Текст книги "Загадка улицы Блан-Манто"
Автор книги: Жан-Франсуа Паро
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
Двусмысленность ее слов вогнала молодого человека в краску.
– Оставим этот предмет, сударыня. Я съеду завтра утром. В такой поздний час и при такой дурной погоде я вряд ли сумею найти ночлег. Но прежде мне необходимо поговорить с вами о весьма важных вещах.
Она стояла, по-прежнему загораживая собой коридор.
– Вы высказали свое мнение относительно моего внешнего вида, – насмешливо продолжал Николя. – Позвольте мне ответить вам тем же и выразить свое удивление, сударыня, вашим роскошным нарядом. Разве женщине, чей муж исчез совсем недавно, пристало предаваться увеселениям?
– Однако вы наглец, сударь! Он, видите ли, считает неприличным, что я надела бальное платье и собираюсь выйти, чтобы немного развлечься. Женщина моего возраста не должна упускать ни единой возможности весело провести время. Вы удовлетворены ответом, господин клеврет?
– Как подчиненный, разумеется, вполне, но как полномочный представитель начальника полиции – нисколько.
– У вас, похоже, не все в порядке с головой, сударь.
– А ваша голова, сударыня, похоже, слишком легко возбуждается и крайне далека от печальных обстоятельств, приведших меня сюда.
Выпрямившись, Луиза Ларден уперла руки в бока, и в одно мгновение из-под яркого грима выступило лицо девицы, развлекавшей клиентов в заведении Полетты. Вызывающая поза госпожи Ларден неприятно поразила Николя.
– Печальных обстоятельств? Вы решили поговорить со мной о той падали, которую раскопали среди отбросов на Монфоконе? Вас удивляет, откуда мне об этом известно? Я знаю гораздо больше, чем вы думаете. Ведь речь идет о моем муже, разве не так? Вы отправились копаться в грязи, и за свои деньги получили все, что хотели. Чего еще вы ожидали? Что я стану разыгрывать перед вами безутешную вдову? Я никогда не любила Лардена. Теперь я от него избавилась. Я свободна, сударь, свободна и отправляюсь на бал.
Возбужденная, нарочито выставляющая напоказ свою порочность, она внезапно показалась Николя очень красивой. От каждого взмаха рук, каждого поворота головы складки ее платья трепетно шелестели. На мгновение Николя даже решил, что это трепещет она сама.
– Как вам будет угодно, сударыня. Но сначала вы должны ответить на несколько вопросов, которые, судя по вашему не слишком скорбному виду, вряд ли вызовут у вас бурю эмоций. Поэтому задача моя упрощается, и я сразу перехожу к делу. Но прежде позволю себе напомнить, что жду от вас честных и правдивых ответов, иначе мне придется прибегнуть к иным методам допроса. Так что уповаю на ваше великодушие и жду от вас содействия.
Неожиданно Николя заметил, что волнение к лицу госпоже Ларден. Горделиво вскинув голову, она быстро зашагала по комнате, громко шурша пышными шелковыми юбками.
– Хорошо, господин полицейский подмастерье. Я уступаю силе и страху перед испанским сапогом… Скорей задавайте ваши вопросы, меня ждут.
– В прошлую пятницу вечером вы выходили из дома. Куда вы ходили и в котором часу вы вернулись?
– Вы хотите, чтобы я помнила каждый свой шаг? У меня секретаря нет!
– Напомню, сударыня, дабы освежить вашу память: именно в тот вечер исчез ваш муж.
– Кажется, я ходила к вечерне.
– В церковь Блан-Манто?
– А вы считаете, к вечерне можно пойти куда-нибудь в иное место, кроме церкви?
– Вы ходили именно в эту церковь или в какую-то другую?
– Ах, черт, конечно же, эта скотина проговорилась… Я ходила в церковь Пти-Сент-Антуан.
– В карнавальном плаще и в маске?
– А что вас не устраивает? Если во время карнавала знатная женщина, выходя вечером из дома, не хочет подвергнуться оскорблениям, она должна быть одета соответственно.
– Ваш плащ мог защитить вас от снега?
Облизнув губы, она уставилась на него в упор.
– В тот вечер не было снега. А от ветра он меня защитил.
Николя замолчал, и в комнате надолго повисла тишина.
– Почему вы меня ненавидите, Николя? – нарушив молчание, глухим голосом спросила Луиза Ларден.
Она подошла к нему почти вплотную, обдав его волнующими ароматами пудры, грима и духов, благоухавших ирисом и еще чем-то дикорастущим. Он едва не захлебнулся в волнах ее запахов.
– Сударыня, я всего лишь исполняю свои обязанности. Сам я, разумеется, предпочел бы, чтобы поиски увели меня как можно дальше от дома, где в прошлом меня принимали весьма любезно.
– Вы можете воскресить прошлое, все зависит только от вас. Мой муж умер, но я-то тут при чем? Как мне убедить вас, что я не знаю, отчего он погиб?
Не желая отклоняться от цели, Николя попытался зайти с другой стороны.
– Говорят, новый мотет Доверня [34]34
Антуан Довернь (1713–1797), скрипач и композитор. В 1764 году исполнял обязанности «сюринтенданта королевской музыки». Член Королевской академии музыки. Трижды возглавлял данную академию (примеч. автора).
[Закрыть], исполнявшийся в тот вечер в Пти-Сент-Антуан, необычайно хорош.
Она избежала расставленной ей ловушки.
– Я не люблю музыку и совершенно в ней не разбираюсь.
– Что вы делали вчера вечером? Вы были дома?
– Да, с одним из своих любовников, ибо, как вам известно, сударь, у меня есть любовники. Чего еще можно ожидать от пропащей и продажной женщины?
Ответ прозвучал искренне, а потому жалобно. На корсаж Луизы Ларден упал кусок толстой корки пудры, покрывавшей ее лицо.
– Вы довольны?
– Благодарю вас за откровенность, – краснея, ответил, Николя. – Не будете ли вы так любезны и не назовете ли мне имя этого человека?
– Только для того, чтобы доказать вам свою искренность. Это господин Моваль. Мужчина, который умеет любить и, как вам прекрасно известно, всегда готовый поставить на место наглеца.
Пропустив намек мимо ушей, Николя отметил, что в голосе Луизы Ларден прозвучала угроза. И внезапно мир показался ему ужасно маленьким.
– Когда он явился к вам?
– В полдень, и ушел рано утром. Вам, сударь, должно быть стыдно учинять мне такой допрос.
– Сударыня, забыл принести вам свои соболезнования в связи с кончиной вашего родственника.
Он дерзнул пойти окольным путем, надеясь таким образом обезоружить противника и пробить брешь в его обороне. Но старания оказались напрасны. Похоже, Луиза Ларден не знала о смерти своего кузена Декарта.
– Супруг, навязанный тебе обстоятельствами, не может считаться родственником. Да и соболезнования ваши меня нисколько не волнуют. На этом, сударь, полагаю, мы можем расстаться, ибо я слышу стук колес. За мной приехала карета. Надеюсь, завтра вы покинете мой дом.
– Последний вопрос, сударыня: где сейчас находится мадемуазель Мари?
– У своей крестной матери в Орлеане. Девушка пожелала покинуть свет и стать послушницей в ордене урсулинок.
– Не кажется ли вам, что призвание к монашеской жизни проснулось в ней слишком неожиданно?
– Пути Господни неисповедимы.
– А где была Мари в тот вечер, когда исчез комиссар?
– В городе, у какой-то подруги.
– Сударыня, кто убил вашего мужа?
На лице ее появилась гримаса, видимо, означавшая улыбку. Закутавшись в плащ с меховым воротником, она обернулась и произнесла:
– В дни карнавала улицы становятся небезопасны. Наверное, он встретил какого-нибудь убийцу в маске.
Она ушла, громко хлопнув дверью и даже не взглянув на Николя.
Николя остался на месте. Словесная дуэль вконец измотала его. Ему показалось, что навалившаяся на него усталость сейчас раздавит его окончательно. Либо Луиза Ларден невиновна, и тогда ответы ее продиктованы исключительно цинизмом и безнравственностью, либо она воистину великая актриса. Неожиданно ему в голову закралась мысль, не является ли вызывающее поведение и откровенная бравада госпожи Ларден способом утаить нечто важное? Кто станет подозревать женщину, добровольно отрекшуюся от добродетели и выдвинувшую убедительные основания своего выбора? Николя не привык бороться с двуличным противником. Для сыщика он был еще очень молод и не имел достаточно опыта ведения расследования. Он только начинал собирать собственную коллекцию людских типажей: большая часть их попала в нее всего лишь на прошлой неделе. Считая, что содержание должно соответствовать форме, он, столкнувшись с цинизмом или лицемерием, немедленно терялся. Речи Луизы Ларден звучали для него оскорбительно, они бросали вызов правилам поведения в обществе. Внезапно на ум ему пришла еще одна мысль: а вдруг бравада Луизы является последней попыткой заблудшей души удержаться на краю страшной пропасти безудержного разврата? Тогда ее искренность, граничащую с цинизмом, следует расценивать как дань уважения, которую порок отдает добродетели.
Однако время для рассуждений выбрано неудачно. Он обязан воспользоваться тем, что пока в доме никого нет, и никакая щепетильность не должна мешать ему выполнять задание. И, проникнувшись сознанием важности своей миссии, Николя приступил к обыску. Он быстро обнаружил, что из библиотеки кто-то – комиссар, Луиза или некто третий – забрал все бумаги. В спальне госпожи Ларден он тщательно осмотрел всю одежду и обувь, но не нашел ничего интересного. Смятая постель, пустая бутылка и два стакана свидетельствовали о происходивших здесь бурных любовных баталиях. Николя задумался. Возможно, тень, мелькнувшая под сводами церкви Блан-Манто, могла бы сообщить что-нибудь интересное о Мовале и его любовнице. Если, конечно, это действительно был человек Бурдо.
Войдя в комнату Мари, он с изумлением обнаружил, что вся одежда девушки висит на месте. Неужели она уехала, не взяв ничего с собой? Заметив брошенные в углу грязные ботинки, он решил сравнить следы, зарисованные им в Вожираре, с подошвами этих ботинок. Рисунок совпал с подошвой.
Это открытие стало последним свершением сегодняшнего дня. Усталость свинцовой тяжестью навалилась на Николя, и он заплетающейся походкой стал подниматься в мансарду, которую, как он смутно помнил, завтра ему предстояло покинуть навсегда. Месяцы, проведенные в ней, не стали для него счастливыми, но и плохими их тоже не назовешь. В ней прошло его ученичество, время, когда все силы его уходили на то, чтобы как можно лучше освоить ремесло и как можно успешнее справиться с поручениями. Комната в доме Лардена займет свой уголок в его памяти, чтобы впоследствии он сожалел о ней, как сожалеем мы о вещах и людях, оставленных нами на обочине дороги, потому что так решила жизнь, смерть или какой-нибудь крошечный таинственный огонек.
Спрятав в чехол одежду, он оставил только фрак, который собирался надеть завтра. Проверяя его карманы, он обнаружил сложенный вчетверо крошечный листок бумаги. Когда он развернул его, в глаза ему бросилось собственное имя, написанное в углу листочка. Потом он прочел уже знакомую ему фразу:
«Дадим трем – получим пару,
Едем к тому, кто закрыт,
Кто отдаст всем».
Значит, Ларден давно, когда Николя еще находился в Геранде, захотел оставить ему это загадочное послание. Но что он им хотел сказать? И с этой мыслью Николя, сраженный усталостью, заснул.
X
КОЛЕЯ И РЫТВИНЫ
Пятница, 9 февраля 1761 года.
Растянувшись на земле, он сквозь полуприкрытые веки наблюдал, как на розовеющем горизонте вставало солнце. После бешеной скачки по ландам [36]36
Песчаные равнины.
[Закрыть]он привязал коня к обломкам брошенной на берегу лодки, наполовину занесенным песком, а сам лег рядом. Шуршание песчинок усыпило его. Внезапно привычный шум стих, и он догадался, что океан впервые прекратил свое нескончаемое движение. Задохнувшись от страха, он вскочил, открыл глаза и, ослепленный ярким светом, тотчас закрыл их. Холодный ветер пронизал его до костей, и он, насквозь промерзший, нырнул в постель. Накануне, после тяжелого дня, заполненного неожиданными испытаниями, он рухнул на кровать и, не успев раздеться, сразу погрузился в беспробудный сон. Он не закрыл, как обычно, ставни, и сейчас лучи зимнего солнца нашли дорогу к его лицу. Осторожно потянувшись, вытягивая, подобно зверю, руки и прогибая спину, он с радостью отметил, что не чувствует боли. Ночной сон прогнал боль, уступившую место тяжести и одеревенелости. Таким застывшим и неповоротливым чувствует себя наутро всадник, долго не садившийся в седло, а потом сразу отмахавший верхом несколько десятков лье.
Привычно сделав глубокий вдох и выдох, он изгнал из себя ночные страхи и приготовился к очередным свершениям.
Но чтобы окончательно взбодриться, ему совершенно необходимо принять ванну, иначе он весь день будет чувствовать себя грязным и разбитым. Поразмыслив, как бы ему осуществить это желание, он принял решение воспользоваться подручными средствами. У Катрины где-то стояла большая деревянная лохань, где она замачивала белье. Он вполне может взять ее. А развести огонь в плите и нагреть воды труда не составит. Радуясь найденному решению, он встал и подошел к окну. На улице занимался сухой морозный день. По белоснежному покрывалу, укутавшему сад, в разные стороны тянулись цепочки птичьих и кошачьих следов. На крышах соседних домов голубыми искрами сверкал снег.
Стараясь ничего не забыть, он разложил на кровати свои скромные пожитки: крошечную гравюру с изображением святой Анны; книги по юриспруденции, включая четыре тома «Большого полицейского словаря» Деламара; изданный в 1716 году экземпляр «Парижских достопримечательностей» Согрена-старшего; свод «Парижского обычного права»; старый часослов, принадлежавший некогда канонику Лe Флошу; «Королевский альманах» за 1760 год, два тома мыслей о религии и морали, написанных отцом Бурдалу из Общества Иисуса, а также роман «Хромой бес» своего земляка Лесажа, уроженца Сарзо. Эту книгу, как и «Дон Кихот» Сервантеса, он читал и перечитывал на протяжении всего детства. Сломанный веер, подаренный ему Изабеллой, и охотничья дага, врученная его крестным, маркизом, в тот день, когда он впервые прикончил вепря, вновь пробудили у него горестные воспоминания. Он до сих пор ощущал на себе недружелюбные взгляды охотников, возмущенных тем, что честь перерезать горло кабану предоставили найденышу, мальчишке без роду и племени. Все его вещи уместились в кожаном чемодане с медными гвоздиками, приобретенном по случаю у перекупщика. Одежду он еще вчера убрал в специальный чехол.
Куда направиться? Где можно найти приличное, но не слишком дорогое жилье? Можно, конечно, попросить временного пристанища у Бурдо, но, зная, что инспектор с женой и тремя детьми ютился в крохотной квартирке, Николя посчитал недостойным прибегнуть к помощи своего заместителя. Дабы не попасть в ложное положение и не омрачить установившиеся между ними дружеские отношения, которые он ценил очень высоко, он отверг этот вариант. Отец Грегуар с радостью оказал бы ему гостеприимство, но настоятель вполне может ему отказать, тем более что образ жизни Николя, диктуемый характером его работы, вряд ли совместим с четким распорядком дня, принятым в монастыре. Можно, конечно, рассказать о своей беде Сартину, но, зная, как начальник не любит заниматься подобного рода проблемами, Николя не хотел лишний раз увидеть на его лице столь хорошо знакомую ему усмешку. Он должен сам найти выход.
Неожиданно он вспомнил о давнем предложении своего учителя, господина де Ноблекура. Бывший прокурор парламента, вдовец без детей, сразу догадался, с каким холодным равнодушием Ларден относился к Николя, и не раз предлагал молодому человеку перебраться к нему и разделить с ним его эпикурейское одиночество. Ноблекур прельщал его «очаровательной комнаткой», где «все равно никто не живет». Тогда Николя отклонил его предложение, ибо свое пребывание в доме на улице Блан-Манто рассматривал как служебное задание, хотя начальник полиции никогда не говорил ему об этом прямо. Регулярные вопросы Сартина о разных мелочах домашней жизни Лардена подтверждали правильность его выводов. Сейчас же, когда он вспомнил о комнатке Ноблекура, она показалась ему ниспосланной самим Провидением. Он успел искренне привязаться к почтенному магистрату, всегда доброжелательному и остроумному. Приняв решение, Николя отправился заниматься своим туалетом.
В доме не слышалось ни шороха. Скорее всего, Луиза Ларден еще не вернулась. Не рискуя спускаться по темной лестнице, Николя зажег свечу. Сыщицкое чутье, успевшее стать его второй натурой, заставило его внимательно осмотреть ступени лестницы и пол в коридоре. Но ни следов грязи, ни снега он не заметил. Очевидно, со вчерашнего вечера в дом никто не заходил.
Прежде чем приступить к купанию, он зашел в кухню разжечь плиту. Он знал, где у Катрины лежали необходимые для этого веточки и угольки. Но едва он вошел в кухню, как в нос ему ударил сладковатый тошнотворный запах. Наверное, крыса сожрала отравленную приманку, которую кухарка регулярно раскладывала по углам, и подохла где-нибудь под столом или за шкафом. Заглянув во все щели, но так и не найдя источника запаха, он решил не обращать на него внимания. Довольно быстро он развел огонь, а когда пламя разгорелось, взял котел, наполнил его водой, поставил на плиту и стал ждать, пока вода закипит.
Лохань, как и прежде, хранилась в погребе, рядом с бочонками с вином, горшочками с жиром и запасами сала и окороков. И сало, и окорока Катрина держала в холщовых мешках, и всегда ревниво следила, чтобы никто не покушался на них без ее ведома. Ход в погреб был оформлен в виде стрельчатой арки; Николя открыл дверь и увидел ведущую вниз каменную лестницу. Дом Лардена возводили на старом фундаменте. Когда на месте прежней постройки вырос новый дом, в фундаменте вырыли подвал. И снова от едкого запаха у Николя перехватило дыхание. Держа свечу высоко над головой, он спустился вниз. На одном из крюков, предназначенных для мясных туш, висела бесформенная масса, завернутая в темную джутовую ткань. Под ней растеклась лужа; кровь уже успела свернуться.
Стараясь не вдыхать гнилостные испарения, исходившие из лужи, Николя с бьющимся сердцем подтянул к себе мешок. Он был почти уверен в результатах своего открытия. Мешок упал на пол, и из него вывалилась половина кабаньей туши. Интересно, зверя подвесили здесь после того, как Катрина покинула дом или еще раньше? Он знал, что дичь надо выдержать, и помнил, как в раннем детстве натыкался на кишевшие червями птичьи головы, отрезанные от водоплавающей дичи, которую маркиз в изобилии присылал канонику, большому охотнику до ее терпкого мяса. Подождав, когда клюв начнет легко отделяться от головы, Жозефина приступала к приготовлению птицы. Но он никогда не видел, чтобы дичь выдерживали так долго, что она начинала гнить. На полу виднелось множество следов. Внимание Николя привлекли следы, ведущие к деревянной стойке с бутылками; их он рассмотрел особенно внимательно. Взяв лохань, он выбрался из зловонного подвала и направился в кухню, где уже закипала вода.
Раздевшись, он краем глаза взглянул в сверкающий бок медной кастрюли, часто служившей ему зеркалом, и передернулся. Смотреть на себя было страшно: давно не бритая щетина, тело в синяках и ссадинах. Однако, сняв повязки, он увидел, что раны на голове и на боку затянулись: аптекарь в самом деле сотворил чудо. Вылив в чан кипяток, он обнаружил, что холодной воды больше нет. Дрожа от холода, он выскочил во двор, наполнил котелок чистым снегом и с его помощью остудил воду, добавив в нее заодно немного поташа [37]37
Вещество, использовавшееся для стирки вместо мыла (примеч. авт.)
[Закрыть], который Катрина использовала для стирки. Затем он залез в лохань и принялся поливать себя ковшиком. От горячей воды он расслабился, его охватила блаженная истома, и он с наслаждением подставлял тело под обжигающие струи.
Опекун-каноник не раз упрекал его за пристрастие к горячим ваннам, которые он именовал вредными новомодными штучками. Он язвительно замечал, что поддерживать в чистоте надо прежде всего душу, а нечистоту тела Господь простит. Гигиена вкупе с философами и Энциклопедией [38]38
Энциклопедия, издававшаяся Дидро и д'Аламбером.
[Закрыть]выступали предметами вечных споров между опекуном и крестным отцом. Каноник твердил, что во имя требований благопристойности человеку должно прятать свое тело от самого себя. Лучше лишний раз не касаться собственного тела, достаточно мыть лицо и руки, единственные его части, постоянно выставленные на всеобщее обозрение. А Господь и без того увидит все, что ему надо. Для поддержания же себя в чистоте следует часто менять белье. Эти дружеские перепалки чрезвычайно забавляли маркиза. Как подобает истинному «вольтерьянцу», он со смехом напоминал канонику об ароматах, исходящих от немытых и заросших волосами монахов. По мысли маркиза, служителей Господа следовало бы вместо чистилища помещать в ванны с мылом. Находясь в армии, маркиз в полной мере оценил пользу процедур, вкупе именуемых новым словом «гигиена». Он утверждал, что только благодаря привычке к мытью ему удалось избежать заражения во время эпидемии. Поэтому он привил Николя свою систему гигиены. В коллеже иезуитов в Ванне молодой человек страдал от невозможности каждый день совершать водные процедуры, ибо они стали для него почти такой же насущной потребностью, как еда и сон.
Выбравшись из лохани, он насухо вытерся. Ему показалось, что прежний Николя остался в грязной воде, а из чана вылез совершенно новый человек. От горячей воды подсохшие корки на месте бывших ран размокли, и он решил пожертвовать старой рубашкой, чтобы нащипать корпии и перевязать бок и голову. Он вспомнил, что в буфете Катрина хранила целебные мази и медицинский уксус. Покопавшись в ящичках, он действительно нашел маленькую бутылочку «римской жидкости», завернутую в инструкцию по ее применению. Промыв раны, он заново перевязал их, побрился и оделся во все чистое. Есть он не стал: тошнотворный запах отбивал даже мысли о еде. Убрав за собой и поставив утварь на место, он поднялся в мансарду, еще раз проверил, не забыл ли он чего-нибудь, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Теперь хорошо бы найти экипаж, чтобы перевезти вещи. Конечно, можно оставить их перед дверью, а самому отправиться на поиски свободного возницы. Но в этом случае он рискует по возвращении не найти багажа. Захлопнуть дверь тоже нельзя, ибо еще раз войти в дом он не сможет: новых ключей у него нет.
Он вспомнил про вчерашнюю тень. Выйдя на крыльцо, он устремил взор в сторону церкви Блан-Манто. Агент находился на прежнем месте; от холода он притопывал ногами и шумно хлопал себя руками по бокам. Николя знаком подозвал его. Повертевшись на месте, агент посмотрел сначала направо, затем налево и только потом потрусил через заснеженную улицу. Узнав в нем одного из тех субъектов, чьими услугами пользуются в полиции Шатле, Николя попросил его отправиться на улицу Вьей-дю-Тампль и привести ему экипаж. А тем временем он покараулит. Агент подтвердил, что Луиза Ларден отсутствует со вчерашнего дня.
Вскоре подъехал фиакр; агент, выполнив возложенное на него поручение, вернулся на свой пост. Николя погрузил вещи и назвал кучеру адрес учителя. Ноблекур проживал на улице Монмартр, в том месте, где улица неожиданно убегала в сторону и снова возвращалась, образуя что-то вроде полуострова, получившего название мыс Сент-Эсташ, ибо напротив располагалась одноименная церковь. Магистрат жил в собственном шестиэтажном доме, верхние этажи которого он сдавал жильцам, оставив себе только благородные второй и третий. На первом этаже находилась булочная и комнаты прислуги, где разместились домоправительница Ноблекура Марион и его лакей по имени Пуатвен, чей возраст приближался к возрасту хозяина. По дороге Николя вспомнил, что хорошо было бы забрать одежду, брошенную в приделе церкви Сент-Эсташ, если, конечно, ее уже не подобрали нищие, часто забредавшие под своды храма.
Экипаж бесшумно ехал по заснеженной улице; колокольчики, прицепленные к сбруе лошади, весело звенели. Город осторожно высвобождался из объятий туманов и свинцовых туч, не отпускавших его вот уже несколько дней. Проезжая мимо рынка, фиакр замедлил ход, с трудом пробираясь через густую толпу. Наконец, обогнув мыс Сент-Эсташ, кучер въехал на улицу Монмартр.
Николя с удовольствием взирал на высокий дом бывшего прокурора парламента. Кособокий, пузатый, он прочно упирался в парижскую почву. С годами стены его раздались и изогнулись, словно борта затонувшего галеона. Кривые линии балконов, обрамленных коваными решетками, словно губы гигантской статуи, улыбались загадочно и добродушно. Николя приободрился; он успел полюбить этот дом. Рассчитавшись с возницей, он вошел в ворота. Из булочной доносился запах горячего хлеба. Оставив вещи под навесом, он поднялся на второй этаж и постучал в дверь. Открыла старушка Марион; она узнала Николя, и ее морщинистое лицо просияло от радости.
– Ах, господин Николя, как я рада вас видеть! Еще вчера господин жаловался, что вы нас совсем забросили. Вы же знаете, как он вас любит.
– Здравствуй, Марион. Я бы непременно пришел раньше, если бы мог.
Маленький спаниель, серый шарик, покрытый волнистой шерстью, выскочил, словно выпущенная из ружья пуля, и, радостно взвизгивая, заскакал вокруг Николя.
– Смотрите, как Сирюс вам радуется! – воскликнула Марион. – Он прекрасно помнит всех своих друзей и друзей господина. Я всегда говорю, нам есть чему поучиться у собак…
Откуда-то из дальних комнат раздался голос Ноблекура: хозяин интересовался, кто пришел.
– Ну вот, господину уже не терпится. Сейчас он, как обычно, пьет шоколад у себя в спальне. Я провожу вас; он будет очень рад.
Спальней господину де Ноблекуру служила светлая красивая комната, оклеенная бледно-зелеными обоями с золотистым рисунком. Два больших венецианских окна открывались на балкон, нависавший над улицей Монмартр. Хозяин дома не раз рассказывал своему ученику, с каким удовольствием он по утрам, надев цветастый персидский халат и красную квадратную шапочку, устраивается на балконе с чашечкой горячего шоколада и предается размышлениям. С раннего утра и до позднего вечера на улице, быстро заполнявшейся народом, случались сотни разнообразных происшествий. Расслабившись под действием горячего экзотического напитка, Ноблекур погружался в приятнейшее состояние истомы, близкое к абсолютному блаженству, и обычно вскоре засыпал. Побегав от Николя к хозяину и обратно, Сирюс, наконец, прыгнул на колени к магистрату, устроился там и затих.
– Аллилуйя! Наконец-то к нам вернулись и солнце, и Николя! – воскликнул почтенный старец. – Садитесь, дитя мое. Марион, живо, стул и вторую чашку. Быстро принесите нам еще горячего шоколада и тех свежих булочек, которыми снабжает нас мой жилец-булочник.
Из-под шапочки выглядывало радостное круглощекое лицо с удивительно светлыми глазами. На правом крыле мясистого красноватого носа сидела большая бородавка. Николя, еще не забывший, чему его учили на уроках истории, сравнивал ее с бородавкой Цицерона. Отвислые щеки, покрытые красной сеточкой прожилок, обрамляли чувственные уста гурмана, выступавшие продолжением некогда резко очерченного подбородка, терявшегося сегодня в тройной складке плоти.
– Видите, я верен своим привычкам, и новых вряд ли приобрету, – продолжал Ноблекур. – Возраст неумолимо подбирается ко мне, и я готов его встретить без удивления и лишних волнений… В скором времени я вообще перестану подниматься с кресла. Закажу себе трон попрочнее, с подушечками, столиком и, пожалуй, даже с колесиками. Останется только проделать дырку в сиденье, и тогда я буду жить в нем! В тот год, когда зима отличалась особой суровостью, маршальша Люксембург приказала поднять к себе в гостиную ее портшез: она пряталась в нем от сквозняков. Я перестану двигаться, и однажды призрак Марион – ибо она, прошу заметить, гораздо старше меня! – найдет мой труп, упавший носом в чашку с шоколадом.
Николя прекрасно знал, что его друг и учитель любит подзадоривать собеседника, дабы вызвать его возмущенные протесты. Если собеседник не поддавался на провокацию, Ноблекур продолжал в том же духе, пока, наконец, гость не принимался убеждать магистрата, что он все еще бодр и молод.
– Мне кажется, сударь, вы чувствуете приближение очередного приступа подагры, – ответил Николя. – Но, полагаю, вашей чашке ничто не грозит. Вы подражаете своему другу Вольтеру, вашему ровеснику, ну или почти ровеснику, вот уже четверть века ежегодно изрекающему, что еще немного, и объединенная армия недугов сведет его в могилу, и Европе будет некому выражать свое восхищение, а его друзьям – оказывать знаки внимания. Люди вашей закалки обычно доживают лет до ста. Дерзну добавить: вы необходимы вашим молодым друзьям. Если вас не будет, кто сможет дать им правильный совет? Вы принадлежите к тем немногим людям, кончина которых становится невосполнимой утратой.
Сирюс громким лаем выразил свое одобрение, а Ноблекур восхищенно зааплодировал.
– Согласен, сударь, и даже не стану возражать. Вы научились разбираться в людях и нашли свое место в этом мире. Всегда наступает день, когда ученик одерживает победу над учителем. Однако, Николя, простите старого болтуна и объясните, куда вы столь внезапно исчезли.
Пухлой рукой он принялся почесывать спаниеля, и тот, разомлев, перевернулся на спинку и, раскинув лапы, выставил розовое брюхо.
– Сударь, смерть моего опекуна призвала меня в Бретань. Отдав ему последний долг, я вернулся в Париж и немедленно очутился в гуще не самых приятных событий. Для вас, конечно, не секрет исчезновение комиссара Лардена. Так вот, господин де Сартин поручил вести это дело мне.
Сострадание, отразившееся на добродушной физиономии бывшего прокурора, когда он услышал об утрате, понесенной Николя, мгновенно исчезло, уступив место изумлению, соперничавшему с недоверчивостью. Широко раскрытыми от удивления глазами он смотрел на ученика, столь стремительно продвинувшегося по служебной лестнице.
– Вот так новость! – отчетливо проговаривая каждое слово, произнес он. – Полномочный представитель Сартина! Это известие заслуживает гораздо большего внимания, нежели исчезновение Лардена. Разумеется, комиссар был моим другом, но я предпочитал держаться от него на расстоянии. В последний раз мы виделись с ним на прошлой неделе.
Появление Марион прервало его рассуждения. Энергичная служанка поставила на ломберный столик еще одну серебряную кастрюльку с шоколадом, чашку с блюдцем руанского фарфора, тарелку со знаменитыми булочками и вазочку с вареньем.
– Я вижу, Николя, вы пользуетесь здесь успехом. Меня, к примеру, никогда не угощают вареньем.
– Он еще жалуется! – воскликнула Марион. – Получите свое варенье, когда станете помогать мне чистить ягоды, как в прошлом сентябре мне помогал господин Николя. К тому же вы едите слишком много сладкого.
Продолжая ворчать, Марион разлила по чашкам обжигающий напиток. Светло-коричневая жидкость пенилась и благоухала шоколадом и корицей. Сирюс, помня, что Николя всегда щедро делился с ним вкусными кусочками, живо перепрыгнул к нему на колени. При имени Лардена ищейка, вполглаза дремавшая в душе Николя, мгновенно пробудилась, и, едва Марион вышла из комнаты, молодой человек принялся расспрашивать прокурора о его приятеле.
