Текст книги "Редкий дар (ЛП)"
Автор книги: Жаклин Кэри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
До недавних пор никто из ангелийских политиков не уделял особого внимания правящему режиму в Альбе, но, поскольку убиенный круарх побывал на ангелийской земле, этот поворот в течении событий удостоился определенного интереса. Объединившись с арагонским флотом, Квинтилий Русс получил приказ провести корабли через южный Кадишонский пролив и разведать побережье; адмирал между прочим доложил, что Старший Брат целиком и полностью сохранил власть над водами Альбы. Таким образом Ганелон де ла Курсель укрепил союз с королем Арагона, а Квинтилий Русс получил предлог оставить часть флота у побережья Кушета. В гостях у Делоне он бахвалился своей хитростью, но мне адмирал достаточно нравился, чтобы закрыть глаза на его громогласное самодовольство. Делоне дважды вызывали ко двору, но с нами он сведениями не делился.
От д’Эскобара не приходило никаких вестей, и не было слухов о Вальдемаре Благословенном. На границе Камлаха сохранялось спокойствие, причем настолько полное, что принц Бодуэн устал попусту искать славы в горах и начал проводить время то при королевском дворе, то в родной Аззали. Между тем его отец, герцог де Тревальон, рассорился с королем. Аззаль обладала небольшим, но мощным собственным флотом, и герцог обиделся, что король доверил разведку не ему, а Квинтилию Руссу.
Его недовольство казалось вполне оправданным, поскольку от Аззали было считай рукой подать до Альбы, а адмиралу пришлось две недели плыть туда вокруг Арагонского полуострова. Герцог, разумеется, прекрасно понимал, что совместный морской поход укрепил связи с арагонским королевским домом, но Квинтилий Русс никаким боком не принадлежал к королевской семье, и это уязвляло гордость де Тревальона.
Не знаю, крылась ли причина возвышения адмирала в недоверии короля к зятю. Но ясно как день, что король не доверял сестре, чересчур явно радеющей за своего сына, и был слишком мудр, чтобы упустить оказию и не подорвать могущество зарвавшейся Львицы Аззали, одновременно прибавив себе политического веса.
Все это и многое другое я слышала и мотала на ус – представьте, Делоне и Каспар Тревальон как-то раз даже повздорили из-за ссоры между домами Курселей и Тревальонов, – но в то время эти события слабо занимали мой ум. Я была молода и красива и могла выбирать поклонников из числа потомков Элуа. Сказав, что высшее общество не вскружило мне голову, я бы солгала. Есть упоительная власть в том, чтобы своевольно привечать и отвергать соискателей моих талантов, и я научилась грамотно с ней управляться. Три раза подряд я отклоняла предложения Хильдерика д’Эссо, причем на третьем отказе даже Делоне усомнился в мудрости моего решения, но в этих делах я стала настоящей искусницей. Когда я наконец приняла четвертое – и последнее, как предупредил слуга лорда – предложение, накопившаяся ярость д’Эссо проявилась поистине чудовищно.
Именно в ту ночь он обжег меня раскаленной кочергой.
И в ту же самую ночь выдал имя своего покровителя.
Конечно же, покровители есть не только у служителей Наамах; в высшем обществе практически каждый или протежирует кому-то, или прибегает к поддержке сильной руки. Различаются только услуги. Кстати, Делоне я любила еще и за то, что из всех моих знакомых он был одним из немногих по-настоящему свободных от сложившейся системы. Полагаю, эта же особенность явилась одной из причин ненависти к нему лорда д’Эссо.
Вторая причина стала ясна, когда я услышала ненароком оброненное лордом имя. Каждое наше свидание Хильдерик д’Эссо увлеченно выпытывал у меня умыслы Делоне. Солен Бельфур изыскивала миллион причин, чтобы терзать меня, а д’Эссо довольствовался одной-единственной: Делоне.
Пустив в ход кочергу, лорд мигом сообразил, что зашел слишком далеко. Я висела на веревках, прижимаясь к столь любимому им Х-образному кресту, и старалась удержаться в сознании. В тот момент я представляла, как наставник отругает меня за то, что я так и не произнесла свой
сигнал
. Но по правде, я просто до конца не верила, что д’Эссо на это пойдет. Однако, разъярясь, он таки прижал раскаленную кочергу к внутренней стороне моего бедра, и я утонула в запахе собственной горелой плоти. Когда мучитель дернул железяку назад, она разорвала кожу, пристав к ожогу.
В этой пытке не было никакого удовольствия – во всяком случае, для не
ангуиссетты
. От пронзившей боли мое тело натянулось струной арфы, которую щиплют пиццикато, и за сомкнутыми веками глаза заволокла алая пелена. Я была одновременно и вне этой пелены, и внутри ее, была одновременно и вибрирующей струной, и высокой отчаянной нотой – нотой чистейшей красоты, исторгнутой из глубин страдания. Из пульсирующего алого тумана до меня доносилось, как где-то вдалеке д’Эссо взволнованно кричит и бьет меня по щекам. Оттуда же послышался металлический лязг, и я поняла, что лорд в ужасе отшвырнул свою кочергу.
– Федра, Федра, отзовись! О, ради Благословенного Элуа, отзовись, детка! – в его голосе слышались тревога и забота; никогда прежде он не звучал столь искренне. Д'Эссо охлопывал меня и гладил с грубоватой нежностью, бормоча себе под нос: – Баркель л’Анвер оторвет мне голову, если Делоне предъявит обвинение… Федра, деточка, очнись, скажи, что с тобой все хорошо, это ведь просто ожог…
Не в силах пока поднять голову, я открыла глаза, и алая пелена рассеялась, полностью исчезнув из правого глаза и чуть-чуть задержавшись на пятнышке в левом. Увидев, как мои ресницы дернулись, Хильдерик д’Эссо испустил возглас облегчения, развязал путы и снял мое обмякшее тело с креста. Баюкая меня на руках посреди трофейной комнаты, он крикнул, чтобы привели врача.
В тот момент я поняла, что д’Эссо у меня на крючке.
* * * * *
Как я и ожидала, Делоне не одобрил произошедшего, хотя непосредственно после моего возвращения удержался от комментариев. Он велел уложить меня в постель и привел доктора-иешуита, чтобы тот меня выхаживал. Хотя иешуитов изгнали из многих стран, в Земле Ангелов их всегда привечали, поскольку Благословенный Элуа родился от крови Иешуа. Доктор выглядел мрачно – похоронное выражение лица и длинные вьющиеся бакенбарды, традиционные для его народа, – но касался меня очень ласково, и мне действительно стало легче, когда он нанес на ожог обеззараживающую мазь и перебинтовал бедро. Я даже улыбнулась, увидев, что ему неловко касаться меня в столь интимных местах.
– Через два дня явлюсь ее осмотреть, – с акцентом обратился он к Делоне на до смешного чопорном ангелийском. – Но прошу вас завтра в обязательном порядке обследовать рану и, если учуете омертвение тканей, без промедления послать за мной.
Делоне кивнул и поблагодарил его, затем вежливо подождал, пока доктора не проводили из комнаты. Только потом наставник обратил на меня бесстрастный взгляд и поднял брови.
– Надеюсь, это того стоило, – отрывисто произнес он.
Я не обиделась, поскольку понимала, что он резок исключительно из любви ко мне.
– Оценивать вам, милорд… – Я заерзала в постели, поправляя подушки, чтобы сесть поудобнее, и Делоне, тихо выругавшись, помог мне: его нежные, заботливые движения контрастировали с суровым голосом.
– Ладно, – сказал он, не в силах удержаться от искорок смеха в глазах при виде моего лукавства. – Внизу скопилась целая гора подарков от Хильдерика д’Эссо, которыми он, очевидно, надеется искупить свою вину, и, если не прекратит и дальше слать подношения, то следующим может стать упряжка волов, а то и «Потерянная книга Разиэля». Так ради каких ценных сведений стоило превращаться в паленый бараний бок?
Довольная тем, что все его внимание поглощено мной, я откинулась на подушки и прямо выложила:
– Хильдерик д’Эссо держит ответ перед Баркелем л’Анвером.
Смотреть в лицо Делоне в ту секунду было сродни любованию грозой на горизонте. Герцог Баркель л’Анвер приходился родным братом давно покойной Изабель.
– Значит, д’Эссо – агент Дома Анверов… – подумал вслух Делоне. – А я-то гадал, кто же подливает масла в этот огонь. Должно быть, именно д’Эссо стоял за назначением л’Анвера в Халифат. Ты ничего ему не сказала?
Брошенный на меня взгляд был быстрым и пронзительным.
– Милорд! – запротестовала я, выпрямляясь и тут же морщась от боли.
– Федра, прости. – Изменившись в лице, Делоне встал на колени у моей постели и взял меня за руку. – Новость, что ты мне принесла, – бесценная жемчужина, несомненно, но даже она не стоила той боли, что тебе пришлось вытерпеть. Обещай, что в следующий раз произнесешь
сигнал
.
– Милорд, я такая, какая есть, и именно поэтому вы купили мой туар, – разумно заметила я. – Но, если по правде, я не думала, что он пустит кочергу в ход. – Увидев, что Делоне немного успокоился, я воспользовалась преимуществом момента: – Милорд, а кем была для вас Изабель л’Анвер, раз ее ненависть преследует вас даже из могилы?
Рассчитывая, что сумею подловить наставника в минуту слабости, я ошиблась; лицо Делоне вновь посуровело, приняв столь любимый мной строгий вид.
– Федра, мы уже не раз об этом говорили; поверь, для тебя лучше не знать, почему я поступаю так, как поступаю. Запомни мои слова: если Хильдерик д’Эссо решит, что тебе и впрямь что-то обо мне известно, то, сокрушая твое молчание, он станет обращаться с тобой отнюдь не так бережно, как до сих пор, хотя бережностью он и в обычном состоянии, как знаешь, не отличается.
Засим Делоне поцеловал меня в лоб и ушел, пожелав спокойной ночи и скорейшего выздоровления.
* * * * *
К счастью, благодаря Стреле Кушиэля моя плоть исцелялась быстро. Вернувшись, доктор-иешуит объявил, что уродливый ожог чист от заражения, и выдал Делоне бальзам, целебные свойства которого помогали нарастать новой коже и предотвращали образование шрама. В Доме Валерианы я видела посвященных, исполосованных рубцами от бичевания, но для себя такое уродство считала недопустимым. Делоне всегда держал наготове запас разнообразных мазей и кремов для обработки моих ран; хотя, по моему опыту, ни одно средство не врачевало столь успешно, как бальзам иешуита.
Не имея пока возможности заниматься своим искусством, я проводила время с Гиацинтом.
Мое положение изменилось, но Гиацинт тоже не сидел на месте. Он наконец убедил мать расстаться с частью заработанного тяжким трудом золота и, пополнив собственные накопления, приобрел дом на рю Куполь. Пусть не больше прежнего и столь же убогий, зато этот дом был их собственным. Гиацинт с матерью жили, как привыкли, на первом этаже, а верхние комнаты сдавали бесчисленным тсыганским семьям, которые проезжали через город с лошадиными ярмарками и балаганами, следующими по торговым путям.
Прорицательница постарела и ссохлась, но яростный блеск ее глубоко посаженных глаз не потускнел. Я отмечала, как уважали ее кочующие тсыгане, и также видела, что они избегали Гиацинта, хотя с ним я эту тему не затрагивала. Среди тсыган он был презираемым полукровкой-ангелийцем, а среди ангелийцев – таинственным Принцем Странников, и жители Сеней Ночи продолжали платить ему звонкой монетой за гадание по руке.
Однако Гиацинт не оставил мечту найти народ своей матери и потребовать причитающееся ему по праву рождения; но тсыгане, проезжавшие через Город и ненадолго задерживавшиеся в его стенах, происходили из других племен. Родной народ Гиацинта являлся сюда только раз, – рассказывал он со слов матери, – когда и потерял прекраснейшую из своих дочерей, павшую жертвой коварного ангелийского соблазнителя. Теперь же в ворота Города въезжали только беднейшие таборы, а цвет тсыганской знати странствовал по разным землям, следуя
Лунго Дром
, длинному вольному пути.
Так думал Гиацинт, и не мне было его разубеждать; возможно, он на самом деле не обманывался. Тогда он казался весьма довольным своим не подвергаемым сомнению статусом Принца Странников в Сенях Ночи, и я радовалась его довольству, потому что Гиацинт был моим другом. Но я так и не призналась ему, что выбрала его имя своим охранительным
сигналом
. При всей моей любви к Гиацинту я бы не вынесла, задери он нос еще выше.
– Значит, Хильдерик д’Эссо в кармане у л’Анвера, – протянул Гиацинт, когда я поделилась с ним последними событиями, и присвистнул сквозь зубы. – Да, это интересная новость, Федра. И что по этому поводу думает твой Делоне?
– Ничего, – скривилась я. – Старея, он становится все более скрытным и упорно притворяется, будто защищает нас, держа в неведении. Хотя иногда мне кажется, что с Алкуином он откровеннее, чем со мной.
Мы сидели за кухонным столом. Я сбросила свою драгоценную
сангровую
накидку, которую тогда носила постоянно, – в кухне было душно и пахло тушеной капустой. Мать Гиацинта хлопотала у очага, бурча себе под нос и не обращая на нас внимания. Такие посиделки были приятным обыкновением в моей тогдашней жизни. Гиацинт улыбнулся и подбросил в воздух серебряную монетку, одной рукой поймал ее, прокатил по костяшкам пальцев и заставил исчезнуть. Его научил этому трюку уличный фокусник в обмен на двухнедельный постой.
– Ты ревнуешь.
– Нет, – ответила я и тут же поправилась: – Да, возможно.
– Он спит с мальчишкой?
– Нет! – воскликнула я, обиженная и этим предположением, и словом «мальчишка» из уст Гиацинта, тогда как Алкуин был не намного младше его. – Делоне бы так не поступил!
Гиацинт пожал плечами.
– Но тебе все равно не стоит сбрасывать со счетов такую возможность. Ха! Поступи так Делоне с тобой, ты бы мигом расхвасталась.
– Речь не обо мне. – Я помрачнела, осознав отсутствие перспектив в этом направлении. – Нет, с Алкуином учитель чувствует себя свободнее, потому что считает его поклонников не такими опасными, как моих, – или хотя бы более умеренными в применении силы. В любом случае они на пару вращаются в центре политической жизни с того дня, как Делоне водил Алкуина ко двору, чтобы тот изображал писца. Хотя не вижу в том пользы теперь, когда круарх убит, а его трон занят узурпатором.
Мать Гиацинта у очага забормотала громче.
До тех пор Гиацинт не обращал внимания на ее зловещее ворчание, но вдруг сосредоточился, словно гончая, взявшая след.
– Что такое, мама?
Она снова неразборчиво пробубнила какую-то фразу, повернулась к нам и махнула черпаком. Помню, как она подняла вверх палец, и я неожиданно испугалась.
– Слушай внимательно, – зловеще пророкотала она. – Не пренебрегай Куллах Горрьим.
Я глянула на Гиацинта, но тот лишь моргнул.
– Не понял? – осторожно обратился он к матери.
Та передернулась и опустила черпак, проведя другой рукой по глазам. Ее лицо выглядело посеревшим и старым.
– И я не поняла, – еле слышно призналась она.
– Черный кабан. – Я кашлянула, охваченная странным ощущением откровения. Тсыгане уставились на меня. – Это на круитском языке, мадам, те непонятные слова, что вы сказали. – Я так долго притворялась невеждой перед гостями, что было неловко признаваться в своих познаниях. – Не пренебрегай черным кабаном.
– Что ж, хорошо. – Ее лицо прояснилось и вновь обрело привычный хмурый вид. Гадалка упрямо выдвинула вперед подбородок, бросая вызов и мне, и моей образованности, и даже сангровой накидке. – Пусть будет по-твоему, девочка. Не пренебрегай черным кабаном.
Таким было второе пророчество, дарованное мне бесплатно матерью Принца Странников и моего единственного друга; и насколько первое было ясным, настолько второе – туманным. Я снова бросила взгляд на Гиацинта, который лишь развел руками и покачал головой. Кем бы ни был тот черный кабан, Гиацинт знал о нем не больше моего.
Вернувшись домой, я рассказала о знаменательном происшествии Делоне, который целый день провел на примерке нового гардероба. Так как он терпеть не мог тратить время на портных, то вернулся в дурном настроении и отмахнулся от моих слов.
– Кому как не тебе знать, что все эти тсыганские гадания просто надувательство, – отрезал он.
Я ответила немигающим взглядом.
– У нее действительно есть дар. Я сама видела. Милорд, она не хотела солгать мне, равно как и в прошлый раз, когда сказала, что я буду горевать в день, когда раскрою вашу тайну.
– Она… – Делоне осекся. – Она так сказала?
– Да, милорд.
Алкуин поднес кувшин, чтобы наполнить вином бокал наставника. Волосы, подобные лунному свету, при наклоне упали на лицо, и наш покровитель рассеянно пропустил одну блестящую прядь сквозь пальцы, глядя на огонек масляной лампы.
– Милорд, – тихо произнес Алкуин, выпрямляясь. – Помните, я говорил вам о перешептываниях в альбанской делегации? Сестре круарха было видение о серебряном лебеде и черном кабане.
– Но кто… – Делоне изменился в лице. – Алкуин, завтра с утра отправь гонца к Телезис де Морне. Пусть передаст, что я прошу ее о встрече.
– Как пожелаете, милорд.
Глава 20
Что интересного Делоне удалось выведать у Телезис де Морне, я так и не узнала; точнее, кое-какие подробности до меня дошли, но много позже, когда уже не имели значения. Возможно, я затаила бы обиду на скрытность учителя, если бы для меня собственные интересы на тот момент не перевешивали все его интриги.
Мелисанда Шахризай устраивала праздник в честь дня рождения принца Бодуэна. Она на всю ночь купила гостеприимство Дома Кактуса, и мы тоже значились в числе приглашенных – все трое.
Я не забыла обещание, данное Мелисандой при нашей последней встрече, равно как и ее слова при первой. «Ты ведь хочешь служить Наамах, не так ли, дитя?» Неважно, что с тех пор у меня перебывало множество поклонников – ни один из них не умел превратить мои колени в желе одним взглядом.
Кстати, Мелисанда была баснословно богата. Дом Шахризаев из века в век неизменно процветал, а вдобавок ей достались немалые наследства от двух покойных мужей. Возможно, если бы не темные слухи об обстоятельствах тех смертей, Лионетта де Тревальон и сочла бы Мелисанду подходящей кандидатурой в невестки, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Из всего, что я о ней слышала, Львица Аззали не казалась женщиной, способной мирно ужиться с равной соперницей.
Со своей стороны, я не верила, будто Мелисанда Шахризай и впрямь убила кого-то из своих мужей. Оба они были очень-очень богатыми и очень-очень старыми, так что ей вряд ли потребовалось как-то ускорять естественный ход событий. Хотя в первый раз она стала женой в шестнадцать, а во второй – в девятнадцать, полагаю, и в юности Мелисанда обладала той же натурой и отличалась не меньшей расчетливостью, чем при нашей первой встрече; а женщина, с которой я познакомилась, была слишком умна, чтобы идти на ненужный риск ради скорейшего обогащения.
Да, тогда я еще не знала, насколько умело она загребает для себя жар чужими руками.
Как бы там ни было, Мелисанда, овдовев, озолотилась, и Город бурлил слухами о грядущем праздновании дня рождения Бодуэна де Тревальона.
Приглашения, начертанные золотыми чернилами на плотной надушенной веленевой бумаге, доставлялись адресатам как знаки высочайшего отличия. Общество полнилось сплетнями о счастливых избранниках и жалких париях, не дождавшихся вожделенного конверта.
Мелисанда лично вручила нам приглашение, вплыв в особняк Делоне в облаке того же нежного аромата, которым благоухала карточка. Делоне, изучив послание, приподнял брови.
– Непременно с моими подопечными? – он подчеркнул вопросительную интонацию. – Надеюсь, ты понимаешь, что Федра и Алкуин не входят в перечень оплаченных тобой услуг Дома Кактуса, Мелисанда.
Она вскинула подбородок и мелодично рассмеялась, демонстрируя изящное горло.
– Я предвидела, что ты так подумаешь, Анафиэль, потому и пришла пригласить вас лично и рассеять возможное недопонимание. Да, разумеется, я не рассчитываю на их услуги. Просто желаю украсить мой бал, а каждый из твоих юных учеников, по-моему, намного интереснее любого из придворных.
– Но ведь это праздник для Бодуэна, не так ли? Значит, во главе угла должны быть его интересы.
Мелисанда не ответила на колкость, а только лукаво глянула на Делоне из-под ресниц и примирительно улыбнулась.
– Конечно же, праздник для Бодуэна, но хозяйка там я, Анафиэль. Ты наверняка изучил меня достаточно хорошо, чтобы не питать сомнений по этому поводу.
Делоне провел подушечкой пальца по краю карточки и тоже улыбнулся.
– В своем стремлении завоевать сына Львицы Аззали, столь откровенно отодвигая ее в сторону, ты выходишь за рамки, Мелисанда. Эта женщина – страшный враг.
– О, дорогой мой осторожный умник, всегда и всюду ищущий знаний, – пропела Мелисанда, накрывая ладонью руку Делоне и берясь за приглашение. – Если ты не хочешь удостоить меня вашим присутствием…
– Нет. – Качая головой, он улыбнулся и отступил на шаг, не выпустив карточку из пальцев. – Будь уверена, мы придем.
– Ах, рада это слышать. – Мелисанда присела в шутливом книксене и развернулась к двери. Заметив в тени меня, она послала мне воздушный поцелуй и вышла. Делоне же при виде меня нахмурился. Не представляю, что в тот момент было написано на моем лице.
– Что бы там ни случилось, – произнес Делоне, – держи глаза и уши открытыми, Федра, и Алкуина предупреди о том же. Мелисанда Шахризай ничего не делает просто так, а ее нынешний мотив мне непонятен и, следовательно, подозрителен. – Его лицо еще больше омрачилось. – Что ж, придется снова посылать за портным, – добавил он, явно не радуясь этой перспективе.
Безотносительно к своим опасениям, Делоне приложил все усилия, чтобы мы произвели достойное впечатление на гостей Бодуэна и Мелисанды. Учитывая изысканный вкус учителя, удивительно, что ему никогда не хватало терпения безропотно выдержать весь процесс подгонки костюма, но конечный результат, уж поверьте, от этого нисколько не страдал. Итак, Алкуин блистал в темно-синем бархате, как луна среди облаков, сам Делоне нарядился в сдержанные янтарные цвета, отчего со своими рыжевато-коричневыми волосами и шафрановыми вставками на рукавах стал похож на осенний пир, а на мое платье был куплен еще один отрез драгоценного
сангра
. Хотя вырез на спине скроили не таким глубоким, как мне бы хотелось, – для Служителя Наамах считалось неприличным обнажать незаконченный туар, – зато спереди декольте было достаточно глубоким, чтобы демонстрировать в ложбинке между грудей рубиновый кулон, подаренный Хильдериком д’Эссо.
Я не заглядывала в Дом Кактуса с того дня, как Делоне принял меня под свою опеку, и возвращаться туда казалось странным. Кроме самого первого раза, когда мама привела меня за руку, в дальнейшем меня туда привозили позорно переброшенной через седельную луку гвардейца. И вот показался такой знакомый, шумный, ярко освещенный особняк за коваными воротами. Меня передернуло, когда мы подъехали к крыльцу и Делоне вышел из экипажа.
– Все хорошо? – шепотом спросил Алкуин, наклоняясь, чтобы взять меня за руку. На его лице отражалось только ласковое беспокойство, и мне стало стыдно за все те разы, что я ревновала к нему Делоне.
– Я в порядке. – Я пожала ладонь товарища, подобрала юбки и последовала за наставником.
Празднование дня рождения принца Бодуэна уже шло полным ходом. По летней поре почти все двери стояли нараспашку. Я, прожившая в Доме Кактуса шесть лет, никогда не видела такого роскошного приема. Бесчисленные вазы с розами, гелиотропами и лавандой разливали в воздухе дивный аромат. В нишах играли музыканты, а по углам ласкались и вздыхали воспламенившиеся любовники. Всем посвященным Дома Кактуса было заплачено за целую ночь, чтобы ни один гость не получал отказа.
Мысль об этом пронеслась в голове, и меня накрыло волной завистливого возбуждения. Ах, как заманчиво было бы оказаться в таком вот положении: купленной на всю ночь, доступной каждому, кто поманит пальцем! Я почти пожалела, что не стала посвященной Дома Кактуса.
А потом вспомнила, что пришла сюда в качестве гостьи, и призадумалась.
Нас провели в Большой Зал, украшенный и освещенный не хуже, чем на Средизимнем маскараде. Множество людей в великолепных нарядах уже вовсю развлекались, и в зале царила атмосфера смеха и веселья, поддерживаемая музыкальным аккомпанементом и гармонией приятных ароматов. Красивые ученики обоих полов разносили еду и напитки. Ливрейный лакей объявил наши имена, и красивый блондин в цветах Дома Кактуса грациозно выскользнул из толпы и приблизился к нам.
– Федра, – поприветствовал он и поцеловал меня в щеку. – Добро пожаловать. Добро пожаловать снова. – Джарет Моран слегка постарел, но казался все тем же. Я удивленно моргнула, разглядев у него на шее цепь дуэйна с печатью Дома Кактуса. Улыбаясь, Джарет повернулся к Делоне: – Милорд Делоне, рад вас видеть. Добро пожаловать. А вы, наверное, Алкуин но Делоне. – Он пожал Алкуину руку, но коротко, заметив настороженность в темных глазах нового знакомого. Я уже и забыла об изысканной любезности Двора Ночи, вернее, мне никогда не доводилось бывать привечаемой стороной. – Добро пожаловать.
– Ду… – начала я, но тут же исправилась: – Прежняя дуэйна?..
Джарет помрачнел, но мне было ясно, что его печаль фальшива.
– Увы, вот уже семь лет, как она скончалась, Федра. Отошла мирно, во сне. – Он коснулся своей цепи. – С тех пор я здесь управляюсь.
– Жаль, – пробормотала я, неожиданно приуныв. Какой бы строгой ни была дуэйна, но ведь она – часть моего детства. – Уверена, вы стали ей достойным преемником.
– Стараюсь по мере возможности, – ласково улыбнулся Джарет. – Помнишь Сурию? Теперь она моя заместительница.
– Идем, – обратился Делоне к Алкуину, кивая в глубину Большого Зала. – Пообщаемся с гостями, дорогой; уверен, Федре и дуэйну найдется что обсудить.
Я смотрела вслед моим мужчинам, пока они не затерялись в толпе. В дальнем конце зала на помосте возвышался стол, накрытый для принца Бодуэна и его особо приближенных. Сурия тоже была среди избранных, и принц кормил ее с руки. Мелисанда Шахризай выглядела вполне довольной.
– Помню, как она выступила Королевой Зимы.
– Это значительно повысило ее статус. – Любезный тон Джарета сменился прагматичным, более подходящим разговору посвященного с посвященной. – Люди все еще вспоминают ту историю на каждом Средизимнем маскараде. Выбрав кого другого, я бы попросту сглупил.
Что ж, глупцом Джарет никогда не был.
– Конечно, – согласилась я, – вы сделали правильный выбор. – Даже на расстоянии я видела, что хрупкая красота Сурии находится в самом расцвете, но под нежным внешним лоском не проглядывала та скрытая сталь, которая позволяла некоторым посвященным достойно пережить утрату мимолетного цветения юности. Жаль, но вряд ли Сурии когда-нибудь удастся стать дуэйной. – Она всегда была добра ко мне.
– Надеюсь, у тебя сохранились и другие приятные воспоминания о Доме Кактуса, Федра.
Глянув в голубые глаза Джарета, я поняла, что для него это действительно имеет значение: теперь в определенных кругах мое слово могло бросить тень на репутацию вверенного ему Дома.
– Да, – честно призналась я. – Даже не будучи его частью, я не чувствовала себя отверженной, а того сурового обращения, которое изредка мне доставалось, целиком и полностью заслуживала и, – я лукаво улыбнулась, – вполне им наслаждалась. – Джарет покраснел: в Доме Кактуса считалось признаком особой деликатности рассматривать как нескромность проявления сильных страстей.– Здесь я получила самое изысканное воспитание из всех возможных, – добавила я. – Оно заложило благие основы, и я могу отозваться о проведенном здесь времени исключительно в хвалебном ключе.
– Приятно слышать, – кивнул дуэйн, вновь обретая апломб, и поклонился мне. – Мы гордимся тем, что воспитали тебя, Федра. – Из кармана жилета он достал медальон Дома Кактуса. – Пожалуйста, прими этот знак и запомни, что тебе здесь всегда рады.
Я приняла медальон и от души поблагодарила. Джарет улыбнулся:
– Приятного вечера. Нечасто служительнице Наамах выпадает повеселиться в роли гостьи.
С этими словами он плавно отошел, направившись поприветствовать новоприбывших гостей. Ни Делоне, ни Алкуина не было видно, но они наверняка пробирались к помосту, и я поспешила вдогонку. Неприлично подопечной Делоне отсутствовать, когда ее покровитель воздает почтение принцу. Я не утратила способности аккуратно просачиваться сквозь толпу, только приходилось напоминать себе, что смотреть строго в пол теперь необязательно. По старой памяти здесь я казалась себе недозволенно дерзкой, взглядывая в лицо гостям.
Да, было странно снова очутиться в Доме Кактуса.
Горстка поздравителей собралась у помоста в ожидании своей очереди пожелать принцу счастливого дня рождения, среди них я и нашла Делоне с Алкуином. Как обычно, Делоне отличало степенное созерцательное спокойствие, помогавшее ему держаться с большим достоинством, нежели окружающие.
На помосте же царило что угодно, только не достоинство. Принц Бодуэн – уже не тот буйный выпивоха, каким я впервые увидела его в этом зале, – не утратил ни пригожества, ни озорного огонька в серых, как штормовое море, глазах. Он одной рукой держал милую Сурию у себя на коленях.
Посвященные Дома Кактуса не привыкли к столь неуважительному обращению; если праздник изначально задумывался бесцеремонным, Мелисанде следовало бы заключить договор с Орхидеей или Жасмином. Хозяйка торжества восседала по правую руку от Бодуэна, и я заметила, что стеснение заместительницы дуэйна ее забавляет. Выбор оплота деликатности для буйной вечеринки, очевидно, был преднамеренным.
Двоим охранителям Бодуэна, сыновьям весьма родовитых лордов, позволили сидеть за его столом. Один из них, следуя примеру принца, притянул к себе на колени безропотную посвященную. За спиной второго стоял мальчик и наполнял его бокал вином.
– Так-так. – Бодуэн развалился на кресле и из-за спины Сурии оглядел Делоне, когда подошла наша очередь взобраться на помост. – Милорд Анафиэль Делоне! Надеюсь, вы уже помирились с моим братом по оружию графом де Фурсэ. Бедняга, у него так мало друзей. Идите-ка сюда, покажите, что вы для меня приготовили? Очаровательную парочку постельничих?
– Мой принц восхитительно остроумен! – плавно поклонился Делоне, за его спиной мы с Алкуином последовали примеру. – Со мной Алкуин и Федра но Делоне, мои подопечные. Примите наши искренние поздравления с днем вашего рождения. – Учитель повернулся к Алкуину, который держал наготове припасенный подарок: филигранный серебряный футляр с благоуханной амброй. Делоне взял коробочку и с очередным изящным поклоном вручил принцу.
– Мило. – Бодуэн повертел футляр и понюхал его, затем потряс подарком у уха Сурии. Внутри изящной вещицы нежно зазвенел колокольчик. – Очень мило. Что ж, наслаждайтесь моим праздником, Анафиэль, и вы, и ваши маленькие шалуны. Клянусь, моя мать говорила о вас истинную правду! Только вам хватило ума прийти в бордель со своими шлюхами, милорд.
Выражение лица Делоне ничуть не изменилось, но Алкуин покраснел – приток крови был ясно заметен под его светлой кожей. В ту же секунду один из стражников принца – не обремененный спутницей – воскликнул:
