Текст книги "Загадка улицы Блан-Манто"

Автор книги: Жан-Франсуа Паро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Вы говорите, что видели Лардена на прошлой неделе? В какой день это было?

– В прошлый четверг.

– Значит, вы один из последних, кто видел его живым.

– Разговаривали мы недолго. Энергичный, как всегда, он был чрезвычайно мрачен, мрачнее обычного. Вы же знаете, из-за своего скрытного и мстительного характера он фактически не имел друзей. Нас сближали профессиональные интересы: полицейским он был отличным. Когда мы расставались в прошлый четверг, он настолько разволновался, что я даже пожалел его.

– А когда вы в последний раз видели госпожу Ларден?

Лицо Ноблекура приняло такое выражение, словно он воскресил в памяти очаровательное видение.

– Красавицу Луизу? У меня давно не было возможности засвидетельствовать ей свое почтение. Лакомый кусочек, хотя ей скоро сравняется тридцать; но такие юные уже не для меня. Впрочем, для нее возраст не имеет значения: молоденький корнишончик или перезрелый огурец – все сгодится, лишь бы трапеза сопровождалась звоном полноценной монеты…

И он так энергично подмигнул, что шапочка, подскочив, съехала ему на лоб. Почтенный магистрат сделал глоток шоколада, вытер губы, разломил булочку, положил половинки на стол, а потом, вздохнув, наклонился к Николя и вполголоса произнес:

– Если в реке есть карась, на него всегда найдется щука. Я не настолько отошел от дел, чтобы не быть в курсе слухов, что ходят о Лардене. И не настолько наивен, чтобы не понять, почему Сартин, вопреки всякой логике, поселил вас в доме этой адской парочки.

Он умолк. По застывшему лицу Николя невозможно было догадаться, как он оценивал поступок начальника полиции.

– Полагаю, госпожа Ларден и вам делала авансы?

Сообразив, о чем речь, Николя покраснел.

– Кхм, кхм, – усмехнулся Ноблекур, – значит, я прав? Примите мое сочувствие, сударь. Впрочем, меня это не касается. Несчастье давно витало над этим домом. Не спрашивайте меня, почему; я это чувствовал, и этого достаточно. Я видел, как Ларден все чаще сходил с праведного пути, как в нем просыпалась тайная страсть к пороку, ради которого люди готовы пожертвовать всем. Все жаждут золота и женского тела, общество стремится к безграничному наслаждению. Если бы появилась возможность проникать сквозь стены, дабы незамеченно входить в потаенные пристанища порока, мы бы увидели, как вдали от любопытных глаз процветает самый отвратительный разврат, находят выход самые разнузданные страсти. Старый скептик и эпикуреец, я гляжу на своих современников и принимаюсь клеймить их нравы точно так же, как в прошлом клеймил преступления.

Выпрямившись, он печальным взором уставился на стол, переводя взор с булочек на варенье и обратно. Пробудившийся Сирюс, дрожа от вожделения, наблюдал за действиями хозяина. Убедившись, что Марион поблизости нет, Ноблекур схватил половинку булочки, щедро намазал ее вареньем и, запихнув в рот, мгновенно проглотил, совершив при этом единственное движение челюстями.

– Вы правы, – произнес Николя, – мое присутствие тяготило супругов. Теперь же, как вы понимаете, с какими бы нежелательными для огласки фактами мне ни пришлось столкнуться, я, отвечая за ведение дела об исчезновении комиссара Лардена, не могу оставаться в доме, где, возможно, мне придется выступать в роли судьи, в то время как положение жильца побуждает меня исключительно к признательности хозяевам.

– «Opium contemptor, recit pertinax, constans adversus metus» [39]39
  «Он презирал богатство, неуклонно соблюдал справедливость и не ведал страха» (Тацит. История. Книга IV, 5. Пер. Г.С. Кнабе).


[Закрыть], – удовлетворенно процитировал магистрат. – В самом деле, вам нельзя больше оставаться на улице Блан-Манто.

– Сегодня утром я покинул дом Ларденов и прибыл к вам просить совета, полагая, что…

– Дорогой Николя, я полностью разделяю высокое мнение Сартина о ваших качествах и полученном вами воспитании. Я уже предлагал вам переехать ко мне. Будьте моим гостем и не благодарите меня, ибо, приглашая вас, я доставляю радость прежде всего самому себе. Марион, Марион!

Он хлопнул в ладоши и разбудил Сирюса. Песик спрыгнул с колен, волчком повертелся по комнате и умчался в дом на поиски домоправительницы.

– Сударь, не знаю, как вас отблагодарить за вашу доброту…

– Полно, полно… Лучше послушайте, каковы порядки в этом доме. У меня здесь филиал Телемского аббатства, где, как известно, превыше всего почитали свободу и независимость. В ваше распоряжение поступает комната на третьем этаже. Все стены третьего этажа заставлены книжными шкафами, но, полагаю, книги вас не испугают. Я собрал неплохую библиотеку, и новинки влезают уже с трудом. У вас будет отдельный вход: к вам в комнату ведет черная лестница, которая начинается на половине прислуги. Прислуживать нам станут Марион и Пуатвен. Когда пожелаете или когда у вас появится возможность, вы будете обедать и ужинать вместе со мной. По собственному опыту я знаю, сколь беспокойна и непредсказуема ваша служба. Поэтому я надеюсь, что этот дом станет вашей тихой гаванью. Где ваши вещи?

– Внизу, сударь. Поверьте, я сделаю все, чтобы недолго обременять вас своим присутствием. Я немедленно начну искать…

– Довольно, сударь, не сердите меня. Черт возьми, этот неблагодарный еще заселиться не успел, а уже собирается удирать! Я требую полнейшего повиновения, сударь! Ваше дело спокойно исполнять свои обязанности и не перечить мне.

Предшествуемая Сирюсом, появилась Марион. Собака тяжело дышала: ей пришлось сбегать за домоправительницей на кухню.

– Марион, отныне Николя живет у нас в доме. Подготовьте голубую спальню. Велите Пуатвену отнести туда багаж нашего друга. Да, не забудьте, что в воскресенье я даю обед. А перед обедом мы насладимся музыкой. Нас будет пятеро: Николя со своими друзьями, отцом Грегуаром из монастыря кармелитов и молодым семинаристом, господином Пиньо, которого Николя представил мне на концерте духовной музыки, а также господин Бальбастр, органист из Нотр-Дам [40]40
  Клод Бенинь Бальбастр (1724–1799). Французский органист и композитор (примеч. автора).


[Закрыть]. Я дам вам приглашения, вы сами отдадите их друзьям. А об обеде позаботится Марион. Надеюсь, краснеть мне не придется. Больших гурманов, чем священники и музыканты, найти трудно. Разве что поискать среди магистратов.

Аккуратно сложив руки, Марион слушала с видимым удовольствием. Едва хозяин завершил свою речь, как она быстро, насколько позволяли ее старые ноги, выскочила из комнаты и побежала сообщить радостную новость Пуатвену.

Николя пришел в восторг от своей новой комнаты. Альков, где стояла небольшая кровать, с обеих сторон окружали книжные шкафы, врезанные в толщу стен и снизу доверху забитые книгами. Книги стояли вокруг подобно молчаливым стражам. Ребенком он много времени проводил в обществе книг – сначала на чердаке дома в Геранде, а потом в библиотеке маркиза, в Ранрее. В окружении старых верных друзей Николя сразу почувствовал себя в безопасности. Достаточно раскрыть любой из томов, как где-то вдалеке зазвучит будоражащая душу музыка, каждый раз разная. Секретер со шкафчиком цилиндрической формы, кресло, туалетный столик и небольшой камин дополняли обстановку комнаты, оклеенной голубыми обоями в цветочек. Никогда еще Николя не жил в таких роскошных апартаментах. Не сравнить с мансардой на улице Блан-Манто.

После удачного завершения своего визита на улицу Монмартр Николя в компании выглянувшего из-за туч солнышка добрался до Шатле. Задержавшись у входа, он внимательно оглядел прилегавшие к замку улицы в надежде увидеть Сортирноса. Но прозорливого агента нигде не было, из чего молодой человек сделал вывод, что поиски его пока не увенчались успехом. Николя этому не удивился: задание, полученное Сортирносом, требовало особой осторожности. Выполняя опасные поручения, осведомители нередко рисковали жизнью, и никто не упрекал их за то, что в целях безопасности они затягивали расследование. Особенно тщательно приходилось готовиться агентам, которых засылали в мрачные логова преступного мира Парижа.

Прибыв на рабочее место в прекрасном расположении духа, Николя сразу спросил у главного тюремщика, в какую камеру инспектор Бурдо поместил Семакгюса. Ему ответили, что господин инспектор Бурдо всю ночь провел в камере вместе с узником, записанным под именем «господин д'Исси». И кажется, он все еще там. Камера платная, со всеми возможными удобствами и правом заказывать еду в соседнем трактире. Николя восхитился предусмотрительностью своего помощника.

Узнав Николя, сторож немедленно отпер дверь темницы, и Николя чуть не задохнулся, захлестнутый волной густого, спертого воздуха, состоявшего из запахов соломы, сонного человеческого тела и крепкого табака, подавлявшего все прочие ароматы. Похоже, Семакгюс и Бурдо весь вечер предавались табакокурению: оба слыли заядлыми курильщиками. Инспектор, видимо, только что проснулся, о чем свидетельствовали помятый редингот, отсутствие галстука и растрепавшиеся седеющие волосы. Семакгюс еще спал, растянувшись на соломенном тюфяке и надвинув на лицо треуголку. Куриные кости, два стакана и три пустые бутылки, украшавшие стол, доказывали, что трагические события в Вожираре не лишили приятелей аппетита. Вряд ли предполагаемый убийца вел бы себя столь беспечно, подумал Николя. Но тут же поправился: беспечное поведение вполне могло свидетельствовать о жестокосердии и хладнокровии записного убийцы. Собственные противоречивые суждения навели его на мысль о том, что каждая вещь имеет свою оборотную сторону, но суждение об этой вещи мы выносим в зависимости от цели, которую преследуем. Даже он подумал о субъективности показаний свидетелей, подверженных смене настроений и необдуманным порывам.

Глядя на спящего Семакгюса, Николя понял, что хочет поговорить с подозреваемым наедине, и попросил Бурдо пойти и привести себя в порядок, дабы вернуться в полной форме. Тщетно пытаясь скрыть свое разочарование, инспектор Бурдо неохотно подчинился. У Николя имелись веские основания допросить узника без свидетелей: умолчав о кое-каких вчерашних приключениях, а также о ночи, проведенной у Сатин, ему не хотелось быть уличенным в неискренности. Оправдываясь перед самим собой, он напомнил о необходимости сохранить доверенную ему тайну. Но себя обмануть ему не удалось.

Николя отважился сразу разбудить Семакгюса. Он стеснялся прерывать отдых человека, к которому по-прежнему питал искреннюю симпатию, несмотря на нависшие над ним подозрения в убийстве. Пока он раздумывал, Семакгюс пробудился и, отбросив шляпу, потянулся, стряхивая с себя остатки сна. Узнав Николя, страх, отражавшийся у него на лице, мгновенно исчез.

– Вино господина Бурдо обладает гораздо более сильным наркотическим и снотворным действием, чем настойка опия, – зевая, проговорил он. – Господи, надо же так проспать! Отчего у вас такое серьезное лицо, мой дорогой Николя?..

Семакгюс встал и, взяв стул, уселся на него верхом.

– Полагаю, это вы распорядились поместить меня в приличную камеру? Примите мою искреннюю благодарность.

Непонятно, чего в его голосе прозвучало больше: признательности или иронии.

– Принимаю, и не менее искренно, – с усмешкой ответил Николя. – Тем более что вы действительно имели все шансы провести ночь в одном из дивных помещений, носящих названия «Варварский край» и «Цепи». Впрочем, вас могли также запереть в камере, именуемой «Конец блаженства», известной своими рептилиями и вонью. Или во «Рву», каменном мешке в форме опрокинутого конуса, где, согнувшись в три погибели и стоя по щиколотку в воде, вы бы имели достаточно времени поразмыслить о тех неудобствах, которые приходится терпеть вашим друзьям из-за того, что вы им не доверяете [41]41
  Автор приводит названия самых печально знаменитых казематов Шатле. В 1670 году Людовик XIV постановил, что «пребывание в камерах тюрьмы Шатле не должно причинять вреда здоровью узников», но только в 1780 Людовик XVI приказал закрыть эти камеры (примеч. автора).


[Закрыть].

– О-о! Это камень в мой огород. А значит, тот, кто его бросил, даст мне надлежащие разъяснения.

Николя сел на другой стул.

– Мне хотелось бы поговорить с вами без свидетелей, – промолвил он. – Это не официальный допрос, до него дело, возможно, еще и дойдет. Пока мне бы хотелось поговорить начистоту о некоторых вещах. И, пожалуйста, не усматривайте в моих словах ни хитрости, ни стремления запугать вас. Наверное, я сам виноват в том, что вы считаете меня излишне наивным, но сейчас речь не об этом. Хотя бреши в крепостной стене заделаны, и вы немало этому способствовали…

Семакгюс слушал, но на лице его не отражалось никаких эмоций.

– Вы ни разу не были со мной до конца откровенны. Начиная с нашей встречи в мертвецкой, вы всегда отделывались улыбками, двусмысленными фразами и болтовней о пустяках. Поэтому придется начать все сначала. Вы заявили мне, что уехали из заведения Полетты в три часа утра. Такая точность для человека, возвращавшегося с пирушки, еще тогда удивила меня. Поэтому я заподозрил вас…

– В убийстве Лардена?

– Именно. Тем более что вы сами уже второй раз напоминаете о предполагаемом убийстве комиссара. Следовательно, вы сознательно утаили от меня правду. Далее, вы сказали мне, что всего раз уступили очарованию Луизы Ларден. Однако свидетели утверждают, что ваша связь с женой друга продолжалась долгое время и, быть может, продолжается до сих пор. Наконец…

Николя вытащил из кармана фрака чистый лист и сделал вид, что зачитывает признание.

– «Заявляю, что получила луидор за то, чтобы подтвердить и сказать, что вышеозначенный незнакомец оставался со мной до трех часов утра, и велел ни под каким видом не сознаваться, что он ушел раньше. Когда меня спросили, я сказала и повторила, что означенный незнакомец вышел через потайную дверь, ведущую в сад, дабы его никто не увидел, ибо через эту дверь обычно убегают игроки, когда в дом неожиданно врывается полиция». Так вот, на вопрос, когда вы ушли из веселого дома, означенная девица ответила: «Спустя четверть часа после полуночи». Девицу зовут Сатин. Вряд ли стоит спрашивать, знаете ли вы ее.

– Николя, вы задаете вопросы и сами же на них отвечаете. И как протокол, который вы мне сейчас зачитали, может быть связан с убийством доктора Декарта?

– Вы правы, эту связь надо доказать. Я же всего лишь пытаюсь убедить вас в том, что любой судья, не имеющий чести знать вас, немедленно усомнится в правдивости ваших показаний и до выяснения обстоятельств исчезновения комиссара Лардена станет держать вас в камере. И представьте себе, что этот же судья обнаружит, что вы ко всему прочему замешаны в деле об убийстве человека, с которым, по всеобщему признанию, ваши отношения являлись далеко не безоблачными. Соедините вместе все факты, как реальные, так и домысленные, и сами догадайтесь, какие будут сделаны выводы. И оцените, как вам повезло, что вы имеете дело со мной, ибо я, во-первых, искренне вам симпатизирую, а во-вторых, имею право не предавать гласности ход расследования обоих дел. А самое главное, я очень надеюсь, что вы действительно не имеете отношения ни к одной из разыгравшихся трагедий. Так что, принимая во внимание мои возможности, подумайте и решите, не пора ли честно рассказать мне все, что вам известно об обоих убийствах.

Проникновенная речь Николя, сопровождавшаяся в особо важных, по его мнению, местах ритмичным стуком ладони по не слишком чистой столешнице, заставила Семакгюса задуматься. В течение долгой паузы хирург, встав со стула, сосредоточенно обошел камеру, вернулся на прежнее место, сел и, вздохнув, приступил к рассказу.

– Дорогой Николя, ваше предложение, равно как и чувства, побудившие вас его сделать, глубоко растрогали меня. Честно говоря, я не думал, что следователь окажется моим другом. Прошу прощения, но ваше возвышение столь внезапно, что, несмотря на мое к вам уважение, в сложившихся обстоятельствах я был далек от уверенности в ваших способностях. Поэтому я прошу вас снисходительно отнестись к прошлым моим уловкам, и начнем все с чистого листа. Я готов ответить на все ваши вопросы. Но предупреждаю, факты не всегда указывают на истину. Я в этом уверен, ибо точно знаю, что ни в чем не виновен.

– Друг мой, именно такой ответ я и хотел от вас услышать. Поэтому прежде всего я попрошу вас подробно рассказать мне, на каких условиях Декарт пригласил вас на встречу позавчера вечером. Бурдо уже доложил мне кое-какие подробности, обнаруженные при осмотре тела Декарта.

Пожевав губами, Семакгюс начал:

– Около девяти часов в дверь позвонили. Ава ждет известий о Сен-Луи, поэтому она немедленно бросилась открывать. На пороге лежало письмо, свернутое вчетверо и запечатанное специальной облаткой. Не зная, что с ним делать, она отнесла его мне. Я распечатал письмо…

Покопавшись за обшлагом левого рукава, Семакгюс извлек оттуда маленькую записку и протянул ее Николя.

– Адреса нет… – задумчиво произнес молодой человек. – И на облатке никаких опознавательных знаков. Посмотрим… «Приходите сегодня вечером домой, буду ждать вас от половины пятого до пяти. Гийом Декарт». Листок отрезан…

– Он был таким с самого начала, когда Ава вручила его мне. Но Декарт всегда был экономным, если не сказать скупым.

– А Ава могла отрезать кусочек от письма?

– Нет, она не умеет читать, а потом, присмотритесь хорошенько: сгибы совпадают, включая следы от облатки.

– Верно. О чем вы подумали, прочитав эту записку? Полагаю, почерк Декарта вы видели не впервые.

– Вы угадали. Когда мы пребывали во вполне сносных отношениях, он присылал мне больных, которых считал недостойными своего искусства. Поэтому я прекрасно знаю его почерк. Честно говоря, лаконизм его письма заинтриговал меня, однако человек он был более чем странный, поэтому я воспринял приглашение как есть, то есть как просьбу о встрече. Я голову себе сломал, пытаясь понять, о чем он хочет со мной поговорить. Вы присутствовали при нашей последней встрече и, уверен, помните, чем она закончилась. В глубине души я не надеялся на примирение.

– Вы сказали Бурдо, что только серьезные причины, касающиеся вашей профессии, могли оправдать подобного рода приглашение.

– Разумеется, я бы не удивился, если бы он вознамерился сообщить мне, что сделал представление, дабы мне запретили заниматься медициной на том основании, что я всего лишь корабельный лекарь. Подобные провокации приводили его в прекрасное расположение духа.

– Почему вы прибыли в Вожирар раньше условленного часа?

– Я быстро вернул книгу о тропических растениях в ботанический сад, у меня образовалось свободное время, и я направился к Декарту. Мне казалось, что если я приеду немного раньше, он не сочтет это за преступление.

– Когда вы увидели труп Декарта, вас ничего не поразило?

– Я был вне себя, так как быстро сообразил, что попал в ловушку и на меня непременно падет подозрение в убийстве. Убедившись, что он мертв, я заметил ланцет. Он напомнил мне нашу с ним дискуссию о кровопускании. Как видите, даже орудие преступления должно свидетельствовать против меня! Больше ничего интересного я не увидел. Но не забывайте, у меня был только огарок свечи, так что видел я не дальше собственного носа.

Николя выдержал паузу. Семакгюс обхватил голову руками.

– Друг мой, – произнес молодой человек, – детали, известные пока только мне, говорят о том, что вы сказали правду. А теперь мне придется вновь задать вам те вопросы, отвечая на которые, вы, не побоюсь этих слов, всегда лгали. В котором часу вы покинули заведение Полетты в прошлую пятницу?

– Вы задаете мне вопрос, уже зная ответ.

– Я хочу услышать ответ от вас, из ваших собственных уст. Ибо пока я не могу объяснить, почему, когда я задал вам этот вопрос в первый раз, вы сказали мне неправду. Зачем эта комедия с девицей?

– Николя, вы вынуждаете меня признаться в том, что я хотел бы скрыть, чтобы не компрометировать третье лицо…

– С которым вы по-прежнему поддерживаете отношения…

Семакгюс уставился на Николя.

– Теперь мне понятно, почему господин де Сартин доверил это дело вам. Вы мыслите и делаете выводы на шаг вперед. Вы станете грозным противником даже для самых изощренных преступников.

– Отложим комплименты, Семакгюс. Лучше объясните мне, почему в ту ночь, когда разъяренный Ларден покинул «Коронованного дельфина», вы отправились к его жене? Откуда вы знали, что он не пойдет домой?

– Вы заставляете меня вдаваться в унизительные подробности, Николя. Между мной и Луизой существовал уговор: если путь свободен, она ставит у себя на окно свечу. А зная Лардена, можно было держать пари, что в разгневанном состоянии он отправится шататься по кабакам и вернется только на рассвете. Поэтому я ничем не рисковал.

– В котором часу вы покинули дом на улице Блан-Манто?

– В шесть утра. И едва не столкнулся с Катриной.

– С тех пор вы встречались с госпожой Ларден?

– Нет, ни разу.

– Вы знали, что Декарт ее любовник, – вы сами мне об этом сказали. Вас это не смущало?

– Вы жестоки, Николя. Страсть находит оправдание даже тем поступкам, которых не одобряет мораль.

– Вы сказали мне, что Катрина знала о связи госпожи Ларден с Декартом. Как вы думаете, могла она рассказать об этом Мари Ларден?

– Не то слово. Обо всем, что могло очернить Луизу, Катрина немедленно докладывала Мари. Девушка ненавидела мачеху. Несмотря на свой возраст и скромный вид, у нее неукротимый характер. Она обожала отца, и тот отвечал ей взаимностью.

Николя задумался. Неужели кроткая Мари… Он вновь вспомнил о следах в доме Декарта, совпавших с отпечатками башмаков девушки, найденными у нее в комнате…

– Семакгюс, как вы могли влюбиться в Луизу Ларден?

– Не пытайтесь это понять, не советую. Ничего не может быть хуже, чем испытывать презрение к той, кого любишь. Николя, у вас есть известия о Сен-Луи?

– Нет, и я не хочу внушать вам напрасные надежды.

Опустив голову, опечаленный Семакгюс отвернулся к стене.

– Друг мой, – начал Николя после паузы, – у меня будут к вам еще вопросы. Ради вашей безопасности и для пользы дела я обязан задержать вас. Разумеется, я постараюсь как можно быстрее разгадать окружившие нас загадки. Но у меня нет никакой уверенности в прочности местных замков. Как известно, в Шатле может войти каждый, кому ни лень. Я прикажу препроводить вас в Бастилию. Поверьте, так будет лучше, ибо речь идет о вашей жизни. В здешних же камерах мышьяк образуется буквально из воздуха, а среди заключенных внезапно начинаются эпидемии самоубийств. Расследование таких случаев ни к чему не приводит, дело закрывают, а жертвы отправляются на кладбище. Сейчас же в обоих делах замешаны люди, знакомство с которыми представляется крайне опасным.

– Мне ничего не остается, как подчиниться вам.

– Вот и прекрасно. Советую вам не терять надежды. Работайте над вашим сочинением. Я распоряжусь, чтобы вам ни в чем не отказывали. Напишите мне список необходимых вещей. Вы исчезнете для окружающих, зато жизнь ваша будет в безопасности. Доверьтесь мне.

Семакгюс смиренно кивнул. Попрощавшись, Николя тщательно запер камеру и отправился на поиски инспектора Бурдо. Он отыскал его в дежурном помещении; инспектор сидел за столом перед чашкой дымящегося супа, принесенного папашей Мари.

Николя почувствовал себя виноватым за то, что столь резко отстранил инспектора от допроса Семакгюса. Но Бурдо не оставил ему времени для угрызений совести, протянув ему два конверта. На одном, запечатанном красным воском с вытесненным на нем гербом, в котором он узнал герб Сартина (на золотом поле лазурная лента, а на ней три серебряные сардинки) [42]42
  Недавно получивший дворянский титул графа д'Альби, Антуан Габриэль де Сартин изобразил на своем гербе рыбок, которыми некогда торговал один из его предков и которые напоминали о происхождении по фамилии (примеч. автора).


[Закрыть], адрес Николя был написан уверенно и размашисто. Другое, надписанное бисерным почерком, заставило его сердце учащенно забиться. Он тотчас просчитал в уме, сколько прошло дней с их последней встречи с Изабеллой. Плюс прибавляем неделю, понадобившуюся королевской почте, чтобы добраться от Геранда до Парижа. Письмо, скорее всего, отправили в субботу а полдень либо в понедельник. Он спрятал его во внутренний карман, чтоб на досуге прочесть без помех. И распечатал послание начальника полиции. Сартин сообщал Николя, что в связи с тем что король сопровождает госпожу де Помпадур в ее замок в Шуази, еженедельная воскресная аудиенция, которую его величество давал Сартину в Версале, откладывалась. А посему у начальника появилось «дополнительное время для выяснения известных обстоятельств и решения соответствующего вопроса». Пока Николя читал письмо, Бурдо успел прийти в обычное для него благостное расположение духа: он не имел привычки долго обижаться. Не говоря ни слова, Николя протянул инспектору последнюю записку Декарта, и пока тот изучал ее, развернул послание Изабеллы.

– Каково ваше мнение, Бурдо? – спросил он.

– Полагаю, сударь, этот клочок бумаги вполне может быть частью письма, от которого потом отрезали кусок для каких-то нужд.

– Вижу, наши мысли совпадают. Остается узнать причины и автора данного сочинения. Поздравляю вас, вы блестяще справились с задачей, вставшей перед вами в Вожираре. Я видел Рабуина. Он здорово помог мне, так же как и ваш человек с улицы Блан-Манто.

Похоже, все обиды окончательно отошли в прошлое, и Бурдо порозовел от удовольствия.

– Когда его сменили, он пришел ко мне и обо всем доложил, – произнес инспектор. – Он видел, как жена Лардена вышла из дома в девять часов…

– Это невозможно! – воскликнул Николя. – Он сам сказал мне, что ночью он никого не видел и в дом никто не входил. А если она вышла утром, то получается, он все же заснул, что, впрочем, вполне простительно при таком холоде.

– Тут что-то не так. Мой человек уверяет меня, что он не спал. У меня есть основания верить ему, я часто прибегал к его услугам, и никогда у меня не возникало никаких нареканий.

– Каждая тайна имеет свое объяснение: будем искать. Удвойте наблюдение за домом Лардена. Возможно, надо установить слежку за женой комиссара, как на ваш взгляд?

– Я взял на себя смелость отдать такой приказ сегодня утром.

– Да вы просто умница, Бурдо!

– Да уж, умница, от которого скрывают самое главное!

Николя слишком рано обрадовался и теперь кусал губы, поняв свою оплошность. Он только учился разбираться в людях. Наконец, найдя зацепку, способную помочь ему выкрутиться, он расхохотался.

– Господин Бурдо, вы не умница, вы глупец. Неужели вы не поняли, что такой человек, как Семакгюс, не станет ничего говорить на допросе в вашем присутствии, то есть в присутствии равного себе по возрасту? Я думал, вы поняли, что дело вовсе не в вас. Чтобы доказать вам это, я сейчас скажу, на чем мы остановились. Семакгюс нас обманул. На самом деле он ушел из «Коронованного дельфина» четверть первого и отправился на улицу Блан-Манто на свидание с женой Лардена, где пробыл до шести часов. Что касается убийства в Вожираре, мне кажется, он тут ни при чем. Полагаю, Рабуин доложил вам, что пока вы обыскивали дом, в нем все время кто-то прятался. Потом этот кто-то обшарил дом снизу доверху, перевернув все вверх дном. Надеюсь, мой дорогой Бурдо, эти сведения исцелят раны, нанесенные вашему самолюбию.

Бурдо покачал головой.

– Если уж зашел разговор о Рабуине и других агентах, – начал он, – я, сударь, обязан отдать вам смету, где, начиная с понедельника, указаны все понесенные расходы и выплаченные вознаграждения, касающиеся расследования обоих дел. Как видите, выданных мне денег не хватило, и я добавил собственные. Здесь вы найдете подробный отчет обо всех операциях и их стоимость. Обычно такую смету подписывал господин де Сартин, потом ее отдавали начальнику департамента, тот проверял ее и отсылал казначею, дабы тот оплатил ее. Но это долгая процедура. Срочное расследование и оплачивается срочно. Господин де Сартин снабдил меня средствами, иначе мне бы не потянуть такие расходы.

Николя в растерянности уставился на протянутую Бурдо бумагу. В левом углу стояла печать, подтверждающая одобрение означенных расходов, а справа от него тянулись колонки цифр, где указывалось все, вплоть до стоимости дня работы служащего полиции и городского стражника, а также итоговые суммы. Список чрезвычайных расходов, совершенных инспектором полиции Бурдо и его агентами, а также суммы, ушедшие на оплату карет и фиакров, на которых полицейские передвигались во время расследования, получился длинным. Подробно была обрисована деятельность осведомителей, проставлены гонорары Сансона и двух медиков из Шатле. Отдельной графой указаны расходы на поездку на Монфокон и в Вожирар, суммы, затраченные на оплату камер для старухи Эмилии и Семакгюса. Общая сумма составила 85 ливров, и Николя решил оплатить ее из денег, данных ему Сартином. Но, подсчитав наличность, обнаружил, что оставшихся у него луидоров недостаточно. Тогда он разделил их и половину протянул Бурдо.

– Вот задаток. И я постараюсь поскорее выплатить остальное. Давайте расписку.

Бурдо нацарапал несколько слов на обороте сметы.

– Я дам вам записку к Сартину, где изложу последние события, попрошу у него еще денег и письмо с печатью, чтобы надежно упрятать нашего Семакгюса в Бастилию. Вы возьмете надежную охрану и отвезете его туда. Я не боюсь, что он убежит; наоборот, я опасаюсь, как бы его не попытались убить: мы пока не знаем, с кем имеем дело. А я тем временем кое-что проверю. Забыл сказать вам, Бурдо, – я переехал. Сами понимаете, я не мог больше оставаться у Ларденов. К тому же сама госпожа Ларден буквально выставила меня за дверь. Так что в настоящее время я обретаюсь в доме Ноблекура, на улице Монмартр. Вы его знаете.

– Мой дом в вашем распоряжении, сударь.

– Я искренне благодарен вам, Бурдо, за предложение, но у вас и без меня полно народу.

Николя сел и начал писать записку Сартину. Желая поскорее прочесть письмо Изабеллы, он, попрощавшись с инспектором, вышел из Шатле и быстро зашагал в сторону Сены.