Текст книги "Редкий дар (ЛП)"
Автор книги: Жаклин Кэри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Среди ветвей вспархивали птицы и редкие летучие мыши. Приближение ночи обесцвечивало алые анемоны в наших руках. Земля под босыми ступнями была влажной.
И снова я позволила Гиацинту пойти первым, но на этот раз, кладя жертву на алтарь, ничего не сказала. Элуа всеведущий и всепрощающий, он зрит прямо в сердце. Я коснулась мраморных пальцев протянутой руки Благословенного, опустилась на колени и положила букет к его ногам. Нагнувшись, прижалась губами к прохладной каменной ступне и почувствовала, как на душу нисходит покой. Не знаю, долго ли я впитывала утешение. Наконец жрец Элуа положил руки мне на плечи, прося меня встать. Я обернулась – он смотрел на меня с неизменной нежной улыбкой. В сострадательном взгляде я видела понимание и принятие всего, чем я была.
– Стрела Кушиэля, – пробормотал жрец, гладя меня по голове, – и Служительница Наамах. Да пребудет с тобой благословение Элуа, дитя.
Хотя Гиацинт ждал меня в рощице чуть поодаль, я снова преклонила колени, взяла ладони жреца и поочередно их поцеловала. Он позволил мне выразить почтение, а потом снова помог подняться.
– Люби по воле своей, и Элуа направит тебя на путь истинный, неважно, сколь долог он будет. Иди с благословением.
И я пошла, благодарная за успокоение. После принесения жертвы на душе стало гораздо легче.
– Спасибо, – сказала я заждавшемуся Гиацинту.
Он с любопытством посмотрел на меня:
– За что?
– За то, что поделился со мной подношением, – пояснила я, пока мы забирали обувь у служки-привратника. А когда Гиацинт натягивал сапоги, не удержалась и поцеловала его в щеку. – За то, что ты мой друг.
– Ха! Поклонников у тебя десятки. – Гиацинт потянул вверх голенище и улыбнулся мне. – Но наверняка мало кто решится объявить себя другом
ангуиссетты
Делоне.
Чистая правда, но я все равно шлепнула Гиацинта по плечу, и мы покинули храм так же, как и пришли туда, – переругиваясь. И в душах, и в кошельках у нас заметно полегчало. Конюх храмовых конюшен привел наших лошадей, и в приподнятом настроении мы направились в сторону Сеней Ночи, петляя по переулкам в тщетных попытках ускользнуть от Ги, невидимого и неотвязного.
Сбрасывая с хвоста Ги, мы столкнулись с Шахризаями.
Мы выехали на базарную площадь. Гиацинт заметил гостей из Кушета первым и резко остановил лошадь, натянув поводья. Я последовала его примеру и посмотрела вперед.
Окруженные несущими факелы слугами, Шахризаи в черно-золотой парче сплоченной группой двигались в сторону Моннуи и с кушелинским акцентом пели, взмахивая кнутами и бичами. Женщины ехали с распущенными волосами, а мужчины заплели свои в множество косичек, которые словно цепи обрамляли бледные благородные лица. Уже совсем стемнело, и свет факелов мерцал на иссиня-черных волосах всадников и на золотом шитье их плащей. Глянув на кавалькаду из-за шеи гнедой лошади Гиацинта, я мигом высмотрела в толпе Мелисанду.
Нас словно соединила невидимая нить: Мелисанда сцепилась со мной глазами и вскинула руку, останавливая свою компанию.
– Федра но Делоне, – удивленно окликнула она. – Какая приятная встреча! Поедешь с нами в Дом Валерианы?
Не знаю, что бы я ответила, но тут Гиацинт тронул свою гнедую и вклинился между мной и Мелисандой.
– Сегодня Федра со мной, – сдавленным голосом возразил он.
Мелисанда рассмеялась, и прочие Шахризаи вторили ей – высокие и совершенные, братья и кузины. Пусть я не знала их в лицо, но благодаря долгим урокам Делоне помнила имена: Табор, Сакрифант, Персия, Мармион, Фаншон. Все они были прекрасны как на подбор, но никто не мог тягаться очарованием с моей мучительницей.
– Значит, ты и есть ее маленький дружок, – протянула Мелисанда, изучающе разглядывая Гиацинта. – Тот самый, кого иногда величают Принцем Странников. Хотя мне доподлинно известно, что ты никогда не покидал городских стен. Кстати, если я позолочу тебе руку, возьмешься предсказать мне будущее, тсыган?
Шахризаи вновь расхохотались. Я заметила, что спина Гиацинта одеревенела, а лица его мне не было видно. И когда он заговорил, я узнала интонации, которые прежде слышала только от его матери.
– Что ж, на будущее запомни мои слова, Вечерняя Звезда, – холодно произнес он после вежливого кивка. В изменившемся голосе угадывалось эхо
дромонда
. – Тот, кто покорствует, не всегда слаб. Выбирай с умом, кого приневолить.
Если до этого я самую малость сомневалась, что Мелисанда Шахризай – воплощенная опасность, в ту ночь я совершенно в этом уверилась, когда она единственная из черно-золотых не засмеялась, а задумчиво сузила глаза.
– Неужели я услышала совет от тсыгана, не позолотив ему руку? Это и правда нечто небывалое. Мармион, рассчитайся, не желаю долга перед ним.
Так одно бледное лицо обрело имя; младший брат или кузен, догадалась я, когда юноша быстро и охотно повиновался, достав из кошеля золотой и бросив его Гиацинту. Монета блеснула в свете факелов, Гиацинт ловко поймал ее, раскланялся и сунул добычу в кошель.
– Благодарствую, о Вечерняя Звезда, – сказал он обычным елейным тоном Принца Странников.
Мелисанда усмехнулась.
– Твои друзья не перестают удивлять меня своей честностью, – бросила она мне. Я промолчала. Кто-то отдал приказ слугам, и Шахризаи, возобновив пение, поехали своей дорогой. Мелисанда двинулась вместе со своими, но внезапно поворотила лошадь. – Знаешь, Бодуэн де Тревальон… ты ведь оплакиваешь его… по-своему, – она снова заглянула мне в глаза. – Поверь, я тоже – по-своему.
Я кивнула, радуясь, что между нами стоит Гиацинт. Мелисанда слегка улыбнулась и, пришпорив скакуна, с легкостью нагнала родичей.
Гиацинт протяжно выдохнул и отбросил с лица черные кудри.
– Это и есть алмаз Дома Шахризаев, да?
– Ты призвал для нее
дромонд
, не зная, кто перед тобой? – Моя спокойная кобылка тряхнула головой; я опустила глаза и увидела, что мои сжимающие повод руки дрожат.
– Будущее человека знает его имя, и неважно, знакомо ли оно прорицателю, – рассеянно ответил Гиацинт. – Так это была Мелисанда Шахризай, да? Я слышал о ней много песен.
– Что бы тебе не пели, все это правда, но лишь малая часть правды. – Я смотрела, как кавалькада втягивается за угол. – Гораздо любопытнее, что она знала, кто ты, а ведь про тебя не поют песен, Гиацинт.
В темноте мелькнули его белые зубы.
– Вообще-то, поют. Слышала, к примеру, ту, что сочинил Фаниэль Дуарте? О Принце Странников и богатой графине? В «Петушке» ее очень любят. Но я понял, о чем ты. – Гиацинт пожал плечами. – Мелисанда дружит с Делоне, так может, это он ей про меня говорил. Да без разницы, откуда, главное, она меня знает – возлюбленная принца питает ко мне интерес, во как! Тебе-то, небось, ее внимание тоже приятно.
– Ей интересны в первую очередь интриги Делоне, – прошептала я. – Что до всего остального, она потомок Кушиэля, и его метка у нее в крови, как у меня в глазу.
– Да, вас сразу видно, – сухо кивнул Гиацинт. – Только кушелины отправляются скорбеть в Дом Валерианы, и только тебе может захотеться с ними туда поехать.
– Я не…
– Она бы не поехала, – донесся из темноты за спиной третий голос, негромкий и бесстрастный. Я повернулась в седле и увидела у стены Ги, пешего, со сложенными на животе руками. Он приподнял брови, глядя на меня. – Я уверен, что ты не предала бы доверие лорда Делоне, а, Федра?
– Я думала, ты верхом… – пролепетала я, не зная, что еще сказать.
– Да вы же еле плететесь, – фыркнул Ги. – Проще пешком. Хотя у тебя неплохо получается ездить на лошади, когда ты не думаешь, что делаешь, – кивнул он Гиацинту, а мне сказал: – А вот тебе не помешает подучиться. Надеюсь, тебе уже надоело таскать меня за собой по всему Городу? Поехали лучше домой, и я потолкую с Делоне насчет уроков верховой езды для тебя.
Не имело смысла возражать Ги, когда он уже принял решение. Мы вернули лошадей в конюшню, Ги нанял извозчика. Гиацинт ухмылялся, видя мое раздражение – необычно, но меня вдруг рассердило, что я должна покоряться воле Делоне.
Как выяснилось по приезде, Делоне даже не было дома, и я еще больше разозлилась, поняв, что Ги увел меня из Сеней Ночи по своему хотению.
Мне тогда и в голову не пришло, что ему было чем заняться, кроме как сопровождать по самым опасным кварталам Города упрямую
ангуиссетту
, за ночь с которой платили тысячи дукатов. Что ж, я была молода и во мне кипело юношеское себялюбие. Ах, если бы знать все наперед, я повела бы себя с Ги совсем по-другому, ценя его своеобразную доброту, но, как ни стыдно признаться, в тот вечер я отнеслась к нему с угрюмым пренебрежением.
Беспокойная и раздраженная, я металась по дому, словно по тюрьме, и в библиотеке наткнулась на Алкуина. Ужасно хотелось выплеснуть негодование, но меня остановило выражение лица товарища, поднявшего голову от письма.
– Что это у тебя? – спросила я.
Алкуин бережно сложил листок и разгладил загибы. Белые волосы заблестели на свету, когда он наклонился.
– Предложение. Гонец доставил вечером. От Виталя Бувара.
Я открыла рот и тут же его закрыла. Алкуин проницательно посмотрел на меня.
– Ты знаешь, да? – Он всегда лучше меня умел слышать не произнесенное.
Я кивнула.
– Случайно оказалась поблизости, когда вы разговаривали в ночь дня рождения Бодуэна, – призналась я. – Прости. Я не собиралась подслушивать, честно. И никому об этом не рассказывала.
– Неважно. – Алкуин постучал сложенным письмом по столу, погруженный в свои мысли. – Не понимаю, почему именно сейчас? Неужели теперь, с падением Дома Тревальонов, рассеялись и страхи Бувара? Или же наоборот, добавились опасения, что Стрегацца он больше без надобности?
Я присела на стул напротив.
– Он видел, как первые лица государства опустили пальцы, и тем самым обрекли на уничтожение один из Великих Домов, и наверняка сумел заработать на этом крушении. Думаю, Бувар осмелел, утратив пиетет перед власть предержащими, которых оказалось так легко низвергнуть, и теперь больше руководствуется выгодой, нежели страхами. – Я покачала головой. – Он обезумел от вожделения, и недавние события подстегнули его поскорее искать исцеления. Берегись его.
– Поберегусь, – мрачно кивнул Алкуин. – Последний раз и все. И больше никогда.
– Ты… скажешь Делоне? – нерешительно спросила я.
Алкуин покачал головой.
– Нет, пока не получу на руки договор. В письме Виталь лишь изъявляет согласие уважить мою просьбу насчет подарка. Пусть Делоне думает, будто это просто очередное свидание; если он узнает, как я отношусь к этой встрече, он меня не отпустит. – Алкуин уставился на меня. – Обещай, что будешь молчать?
Хотел он немногого, к тому же никогда раньше ни о чем меня не просил. Товарищ не был виноват, что ему предложили свободу в ту же ночь, когда неволя вдруг стала мне в тягость.
– Обещаю.
Глава 24
Хоть я и не сильна в искусстве вводить в заблуждение – мой дар вынуждает к абсолютной искренности, – в обычной жизни мне удается довольно ловко притворяться. К примеру, за все время моего служения ни один из поклонников так и не заподозрил, чему Делоне обучил свою
ангуиссетту
– за исключением Мелисанды Шахризай, но она во всех отношениях особый случай. Даже Хильдерик д’Эссо, который нутром чуял, что Делоне ведет с ним какую-то игру, не представлял, какова моя роль в их противостоянии, пока я сама ему не рассказала.
Я считала свои актерские умения впечатляющими, но по сравнению с талантом Алкуина они были ничем. Волей случая мне довелось застать момент, когда в его голосе и в его лице выразилось искреннее глубочайшее отвращение к Виталю Бувару, но в дни, предшествующие последнему сговоренному свиданию, Алкуин ничем себя не выдал. Он держался вполне обыкновенно – доброжелательно и вежливо, с безропотным спокойствием принимая свой удел.
«Тот, кто покорствует, – вспомнила я слова Гиацинта, – не всегда слаб».
Верный слову, Ги сказал Делоне, что нас с Алкуином неплохо бы обучить верховой езде. Наставник согласился, а Сесиль Лаво-Перрин любезно предложила нам воспользоваться ее загородным поместьем. Там управлял сенешаль, которого назначил еще покойный муж Сесиль, шевалье Перрин, когда занял должность королевского советника.
Те четыре дня в Перринвольде мне до сих пор отрадно вспоминать. Пожалуй, это были самые счастливые дни в моей жизни. Даже Делоне там немного расслабился, изменив привычной сдержанности, которая настолько казалась частью его натуры, что я ее едва замечала. Поместье отличалось патриархальным сельским укладом, было чистым и содержалось в идеальном порядке. Заботами гостеприимной жены сенешаля, Элоизы, нас закармливали простыми, но сытными и вкусными блюдами.
Уроки верховой езды стали одновременно и болью, и наслаждением. Мы с Алкуином отнюдь не обрадовались, оказавшись вверенными ухмыляющемуся пареньку лет одиннадцати, который восседал на неоседланном лохматом пони с таким видом, будто провел на лошади всю жизнь. Но стоило поступиться гордостью (речь о некоем инциденте, который объединил падение головой вперед, помойку и Алкуина, но к счастью, меня не затронул), и сразу выяснилось, что мальчишка – отличный учитель. На третий день тело уже не так болело, и Делоне счел нас достаточно умелыми наездниками, чтобы самому продемонстрировать нам некоторые прелести езды верхом.
На рассвете четвертого дня за городом сенешаль пригласил нас поохотиться – своего рода последнее испытание. Солнце на востоке только вставало, и его длинные лучи почти плашмя падали на плодородную землю. Зеленые поля, едва-едва тронутые золотом осени, мелькали перед глазами, пока мы галопом проносились мимо, крестьяне кричали нам и махали шапками. Далеко впереди лаяли идущие по следу гончие.
Мы нагнали авангард среди деревьев: лиса юркнула под землю, и собаки обнюхивали нору, жалобно подвывая. Охотники бесцельно кружили рядом. Один из всадников гикнул и поворотился; под крики и подбадривания половина верховых рванули обратно, и я увидела среди них Алкуина с сияющими темными глазами. Его белые волосы выбились из косы и залили щеку, словно морской пеной, когда он развернул коня, да так резко, что тот чуть не сел на задние ноги. К верховой езде, как и ко многому другому, у Алкуина был несомненный природный дар.
Уже у самой усадьбы Делоне посерьезнел. Конечно, он держался радушно и сердечно, но даже когда шутил и смеялся, награждая победителя скачки, в его повадке прослеживалась отстраненность. Мы уехали после обеда, и, смею заверить, покидать гостеприимный Перринвольд никому из нас не хотелось.
Некоторые утверждают, будто существует некий всеобъемлющий замысел, некий узор, складывающийся из всего, что творится в мире, и ничего не происходит без причины или не в свое время. Не берусь утверждать, что эта идея истинна, – слишком много нитей было бессмысленно оборвано у меня на глазах, – но, представьте, в перипетиях своей судьбы я иногда угадывала рисунок, вытканный на станке вечности. Если такой предопределенный узор и существует, вряд ли хоть кому-то среди живущих под силу отдалиться от него на достаточное расстояние, чтобы разглядеть все хитросплетения, но это никак не опровергает его существование. Нет, я не знаю. Но вот вам истинная правда: если бы на той неделе Алкуин не научился ездить верхом, события сложились бы совсем иначе. А если бы Гиацинт не сделал ту ставку… и если бы потом не решил, будто выигрыш обагрен кровью, то Ги не пришлось бы гоняться за нами по всему Городу, и… Ах, что толку гадать? Не стану пересматривать судьбу.
* * * * *
Сдерживая обещание, я помалкивала про свидание Алкуина с Виталем Буваром. Делоне согласился на поступившее предложение, и договор подписали еще до нашего отъезда в Перринвольд. Вечер свидания начался с небольшой путаницы: Бувар прислал экипаж, а наставник собирался отправить Алкуина в своем, – но вопрос легко уладили. Делоне принял любезность Бувара при том условии, что Алкуина будет сопровождать Ги.
Эскорт само собой разумелся и неизменно прописывался в наших договорах, поэтому настояние Делоне не выглядело необычным. Не знаю, привлекло ли это обстоятельство внимание Бувара: в соглашении значилось лишь, что Алкуина сопроводит ливрейный лакей Делоне. Так как у наставника не было земель – как мы тогда думали, – ему не позволялось иметь в подчинении воинов, но Ги никто и никогда не принимал за солдата. Он вел себя незаметно и невозмутимо и ничем не выдавал своих боевых навыков. Многие носят на поясе кинжал – у Ги их было даже два, но по его виду никак нельзя было предположить, что он прошел школу кассилианцев. Зная его много лет, я ни разу не заподозрила ничего подобного, пока он сам не признался.
Разобравшись с экипажем, Делоне благословил Алкуина. Мы никогда не назначали свиданий на одно время, и я провожала товарища. Он надел тот же костюм, что был на нем в вечер дебюта: бежево-коричневые бриджи и белую рубашку; наверное, по просьбе Виталя. Выражение лица Алкуина оставалось спокойным и безмятежным, но руки, когда я взяла их в ладони, оказались холодными как лед. Я притянула к себе его голову, чтобы поцеловать в щеку – он намного перерос меня – и прошептала:
– Все будет хорошо.
Ресницы Алкуина дрогнули, но больше он ничем не выдал, что меня услышал, и затем покинул нас, отправившись в объятия Виталя Бувара.
Алкуин вернулся уже под утро.
Мне чудилось, будто я во власти сновидения, в котором Каспар Тревальон вновь громко и страшно зовет Делоне в нашем дворе. Даже проснувшись, я не сразу опознала голос, потому что до того дня никогда не слышала, чтобы Алкуин кричал. Но поняв, кто вопит, я мигом выбралась из кровати, набросила первую попавшуюся одежду и помчалась вниз.
Половина домочадцев, потрясенных и заспанных, уже толпились во дворе в свете факелов. Делоне, очевидно, одевался с той же поспешностью, что и я: его распахнутую рубашку косо перехватывала перевязь с мечом.
– Что случилось? – воскликнул наставник, когда я выскочила во двор.
Алкуин сидел на одной из упряжных лошадей, плотно обхватив ногами ее бока, и старался не упустить обрезки вожжей. Обезумевшая от страха кобыла бешено брыкалась, мотая головой и раздувая ноздри. Алкуин с мрачным лицом пытался ее утихомирить.
– На экипаж напали! – выпалил он, резко дергая вожжи. Удила впились в губы, кобыла запрокинула голову, брызгая пеной изо рта. В свете факелов белая рубашка Алкуина казалась янтарной, я разглядела растущее темное пятно на ребрах. – У реки. Ги отбивается, но разбойников слишком много. Он обрезал постромки.
Мгновение Делоне смотрел на Алкуина, потом повернулся и подтолкнул ближайшего слугу.
– Приведи моего коня!
В конюшне уже загорались огни. Опомнившись, Делоне схватил узду бунтующей лошади и силой руки и воли заставил ее замереть на месте. Алкуин перебросил ногу через спину кобылы и спешился, сморщившись при столкновении с землей.
– Ты… – Делоне протянул ему руку.
Алкуин шустро отпрянул, пылая от ярости.
– Этого бы не случилось, обучи вы меня обращаться с клинком!
В эту секунду из конюшни выбежал паренек, ведущий оседланного коня. Делоне отвернулся, вскочил в седло и схватил поводья.
– Где? – холодно спросил он.
Прижав руку к боку, Алкуин ответил:
– У вязовой рощи.
Наставник молча пришпорил коня и ускакал, подковы выбивали искры из брусчатки двора. С полувсхлипом-полусмехом Алкуин осел на землю. Туго набитый мешочек на его поясе ударился о камни, и по двору рассыпались золотые. Я поспешила к товарищу.
– Мой туар, Федра, – выдохнул он, когда я отцепила и оттолкнула его несметное богатство. – Похоже, самую большую цену за него заплатит Ги.
– Тс-с. – Я приобняла Алкуина и ловко расстегнула пуговицы рубашки; пусть больше я ни на что не годилась, но избавлять от одежды умела хорошо. Сунула руку ему за пазуху, нащупала рану и прикрыла ее ладонью, стремясь остановить поток вытекающей крови. Слуги с факелами толпились вокруг нас, наклоняясь посмотреть, что происходит. Я пожалела, что мы не в Перринвольде – Элоиза бы точно знала, что делать.
– Приведите врача! – крикнула я. – Ховел, Беви, отправьте кого-нибудь за иешуитским лекарем! Сейчас же!
Не могу сказать, как долго я просидела на холодной брусчатке двора, держа Алкуина, пока вокруг, приглушенно переговариваясь, сновали люди. Казалось, прошли часы. Кровь Алкуина просачивалась между моими пальцами, лицо его все больше бледнело, а я шептала молитвы и исступленно просила прощения у Элуа и всех его Спутников за все свои ревнивые мысли. Когда над Алкуином склонилось серьезное темное лицо лекаря-иешуита, я подумала, что за всю жизнь не видела ничего прекраснее.
– Что делает болящий на холодных камнях? – спросил врач, неодобрительно цокнув языком. – Хочешь, чтобы простуда свела его в могилу, если не убьет рана? Ты… и ты, отнесите его в дом.
Я с благодарностью уступила свою ношу. Пальцы склеились от крови Алкуина. Когда его поднимали, друг глянул в мою сторону с молчаливой благодарностью. Я собрала рассыпавшиеся монеты и последовала за процессией в дом. Алкуина уложили на ближайшую скамью, и доктор сноровисто разрезал его рубашку.
Рана оказалась длинной и глубокой, но не смертельной.
– Ты потерял много крови, – деловито констатировал иешуит, продевая в игольное ушко шелковую нить, – но, думаю, раз уж я здесь, смерть тебе не грозит. – Какое-то время он молча накладывал швы, а Алкуин шипел сквозь зубы. Закончив, лекарь попросил крепкой настойки и промыл рану, затем перевязал ее и вручил мне горшочек с мазью. – Ты ведь не забыла, как пользоваться этим бальзамом? – обратился он ко мне, и я различила иронию в его словах, несмотря на чужеземный акцент. – Скажи лорду Делоне, чтобы послал за мной, если начнется омертвение.
Алкуин сунулся в свой мешочек с золотом и вновь рассыпал монеты. Я подобрала одну с пола и вручила доктору. Приняв плату, он посмотрел на меня, удивленно изогнув брови.
– Тяжелая у вас жизнь. Надеюсь, она того стоит.
На это замечание у меня не нашлось ответа, как, наверное, не нашлось бы и у Алкуина, будь он в силах произнести что-нибудь связное. Лекарь поклонился, и один из слуг молча проводил его до двери.
Та распахнулась прежде, чем иешуит успел выйти. С жутким выражением лица Делоне переступил порог, неся на руках обмякшее тело Ги. Врач остановился и положил руку на шею Ги, нащупывая пульс. Делоне молча смотрел на него. Иешуит покачал головой и тихо произнес:
– Для него уже слишком поздно.
– Знаю, – кивнул Делоне, и на секунду его лицо потемнело, пока он подыскивал вежливое слово. – Спасибо.
Лекарь снова покачал головой, всколыхнув бакенбарды, и что-то пробормотал на своем языке.
– Не за что, – вздохнул он и перед уходом мимолетно коснулся руки Делоне.
Дверь за иешуитом закрылась.
Делоне осторожно положил тело на пол и поправил безжизненные члены, словно Ги до сих пор мог испытывать неудобство.
– Ты должен был меня предупредить, – обратился он к Алкуину. – Должен был все рассказать о сделке, которую заключил.
– Если бы я вам сказал, – прошептал Алкуин, – вы бы меня не отпустили. – Он закрыл глаза, из-под век потекли слезы, которые не сумела вызвать игла иешуита. – Но я ни в коем случае не хотел, чтобы за меня поплатился кто-то еще.
Делоне опустился на колени, склонил голову над мертвым Ги и закрыл лицо ладонями. Я колебалась, остаться мне или уйти: хотелось дать учителю оплакать друга в одиночестве, но я не знала, правильно ли это – вдруг он нуждается в моем присутствии. Делоне поднял голову, и во взгляде зажегся яростный повелительный огонек, пересиливший даже вину и горе.
– Кто это был? – спросил он тишайшим шепотом. – Бувар ответил на твой вопрос?
– Тереза… и Доминик Стрегацца. – Алкуин чуть приоткрыл глаза, с трудом произнося имена. – Дочь принца Бенедикта.
Делоне снова закрыл лицо ладонями и содрогнулся всем телом.
– Спасибо, – прошептал он. – Благословенный Элуа, прости меня, но спасибо.
Глава 25
Рана Алкуина заживала очень долго.
Правда, он потерял много крови, но, по-моему, намного больше препятствовали выздоровлению душевные терзания. Алкуин понимал, что, отправляясь на последнее свидание, идет на риск, но и не догадывался, что опасность может подстеречь за пределами спальни и что Бувар настолько отчаялся. В отличие от меня, Алкуин к тому же никогда не видел в Ги солдата и телохранителя и потому даже не предполагал, какую роль тот возьмет на себя в схватке. Мой товарищ никак не мог себя простить.
Делоне же от горя и угрызений совести утратил обычную рассудочность и стремился не отходить от раненого ни днем, ни ночью, но он был последним, кого хотел видеть Алкуин. И я его понимала даже лучше, чем могла высказать. Пожертвовав собой из любви к Делоне, теперь Алкуин не мог принять в награду его заботу, потому что постоянно помнил о несопоставимо большей жертве Ги. Вот почему в течение долгого выздоровления за раненым ходила я, одновременно выступая посредником между учителем и учеником. Постепенно мне удалось выудить из Делоне, что же случилось той ночью в вязовой роще у реки.
Когда Делоне прискакал на место нападения, Ги был еще жив и сражался с четырьмя разбойниками, словно загнанный в угол волк. Кучер Бувара, жалобно причитая, скорчился на козлах – целый и невредимый. Дальнейшие события Делоне обрисовал несколькими словами – сказал лишь, что расправился с тремя пешими бандитами, а четвертый сбежал, – но я видела его поспешный отъезд и легко представила, как наставник ворвался в побоище. По сути своей он ведь оставался бывалым кавалеристом и ветераном Битвы Трех Принцев.
Поначалу Делоне думал, что успел вовремя, но, повернувшись к Ги, заметил и множество ран, и рукоятку кинжала, торчавшую между ребер бывшего кассилианца. Ги шагнул к своему спасителю, но зашатался и осел на землю. Коротко обругав кучера, Делоне поспешил к верному слуге.
Я передаю лишь то, что рассказал мне Делоне – больше ему некому было довериться. Может, где-то немного и приукрашиваю, но только оттого, что хорошо знаю своего наставника и догадываюсь, о чем он умолчал.
Он не скупился на слова, говоря о героизме Ги. Тот сразу понял, что намечается. Почувствовал, как замедляется ход экипажа, услышал топот сапог бегущих к карете бандитов и сразу начал действовать. Вытолкнул Алкуина из экипажа, отразил первую атаку самых быстрых разбойников и, перерубив постромки, освободил коренную кобылу. Именно в те секунды Алкуина и ранили. Ги помог ему взобраться на лошадь и ударом по крупу отправил ее в путь.
Вот что Ги успел рассказать Делоне перед смертью – ну, или большую часть этого; остальное потом добавил Алкуин. А еще Ги доложил хозяину, что нападавшие были людьми Бувара, поскольку кучер явно им подыгрывал. Слушая Ги, Делоне все это время стоял рядом с ним на коленях, и оба они держали руки на рукоятке рокового кинжала. Ги дышал все более прерывисто, холодел и бледнел. Наконец его хватка ослабла, пальцы на рукоятке разжались. Ах, я поняла его прощальные слова так же хорошо, как Делоне, если не лучше.
«Вытащите кинжал, милорд, и отпустите меня. Долг между нами погашен».
Конечно, Делоне не признался, что плакал, выполняя последнюю волю Ги, но я об этом догадалась, видя его слезы, когда он рассказывал, как на губах Ги выступила красная пена и он испустил дух.
Что до кучера, наверняка трус приготовился к смерти, когда Делоне поднялся и двинулся к нему, сжимая окровавленный кинжал. Но Делоне не стал его убивать – не в правилах наставника было расправляться со слабаками.
«Передай своему хозяину, – наказал он кучеру, – что он мне за все ответит. Перед судом короля или на дуэли, но ответит непременно».
Кучер на это никак не отозвался, а лишь сильнее съежился. Забыв о нем, Делоне подхватил тело Ги, перекинул его через седло и медленно пустился в путь домой.
* * * * *
Несколько долгих дней наши домочадцы пребывали в тихой суматохе. Тихой, потому что следовало принимать во внимание и болезнь Алкуина, и настроение Делоне, но суматоха была неизбежной. Мы со слугами выхаживали раненого, а бальзамировщики занимались телом Ги, которое впоследствии выставили для прощания в его скромной комнате. На второй день Делоне ненадолго ушел, а вернулся злым и немногословным.
– Бувар? – поинтересовалась я.
– Уехал, – коротко бросил Делоне. – Собрал пожитки и сбежал в Серениссиму с половиной своих прихвостней.
К тому времени Делоне соткал обширную паутину, но она основывалась на информированности, а не на влиянии – его познания выходили далеко за границы Земли Ангелов, а вот сфера досягаемости, увы, нет. В твердыне Стрегацца Виталь Бувар окажется в безопасности. Делоне вышагивал по библиотеке, как тигр, а потом развернулся и посмотрел на меня.
– Никаких свиданий, – распорядился он. – Пока Бувар не получит по заслугам, я не стану рисковать никем из вас.
«Никем из нас?» – удивилась я.
– Так вы не знаете?
– Чего я не знаю? – Слишком беспокойный, чтобы сосредоточиться на чем-то одном, Делоне остановился у стола, провел пальцами по начатому письму и обмакнул перо в чернильницу.
Я подтянула к себе колени и обхватила их руками.
– Подарка Бувара хватит, чтобы завершить туар Алкуина, – тихо сказала я. – Такое условие Алкуин поставил вторым после ответа на ваш вопрос, когда Бувар умолял его о свидании.
Делоне поднял на меня глаза. Перо замерло на полуслове.
– Он
что
? Но почему? Зачем было Алкуину так поступать?
«Милорд, – подумала я, – да вы просто идиот».
– Ради вас.
Делоне медленно отложил перо, умудрившись не поставить на письмо кляксу. Адресатом значился префект Кассилианского Братства – наверное, письмо содержало просьбу похоронить Ги как члена ордена. Наставник покачал головой, отрицая мои слова.
– Я бы никогда не толкнул его на такой риск. Никогда. Ни его, ни тебя. Алкуин это знал!
– Да, милорд, – терпеливо сказала я. – Мы оба знали; именно поэтому Алкуин и сам ничего вам не сказал, и с меня взял обещание держать рот на замке. В его крови нет тяги к служению Наамах, не то что у меня. Он принял обеты только затем, чтобы… погасить долг между вами.
Кровь отхлынула от лица Делоне, когда я повторила последние слова Ги.
– Между нами не было никакого долга, – прошептал он. – Мое обязательство перед Алкуином обусловлено совсем другим.
– Обещанием принца Роланда де ла Курселя?
– Роланд был моим другом и сеньором! – резко выкрикнул Делоне. Я съежилась, и он, заметив это, смягчился. – Ах, Федра… Я слишком хорошо тебя обучил. А Алкуину следовало знать, что между нами нет никакого долга.
– Тогда, возможно, он прав, и вам стоило научить его военному делу, а не искусству служения Наамах и плетения интриг, если вы хотели почтить память своего воинственного сеньора, – безжалостно сказала я. Мои слова были жестоки, но просить прощения я не собиралась. Слишком свежа была в памяти та ночь: холодные камни подо мной и горячая кровь Алкуина, обагряющая мои пальцы.
