Текст книги "Повседневная жизнь этрусков"

Автор книги: Жак Эргон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Городские стены

Пока же остается ограничиться тем, о чем нам сообщают, например, мощные городские стены, сложенные из огромных каменных блоков, более или менее обтесанных и не скрепленных цементом, которые раньше относили к сказочным временам пеласгов и циклопов ^{389} . Надо сказать, что этрусские города, защищенные природой – отвесными скалами, на которых они стояли, – долгое время обходились без дополнительных укреплений. Только угроза галльских нашествий в VI и V веках до н. э. заставила их окружить себя стеной. Впечатляет размах этих сооружений: в Тарквиниях городская стена протянулась на десяток километров, в Волатеррах – на девять, в Вольсиниях – на шесть-семь. В Вольсиниях в городскую черту включены четыре холма. В Волатеррах городской вал, вытянутый в почти ровную линию на юге, выписывает к северу, в чистом поле, глубокую дугу, чтобы, на случай осады, захватить соседние источники. Поступает все больше подтверждений, что огромные городские площади – 150 гектаров в Цере, 135 в Тарквиниях – не были сплошь застроены, а включали в себя и сады, и выгоны для скота, и пустыри. Даже в Капуе вся восточная половина города хоть и спрятана за крепостными валами, но ничем не застроена.

Преобладание частных домов

В свидетельствах Посидония и Диодора о жилищах этрусков встречается неожиданная фраза: «У них не только рабы, но и большинство свободных людей имеют разные частные дома». На первый взгляд это поразительно: можно подумать, что речь идет о немилости, которая обрушилась не только на рабов, но и на свободных людей. Получается, что свой угол, кажущийся нам сегодня ценным благом, для общества этрусков таковым не являлся.

В действительности ход мыслей сложнее. Прежде автор приводил примеры роскошного образа жизни этрусков, говорил об обильных пирах, о вышитых коврах, о серебряных сосудах, о многочисленных слугах, красивых и богато одетых: их одеяния, по его словам, никак не соответствовали статусу рабов. Далее же он пишет о том, что «у них было отдельное жилье». Но это вовсе не наказание, а очередной признак щедрости, мягкотелости, если угодно, их хозяев. Делая это замечание, Посидоний вспоминал об обычном положении рабов, не только тех, кто был наказан и с цепями на ногах томился в эргастулах, но и в целом рабов в городе и деревне – можно догадаться (хотя письменные источники и умалчивают об этом), что они жили все вместе в отведенных для этого помещениях на villa urbanaили villa rustica. Так было в поместьях в окрестностях Помпей, где рабов держали в лепящихся друг к другу каморках возле конюшен. Но здесь речь идет о других рабах. Мы уже видели, что под этим обобщающим понятием этруски в основном подразумевали плебс, отдельные представители которого – более способные или более привилегированные, вольноотпущенники или клиенты – жили в довольно либеральных условиях.

Отметив эту привилегию этрусских «рабов», Диодор, несколько неловко пересказывая Посидония или присоединив к своему рассуждению чисто риторическое «не только… но и», искажающее смысл, добавляет, что она распространяется и на свободных людей. Его поняли бы лучше, если бы он сказал: «Впрочем, отдельные дома есть и у свободных людей». Только первая часть фразы служит подтверждением этрусской tryphe(изнеженности). Но замечание о таком образе проживания тотчас наводит его на другую мысль – что он распространен даже среди свободного населения. И раз он считает, что об этом стоит упомянуть, значит, Этрурия отличалась в этом плане от мира римлян: оставаясь верной традиции domus, она не принимала принципа insula, принятого в столице.

Жером Каркопино в «Повседневной жизни Древнего Рима» [31]31
  Каркопино Ж. Повседневная жизнь Древнего Рима. Апогей империи. М.: Молодая гвардия, 2008.


[Закрыть] ^{390} рассказал о возникновении доходных домов, которые росли как грибы в конце эпохи Республики, давая приют непрерывно увеличивающемуся населению и задавая направление развитию города «по вертикали». Он напоминает, что «уже в III веке до н. э. четырехэтажные insulaeстали столь многочисленными, что на них больше не обращали внимания». Во многих письменных источниках рассказывается, как в 218 году до н. э. какой-то бык чудом взобрался на четвертый этаж одного из таких небоскребов форума Боариум, где торговали скотом, и, напуганный криками жильцов, бросился вниз; в 153 году царь Египта Птолемей Филометор, находясь в изгнании, нашел прибежище в Риме у художника Деметрия и ютился у него в каморке на последнем этаже – плата за жилье была чрезвычайно высокой. В 99 году Тит Клавдий Центумал лишился по решению суда своего дома на холме Целий: его пришлось снести, так как он мешал авгурам наблюдать за предзнаменованиями с высоты Капитолия. «Рим, – по выражению Цицерона, – поднялся кверху и повис в воздухе». Известно, что несчастья Марка Целия, юного друга Цицерона, происходили оттого, что он снял жилье в доме, принадлежавшем трибуну Публию Клодию, и его соседкой по лестнице или по саду оказалась Клодия – красавица Лесбия, воспетая Катуллом.

Вскоре и портовая Остия у ворот Рима стала нагромождать этажи на этажи в жилых домах, расположенных в промышленных кварталах. Рим же являл собой самый яркий пример тесноты и скученности. На фоне такого компактного проживания замечание Посидония указывает на то, что в Этрурии предпочитали жить просторнее: один domusна человека или на семью. Возможно, это лишь поспешный вывод, наскоро записанный путешественником. Ему в определенной степени противоречит то, что нам подсказывают камерные гробницы, в которых с конца V века до н. э. перестали хоронить только супружеские пары, помещая в них все более многочисленные familia, а также columbariaСо-ваны, Бьеды и Вей с двумя сотнями loculi(гробов): все это наводит на мысль о человеческих ульях, не приспособленных для уединения. Но все же отметим специфическую – и архаическую – черту этрусских городов: особняки, личные дома, которые, естественно, занимали много места внутри городских стен.

Население городов

Городские пределы, однако, существенно расширились, что ставит вопрос о численности населения. Надо признать, что в этом плане историкам не на что опереться. У них нет драгоценных сведений, подобных тем, которые позволили Карлу Белоху заложить основы его « Bevolkerungsgeschichte Italiens» («Истории населения Италии») в Средние века и в Новое время ^{391} , – списков рекрутов, куда в Пизе и Сиене с конца XII века заносили мужчин «призывного возраста», синодиков умерших, списков bocche che mangiano pan(«ртов, которые едят хлеб»), церковных книг и т. п. Из этих документов известно, что до эпидемии чумы 1348 года во Флоренции проживала 51 тысяча человек, а в Корнето, наследнике Тарквиний, в 1503 году было только 6810 жителей, в Орвьето – 9190, в Сориано (Сована) – 1140.

Что же касается Древнего мира, то здесь можно только строить предположения. Лет 30 тому назад Б. Нога-ра предложил принять население Цере, исходя из его площади в 150 гектаров, за 25 тысяч человек Аналогичным образом он приписал Тарквиниям, Волатерре, Популонии, Вейям, Клузию и Перузии примерно такое же число жителей в эпоху расцвета этих городов. Сегодня этрускологи занижают эту цифру. На недавнем коллоквиуме фонда СИБА некоторые ученые высказались против предположения о том, что этрусский город мог насчитывать 20–30 тысяч жителей ^{392} . Тем не менее они признают, что демографическое положение в Этрурии VI века до н. э. не должно было сильно отличаться от средневекового, когда на смену этрусским метрополиям пришли новые столицы, например Флоренция с населением в 51 тысячу человек. «Предположим, пять тысяч», – говорил один ученый. «Я бы сказал – до десяти», – отвечал второй. «Мне трудно поверить, чтобы город, подобный Тарквиниям, насчитывал не более пяти тысяч жителей», – резонно возражал Уорд Перкинс. Но эти противоречивые оценки и жонглирование цифрами – не последнее слово в поиске истины. М. Фоти заметил, что можно попытаться определить численность населения какого-нибудь этрусского города по данным захоронений, но такие подсчеты так и не были произведены.

Вот, например, как можно было бы поступить. О точных цифрах здесь, конечно, речи не идет. Некрополи Цере занимали площадь более 400 гектаров ^{393} и непрерывно пополнялись с начала VII века и до середины I века до н. э. На территории одного из них, Бандитачча, с 1911 года ведутся систематические раскопки, результаты которых начали публиковать в 1955 году в «Monumenti Antichi de l'Academie des Lincei» ^{394} . Там есть подробные описания и точные планы.

Рассмотрим, к примеру, в зоне А, называемой Речинто («Ограда»), сектор Е, названный Тумулус делла Кверчия (Курган Дуба) из-за дуба, выросшего над одной из могил ^{395} . Северная часть сектора представляет собой прямоугольник 74 на 47 метров, то есть 34,78 ара, исследованный почти полностью. На нем теснятся 170 захоронений всех эпох и всевозможных форм: курганы, камерные гробницы, могилы и даже две-три кремационные гробницы. В одних полно красивейших коринфских или аттических ваз, в других находят керамику из Арретия, в третьих – буккеро, в других – грубые сосуды из терракоты. В общей сложности речь идет о 354 захоронениях, то есть 8,8 на один ар. Второй прямоугольник: 40 на 42 метра, то есть 16,8 ара, в соседнем секторе D, названный Тумули делла Корниче (Курганы Рога) ^{396} , содержит 184 захоронения, то есть 9,1 на ар. Учитывая «пробелы» в других секторах, похоже, что и там дело обстояло примерно так же. Следовательно, если предположить, судя по данным аэрофотосъемки, что все 400 гектаров некрополей Цере были повсюду столь же плотно заполнены, можно прийти к выводу, что за шесть с половиной веков (700—50 годы до н. э.) существования некрополя в городе умерло примерно 400 тысяч человек.

Вспомним, что, согласно приведенным нами выше расчетам, приблизительная продолжительность жизни в то время равнялась сорока годам (40,88) ^{397} . Конечно же Цере не был населен во II веке так же густо, как во времена своего расцвета, и численность населения не была величиной постоянной. Но за этой оговоркой можно допустить, что за 650 лет поколения сменились 16 (15,9) раз. Так что число жителей Цере в определенный момент должно было достигнуть 400 000:15,90=25 157. Это минимальное число, поскольку 184 и 354 захоронения из прямоугольников в секторах D и Е, 400 гектаров некрополей Цере – нижние пределы величин, и не будем забывать, что Цере с течением времени обезлюдел. Но мы пытались установить лишь порядок величин, и в этом плане полученный нами результат, соответствующий интуитивному предположению Бартоломео Ногара, – 25 тысяч жителей, – может задать правильное направление мысли.

Что могилы умерших рассказывают о домах живых

Несмотря на похвальные попытки современных археологов вырвать у городов живых тайну внешнего облика этрусских городов, для того чтобы точно ответить на данный вопрос, нам придется спуститься в преисподнюю некрополей. Среди них наиболее изучены некрополи Тарквиний, благодаря фрескам, превращающим их в музей этрусской живописи. Не менее потрясает суровым величием голого камня город мертвых в Цере с чередами курганов по обе стороны погребальной дороги, под которыми скрываются гробницы, красота которых чаще всего заключается единственно в архитектуре. Они и способны пролить гораздо больший свет на занимающий нас вопрос.

Мы уже имели возможность посетить одну из них – гробницу Греческих ваз ^{398} – и сделать несколько неожиданных выводов о положении женщины в этрусском обществе. На предыдущих страницах мы рассказывали о многочисленных сведениях, полученных во время раскопок 1911–1933 годов ^{399} . Фотографии с воздуха, сделанные Дж Брэдфордом, показали, что под густой растительностью находятся следы более тысячи неисследованных могильных курганов: на снимках они похожи на бесчисленные воздушные пузыри, выпирающие на поверхность, образуя очертания улиц и площадей, проложенных между захоронениями ^{400} .

Начиная с VII века до н. э. некрополи Цере, должно быть, окружили весь город, особенно на двух возвышенностях – Бандитачча и холме Абетоне, протянувшихся параллельно городу на северо-западе и юго-востоке за руслами речек Манганелло и Мола. Однако на двух других концах, особенно на юго-западе, в углу, образованном слиянием обеих речушек, более древние кладбища, с нагромождением могил и колодцевых погребений с очень бедными похоронными принадлежностями, относятся к доэтрусскому периоду истории города. Этот некрополь Сорбо особенно важен для нас, потому что он, подобно некрополям Тарквиний и Вольсиний, позволяет проследить непрерывную преемственность, начиная с железного века, цивилизации Виллановы и этрусской цивилизации. Отметим, что именно в Сорбо, а не на Бандитачче или Абетоне, была обнаружена в 1836 году гробница Реголини-Галасси с золотыми украшениями, серебряными сосудами и пластинами слоновой кости, украшающими последний приют таинственной Ларсии. А ведь эта гробница расположена в непосредственной близости от города у подножия скалы и возвышается на юге над виллановийским кладбищем, словно господин над подданными.

Однако начиная с этого времени этрусские гробницы заполняют холмы на северо-западе и юго-востоке, и именно здесь, в особенности на Бандитачче, лучше всего прослеживается их постепенная эволюция. На аэрофотографиях вокруг крупных, уже давно изученных курганов проступают сотни крошечных холмиков – малых тумулусов, от 10 до 15 метров в диаметре. Таков был размер самых древних курганов ( tumuletti arcaici), и он оставался обычным до конца V века до н. э., хотя за это время некоторые насыпи разрослись до 30, 40, а иногда и 50 метров. Дело в том, что эти большие курганы, в отличие от tumuletti arcaici, покрывают несколько могил: они были насыпаны поверх прежних тумулусов, принадлежавших, вероятно, членам одной семьи; потомки, устраивая собственную гробницу, пожелали лежать вместе со своими предками под одним куполом из земли и дерна.

Исследование одного кургана

Это очень хорошо видно, если мы посмотрим на большой курган № 2 с основанием 40 метров в диаметре ^{401} . В нем находятся четыре гробницы, из них последняя по времени – несомненно, гробница Греческих ваз, названная так из-за 150 чернофигурных и краснофигурных аттических ваз строгого стиля, стоявших на полу и на скамьях. Они свидетельствуют не только об утонченном вкусе их владельцев, точнее, владелиц, но и позволяют вычислить возраст этой могилы – конец VI века до н. э. Кроме того, было отмечено, что входной коридор ориентирован по одной из осей тумулуса в стремлении к симметрии, что соответствовало вкусам эллинизированных этрусков: никаких сомнений, что большой курган № 2 с тремя старыми захоронениями внутри насыпали именно они.

Осмотрим по порядку каждое из захоронений. Попутно мы проследим за развитием камерной гробницы с VII по V век, следовавшим собственной логике, но и испытывавшим постоянное влияние домов для живых. Как только этрусская гробница перестала быть простой продолговатой ямой, выдолбленной в скале, она расширилась до размеров настоящей комнаты с пристройками, куда попадали по лестнице, а затем – по пологому коридору, ведущему вниз (на греческом – dromos). Чтобы решить проблему кровли, внутри имитировали настоящую двухскатную крышу с коньковым брусом ( columen). Самая древняя гробница – та, которая на плане расположена вверху слева ^{402} . В нее спускались по широкому дромосу, в конце которого были две ниши – справа и слева; коридор вел в трапециевидную комнату со скамьями вдоль стен, а затем в другую, поменьше. Это захоронение получило название гробницы Хижины, потому что над обеими камерами помещен сомкнутый свод с краями, доходящими до самой земли, прикрепленный к рельефному изображению тонкого конька: это имитация соломенной крыши древних хижин, до введения черепичной кровли. Точно так же дальняя дверь – входное отверстие сельской хижины, ее наклонные косяки соединяются вверху арочным сводом. Всё это вместе напоминает шалаши, известные нам по похоронным урнам, которые повторяют их форму и часто встречаются в некрополях Лациума и в Южной Этрурии, и по следам, оставленным ими в скале на Палатинском холме и в Больсене ^{403} .

Погребальная утварь, особенно чаши и блюда из грубой керамики черного и красно-коричневого цвета, называемой импасто, вкупе с местным подражанием протокоринфским вазам подтверждают принадлежность этой гробницы к середине VII века до н. э. Но вряд ли мы когда-нибудь точно узнаем значение надписи на ручке амфоры – henphath. Ногара прочитал ее как Heli Phathи перевел на латинский язык как «Гелия Фатиния», предполагая, что это имя владелицы.

Чтобы понять, как усложнилась и упорядочилась за полвека планировка гробниц, достаточно осмотреть два следующих захоронения. Первая гробница имеет два названия ^{404} : переднюю ее часть, состоящую из двух боковых камер в конце входного коридора, называют гробницей Подставок ( degli Alari), потому что в камере слева среди многочисленной кухонной утвари археологи нашли две железные подставки для дров. Дальняя часть гробницы, состоящая из двух прямоугольных камер, соединенных проходом, получила название Доли (Бочек) из-за нескольких огромных кувшинов импасто, достигающих 90 сантиметров в высоту: эти кувшины все еще находятся там вместе с остальной утварью, огромными амфорами для вина местного изготовления, протокоринфскими и коринфскими вазами – все они были изготовлены около 600 года до н. э.

Левая камера гробницы Подставок осталась нетронутой грабителями, и ее находка произвела сенсацию. В записках Менгарелли ^{405} передано волнение собравшихся, когда 13 апреля 1910 года, в присутствии князя и княгини Русполи, посла Титтони и других высокопоставленных римских чиновников, была торжественно открыта дверь, остававшаяся неприкосновенной два с половиной тысячелетия, с тех пор как через нее пронесли тело этрусской аристократки. «Когда сняли верхние глыбы ограды, – пишет ученый, – на черном сыром полу мы увидели несколько сверкающих золотом предметов и множество ваз и предметов, расставленных группами, небольшие протокоринфские вазы с египетскими статуэтками вокруг груды щепок и обломков сгнившего дерева – жалких остатков саркофага или ложа, где когда-то покоилось тело усопшей. От скелета же не осталось ничего, потому что, как обычно, кислотность туфа из Цере разрушила за века кости и органические ткани. Некоторые маленькие прото-коринфские вазы все еще были прикреплены к стенам с помощью заржавевших гвоздей. Внимательнее рассмотрев, не спускаясь в нее, внутренность гробницы при свете карманных фонариков, мы увидели всю сложность и богатство сложенной там утвари: золотые украшения, маленькие сосуды для ароматических масел и духов, пиксиды – деревянные шкатулки для мелочей, – все эти вещи могли пригодиться только женщине для ее загробного существования. Но к этим вещам добавлялась кухонная утварь: подставки для дров и вертелы, котелок и треножник к нему; наконец, столовый сервиз – тот самый, который использовали для поминок по усопшей: кувшины, амфоры для вина, черпаки и сосуды для смешивания вина с водой, чаши и блюда – всего 109 предметов». И Менгарелли делает вывод: «Должно быть, похороненная здесь женщина была нежно любимой матерью семейства».

Гробница внизу слева, называемая гробницей Лож и саркофагов ^{406} , относится примерно к тому же, а может быть, к чуть более позднему периоду. Она была разграблена еще в древности; археологи нашли в ней про-токоринфскую ольпу позднего периода (630–610) с надписью на ножке: «mi L…ia Apicus» – смысл которой, несмотря на повреждение, ясен: «Я принадлежу Ларсии, жене Апиция».

Эта гробница интересна прежде всего особенностями своей архитектуры. Дромос снова приводит к двум боковым камерам, а затем в основное помещение размером 4,3 на 3,7 метра, которое выходит в комнату поменьше – 3,2 на 2,7 метра. В обеих комнатах крыша двухскатная, посреди которой проходит широкий брус, однако скаты, очень пологие, покоятся на боковых стенах в двух метрах от земли.

Попасть из дромоса в боковые камеры, в главное помещение, а из него – во внутреннюю камеру можно через два дверных проема с наклонными боковыми стойками, поддерживающими тимпан в виде круглой арки. Это арочный дверной проем из гробницы Хижины, сведенный к типу трапециевидной двери. Но по бокам дверного проема, ведущего из основного помещения в дальнюю камеру, сделаны два узких окна с глухими арками сверху. Для чего они нужны? Архитектор просто хотел придать задней стене главного помещения привычный вид фасада дома, и похожий прием мы наблюдаем в гробнице Домика ( de la Casetta) ^{407} .

Вдоль трех стен дальней камеры расставлены скамьи, но в основном помещении и в боковых камерах стоят погребальные ложа и саркофаги, благодаря которым гробница и получила свое название. Мы уже упоминали о том, что на ложа обычно клали тела мужчин, а в саркофаги – женщин.

И вот снова гробница Греческих ваз, откуда мы и начали наш осмотр ^{408} . Сразу заметно, что вместо вытягивания в длину, господствовавшего в предыдущих гробницах, ее планировка сводится к тому, чтобы собрать все помещения внутри квадрата со стороной приблизительно девять метров. Центральная камера существенно шире (8,7 метра), но не глубже, чем в других гробницах (3,3 метра); следовательно, потолочный брус columenрасположен перпендикулярно входу. Помещение расширяется так, что немного выходит за пределы левой и правой границ боковых камер. Кроме того, в глубине мы видим уже три камеры, а не одну, так что общая ширина приблизительно равна ширине центрального помещения. По аналогичному плану, характерному для конца VI века до н. э., построены некоторые из прекрасных усыпальниц Цере – гробница Щитов и кресел, гробница Капителей и гробница Карниза.

В задних комнатах находились только скамьи, зато в боковых камерах и в центральном помещении стояли ложа. В центральной камере по обе стороны стояли два женских саркофага с треугольными фронтонами, а перед ними, у входа, – два ложа для мужчин с отверстиями по углам, в которые вставлялись ножки настоящих кроватей. Чтобы пронести громоздкие погребальные ложа, дверные проемы в дальних камерах расширили.

Архитектоника дальней стены центрального помещения предстает в особенно выигрышном свете по сравнению с гробницей Лож и саркофагов. Средняя из трех дверей – самая высокая, она явно ведет в помещение хозяев. Все три двери трапециевидной формы, их стороны и перемычка обрамлены выпуклым багетом, изначально выкрашенным в зеленый цвет. Но в гробнице Карниза еще остались окошки с полукружьями тимпанов: два по обе стороны центральной двери и по одному сбоку от боковых дверей. В гробнице Щитов и кресел ^{409} и в гробнице Капителей ^{410} эти окошки стали прямоугольными и их только два: часть места отведена под новые декоративные элементы. Но фасад дома, выходящий во двор или перистиль, по-прежнему узнаваем.

Прекрасные греческие вазы, давшие название одной из гробниц, говорят об утонченной культуре, носительницами которой выступали этрусские женщины. Те же утонченность и вкус проявились в гармоничном устройстве дворцов, отображенном в архитектуре усыпальниц. Приглядимся к ним внимательнее: им было уготовано великое будущее.