Текст книги "Алиенора Аквитанская. Непокорная королева"
Автор книги: Жан Флори
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)
7
От одной королевы к другой
Более чем вероятно, что Ричард был любимым сыном Алиеноры. В подтверждение историки часто ссылаются на хартии королевы, в которых к Ричарду, и только к нему, применено выражение «мой дражайший сын» (carissimus filius), тогда как другие сыновья и родственники удостоены более умеренного эпитета «дорогой сын» (dilectus filius). Жан Маркаль, слово в слово повторивший Режин Перну, пишет, что «в хартиях Алиеноры Ричард всегда остается carissimus, «дражайшим», в то время как Иоанну достается лишь dilectus, обычная формула вежливости»[350]350
Жан Маркаль (op. cit., 2000, p. 230, note 50) воспроизводит тезис Режин Перну (указ. соч., с. 273). Филипп Делорм (op. cit., p. 268) повторяет то же утверждение – не дословно, но без необходимой проверки.
[Закрыть]. Однако данные статистического анализа лексики, использованной в этих актах, опровергают этот аргумент. В хартиях Алиеноры, подготовленных к изданию Николасом Винсентом, я выявил тридцать пять употреблений слова carissimus. Они распределены следующим образом: в семнадцати случаях, то есть почти что в половине примеров, они относятся к Ричарду, в девяти – к Иоанну и в шести – к дочери Алиеноры Жанне. Оставшиеся примеры приходятся на долю родственников и близких королевы. Эти данные уже могут привнести важные дополнения в затронутую нами тему. Но это еще не все: из семнадцати случаев употребления, относимых к Ричарду, шестнадцать из них применены в то время, когда его уже не было на свете, и один – во время его пленения, – то есть при обстоятельствах, оправдывающих использование экспрессивной лексики, выражающую особую привязанность. Зато девять carissimus, применимых к Иоанну, описывают его в качестве правящего короля, что вполне могло бы побудить неосторожного наблюдателя поменять свои выводы. Что касается слова dilectus, то лишь один раз оно появляется в хартиях Алиеноры в превосходной форме (dilectissimus), и относится оно к ее мужу Генриху. Тем не менее не стоит из этого делать вывод о чрезмерной любви Алиеноры к своему супругу, с которым она сражалась и который так долго удерживал ее в заключении. В своей обычной форме (dilectus) это слово применяется к самым различным персонажам, среди которых ее сын Иоанн (два примера), дочь Жанна (один пример) и даже Ричард (один пример). Этот статистический анализ дает представление о формульном, трафаретном языке хартий, на основе которого невозможно установить, каковы были истинные чувства Алиеноры к своим детям.
Природу эмоциональных взаимоотношений Алиеноры и ее сыновей можно уяснить лучшим образом, обратившись к фактам. На основе этих данных становится ясно, что в основном Алиенора старалась покровительствовать Ричарду, которому она хотела передать свое аквитанское наследство, – до того, как она в той же манере начала заботиться об Иоанне. На выражении ее чувств сказалось и то, что она получила свободу из рук Ричарда, даже если не придавать особого значения (без сомнения, напрасно, так как эти верования были тогда чрезвычайно сильны) предсказаниям Мерлина о третьем гнездовье, которым будет обрадован орел разорванного союза.
Как уже было сказано, чтобы покинуть свою тюрьму, Алиенора не стала ждать прибытия Вильгельма Маршала. Не теряя времени, невзирая на боль утраты (13 июля умерла ее дочь Матильда), в свои шестьдесят пять лет она возобновила политическую деятельность и повела себя как настоящая королева Англии, с полного согласия на то баронов[351]351
Diceto, II, 67–68; Devize, 14.
[Закрыть]. Тех, по крайней мере, кто сохранил ей верность. Раздор между сыновьями и отцом породил серьезные проблемы – мало кто из баронов не перешел тогда на ту или другую сторону, а потому стоило опасаться «чисток». Подобные опасения мог испытывать, в частности, и Вильгельм Маршал. С начала своего восхождения к власти Ричард напомнил ему о недавнем инциденте, во время которого Вильгельм сразил его коня, чтобы дать возможность старому королю спастись бегством:
«Маршал, прекрасный сир, однажды вы хотели убить меня, и вам бы это удалось, вне всякого сомнения, если бы я своей рукой не отвел вашего копья; для вас это был крайне плохой день». Вильгельм отвечал графу: «У меня никогда не было намерения убивать вас, и никогда я не стремился этого сделать; мое копье до сих пор мне послушно <…>; если бы я желал убить вас, я поразил бы вас со всей силы, подобно тому, как поступил я с вашим конем. Убив его, я, надеюсь, не совершил злодеяния и не раскаиваюсь в этом» <…>. Вот как ответил ему граф: «Я прощаю вас, Маршал, и никогда не буду держать злобы на вас за этот поступок»[352]352
Histoire de Guillaume le Maréchal, v. 9320 sq.
[Закрыть].
Таким образом, Вильгельм мог быть спокоен насчет своей дальнейшей судьбы – Ричард простил его. Более того: Маршалу, которому тогда было под пятьдесят лет, Ричард дал в жены одну из самых богатых наследниц в Англии, юную Изабеллу де Клер, семнадцатилетнюю графиню Стригайла и Пемброка, – этот брак превратил Вильгельма в одного из самых богатых баронов королевства, в чьем владении окажутся многочисленные земли Ирландии[353]353
Снабдив Вильгельма землями на юге Ирландии, Ричард тем самым сделал удачный политический ход, что прекрасно доказал Джилингейм (op. cit., 1999, p. 101).
[Закрыть]. Король умело подчеркнул, что его отец Генрих лишь обещал Вильгельму эти земли – он же отдал их на самом деле. Правда, речь шла об исключительном случае, о признании особой преданности Маршала. Гораздо чаще Ричард требовал от присоединившейся к нему знати выплаты больших штрафов за восстановление в правах.[354]354
Histoire de Guillaume le Maréchal, v. 9364–9371; Gesta regis Henrici, II, 73; Hoveden, Chronica, III, 7; по поводу последнего замечания см. также блестящий комментарий Жоржа Дюби, Guillaume le Maréchal…, op. cit., p. 150 sq.
(В тексте бумажной книги ссылка на это примечание отсутствует. Прим. верстальщика.)
[Закрыть]
20 июля 1189 г. архиепископ Руанский опоясал Ричарда герцогским мечом Нормандии и передает ему хоругвь герцогства[355]355
Hoveden, III, 3: «Ricardus <…> accinctus est gladio ducatus Normanniae»; Gesta Henrici, II, 72–73; Рауль Дисет (Diceto, II, 66–67) замечает, что Ричард получил «tam ensem quam vexillum de ducatu Normanniae».
[Закрыть]. Итак, Ричард стал назначенным наследником. Тотчас же он продемонстрировал свою щедрость, предприняв политические шаги, с помощью которых наделся упрочить свою власть в регионе: так, наследнику графства Першского Ротру он отдал в жены свою племянницу Матильду, дочь его недавно умершей сестры Матильды и Генриха Льва, благодаря чему он приобрел в этом стратегически важном регионе ценного союзника. Прежде чем отправиться в Англию, чтобы получить корону, Ричард также принял меры, способные обеспечить мир в Аквитании, Анжу, Мене и Турени[356]356
Diceto, II, 66–67.
[Закрыть].
Этот мир зависел прежде всего от его отношений с Филиппом Августом. 22 июля Ричард встретился с ним между Шомоном и Три, чтобы уладить спорные вопросы. Филипп вновь потребовал вернуть ему нормандский Вексен вместе с Жизором. Ричарду удалось заставить его отказаться от этого требования – он пообещал выплатить французскому королю четыре тысячи марок в качестве возмещения ущерба, нанесенного войной, и, наконец, лично дал обещание жениться на Аэлисе. Французский хронист Ригор сетовал по поводу этого соглашения. По его мнению, Жизор должен был принадлежать французскому королю. Казалось, на это же указывало и следующее предзнаменование: когда граф Пуатье ехал верхом по деревянному мосту, ведущему в город, мост рухнул, и Ричард вместе с конем угодил в ров, заполненный водой[357]357
Rigord, § 67, p. 97.
[Закрыть].
После этого договора Ричард со своим братом Иоанном сел на корабль в Барфлёре и отправился в свое королевство. Портсмут, в котором он высадился 13 августа 1189 г., устроил ему триумфальную встречу, приветствуя нового государя как «освободителя». Отныне Ричард считал себя единственным наследником империи и намеревался править в одиночку, как и его отец. Но для этого ему нужно решить участь своего младшего брата. Иоанн поздно примкнул к своему брату, и хотя Ричард принял его «с честью», как подчеркивают хронисты[358]358
Gesta, II, 72.
[Закрыть], у него не было никакого желания уступать Иоанну какой-либо крупный апанаж. Тем не менее он щедро одарил Иоанна, женив его 20 августа на наследнице графа Глостера, несмотря на возражения архиепископа Балдуина Кентерберийского, посчитавшего этот брак кровосмесительным в силу родства новобрачных[359]359
Gesta, II, 78; Hoveden, III, 6; Matthieu Paris, II, 347.
[Закрыть]. К этим владениям Ричард, согласно обещаниям своего отца, позднее добавил четыре графства в Англии и земли в Ирландии. Некоторые сочли эту щедрость к Иоанну чрезмерной и предосудительной: Ричарда предостерегали против этого брата, который, по мнению некоторых, только и дожидался момента, когда Львиное Сердце отправится в крестовый поход; стоит королю покинуть Англию, как его младший брат начнет плести против него заговор[360]360
Newburgh, 301–302.
[Закрыть] – что и произошло на самом деле.
Ричард, однако, не доверял ни младшему брату, ни сводному брату Жоффруа, которого Генрих II, как говорили, предпочитал всем остальным сыновьям и намеревался назначить архиепископом Йоркским. Правда, тот отдавал предпочтение рыцарству и в силу своего пристрастия и амбиций противился посвящению в сан до последнего момента. Тем не менее, взойдя на трон, Ричард пожелал, чтобы его сводный брат избрал церковный удел – и 23 сентября Жоффруа рукоположили практически против его воли. В этом случае речь идет скорее о политической осмотрительности короля, нежели о подарке; заняв высокий церковный пост, Жоффруа больше не мог претендовать на престижную политическую должность в миру. Что же касается Иоанна, то перед отбытием в крестовый поход Ричард заставил его поклясться в том, что он не ступит на английскую землю в течении трех лет. Эти распоряжения король отдал по отношению к братьям перед тем, как отправиться в поход в Святую Землю: правда чуть позже, как утверждают Рожер Ховденский и Ричард Девизский, Алиенора добилась смягчения этих мер:
«Однако, вняв просьбам своей матери насчет Иоанна, он позволил ему вернуться в Англию при условии, что на это даст согласие канцлер – ежели он сочтет это уместным, Иоанн сможет там остаться. По решению канцлера он должен был остаться в королевстве или покинуть его»[362]362
Devizes, 13–14.
[Закрыть].
Еще до прибытия Ричарда в Англию Алиенора уже правила как полновластная королева. Рауль де Дицето особо отмечает тот факт, что Ричард повелел всем баронам королевства повиноваться ее приказам[363]363
Diceto, 67.
[Закрыть]. При этом он не преминул подчеркнуть, насколько была велика почтительность к матери ее сына, во всем следующего ее воле.
Итак, Алиенора начала с того, что открыла тюрьмы – в знак «годовщины», праздника в честь ее сына и в знак скорби по своему умершему супругу. Вот как описывает ее человеколюбивый, но и в высшей степени политический акт Рожер Ховденский:
«Все это время королева Алиенора, мать герцога [Ричарда], вместе с королевским двором переезжала по своей доброй воле из города в город, из замка в замок. И во все графства Англии она отправила посланников, коим велено было передать от ее имени, что все пленники должны быть освобождены из заточения за упокой души ее господина Генриха. Ведь она по собственному опыту знала, сколь тяжело человеку переносить мучения плена и каким утешением для него и душевной радостью является освобождение из заключения. Вот почему она с позволения своего сына-герцога приказала, чтобы все те, кто находился в узилище за нарушения законов о лесах, были отпущены <…>. Она приказала также, чтобы каждый свободный человек в королевстве поклялся своей жизнью, жизнью своих близких и своими владениями, что будет верен господину Ричарду, королю Англии, сыну господина короля Генриха и госпожи королевы Алиеноры <…>»[364]364
Hoveden, III, 4–5.
[Закрыть].
Эта «освободительная акция» способствовала росту популярности нового короля и его матери. Ведь большая часть населения не любила Генриха за его авторитарное правление и крайне жестокие наказания. Освобождение большого числа узников было воспринято в целом благожелательно – на негативные последствия этого акта указал лишь один хронист, Вильгельм Ньюбургский[365]365
Newburgh, IV, 1, p. 293.
[Закрыть]. Помимо этого, Алиенора освободила аббатства от повинности кормить за свой счет коней короля и отменила взыскания и наказания, налагаемые лесничими и сторожами охотничьих угодий, положив конец их непомерной алчности[366]366
Diceto, 68.
[Закрыть]. Затем, созвав графов, виконтов и баронов на торжественную коронацию ее сына, она отправилась дожидаться его в Винчестере.
Коронация состоялась в воскресенье 3 сентября. На нем присутствовала Алиенора, облаченная в роскошное праздничное платье, что являлось ощутимым знаком ее полного восстановления в правах. Рожер Ховденский впервые в истории Англии дал полное подробное описание этой королевской церемонии: Ричард был помазан священным елеем, облачен в свое королевское одеяние, а затем коронован[367]367
Hoveden, II, 9 sq.; Gesta, II, 80 sq.
[Закрыть]. Вопреки сложившемуся обычаю Ричард сам взял корону с алтаря и передал ее архиепископу, который и возложил ее на голову новому государю. Затем король вернулся в свои покои, сменил одежду и надел более легкую корону, после чего принял участие в пиршестве.
На королевском пиру, длившемся три дня, собралось множество народа – каждый занимал место согласно своему положению, а пышность и изобилие празднества произвели на окружающих сильное впечатление[368]368
Ambroise, v. 175–200 et 206 sq.; Itinerarium, II, c. 5.
[Закрыть]. По приказу короля на это пиршество не допустили женщин и евреев. Позднее Матвей Парижский пояснил причины такого распоряжения – впрочем, они малоубедительны. Согласно ему, «на самом деле опасались колдовских ухищрений, коими пользовались во времена коронации королей евреи и некоторые ведьмы <…>»[369]369
Matthieu Paris, II, 349–350 sq.
[Закрыть]. Ссылаясь на этот королевский указ, некоторые историки, как кажется, несколько поторопились с выводами, заключив, что король был антисемитом, женоненавистником и гомосексуалистом, желавшим превратить коронование в своего рода «gay pride»[370]370
О дискуссии, посвященной этой теме, см. Flori, J., Richard Cœur de Lion, op. cit., p. 95 sq. et p. 452 sq.
[Закрыть]. Другие предположили, что Ричард хотел взять за образец миропомазание и коронование короля Артура, описанные Гальфридом Монмутским в той последовательности, в какой исполнил их Львиное Сердце. Действительно, у Гальфрида после коронации король Артур удалился в свой дворец, чтобы отпраздновать это событие в мужском кругу, тогда как королева вместе с другими замужними женщинами отправилась в свои покои. Хронист дает объяснение этого обычая, увязывая с ним троянское происхождение бриттов:
Такое подражание артуровским традициям вполне возможно. Однако Гальфрид говорит здесь исключительно о разделении по половому признаку, но вовсе не о запрете женщин. К тому же этот «обычай» обошел стороной и евреев. Для верного истолкования данного королевского указа ссылка на возможное влияние Гальфрида Монмутского оказывается недостаточной. Двойное исключение еще не является доказательством гомосексуализма Ричарда (впрочем, очень вероятного), но, несмотря ни на что, все же указывает на некоторые черты мизогинии и антисемитизма, свойственные духу того времени.
Этот подспудный антисемитизм проявился в погромах, вспыхнувших в различных областях королевства, как это обычно бывало в преддверии массового выступления в крестовый поход. Ричард же наказывал погромщиков крайне вяло. В Лондоне, например, толпа преследовала евреев, сжигала их дома, грабила их и заставляла некоторых из них выбирать между обращением в христианскую веру и смертью[372]372
Gesta, II, 88 sq.; Hoveden, III, 12; Newburgh, 295 sq.; Coggeshall, 26–28.
[Закрыть]. По слухам, бытовавшим в то время, приказ о травле якобы отдал сам король[373]373
Newburgh, 295 sq.; об антисемитизме Ричарда см. Flori, J., 1999, op. cit., p. 94 sq. et p. 315 sq.
[Закрыть]. Слухи, без сомнения, необоснованные, но все же позволяющие понять, каким представляли себе монарха его подданные… или каким они хотели его видеть. Ибо современники-хронисты, как во Франции, так и в Англии, не были возмущены этими погромами или королевскими мерами, направленными против евреев. Зачастую они сами были антисемитами, и их похвалы в большей степени были обращены к королям, преследовавшим и грабившим евреев, нежели к тем, кто защищал их, особенно накануне крестового похода[374]374
Для королевства Франции см.: Rigord, § 8, p. 18; § 12, p. 25; § 14, p. 26; § 16, p. 28 etc.; для Англии см.: Devizes, 64–68; Hoveden, III, 12; Diceto, II, 75.
[Закрыть].
Отныне крестовый поход оказался в центре всеобщего внимания. Большая часть «саладиновой десятины» была уже истрачена, а потому следовало изыскать огромные суммы, чтобы профинансировать экспедицию. Различными приемами, чуть ли не уловками (независимость шотландского короля, продажа некоторого имущества Короны, «реабилитационные» взыскания с бывших сторонников Генриха II, продажа должностей и служб, различные сборы), Ричарду удалось собрать значительную сумму. Сам он как-то в шутку сказал, что продал бы Лондон, если бы сумел найти покупателя[375]375
См. Gesta, II, 90–91, 102; Hoveden, III, 13, 25; Devizes, 7–9; Diceto, 9; Newburgh, 306.
[Закрыть]. Такой образ действий был на руку людям из окружения Иоанна, желавшим убедить всех, что король обращает мало внимания на дела королевства и не намерен в него возвращаться.
Финансовая сторона похода была не единственной заботой Ричарда – ему нужно было наладить управление империей Плантагенетов во время его отсутствия. Естественно, его выбор пал на мать. В ее шестьдесят шесть лет Алиеноре еще хватало сил, власти и желания занять свое место в политической игре. Она прекрасно справилась бы с ролью «королевы-матери», своего рода регентши, настоящей правительницы королевства, руководящей с помощью нескольких доверенных людей. Чтобы королева ни в чем не нуждалась, Ричард увеличил ее доходы. По словам хронистов, он предоставил в ее распоряжение вдовью часть трех королев: то, что его дед оставил Матильде; ту, что король Стефан уступил своей жене Алисе; и, наконец, ту, что досталась Алиеноре от Генриха II[376]376
Gesta, II, 99; Hoveden, III, 27.
[Закрыть]. Отныне ее власть была признана баронами королевства, поклявшимися служить ей; она могла, по словам Ричарда Девизского, «жить со своего» и не зависеть от поступлений в палату Шахматной доски – как мы бы сказали сегодня, от «государственных финансов»[377]377
Devizes, p. 14.
[Закрыть].
Ричард учредил нечто вроде «регентского совета», то есть дал в помощь матери нескольких доверенных королевских служащих; среди них были Гуго дю Пюизе, аристократ из древнего рода, и Гильом Лоншан, епископ Илийский, которого он сделает канцлером, а затем и юстициарием королевства. Так, несмотря на свое скромное происхождение, надменный нрав, причуды и «презрение к англичанам», впоследствии стоившее ему опалы, Гильом Лоншан стал самым могущественным человеком в королевстве[378]378
Hoveden, III, 33, 72, 143.
[Закрыть]. Однако во многих случаях Алиенора принимала решение самостоятельно, своей властью. Так было в случае с кардиналом Иоанном из Ананьи, прибывшим в Англию ради того, чтобы рассудить спор архиепископа Кентерберийского и монахов этого города. Рожер Ховденский и Матвей Парижский подчеркивают, что Алиенора не позволила ему этого сделать:
«В том же месяце ноябре кардинал Иоанн высадился в Англии, в Дувре; но королева Алиенора запретила ему ехать дальше, в глубь королевства, без разрешения ее сына-короля. Именно так и все и было»[379]379
Gesta, II, 97; Матвей Парижский (Matthieu Paris, II, 354) уточняет, что Алиенора приняла это решение, потому что король был тогда «на Севере».
[Закрыть].
Поход в Святую Землю, объявленный уже давно, вновь задерживался. Ричард и Филипп не решались отправиться в путь, так как не доверяли друг к другу. На Рождество 1189 г. Ричард собрал двор в Бюре; чтобы достичь согласия, короли дважды встречались неподалеку от Нонанкура – сначала 30 декабря, а затем 13 января 1190 г.[380]380
Hoveden, III, 30.
[Закрыть] Они заключили настоящий «пакт о ненападении»: оба лагеря поклялись не воевать в течение того времени, пока их короли будут в крестовом походе; если один из правителей умрет или вернется из похода раньше, чем другой, его войска и имущество будут предоставлены в распоряжение того, кто останется на службе Господней[381]381
Gesta, II, 105; см. также Hoveden, III, 30.
[Закрыть]. Местом общего сбора выбрали Везеле, но дату вновь пришлось перенести, поскольку 15 марта 1190 г., родив близнецов (увы, мертворожденных), умерла королева Франции Изабелла. Некоторые сеньоры-крестоносцы решили выступить в поход без промедления. В поэме, посланной Конраду Монферратскому в Святую Землю, Бертран де Борн, примкнувший к Ричарду, яркими красками рисует недовольство, охватившее крестоносцев:
«Сеньор Конрад, я вверяю вас Богу, ибо я должен быть в Тире… Сеньор Конрад, я знаю двух королей, воздержавшихся от того, чтобы помочь вам; отныне и вы знаете их: один из них – король Филипп, ибо он боится короля Ричарда, который, в свою очередь, боится его. И разве они уже не в плену у Саладина, ибо оба они обманывают Бога: ведь они крестоносцы, остерегающиеся отправиться в крестовый поход»[382]382
Ara sai eu de prez qals l’a plus gran, éd. et trad. G. Gouiran, L’Amour et la guerre…, op. cit., p. 671 sq.; trad. p. 679.
[Закрыть].
Перед отправлением Ричард намеревался обеспечить закон и порядок в Аквитании: он знал, что аквитанские бароны при поддержке Раймунда Тулузского в любой момент могли начать смуту. Он созвал сеньоров этого региона ко двору, собранному им в Ла-Реоле на Сретение 1190 г. Возможно, именно в этот момент он возобновил переговоры о его женитьбе на Беренгарии, – втайне ото всех, поскольку Ричард не желает раздражать Филиппа Августа. Затем в середине марта английский король собрал в Нормандии семейный совет, в котором приняли участие его мать Алиенора, родной брат Иоанн и сводный брат Жоффруа, а также «невеста» Ричарда Аэлиса[383]383
Hoveden, III, 32; Gesta, II, 105.
[Закрыть]. Джон Джилингем связывает этот совет с проектом женитьбы на Беренгарии Наваррской и приравнивает эту процедуру с той, что произошла двадцатью годами ранее, когда улаживали вопрос о браке сестры Ричарда Алиеноры и Альфонса VIII Кастильского[384]384
Gillinham, J., Richard I and Berengaria oî Navarre, dans Gillinham, J., 1994, op. cit., p. 119–139; Gillinham, J., 1996, op. cit., p. 195 sq., repris dans Gillinham, J., 1999, op. cit., p. 125 sq. О дипломатической выгоде этого брака см. Powicke, F. М., The Loss of Normandy (1189–1204), Manchester, 1961 (2e éd.), p. 85–98.
[Закрыть]. Без сомнения, он прав.
Прежде чем покинуть Аквитанию и уехать в Нормандию, в мае и июне Ричард устроил демонстрацию силы, возглавив карательную экспедицию в Гасконь, против нескольких сеньоров-разбойников, грабивших паломников; он силой вынудил грабителей разрушить занятые ими укрепления[385]385
Devizes, p. 11.
[Закрыть]. В это время Алиенора передвигалась по Пуату и Анжу, подтверждая акты дарения и привилегии, предоставленные различным аббатствам, после чего, добравшись до Шинона, осталась там на некоторое время. Возможно, именно в этот момент она велела изобразить на стене часовни Св. Радегунды фреску, о которой мы уже говорили выше[386]386
См. p. 161 sq.
[Закрыть]. Ричард в свою очередь отправился в Шинон, мимоходом подтвердив вместе с матерью дар аббатству Фонтевро. В Шиноне он установил крайне суровые правила поведения для крестоносцев во время похода, простился с матерью и уехал в Тур, где принял из рук архиепископа посох и суму пилигрима[387]387
Gesta, II, 110–111.
[Закрыть]. Наконец, 2 июля он прибыл в Везеле, условленное место выступления в поход. Дурное предзнаменование? Когда Ричард оперся на свой пилигримский посох, тот, по слухам, треснул[388]388
Ховден (Hoveden, III, 36–37), вероятно, единственный хронист, упомянувший об этой детали. Возможно, в этом можно увидеть воссоединение после удара, говорящего о роковом развитии событий.
[Закрыть]… 4 июля оба короля покинули Везеле, а затем каждый последовал по своему пути: Филипп через Геную, а Ричард – через Марсель, где он должен был встретить свой флот, который в это время огибал Иберийский полуостров. Короли договорились встретиться на Сицилии.
После множества перипетий, которых мы не будем касаться, Филипп и Ричард вновь увиделись в Мессине. 22 сентября 1190 г. Ричард, заботившийся о своей славе, организовал торжественный вход в порт:
«Со всех концов сбежался народ, так спешивший посмотреть на короля, так что на всем берегу не осталось свободного места. И вот на горизонте появились несчетные мачты кораблей, заполонивших пролив, и, даже когда находились они далеко от берега, с их палуб слышны были пронзительные голоса труб. Когда корабли приблизились, все могли увидеть, что они окрашены в разные цвета и покрыты щитами, сверкавшими на солнце. На форштевне можно было различить знамена и хоругви, развевавшиеся в потоках морского ветра. Море вокруг кораблей кипело под ударами весел, двигавших судна. Наконец, когда трубы загремели во всю мощь, все смогли созерцать то, что они ожидали увидеть: короля Англии, облаченного в великолепное одеяние, стоявшего на возвышении, позволявшем ему увидеть всё и быть увиденным»[389]389
В данном случае я пользуюсь переводом Джилингема (Gillinham, J., 1996, op. cit., p. 205). О прибытии Ричарда в Мессину см. Itinerarium II, 13–14; Ambroise, v. 587; Gesta, II, 125–126; Hoveden, III, 55–58; Devizes, p. 15.
[Закрыть].
Филипп прибыл неделей ранее, и его приезд был куда более скромным. Короли задержались на Сицилии дольше, чем было предусмотрено; в это время в стане крестоносцев не раз возникали трения и даже вооруженные конфликты между воинами Ричарда и людьми Танкреда, племянника сицилийского короля Вильгельма Доброго, захватившего власть после смерти своего дяди. Танкред не торопился отдавать Ричарду вдову покойного короля, то есть его собственную сестру Жанну, и отказался вернуть ее вдовью часть. Он освободил вдову, едва Ричард прибыл на Сицилию, но ушла Жанна с пустыми руками. 28 сентября она прибыла в Мессину. Вдовец Филипп Август, кажется, тут же влюбился в нее, но ее брат по неизвестным причинам избавил сестру от взглядов и авансов французского короля[390]390
Gesta, II, 126; см. также Hoveden, III, 56; Newburgh, 458; Devizes, 17.
[Закрыть]. Затем крестоносцы завладели Мессиной, которую Ричард вверил двум военно-монашеским орденам, тамплиерам и госпитальерам, ожидая удовлетворения своих требований[391]391
Hoveden, III, 58; см. также Newburgh, 325.
[Закрыть]. В ноябре было заключено соглашение: Танкред оставил вдовью часть Жанны себе, но взамен должен был выплатить компенсацию в двадцать тысяч унций золота; и еще двадцать тысяч он обязался выплачивать Ричарду, пока не состоится политический брак, который скрепит соглашение двух королей. Одна из дочерей Танкреда была обещана племяннику Ричарда Артуру Бретонскому, которому в то время было два года, – Ричард сделал его своим наследником на тот случай, если он умрет бездетным[392]392
Gesta, II, 133 et 136; Hoveden, III, 61–63.
[Закрыть]. Окончательное соглашение, заключенное чуть позже, дало повод к обмену подарками. Ричард принял лишь перстень. Именно тогда, 4 марта 1191 г., он вручил Танкреду меч, который хронист называет Экскалибуром:
Такой дар – не безделка: необходимо объяснить значимость такого подношения, тесно связанного с политической, идеологической и литературной атмосферой, в которой жила Алиенора и весь двор Плантагенета.
Прежде всего, кому принадлежал меч, подаренный Танкреду? Действительно ли это был меч Артура, чью гробницу только что открыли в Гластонбери[394]394
Matthieu Paris, II, 379; Coggeshall, 36.
[Закрыть]? В этом можно усомниться: в рассказе о раскопках, произведенных, согласно некоторым источникам, в начале 1191 г., ни словом не упоминается о такой находке, как меч[395]395
Giraud le Cambrien, De principis…, p. 127 sq.; Giraud le Cambrien, Speculum Ecclesiae, éd. J. S. Brewer (R. S. 21, t. 4), Londres, 1873, p. 47 sq.; Coggeshall, 36; Annales de Magram, Annales monastici, éd. R. H. Luard, Londres, 1864, vol. I, p. 21–22; Adam de Domerham, Historia de rebus gestis Glastoninsibus, éd. T. Hearne, Oxford, 1727, t. 2, p. 341; см. также материалы, собранные и переведенные Э. Фаралем (Faral, E., La Légende arthurienne, Paris, 1929, t. 2, p. 437–446).
[Закрыть]. К тому же в это время Ричард уже был на Сицилии. Возможно, конечно, как замечает Эмма Мейсон, что Ричард взял меч из королевской сокровищницы Генриха II[396]396
Mason, E., The Hero’s Invincible Weapon: An aspect of Angevin Propaganda, dans Harper-Bill, C. et Harvey, R., (éd.), The Ideals and Practice of Medieval Knighthood III, Woodbridge, 1990, p. 121–137.
[Закрыть]. В таком случае речь могла бы идти о другом легендарном мече, «выкованном кузнецом Велундом», – этот меч Генрих I вручил деду Ричарда, графу Анжуйскому Жоффруа Красивому во время его посвящения в рыцари в 1128 г.[397]397
Jean de Marmoutier, Historia Gaufredi ducis, éd. L. Halphen et P. Poupardin, Chroniques des comtes d’Anjou et des seigneurs d’Amboise, Paris, 1913, p. 128.
[Закрыть] Однако можно предположить, что гробницу Артура «обнаружили» до 1191 г., то есть до той даты, которая указана Раулем Коггесхоллским, большим поклонником Ричарда. Действительно, согласно Гиральду Камбрийскому, тела Артура и Гвиневеры якобы были найдены во время раскопок, предпринятых по инициативе короля Генриха II (умершего в 1189 г.), который, положившись на бретонские легенды, сам указал монахам место предполагаемого погребения[398]398
Giraud le Cambrien, De principis…, p. 127–128, et Speculum Ecclesiae, p. 48.
[Закрыть]. Тем не менее древнейшие источники не упоминают о том, что на месте раскопок был найден и меч, – к тому же «истинный» Экскалибур, если верить легендам о короле Артуре, появившимся на свет после этой даты, должен был вернуться к Деве Озера…
Каково бы ни было истинное происхождение этого меча, факт остается фактом: Ричард подарил Танкреду некое оружие, которое хронисты, справедливо или нет, отождествили с мечом Артура. Каковы причины такого отождествления? Монархия Плантагенета, как известно, вкладывала много сил в продвижение, распространение и даже в «повторное использование» легенды Артура, ставшей одной из образующих ее идеологии[399]399
Cf. Flori, J., 1999, op. cit., p. 470 sq. На эту тему см. также недавнее прекрасное исследование Chauou, A., L’Idéologie Plantagenêt…, op. cit., Rennes, 2001.
[Закрыть]. И главную роль в такой идеологии, сделавшей из мифического артуровского двора прообраз и идеал для двора Плантагенета, играла Алиенора, «наследница» Гвиневеры, обаятельной, но неверной жены короля Артура.
Миф этот, однако, таил в себе определенный риск, с которым приходилось считаться. Прежде всего, опасность заключалась в вере бретонцев в возвращение короля Артура к власти. Действительно, согласно многим источникам и истолкованиям, Артур не умер от ран во время своей последней битвы с Мордредом. Он был перенесен в Авалон, в таинственный и отчасти сказочный, волшебный или демонический «иной мир», где его раны затянулись. Бретонцы, как говорили, ожидали его возвращения в свои земли[400]400
Относительно споров, касающихся надежды на возвращение короля Артура, см. далее главу 13.
[Закрыть]. Поэтому адаптация этого мифа монархией Плантагенета была, так сказать, обоюдоострой: с одной стороны, миф прославлял эту династию, но, с другой стороны, мог способствовать бунту бретонцев в ирредентистском кельтском движении с эсхатологическими мотивами. Именно в этой плоскости следует рассматривать эпизод с дарением меча Экскалибура, который больше, чем какой-либо иной предмет, символизировал мифическую власть короля Артура.
Но тогда встает вопрос: почему Ричард подарил Танкреду столь значимый в символическом плане меч именно в это время и в этом месте? Напомним, дар этот последовал за соглашением, скрепленным брачным проектом: союзом дочери Танкреда с Артуром, племянником короля Ричарда, посмертным сыном его брата Жоффруа, графа Бретонского. Имя племянника не лишено смысла – оно свидетельствует не только о том интересе, который проявляла династия Плантагенета к мифу о короле Артуре, но и о опасениях, которые оно вызывало в связи с его мессианским значением, подчеркнутым выше. Назначив племянника своим наследником на тот случай, если у него не будет детей, Ричард передавал ему не только политическую власть над своей империей, но и идеологическую власть, которая нашла свое выражение в мече короля Артура, врученном Танкреду, его будущему тестю. Если племянник Ричарда займет впоследствии место Танкреда, то символ этой власти, признанной бретонцами, окажется в его распоряжении. Таким образом, разрушительная сила артуровского мифа будет ослаблена в пользу династии Плантагенета. Тем более что этот мифический меч вернулся бы в Англию в качестве нормандского наследства, а не английского, англо-саксонского или бретонского[401]401
На этот счет см. Warren, М. R., «Roger of Howden strikes back: Investing Arthur of Brittany with the Anglo-Norman Future», Anglo-Norman Studies, 21, 1998, p. 261–272, в частности p. 271.
[Закрыть]. В противном случае, если племяннику так и не доведется царствовать (а брак Ричарда и Беренгарии, заключенный приблизительно в это же время, давал надежду на появление прямого наследника у Ричарда) или же его брак не состоится, меч короля Артура будет в некотором смысле «нейтрализован», оторван от своих «бретонских корней».
Можно выдвинуть и другую гипотезу, следующую в том же направлении. В это время окончательный облик артуровского мифа – выдающаяся личность короля, его дальнейшая судьба после последней битвы – еще не сложился. Говорили, что после сражения король попадал в Авалон, но в других легендах Артур выжил или остался жить в «ином мире», а именно… на Сицилии. По представлениям, бытовавшим в то время (до окончательного укоренения в умах «чистилища»), этот «иной мир» находился примерно между языческим «раем» и католической «преисподней», – такое восприятие зародилось под влиянием Церкви, стремившейся развеять миф о короле Артуре путем христианизации некоторых его сюжетов и демонизации наиболее разрушительных черт мифа.
Свидетельством этого могут служить многие тексты.
Так, за несколько месяцев до появления Ричарда на Сицилии Гервазий Тильберийский говорит о надеждах бретонцев на воскрешение короля Артура и его возвращение, но далее он сообщает о похожих верованиях, распространенных среди местных жителей. По их словам, король Артур, будучи раненым, жил в роскошном дворце у подножия Этны, в прелестной цветущей долине – проникнуть в нее можно было лишь тайными тропами, о которых знали немногие[402]402
Gervais de Tilbury, Otia imperialia, II, 12 и II, 17, éd. et trad. S. E. Banks, J. W. Binns, Oxford, 2002, p. 334–337 et p. 428 sq.
[Закрыть]. Через несколько лет, в 1223 г., ту же историю повторяет Цезарий Гейстербахский, внеся в нее поправки, свидетельствующие об изменении отношения к мифу – в худшую сторону[403]403
Césaire de Heisterbach, Dialogus Miraculorum, Dist. XII, c. 12–13, éd. J. Strange, Cologne, 1851 (1966), p. 324–326.
[Закрыть]. На сей раз обитель Артура на Этне не имеет ничего общего с долиной, напоминающей райский сад, – это скорее преисподняя, входом в которую служит жерло вулкана. Сам Артур приобретает демонические черты: он становится королем мертвых, подобно мифическому королю Эрлу (Херла) или Хеллекину, навещавшим мир живых и во главе своих рыцарей пускавшимся в зачарованные скачки[404]404
Подробнее об этом вопросе см. Schmitt, J. С., Les Revenants. Les vivants et les morts dans la société; médiévale, Paris, 1994, p. 122–144.
[Закрыть]. Многие хронисты уподобляют этим двум героям и Генриха II. Слова Этьена де Бурбона, произнесенные сорок лет спустя, свидетельствуют о завершении эволюции образа: для него это демоны принимают обличье всадников «из свиты Хеллекина или Артура», ради того чтобы поохотиться или сразиться на турнире в мире живых[405]405
Étienne de Bourbon, Anecdotes historiques, légendes et apologues d’Étienne de Bourbon, éd. A. Lecoy de La Marche, Paris, 1877, № 365, p. 321.
[Закрыть].
