Текст книги "Алиенора Аквитанская. Непокорная королева"

Автор книги: Жан Флори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

В Руане Алиенора, к своему горю, лишилась дочери Жанны, нашедшей у нее приют. Подвергаясь грубому обхождению со стороны своего мужа Раймунда Тулузского, Жанна была вынуждена бежать из собственных владений, когда войска, которыми она руководила в отсутствие своего мужа, изменили ей во время похода против мятежников из Сен-Фели-дю-Лораже. Она хотела просить покровительства у своего брата Ричарда, но, узнав в пути о его смерти, присоединилась к Алиеноре в Ньоре, когда та объезжала свои пуатевинские владения. Перед тем как вернуться в Руан, мать поручила свою беременную дочь заботам монахинь Фонтевро. Пребывание в стенах монастыря произвело на Жанну столь сильное впечатление, что она решила принять постриг, несмотря на то что формально она была замужем. Однако, прибыв в Руан, чтобы разрешиться от бремени, Жанна почувствовала приближение смерти. Больная, измученная, дочь Алиеноры умерла в тридцать четыре года, так и не успев родить. Ребенок, извлеченный из ее чрева, прожил недолго. Перед смертью она все же приняла постриг, дозволенный по просьбе Алиеноры архиепископом Кентерберийским в качестве чрезвычайного исключения. Ее тело погребли в Фонтевро, ставший семейной усыпальницей, среди монахинь[551]551
  Hoveden, IV, 96; Kelly, op. cit., p. 354. E. R. Labande, 1952, op. cit., p. 229.


[Закрыть]. С этого момента у Алиеноры остается лишь двое детей: Иоанн, который уже доставил ей немало забот и еще доставит их в будущем, и Алиенора, королева Кастилии.

Король Иоанн, со своей стороны, собрал на Рождество свой первый двор в Бюре. Через несколько дней он встретился с Филиппом Августом, чтобы окончательно уладить вопрос о мире, о котором была достигнута договоренность между ним и Ричардом. Одна из статей этого договора гласит, что Людовик, сын короля Франции (будущий Людовик VIII) женится на племяннице короля Англии, а именно, на одной из дочерей кастильского короля. Отправиться за невестой в Испанию было поручено Алиеноре, которой в ту пору исполнилось семьдесят шесть лет: таким образом, она должна была лично привезти из Кастилии одну из своих внучек, чтобы выдать ее замуж за внука своего первого мужа. «После этой встречи Иоанн, король Англии, отправил свою мать Алиенору к Альфонсу, королю Кастилии, затем, чтобы она привезла оттуда его дочь, на которой должен был жениться Людовик, сын короля Франции Филиппа»[552]552
  Hoveden, IV, 107.


[Закрыть], – вкратце замечает Рожер Ховденский. Позднее Матвей Парижский уделит большее внимание политической значимости такого акта и роли Алиеноры, которой поручили привезти юную невесту до окончательного заключения договора, – а Иоанн надеялся извлечь из него выгоду[553]553
  Matthieu Paris, II, 467.


[Закрыть].

Итак, в сопровождении внушительного эскорта королева в очередной раз отправилась в Испанию через Пуатье и Бордо в самый разгар зимы; и, как уже было двадцать лет назад, когда она провожала Беренгарию к Ричарду, Алиенора вновь преследовала политико-матримониальные цели. Ее путь пролегал через владения Лузиньянов, этих беспокойных и непостоянных вассалов. Традиционно они были союзниками аквитанских герцогов, однако нынешний сеньор Гуго Черный был крайне недоволен захватом Плантагенетами графства Маршского, приобретенного Генрихом II в ходе ожесточенного торга. У Гуго хватило дерзости удержать Алиенору в плену и отпустить ее лишь в обмен на обещание отдать графство. Получив свободу, Алиенора спешно продолжила путь – к кастильскому двору своего зятя Альфонса VIII она прибыла в середине января.

Аристократические браки того времени, как мы уже говорили, не уделяли особого внимания чувствам будущих супругов. Любовь, если ей и суждено было вспыхнуть, могла возникнуть между супругами уже после свадьбы, устроенной двумя семьями. Алиенора прекрасно помнила, что ее второй брак, заключенный, однако, по ее собственному желанию, принес ей не больше счастья, чем первый, в который она вступила по воле отца. И по прошествии стольких лет, познав многое на собственном опыте, а не из чтения романов, она женит своих внуков, не придавая их чувствам никакого значения, – так же, как раньше выдали замуж ее или женили ее сыновей Генриха и Жоффруа, уже в раннем детстве обрученных со своими будущими женами, выбранными в силу тех или иных политических причин. Будущая супруга Людовика даже не была выбрана заранее, и именно Алиенора остановила свой выбор на той, что впоследствии стала матерью короля Франции, причисленного к лику святых: матерью Людовика IX, Людовика Святого. Согласно испанской хронике (правда, довольно поздней), Алиенора колебалась, не зная, какую из двух пока что «свободных» внучек, достигших брачного возраста, ей предпочесть. Старшая, тринадцати лет отроду, звалась Урракой, а второй, Бланке, исполнилось двенадцать. Алиенора выбрала младшую (которую французы назовут Бланкой Кастильской), оправдывая свой отказ от старшей тем, что ее имя не приживется при французском дворе, говорящем на ланг д’ойле[554]554
  Kelly, op. cit., p. 359; Лабанд (E. R. Labande, 1952, op. cit., p. 230) утверждает, что причина «фонетического порядка» допустима, если учитывать тот факт, что и сама Алиенора когда-то страдала, слыша, как перевирают при французском дворе дорогие ей имена. Такой аргумент, правда, может показаться неубедительным.


[Закрыть]. Затем неутомимая королева отправилась назад, в Нормандию. Прибыв в Бордо незадолго до страстной недели, он решила провести в нем Пасху, после чего вновь пуститься в дорогу. Во время этой короткой остановки был убит в стычке Меркадье, который, без сомнения, прибыл в Бордо ради того, чтобы сопровождать свою государыню, во избежание опасностей, подобных той, что подстерегали ее на пути в Испанию:

«В течение этого времени королева Алиенора, мать Иоанна, английского короля, которую он отправил к королю Альфонсу Кастильскому с тем, чтобы она привезла обратно дочь короля, дабы сочетать ее узами брака с Людовиком, сыном Филиппа, короля Франции, вернулась, исполнив требуемое. Когда она находилась в городе Бордо, в котором она остановилась отпраздновать Пасху, ее там встретил Меркадье, глава брабантцев. Но 10 апреля этот Меркадье был убит все в том же городе Бордо одним сержантом Брандена [сенешаля Гаскони]. Тогда королева Алиенора, будучи в преклонных годах, измученная тяготами этого долгого пути, вернулась в аббатство Фонтевро и там осталась. Дочь короля Кастилии вместе с Илией, архиепископом Бордо, и другими людьми, сопровождавшими ее, продолжила свой путь в Нормандию. Там ее спутники передали девушку ее дяде Иоанну, королю Англии»[555]555
  Hoveden, IV, 114.


[Закрыть].

В мае, в Гуле, было заключено мирное соглашение. Король Франции отказался помогать Артуру, который принес оммаж Иоанну за Бретань и признал его наследником империи Плантагенетов на континенте. Сам Иоанн признал себя вассалом французского короля за эти же земли и выплатил ему рельеф в двадцать тысяч марок, обязуясь не вступать в союз против него с императором, с Бодуэном Фландрским и Рено Булонским. Скрепил это соглашение брак Людовика и Бланки, освященный архиепископом Бордосским. Бланка стала супругой будущего Людовика VIII 23 мая 1200 г. в Порморе, расположенном в Нормандии, но рядом с Французским королевством, где в это время нельзя было исполнять какие-либо религиозные обряды из-за интердикта, наложенного на королевство Иннокентием III из-за отказа Филиппа Августа расстаться с Агнессой Меранской, которую он взял в жены после того, как расторг брак с Ингебургой Датской. Казалось, вновь воцарился мир. Иоанн разъезжал по землям, которые Артур одно время поднимал против него, принимая знаки повиновения; короля триумфально встретили в Мансе, а затем в Анжере, где 18 июня он увенчал себя графской короной.

Удалившись в Фонтевро, Алиенора была вправе полагать, что сделала для Иоанна все, что было в ее власти. Она поддержала его, несмотря на его предательство, помирила со старшим братом, заставила назначить его наследником Ричарда вместо Артура, вклинилась между ним и Филиппом Августом, принеся оммаж королю Франции и уступив Иоанну всю Аквитанию «во фьеф». Наконец, она содействовала заключению мира между Капетингами и Плантагенетами, отправившись за Бланкой, своей внучкой, которая в один прекрасный день станет, как и она, королевой Франции. Бесспорно, Ричард был ее любимым сыном, но стоит спросить себя, на кого из последних двух сыновей Алиенора потратила больше сил и энергии. Во всяком случае, ее нельзя обвинить в том, что она бросила нелюбимого Иоанна на произвол судьбы, как сейчас, похоже, становиться модно утверждать[556]556
  На этот счет см. многочисленные работы, авторы которых, вдохновленные психоанализом, пожелали объяснить странное и непредсказуемое поведение Иоанна тем, что в детские годы ему недоставало материнской нежности. Не проявляя должной осторожности, эти исследователи применяют к персонажам и нравам прошлого современные (и к тому же спорные) теории, созданные на основе исследований поведения и нравов нашего времени. См., например, Turner, R. V., op. cit., p. 321–335; Turner, R. V., King John, Londres, 1994; Huneycutt, L. L., «Public Lives», 1070–1204, op. cit., p. 295–311. Brown, E. A. R., «Eleanor of Aquitaine Reconsidered», op. cit., p. 1–54. Сюда же я могу отнести мнение Винсента Н., «Isabella of Angoulême, John’s Jezebel», в Church, S. (éd.), King John: New Interpretations, Woodbridge, 1999, p. 165–219, для которого Иоанн был баловнем Алиеноры (см., в частности, p. 204).


[Закрыть].

Однако труды Алиеноры еще не были закончены. Ее сын вновь стал доставлять ей неприятности, а его поведение, в какой-то степени непривычное для правителя того времени, вело империю Плантагенета, в которую она вложила столько сил, по меньшей мере, к гибели. Подобное истолкование фактов порой раздражает некоторых современных историков, оказавшихся, возможно, под сильным влиянием марксистских идей и считающих, что в основе любого масштабного исторического движения лежит экономика. Порой оно не слишком нравится историкам школы Анналов, когда они превращают хорошие идеи этого плодотворного подхода в догмы, считая, что двигателем истории являются исключительно народные массы, меняющие ее движение в ходе долгого времени; но им претит мысль о том, что не меньшей значимостью могут обладать отдельные личности и их решения, принятые за короткий срок. И все же нужно признать, что Иоанну, невзирая на поддержку матери, не удалось справиться с центробежными силами, которые всего несколькими годами ранее удерживал в узде Ричард с помощью той же Алиеноры. Поэтому именно поведение Иоанна (и, быть может, самой Алиеноры), слишком открыто пренебрегавшего обычаями, восстановили против короля многих сеньоров; они сыграли главную роль в распаде империи, чему немало способствовали ловкость и оппортунизм французского короля Филиппа Августа.

В очередной раз у истоков конфликта оказывается насущная необходимость обеспечить династическую преемственность путем рождения наследника. В свои тридцать четыре года, пробыв в браке двенадцать лет, Иоанн все еще не имел детей от своей супруги Авуазы, дочери графа Глостерского, которая к тому же не была коронована. Супруги не ладили меж собой и, кажется, по обоюдному согласию, решили расстаться. Расторжение брака, провозглашенное на церковном соборе 1199 г., было признано противоречащим каноническому праву, и дело передали папе Иннокентию III. Однако в благоприятном исходе сомнений не было, и Иоанн уже отправил посланцев, которым поручил вести переговоры о его новом браке с дочерью португальского короля. Во время поездки по областям Луары, летом 1200 г., Иоанн навестил Лузиньянов, только что, как мы видели, получивших графство Маршское и желавших поладить с Плантагенетами. Гуго Черный, принимавший короля у себя, на тот момент был помолвлен с Изабеллой Ангулемской, которую ему передали под охрану. Влюбился ли Иоанн «с первого взгляда» в эту девочку, точный возраст которой не был известен, но скорее всего, ей еще не исполнилось тринадцати? Хотел ли он таким образом устранить угрозу (правда, весьма относительную), которая могла возникнуть в случае заключения союза между Лузиньянами и Ангулемами? Никто не может определенно ответить на этот вопрос. Рожер Ховденский, чье повествование основано, скорее всего, на сведениях, предоставленных человеком, хорошо знакомым с семействами этого края (Филиппом Пуатевинским, ставшим епископом Дарема[557]557
  См. Gillinham, J., «Historian Hindsight: Coggeshall, Diceto and Howden on the Early Years of John’s Reign», в в Church, S. (éd.), op. cit., p. 1–26, в частности, p. 16–18.


[Закрыть]), излагает всю историю, повлекшую за собой падение Плантагенетов, с точки зрения, оправдывающей Гуго Черного:

«В тот же год Илия, архиепископ Бордо, Вильгельм, епископ Пуатье, и Генрих, епископ Сента возвестили о расторжении брака Иоанна, короля Англии, и его супруги Авуазы, дочери графа Вильгельма Глостерского; ведь супруги приходились друг другу родней в третьем колене. После объявления об этом разводе король Англии, следуя совету своего сеньора Филиппа, короля Франции, женился на Изабелле, дочери Эмара, графа Ангулемского, которую этот самый граф ранее отдал Гуго Черному, графу Маршскому, по совету и воле Ричарда, короля Англии. По доверенности этот граф принял ее как свою супругу, и она поступила так же, приняв его за своего супруга. Но поскольку не достигла она брачного возраста, Гуго не хотел жениться на ней всенародно, перед лицом Церкви [in facie ecclesiae copulare]. Видя, что Иоанн, король Англии, полюбил эту юную деву, ее отец отнял ее из-под охраны Гуго Черного и отдал в жены Иоанну, королю Англии»[558]558
  Hoveden, IV, 119–120.


[Закрыть].

Часто по этому поводу говорят о «похищении» Изабеллы Ангулемской[559]559
  Так, например, считает хронист из Тура, писавший о том, что Иоанн насильно похитил Изабеллу, уже бывшую замужем за Гуго Черным: «Nam Johannes rex Angliae… filiam Aimari comitis Engolisma, quam ipse desponsaverat, violenter abstulit et sibi matrimonio copulavit», Chronicon Turonense magnum, p. 146. У Ригора (Rigord, Gesta Philippi regis, § 138, p. 153) сказано «похитил хитростью» (in dolo).


[Закрыть]. На самом же деле, речь скорее шла о тайном (и позднем!) сговоре между домом Плантагенетов и Ангулемским домом: для Изабеллы выбрана лучшая партия – в данном случае в лице Иоанна. Такие конфликты, будучи нередким явлением в то время, всегда решались путем денежных компенсаций. «Ошибкой» Иоанна, в соответствии с нравами эпохи, было не то, что он «увел» Изабеллу у ее суженого, а то, что он отнесся к семейству Лузиньянов с презрением, не предоставив им ожидаемые компенсации.

Рожер Ховденский без колебаний обвиняет короля Франции в том, что он побудил короля жениться на юной девушке[560]560
  Roger de Wendover, Flores Historiarum, I, 295; у него сказано, что Иоанн женился на Изабелле «consilio regis Francorum».


[Закрыть]. Но подобное развитие событий малоправдоподобно. Тем не менее, этот поспешный брак (Иоанн даже не стал дожидаться возвращения своих послов из Португалии) сразу же вызвал самые разные суждения. В своих воспоминаниях Вильгельм Маршал рассказывал, что новость показалась «одним хорошей, другим очень плохой»; и он считал, что этот брак привел к войне, в которой король потерял все свои земли[561]561
  Histoire de Guillaume le Maréchal, v. 11983 sq.


[Закрыть].

Вскоре после женитьбы Иоанн и Изабелла отправились в Шинон; они проводят в этом городе некоторое время, прежде чем отплыть в Англию, где 8 октября 1200 г., в Вестминстере, состоялась их коронация. Вряд ли Алиенора, находившаяся тогда в Фонтевро, в нескольких километрах от Шинона, не встретилась с ними. Одобряла ли королева брак, который впоследствии повлек за собой потерю империи Плантагенетов? Порой ее упрекают в том, что она допустила политическую ошибку, отдав предпочтение не Артуру, а Иоанну: это явно беспочвенное обвинение, ибо История учит нас тому, каковы были ошибки Иоанна, то мы ничего не знаем о том, какие промахи мог бы допустить Артур, если бы королем выбрали его. Зато отношение королевы к женитьбе Иоанна на Изабелле Ангулемской вызывает немало вопросов. Посоветовала ли Алиенора этот брак Иоанну, одобрила ли она его, согласилась ли с ним – или была вынуждена принять свершившееся? Союз этот освятил архиепископ Илия Бордосский, приближенный королевы, что, как кажется, свидетельствует о ее согласии. С другой стороны, во вдовью часть Изабелле Иоанн отдал важные владения, – в частности, города Ньор и Сент, принадлежавшие Алиеноре. Согласно упомянутой выше хартии, Иоанн не мог составить эту вдовью часть без разрешения Алиеноры. Так может он «вырвал» у нее это согласие? Утверждать такое было бы рискованно. Итак, Алиенора, по меньшей мере, приняла подобный брак. Не думала ли она, что такой союз поможет заручиться верностью ангулемских графов, так часто восстававших раньше? Не полагала ли она, что Иоанн, «похитив» у Гуго Черного его невесту, ответил на оскорбление, нанесенное его матери несколькими месяцами ранее, когда Гуго осмелился незаконно лишить ее свободы? Это всего лишь домыслы, призванные объяснить вполне вероятный факт: Алиенора очень быстро согласилась с этим браком, даже если она не желала или не одобряла его.[562]562
  Hoveden, IV, 139.
  (В тексте бумажной книги ссылка на это примечание отсутствует. Прим. верстальщика.)


[Закрыть]

И все же не был ли этот брак на тот момент серьезной политической ошибкой? Бесспорно, был. Разумеется, Иоанн мог бы утолить гнев обманутого жениха несколькими уступками, чего он не сделал. Что еще хуже, он пренебрежительно обошелся с Лузиньянами, предложив даже поединок между представителями обеих партий, и взял в осаду графство Э, принадлежавшее брату оскорбленного жениха. Он мог бы, как это делала сама Алиенора, не проводить такую высокомерную личную политику и не нажить себе столько врагов в этих краях, расположенных на границе с землями Анжу, Бретани, Нормандии и Турени и являвшихся предметом всеобщих притязаний; а ведь сеньоры этих краев умели играть на чувстве соперничества между Иоанном и Артуром, Плантагенетами и Капетингами, чтобы добиться преимуществ и претворять в жизнь свою собственную аристократическую политику.

Это хорошо видно на примере семейства Туар, в котором время от времени царил разлад. Свидетельством этого может служить письмо Алиеноры, посланное сыну в феврале 1202 г. В нем она сообщает Иоанну, что, несмотря на усталость и болезнь (или из-за них?), она велела позвать к себе Амори де Туара, чей брат был женат на Констанции Бретонской, а потому считался дядей Артура по жене. Королева попыталась привлечь его на сторону своего сына, что, вероятно, ей удалось:

«Хочу сообщить Вам, мой дражайший сын, что я велела позвать к себе нашего кузена Амори де Туара, когда была больна. Его визит доставил мне огромное удовольствие, поскольку из всех наших пуатевинских баронов только он не причинял нам никакого вреда и не присвоил незаконным путем ни на одно из наших владений. Я указала ему на то, сколь дурно и постыдно для него было перейти на сторону других баронов, не оказав им сопротивления, когда они расхищали Ваше наследство. Он пообещал мне сделать все, что в его власти, дабы Вам снова стали подвластны земли и замки, которые были захвачены некоторыми из его друзей»[563]563
  Отрывок взят из работы Э. Келли (op. cit., p. 364), цитирующей этот текст по изданию Rymer, T. et Sanderson, R., Foedera, Conventiones, et cujuscunque generic Acta Publica, Londres, 1704–1735, vol. II, p. 122.


[Закрыть].

Алиенора прекрасно понимала, насколько важно было привлечь на свою сторону приближенных Артура, чтобы окончательно устранить опасность конфликта, который в любую минуту мог разжечь Артур, побуждаемый матерью и поддерживаемый Филиппом Августом. И конфликт действительно вспыхнул – вследствие многочисленных политических промахов Иоанна. Собрав на Рождество 1200 г. свой двор в Англии, в Гилдфорде, Иоанн и Изабелла, не слишком беспокоясь о политике, остались на острове. Несмотря на предупреждения матери, король не осознавал грозящей ему опасности; вместе с новой королевой он вернулся на континент лишь в июне 1201 г. Как отмечает Ригор, королевская чета получила пышный, радушный прием у короля Франции, что, разумеется, было призвано усыпить бдительность Иоанна:

«В тот же год, накануне июньских календ, король Англии Иоанн прибыл во Францию; он получил достойный прием у короля Франции и был принят в церкви Сен-Дени, воздавшей ему почести гимнами, литургиями и торжественной процессией. Затем король франков препроводил его в Париж, где жители города оказали ему восхитительные знаки почтения, после чего короля с его слугами поместили во дворце, оказав им должное уважение. Ему подносили всевозможные сорта вин сеньора короля, предлагая ему и его людям вкусить любое из них по своему усмотрению; более того, с той же щедростью король Филипп вручил Иоанну, королю Англии, драгоценные дары: золото, серебро, различные одеяния, боевых испанских скакунов, парадных коней и другие дорогие подарки. Так, в любви и добром согласии, простившись с королем, он удалился»[564]564
  Rigord, § 135, p. 150. Я воспользовался переводом, предложенным группой CESCM Пуатье в их новом издании и переводе Gesta Philippi Augusti Ригора. Я вновь выражаю свою благодарность Жоржу Пону за предоставленную мне возможность использования материалов, подготовленных к печати.


[Закрыть].

Однако опасность возрастала. Лузиньяны, посчитав себя задетыми, обратились за помощью к французскому королю Филиппу Августу (а не к Алиеноре), как к общему для обеих сторон сюзерену. Филипп подготовил свой реванш. Момент был выбран удачно: только что ушла из жизни его супруга Агнесса Меранская (его сожительница, с точки зрения папы Иннокентия III), и интердикт, наложенный на королевство, прекратил свое действие. Король попросил, чтобы его дети, по крайней мере, были признаны законнорожденными – и позднее он получил от папы требуемое. В сентябре 1201 г. умерла от проказы непредсказуемая Констанция Бретонская. Сверх того, многие князья, которые в прошлом перешли на сторону противника французского короля, отправились в крестовый поход – как, например, графы Фландрии, Блуа и Труа. Освобожденный от конфликта с папой, ставший еще большим «покровителем» Артура, чем прежде, Филипп решил, что пришло время открыть карты: он уведомил Иоанна о том, что его курия рассудит распрю между ним и Лузиньянами, и предоставил ему охранную грамоту, чтобы тот явился в Париж для объяснений. Иоанн, согласно хронисту Раулю Коггесхоллскому, увиливал и упирался изо всех сил, ссылаясь на свой титул герцога Нормандии: французский король ответил ему, что он вызывает в курию герцога Аквитании, и не его вина, если тот вдобавок носит титул герцога Нормандии. Иоанн упорствовал, и 28 апреля 1202 г. курия французского короля вынесла свой приговор: Иоанн был признан виновным и приговаривался за уклонение от вассальских обязанностей к конфискации его континентальных владений:

«Магнаты французского королевства призвали Иоанна явиться в Париж, ко двору его сеньора короля Франции, как графа Аквитании и Анжу, дабы он выслушал приговор курии, ответил пред своим сеньором за причиненный им ущерб и подчинился решению его равных <…>. Курия короля Франции, собравшись, рассудила, что король Англии должен быть лишен земель, которые он и его предки получили от короля Франции, поскольку тот с давних пор пренебрегал всеми своими вассальскими обязанностями, кои он должен был исполнять за эти земли, и почти никогда не желал повиноваться приказам своего сеньора»[565]565
  Coggeshall, 135–136.


[Закрыть].

Филипп тут же взялся исполнить часть приговора. Он напал на несколько замков в Нормандии и в Гурне «посвятил в рыцари» Артура. Речь в этом случае шла скорее об инвеституре, нежели о посвящении в рыцари: вручив Артуру оружие, свидетельствующее о его совершеннолетии, а также о вступлении в ряды правящей верхушки того времени, король пожаловал ему земли, над которыми он являлся сюзереном и которые Иоанн, по его мнению, удерживал незаконно. Отрывок из хроники Ригора подтверждает такое толкование:

«Король франков уведомил Иоанна, английского короля, как своего вассала за графства Пуату, Анжу и герцогство Аквитанию, о том, что тот должен явиться в Париж через пятнадцать дней после Пасхи, чтобы дать удовлетворительный ответ на обвинения, которые выдвинул против него король франков. Но поскольку король Англии в установленный день не явился и не захотел держать ответ должным образом, король франков, посоветовавшись со своими баронами и знатью, собрал войско и вторгся в Нормандию. Он разрушил от кровли до основания маленькое укрепление, называемое Бутаваном, затем взял Аргей, Мортемер и, наконец, подчинил своей власти Гурне и всю землю, кою держал Гуго де Гурне. Именно там он посвятил Артура в рыцари и уступил ему графство Бретонское, принадлежавшее ему по праву наследия, добавив к его владениям графства Пуату и Анжу, которые ему предстояло завоевать по праву войны. Чтобы помочь ему, он передал ему две сотни рыцарей, а также значительную сумму денег. И, как следствие, король принял Артура как своего вассала»[566]566
  Rigord, § 138. Перевод вновь взят из групповой работы CESCM Пуатье.


[Закрыть].

Итак, война вновь началась, и король Франции, только что обручивший Артура со своей дочерью Марией, побуждал юношу завоевать Анжу и Пуату, наследные земли Алиеноры. Герцогиня Аквитанская, однако, приносила за них оммаж королю Франции. Артур с жаром бросился в это предприятие: вместе со своими рыцарями он мчался от Тура к Лудену, по пути опустошая регион, намереваясь соединиться с отрядами Лузиньянов, чтобы захватить север Пуату.

Алиенора не могла оставить оскорбление без ответа: почувствовав приближавшуюся опасность, она покинула обитель в Фонтевро (где ей, тем более, грозила опасность) и в возрасте семидесяти восьми лет вступила в настоящую войну. По дороге в Пуатье, свою столицу, она узнала, что двести пятьдесят рыцарей Артура, Гуго Черного и Жоффруа де Лузиньяна уже в Лудене; она едва успела укрыться в Мирбо. Артур и его войска, взяв город в осаду, вскоре проникли в него, и Алиенора была вынуждена спасаться в замке. Если верить анонимному хронисту, Артур попросил свою бабку отдать ему замок, пообещав ей свободу в обмен на эту уступку. Алиенора с достоинством отказалась, упрекнув Артура в отсутствии у него куртуазности:

«Артур вступил со своей бабкой в своего рода переговоры и попросил ее покинуть замок и его пределы, предложив ей отправиться туда, куда она пожелает, добровольно и без боя, поскольку он ничего не желал, кроме как оказать ей честь. Королева ответила, что она никуда не уйдет; но, по ее мнению, покинуть замок должен был Артур, если бы он был учтивым и благородным мужем. Ибо он мог бы найти немало замков для нападений, помимо того укрепления, в котором она находилась. Ее особенно удивило то, говорила она, что он и пуатевинцы, бывшие ее вассалами, позволили себе осадить замок, хотя прекрасно знали, кто находится внутри»[567]567
  Histoire des ducs de Normandie, éd. Michel, Paris, 1840, p. 93 et 94.


[Закрыть].

Осаждающие забаррикадировали все городские ворота, кроме одних. Алиенора сумела отправить посланцев к своему сыну Иоанну, находившемуся неподалеку от Манса, и Гильому де Рошу, который занял место Ги де Туара в Шиноне. 30 июля Иоанн, получив послание, собрал небольшое войско и, проведя в пути всю ночь, под утро появился под стенами Мирбо. Эта быстрота спасла королеву. Говорили, что весть о прибытии войска Иоанна Жоффруа де Лузиньян получил во время трапезы, когда лакомился вяхирем. Он не пожелал начать браться за оружие, не окончив завтрака, что позволило людям короля проникнуть в город сквозь последний незаделанный вход. Схватка была непродолжительной – Алиенора получила свободу, а Артур попал в плен вместе со своими союзниками, имена которых Иоанн сам перечислил в послании английским баронам. Рауль Коггесхоллский оставил подробный и правдоподобный рассказ об этих удивительных событиях:

«Артур, граф Бретонский, коему было шестнадцать лет и коего Филипп, пообещав ему свою дочь, украсил воинским оружием [militaribus armisa rege Philippodecoraîus], восстал против своего дяди Иоанна, поддавшись несвоевременным внушениям некоторых людей. Настроенный подобным образом, он злоупотребил их советами: вместе с Гуго Черным и Жоффруа Лузиньяном, во главе двухсот пятидесяти рыцарей, он взял в осаду замок Мирбо, где – неприятное предзнаменование – находилась тогда королева Алиенора, его бабка, со своей свитой. Королева, боясь оказаться в плену, попросила своего сына-короля как можно скорее прийти на помощь осажденным. Тотчас же король с частью своего войска поспешил к замку. Враги уже проникли в укрепленный город и перекрыли все входы в него, за исключением одного, а потому спокойно ожидали прихода короля, положившись на множество своих отборных рыцарей и их воинов. Однако, внезапно появившись под стенами города, король сумел войти в него ценой суровых боев и там, по воле Бога, он пленил всех своих врагов, находившихся в городе. Он захватил в плен своего племянника Артура, графа Гуго Черного и Жоффруа Лузиньяна вместе с двумястами пятьюдесятью двумя доблестными рыцарями, не считая испытанных сержантов. Таким образом, он освободил свою мать и ее окружение от тех, кто их осаждал»[568]568
  Coggeshall, 137.


[Закрыть].

Француз Ригор повествует об этом событии более сдержанно, в чем можно не сомневаться. Тем не менее, он обращает внимание на отчаянное безрассудство Артура и его поражение.

«Спустя некоторое время, поскольку он [Артур] с безрассудной храбростью вторгся в земли английского короля, последний, внезапно появившись с бесчисленным войском, одержал верх над Артуром и его приближенными, а также взял в плен Гуго Черного, Жоффруа Лузиньяна и многих других рыцарей. Когда король Филипп прослышал об этих событиях, он снял осаду замка Арк, двинулся со своим войском к Туру, захватил этот город и предал его огню»[569]569
  Rigord, Gesta Philippi regis, § 138. Я воспользовался переводом, предложенным группой CESCM Пуатье.


[Закрыть].

Хронист из Тура, сторонник французского короля, сожалеет о поражении и пленении Артура, которого Иоанн бросил в темницу в Фалезе, в Нормандии, а затем доставил в Руан:

«Он [Артур] осаждал королеву Алиенору, свою бабку и мать короля Иоанна Английского, в замке Мирбо, как вдруг (какое несчастье!) явился сам король Иоанн Английский, пришедший во главе огромного множества наемников, рыцарей и сержантов, и пленил его 1 августа со всеми его приближенными, в стенах этого укрепления. В скором времени он привез Артура в Нормандию, а позднее в Руан, где, как говорят [sicutdicitur], он его и убил»[570]570
  Chronicon Turonense magnum, p. 146–147. Бернар Итье в своей хронике (op. cit., p. 70) замечает, что Иоанн велел убить Артура, «которому должно было отойти королевство».
  (В тексте бумажной книги ссылка на это примечание отсутствует. Прим. верстальщика.)


[Закрыть].

С тех пор об Артуре не было ни слуху ни духу, а потому вскоре пошла молва о том, что Иоанн велел убить его в заключении. Некоторые говорили даже, что король убил его собственными руками, в четверг 3 апреля 1203 г. Именно эту версию излагает, не без некоторого удовольствия, Гильом Бретонец в своей «Филиппиде», эпической поэме, прославлявшей Филиппа Августа[571]571
  Guillaume le Breton, Philippidos, 170.


[Закрыть]. О деталях этого дела он узнал от Гильома де Бриуза, тогда особо приближенного короля Иоанна и свидетелем преступления. Позднее тот поведал о нем королю Франции, когда перешел на его сторону. Вероятно, этот же Гильом де Бриуз стоит у истоков другого подобного рассказа, изложенного в «Маргамских анналах»:

«Пленив Артура, король Иоанн некоторое время удерживал его в заточении. Наконец, в четверг, накануне Пасхи [3 апреля 1203 г.], опьяненный вином и обуяный демоном, король убил его собственными руками. Затем, привязав к его телу огромный камень, он сбросил труп в Сену. Тело Артура попало в рыбацкие сети, которые называли seines, неводом. Его вытащили на берег и, признав усопшего, но опасаясь тирана, тайно погребли его в приорстве Бек, названном Нотр-Дам-де-Пре»[572]572
  Annales de Margam, éd. R. H. Luard, Annales Monastici, Londres, 1864, t. I, p. 27.


[Закрыть].

Очевидно, что истинность этих утверждений доказать невозможно; людская молва с легкостью подхватила их, поскольку Артур исчез, а сам Иоанн не раз проявлял подобную жестокость. В 1194 г., например, когда он в последний раз примкнул к Ричарду, Иоанн велел обезглавить всех французских рыцарей, плененных в Эврё[573]573
  Rigord, Gesta Philippi regis, § 96, p. 127. Об этом позорном поступке, показательном в плане характера Иоанна, см. Striklande, M., 1996, op. cit., p. 52 et p. 223.


[Закрыть]. Однако, ввиду соответствующих указаний, было бы еще более рискованно говорить о невиновности короля, даже если эти свидетельства появились из-за неприязни к Иоанну, которую он не переставал вызывать у окружающих в силу своего типичного поведения. Возможно, в досье против обвиняемого можно добавить странное письмо, которое Алиенора получила от своего сына, находившегося тогда в Фалезе вместе с упомянутым Гильомом де Бриузом, спустя несколько дней после предполагаемой кончины Артура:

«Король <…> – госпоже королеве, своей матери, сеньору архиепископу Бордо, Роберу де Тюрнаму, сенешалу Пуату (и проч.). Мы отправили к вам брата Жана де Валерна, который видел то, что с нами случилось, – он сможет поведать вам о положении, в котором мы оказались. Примите на веру его рассказ об этих событиях и о милости Божьей, которая по-прежнему пребывает с нами настолько, что он не сможет вам передать. Что же о поручении, которое мы вам доверили, гордитесь тем, о чем вы узнаете из уст того же брата Жана. Мы же приказываем вам, а вы велите Роберу Тюрнаму не раздавать денег, которые мы вам передали, – это может быть сделано лишь в вашем присутствии и сообразно вашему мнению, а также мнению Гильома Кокю. Составлено в присутствии Гильома Бриуза, в Фалезе, 16 апреля»[574]574
  Текст издан Hardy, T. D., Rotuli Litterarum patentium in Turri Londinensi asservati, vol. I, pars I, Londres, 1835, p. 28.


[Закрыть].

О каком «положении» может идти речь? Что же приключилось с Иоанном, который поостерегся рассказать об этом в письме и ограничился устным сообщением, доставленным предъявителем письма? О каком «поручении» говорится в письме? Некоторые историки, среди которых есть известные ученые[575]575
  Такая интерпретация предложена в Richard, A., op. cit., t. II, p. 424; Powicke, F. M., 1961, op. cit., p. 476; Kelly, A., op. cit., p. 380; Labande, E. R., 1952, op. cit., p. 232, a также в некоторой степени в Owen, D. D. R., op. cit., p. 100.


[Закрыть], допускают, что в письме кроется намек на убийство Артура, в котором король признался своей матери, вернувшейся в Фонтевро, чтобы обрести мир среди его монахинь. Быть может, он просил ее призвать своими молитвами милость Божью, действие которой он, по его словам, уже ощутил?