Текст книги "Редкий дар (ЛП)"
Автор книги: Жаклин Кэри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
– Не надо, – дрожа, прохныкала я. – Пожалуйста, не надо.
На секунду Мелисанда замерла, а потом я почувствовала ее теплое дыхание, овевающее мое ухо.
– Почему кассилианец сказал «нет», Федра? – прошептала она, и ее голос пробрал меня до костей. – На мой вопрос ты ответила «да», но он сказал «нет». Если вы не искали королевских гвардейцев, то чем же занимались во Дворце?
Комната будто плыла; передо мной маячила красная пелена, из которой появились Делоне и Алкуин – ах, никого я больше так не любила, – за ними показалось лицо Наамах, сочувствующее и смиренное, и жестокие бронзовые черты Кушиэля, которому я была суждена от рождения.
– Не знаю, миледи, – словно откуда-то издалека до меня донесся мой голос. – Спросите Жослена, что он имел в виду под своим «нет», если вы его не убили.
– Хм, но ты ведь предупредила его, дорогая. Кассилианец скорее умрет, чем подведет того, кого охраняет, и тем нарушит свой обет, – прошептала Мелисанда так близко, что я чувствовала, как на моей коже шевелятся ее губы. Я закрыла глаза, и по моему телу снова пробежала дрожь. – Да и в любом случае мне больше нравится спрашивать у тебя, голубка.
Глава 39
Меня разбудили покачивание и толчки.
Сначала я бездумно впитывала впечатления от органов чувств, и ни одно из них не было приятным. Холодно, очень холодно. И темно. Я лежала под грубым шерстяным одеялом. На соломе, которая колола мне щеку. Из непрестанных подпрыгиваний – на ухабах? – и стука копыт я вывела, что еду в повозке, накрытой сверху рогожей. Едва я успела это осознать, как нутро скрутило узлом. До того момента я никогда в жизни не болела и не сразу поняла, чем обернется этот спазм. Позыв заставил меня отползти по соломе в самый дальний угол, где из меня исторглось скудное содержимое желудка.
После этого тошнота почти перестала меня терзать. Голова кружилась, меня трясло от холода, и я поползла обратно к вороху одеял, где недавно очнулась, чтобы устроиться хоть чуточку поудобнее. Только тут я заметила его тело. Светлые волосы сливались с соломой, серые одежды были почти неразличимы в тусклом свете, просачивающемся сквозь драную рогожу над головой.
Жослен.
Меня захлестнули воспоминания.
И я едва успела вновь добраться до угла, чтобы извергнуть из себя желчь.
На этот раз шум его разбудил. Обхватив себя руками, чтобы утишить дрожь, я глядела, как он спросонья хмуро осматривает нашу передвижную тюрьму. Да, настоящий воин: сначала быстро охлопал себя, проверяя оружие, и, конечно же, не нашел ни кинжалов, ни меча, ни стальных наручей на предплечьях. И только потом посмотрел на меня.
– Где… – прохрипел кассилианец. Замолчал, откашлялся, смачивая слюной пересохший от отравы рот, затем сглотнул. – Где мы?
– Не знаю, – прошептала я, не уверенная, верны ли мои догадки. Снаружи доносился стук копыт – упряжка из четырех лошадей? Нет, их там больше, подкованных и по-военному строго соблюдающих аллюр. Нас сопровождал по меньшей мере десяток солдат.
– Мелисанда, – каркнул Жослен. – Мелисанда Шахризай.
– Да, – по-прежнему шепотом отозвалась я.
В голове воронами метались воспоминания, хлопая черными крыльями. До этого кошмарного пробуждения я и не представляла, что можно презирать свою собственную сущность. Даже сейчас, изнывая от холода, боли и отчаяния, я все еще ощущала отголоски блаженства, дарованного предательским телом.
Несмотря на дремучую наивность, Жослен отнюдь не был дураком. Достаточно молодой и любознательный, чтобы легко обучаться, он довольно долго прослужил в доме Делоне, где даже глупец набрался бы крупиц мудрости. Я увидела, как его словно высеченное из камня лицо озарилось пониманием.
– Ты выдала ей послание Русса? – тихо спросил он.
– Нет, – покачала я головой и, не в силах остановиться, продолжила мотать ею туда-сюда. Зубы клацали, я все крепче и крепче обхватывала себя руками. – Нет, нет, нет.
К женским припадкам его не готовили. Встревоженный Жослен затащил меня в теплый ворох одеял, закутал и, когда я не перестала трястись, обнял меня и принялся покачивать, бормоча что-то утешительное. Он так баюкал меня довольно долго, пока я не успокоилась.
Нет, я не солгала.
Все, чего она хотела, все, что могла предоставить моя предательская плоть, Мелисанда получила. Напуганная до смерти, упавшая духом, одинокая и сломленная, я отдала ей все.
Но не это.
В конце концов она мне даже поверила. Помню, как она прекратила меня терзать и подняла за волосы мою повисшую голову, помню ее прекрасное лицо и безжалостную нежную улыбку. Я охрипла от крика – смогла лишь беззвучно пошевелить губами и взмолиться взглядом.
– Пожалуй, я верю тебе, Федра, – погладила меня по щеке Мелисанда. – Да, верю. Раз так, тебе нужно сказать одно-единственное слово, если хочешь, чтобы все закончилось. Давай же, скажи его.
Если бы я тогда подчинилась и произнесла заветное слово, если бы я тогда сказала свой сигнал, думаю, на том бы она и успокоилась. Поэтому я промолчала.
И пытка продолжилась и длилась долго-долго, бесконечно долго. До полной темноты.
Вспомнив все, я перестала дрожать. Память о тех часах холодным камнем легла мне на сердце. Жослен, наверное, заметил мою неподвижность и, неловко потерев мои плечи, отстранился. Он не стал отодвигаться далеко – здесь у нас не было иной поддержки, кроме друг друга. Я увидела, что он пересиливает озноб, молча стащила с себя одно одеяло и протянула ему. Кассилианец не стал отказываться, а закутался в грубую шерсть и подышал себе на руки.
– Значит, ты не в курсе, что нас может ждать? – наконец спросил он.
Я покачала головой.
– Ну, – решительно произнес Жослен, – посмотрим, что получится выяснить. – Он снова подышал на руки, согревая их, несколько раз стукнул по высокому бортику повозки и крикнул: – Эй! Эй, вы там! Остановитесь! – Доски закряхтели под его нажимом, снаружи донесся перестук копыт и невнятное бормотание. – Остановите повозку, говорю! Выпустите нас!
Доски дрогнули под сокрушительным ударом. Дубина с железной оковкой или по меньшей мере молот. Жослен отдернул руки, наверное, пронзенные болью через дерево. Еще один мощный удар обрушился уже на рогожу над нашими головами, глухо угодив кассилианцу в плечо. Охнув, он откатился в сторону.
– Помалкивайте там, – донесся до нас по-военному четкий командный мужской голос, – или забьем вас, как барсуков в мешке. Ясно?
Жослен скорчился под рогожей лицом вверх, словно пытаясь разглядеть тень оружия над головой.
– Я Жослен Веррей, сын шевалье Мильярда Веррея из Сьоваля, брат ордена кассилианцев, предупреждаю, что вы удерживаете меня против моей воли, – выкрикнул он. – А это, если не знаете, преступное богохульство, караемое смертью!
Оружие – на сей раз, похоже, посох или копье – рывком опустилось на наш покров.
– Заткнись, кассилианец! В следующий раз стукну девчонку.
Я схватила Жослена за руку и яростно тряхнула, увидев, как он открыл рот, чтобы продолжить перебранку.
– Не надо, – прошептала я. – Не нарывайся. Там десяток, а то и больше закаленных в бою вооруженных всадников. Если хочешь поиграть в героя, хотя бы выбери момент, когда не будешь в таком меньшинстве и запертым как… как барсук в мешке.
– Откуда ты знаешь, сколько их там? – уставился на меня Жослен.
– Слушай, – мотнула головой я. – Слушай, как ступают лошади, как скрипят и звякают доспехи. Четверо впереди, четверо сзади, двое по бокам, и еще по меньшей мере двое ускакали вперед на разведку. А если они подчиняются приказам Мелисанды, то это, скорее всего, люди д’Эгльмора.
– Д’Эгльмора? – Жослен по-прежнему косился вверх на рогожу, но ему хватило ума произнести это имя шепотом. – А он-то здесь каким боком?
– Точно не знаю. – Замерзшая, больная и усталая, я скорчилась под одеялами. – Но какую бы роль он не играл, они с Мелисандой заодно. Сначала вместе низвергли Дом Тревальонов, а теперь убили Делоне и Алкуина. Герцог недавно безуспешно просил руки Исандры. Думаю, он жаждет заполучить трон, не мытьем, так катаньем. И если нас действительно сопровождают его солдаты – у самой-то Мелисанды войска нет, – не сомневайся, драться они умеют.
Тусклый свет озарил его растерянное лицо.
– Я думал, ты обыкновенная служительница Наамах.
– Неужели ты так ничему не научился, живя у Делоне? – горько ответила я. – Лучше бы я осталась при Дворе Ночи и попала в Дом Валерианы, лучше бы стала там игрушкой для битья на забаву неуклюжим торгашам. Тогда Мелисанда Шахризай не использовала бы меня, чтобы выведать имена союзников Делоне.
– Так вот что произошло? – вздохнул он и кивнул каким-то своим мыслям. – Федра, ты же ничего толком не понимала. А Анафиэлю Делоне следовало предвидеть, как опасно втягивать учеников в придворные интриги. Твоей вины в случившемся нет.
– Есть ли, нет ли, – упорствовала я, – уже неважно. Все кончено. Пусть невольно, но я послужила тому причиной. Делоне погиб, и Алкуин тоже погиб, а он и мухи в своей жизни не обидел. И всех слуг перебили... только за их верность... И только я…
– Федра…
– Уже темнеет, – перебила я, вытягивая руку. Рассмотреть пальцы стало труднее, чем чуть раньше. – Скорее всего, на ночь они разобьют лагерь. Думаю, мы едем на север. Здесь холоднее, чем в Городе.
– Камлах, – мрачно предположил Жослен.
– Да, похоже. В Ланьясе камаэлиты вроде пока осторожничают, стараются шевелиться тишком. Боятся себя обнаружить во всей красе. А вот в своей провинции стесняться не будут.
– Делоне хорошо тебя обучил, – прошептал Жослен.
– Увы, недостаточно хорошо.
Измотанная болью и страхом, я задремала и проснулась, лишь когда повозка резко остановилась. Вокруг была кромешная тьма. Послышались мужские голоса и звон цепей. Задний бортик опустился. Я прищурилась, ослепленная огнем факела.
–Давайте, вылазьте оттуда, – скомандовал грубый голос, обладатель которого оставался невидимым за языками пламени. – Сначала девчонка. Не спеши.
Придерживая на себе одеяла, я вылезла из повозки и встала, щурясь и моргая в свете факела. Подмороженная и покрытая соломой голубка Наамах. Грубые руки подхватили меня и увлекли к костру. Солдат в шлеме протянул мне мех с водой, и я принялась жадно пить.
– Так, хорошо, спокойно, кассилианец. – С Жосленом конвоиры держались более настороженно, но и он спустился неспешно и послушно, думаю, в первую очередь беспокоясь о моей безопасности. Он был кассилианцем, а я – его подопечной, и, какие бы испытания не выпали на его долю, следование обету было для него превыше всего. При виде меня на его лице отразилось облегчение.
Привыкнув к свету факела, я убедилась, что угадала почти точно. Нас опекали пятнадцать солдат в доспехах без гербов – все как один бывалые вояки. Один хлопотал у котелка над костром, еще несколько ухаживали за лошадьми, а шестеро с обнаженными мечами окружили Жослена. Лагерь разбили в каменистой долине – сплошной замерзший дерн, припорошенный снегом, и поросшие лесом горы вокруг. Осмотревшись, я не заметила на склонах ни единого костра. Мы здесь были совсем одни.
– Иди, кассилианец. Вот сюда. – Я узнала голос человека, подталкивающего Жослена острием меча: это он в пути всеми командовал. – Дайте ему воды, – добавил он и поймал брошенный кем-то мех. – На, пей.
Жослен подчинился, но я видела в его глазах сдерживаемую ярость. Он вернул мех.
– Именем префекта кассилианского ордена, – тихо начал он, – я требую ответа: кто вы и по какому праву с нами так обращаетесь?!
Солдаты у костра захохотали.
– Именем префекта кассилианского ордена, – передразнил Жослена командир и резко ударил его по голове рукой в железном наруче. – На границе Камлаха силу имеет только орден стали, кассилианец!
С горящими ненавистью глазами Жослен выпрямился и бросил:
– Так верни мне мою сталь и испробуй ее силу!
Солдаты одобрительно заулюлюкали, но командир с сожалением покачал головой:
– Эх, парень, я бы не прочь, раз ты так озлился, что готов меня убить. Забавно было бы тебя искрошить. Но мне приказано сохранить тебе жизнь. – Он кивнул в мою сторону. – Эй, ты как, не хочешь облегчиться?
К несчастью, я хотела. Врагу не пожелаю облегчаться под присмотром вооруженного охранника. Жослена к отхожему месту сопровождали шестеро, но он мужчина и привычен к подобной компании.
Униженная, я под конвоем вернулась к костру, где получила миску тушеного мяса. Я ела молча. Молчание – первый освоенный мною навык. При Дворе Ночи, согласно обычаю, ребенок не смеет без спроса подавать голос, и у Делоне молчание тоже приветствовалось, хотя по другим причинам. Жослен последовал моему примеру и тоже за едой придерживал язык, пока командир не забрал у одного из солдат фляжку.
– Ну-ка, хлебните понемногу, – сказал он, протягивая нам посудину.
Она замерцала в свете огня. Я мигом догадалась, что в ней такой же дурман, каким нас опоила Мелисанда. Сидящий рядом со мной Жослен поднял глаза, и я почувствовала, как он напрягся.
– Нет, – спокойной ответил он, резко вскочив, бросился вперед и сумел заехать командиру по горлу ребром ладони. Тот попятился, пытаясь вдохнуть, и фляжка с тихим звоном упала на камни.
Остальные солдаты запоздало окружили кассилианца, сражавшегося без оружия. Его руки и ноги мельтешили в воздухе превосходно отработанными движениями.
Возможно, с меньшим числом противников он бы и преуспел – будь их шестеро или даже восемь. Он застал солдат врасплох. Но командир быстро восстановил дыхание и с ревом бросился в драку, ногой отбросив свой выпавший клинок, к которому уже тянулся Жослен.
– Следите за своими мечами, идиоты! Не дайте ему вооружиться!
Солдаты взяли Жослена в сжимающееся кольцо, внезапно один из них со спины врезал рукояткой кинжала по голове кассилианца так, что тот осел на колени.
Сыпля проклятиями, другой воин шагнул вперед и замахнулся мечом.
– Стойте! – Я даже не понимала, что подскочила, пока не услышала собственный крик. Солдат замер с поднятым мечом, и все они уставились на меня. Я собрала остатки поруганного достоинства, чтобы холодно произнести: – Если вы убьете кассилианца, то ответите за его смерть перед Мелисандой Шахризай. Рано или поздно, так или иначе, но неизбежно ответите. Хотите рискнуть?
Солдат поразмыслил и покосился на командира, который кивнул. Меч вернулся в ножны. После короткого обмена репликами поднятая фляжка снова оказалась в руках командира.
– Подержите его, – приказал он, и двое мужчин завели руки Жослена ему за спину.
Командир выдернул из фляжки пробку, ухватил пленника за подбородок, сунул горлышко ему в зубы и наклонил, пока другой солдат зажимал ему ноздри.
Жослен кашлял и плевался, прозрачная жидкость вытекала из уголков его рта, но сколько-то он все же проглотил. Снадобье подействовало быстро, и он ничком упал на землю.
– Свяжите ему руки за спиной, – приказал командир. – Так забот с ним будет поменьше. – Потом подошел ко мне и протянул фляжку. – Леди, надеюсь, ты поведешь себя умнее.
– Да, ми-илоррд. – Впервые на моей памяти я вложила в вежливое обращение явственный сарказм. Взяла посудину из его руки и разок глотнула.
Он забрал фляжку с дурманом и смерил меня задумчивым взглядом.
– Знаешь, не след бы тебе передо мною нос задирать. Я тебя пожалел и не отдал своим солдатам, а навряд ли там, куда тебе назначено, с тобою обойдутся так по-доброму. Леди. Если и впрямь задумано сохранить вам с монахом жизни, то способ выбран престранный, вот что я скажу.
Вот и все, что я успела услышать, прежде чем меня поглотила тьма. Уже незрячая я смутно почувствовала, как меня подняли и уложили обратно в повозку на солому, ощутила рядом обмякшее тело Жослена и словно где-то вдалеке услышала, как закручивают цепью задний бортик.
Пока я проваливалась в наркотический сон, меня вновь нагнал нежный и глубокий голос из воспоминаний – прощальные слова Мелисанды.
– Не бойся, дорогая моя, я не убью тебя, равно как не уничтожу бесподобную фреску или вазу, – мурлыкала она, пока я теряла сознание. – Но ты так много знаешь, что было бы слишком рискованно оставить тебя здесь. Думаю, там жизнь медом не покажется, но поверь, я дарю тебе лучшую возможность ее сохранить. Я даже оставлю тебе мальчишку-кассилианца и буду молиться, чтобы он сумел защитить тебя лучше, чем до сих пор. – Ее пальцы запутались в моих волосах, ласковые и жестокие. – А когда все закончится, если ты выживешь, я тебя разыщу. Это я тебе обещаю, Федра.
Элуа да поможет мне, но тогда – даже тогда! – я отчасти надеялась, что она сдержит слово.
Двор Ночи научил меня служить, а Делоне – думать, но именно Мелисанде Шахризай я обязана умением ненавидеть.
Из дальнейшего пути я помню совсем немного. Не желая больше рисковать, камаэлиты держали нас в повозке, опаивая зельем, и позволяли вернуться в сознание лишь затем, чтобы поесть, попить и облегчиться. Из-за усилившейся тряски я поняла, что дорога стала хуже, а по крену повозки и ругательствам солдат догадалась, когда мы въехали в горы. Продвижение на север давало себя знать холодом, пронизывающим до костей и днем, и ночью, даже в моих отравленных, запятнанных кровью снах.
Но я не была уверена, куда мы держим путь, пока шатающихся и подслеповато щурящихся на солнце нас не выпустили на снежную равнину за Камаэльским хребтом.
Восемь мужчин, ощетинившиеся сталью и укутанные в шкуры, сидели полукругом на высоких мохнатых лошадях и смотрели на нас. Один из них – с бронзового цвета повязкой на соломенных волосах и роскошными усами – бросил командиру камаэлитов грязный кожаный мешок, звякнувший монетами, и что-то сказал на гортанном языке. Жослен приоткрыл рот и нахмурился, силясь уловить, что происходит.
Я же все поняла: говорили на скальдийском.
Северный варвар только что заплатил цену за двух ангелийских рабов.
Глава 40
Судя по быстроте, с которой свершился обмен товара на деньги, сделка была оговорена заранее. Монеты в мешке пересчитали, после чего командир камаэлитов рассек путы на запястьях Жослена и приказал солдату принести наши вещи. Тот швырнул на землю перевязанный сверток, из которого торчала рукоять меча кассилианца. А потом наши конвоиры разом развернули коней и устремились к горной тропе. Замыкающий бдительно оглядывался на скальдов, которые равнодушно наблюдали за отбытием ангелийцев.
Жослен перенес внимание со скачущих прочь солдат на бесстрастных северных варваров, а затем ошеломленно посмотрел на меня.
– Что происходит? – наконец спросил он. – Ты понимаешь, что это было?
– Да. – Я стояла по щиколотку в снегу, ежась под ярким солнцем. Небо над головой слепило ледяной голубизной. – Камаэлиты только что продали нас скальдам в рабство.
Хоть Жослен был не мастак отгадывать загадки, действовал он всегда стремительно. Слова только сорвались с моих губ, а он уже несся к свертку с мечом, взрывая снег.
Предводитель скальдов разразился хохотом и окрикнул своих людей. Один из них пришпорил мохнатого коня и рванул наперерез Жослену, который шустро увернулся. Другой варвар вытащил короткое копье и проскакал мимо тючка, нарушив снежную целину, на ходу он наклонился и ловко подцепил сверток на острие. Жослен устремился к нему, но скальд, взмахнув копьем, кинул наши пожитки товарищу.
Смеющиеся варвары, раскрасневшиеся и веселые, окружили кассилианца и принялись перебрасывать друг другу сверток. Жослен безнадежно метался между ними, увязая в снегу. Вожак скальдов сидел поодаль, ощерив в улыбке крепкие белые зубы, и наблюдал за жестокой игрой. Неужели камаэлиты развязали руки Жослену, наперед зная, что за этим последует?
Это издевательство было еще хуже, чем забавы Шиповников в Сенях Ночи, но я терпела до последнего, прежде чем выдать наше единственное преимущество.
– Оставьте его! – крикнула я вожаку на скальдийском, и мой голос разнесся над снежной равниной. – Он не понимает.
Желтые брови скальда приподнялись, но ничем иным он удивления не выказал. Жослен же, со своей стороны, прекратил бесплодные попытки завладеть оружием и уставился на меня так, словно внезапно на моем лбу раскрылся третий глаз. Вожак небрежно махнул своим людям, подъехал ко мне поближе и посмотрел сверху вниз. Его глаза оказались светло-серыми и неожиданно проницательными.
– Люди Кильберхаара утаили, что ты говоришь на нашем языке, – сказал он.
– Они сами того не знали, – ответила я по-скальдийски, изо всех сил стараясь смотреть твердо, хотя меня била дрожь. «Кильберхаар – среброволосый», – перевела я про себя и вспомнила блестящие изморозные волосы Исидора д’Эгльмора. – Они много чего не знают.
Варвар запрокинул голову и расхохотался.
– Истинная правда, ангелийка! Говоришь, твой товарищ не понимает. А ты? Что ты сумела понять?
По-прежнему не сводя с него глаз, я опустилась на колени прямо в снег, так грациозно, насколько позволили замерзшие ноги.
– Я понимаю, что стала вашей рабыней, милорд.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул он и крикнул одному из своих людей: – Харальд! Дай моей рабыне накидку! Эти ангелийцы все задохлики, а я не хочу, чтобы она окоченела насмерть, не успев согреть мою постель!
Варвары снова разразились смехом, но меня это не задело; зато юноша с едва пробивающимися усами, ухмыляясь, подъехал ближе и кинул мне накидку из волчьих шкур. Я закуталась в нее и заледеневшими пальцами застегнула фибулу.
– Водянистая кровь, – заметил мой скальдийский хозяин, – хотя, говорят, иногда вскипает. – Он подхватил меня мускулистой рукой и усадил в седло позади себя. – Поедешь со мной, малютка. Я Гюнтер Арнлаугсон. Скажи мальчишке, чтобы не валял дурака.
Гюнтер развернул коня, оказавшись боком ко все еще пялящемуся на меня кассилианцу.
– Жослен, не сопротивляйся, смирись, – прошелестела я, перестукивая зубами от холода. – Просто так они нас не убьют – слишком дорого заплатили. Скальды ценят своих рабов.
– Нет. – Голубые глаза Жослена полыхнули яростью, ноздри раздулись.– Я подвел тебя с Мелисандой Шахризай, я подвел тебя с людьми д’Эгльмора, но клянусь, Федра, здесь и сейчас я сработаю как надо! Не проси меня предать мои обеты! – Он заговорил тише: – Меч скальда у тебя под рукой. Достань его для меня, и, клянусь, я вытащу нас отсюда.
Я не стала смотреть – и так чувствовала обмотанную кожей рукоять, торчащую из ножен рядом с моим левым локтем. Жослен был прав, достать меч не составило бы мне труда.
Но мы с ним были одни посреди чужой ледяной пустыни. И для начала, даже вооруженному, кассилианцу пришлось бы противостоять восьмерым конным скальдам, закаленным в боях.
– Я всю жизнь провела в служении, – тихо ответила я, – и не хочу умирать ради твоих обетов. – Затем коснулась плеча Гюнтера. Скальд обернулся, и я покачала головой. – Он слишком гордый, – перешла я на скальдийский. – Так просто не покорится.
Сощурив проницательные серые глаза, мой хозяин кивнул и крикнул своим людям:
– Ведите его! – и со смехом добавил: – Только смотрите, чтобы он не поранился о ваши копья!
Жосленом занялись все семеро, и я заставила себя на это смотреть.
Думаю, тогда кассилианец впервые впал в настоящую бойцовскую ярость. Он сражался как демон, пылающий гневом, и какое-то время я не видела ничего, кроме мелькающих между лошадями рук и ног. Ему удалось завладеть коротким копьем, и какое-то время он удерживал скальдов на расстоянии, тыча в них острием. Если бы ему досталось более знакомое оружие… даже не знаю. Теперь нет смысла гадать.
– Надо же, выглядит как девчонка, – заметил Гюнтер, и в его глазах зажегся интерес, – а бьется как мужчина. Как двое мужчин!
– Он из ордена кассилианцев. Его с самого детства обучали искусству боя, – сказала я на ухо скальду. – Ангелийцы взяли его обманом и предали по приказу того человека, которого вы зовете Кильберхааром. Подружитесь с кассилианцем, и он, скорее всего, будет сражаться против Кильберхаара на вашей стороне.
Я рисковала. Гюнтер внимательно оглядел меня, обдумывая предложение.
– Кильберхаар наш союзник, – сказал он. – Честно платит нам золотом за набеги на ваши села.
Горькая правда пронзила меня словно ножом, но я сдержалась и ничем себя не выдала.
– Предавший однажды, предаст не единожды. Лучше враг на пороге, чем предатель под боком, тот коли не предаст, так даром отдаст, – нараспев произнесла я, про себя коротко возблагодарив учителя за бесконечные часы, проведенные за переводом скальдийской поэзии.
Варвар не ответил, и я замолчала, давая ему возможность обдумать мои слова. Люди Гюнтера, половина которых уже спешились, наконец сумели подмять под себя брыкающегося Жослена, отобрали у него копье и уложили лицом в снег.
– Что с ним делать? – крикнул кто-то из них.
Гюнтер на секунду задумался, а затем велел:
– Свяжите ему руки, и пусть бежит за твоей лошадью, Вили! Пока доедем до хутора, волчонок слишком устанет, чтобы кусаться.
И совсем скоро мы отправились в путь под безоблачно-голубым небом. Я неуклюже цеплялась за Гюнтера, испытывая жалкую благодарность за меховую накидку и за плотную фигуру, заслоняющую меня от ветра, и старалась лишний раз не оглядываться на Жослена. Его руки связали спереди и длинным поводом прикрепили к седлу, таким образом заставив кассилианца бежать за лошадью. Он увязал в снегу, иногда падал, и его тащило волоком, пока скальд не останавливался, позволяя пленнику встать. Жослен тяжело дышал паром, его лицо раскраснелось от мороза, но глаза излучали кристальную ледяную ненависть ко всему и всем вокруг.
Включая меня.
«Ненавидь меня, но живи, кассилианец», – думала я.
Уже в сумерках мы добрались до хутора; наши тени, длинные и черные, лизали снег впереди. Гюнтер по дороге сложил долгую песню о том, как перехитрил Кильберхаара и пленил ангелийского принца-воина и его молодую жену. Скальд с таким удовольствием воспевал свой подвиг, что я не решилась упрекнуть его в некотором преувеличении. К тому времени я настолько замерзла, что едва могла думать, не то что говорить.
Поселение представляло собой несколько приземистых домиков и большой чертог, двери которого распахнулись при нашем приближении и выпустили группу мужчин и женщин, которые высыпали на улицу и громко нас приветствовали. Сияющий Гюнтер соскочил с коня, и огни из чертога заиграли на кожаной повязке, стягивающей его волосы. Он стащил меня с седла, поставил на землю и подтолкнул к встречающим.
– Гляньте, вот моя новая наложница! – пророкотал он. – Красотка, а?
В меня мигом вцепились чьи-то руки, ощупывая и исследуя; вокруг я видела слишком много румяных и небритых лиц. Я вырвалась из окружения и поискала взглядом Жослена.
Он упал на колени подле лошади, за которой вся дорогу бежал, – усталость сбила его с ног и принудила к покорности, как не трудно это представить. Кстати, кто бы ни приписывал кассилианцам смирение и кротость, он лжет как сивый мерин. Грудь Жослена ходила ходуном, тугой узел волос на затылке рассыпался, пряди заиндевели, но сквозь заслонившие лицо ледяные космы он пронзил меня яростным взглядом.
– Жослен, – прошептала я, беря его холодное лицо в ладони. Он отшатнулся и плюнул в меня. Я почувствовала на плечах руки Гюнтера, оттаскивающие меня прочь, и в следующую секунду оказалась у него под мышкой.
– А гляньте вот на него! – радостно воскликнул он. – Ну прямо настоящий волчонок! Пусть переночует с собаками, а?
Желающих пособачить кассилианца набралось в избытке. Смеясь и гортанно восклицая, несколько парней потащили его прочь; я лишь надеялась, что поволокли его на псарню. А Гюнтер снова меня развернул и втолкнул в теплый чертог.
– Постыдился бы, Гюнтер Арнлаугсон! – воскликнула статная женщина, в которую я врезалась, как лодка в прибрежную скалу. Она была молодой и по меркам скальдов довольно красивой, с выбеленными солнцем волосами и ясными голубыми глазами. Я неуклюже попятилась, а она уперла руки в боки и прищурилась. – У бедняжки зуб на зуб не попадает от холода и страха, а у тебя только постель на уме! Неудивительно, что ты до сих пор не нашел свободной женщины, которая согласилась бы согреть твое ложе по доброй воле!
Смех эхом прокатился под потолком, мой суровый хозяин-скальд потупился, переступил с ноги на ногу и с нахальной улыбкой ответил:
– Хедвиг, милая, так ты же сама отправила меня разбойничать на ангелийской границе, когда не согласилась стать моей! Уж не знаю, оценит ли мои достоинства эта малышка, но ты еще пожалеешь, что упустила такого молодца как я!
– Только не сегодня, – отрезала женщина. – Миска горячего супа, да место у огня – вот и все, что ты сейчас оценишь, так, детка? – ласково спросила она меня.
– Она из варваров, Хедвиг, и не понимает ни слова, – добродушно сказал кто-то из толпы.
– Нет, я понимаю, – отозвалась я на скальдийском, пытаясь говорить громче. Все еще дрожа под волчьей шкурой, я опустилась на колени, взяла огрубевшую от работы ладонь женщины и поцеловала ее. – Спасибо, госпожа.
Смущенная Хедвиг отдернула руку.
– О боги, тут у нас такого не принято! Мы не изверги какие-нибудь и не заставляем рабов ползать на коленях!
«Гюнтер, однако, об этом умолчал», – подумала я, вставая, и мысленно сделала себе пометку на будущее. Хлопнув в ладоши, скальдийка велела налить мне горячего и дать сесть поближе к очагу. Кто-то заворчал, но приказ был исполнен.
Я слишком ослабла, чтобы возражать, и дальше раболепствуя, даже если бы хотела. Заняла место у огня, и его жар постепенно растопил лед, сковывавший мои кости. Краем глаза я наблюдала за Гюнтером, который на полголовы возвышался над остальными мужчинами. Скальд вдохновенно хвастался перед соплеменниками.
Только позже я узнала объяснение тому, что увидела, хотя могла бы сразу догадаться. Отец Хедвиг был главою хутора, пока не скончался. Гюнтер мечом доказал свое право на его место, но пока что не сумел завоевать сердце Хедвиг, а соплеменники до сих пор подчинялись ей по старой памяти об ее отце.
Я не питаю особой любви к скальдам – да и как такое возможно после всего, что они сотворили с моей родиной, навсегда оставшейся частью меня? – но и ненависти к ним тоже не испытываю. В скальдийском плену я повидала истинную доброту. Да, там я на собственной шкуре познала и жестокость, но ровно ту же, что они проявляли по отношению друг к другу, поскольку их культура сурова и воинственна. Но есть в ней и своеобразная красота – рожденная кровью и железом, но, как я сама убедилась, не лишенная сострадания и жертвенности.
Празднуя, скальды много пили, а в ту ночь они определенно что-то отмечали. Медовуха текла рекой, собравшиеся пели, дрались и без умолку хохотали. Никто не следил за мною, и, захоти я ускользнуть, думаю, это удалось бы без труда. Но куда мне было идти? Я слишком ослабела и намерзлась, чтобы бежать в бескрайнюю снежную пустошь чужой земли. В голову пришло найти Жослена, освободить его и попытаться улизнуть вместе, но при этой мысли меня до костей пробрал холод.
