконец королева встрепенулась и захлопала в ладоши, а за ней и все придворные дамы, исключая госпожу де Ноайль, кою сие зрелище со всей очевидностью уязвило, ибо она, ни к кому не обращаясь, что-то без устали бормотала себе под нос.

– Сударь, – произнесла королева, и в ее взволнованном голосе зазвучал немецкий акцент, – благодарю вас за чудное представление и за деликатность, побудившую вас выбрать для вашего флейтиста мелодию Глюка, капельмейстера императрицы в Вене.

Николя узнал арию из оперы «Ифигения в Авлиде», поставленной музыкантом в апреле в Париже; королева оказывала Глюку покровительство. Опытный царедворец, Вокансон поклонился и вновь ударил тростью об пол. Лакеи накрыли флейтиста и стали разворачивать вторую механическую игрушку, значительно меньшую по размерам. Когда все увидели перед собой утку, неподвижно сидящую в фарфоровом тазу, по залу пробежал удивленный шепот. Птица казалась более настоящей, чем подлинная утка; в таз немедленно налили воды.

– Да будет угодно вашему величеству взглянуть на второй образец, – произнес Вокансон. – Эта утка, пока еще неподвижная, по моей команде встанет на лапы и начнет делать все то, что делают утки на птичьем дворе.

Изобретатель запустил механизм, и водоплавающая птица принялась хлопать крыльями, вертеть головой и, испуганно крякая, забарахталась в воде, словно присутствие благородного общества испугало ее. Кукла в точности копировала все движения, производимые утками в природе. Вокансон вытащил из кармана мешочек с зернами и подошел к королеве.

– Не угодно ли вашему величеству покормить птицу?

С радостью ребенка, получившего новую игрушку, королева вскочила и, отмахнувшись от госпожи де Ноайль, пытавшейся воспрепятствовать необычному развлечению, подбежала к утке.

– Как мне это сделать, сударь?

– Сейчас я высыплю зерна на ладонь вашего величества, и ваше величество поднесет ладонь к клюву утки. Уверяю вас, это совершенно не опасно.

Подойдя поближе, королева протянула руку, и утка, вытянув шею, с жадностью склевала предложенные ей зерна. Утиный клюв щекотал ладонь королевы, и та, рассмеявшись счастливым детским смехом, вернулась на место. Подождав немного, Вокансон взял утку и посадил ее на серебряный поднос. Птица замерла и через соответствующее природное отверстие выдала только что съеденную пищу уже в переваренном виде. Госпожа де Ноайль чуть не упала в обморок, в то время как остальные разразились хохотом.

– Сударь, – произнесла королева, принимая серьезный вид, – я не забуду этого представления и непременно расскажу о нем королю. Последнее действие вашего механизма, свидетельствующее о вашем гении, несказанно удивило меня. В чем секрет столь скорого и совершенного пищеварения?

– Да простит меня ваше величество, но этот секрет я не раскрываю никому!

– Хорошо, можете не говорить. Тогда, сударь, мы станем считать вас чуточку волшебником.

Она протянула ему руку, он благоговейно поцеловал ее и удалился. Виль д'Аврэ и Николя последовали за ним, но королева сделала им знак остановиться.

– Я хочу поговорить с маркизом де Ранреем. Оставьте нас.

Не намереваясь соглашаться с этим решением, госпожа де Ноайль с оскорбленным видом выступила вперед, но Мария-Антуанетта властным кивком остановила ее.

– Королева желает, королева требует.

Укрощенная дуэнья удалилась. Николя приблизился.

– Полагаю, сударь, вам есть что мне сказать.

Николя объяснил, что по просьбе господина Ленуара он провел расследование в Трианоне и после разговора с садовником проникся уверенностью, что подобные случаи больше не повторятся. Разумеется, неплохо бы ограничить доступ в сады для простонародья. Конечно, он разместит агентов, дабы те наблюдали за парком и сообщали как о любом подозрительном пришельце, так и обо всем, что может потревожить покой королевы.

– Благодарю вас за бдительность, – произнесла Мария-Антуанетта, – но я не намерена преграждать доступ в сады Версаля. Народ имеет право видеть вблизи своих монархов, а я не желаю жить взаперти и веселиться за решеткой, словно зверь в зверинце. Делайте, что считаете нужным, и время от времени отчитывайтесь мне. Я не хочу, чтобы король забивал себе голову такими пустяками.

Она улыбнулась.

– Говорят, вы знаете все. Скажите, каким образом утка господина де Вокансона переваривает зерно, которое ей дают? Это превосходит мое понимание, и я не успокоюсь, пока не раскрою сей секрет.

– Королева может принять исповедь, – с улыбкой произнес Николя, – но разгласить ее содержание она не может.

– Ваши условия весьма суровы, сударь… Но придется согласиться.

– Однажды маркиза де Помпадур спросила у господина де Сартина об этой самой утке, и тот поручил мне раздобыть ответ на вопрос: как можно искусственно воспроизвести естественные функции организма, а именно заглатывание, растворение и выделение? Вот что мне удалось узнать. Зерна, получаемые автоматом, падают в размещенную под брюхом птицы коробочку, которую опустошают через каждые три-четыре сеанса. Опорожнение желудка также подготавливают заранее. Из окрашенных зеленой краской хлебных крошек делается жидкая кашица, помещается в туловище утки и в нужное время выталкивается специальным насосом и выдается за естественный продукт пищеварения. Весь секрет заключен в искусной механике, особом соединении колесиков и пружин. Словом, великолепно отлаженный часовой механизм.