Текст книги "Белый рыцарь"
Автор книги: Жаклин Рединг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Глава 22
Утром следующего дня солнечные лучи прорвали туман, окутавший громаду гор на востоке, и солнце показалось над вершинами, восхищая красотой своего появления. После сытного завтрака из овсянки, пресных лепешек и чая, Грейс и Аластер отправились навещать арендаторов поместья. Флора, Дейдре и Лиза принялись вытирать воду, которая просочилась через прохудившуюся крышу. Накануне, коротая часы вынужденного заточения в четырёх стенах из-за лившего весь день дождя, Дейдре и Флора испекли в дорогу Грейс с Аластером песочное печенье для арендаторов и при этом извели почти весь сахар и бόльшую часть муки и масла, что Грейс привезла с собой. Макфи и Макги уехали этим утром, отплыв на север к Аллапулу [42]42
Аллапул (англ. Ullapool, гэльск. Ulapul) – небольшой город на севере Шотландии в области Росс-энд-Кромарти, Хайленд. Население 1300 человек (2001). Несмотря на свои небольшие размеры, город является самым крупным поселением в окру́ге и одним из главных центров туризма Шотландии.
[Закрыть], чтобы накупить муки, сахара и других продуктов для пополнения запасов замка.
С собой они взяли письмо, которое Грейс написала мистеру Дженнеру в Лондон с просьбой выделить дополнительные деньги со счёта, предназначенного для восстановления Скайнигэла. До тех пор в её распоряжении были лишь те деньги, которые ей дала Нонни много лет назад с наказом приберечь их на чёрный день.
Однажды ранней весной Нонни пришла к ней, держа маленький, украшенный вышивкой, ридикюль.
– Моя мама дала мне его, когда я была в твоих летах, совсем молоденькой девушкой, незадолго до того, как я вышла замуж за твоего дедушку. Женщинам редко разрешается иметь собственные деньги, и часто они из-за этого оказываются в незавидной ситуации, в полном одиночестве, когда им так нужна помощь. Вручив мне этот подарок, матушка заставила меня пообещать, что я открою его только в случае крайней нужды. Мне повезло, меня миновала подобная участь, поэтому я передаю его тебе, дорогая. Надеюсь, никогда не настанет время, когда ты столкнешься с невзгодами или лишениями, но никто не может сказать, что судьба приготовит ему завтра. Если тебе суждено оказаться в подобных обстоятельствах, просто помни: с этим у тебя всегда ещё остаётся надежда, как она оставалась и в ящике Пандоры, на самом дне.
Грейс никогда не открывала сумочку, даже чтобы просто заглянуть, до тех самых пор, пока не собралась покинуть Лондон и отправиться в Скайнигэл. Она знала, что в сумочке были деньги, но понятия не имела сколько. И была потрясена, когда обнаружила несколько монет по пять гиней, завёрнутых в четыре пятидесятифунтовые банкноты. Обнаруженное сокровище устранило последнее препятствие перед её отъездом в Шотландию, и с этого момента Грейс уверилась, что она и в самом деле поступает правильно.
Грейс и Аластер верхом на крепких горных пони пустились в путь через покрытые вереском холмы, через узкую зелёную долину, усыпанную колокольчиками, примулами и ветреницами. Они выехали к неглубокой лощине, меж склонов которой протекала речка Скиах – Летящая река. Мирная картина тронула трелями и цокающими выкриками ярко-красных клестов [43]43
Клесты́ (лат. Loxia) – род птиц семейства вьюрковых (лат. Fringillidae), отряда воробьинообразных (лат. Passeriformes). Обитают в лесах Северного полушария, питаются главным образом семенами хвойных растений. Могут гнездоваться летом и зимой.
[Закрыть], которые при приближении путников вспархивали и начинали перелетать с места на место среди хвойных деревьев. На протяжении всего пути Аластер коротал время, рассказывая истории из своего детства, проведённого на этой земле, земле, на которой его прадед трудился более века назад.
– Вы рассказываете о своей любви к этому краю, как некоторые о любви к женщине, – заметила Грейс, с непринужденностью сидя в дамском седле, в то время как её пони сам выбирал дорогу на узкой тропинке. – Аластер, вы никогда не были женаты?
Аластер мгновенно замолчал – что было ему несвойственно, – и Грейс укорила себя за излишнее любопытство.
– Я сожалею, мне не следовало спрашивать вас о чём-то столь личном. Это не моё дело.
– Нет, миледи, нету ничего предосудительного в вашем вопросе. – Он покачал головой. – Просто я долгое время не думал об этом. Нет, миледи, я никогда не был женат. Подумывал в своё время, даже опустился на колено и попросил её руки.
– Она отказала вам?
– Нет, миледи, вовсе нет. Изабел согласилась, и мы даже готовились пожениться на будущее лето. Мне нужен был ещё год, чтобы закончить обучение. Но когда я уехал в университет в Эдинбург, она стала нетерпеливой. Она хотела, чтобы мы поженились как можно скорее, но я не мог бросить учёбу. И тогда Изабел написала мне, что решила выйти замуж за другого, – он запнулся и договорил еле слышно: – Очевидно чувства её оказались не настолько сильными, как я полагал.
Грейс были прекрасно известны муки любви к человеку, который не питает ответных чувств.
– Мне так жаль, Аластер.
Он улыбнулся:
– Aye, последние десять лет она живет в Новой Шотландии, но пока я жив, я ник’да не забуду, как увидел её в первый раз. Это случилось на кейли [44]44
Кейли – общий термин для обозначения традиционных групповых танцев в Ирландии и Шотландии, а также в более широком смысле – музыки для этих танцев и вечеринок, на которых танцуются эти танцы.
Изначальное значение слова Кейли – праздник, вечеринка. Это значание сохранилось и в шотландском и в ирландском языке, но в более узком смысле используется в обоих языках для обозначения определённого вида танцев. И в Ирландии и в Шотландии это социальные танцы, то есть танцы – общение для некоторого количества танцоров: пары, сета (группы от 4-х до 16-ти человек) или построений из большого количества человек.
Название происходит от шотландского «ceilidh» – праздник. Это вид танцев, который всегда танцевался на праздниках в деревнях и пабах. Так как такие общедеревенские события были еще и неформальными способами оценить будущих женихов и невест, то и танцы такие в большинстве своем парные. Часто даже парные танцы танцуются со сменой партнеров, чтобы каждый участник мог потанцевать со всеми партнерами, никому не обещая танец отдельно. К кейли относятся: польки, вальсы, тустепы и тристепы, хорнпайпы и кадрили.
[Закрыть]и каждый, кто жил поблизости, пришёл, чтобы петь и танцевать. Я раньше никогда не встречал Изабел. Я впервые заметил её, когда она пела старошотландскую балладу. Изабел обладала самым прекрасным голосом, который я когда-либо слышал прежде, да и после. Я был поражён. Также как и каждый, кто слушал.
Его лицо приняло сентиментальное выражение, а пони между тем самостоятельно продолжали продвигаться по дну узкой горной долины. Аластер с тоской устремил взгляд вдаль, тихо напевая с выраженным акцентом, который до сего момента скрывал:
Они ехали по долине, каждый погружённый в свои мысли. Слушая, как Аластер поёт, Грейс внимала не столько словам, сколько любви, которая так явственно слышалась в них, любви, которую он сохранил к девушке, разбившей его сердце много лет назад.
Некая часть её хотела бы знать, думал ли когда-нибудь Кристиан о ней так, как она о нём, спрашивая себя, что было бы, доведись им встретиться при других обстоятельствах. Эти мысли закрадывались к ней в голову куда более часто, чем ей бы хотелось признаться, когда она лежала ночью без сна, глядя сквозь окно на луну. Она задумывалась, вспоминал ли Кристиан, как и она, хоть когда-нибудь о той близости, что они разделили друг с другом, о тех чувствах, что принесло их единение. Она знала, что страсть, которую они столь мимолётно разделили, тронула его – возможно не так глубоко как её – но должно же было быть в ней что-то такое, что заставляло его возвращаться к ней снова и снова. Грейс ни за что не поверит, что это было простое соитие, ведь если он так сильно ненавидел то, что она вошла в его жизнь, чтобы занять в ней своё место, то он с лёгкостью смог бы получить удовольствие на стороне. Но он так не поступил. Осознание этого оставляло у неё в сердце маленькую крупицу надежды.
Они направили пони вброд по мелководному ручью, бурливо несущемуся через лощину. Простой каменный коттедж, появившийся перед ними, привалился, тесно прижавшись, к склону холма. Столб дыма поднимался из небольшой трубы – lum, как назвал её Аластер – над плотно покрытой соломой крышей, которую удерживали, спасая от ветров Высокогорья, при помощи верёвок, перекинутых с одной стороны крыши на другую, и натянувшихся под тяжестью свисающих с них камней.
На зелёном склоне холма паслась небольшая горстка овец, выбирая между сеслерией [46]46
Сеслерия (Sesleria), род растений семейства злаков. Многолетние плотнодерновинные травы с плоскими или сложенными вдоль листовыми пластинками. Колоски большей частью 2—3-цветковые, в густом колосовидном соцветии. Около 40 видов, в Европе (преимущественно на юге) и отчасти в Западной Азии. В СССР 5–6 видов в Европейской части и на Кавказе. С. тимофеевковидная (S. phleoides) и С. анатолийская (S. anatolica, прежде S. autumnalis), произрастающие по щебнистым известняковым склонам и скалам в альпийском поясе Кавказа, служат пастбищным кормом для овец и коз. В горах Западной Европы, а также на С.-З. Европейской части СССР по болотистым лугам и болотам растет С. голубая (S. coerulea). Виды С. разводят как декоративные, используют также для сухих букетов.
[Закрыть]и вереском, их далёкое блеяние доносил дувший с гор лёгкий ветерок.
Когда путники приблизились к коттеджу, Грейс заметила маленькое личико, смотрящее на них через отверстие в стене, где не было окна, только хлопающая на ветру промасленная тряпка взамен. Залаяли собаки и забегали вокруг пони, а те стояли себе смирно, едва обращая внимание на заливающуюся ораву. Низкая каменная ограда окружала небольшой хлев, откуда смотрели, наблюдая за приехавшими с лёгким интересом, приземистый пони и косматый, забрызганный грязью, хайлендский телёнок.
Грейс и Аластер остановили пони и уже начали спешиваться, когда из коттеджа им навстречу вышел мужчина. Широкие рукава его грубошёрстной рубахи были закатаны до локтей, а уложенный складками тартан, перекинутый наискось через плечо, перепоясан по талии. Шерстяные чулки со сходным клетчатым рисунком закрывали чуть ниже колен его ноги, обутые в зашнурованные грубые башмаки из недублёной кожи. Позади него, задержавшись в дверном проёме, встала женщина, её голову покрывал платок, а из-под длинных, до лодыжек, юбок виднелись босые ноги. Двое детишек прижимались к ней с обеих сторон.
– La math, [47]47
День добрый.
[Закрыть]Аластер, – произнёс мужчина по-гэльски.
Аластер кивнул:
– Калум, хорошо выглядишь. Как семья?
Мужчина в ответ зачастил по-гэльски, и пока говорил, подозрительно поглядывал на Грейс.
– Калум, – сказал Аластер, – хочу представить тебе леди Грейс, маркизу Найтон. Леди Грейс унаследовала Скайнигэл. Леди Грейс, пожалуйста, познакомьтесь с Калумом Гатри.
Калум почтительно склонил голову, промолвив:
– Миледи.
Он больше не говорил по-гэльски, но когда поднял голову, чтобы взглянуть на неё, она ясно увидела в его глазах мрачные подозрения, подозрения и страх перед тем, чтό её прибытие в Скайнигэл может предвещать для него и его небольшой семьи.
– Мне очень приятно познакомиться с вами, мистер Гатри, – сказала Грейс с открытой улыбкой в надежде смягчить некоторые из его подозрений. Когда он не ответил, она показала на низкий дверной проём, где всё ещё стояла женщина. – Это ваша жена?
Калум кивнул.
– Aye, она. Мэри. И двое мальцов, Калум и Йен.
Грейс оставила своего пони и обошла остальных, улыбаясь женщине. В руке она держала свёрток с песочным печеньем, которое они с Аластером привезли с собой.
– Здравствуйте, Мэри. Приятно познакомиться с вами.
Но женщина не только не взглянула на неё, но даже и не пошевелилась, чтобы взять завёрнутое в узелок печенье. Вместо этого она с тревогой посмотрела на мужа.
– Она не говорить по-английски, – объяснил Калум, подходя, чтобы присоединиться к жене. Он что-то сказал ей по-гэльски, и жена кивнула, потом повернулась, внимательно посмотрела на Грейс и, нерешительно улыбнувшись, поклонилась.
– Это вам, – сказала Грейс, снова протягивая ей песочное печенье.
Мэри бросила взгляд на Калума, который кивнул, и лишь потом взяла свёрток. Когда она увидела, что это было, то улыбнулась, хотя та же самая тень страха, которую Грейс заметила в глазах Калума, теперь омрачала и её глаза.
– Taing is buidheachas dhut, baintighearnachd do. [48]48
many thanks to you, ladyship – Большое спасибо, миледи (гэл).
[Закрыть]
Тут настала очередь Грейс в замешательстве взглянуть на Калума:
– Боюсь, я ещё не понимаю гэльский.
– Она благодарит вас, ваша светлость.
– Будьте добры, скажите ей «пожалуйста».
В то время как Калум повторял её слова Мэри, Грейс присела на корточки и протянула руку к первому из двух мальчиков. На вид тому было лет семь, и он был высоким и худым, как и его отец. Она заметила его изношенную одежду и отсутствие обуви на босых ногах. Он не принял руки Грейс, лишь с любопытством уставился на обтягивающую её кисть перчатку из тонкой лайки. Второй мальчуган, выглядывая из-за брата, точно так же вытаращился на перчатку.
– У неё нету руки, па, – сказал первый.
Калум быстро заставил его замолчать, прошептав: «Шшш!», – и ребёнок повернулся к Грейс, словно у неё неожиданно выросла вторая голова, та, которая могла проглотить его целиком. Грейс подняла руку и покачала головой, сказав:
– Всё хорошо, – она потянула за пальцы перчатки, а мальчонка со смесью восхищения и страха буквально вцепился в неё взглядом. Когда все её пальцы оказались на свбоде, Грейс стянула перчатку, чтобы показать свою обнажённую руку.
Она согнула пальцы.
– Видишь, у меня есть рука. Она просто пряталась в перчатке.
Разгоревшееся любопытство разогнало мальчишечьи страхи. Мальчуган взял перчатку, которую Грейс предложила ему, и воззрился на неё так, словно она была сделана из чистого золота.
– Теперь ты согласен пожать мне руку? – спросила Грейс, и он тут же это и сделал, обхватив своими грязными пальчиками её.
– Как тебя зовут?
– Калум, – пробормотал он, и тут же его внимание снова сосредоточилось на перчатке, на том, как она растягивалась, на небольшом цветке, вышитом на ней. Он приложил её к своей руке, сравнивая её размер и свой.
– Я должна была знать, что твое имя будет Калум, потому что ты совсем как твой па.
Она посмотрела на второго мальчика, робко выглядывающего из-под руки брата. Этому обладателю копны рыжеватых волос и целой россыпи веснушек на маленьком носике было, наверное, года три-четыре. Грейс стянула вторую перчатку и передала ему:
– А тебя, полагаю, зовут Йен.
– Aye, – ответил малыш тоненьким голоском, пожимая руку, которую она протянула ему, и свободной ручонкой беря перчатку. – Ты осень класивая.
Грейс светло улыбнулась:
– Ну, спасибо тебе, мой прекрасный сэр.
– Что значит «сэл»?
– «Сэр» – это другое название взрослого мальчика, такого, как ты.
Он улыбнулся ей, продолжая сжимать перчатку.
Грейс встала и всмотрелась внутрь коттеджа, но за низким дверным проёмом не смогла увидеть ничего дальше, чем на фут, – так темно было внутри. Она бросила взгляд на Калума, всё ещё стоявшего рядом с Мэри:
– Могу я заглянуть внутрь? Я никогда не бывала в домах арендаторов.
Муж и жена обменялись странно встревоженными взглядами, а потом Калум неохотно кивнул: по всему было видно, пускать её ему не хотелось, но и отказать он боялся.
Грейс сняла шляпу для верховой езды – «дерби» [49]49
Дерби в моде – направление спортивного стиля «благородного происхождения». Названо по имени английского лорда – завсегдатая скачек. Соответственно, одежда этого стиля всячески намекает на классическую униформу для верховой езды. Основной дерби-аксессуар – одноименная шляпа, которая обычно украшала голову вышеупомянутого лорда: серого цвета, жесткой формы и с черной лентой.
Впрочем, модники (и прежде всего модницы) довольно быстро «расцветили» этот аксессуар.
[Закрыть]– и шагнула через порог в большую комнату, которая служила одновременно и кухней, и гостиной, и спальней. Несмотря на скудность обстановки, это место, едва они вошли, одарило их чувством дома. В небольшом очаге горел огонь, над которым на крюке висел железный чайник. Весь дальний угол комнаты занимала огромная сосновая кровать-шкаф, с бортами со всех четырёх сторон. Грубый дубовый стол в центре комнаты был заставлен множеством – не менее чем полудюжиной – деревянных чашек с овсянкой. Странно, подумала Грейс, ведь встретить её вышло всего четверо.
Мэри вошла в дом и, заметив интерес Грейс, быстро начала собирать чашки. Грейс повернулась к Калуму:
– Надеюсь, вы извините нас за то, что мы прервали ваш завтрак.
Тот замотал головой:
– Никаких беспокойств, миледи. Мы уже закончили.
– У вас милый дом, – сказала она, подмечая женскую руку – свежие цветы в кувшине на столе, кусок цветной ткани, приделанный как занавеска над окном. Грейс обошла комнату и остановилась перед коробкой для торфа, чтобы полюбоваться накрывающим её шерстяным одеялом. Замысловато вытканное, своим узором оно напомнило Грейс шаль, которую когда-то давно подарила ей бабушка.
Лишь проводя пальцами по тонко спрядённой шерсти, Грейс услышала звуки, доносящиеся из торфяной коробки – звуки, наподобие хныканья ребёнка – и последовавшее за этим успокаивающее «ш-ш-ш».
Даже не задумавшись о том, стоит ли спросить разрешения, она откинула одеяло и подняла крышку, прикрывающую коробку. И услышала, как за спиной у неё тревожно вскрикнула Мэри, когда в коробке Грейс обнаружила съёжившуюся женщину с маленьким, наверное, двухгодовалым, не старше, ребёнком, накрепко вцепившимся в неё. Женщина дрожала, в ужасе взирая на Грейс. Ребёнок тотчас же начал плакать. Мэри крикнула что-то по-гэльски и, рыдая, уткнулась лицом Калуму в грудь.
Грейс повернулась к Калуму:
– Что случилось? Почему она там прячется?
Выражение лица Калума стало крайне расстроенным:
– Я знаю, что не могу поджидать, что вы простите за это, миледи, но ради всего святого, у них не было другого места, куда ийти.
– Простить? Что здесь прощать? Боюсь, я не понимаю.
Аластер отодвинулся от двери и выступил вперёд:
– Миледи, женщина внутри торфяной коробки – это сестра Мэри Элспет с дочерью. Раньше они жили в соседнем поместье, пока их не изгнали, – он с выражением сочувствия на лице повернулся к Калуму, а потом вновь взглянул на Грейс. – Что известно Калуму, а вам нет, миледи, это то, что среди лэрдов поместий и местных судей существует неписаное правило, по которому любую семью, давшую приют другой, изгнанной, ждёт такое же наказание, – он запнулся. – Они боятся, что теперь и вы выгоните их из их дома.
Грейс медленно обвела взглядом комнату, в которой множество лиц взирали на неё: Калума, его мальчишек, даже мокрое от слёз лицо Мэри, и Элспет – та так и стояла внутри торфяной коробки. В ответных взглядах, которые все они бросали на неё с чистым и неприкрытым ужасом, Грейс вполне могла казаться королевой из ада.
Гнев, неистовый и первобытный, начал разгораться внутри неё. Это было бесчеловечно и жестоко – то, что эти бедные люди ежедневно должны жить под страхом такой ужасной угрозы, бояться просто предложить кров своим родным, чтобы также не подвергнуться участи быть изгнанными. Она смотрела, как два мальчика, Калум и Йен, медленно подошли к ней, ни на мгновенье не отрывая от неё взгляда, когда каждый из них осторожно положил её перчатки на стол, возвращая их ей, словно надеясь, молясь, что этот небольшой жест, возможно, удержит её от наказания тех, кого они любят.
Грейс сморгнула набежавшие слёзы и повернулась к Элспет, которая всё ещё стояла позади неё и крепко прижимала к себе дочь. Крошечное личико ребёнка уткнулось в материнскую шею как самое безопасное место на свете. Грейс протянула руки.
– Пожалуйста, позвольте мне взять её, чтобы вы смогли выбраться из этой коробки.
Элспет смутилась. Калум, кивая, ободряющим тоном заговорил с ней по-гэльски. Медленно, осторожно Элспет ослабила свои объятия вокруг малышки, передавая её ожидающей, чтобы принять дитя на руки, Грейс. Взяв ребёнка, Грейс прижала кроху к себе и держала так, пока Элспет с помощью Калума выбиралась из торфяного ящика. Малышка взглянула на Грейс, подбородок её задрожал, и она засопела. Грейс улыбнулась ей и ласково прикоснулась к щёчке, смахивая слёзинки.
– Всё будет хорошо, – прошептала она и в нежном поцелуе прижалась к завиткам на лбу девочки, прежде чем передать кроху назад Элспет.
Сделав глубокий вдох, Грейс повернулась и обратилась к Калуму:
– Вы боитесь, что я выгоню вас из вашего собственного дома только потому, что так поступают другие землевладельцы. Даю вам свое слово, Калум Гатри, что ничего подобного не произойдёт. Ни сегодня. Ни когда-либо. Здесь, в Скайнигэле, не будет «улучшений», подобных тем, что происходят где-либо в других местах Высокогорья. Пожалуйста, будьте так любезны передать остальным арендаторам то, что я только что сказала.
Калум с минуту неверяще взирал на неё, а затем его лицо расплылось в широкой сияющей улыбке. Он быстро повторил по-гэльски то, что сказала Грейс, Мэри и Элспет. Мэри изумленно прикрыла рот обеими руками, а мальчики, Калум и Йен, бросились вперёд и обвили руками юбки Грейс. Грейс бросила взгляд на Калума, который притянул жену и свояченицу в свои объятия. Его глаза были закрыты, и у него был такой вид, словно он вот-вот заплачет. Она взглянула на Аластера, стоявшего в стороне, зрителя разыгравшейся сцены. Он улыбался, его собственные слёзы блестели в тусклом свете, и когда его пристальный взгляд встретился с её, он кивнул, одними губами проговорив: «Спасибо, миледи, спасибо».
Глава 23
Лондон
У некоторых людей бывают плохие дни, у других случаются плохие недели. У Кристиана Уиклиффа, маркиза Найтона, плохими выдались два месяца – и, судя по всему, и третий обещал стать таким же.
Он потерял свою жену – он предпочитал слово «потерял» потому что слова «был брошен» звучали слишком окончательно, слишком безвозвратно, а у него были серьезные намерения вернуть Грейс, леди Найтон, чего бы это ни стоило, хотя бы ради того, чтобы отчитать её за то, что она столь успешно исчезла, не оставив ни малейшего следа.
Он никогда не забудет день, когда обнаружил, что она исчезла. Его первой мыслью было, что её похитил тот, кем бы он ни был, кто оставил анонимное и угрожающее сообщение на пороге его дома. Но больше всего, больше, чем он считал когда-либо возможным, подавляла Кристиана мысль о том, что именно Грейс заплатит за его грехи. Первые два дня после её исчезновения он провёл, обвиняя во всём себя, пока одна из горничных не заметила ему, что пропало несколько платьев Грейс. Но, как оказалось, исчезли только те платья, вместе с обувью и чулками и даже лентами для волос, которые она привезла с собой сразу после свадьбы и носила до того, как стать его женой. Однако лишь после того, как Элеанор обнаружила, что также исчезли и принадлежности Грейс для рисования, все в доме окончательно уверились, что его супруга ушла по собственной воле.
Уставившись на пустое место в её гардеробе, Кристиан вдруг подумал, что никогда не знал о любви Грейс к рисованию. Это был факт, по поводу которого Элеанор не преминула высказаться.
– Ты бы заметил, – раздражённо говорила она ему, – если бы уделил собственной жене хоть каплю внимания за всё то время, что она пробыла здесь.
Кристиан покорно сносил негодование своей сестры просто потому, что ему нечего было возразить на её обвинения. Ведь именно он, и никто другой, прогнал Грейс, и в этой мысли он был не одинок. Слуги тоже обвиняли его. Он начинал думать, что повар и в самом деле специально передерживает ужин, чтобы наказать хозяина. Он видел упрёк в их глазах и слышал осуждение в их голосах даже тогда, когда они пытались делать вид, что она вскоре вернется. Горничные всё также приносили цветы в её спальню, исправно заменяя увядающие на свежие. А как-то раз он даже поймал Форбса, когда тот добавлял в вазы воду, словно из-за этого Грейс каким-то образом могла вдруг появиться из-за угла, и заметить его усилия, и, как всегда, поблагодарить за труд, который Кристиан считал само собой разумеющимся.
Каждое утро Кристиан просыпался с осознанием того, что смежная спальня пуста, и, бывало, стоял в дверях и смотрел на аккуратно застеленную бледно-голубой парчой с кружевами постель жены, не тронутую вот уже несколько недель. Ему хотелось знать, как она, где ночует, в безопасности ли. Мысль о том, что ей может угрожать что-то из-за того, что он вынудил её бежать, недавала ему заснуть почти каждую ночь, заставляя расхаживать туда-сюда и всякий раз останавливаться, чтобы посмотреть в окно на улицу, словно Грейс как-то, волшебным образом, могла пройти мимо.
Но её не было.
Дошло до того, что Кристиан начал задаваться вопросом, а не было ли её появление в его жизни ничем иным как сном, игрой его воображения. Её образы возникали перед ним из ниоткуда. Он видел её ослепительную улыбку в ночь на балу у Девонбруков, когда она впервые шагнула в его объятия как его жена. Он думал о том, что она полностью приняла его, даже несмотря на то, что порою он обращался с нею ужасно. Кристиан, возможно, заставил бы себя поверить, что она была не более чем иллюзией, если бы не печальные лица слуг, ежедневно напоминающие ему, что Грейс была не сном, не иллюзией, а даром, который он так глупо отбросил прочь.
После того, как Кристиан обнаружил её исчезновение, не прошло и часа, а он уже нанял четырёх лучших сыщиков с Боу-стрит, каждый из которых повёл поиск в своём направлении. Он ожидал, что Грейс вернётся через несколько дней, но и по сию пору сыщики так и не сумели наткнуться на её след. Кристиан не мог не начать бояться худшего. Чем дольше Грейс отсутствовала, тем хуже он себя чувствовал и тем больше осознавал, что когда найдёт её – если найдёт её – самым важным из всего, что хотелось ему сделать, будет сказать ей, как сильно он был не прав.
Именно колючее презрение Элеанор, когда они обнаружили, что Грейс сбежала, раскрыло Кристиану глаза на то, что в их браке она оказалась такой же жертвой, как и он сам. Он был так поглощён своей обидой на деда, так зол из-за собственного бессилия, что обратил свой гнев на Грейс, словно она в чём-то виновата. Тем не менее, вёл он себя с ней отвратительно. Всякий раз думая о той ночи, когда она пришла к нему, чуть ли не умоляя о внимании к ней, он морщился. Это была мольба, на которую он ответил с холодным, эгоистичным безразличием. Он был так разочарован самим собой, потому что вопреки всем своим клятвам не позволять жене влиять на него, он оказался совершенно не в силах устоять перед ней. Той ночью, стоя перед ним в ночной сорочке, такая уязвимая, умолявшая его обратить на неё хоть какое-то внимание, Грейс оказалась лёгкой мишенью. И когда она, наконец, раскрыла перед ним своё сердце, он просто уставился на неё, высокомерный и гордый, как и все остальные Уэстоверы до него.
На вашем месте мог быть кто угодно…
Ему никогда не забыть, как она сразу поникла, едва он произнёс эти слова. Он повёл себя, как ублюдок, и не мог осуждать её за то, что в итоге она оставила его. В чём он мог обвинить Грейс, так это в том, что ей удалось так чертовски замечательно спрятаться от него. Ему хотелось самому устремиться за ней, а не сидеть сложа руки и беспомощно ждать, но он был лишён даже этой возможности. А тут ещё возникшая ситуация с Элеанор, которая тоже требовала разрешения.
Хотя почти все знатные холостяки Англии собрались в городе в этом сезоне, Элеанор, казалось, была решительно настроена влюбиться в того единственного, за которого не могла выйти замуж – в Ричарда Хартли, графа Херрика. Вот уже несколько недель Кристиан проводил все свои дни, стараясь выяснить, куда же могла направиться его жена, а вечера – делая всё, что было в его силах, чтобы удержать Элеанор и Херрика от возникновения сердечной привязанности. Что было нелегкой задачей, поскольку он был вынужден действовать, не вызывая подозрений со стороны Элеанор. К сожалению, ещё с детства его сестра обладала сверхъестественной способностью видеть вещи насквозь, несмотря ни на какие уловки.
Она мгновенно заметила неодобрение Кристиана и даже открыто спросила его, почему он так настроен против лорда Херрика. И Кристиан просто ответил, что он предпочёл бы, чтобы она неторопливо насладилась сезоном и позволила себе познакомиться со многими молодыми людьми, а не связывать себя обязательствами с первым, кто заметил её.
Иначе говоря, он солгал.
К счастью, только этим утром Кристиан узнал, что Херрика вызвали из Лондона в его поместье в Йорке. Отсутствие Ричарда давало Кристиану несколько недель передышки. Возможно, удача могла бы даже улыбнуться ему, подарив достаточно времени, чтобы Элеанор влюбилась в другого.
Кристиан взял с каминной полки миниатюрный портрет сестры и, глядя на него, задумался о том, что если бы только он мог назвать Элеанор истинные причины, по которым возражает против Херрика, она бы поняла, почему никогда не сможет выйти за того замуж. Но Кристиан знал, что никогда не сможет открыть ей правду, потому что сделай он это, и на свет божий выйдет более глубокая правда, то, что Кристиан всю жизнь старательно скрывал.
Стук в дверь кабинета выдернул его из тревожных дум. Кристиан поставил портрет Элеанор назад на каминную полку как раз в тот момент, когда вошёл Форбс.
– Милорд, лорд Чолмели здесь, он желает увидеть вас.
Чёрт побери! Кристиан посмотрел на часы. Было всего девять часов, и он едва успел выпить первую чашку кофе. Он был сейчас не в том настроении, чтобы встречаться с дядей Грейс.
– Скажи ему, что меня нет.
– Он очень настойчив, милорд. И даже, эээ, начал совершенно недвусмысленно угрожать.
Кристиан поднял бровь:
– Угрожать?
– Да, милорд, угрозы из тех, что послужат лишь дальнейшему раздуванию скандала.
Кристиан нахмурился. Он боялся этого. Время, отпущенное ему для разрешения проблемы, чтобы исправить непростую ситуацию в своём браке без того, чтобы все без исключения знали об этом, видимо, миновало, и сейчас пришёл тот час, наступления которого он боялся больше всего. Он уже не мог скрывать отсутствие Грейс, прячась за отговорками о головной боли и расстроенном желудке. С Чолмели, не умеющим держать язык за зубами, скоро весь Лондон будет знать, что жена оставила его прежде, чем успели высохнуть чернила на их брачном свидетельстве.
Кристиан сделал глубокий вдох.
– Тогда, полагаю, тебе придётся проводить его сюда.
Когда Форбс пошёл за маркизом, Кристиан налил себе ещё одну чашку кофе и плеснул в неё бренди, понимая, что, так или иначе, но оно ему потребуется.
Тедрик, лорд Чолмели, пронёсся через дверь со всем изяществом и утончённостью свирепого урагана. Он не стал ждать приветствия и выпалил безо всякого вступления:
– Какого чёрта вы сделали с моей племянницей, Найтон?
Кристиан воззрился на маркиза, пытаясь сохранять спокойствие:
– Садитесь, Чолмели.
Но Чолмели предпочёл не заметить приглашение.
– Все знают, какие вы, Уэстоверы, скрытные. Что вы сделали? Убили её? Закопали в саду, где она подкармливает ваши анютины глазки прямо в эту самую минуту, пока мы говорим?
Кристиан посмотрел в сторону двери, где, открыв рот, замер Форбс.
– Вы можете оставить нас, Форбс. И пожалуйста, закройте за собой дверь, – не хватало ещё, чтобы кто-нибудь из слуг услышал болтовню Чолмели и половина Лондона стала бы считать его, Найтона, женоубийцей.
После того, как дворецкий ушёл, Кристиан ещё немного подождал, медленно сосчитав до десяти. Потом сделал пару глотков кофе и, вновь посмотрев на Чолмели, спокойно и отчётливо произнёс:
– Сядьте, Чолмели… Сейчас же.
Высокородный маркиз Чолмели закрыл рот и опустился в кресло перед столом Кристиана, вцепившись пальцами в подлокотники. Выражение его лица оставалось всё таким же обеспокоенным.
Кристиан посмотрел на него.
– Для начала вы можете прекратить спектакль. Вам отлично известно, что я не убивал Грейс.
– Тогда где она? Я знаю, что здесь её нет. Я расспросил ваших слуг. С некоторых пор ни один из них не видел её.
– Нет, с того момента, как она, очевидно, отправилась к вам с визитом. Вы, должно быть, были последним, кто видел её, – он взглянул на маркиза. – Возможно, об её местонахождении я должен спросить вас.
Тедрик с отвращением покачал головой.
– Плох тот мужчина, Найтон, который не может уследить за своей собственной женой.
Кристиану нечем было ответить на этот выпад, что, впрочем, не означало, будто ему нравится слышать это, особенно от кого-то, подобного маркизу.
– Как бы там ни было, позвольте вас заверить, что я прикладываю все усилия, чтобы найти её.
Тедрик подался вперёд, сдвинувшись к самому краю кресла:
– Все усилия? Если вы так сильно хотите найти её, Найтон, то какого дьявола вы всё ещё здесь, – он указал на стол, – вместо того, чтобы быть там… – он взмахнул рукой в сторону окна, – лично занявшись её поисками?
– Да, Кристиан, – раздался такой знакомый и нежеланный голос от двери, – скажи нам, почему ты здесь, вместо того, чтобы разыскивать свою своенравную жену?
