Текст книги "Загадка улицы Блан-Манто"

Автор книги: Жан-Франсуа Паро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Кстати, о короле! Вы с ним встречаетесь, как вы его находите?

– Я видел его вечером в воскресенье в Версале, где он, как обычно, раз в неделю дает мне аудиенцию. Он показался мне усталым и печальным. Лицо желтое, опухшее…

– Интимные ужины, охота, вино… В его возрасте всего этого надо избегать.

– Настроение хуже некуда, – продолжал Сартин. – Он даже пропустил мимо ушей свои любимые галантные истории, хотя я каждый раз рассказываю ему новые. В тот вечер он говорил только о кончинах, скоропостижных смертях, заупокойных молитвах и прочих похоронных сюжетах. С недавних пор его величество постоянно возвращается к теме смерти.

– Особенно после покушения.

– Именно. Знаете, что он ответил своему врачу Ламартипьеру, когда тот стал уверять его, что рана, нанесенная перочинным ножиком Дамьена, в сущности, пустяковая? «Она гораздо глубже, чем вы думаете, потому что она дошла до самого сердца». Он вспомнил, что его прадед «перед кончиной также чувствовал себя плохо». Однако Людовик Великий умер в гораздо более преклонном возрасте, нежели сейчас наш король. Еще он долго рассуждал о королевской усыпальнице в Сен-Дени и вздыхал, что стены собора «никогда не видели королей, потому что те прибывают туда только в гробах, в день собственных похорон, дабы упокоиться там навечно». Разумеется, он торопил меня с известным вам делом…

– Это красотка виновата в дурном самочувствии короля. Считая необходимым отвлекать короля от черных мыслей, она выдумывает всевозможные развлечения, хотя сама уже редко принимает в них участие. Но зато зорко следит за теми, кого выбирает для королевских утех.

– Если наши несчастья не прекратятся, вскоре ее возненавидят все. Война, борьба с провинциальными парламентами, вмешательство в дела религии – пожалуй, многовато для одной фаворитки.

– Вернемся к нашим делам, – напомнил неизвестный. – Какие новости? Я коченею от страха при одной только мысли, что… Скажите, каковы наши шансы?

Последовала долгая пауза. Николя затаил дыхание.

– Я поручил это дело одному из своих людей. Он не знает, что ищет. Это ищейка и заяц одновременно. Главное его преимущество заключается в том, что его никто не знает и он никого не знает.

У Николя подкосились ноги, он зашатался и, чтобы не упасть, схватился за стол, столкнув на пол одну из наваленных грудой папок. Папка с глухим стуком упала на пол. Если бы в комнату ударила молния, вряд ли она произвела бы большую панику. Вскочив с кресел, собеседники словно по команде повернулись в противоположные стороны: гость развернулся к окаменевшему от ужаса Николя спиной, а Сартин, наоборот, грозно уставился на него. В то же мгновение начальник полиции властно махнул рукой в сторону стоявшего у дальней стены книжного шкафа. Гость метнулся в указанном направлении, нажал на позолоченную резьбу, шкаф повернулся, и незнакомец мгновенно исчез во мраке открывшегося потайного хода. Шкаф встал на место. Вся сцена заняла не более трех секунд.

Скрестив руки на груди, Сартин молча разглядывал Николя.

– Сударь, я не хотел…

– Господин Лe Флош, ваш поступок не имеет оправданий! Я вам доверял… Живо клянитесь, что ничего не слышали. И потом, что с вами? На кого вы похожи? Впрочем, чего еще ожидать от юнца, который шляется по девкам. Ну что, сударь, что вы скажете в свое оправдание?

Распрямив плечи, Сартин победоносно усмехнулся, всем своим видом давая понять, что его невозможно обмануть, ибо он является самым осведомленным человеком во всей Франции.

– Сударь, позвольте смиренно вам заметить, что я не заслуживаю ни вашего гнева, ни вашей иронии. Вы же видите, я в отчаянии от случившегося. Я не пытался и не хотел подслушивать. Сказав, что вы меня искали и велели привести, как только я появлюсь, секретарь впустил меня в кабинет. Из-за открывшейся раны у меня кружилась голова, и я не заметил, что в кабинете кто-то есть. А когда обнаружил, что вы здесь и вдобавок не одни, мне показалось, что не следует напоминать о своем присутствии. В полуобморочном состоянии, я не понимал, как мне следует поступить.

Сартин хранил зловещее молчание, то самое, о котором в Париже говорили, что оно заставляет разговаривать немых и дрожать от страха самых отчаянных храбрецов. Николя никогда не испытывал его воздействия на себе. Начальник всегда был с ним учтив и, несмотря на вспыльчивость и вечное нетерпение, мог, если надо, дотошно объяснять Николя его задачу.

Выдержав взгляд Сартина, Николя отважился пойти в наступление.

– У вас неточные сведения, сударь…

Ответа не последовало.

– Я не шлялся по девкам, как вы изволили выразиться. Расследование по делу об исчезновении комиссара Лардена привело меня в публичный дом, который содержит сводня по имени Полетта. Полагаю, он вам известен: это «Коронованный дельфин». Когда я вышел из этого дома, меня чуть не раздавила карета; кучер, сидевший на козлах, старательно прятал лицо. Упав на мостовую, я потерял сознание. Одна из девушек оказала мне помощь, отвела к себе и перевязала.

Николя не счел нужным уснащать рассказ подробностями, касавшимися его одного.

– Сегодня утром я поспешил в Шатле доложить вам о том, что мне удалось узнать. Когда я поднимался по лестнице, на меня снова напали. Какой-то бретер угрожал мне и даже пустил в ход нож, отчего у меня есть основания полагать, что это был господин Моваль. Поэтому, сударь, у меня действительно несоответствующий вид. И поэтому, войдя к вам в кабинет, я не сразу сообразил, что мне делать.

Все больше возбуждаясь, Николя незаметно для себя повысил тон. Сартин по-прежнему молчал.

– А если я имел несчастье не угодить вам, сударь, если вы больше не считаете нужным мне доверять, мне остается только вернуться к себе в провинцию. Но прежде я хочу, чтобы вы выслушали меня. У меня нет семьи, нет никого, кто мог бы меня поддержать. Я получил скромную должность, которая меня вполне устраивала, но неожиданно мне велели оставить ее и отправили в Париж. Вы оказали мне покровительство и взяли к себе на службу. И я бесконечно вам признателен. Вы поместили меня к Лардену на таких условиях, что даже круглому дураку ясно, что вы намеревались установить за ним слежку. А потом вы дали мне поручение, которое, с какой стороны ни посмотри, довольно необычное: выяснить причины исчезновения Лардена. Но после того, что мне невольно довелось услышать сейчас, я понял: вы мне не доверяете, даже не берете меня в расчет. Вы сами учили меня субординации, и я знаю, что неведение есть признак подчиненного положения. Но поймите и меня, я не могу действовать, вслепую, попадая в каждый капкан, расставленный у меня на пути. А посему, сударь, я прощаюсь с вами. Но, прежде чем покинуть службу, я полагаю себя обязанным представить вам свой последний отчет.

Сартин по-прежнему молчал.

– Комиссар исчез, – продолжал Николя, – и вы дали мне полномочия, дабы я мог отыскать его. Что нам известно на сегодняшний день? В вечер своего исчезновения Ларден и его друг Семакгюс отправился ужинать в «Коронованный дельфин». Туда явился доктор Декарт, родственник жены Лардена, с которым комиссар немедленно затеял ссору. Выясняя причины этой ссоры, я обнаружил, что Декарт пребывает в натянутых отношениях с Семакгюсом: они соперничают как на почве медицины, так и в иных вопросах. В тот вечер Декарт, всегда старавшийся являться к Полетте тайно, выдал свое присутствие. Появляется новый персонаж – Эмилия, торговка супом. Ее жуткий рассказ приводит нас на живодерню, где все время, пока мы ведем поиски, за нами наблюдает какой-то тип на лошади. Исследование останков тела, найденного на Монфоконе, не подтвердило его принадлежность Лардену, но и не убедило в обратном. Труп по-прежнему остается неопознанным, хотя рядом с ним мы обнаружили трость Лардена и его кожаный камзол. После тщательного осмотра останков мы усомнились, что преступление было совершено именно там. В кармане камзола мы нашли кусок письма Полетты и жетон из борделя. Эти улики могли быть вырваны из рук во время драки Лардена с Декартом. В процессе расследования мне удалось, обманув бдительность Полетты, узнать, что комиссар Камюзо и Моваль шантажировали Лардена, который, как оказалось, имел огромные карточные долги. Поэтому расследование Ларденом деятельности Камюзо вполне могло принять нежелательный оборот. Ларден, как и Декарт, является завсегдатаем «Коронованного дельфина». Там он нашел себе жену, бывшую пансионерку заведения. Жена разоряет его, обманывает и вдобавок является любовницей своего родственника Декарта. Накануне своего исчезновения Ларден уговорил Полетту пригласить на вечер Декарта. Помимо прочего я выяснил, что после ужина доктор Семакгюс, сделав вид, что идет развлекаться с девицей, на самом деле покинул заведение и отправился в неизвестном направлении. В ту же ночь исчез его слуга Сен-Луи. Итак, сударь, я изложил вам все собранные мною факты, включая два нападения, совершенные на вашего представителя, и предоставляю вам использовать их для дальнейшего расследования. Сегодня я понял, что являюсь всего лишь инструментом в ваших руках, а потому не должен знать, ни что я ищу, ни какую цель преследуют мои поиски. Смею быть уверенным, что обращаться со мной подобным образом вас побуждают соображения исключительно высшего порядка. А посему, сударь, почтительнейше прошу принять мою отставку. Остаюсь вашим смиренным и признательным слугой.

От волнения на протяжении всей речи кровь молотком стучала в висках Николя. Но с каждым словом, отрезавшим пути к отступлению, тиски, сжимавшие грудь молодого человека, неуклонно разжимались. Когда же он умолк, наступило облегчение. Его даже охватило непонятное ликование. Несмотря на достаточно подробный рассказ, кое-какие детали он счел нужным скрыть, и эти мелочи наполняли его тайной гордостью. Он сжег все свои корабли, и эта маленькая месть явилась ответом на пережитое унижение. Он уважал Сартина, душой и телом отдался решению поставленной перед ним задачи, и мысль о том, что начальник рассматривал его как балласт, была для него нестерпима. В душе его клокотал гнев. Итак, мосты разрушены, можно уходить. Будущее, судьба, завтрашний день: все, что на сегодня составляло его парижскую жизнь, – в эту минуту утратило свое значение.

Развернувшись, он, пошатываясь, направился к двери. Внезапно Сартин дал волю чувствам, чего с ним никогда не бывало. Содрав с себя парик и швырнув его на стол, он схватил кочергу и, метнувшись к камину, начал яростно колотить догоравшие поленья. В изумлении Николя остановился. Отбросив кочергу, Сартин запустил обе руки в волосы, нервно взъерошил их, и решительно шагнул к застывшему у двери Николя. Вперив в него испытующий взор, начальник полиции медленно взял его за плечи и притянул к себе. Николя, не мигая, выдержал взгляд. Не отпуская Николя, Сартин развернул его, подвел к креслу и, несмотря на сопротивление, усадил его. Потом достал платок из тончайшего батиста и протянул молодому человеку:

– Возьмите, Николя, и прижмите посильнее к своей ране.

Подбежав к двери, Сартин выскочил в приемную, и Николя услышал, как он зовет привратника.

– Папаша Мари, полагаю, у вас с собой ваша фляжка… Да, именно она. Не прикидывайтесь дураком, давайте ее сюда.

Раздалось сбивчивое бормотанье. Начальник вернулся и протянул Николя плоскую стеклянную бутылочку, с которой ему уже довелось сегодня познакомиться.

– Выпейте глоточек этой отравы, она пойдет вам на пользу. Папаша Мари воображает, что мне неизвестны его маленькие слабости.

Николя почувствовал, что еще немного, и он расхохочется. С размаху опрокинув в рот содержимое фляжки, он поперхнулся, закашлялся, и кашель неумолимо перешел в безумный смех. Сартин оторопел.

– Однако вы отлично научились дерзить, господин письмоводитель, мечтающий вернуться в свою заплесневелую контору. Какое остроумие! Какой порыв! Какой слог! Мои поздравления.

Николя выразительно посмотрел на дверь.

– Прекратите, не будьте ребенком, лучше выслушайте меня. Признаюсь, сударь, я не думал, что вы окажетесь на высоте поставленной вам задачи. Расследования, действительно, крайне деликатного свойства. Вы быстро и успешно пошли вперед. Меня трудно удивить, но вам удалось это сделать. И все же неясностей еще много… Признаюсь, я пустил вас искать в потемках, и вы вряд ли сумели бы увидеть в них свет. Истинная цель ваших поисков… как бы поделикатней выразиться…

Ощутив замешательство Сартина, Николя почувствовал неловкость. Вдобавок он никак не мог избавиться от икоты, заставлявшей его все время дергаться. Его снова охватил безумный смех, такой заразительный, что он передался даже Сартину. Николя никогда не видел начальника смеющимся и тут же отметил, что когда Сартин не старается скрыть своих чувств, он кажется значительно моложе. Вспомнив, что их разделяют всего восемь или девять лет, Николя почему-то успокоился. Наконец оба вновь приняли серьезный вид. Смутившись, что дал волю своим чувствам, Сартин закашлялся.

– Я совершил ошибку, большую ошибку, когда, недооценив вас, решил использовать как простой инструмент, – продолжил Сартин уже будничным тоном. – Вы сумели доказать, чего вы стоите. Я забуду об этом недоразумении…

Прекрасно зная, что Сартин никогда ничего не забывает, Николя был уверен, что и это «недоразумение» останется в копилке его памяти. Однако признание ошибок уравновешивало положение вещей, а похвала его работе и вовсе проливала бальзам на раны.

– Полагаю, пора открыть вам все карты. Вы и без меня уже многое узнали. Так что слушайте.

Николя приготовился ко всему. Полностью овладев собой, Сартин заговорил:

– Я поручил Лардену последить за Камюзо, которому, как вам известно, поручено надзирать за игорными заведениями. Беррье, мой предшественник, заподозрил Камюзо в нечистоплотности. А мне предстояло вычистить авгиевы конюшни. Но довольно быстро я понял, что комиссар водит меня за нос и не исполняет мои приказы. Ранрей рекомендовал мне вас. Я отправил вас к Лардену, и все, что вы мне сообщали вольно или невольно, убедило меня в предательстве комиссара. Но это еще не самое худшее.

Желая подчеркнуть важность своих слов, начальник вновь нахлобучил на голову парик.

– В конце августа прошлого года Лардена вместе с комиссаром Шенноном вызвали для наложения печатей и изъятия бумаг скончавшегося графа д'Олеона, бывшего полномочного посла в Санкт-Петербурге. Так обычно делают после смерти всех, кто принимал участие в государственных делах. Приказ отдавал Шуазель. Но у нас возникло подозрение, что Ларден, имевший в силу своего служебного положения доступ ко всем бумагам, украл несколько документов, а именно письма короля и маркизы де Помпадур. За несколько дней до его исчезновения я вызвал Лардена к себе и убедился, что подозрения наши верны. Он угрожал – вы слышите, угрожал! – продать эти письма иностранным державам, если его не оставят в покое. В разгар войны, когда, как вы знаете, положение более чем серьезное…

– Но, сударь, почему вы не отправили его в Бастилию?

– Я не раз об этом думал. Но риск слишком велик. Поэтому мне, Габриэлю де Сартину, начальнику полиции его величества, пришлось умолять этого негодяя, присоединившего к предательству преступление оскорбления его величества, ничего не предпринимать. В то время я не знал, что, как вы мне только что сообщили, он к тому же заядлый игрок. Я думал, эти бумаги нужны ему как охранные грамоты. Теперь же появляются опасения, что, прельстившись суммой, он может продать их кому угодно. Вот почему так важно знать, действительно ли Ларден умер, а если умер, куда делись украденные письма.

– Надо арестовать Камюзо и Моваля.

– Не горячитесь, Николя. Это ни к чему не приведет, разве что на время даст почувствовать эфемерное удовлетворение. Вы должны понять, что благо государства часто следует извилистыми путями. К тому же Камюзо очень долго служит в нашем ведомстве, и ему многое известно. Бывают случаи, когда слуга короля не может идти на риск. Разумеется, это безнравственно, но что поделаешь? Вспомните, что говорил кардинал де Ришелье: «Если ты хочешь жить праведно как частное лицо, ты погубишь себя как лицо общественное…»

Он умолк, словно при упоминании имени великого кардинала из мрака на него уставилась его тень.

– Вот почему, – произнес он, выдержав паузу, – нужно как можно скорее выяснить, жив Ларден или мертв. Вы можете подтвердить, что тело, найденное на Монфоконе, принадлежит Лардену? Похоже, вы в этом не уверены…

– К сожалению, точных доказательств нет, – ответил Николя. – Я уверен только в том, что искомые останки доставлены на живодерню с места преступления и что…

– Такой ответ меня не удовлетворяет. В сложившейся обстановке…

Яростный стук не дал Сартину договорить. Дверь распахнулась, и на пороге, красный от смущения, появился инспектор Бурдо. Начальник полиции возмущенно обернулся.

– Ну и денек! – воскликнул он, грозно глядя на инспектора. – Ко мне уже врываются без доклада! Что означает ваше поведение, господин Бурдо?

– Тысяча извинений, сударь. Только крайне важное событие заставило меня столь бесцеремонно вторгнуться к нам. Я хотел сообщить вам и господину Лe Флошу, что вчера вечером убили доктора Декарта, и все улики говорят о том, что его убийцей является Готье Семакгюс.

VIII
ОТ СЦИЛЛЫ К ХАРИБДЕ

Храни в тайне свои мысли и не ожесточайся, дабы омраченный разум не принял одну сущность за другую.

Фаласий Африканский

Делая вид, что он не замечает ни нервного вышагивания Сартина по кабинету, ни его остановок перед камином, во время которых он мерно отбивает такт кочергой, Бурдо приступил к рассказу о недавних событиях. Казалось, он испытывал удовольствие от выступления перед столь выдающейся аудиторией.

Получив от Николя задание отыскать Катрину, исчезнувшую после того, как ее выгнали из дома на улице Блан-Манто, он принялся расспрашивать соседей. Удача ему улыбнулась: он столкнулся с работником, явившимся за пакетом с одеждой, оставленным кухаркой у содержательницы меблированных комнат. Бурдо удивился, узнав, что Катрина нашла прибежище у доктора Семакгюса. Вооружившись этими полезными сведениями, инспектор отправился в Вожирар. Но, как застенчиво объяснил он, он ужасно замерз, а потому позволил себе зайти в таверну на окраине города и подкрепить свои силы рагу из кролика и стаканчиком молодого вина, которое, на его вкус, было недостаточно выдержанным.

Небрежно махнув рукой, Сартин дал понять, что эти подробности можно опустить. Красный от смущения, Бурдо рассказал, как он отыскал Катрину, рассыпавшуюся в похвалах своему новому хозяину, который оказался «признательным за ее стряпню и принял ее как старого друга». Катрина и Ава быстро сблизились. Обе пребывали в расстроенных чувствах: одна – потому что осталась без жилья и работы, а другая – по причине исчезновения супруга Сен-Луи. Жизнерадостная Катрина быстро завоевала расположение Авы. Женщины уже принялись обмениваться кулинарными секретами, а потому Бурдо с порога был призван в третейские судьи, дабы решить, насколько удался пирог с дичью. Только что вынутый из плиты и еще дымящийся ароматными струйками, пирог распространял вокруг себя смешанный запах трюфелей и муската.

Угрожающим покачиванием головы в растрепанном парике начальник вернул инспектора к сути его рассказа. Короче говоря, доктор Семакгюс так и не появился, и Бурдо, намеревавшийся поговорить с ним о Катрине, прождал его нею вторую половину дня. В ожидании хозяина дома он расспросил Катрину, которая, похоже, сама была не прочь поговорить о своих бывших хозяевах.

По ее словам, она бы все равно ушла из дома Лардена. Госпожа Ларден, имя которой сопровождалось рядом неблагозвучных эпитетов, лишь ускорила исполнение принятого решения. Во-первых, жена Лардена обращалась с ней – с ней, участницей битвы при Фонтенуа, где командовал сам маршал Саксонский! – исключительно недостойно, а во-вторых, ей больше не хотелось быть свидетельницей гнусных поступков безнравственной женщины. Но больше всего Катрину озлобляло дурное обращение мачехи с кроткой Мари. Взаимная привязанность Катрины и дочери комиссара долго удерживала кухарку от желания скинуть фартук. Ларден, грубый со всеми, к Катрине относился на удивление хорошо.

Бурдо узнал, что Луиза Ларден изменяла супругу не только со своим родственником Декартом и Семакгюсом, но и водила шашни с неким хлыщом с физиономией наемного убийцы, который после исчезновения Лардена зачастил в дом на улице Блан-Манто.

В шесть вечера в растрепанном состоянии костюма и духа появился Семакгюс. Из взволнованного бормотания, столь необычного для отличавшегося четкостью хирурга, привыкшего в любых ситуациях держать себя в руках, они не сразу поняли, что Декарт убит.

Подождав, пока Семакгюс немного успокоится, Бурдо попросил его рассказать все по порядку.

И вот что он услышал. Вечером под дверь Семакгюсу подсунули записку, где от имени Декарта просили его о встрече. Со стороны человека, с которым он находился в отношениях, именуемых какими угодно, только не хорошими, подобная просьба была неожиданна. Но характер записки убедил его, что для настоятельного приглашения имеется серьезная причина, возможно, даже связанная с медицинской практикой. Встреча назначалась на половину шестого. Весь день он провел в Париже, занимаясь делами, а затем в Королевском саду взял фиакр, чтобы успеть к указанному часу в Вожирар. В результате он прибыл к Декарту раньше, часов около пяти. Обнаружив, что и калитка в сад, и дверь в дом не заперты, он вошел внутрь. Уже стемнело, света никто не зажег, и ему пришлось пробираться наощупь. Едва ступив на террасу, нависавшую над лестницей и залом, он споткнулся о какой-то предмет. Сначала ему показалось, что на полу забыли набитый чем-то мешок. Но, ощупав препятствие, он понял, что перед ним мертвое тело.

Понимая, какой неприятный оборот принимают события, Семакгюс осторожно спустился в зал, отыскал подсвечник, а когда зажег свечу, увидел, что труп принадлежит Декарту: доктора закололи ланцетом для кровопускания. В растерянности он застыл и уже не помнит, сколько времени он там простоял. А когда опомнился, заторопился домой, чтобы потом сообщить властям.

Бурдо немедленно вызвал наряд городского караула и, оставив Семакгюса под надежной охраной, помчался в дом Декарта убедиться в смерти его хозяина и произвести первый осмотр места происшествия.

Свеча, зажженная Семакгюсом, давно погасла, и дом стоял, погруженный в темноту. С трудом отыскав новую свечу, Бурдо приступил к осмотру лежавшего на боку тела, из груди которого, на уровне сердца, действительно торчал хирургический ланцет. На испещренном трупными пятнами лице застыло выражение удивления, рот несчастного широко распахнулся. Казалось, в последнюю минуту жертва хотела что-то выкрикнуть или кого-то назвать.

Пол вокруг трупа пестрел мокрыми следами. Не обнаружив при осмотре помещения ничего необычного, Бурдо приказал стражникам забрать тело и отправить его в мертвецкую на предмет исследования.

Семакгюса инспектор решил временно посадить в камеру в Шатле. Хирург оказался не только единственным свидетелем убийства, но и, к несчастью для него, главным подозреваемым. Тем более ни для кого не являлось секретом, что между ним и убитым существовали натянутые отношения. Уходя из дома Декарта, Бурдо тщательно закрыл все двери, опечатал их полицейскими облатками и унес с собой ключи.

После рассказа инспектора наступила долгая тишина. Продолжая ходить кругами, Сартин жестом указал Бурдо на дверь, дав понять, что хочет остаться наедине с Николя.

– Благодарю вас, господин Бурдо. А теперь оставьте нас, мне надо проинструктировать вашего начальника.

Услышав слова Сартина, Николя не стал скрывать своей радости: значит, он по-прежнему отвечает за ведение расследования!

– С вашего разрешения, сударь, я бы хотел задать Бурдо один вопрос.

Сартин нетерпеливо кивнул.

– На одежде Семакгюса остались следы крови?

– Ни единого.

– Однако кровь Декарта должна была ее запачкать, – заметил Николя. – Когда тело упало на руки Семакгюса, кровь не могла не попасть на его одежду. Или вы думаете иначе?

Похоже, замечание Николя озадачило инспектора.

– Теперь, когда вы мне об этом говорите, – ответил он, – и припоминаю, что крови не было нигде: ни на трупе, ни на полу.

– Не уходите далеко, у нас с вами еще много дел. Мы пойдем осматривать тело и поговорим с Семакгюсом.

Бросив восхищенный взгляд на Николя, Бурдо вышел. Не скрывая раздражения, Сартин промолвил:

– Черт, это убийство лишь усложняет ситуацию. Господин Лe Флош, надеюсь, вы быстро во всем разберетесь. Не теряйте драгоценного времени, пытаясь разгадать загадки, не имеющие отношения к нашему делу. Поторопитесь, ради всего святого, а я распоряжусь, чтобы никто не вставлял вам палки в колеса. Главное, как вы понимаете, это служба его величеству и благо государства. Судьба Лардена меня нисколько не волнует, меня волнуют бумаги, которые могут попасть в руки неприятеля. Я понятно объясняю?

– Сударь, – осторожно начал Николя, – теперь, уяснив всю важность доверенного мне расследования, я обязан вам сказать, что, по моему мнению, факты, которые мне удалось узнать, а также последнее происшествие каким-то образом связаны между собой. Чтобы достичь цели, необходимо распутать все нити интриги, ибо любая из этих нитей может оказаться путеводной. Все, кто так или иначе знал Лардена, а особенно те, кто провел с ним вечер в «Коронованном дельфине», могут оказаться посвященными в важную тайну, которую вы соблаговолили мне раскрыть.

Казалось, Сартин не обратил внимания на слова молодого человека.

– Должен предупредить вас еще об одном, – продолжил он, – хотя искренне опасаюсь, что слова мои омрачат ваш чистый взгляд на наше правосудие: уверен, вы все еще питаете иллюзии относительно этой капризной дамы. Так знайте же, я – прежде всего чиновник, стоящий у кормила судебной власти. В силу полученных вами полномочий вы становитесь моим полноправным представителем. Мы обязаны соблюдать правила, предписанные нашей должностью, – но только в той мере, в какой они не вступают в противоречие с иной, высшей волей, волей монарха, альфой и омегой любой власти. И пользоваться этой властью надо с честью. Власть судьи идет от трона, а потому судейский горностай является продолжением королевской мантии.

И Сартин с нарочито серьезным видом несколько раз ласково провел рукой по расшитой ткани собственного фрака, словно это была парадная мантия, которую он надевал на заседания парламента, происходившие в присутствии его величества.

– Подводя итог, скажу вам, что я имею право лично вести дела, касающиеся безопасности королевства. Как вы догадываетесь, порученное вам расследование принадлежит именно к таким делам. На карту поставлена репутация государства, и мы обязаны не допустить, чтобы ее запятнали. Особенно в условиях ведения войны. Каждый день наши солдаты погибают на полях сражений, и ни одна чувствительная душа, любящая свою страну, не может без содрогания представить себе, что враг получит бумаги, способные скомпрометировать его величество и тех, кто его окружает.

Продолжая сверлить Николя взглядом, он заговорил уже будничным голосом:

– Все должно остаться в тайне, Николя, глубокой и непроницаемой тайне. О том, чтобы соблюдать все предписанные процедурой этапы следствия, которым учил вас Ноблекур, даже речи не идет. Для этого дела мне не нужен обычный следователь; мы не можем никому доверять. Здесь нужно быть беспощадным. Если понадобится, требуйте у меня письмо с печатью, приказ без суда и следствия для заточения в Бастилию: там заключенные пребывают в большей безопасности, чем в нашей тюрьме, где полно черни и проституток, а посетители и вовсе слоняются без надзора. Если у вас появятся трупы, спрячьте их! Если найдете что-то подозрительное, тоже спрячьте, не вытаскивайте на свет! Вы правильно завязали знакомство с господином Сансоном; используйте его; он настоящая могила. А когда завеса тайны, окутывающая это дело, приподнимется, вы сообразите, как выбраться из лабиринта. Вы мой полномочный представитель, и для вас нет ни правил, ни законов. Но помните, если вы провалитесь или скомпрометируете меня, я от вас отступлюсь… Выбирать вам. Я вам доверяю и обещаю свою поддержку. Сделайте все наилучшим образом и поскорей добейтесь результата.

Впервые Николя видел Сартина таким величественным. Обуреваемый противоречивыми чувствами, он безмолвно поклонился и направился к двери. Сартин удержал его за плечо.

– Берегите себя, Николя. Теперь вы знаете, с кем имеете дело. Этот каналья очень опасен. Никаких неосторожных шагов. Вы нужны нам.

Инспектор Бурдо ждал Николя в приемной, с трудом отбиваясь от вопросов заинтригованного папаши Мари. Наконец, раздосадованный, что ему так ничего и не удалось узнать, привратник переключил свое внимание на носогрейку и принялся шумными торопливыми затяжками ее раскуривать. Вскоре он исчез в едком облаке дыма.

Николя предложил Бурдо вместе отправиться в мертвецкую, чтобы осмотреть тело доктора Декарта. В ответ инспектор заметил, что если дела так и дальше пойдут, Николя скоро сам займет там место. Рана молодого человека кровоточит, и если не позаботиться о ней, в ближайшее время обморок ему обеспечен. Порванную и запачканную одежду надо привести в порядок. А еще ему нужно поесть и восстановить силы. Бурдо подозревал, что после их вчерашнего совместного обеда Николя ничего не ел.

В ответ Николя признался, что, действительно, с тех пор ему удалось только выпить стаканчик ликера у Полетты, чашку кофе у Антуанетты и сделать несколько глотков пойла привратника. И голод его терзал зверский.

Бурдо повел Николя на улицу Жоайери к своему приятелю, державшему аптекарскую лавку. После масштабных полицейских операций этот аптекарь обычно пользовал пострадавших городских стражников. Когда Николя привел себя в относительный порядок, аптекарь промыл ему шрам на голове. Взяв немного корпии и зачерпнув темной вонючей мази, он наложил снадобье и с довольным видом сообщил, что это не какая-нибудь там «чушь на тухлом масле». К изумлению пациента, жжение, которое он ощутил при первом прикосновении лекарства, быстро исчезло. Затем аптекарь так искусно замотал голову Николя холщовым бинтом, что из-под треуголки повязка не была видна вовсе. Потом обработал порез на боку и наложил на него пластырь. «И больше не трогайте, – сказал ему аптекарь, – через несколько дней все само пройдет». Николя возмутила усмешка эскулапа, назвавшего его царапину на боку «уколом Дамьена». Он полагал, что преступление оскорбления величества не может являться поводом для иронии. При мысли о поступке Дамьена молодого человека охватила священная дрожь.