Текст книги "Редкий дар (ЛП)"
Автор книги: Жаклин Кэри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Совсем скоро я поняла, почему Делоне позволил мне прийти. Наш дебютант двигался среди потомков Элуа словно принц, переодетый конюхом, сопровождаемый взглядами и шепотками «служитель Наамах» и «день его рождения». Делоне и Сесиль что-то задумали, я в этом не сомневалась, как, впрочем, и гости.
Но пока Делоне непринужденно общался со знакомыми, а Алкуин красовался в центре пристального и не всегда скрытого внимания, я могла незаметно перемещаться в толпе, слушая и наблюдая.
– Анафиэль Делоне кладет в силки интересные приманки.
Ироничное замечание высокого мужчины с тугой темной косой и глазами хищной птицы привлекло мое внимание. Лорд Хильдерик д’Эссо, вспомнила я, из Канцлерского суда. Его собеседником был невысокий стройный человек в темно-синем костюме, чьего имени при мне не называли.
– Заинтригованы? – приподнял он брови.
Д’Эссо рассмеялся и покачал холеной головой.
– Я предпочитаю не сладкое, а острое. Но стоит взять на заметку, а?
«О да, – подумала я, делая мысленную зарубку на этих словах, как учил меня Делоне. – Стоит отметить ваш интерес, милорд, как и ваши вкусы».
Двое разошлись, и я последовала за незнакомцем, напрягая слух, чтобы расслышать, как обратилась к нему высокая женщина с изысканной прической, но как раз в этот миг грянули фанфары и кто-то закричал, что приближается процессия. Все столпились на краю балкона. Я потеряла из виду и Делоне, и Сесиль, и оказалась зажата в толпе. На секунду охватила досада, что королевское шествие для меня сведется к зрелищу обтянутых шелком и парчой спин гостей, но потом меня заметил дородный седобородый джентльмен и с ласковой улыбкой подвинулся, освободив местечко у самого парапета. Поблагодарив, я схватилась за каменную балюстраду и перегнулась через нее, чтобы разглядеть происходящее получше.
Каждая терраса на пути следования процессии была забита людьми, толпы теснились и вдоль улицы. Вдалеке, приветствуемые фанфарами, показались первые ряды воинов, чьи доспехи блестели в слабом свете зимнего солнца. Впереди ехал отряд дворцовой гвардии, оттесняя зевак к стенам домов. За гвардейцами следовал одинокий знаменосец. Мы были достаточно близко, чтобы различать лица, и знаменосец оказался юным, суровым и красивым. Он крепко сжимал древко, и флаг развевался у наших ног: золотая лилия на насыщенно-зеленом поле, окруженная семью золотыми звездами, символизирующими Благословенного Элуа и его Спутников – герб Земли Ангелов.
За знаменосцем гарцевал еще ряд гвардейцев, а следом – Ганелон де ла Курсель, потомок Элуа, король Земли Ангелов.
Я знала, что король уже очень стар, но все равно поразилась, увидев, насколько. Хотя в седле он сидел ровно и гордо, его волосы и борода почти полностью побелели, а свирепые глаза запали и скрылись под разросшимися седыми бровями. Рядом с королем ехала Исандра де ла Курсель, его внучка, дофина и наследница трона Земли Ангелов.
Будь это шествие пьесой-аллегорией, дед и внучка могли бы представлять уходящую зиму и пробуждающуюся весну, поскольку принцесса была свежа и прекрасна как первый весенний денек. Она восседала в дамском седле на быстроногом рысаке, облаченная в платье цвета первых ростков крокуса, пробившихся сквозь мерзлую землю, и по-королевски пурпурный плащ. Развевающиеся светлые волосы были перехвачены золотой лентой, а лицо сияло молодостью и чистотой.
Толпящиеся вдоль улицы ангелийцы приветствовали ее восхищенными выкриками, но на балконе я услышала лишь перешептывания. Исандра де ла Курсель была молодой, любимой народом и красивой наследницей престола, но, что примечательнее всего, до сих пор незамужней и даже не помолвленной – дед пока никому ее не обещал. Хотя лицо принцессы ничего не выдавало, должно быть, для нее не секрет настроения знати – так думала я, наблюдая за ней сверху. Наверняка эти перешептывания следуют за ней повсюду, куда бы она ни пошла. Герб де ла Курселей, королевского дома, развевался рядом с ними; ниже, чем флаг Земли Ангелов, но выше остальных знамен, как и полагалось. Серебряный лебедь на темно-синем поле, и всего два человека под ним – это зрелище навевало грусть. Древний род Ганелона де ла Курселя заканчивался на Исандре. Его единственный сын погиб, а единственный брат, принц Бенедикт, женился на каэрдианской принцессе из правящего Серениссимой рода, но та дарила супругу только дочерей.
Я многое узнала на уроках, но увидев эту пару воочию, поняла еще больше. На высоком балконе в окружении шушукающихся вельмож я наблюдала за престарелым королем и юной дофиной – та была не старше меня самой – и чувствовала вокруг себя голод, направленный на шатающийся трон.
За королем ехали его сестра с мужем, принцесса Лионетта и ее герцог, Марк де Тревальон. Львица Аззали выглядела безмерно довольной, лицо герцога ничего не выражало. На флаге Тревальонов красовались три корабля и путеводная звезда, и под этим же знаменем гарцевал их необузданный сын. При их приближении толпа скандировала: «Бо-ду-эн! Бо-ду-эн!»
Принц мало изменился с тех пор, как пять лет назад юным лордом замахнулся на роль Принца Солнца. Возможно, немного повзрослел – хотя оставался в расцвете молодости, не переступив порог зрелости, – но безудержный блеск в его серых глазах остался прежним. Избранные солдаты из Искателей Славы, личной гвардии, положенной принцу крови, окружали его, не соблюдая строй. Они вторили воплям толпы, выкрикивая имя своего кумира, и вздымали вверх клинки, рассекая полированной сталью лучи солнца.
Рядом с Бодуэном спокойно и безмятежно ехала Мелисанда Шахризай, отрада принца и единственный шип в боку Львицы Аззали. Черные как вороново крыло волосы ниспадали крупными кудрями, сияя, словно темная вода в лунном свете. Красота Мелисанды затмила опередившую ее юную дофину – та казалась бледной и незавершенной. Я увидела собирательницу сердец всего во второй раз в жизни, но даже на расстоянии меня передернуло.
– Что ж, тут все довольно ясно, – пробормотал тучный джентльмен, уступивший мне место. В его голосе слышался легкий акцент. Мне захотелось обернуться, чтобы увидеть его лицо, но меня слишком вжимали в каменный парапет, и оглянуться незаметно не получилось бы.
За группой Дома Тревальонов скакал одинокий всадник, неся флаг провинции Камлах – пылающий меч на темно-сером фоне. Его появление немного отрезвило собравшуюся толпу, напомнив всем, что поводом для шествия явилась битва.
– Попроси их д’Эгльмор проехать под его флагом, – раздался где-то неподалеку женский голос, – они признали бы его право и не посмели отказать.
– Полагаешь, он достаточно подкован в политике, чтобы представлять собой опасность для прочих претендентов? – последовал ироничный ответ. – Потомки Камаэля думают своими мечами.
– Возблагодарим же Благословенного Элуа за то, что это так, – вмешался кто-то другой. – Лично у меня нет ни малейшего желания стать добычей скальдийских племен.
Союзники Камлаха шли стройными рядами, и, каким бы правом он не поступился, молодой герцог д’Эгльмор ехал в самой гуще своих ратников. Я разглядывала флаги, сопоставляя лица с именами, которые заставил меня затвердить Делоне. Ферро, Моншапетр, Валье, Басилиск – все великие роды Камлаха. Большинство из них – закаленные воины, поджарые и настороженные. Исидор д’Эгльмор выделялся из толпы, сияя, словно серебряный орел на его флаге. Его темные безжалостные глаза обшаривали толпу, и я вспомнила, где их уже видела. Это он был в маске из ягуарунди на Средизимнем балу.
– Было бы интересно его испытать, – томно протянула какая-то женщина.
– Как и горного льва, – ехидно заметил один из говоривших ранее мужчин, – но не посоветовал бы тащить хищного зверя в свою постель!
Я не обратила внимания на всеобщий смех, не сводя глаз с проходящих под балконом Союзников Камлаха. Немногочисленные рыцари, представлявшие победителей – основное войско осталось защищать отвоеванные рубежи, – выглядели могучими и неодолимыми. Аззаль и Камлах располагались на северной и восточной границах королевства. Многие полагали, что Бодуэн де Тревальон, объединившись с мощью Союзников Камлаха, занял позицию, пугающую своей недвусмысленностью.
После отряда триумфаторов из Камлаха дорогу заняли подводы с военными трофеями. На них было разложено разное оружие, и я содрогнулась при виде тяжелых боевых топоров. Скальды талантливые поэты – я знаю, потому что довольно долго изучала их язык, – но все их песни о крови и железе. А побежденных они угоняют в пожизненное рабство. Мы, ангелийцы, цивилизованный народ. Даже попавший в долговую клетку, как я, не теряет надежды когда-нибудь купить себе свободу.
Груженые подводы тоже проехали дальше, и гости Сесиль устремились обратно в дом.
Я повернулась и увидела улыбающееся лицо стоявшего позади бородача. Его черты были определенно не ангелийскими. Вспоминая легкий акцент, я сделала вывод, что передо мной арагонец.
– Наверное, ты из дома Анафиэля Делоне. Понравился парад? – тепло спросил он.
– Да, милорд. – Я не знала, кто он такой, но машинально наделила незнакомца высокородством.
Мужчина рассмеялся.
– Я Гонзаго д’Эскобар, и вовсе не лорд, а просто историк. Давай же, скажи, как тебя зовут, и пойдем в дом.
– Федра, – представилась я.
– Ах. – Он прищелкнул языком и протянул мне руку. – Несчастливое имя, дитя. Что ж, тогда я стану твоим другом, ведь еще древние эллины говорили, что только хороший друг может встать между человеком и его
мойрой
. А знаешь ли ты, что значит это слово – «мойра»?
– Судьба, – ответила я, и тут же прикусила язык, поскольку Делоне четко оговорил, чтобы ни Алкуин, ни я не выдавали свою образованность без его дозволения. Но в моей голове уже сложилась связь: – Вы были одним из учителей моего господина в Тиберийском университете!
– Именно. – Он куртуазно поклонился и прищелкнул каблуками. – С тех пор я оставил преподавание и теперь путешествую в свое удовольствие, воочию осматривая места, о которых долгие годы узнавал из книг. Но когда-то мне действительно выпала честь обучать твоего… твоего Делоне и его…
– Маэстро! – голос Делоне, звенящий неподдельной радостью, вклинился в наш разговор, едва мы вошли в бальную залу. Большими шагами мой покровитель приблизился и, сияя, обнял пожилого профессора. – Сесиль не говорила, что вы приедете.
Гонзаго д’Эскобар засопел в крепких объятиях и похлопал Делоне по спине.
– Ах, Анафиэль, мальчик мой, на старости лет я позволяю себе одну единственную роскошь. Где бы ни поворачивался ход истории, стараюсь оказаться неподалеку, чтобы своими глазами понаблюдать, как меняется мироустройство. А когда ареной стала Земля Ангелов, тем паче обрадовался возможности побыть в окружении несравненной красоты. – Старик с улыбкой потрепал Делоне по щеке. – Ты не утратил ни капельки своего очарования, юный Антиной.
– Вы мне льстите, маэстро. – Делоне взял руку д’Эскобара, но в его улыбке чувствовалась некая напряженность. – Хотя вынужден вам напомнить…
– Ах! – Выражение лица арагонского профессора изменилось; он погрустнел. – Да, конечно, прости мою забывчивость. Но я рад видеть тебя, Анафиэль. Очень рад.
– О да. – Делоне искренне просиял. – Вы не откажетесь поговорить чуть позже? Здесь есть один человек, с которым мне хотелось бы познакомить Федру.
– Конечно, конечно. – Старик с той же приязнью похлопал меня по плечу. – Ступай, дитя, веселись. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на дряхлеющих педантов.
Делоне рассмеялся и, качая головой, повел меня прочь.
Про себя я досадовала, как не вовремя он появился, но вслух спросила только:
– Этот господин преподавал вам в университете?
– Тиберийцы собирают у себя ученых так же последовательно, как раньше преумножали земли, – рассеянно ответил Делоне. – Маэстро Гонзаго был одним из лучших.
«Понятно, милорд, – подумала я, – и он назвал вас не только Анафиэлем, но и Антиноем – имя из названия запрещенного стихотворения, – и при этом запнулся на фамилии Делоне, о которой Гиацинт сказал, что она не взаправду ваша. Эх, возможно, старикан наболтал бы мне намного больше, если бы вы не вмешались. Поэтому, имейте в виду, что, выполняя ваши приказы, заодно я займусь и тем, чему вы же меня и научили».
Без единого слова я послушно следовала за наставником, и вдруг он резко повернул так, что я врезалась в блондинку с орлиными чертами лица, которая с коротким восклицанием развернулась.
– Федра! – сурово нахмурился на меня Делоне. – Солен, прошу прощение. Это первый столь многолюдный прием в жизни моей воспитанницы. Федра, это маркиза Солен Бельфур, перед которой тебе надлежит извиниться.
– Пусть девчонка сама говорит за себя, Делоне. – В голосе маркизы явственно слышалось раздражение: очевидно, Солен Бельфур не жаловала моего наставника, и я не могла это не отметить, даже сосредоточившись на попытке пронзить взглядом Делоне, поставившего меня в такое дурацкое положение. Причиной столкновения, конечно же, стало его маневрирование; каждый ребенок, воспитанный в Доме Кактуса, умел скользить в толпе плавно и аккуратно.
– Маркиза – секретарь Малой государственной печати, – положив руку мне на плечо, тихо просветил меня Делоне относительно важной должности, занимаемой мадам Бельфур.
Он добивался, чтобы я разыграла раскаяние, но хотя Делоне отлично изучил тех, на кого нацелился, и знал наперечет все их слабости, он не был мной. То, что знала я, было у меня в крови.
– Извините, – строптиво проворчала я и угрюмо уставилась на маркизу, чувствуя растущее внутри упрямство. Зеленовато-голубые глаза дамы подернулись холодом, а губы сжались.
– Вашей подопечной нужно преподать урок, Делоне. – Втянув воздух, маркиза резко отвернулась и зашагала прочь. Я посмотрела на наставника и увидела, что его брови изогнулись, выдавая неуверенность и удивление.
«Смотри не учини здесь войну», сказала мне Сесиль. Теперь ее слова обрели для меня смысл, хотя я не вполне приняла их. Я стряхнула руку Делоне с плеча.
– Позаботьтесь об Алкуине, милорд. Я и сама хорошо справлюсь.
– Возможно, слишком хорошо, – печально усмехнулся он и покачал головой. – Не впутывайся в неприятности, Федра. У меня сегодня и без того много дел.
– Конечно, милорд, – дерзко улыбнулась я. Еще раз сокрушенно покачав головой, Делоне ретировался.
Предоставленная самой себе, уж поверьте, я действительно неплохо справилась. Некоторые гости привели молодых спутников, и мы перезнакомились. Стройный темнокожий юноша из Дома Шиповника, чья мимолетная улыбка напомнила мне Гиацинта, в одиночку показывал чудеса акробатики с кольцами и лентами, срывая аплодисменты. Его покровитель, лорд Шавез, горделиво улыбался. А еще на бал заглянула Мьеретт из Дома Орхидеи, которая уже закончила свой туар и теперь содержала собственный салон. Воспитанная для веселости, которой славился ее Дом, Мьеретт повсюду, куда бы ни пошла, приносила с собой смех и тепло, и я видела, как лица людей при ее приближении озаряются удовольствием и оживляются.
Многие гости между тем бросали заинтересованные взгляды на серьезного темноглазого Алкуина, который перемещался в толпе, не обращая ни на кого особого внимания. Наблюдая за теми, кто смотрел на Алкуина, я отметила одного человека. Знакомого, поскольку Виталь Бувар изредка наведывался к Делоне; хотя не думаю, чтобы они были друзьями. Купец из простых – ходили слухи, будто в его жилах течет толика каэрдианской крови, – но сказочно богатый в силу особой хартии, заключенной с семьей Стрегацца в Серениссиме.
Взгляд Бувара неотступно следовал за Алкуином, а лицо исказилось от похоти.
* * * * *
Когда темнота поглотила последние солнечные лучи и затянула высокие окна, Сесиль хлопнула в ладоши, приглашая к столу. Почти три десятка гостей расселись за длинным столом, по указке услужливых лакеев в безупречно-белых ливреях. Блюда менялись без остановки: за супами и паштетами следовали тушеные голуби, баранья корейка, салаты, зелень и взбитый в пену белый турнепс – деревенское лакомство, – и все это сопровождалось потоками вина, без устали подливаемого из охлажденных кувшинов даже в чуть пригубленные бокалы.
– Тост! – воскликнула Сесиль, когда гости закончили с последним блюдом – десертом из зимних яблок, запеченных в мускате и приправленных гвоздикой. Хозяйка подняла бокал и подождала тишины. Она до сих пор умела привлечь внимание: сидящие за столом притихли. – За безопасность наших границ, – произнесла она напевным голосом. – За безопасность и процветание благословенной Земли Ангелов.
Вдоль стола прокатился одобрительный гул – это было единственное пожелание, с которым согласился бы любой из присутствующих. Я с готовностью выпила, и не заметила никого, кто бы воздержался.
– Телезис, – с той же интонацией сказала Сесиль.
С места ближе к главе стола встала женщина: низкорослая, смуглая и, как мне показалось, почти некрасивая. Черты ее лица были невыразительными, а главное достоинство, светящиеся темные глаза, терялись под низким лбом.
И тут незнакомка заговорила, и я в который раз убедилась, что для нас, ангелийцев, существует множество видов красоты.
– Там солнце ласкою дарит...
Громко произнесла она, и голос, словно золотое свечение, наполнил каждый уголок залы.
Бескрайние поля.
Там вечер песнями звенит,
За день благодаря.
Cтихи были по-детски простыми, но перед глазами возникали образы осененного благодатью края. Каждое слово звучало правдиво, как молитва.
Сбирает там с жужжаньем мед,
Пчела в лаванде синей…
И тут в дивном голосе прорезались глухие нотки одиночества.
А здесь лишь дождик слезы льет
Со мною на чужбине.
Все знают «Плач изгнанницы». Телезис де Морне написала его в двадцать три года, когда была выслана на дождливое побережье Альбы. Я слышала это стихотворение с десяток раз и сама не однажды декламировала его по требованию учителя. Но все равно почувствовала, как к глазам подступают слезы. Мы – ангелийцы, неразрывно связанные со своей страной, которую Благословенный Элуа любил так сильно, что ради нее пролил свою кровь.
В последовавшей тишине Телезис де Морне вернулась на свое место. Сесиль по-прежнему держала бокал в руках.
– Дамы и господа, – обратилась она к гостям, подпустив в голос модуляции, привитые в Доме Кактуса. – Не дай нам Бог забыть, кто мы такие. – Она торжественно подняла бокал и слегка наклонила его, пролив несколько капель вина. – Элуа милосерден к нам. – Торжественность ее слов заставила многих последовать ее примеру. Поддалась порыву и я, отметив, что Алкуин и Делоне тоже повторили жест хозяйки. Потом Сесиль вскинула голову, и в ее глазах заплясали озорные искорки. – А теперь настало время для игр! Коттаб
[1]
!
Под взрывы смеха мы вернулись в гостиную, объединенные любовью к нашей стране и праздничным настроением Сесиль. Слуги предусмотрительно убрали ковер, и теперь на его месте стояла трехногая серебряная этажерка. На ней крепилась широкая серебряная воронка, отполированная до зеркального блеска. Украшающие обод фигуры в эллинском стиле изображали подвыпивших ангелийцев. Поскольку Эллада времен Золотого Века считается последней великой цивилизацией до прихода Элуа, подобные орнаменты никогда не выходят из моды.
Из центра воронки поднимался метровый шпиль. На его острие балансировал серебряный диск – пластинкс. Слуги Сесиль сновали среди гостей с кувшинами вина и небольшими серебряными кубками, снабженными изысканно украшенными ручками.
Чтобы остались опивки, нужно, конечно, выпить почти до дна, и я это сделала, хотя обычно старалась быть умеренной в возлияниях. Вино мигом согрело мою кровь.
В искусстве коттаба каждое движение нужно оттачивать – начиная с правильного захвата ручки указательным пальцем и до резкого выплеска опивок, чтобы они ударили по пластинксу и сбили его в воронку, породив звук как от цимбал.
До меня свои силы попытали пять или шесть игроков, и хотя некоторым удалось попасть в пластинкс, никто так и не сшиб его со шпиля. Меня даже на попадание не хватило, но Телезис де Морне все равно наградила меня доброй улыбкой. Сесиль сумела справиться с задачей и собрала бурю аплодисментов, но у нее пластинкс немелодично задребезжал, хлопнув по краю воронки, прежде чем рухнуть в центр чаши. Лорд Хильдерик д’Эссо так раскрутил свой кубок, что остатки вина метнулись к цели, словно выпущенный из арбалета болт, и снесли пластинкс на пол. Все засмеялись и захлопали в ладоши, хотя попытка не засчиталась. Мьеретт из Дома Орхидеи удалось добиться звяканья, как и Каспару, графу де Фурсэ, и Гонзаго д’Эскобару, который, заметив всеобщее удивление, улыбнулся в бороду.
Алкуин, деливший диван с высокой женщиной в чепце, выступил даже хуже меня и неуклюже расплескал вино. Его соседка поднесла пальцы Алкуина к губам и слизнула сладкие капельки. Алкуин покраснел. Виталь Бувар настолько взвинтился, что выпустил ручку и отправил в полет кубок. Сбитый пластинкс упал в воронку, но тоже бестолку.
Когда настал черед Делоне – я как-то упустила то обстоятельство, что он остался последним, – наставник в своем аскетическом одеянии из черного бархата выглядел спокойным и собранным. Откинувшись на диван и упершись левой рукой в сидение, он раскрутил свой кубок и изящным движением выплеснул подонки.
Он метил точно, и серебряный пластинкс упал почти вертикально прямо в чашу воронки, издав звонкую трель. Я подметила, что захлопали не все, но бившие в ладоши аплодировали громко и от души, объявляя Делоне победителем.
– Приз, приз! – вскричала со своего стула раскрасневшаяся Мьеретт. – Милорд Делоне заслужил приз от хозяйки!
Сесиль, смеясь, уважила просьбу.
– Итак, чего же ты желаешь, Анафиэль? – игриво спросила она.
Делоне улыбнулся и подошел к ней. Наклонившись, поцеловал ее в губы – как мне показалось, сладко – и что-то прошептал ей на ухо. Сесиль снова засмеялась, а Делоне вернулся к дивану.
– Я согласна исполнить это пожелание, – интригующе произнесла Сесиль. – Дорогие гости, довожу до вашего сведения, что едва пробьет полночь, Алкуину но Делоне, посвященному Наамах, исполнится шестнадцать лет. Владелец его туара просит меня выставить девственность юноши на аукцион. Кто-нибудь возражает?
Можете быть уверены, никто не возразил, и, словно по команде, воцарилась благодатная тишина – несомненно, Делоне и Сесиль так и планировали, – и тут сквозь балконные окна с площади донесся крик часовщика, возвещавшего полночь. Хозяйка подняла бокал:
– Да будет так! Объявляю аукцион открытым!
Одним грациозным плавным движением Алкуин поднялся с дивана, встал перед нами, раскинув руки, и принялся медленно кружиться. Я сотни раз видела, как показывают себя посвященные Первого из Тринадцати Домов, но никто из них не делал это с таким достоинством, как Алкуин.
Первую ставку назвал Хильдерик д’Эссо, который недавно заявил, будто приманка Делоне его не интересует.
– Двести дукатов! – выкрикнул он. Поскольку я уже наблюдала за ним некоторое время, то распознала в его взгляде чисто охотничий азарт и поняла, что для д’Эссо участие в аукционе никак не связано с вожделением.
– Не оскорбляйте мальчика, – встрепенулась соседка Алкуина по дивану. Я вспомнила ее имя – мадам Дюфрейн. – Двести пятьдесят.
Виталь Бувар, казалось, был на грани апоплексического удара.
– Триста, – придушенным голосом выдавил он, и получил улыбку от Алкуина.
– Триста пятьдесят, – вмешалась Солен Бельфур.
– О! – Мьеретт из Дома Орхидеи опустошила кубок и осторожно поставила его на столик. Тряхнув золотыми волосами, она весело посмотрела на хозяйку торжества. – Сесиль, а я на вас сержусь. Почему вы не предоставили подобный шанс никому из наших? Поставлю четыреста, в надежде, что мальчик сумеет меня как следует отблагодарить.
– Четыреста пятьдесят! – раздраженно выкрикнул Виталь.
Кто-то еще повысил ставку; не запомнила, кто, потому что с этого момента цену начали задирать наперебой. Для некоторых покупателей, например, для того же Хильдерика д’Эссо, происходящее было лишь игрой, и, думаю, наибольшее удовольствие лично ему доставляло отчаяние выбывших конкурентов с тощей мошной, которые множились с каждой новой ставкой. Насчет других я не была настолько уверена. Мьеретт но Оркид продержалась дольше, чем я ожидала, и я так никогда и не узнала, что ее подстегивало: вожделение или вовлеченность в интригу Сесиль. Но по большей части претенденты желали именно Алкуина: чистого, прекрасного, бесподобного – с белыми волосами, занавесью ниспадающими на плечи, и темными загадочными глазами.
На протяжении всего аукциона Делоне не шевельнулся и ничем не выдал своих чувств. Только когда сумма ставки перевалила за тысячу дукатов, он быстро глянул на Сесиль, и та поманила своего секретаря, который выступил вперед с договором и пером наготове.
В конце концов соперников осталось трое: Виталь Бувар, мадам Дюфрейн и еще один мужчина, шевалье Жидео Ландр, который владел землями в Ланьясе и был членом Парламента. Предвкушая непредсказуемый результат, остальные жадно наблюдали.
– Шесть тысяч дукатов! – Виталь Бувар бросил предложение, словно перчатку. Он весь побагровел. Мадам Дюфрейн коснулась указательными пальцами губ, что-то прикинула в уме и покачала головой. Шевалье с безразличным видом скрестил руки на груди.
Итак, сделка свершилась, и цена девственности Алкуина составила шесть тысяч дукатов. Я, выросшая при Дворе Ночи, никогда даже не слышала о столь гигантском выкупе, но, как ни странно, в ту минуту я подумала вовсе не об этом, а о матери Гиацинта, которая носила все свое богатство на себе – она, вероятно, не смогла бы ходить, нацепив золотых побрякушек на ту сумму, какую Алкуин заработал всего за одну ночь.
Когда стороны ударили по рукам, казначей Сесиль ловко внес условия в договор, хотя вряд ли Бувар прочел хоть слово, когда подписывал. Ночь еще только начиналась, но торговец не собирался задерживаться на приеме.
– Идем, – хрипло позвал он Алкуина. – Моя карета ждет. – Он посмотрел на Делоне и добавил: – Мой кучер привезет его вам утром. Принимается?
Делоне, который с начала аукциона был скуп на слова, слегка кивнул. Алкуин бросил на него один-единственный тоскливый взгляд, но Делоне выдержал его, не дрогнув. Бувар предложил Алкуину руку, и тот ее принял.
Когда они уходили, Сесиль хлопнула в ладоши, и музыканты грянули веселый мотив; хотя, по правде говоря, тут моя память могла затуманиться от выпитого вина. Начались танцы, и я выплясывала и с Гонзаго д’Эскобаром, и с шевалье Ландром, стоически переживающим проигрыш, и разок даже с лордом Хильдериком д’Эссо, который улыбался и пожирал меня глазами, как ястреб воробушка. А потом лорд Шавез попросил сыграть отрывистый ритм на цимбалах и пальчиковых барабанах, и я составила пару с его любовником из Дома Шиповника, гибким юношей-акробатом; тут я мысленно возблагодарила Делоне за навязанные уроки гимнастики.
Позже той ночью Делоне церемонно представил меня Телезис де Морне. Она легонько коснулась моей щеки тонкими смуглыми пальцами и во всеуслышание продекламировала те самые памятные строки авторства Лесно о Стреле Кушиэля, объявлявшие мой изъян редчайшим достоинством. За ее словами последовала пауза, а затем гости зашептались.
Так все узнали, что означала алая крапинка в моем глазу, и я до того возбудилась, что пошла бы с любым, если бы Делоне не сжимал крепко-накрепко мой локоть, словно якорь удерживая меня от несоблюдения долга.
Глава 13
Большую часть следующей недели Алкуин помалкивал.
Не знаю, говорил ли он о своей инициации с Делоне. Я понимала, что о некоторых вещах не спрашивают и что следует уважать неприкосновенность личного пространства, но после нескольких дней молчания не выдержала и спросила у Алкуина, на что это было похоже.
Мы сидели напротив друг друга над учебниками за большим столом в библиотеке Делоне и читали при свете лампы. Алкуин, углубившийся в научный трактат о Хозяине Проливов, прижал пальцем место, где остановился, и поднял на меня глаза.
– Нормально, – тихо произнес он и коротко добавил: – Милорд Бувар остался доволен. Желает снова встретиться со мной по возвращении из Серениссимы.
Пораженная скрытностью товарища, я решила спросить все равно что, лишь бы заставить его говорить дальше.
– А он дал тебе сколько-нибудь на туар?
– Нет, конечно. – В глазах Алкуина мелькнул проблеск мрачного взрослого цинизма. – Не после того, как ему пришлось расстаться с шестью тысячами дукатов в обмен на привилегию первым мною обладать. Но он обещал привезти мне нитку бус. Как я понял, в Серениссиме отменное стекольное производство. – Закрывая книгу, Алкуин добавил: – Не думаю, что милорд Бувар заинтересован в скорейшем завершении моего туара.
Я видела болезненную одержимость в лице Виталя Бувара и поняла, о чем речь.
– Но почему именно он? Делоне и Сесиль отбирали гостей и наверняка превидели, чья ставка будет самой крупной. Что Делоне от него нужно, какой секрет?
– Яд, – прошептал Алкуин так тихо, что сначала я не была уверена, верно ли расслышала. Товарищ откинул волосы назад и слегка нахмурился. – Там, в Серениссиме, они виртуозы не только в стекольном деле, но и по части ядовитых зелий. Брат короля, принц Бенедикт, женат на Марии Стрегацца, чья семья правит городом. А Стрегацца предоставили Бувару торговые льготы, когда не прошло и четырех месяцев после смерти Изабель де ла Курсель. Смерти от отравления.
– Это не было доказано.
– Не было, – кивнул Алкуин. – И даже окажись у кого-то на руках такие доказательства, никто бы не заподозрил Стрегацца. Но после гибели Роланда в Битве Трех Принцев Изабель де ла Курсель начала наделять властью членов собственной семьи, и стали даже поговаривать о помолвке дофины Исандры с одним из анверских кузенов. Все это безобразие закончилось со своевременной смертью Изабель. – Алкуин пожал плечами. – Возможно, принц Бенедикт и не потворствовал сему злодейству – во всяком случае, таково мнение Делоне. Но Стрегацца вполне могли пойти на это, учитывая, что в результате их зять Бенедикт оказался вторым в порядке престолонаследия Земли Ангелов.
– И Бувар тебе что-то рассказал?
– Он обмолвился, что в Серениссиме все имеет свою цену, даже жизнь и смерть. Пока что больше ничего. – Алкуин снова ненадолго замолчал. – Когда я прислуживаю на приеме, стараясь уловить все, что проходит мимо Делоне, мне удается почти целиком отвлечься от того, чем заняты руки, и полностью сосредоточиться на слушании и запоминании. Но от Бувара было не так легко отвлечься, как от разливания вина, – шепотом закончил он.
– Этот купчина ведь не обошелся с тобой жестоко? – Я не могла себе такого представить; в договоре Алкуина ничего подобного прописано не было, и Делоне подал бы на Бувара в суд, если бы тот покалечил юношу.
