Текст книги "Алиенора Аквитанская. Непокорная королева"

Автор книги: Жан Флори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Эти выводы должны сделать нас более осмотрительными в отношении суждений (неважно каких – положительных или отрицательных), касающихся Алиеноры. На протяжении нескольких лет исследователи упорно настаивали на том, что историк должен с известной долей скептицизма воспринимать повествования, которые, появившись на свет уже после кончины королевы, выставляют ее в невыгодном свете (особенно тогда, когда речь заходит о ее поведении как женщины и супруге), являя миру отталкивающий портрет, положивший начало складыванию поздних легенд, о которых мы то и дело упоминали, но не брали в расчет именно из-за их позднего составления. Я же добавлю, что по этим же соображениям не стоит пренебрегать или недооценивать ранние свидетельства, столь же немилосердные к Алиеноре.

В действительности, ясно, что относиться с известной долей скептицизма и осторожности следует как раз к благосклонным отзывам о королеве, появившимся еще при ее жизни (кроме произведений, написанных в период 1174–1189 гг., когда она была в заточении, и не подвергавшихся переработке в дальнейшем). Почитание сильных мира сего – это необходимый творческий шаблон, каким являются, например, хвалебные описания внешности или нравственных качеств. Напротив, при исследовании ранних свидетельств, которые в той или иной степени способны обвинить Алиенору, обнаруживается любопытная тенденция: их авторы, как правило, смягчают свое суждение, упускают некоторые подробности, замалчивают события или подбирают осторожные оговорки в тот момент, когда королева возвращается к власти. Такая осторожность сродни той, которую мы только что наблюдали в текстах, повествующих о восстании 1173 г. Отсюда и замечания «как говорят», встречающиеся практически повсеместно. Желание польстить правительнице или, по крайней мере, не навлечь на себя ее гнев, было столь же сильной мотивацией, как и намерение очернить ее в тот момент, когда ее можно было уже не опасаться. Мы еще вспомним об этом во второй части книги, исследуя некоторые спорные вопросы.

Итак, душой восстания – по большей части, по крайней мере – являлась Алиенора, и на сей раз она действовала заодно со своим первым супругом. Не мешкая, она встала на сторону своих детей – не только на словах, но и на деле. Она убедила Ричарда отправиться к королю Франции в Париж, где тот посвятил его в рыцари[241]241
  Hoveden, II, 55.


[Закрыть]. А ведь обряд рыцарского посвящения не был малозначащей церемонией. В XII в., как я уже указывал ранее, посвящение в рыцари, торжественное вручение оружия, начинает приобретать отчетливо выраженный рыцарский смысл и может знаменовать вступление молодого человека в «рыцарство», своего рода социально-профессиональный институт, тяготеющий к корпоративности, который начинает складываться как раз в эту эпоху[242]242
  Flori, J., «La notion de chevalerie dans les chansons de geste du XII^e siècle. Étude historique de vocabulaire», Le Moyen Âge, 81, 1975, 2, p. 211–244 et 3/4, p. 407–444; id., «Sémantique et société médiéval: le verbe adouber et son évolution au XII^e sie’cle», Annales E.S.C., 1976, p. 915–940; id., «Du nouveau sur l’adoubement des chevaliers (XI^e−XII^e s.)», Le Moyen Âge, 91, 1985, p. 201–226; id., Chevaleriers et chevalerie au Moyen Âge, Paris, 1998.


[Закрыть]. Но для людей высокого положения этот ритуал по большей части сохранял свое древнее предзначение, связанное с реальной передачей власти, приобщением юного принца к деятельной и военной жизни. Иными словами, речь шла о своего рода публичном признании «права управлять»[243]243
  См. Flori, J., «Chevalerie et liturgié remise des armes et vocabulaire chevaleresque dans les sources liturgiques du IX^e au XIV^e siècle», Le Moyen Âge, 84, 1978, 247–278 et 3/4, p. 409–442; id., «Les origins de l’adoubement chevaleresque: étude des remises d’armes dans les chroniques et annals du IX^e au XIII^e siècle», Traditio, 35, 1979, 1, p. 209–272; id., Идеология меча. Предыстория рыцарства. СПб.: «Евразия», 1999.


[Закрыть]. «Посвящая в рыцари» юного Ричарда, король Франции, возможно, признал за ним право применять свое оружие как подобает элитному воителю (заметим, однако, что Ричарду было только шестнадцать лет), но в еще большей степени он признавал за ним право управлять пожалованным ему доменом – Аквитанией. То был политический акт.

К тому же в той же хронике Рожер Ховденский чуть ранее сообщает о другой передаче оружия, приобретающей тот же смысл. Клирик Пьер был только что избран епископом Камбре. Но его брат Матвей, граф Булонский, был убит во время конфликта, вспыхнувшего между двумя королями, во время осады Дринкура в июле 1173 г. Итак, Пьеру пришлось расстаться с духовным саном, дабы унаследовать домен и стать, в свою очередь, графом Булонским[244]244
  Hoveden, II, 49; Torigni, éd. MGH, p. 523.


[Закрыть]. Вот почему он был «посвящен в рыцари» (milesfactus). Учитывая церковное положение кандидата, это вручение оружия не имело ничего общего с «посвящением в рыцари», с признанием того, что кандидат может вступить в «рыцарство», благородный «союз отборных конных воинов»: речь шла о публичном признании политического права управлять землями, доменом, графством или королевством. Право, которое, разумеется, требовало прямого или опосредованного применения вооруженной силы, что и находило выражение в обряде вручения оружия молодому человеку.

Итак, в 1173 г. король Франции признал Ричарда законным держателем Аквитании и ее вооруженным защитником – обязанность, которую Алиенора, будучи женщиной, не могла выполнять. В июне того же года Ричард со своими братьями участвовал в военной экспедиции, посланной в Нормандию, – в ней также участвовали уже упомянутый нами Матвей, граф Булонский, король Вильгельм I Шотландский, графы Фландрский и Блуаский. Вторжение во владения Генриха II началось с осады Омаля, а затем Шатонефа. Смерть Матвея Булонского, сраженного стрелой, пущенной из замка Дринкур, положила конец этой кампании.

Однако старый король не сидел сложа руки: он собирал войска, вербуя наемников, этих «рутьеров», которых называли по-разному, в зависимости от их места происхождения. Опасные для всех, они столь же – и даже больше – были верны своему «покровителю», сколь были преданны своему сеньору феодальные войска. Но преимущество наемников заключалось в том, что они оставались на службе до тех пор, пока «патрон» им платил; они не были обременены рыцарской этикой, которая призывала рыцарей щадить друг друга. Так что они по праву слыли грозным противником. Впрочем, наемники также причиняли серьезное неудобство, за которое их неоднократно осуждали на многих церковных соборах: в военное время они, возможно, поджигали и убивали не больше, чем другие, но по окончании боевых действий, когда им прекращали платить, наемники имели обыкновение предаваться грабежам, «живя за счет населения». Их пренебрежение «рыцарским кодексом» (большая часть из них, правда, не все, были пехотинцами) и беспощадная свирепость в бою делали наемников достойными презрения в глазах поэтов и писателей того времени, которые, напротив, склонны были превозносить рыцарство. Генрих II не был первым, кто набирал на службу наемников, но он первым стал использовать их в массовом порядке. Вскоре у него найдутся подражатели, в частности Филипп Август, сын его соперника, короля Франции Людовика VII.

А тем временем французский король перешел в наступление в Нормандии. Он тщетно осаждал Вернёй, но отступил, едва узнал о подходе Генриха II и его наемников, успев, правда, предать огню городские предместья. «Старый король» воспользовался отступлением Людовика, чтобы вразумить нескольких мятежников в Бретани. Затем он предложил королю Франции и его протеже мир. В Жизоре он предложил своим трем сыновьям вступить в прямое владение несколькими замками, уступив Генриху половину доходов от Англии, а Ричарду – половину аквитанских доходов. Но его решение сохранить полноту власти в своих руках по-прежнему оставалось неизменно. Сыновья от предложения отказались – «по совету короля Франции»[245]245
  Gesta regis…, II, p. 59.


[Закрыть]. Военные действия возобновились. План высадки в Англии провалился, и сторонники юного короля попали в плен, в частности граф Лестер и его жена, заточенные в Фалезе[246]246
  Hoveden, II, 55.


[Закрыть].

Тем временем Генрих II полностью осознал – душой заговора является королева. А также ее сторонники, как и наиболее преданное ей духовенство. Тогда при помощи своего секретаря Петра Блуаского (который впоследствии станет секретарем Алиеноры) архиепископ Руана Ротру написал Алиеноре письмо, в котором он, ссылаясь на нравственные ценности и обязательства перед Господом, умолял, наставлял королеву и даже требовал от нее вернуться к своему мужу и быть ему покорной супругой; ведь поддерживая бунт своих детей, она становилась ответственной за неизбежное разорение королевства. Письмо это заслуживает внимания, поскольку оно красноречиво свидетельствует о нравах и умонастроениях того времени:

«Королеве Англии – архиепископ Руанский и его викарные епископы <…>

Сие да всем известно, и ни один христианин не имеет права не знать сего: супружеские узы прочны и нерушимы. Священное Писание, кое не может лгать, предписывает нам, что свершившийся брак не может быть расторгнут: «Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Матфей, XIX, 6). Любой человек, разлучающий супругов, становится нарушителем божественной воли. Виновна та супруга, что покидает своего мужа и не хранит верность этим узам. Когда супруги становится единой плотью, должно, чтобы союз тел дополнялся союзом умов и единством в решениях. Супруга, не подчиняющаяся своему мужу, поступает наперекор своему природному положению, апостольской заповеди и евангельскому закону. Ибо «жене глава – муж» (Первое послание к коринфянам, XI, 3), она извлечена из мужчины, связана с оным и подчинена власти своего мужа. А посему все мы в единодушном плаче и сетовании сожалеем о том, что ты, женщина столь мудрая, отделяешь себя от мужа своего <…>. Еще хуже то – и сие еще больше противоречит закону божьему – что ты позволяешь своим детям, отпрыскам господина твоего короля, восставать против их отца, как верно говорится в пророчестве: «Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против меня» [Исайя, I, 2] <…>. Нам это прекрасно известно: ты станешь причиной всеобщей гибели, ежели не вернешься к супругу. Ошибка, ответственность за которую падет лишь на тебя, нанесет вред всем. Прославленная королева, вернись к тому, кому суждено быть твоим мужем и нашим господином <…>. Если молитвы наши не сумеют переубедить тебя, это сделает скорбь людская, неминуемое разорение Церкви и опустошение королевства. Ибо либо лжет Евангелие, либо «всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет» (Лука, XI, 17). Опустошение это, конечно, не может быть вменено в вину сеньору королю, но повинны в нем сыновья его и те, кто за ними последовал. Ты же поступаешь как женщина, и принимаешь решения, как ребенок, чем наносишь оскорбление господину нашему королю, коему покоряются даже самые могущественные государи! А посему вернись со своими детьми, пока не случилось худшее, к супругу, коему должна ты повиноваться, с коим ты должна жить. Если ты возвратишься к нему, то ни ты, ни твои сыновья – никто из вас не попадет под подозрение. Мы совершенно уверены в том, что король предложит вам свою любовь и защиту. Призываю, прошу тебя об этом, как умоляю и детей твоих подчиниться их отцу: они причинили ему столь много тревог, трудов и бед <…>. Ты – наша паства, как и твой муж, однако мы не можем уклоняться от правосудия: либо ты вернешься к своему мужу, либо мы будем вынуждены в соответствии с каноническим правом отлучить тебя от церкви. Мы говорим это неохотно, но нам придется сделать это – против собственной воли, со скорбью и слезами, – в том случае, если ты не раскаешься»[247]247
  Pierre de Blois, Lettre 154, PL 207, col. 448 sq. (сам текст в HF 16, p. 629–630).


[Закрыть].

Послание не возымело никакого действия! Алиенора не переменила своего решения. Напротив, вместе с советниками она задумала взбунтовать вассалов в своих землях. Многие сеньоры перешли на ее сторону – в большей степени из-за ненависти к старому королю и его методам управления, нежели из-за любви к Ричарду – о нем еще мало что было известно, – или преданности самой Алиеноре. Королеву поддержали многие бароны Пуату и Ангумуа, а также некоторые аквитанские сеньоры – правда, не все. Впрочем, недавние исследования показывают – вопреки устоявшемуся мнению, – что причиной восстания этих баронов послужили в большей степени их личные сеньориальные интересы, нежели неприятие чересчур централистских приемов управления Генриха II[248]248
  Brand’hommeur, M., «Seigneurs et réseaux de chevaliers du nord-est du Rennais sous Henri Plantagenêt», dans Aurell, M., (dir.), op. cit., 2001, p. 165–184.


[Закрыть].

Генрих II со своими наемниками выступил против них в ноябре 1173 г. Выйдя из Шинона, он пригрозил землям Рауля де Фе, захватил Прейи, Шампиньи и взял в плен множество рыцарей, чьи имена были заботливо переписаны[249]249
  Hoveden, II, 55; Gesta regis…, II, p. 63.


[Закрыть]. Алиенора, находившая во владениях ее дяди, рисковала попасть в окружение. Королева решила бежать, чтобы присоединиться к сыновьям при французском дворе, но на пути в Шартр ее схватили и выдали мужу. Лишь немногие из хронистов упоминают об этом пленении. Одним из них является Гервазий Кентерберийский, вынесший королеве категоричный приговор; во время побега Алиенора была одета в мужское платье:

«Когда королева Алиенора бежала, расставшись ради этого со своим женским одеянием, ее схватили и поместили под надежную охрану. Поговаривали (dicebatur), что все это <мятеж сыновей> произошло из-за ее подстрекательств и по совету. Она, действительно, была очень мудрой, родовитой, но непостоянной женщиной»[250]250
  Gervais de Canterbury, I, 242.


[Закрыть].

Генрих поместил королеву под надежную охрану в замок Шинон и, отпраздновав Рождество в Нормандии – либо в Бюре, согласно Роберту де Ториньи, либо в Кане, если верить Рожеру Ховденскому,[251]251
  Torigni, éd. MGH, p. 523; Hoveden, II, 56; Джилингем настаивает на Аржантане (Gillinham, J., 1996, op. cit., p. 109).


[Закрыть] – приготовился к схватке с Ричардом.

Дело в том, что после пленения Алиеноры восстание не закончилось. На смену матери пришел ее сын, продолжавший борьбу в Аквитании. Он угрожал Ла-Рошели, которая, сохраняя верность его отцу, сопротивлялась – отчасти по причинам торгового толка: единовластие Генриха II во всей его империи способствовало стабильному развитию виноторговли: из города вино массово поставляли к берегам Англии и Нормандии. Тогда Ричард повернулся к Сенту, сопернику Ла-Рошели, который открыл ему ворота[252]252
  См. Farveau, R., «Les débuts de la ville de La Rochelle», CCM, 30, 1987, p. 3–32.


[Закрыть]. Однако именно там его застал врасплох отец. Ричард был уверен, что Генрих II все еще празднует Троицын день в Пуатье, но король и его наемники форсированным маршем добрались до города и взяли его в осаду. Ричарду с несколькими сторонниками удалось бежать и укрыться в замке Тайбур, но он потерял большинство своих войск и более не мог перехватить у отца инициативу.

Чтобы держать страну под надзором, Генрих оставил на местах преданных ему людей, после чего занялся северными владениями. Он опустошил Бретань, завладел Ансени, усмирил Нормандию и наконец решил лично подавить восстание в Англии, где его власть все еще оспаривали мятежники во главе с Гуго Биго и шотландским королем Вильгельмом Львом. По пути он заехал в Шинон и увез с собой пленную Алиенору – вместе они прибыли в Барфлёр, где 7 июля 1174 г. взошли на борт корабля, идущего в Англию. Генрих забрал с собой не только королеву, но и младших детей, Жанну и Иоанна, а также других пленников, о чем свидетельствует Рожер Ховденский. Встречный ветер мешал кораблю покинуть порт, но Генрих вознес молитву к небесам и был услышан:

«Король Англии прибыл в Барфлёр, где его ожидало множество кораблей, собранных вместе. И он был там, по воле Бога. Благословенно будь имя Господне, чье могущество поменяло ветер в нужном направлении и позволило королю в скором времени благополучно переправиться на другой берег. Действительно, сев на корабль, он сошел на землю в Англии, в Саутгемптоне, уже на следующий день 8 июля. Он взял с собой свою супругу королеву Алиенору, супругу своего сына – королеву Маргариту, дочь короля Франции, графа Лестерского Роберта и графа Честерского Гуго, коих он тотчас же велел поместить под надежную стражу»[253]253
  Hoveden, II, 61. Ториньи (Torigni, p. 523) упомянул только «двух королев». Позднее Матвей Парижский (Matthieu Paris, II, p. 291) уточнил этот перечень: «Он привез с собой королеву Алиенору, королеву Маргариту, своего сына Иоанна и свою дочь Жанну, а также велел доставить в Барфлёр графа и графиню Лестер, как и некоторых других пленников, кои находились в его власти».


[Закрыть].

Следующие пятнадцать лет Алиенора проведет в заточении (или, по крайней мере, под строжайшим надзором), в башне Солсбери «из-за боязни нового заговора с ее стороны», уточняет Жоффруа де Вижуа[254]254
  Geoffroy de Vigeois, HF XII, p. 443. См. также Gesta regis Henrici, I, p. 72.


[Закрыть].

Чтобы примириться с небесными силами и заручиться церковной поддержкой, Генрих тут же отправился поклониться гробнице Фомы Бекета и покаяться в своих прошлых ошибках. И Бог, действительно, даровал ему победу: 13 июля он узнал о пленении Вильгельма, короля Шотландии. За три недели его верные люди завладели многими замками, а 25 июля сдался и Гуго Биго. «Успокоив» таким образом Англию и заточив свою жену в надежном месте, Генрих возвратился в Нормандию вместе с пленниками, захваченными в Англии, – их он заточил в Фалезе. Затем, 11 августа, он направился в Руан, который осаждали войска короля Франции. В бою его валлийские наемники творили чудеса – и французы обратились в бегство. Победа досталась королю благодаря быстроте его действий.

Людовик VII, расставшись со всеми иллюзиями, посоветовал Генриху Младшему подчиниться отцу. 8 сентября, в Жизоре, оба короля договорились о перемирии. Но Ричард по-прежнему сопротивлялся и взял в осаду несколько пуатевинских замков. По этой причине перемирие поначалу было отложено, но в конце концов его все же заключили. Однако Ричарда оно не касалось: Людовик и Генрих Младший обещали не оказывать ему поддержки. Затем Генрих II двинулся в поход против своего мятежного сына. Тот быстро понял, что ему не на что больше надеяться, и в свою очередь смиренно сдался на милость отца:

«Узнав о приближении короля Генриха, его сын Ричард, граф Пуатье, не осмелился выступить против него – он спасался бегством, перемещаясь с места на место. И когда его уверили в том, что король Франции и его брат заключили перемирие без него, он был возмущен этим. Тогда он со слезами распростерся у ног своего отца-короля, прося у него прощения, и тот прижал его к своей груди»[255]255
  Hoveden, II, 66–67.


[Закрыть].

Чуть позже, 30 сентября, в Монлуи был заключен мирный договор. Там, подчеркивает Роберт де Ториньи, «милостью божьей был заключен мир, и три сына короля смиренно покорились воле отца своего, а король Франции и граф Фландрский вернули английскому королю крепости, захваченные ими в Нормандии»[256]256
  Torigni, éd. MGH, p. 523.


[Закрыть]. Генрих мог показать себя великодушным: он вновь предложил сыновьям прошлогодние условия, сократив, правда, число их резиденций до двух замков. Генрих Младший получил пятнадцать тысяч анжуйских ливров и два замка в Нормандии, Ричарду досталась половина доходов Пуату и две резиденции (правда, неукрепленные), а Жоффруа король отдал половину приданого Констанции Бретонской. Генриху Младшему пришлось согласиться с решением своего отца относительно трех замков, предназначенных для Иоанна. Затем три сына, поклявшись никогда больше не восставать против отца, принесли ему оммаж – все, кроме Генриха Младшего, который освобожден от этого в силу своего королевского сана[257]257
  Gesta regis, II, 77–79.


[Закрыть]. Вильгельм Ньюбургский подчеркивает эту обоснованную осторожность короля, осуждая неблагодарность его сыновей:

«Обе стороны собрались на большой совет. На нем была утолена злоба принцев и успокоено волнение провинций <…>. Самый неблагодарный из сыновей вернул себе милость своего отца. Он не только заверил короля в глубоком сыновнем почтении и неизменной в будущем покорности, но и другие персоны, принеся клятву, выступили поручителями его верности отцу. Король все же принял новые меры предосторожности относительно своих неблагодарных и не внушающих доверия сыновей: он мудро потребовал от них оммажа, который они торжественно принесли ему <…>. Он также вызвал к себе их младших братьев, находившихся в отдалении от отца и оказавшихся под влиянием советов французов. Насчет них едва ли вставал вопрос, ибо их можно было простить по причине их юного возраста»[258]258
  Newbourgh, II, 196–197.


[Закрыть].

Вильгельм Ньюбургский добавляет, что король простил и многих бунтовщиков, оказавшихся у него в плену, после чего освободил их. Но он ни слова не пишет об Алиеноре, которая, как известно, оставалась пленницей вплоть до смерти своего мужа.

Итак, мятеж Алиеноры и ее сыновей завершился, по всей видимости, полным провалом: ее сыновья ничего не добились, власть по-прежнему осталась в руках их отца, а королева, душа заговора, отныне стала пленницей собственного супруга. Ее сын Ричард, раздувавший пламя восстания после ее пленения, по приказу отца был вынужден отправиться в Аквитанию, чтобы навести в ней порядок; другими словами, ему пришлось усмирять непокорных вассалов, включая тех, кто бунтовал вместе с ним.

Ричард Пуатевинец – один из редких хронистов, благожелательно настроенных по отношению к мятежникам и королю Франции. Он радуется тому, что сыновья восстали против своего отца, которого он называет «королем Севера», словно речь идет о захватчике. Их мать, королева Алиенора, тоже восстала против него, а множеству баронов, поддержавших ее, сначала сопутствовал успех, воспеваемый этим хронистом: «Ликуй, Аквитания! Возрадуйся, Пуату, ибо скипетр короля Севера удаляется от тебя!»[259]259
  Addenda chronico Richardi Pictaviensis, HF 12, p. 419.


[Закрыть] Но вскоре восставших начинает преследовать неудача. Король Севера осмелился поднять оружие на их господина, короля Юга. Он одерживает победу. Страна лежит в руинах, в которых хозяйничают чужеземцы. Горе нашему краю! Неужели нет никакой надежды? И здесь автор включает в свой рассказ кантилену о королеве-пленнице. Алиенора, говорит он, исполнила пророчество Мерлина Амврозия об «орле разорванного союза» – пророчество, популярное даже в Аквитании благодаря успеху произведения Гальфрида Монмутского. Дважды королева, Алиенора подобна «двуглавому орлу», настроившему своих птенцов против их отца; покоренная, униженная, она томится в плену. Но не все потеряно: когда-нибудь, вернув себе свободу с помощью своих сыновей, она возвратится в свои владения:

«Скажи мне, двуглавый орел, скажи мне, где ты была, когда твои орлята, вылетев из маленького гнезда, осмелились нацелить когти на короля Севера? Ведь это ты, как говорили нам (ut audimus), настроила их против отца, дабы сбросили они его на землю. За это оторвали тебя от родного края и увезли в чужие земли. Твои бароны обманули тебя своими хитрыми уловками и миролюбивыми речами. В игре твоей цитры появилась печаль, а в голосе твоей флейты зазвучала скорбь. Еще недавно, чувственная и утонченная (mollisettenera), ты наслаждалась королевской свободой, ты обладала несметными богатствами, и девы твоей свиты пели нежные кантилены под звуки цитры и тамбурина. Ты восхищалась пением флейты и, ликуя, внимала аккордам своих музыкантов. Молю тебя, королева, увенчанная двумя коронами, оставь свою неизменную грусть! Зачем истязать себя печалью? Зачем каждодневно надрывать свое сердце слезами? Вернись, о пленница, вернись в свои владения, если сможешь. Но ежели не в твоей власти сделать это, то пусть жалоба твоя подобна будет сетованию царя Иерусалимского, реки вслед за ним: „Увы мне, изгнание мое длится и длится, и вынужден жить я бок о бок с темными, невежественными людьми”. Вернись, вернись к своей жалобе и повторяй: „Днем и ночью слезы были моим хлебом, тогда как каждый день говорили мне: „Где же твои друзья, где твои юные спутники, где твои советники?” Некоторых из них внезапно вырвали из их владений и приговорили к позорной смерти; другие лишены были зрения; еще часть блуждает в землях, подобно беглецам и бродягам. А ты, Орлица разорванного союза? Доколе крик твой не будет услышан? Король Севера взял тебя, как осажденный град! Возвысь свой пророческий глас, подобно трубному, дабы услышали тебя твои дети! Близится день, когда освободят тебя сыновья и ты вернешься в родные края»[260]260
  Ibid., HF 12, p. 420.


[Закрыть].

Написанное в форме полупророчества, произведение выражает надежду на освобождение Алиеноры ее сыновьями. Но это произойдет лишь спустя пятнадцать лет, после смерти короля Генриха II. За это время ее «орлята» еще не раз выступят против своего отца. Последний мятеж станет для него фатальным, а Иоанн, четвертый сын и любимец старого короля, перейдет на сторону коалиции братьев. Однако унаследует власть и освободит королеву, что произойдет после смерти Генриха Младшего (1183), ее третий «орленок», Ричард.

Немало хронистов увидели в событиях, связанных с Алиенорой и ее сыновьями, свершившееся пророчество Мерлина, вплоть до того времени неясное и описанное Гальфридом Монмутским следующим образом: «Вознегодует Альбания и, призвав сопредельных с ней, примется проливать кровь. Челюсть ее стянет узда, выкованная в лоне Арморики. Позлатит ее орел разорванного союза и будет обрадован своим третьим гнездовьем»[261]261
  Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М.: Наука, 1984. С. 76.


[Закрыть].

Толкование знаменитого пророчества достигло своего апогея в XIII в. Матвей Парижский подробно комментирует каждое его слово, подразумевая под главным действующим лицом Алиенору. «Узда, выкованная в лоне Арморики», по его мнению, означает вспыхнувшее в Британии восстание, которое затеяли против отца его сыновья, желая «держать его в узде», обуздать его; Алиенора, «орел разорванного союза», поддерживала и поощряла этот бунт. Эта узда было позолоченной, потому что Алиенора осмелилась потребовать собственных доходов, «золота королевы». Орел, хищная и царственная птица, символизирует Алиенору. Союз был разорван, по мнению автора, когда королева, помимо другого прелюбодеяния, отдалась сарацину (это самый древний по времени намек на легенду об Алиеноре, отдавшейся в Антиохии «неверному», который впоследствии, в других легендах, обрел черты Саладина). «Третье гнездовье», должное обрадовать орла, – это Ричард, ее третий сын, который любил ее столь сильно, что исполнял все ее желания и освободил ее[262]262
  Matthieu Paris, Chronica majora, t. I, p. 205–207. Это не мешает ему утверждать, что пророчество Марлина об «узде, выкованной на побережье армориканского залива» исполнилось, король Генрих II одержал победу над королем Шотландии, в 1174 г.; оно сбылось в очередной раз в 1189 г., когда Генрих потерпел поражение и был вынужден уплатить Филиппу Августу и Ричарду 20 000 марок серебром (t. II, p. 342). Такое повторное использование пророчества свидетельствует одновременно и о его полифункциональности, и о его значимости для хронистов.


[Закрыть].

Однако чтобы познакомиться с таким истолкованием, вовсе не обязательно ожидать наступления XIII в. Еще при жизни королевы Рауль де Дицето увидел в предсказании Мерлина намек на восстание сыновей, затеянное Алиенорой, одержавшей победу благодаря своему сыну Ричарду:

«Именно в эту эпоху стал ясен смысл пророчества, вплоть до сего времени скрытый в неясных словах: „Орел разорванного союза будет обрадован своим третьим гнездовьем”. Орел, очевидно, означает королеву, поскольку она распростерла свои крылья над двумя королевствами, Францией и Англией. Расторжение брака в силу кровного родства разлучило ее с французами, а англичане лишились ее, когда плен отнял у нее супружеское ложе, – плен, который продлился (я выяснил это точно) шестнадцать лет. Вот поэтому для обеих сторон была она „орлом разорванного союза”. Вот как можно истолковать следующие строки: Генрих, второй сын королевы, бывший лишь соправителем и не способный поэтому сопротивляться отцу, ушел из жизни раньше, чем следовало. Ричард, ее третий сын, коего следует подразумевать под словами „третье гнездовье”, прилагал старание к тому, чтобы восславить имя своей матери во всех деяниях»[263]263
  Diceto, II, 67. Здесь я привожу перевод M. Brossard-Dandré et G. Besson, Richard Cœur de Lion, Paris, 1989, p. 62.


[Закрыть].

Гверн де Пон-Сен-Мексенс, помнивший о событиях 1174 г. и взявшийся за перо еще до того, как была поставлена финальная точка в истории короля Генриха и его сыновей, то есть до победы Ричарда, живописал короля Генриха, смущенного пророчеством Мерлина. По мнению Гверна, в предсказании говорилось о восстании сыновей, поскольку все дело началось именно в Бретани, по наущению дурных советников. Но к тому времени «орлица» (так автор называет Алиенору) уже томилась в плену, и Генриху незачем было ее опасаться. Она потеряла свое оперение, но сохранила свою землю, и автор желает, чтобы ее порадовали все «гнездовья», а не только третье. Отныне все наладится, пишет он в конце своей книги, так как отец и сыновья полюбят друг друга. Разумеется, Гверн не мог предугадать того, что за пленением Алиеноры последует новый мятеж сыновей, смерть Генриха и Жоффруа и победа Ричарда, ее «третьего гнездовья», которая повлечет за собой освобождение плененной «орлицы» и новый виток ее правления[264]264
  Guernes de Pont-Sainte-Maxence, Vie de saint Thomas Becket, éd. E. Walberg, Paris, 1936, v. 6128–6146.


[Закрыть]. Но, несмотря на это, свидетельство Гверна убедительно указывает на то особое значение, которое в самый разгар вышеописанных событий придавали предсказанию и особенно роли, отводимой Алиеноре в истолкованиях этого пророчества.

Эту популярность пророчества подтверждают и другие рассказы – пусть достоверность их и остается под вопросом, но они, тем не менее, подчеркивают интерес, проявляемый к предсказанию Мерлина и к той роли, которую играла в нем Алиенора. Это касается и анекдотичной истории, согласно которой во время Сансского собора 1140 г., на котором было осуждено сочинение Абеляра, Иоанн Этампский встретился с королевой и якобы предсказал ей будущее: «Благородная дама, о вас говорят уже с давних времен и не перестанут говорить в будущем. Вы та, о ком гласит пророчество Мерлина, изреченное шесть сотен лет назад, в котором он говорил об огромном орле, чьи крылья распростерты над Францией и Англией». Алиенора усомнилась в том, что ее супруг Людовик способен завоевать Англию, но старец уточнил: «Речь не идет о короле Людовике. Орел, о котором говорится в пророчестве Мерлина, – это вы, прекрасная королева Алиенора»[265]265
  Перевод Ж. Маркаля, op. cit., p. 224.


[Закрыть].

Сам Генрих знал о предсказании Мерлина и, вероятно, считал, что оно предрекает ему смуты в лоне его собственного семейства. Более того, в своем Винчестерском дворце он велел сделать фреску, увековечившую этот сюжет. Ее подробное описание приводит Гиральд Камбрийский: на ней, говорит он нам, изображен большой орел, атакованный четырьмя молодыми орлятами. Двое из них терзают его крылья, третий нападает на него снизу, а четвертый набрасывается сверху, пытаясь выклевать ему глаза. Сам король объяснил ее сюжет таким образом:

«Своим близким, желавшим знать, что означает сия картина, он отвечал: „Четверо орлят – это сыновья мои, что будут преследовать меня вплоть до моей кончины. Может даже случиться так, что самый юный из них, коего ныне я люблю больше всех и о ком больше всего забочусь, впоследствии превратится в самого яростного, самого опасного моего гонителя”»[266]266
  Giraud le Cambrien, De principis…, Dist. III, c. 26, p. 295.


[Закрыть].

Уподобление Алиеноры «орлу» приобрело популярность с момента ее пленения – а, возможно, еще и раньше. Как и пророчество Мерлина о том, что ее обрадует «третье гнездовье». Поэтому во фреске в церкви Св. Радегунды, найденной в 1963 г. (ее и сейчас можно увидеть в Шиноне), вполне можно усмотреть идеологическое выражение этой надежды, впоследствии обретшей конкретные очертания. На мой взгляд, эта фреска является иконографическим ответом Алиеноры (которая, вероятно, сама заказала ее после своего освобождения) на фреску в покоях Винчестерского дворца, сделанную по приказу ее мужа. Известно, что в 1174 г. королева сначала была заточена в Шиноне. Оттуда вместе с другими пленниками ее перевезли в Англию, как было сказано выше[267]267
  См. также Matthieu Paris, t. II, p. 291–292.


[Закрыть]. Именно в Шиноне скончался Генрих II, положив тем самым конец плену своей супруги. Наконец, в Шиноне хранилась королевская казна, материальная опора власти. Итак, Шинон для Алиеноры – место в высшей степени символическое: понятно, что она вполне могла выбрать его для того, чтобы осуществить свою «иконографическую программу», заключавшую в себе особый идеологический смысл. Примечательно, что для этого королева выбрала церковь Св. Радегунды: эта покровительница узников покинула своего супруга, короля Хлотаря, чтобы принять монашеский сан[268]268
  Kenaan-Kedar, N., «Aliénor d’Aquitaine conduite en captivité. Les peintures murales commémoratives de Sainte-Radegonde de Chinon», CCM, 41, 1998, p. 317–330 (здесь p. 324).


[Закрыть], – тем самым став символом женского сопротивления принудительной власти супруга-короля, что не могло не понравиться Алиеноре.

На фреске в Шиноне изображены пять всадников. Два из них принадлежат к королевскому роду, на что указывают их короны и мантии[269]269
  Доказательство, сделанное Trocmé, S., «Remarques sur la facture des peintures murales de la chapelle Sainte-Radegonde à Chinon», Bulletin de la Société des Amis du Vieux-Chinon, VI, 10, 1966, p. 542–549.


[Закрыть]. Один из этих королей, обернувшись к двум другим следующим за ним всадникам, указывает на одного из них – того, кто несет птицу на вытянутой руке. Картину в свое время интерпретировали по-разному. Некоторые видели в ней обычную сцену охоты, что, однако, не объясняет того, почему этот сюжет поместили на стене часовни или зала капитула; или же это похищение Иоанном Безземельным Изабеллы Ангулемской, что так же маловероятно, что и первое объяснение[270]270
  Heron, A., Archeologia, 2, janv.-fév. 1965, p. 81–96, et Bulletin de la Société des Amis du Vieux-Chinon, VI, 9, 1965, в котором приведены интерпретации других авторов.


[Закрыть]. В обоих случаях во втором персонаже, находящемся в центре всей сцены, видят Алиенору. Нильжен считает, что на картине изображен Генрих II со своими четырьмя сыновьями, помирившимися с ним после восстания 1173 г. во время паломничества к церкви Св. Радегунды[271]271
  Nilgen, U., «Les Plantagenêts à Chinon. A» propos d’une peinture murale dans la chapelle Sainte-Radegonde», Mélanges Piotr Skubiszewski, Poitiers, 1999, p. 153–157.


[Закрыть]. Но, на мой взгляд, не следует пренебрегать другими деталями: птицей, жестом, который делает второй коронованный персонаж (он словно что-то передает), и жестом того, кто их сопровождает. Н. Кенан-Кедар предложил более убедительную трактовку: первый облеченный королевской властью всадник, который явно возглавляет кортеж, – король Генрих II. К тому же его изображение сходно с тем описанием, которое приведено Гиральдом Камбрийским, как и с его надгробием в Фонтевро. Второй коронованный всадник – Алиенора Аквитанская, а два последних – ее сыновья Генрих и Ричард. Более загадочным представляется персонаж, сопровождающий Алиенору. Возможно, это один из пленников, увезенных вместе с нею, – например, юная Маргарита или ее дочь Жанна. Таким образом, перед нами «наиболее драматичный эпизод из жизни Алиеноры: принудительная отправка из замка Шинон, имевшая место в 1174 г., в Англии, где королева провела долгие годы в заточении»[272]272
  Kenaan-Kedar, N., op. cit., p. 319.


[Закрыть]. Это своего рода приношение по обету, окрашенное в идеологические тона.