355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жак Бенуа-Мешен » Юлиан Отступник » Текст книги (страница 18)
Юлиан Отступник
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 04:14

Текст книги "Юлиан Отступник"


Автор книги: Жак Бенуа-Мешен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

II

Поначалу вся армия целиком двинулась в направлении Тигра, чтобы Шапур подумал, будто удар будет нанесен именно с этой стороны, и чтобы войска Сурены не ушли из Верхней Месопотамии. Однако это был всего лишь обманный маневр 9. Через 24 часа армия разделилась на два корпуса. Юлиан простился с Прокопием и назначил ему встречу у стен Ктесифонта. Затем, спустившись в долину Билехаса, он быстро повернул на юг и форсированным маршем направился к Каллинику, торговому городу, расположенному на Евфрате, и подошел к нему 27 марта в день праздника богини Кибелы.

Юлиан, посвятивший в свое время Матери богов философский трактат 10, увидел в этом совпадении доброе предзнаменование. Он отпраздновал этот день, совершив омовение статуи богини в водах Евфрата 11. Затем он удалился в свой шатер для короткого отдыха.

В ту ночь Юлиан прекрасно спал и проснулся бодрым. Едва встав, он узнал о прибытии депутации арабских вождей, просивших о встрече. Юлиан сразу же принял их.

– Мы слышали, что ты – Посланник Солнца, – заявил один из вождей, – и мощь твоей армии подтверждает это. Мы тоже поклоняемся Солнцу под именами Алла и Дюсарес. Поэтому мы приехали, чтобы поднести тебе золотую корону и предложить свою поддержку и поддержку нашей конницы.

Юлиан поблагодарил их, принял подношение и приказал включить в свою армию 500 всадников, которых они привели с собой.

Когда Юлиан беседовал с арабскими вождями, ему сообщили о прибытии флота из Самосаты. Выйдя из шатра, император направился к реке, и его глазам предстало великолепное зрелище: весь Евфрат был в буквальном смысле заполонен кораблями. Там было 50 больших вооруженных для боя галер, 64 понтонных судна, предназначенных для перевозки пехоты и конницы через реки, и 1403 лодки, перевозившие провиант, оружие, пушки и гигантские гелеполисы высотой в двадцать метров, чьи мощные зубчатые башни выделялись на фоне неба. Юлиан поблагодарил Луцилиана: тот привел даже больше кораблей, чем предполагалось. Затем, посчитав, что этому дню сопутствует удача и ею надо воспользоваться, он отдал армии приказ направиться к Киркесию.

Небо было ясным. В этом году весна наступила рано. Докуда хватало взгляда, вокруг простирались пшеничные поля, над которыми местами возвышались пальмы. Армия весело двигалась на юго-восток через эту плодородную и многообещающую землю.

В авангарде скакали арабы и 1500 римских конников, проводивших рекогносцировку местности. За ними двигался десяток легионов, в том числе носившие имена Победителей (Victores), геркуланы, зианны и так называемые империалы (Imperiali), то есть императорская гвардия. Всеми ими командовал сам Юлиан. Справа, то есть со стороны реки, шли терциаки, кельты и петуланты. Ими командовал Невитта. Слева, со стороны равнины, скакал кавалерийский корпус под командованием Аринфея и Ормизда. Комит Виктор и германец Дагалаиф возглавляли арьергард. Замыкающим шел дука Ордоэны Секондин.

Чтобы создать у парфян впечатление огромного войска, Юлиан отдал приказ растянуть дивизионы вдоль дороги и заполнить пространство между ними обозами. Протяженность колонны достигла таким образом почти пятнадцати километров. Двигавшийся параллельно армии флот Луцилиана тоже производил внушительное впечатление своими понтонами, осадными машинами и экипажем в 20000 человек под командованием Константина.

Однако эта армия, столь внушительная своими размерами и мощью вооружения, была поражена неизлечимым недугом: она несла в себе все противоречия античного мира второй половины IV века.

Самое главное: в ней не было единства. Во-первых, среди офицеров и солдат имелись христиане. Хотя Юлиан и приказал изгнать их из армии, те, кто отвечал за набор войск, не посмели в полной мере следовать этому распоряжению, боясь, что это повлечет за собой резкое сокращение личного состава. В конце концов Юлиан уступил их доводам, убедив себя, что эти христиане скоро осознают свою ошибку и обратятся к религии Солнца. Конечно, ничего подобного не произошло. Враждебность христиан к Юлиану день ото дня только возрастала. Они испытывали глубокое отвращение при мысли о том, что им приходится сражаться под знаменами, на которых девиз «Soli Invicto» заменил монограмму Христа, что им приходится каждое воскресенье молиться Гелиосу-Царю, что они вынуждены проливать кровь ради победы императора, приказавшего вынуть камни из стен их церквей и без почтения относящегося к мощам их мучеников.

Но и среди язычников не было особого единодушия. Они распадались на две враждующие группировки: «западных» язычников римской традиции и «восточных», приверженцев эллинизма.

«Римляне», во всем отличавшиеся реалистичностью мышления, были обеспокоены тем, что Юлиан пустился в авантюру, смысла которой они не понимали. Зачем углубляться в эти пустынные земли, которые в свое время уже доставили немало хлопот императорам Валериану и Гордиану? Если Юлиан хочет обезопасить восточные границы империи, как он это сделал на Западе от Базеля до устья Рейна, то достаточно укрепить Самосату и Иераполь, и это надежно прикроет Пальмиру и Средиземноморское побережье. То, что Юлиан не объявил четко о военных задачах экспедиции, внушало им недоверие, усиливавшееся полным непониманием его целей в области религии. Конечно, они были ему обязаны тем, что он вернул утраченное величие языческим храмам. Но зачем он старается превратить мифологию в религию? Привычные к ритуалам, которым с незапамятных времен следовали их предки, они считали бесполезным что-либо менять в них. В их глазах христианство представляло собой преходящее зло, которое обречено исчезнуть само по себе. И потому вовсе незачем противопоставлять христианской Троице какую-то Солнечную Троицу.

Поэтому они прилагали все усилия к тому, чтобы уговорить Юлиана отказаться от своих планов, и прибегали к помощи авгуров и гаруспиков (гадателей). Эти «служители культа», ибо их и вправду трудно назвать как-то иначе, повсюду распространяли тревожные слухи. По их словам, кампания против парфян началась при дурных предзнаменованиях и, судя по знакам, плохо закончится.

Судите сами: когда Юлиан находился в Каррах, в Риме сгорел храм Аполлона (19 марта 363 года), и неизвестно, спасены ли Сивилловы книги храма 12. Чуть позже при проезде императора рухнула триумфальная арка. Сам он не пострадал, но обломками придавило 50 солдат из его эскорта. Еще чуть позже он увидел у дороги труп казненного 13, а это считалось у древних предвестником близкой смерти. Затем из десяти быков, приведенных к алтарю Марса, девять погибло до жертвоприношения. Короче говоря, не было ни одного случая, ни одного совпадения, которые не превращались бы авгурами в гибельное предзнаменование.

Эти «пораженческие настроения» в конце концов вывели Юлиана из себя. Но в еще большей мере они выводили из себя таких приверженцев эзотерического эллинизма, как Орибасий, Максим Эфесский, Анатолий и элевсинский иерофант. Они умоляли Юлиана не прислушиваться к тем, кто пытается смешать веру с самыми дикими суевериями и не поддаваться воздействию этих пророков несчастья. Кто дал им право судить о воле богов? Разве боги сами не указали ясно, какова их воля? Разве Юлиан может бросить на одну чашу весов все милости, оказанные ему богами, и вздор, который несет какая-то деревенщина, не способная понять сверхъестественной миссии, выпавшей ему?

По правде говоря, Юлиан не нуждался в этих ободряющих речах. Его путь был намечен свыше, и он намеревался пройти по нему до конца.

III

В первые дни апреля армия, по прежнему сопровождаемая флотом, прибыла в Киркесий. Это был важный укрепленный пункт, расположенный у слияния Хабура и Евфрата. Его стены были выстроены почти столетие назад по приказу Диоклетиана, потому что тогда это место было крайней восточной точкой империи. Юлиан задержался здесь на несколько дней, чтобы дать время флоту построить мост для перехода через реку. Этот переход был важным этапом операции, ибо за Хабуром начинались дикие просторы Персидской империи с их ловушками, засадами и неведомыми далями.

Как только мост был готов, – а это произошло среди ночи, потому что Юлиан хотел оказаться на другом берегу до восхода солнца, – император отдал приказ войскам начать переправу. В частях чувствовалось некоторое колебание, и он решил обратиться к солдатам, как это обычно делают перед боем. Поднявшись на небольшой холм на берегу Хабура, император начал с напоминания о том, что римская армия не впервые вторгается в эти земли и что она, вопреки утверждениям некоторых, отнюдь не всегда терпела здесь поражение. Он напомнил им о Лукулле и Помпее, о Вентидии и Траяне, о Вере и Севере, которые вернулись из этих областей с богатыми трофеями. «Даже Гордиан вернулся бы с победой, – заверил он солдат, – если бы его не предал префект Филипп».

Доспехи солдат слабо мерцали в ночной тьме, потому что луна уже зашла и на востоке начинали бледнеть звезды. Но если фигура Юлиана была видна смутно, то смысл его слов был абсолютно ясен. Он продолжал:

– Этих героев подвигло на великие подвиги стремление к славе. Нас же побуждают к этому бедствия захваченных противником городов, тени воинов, погибших без отмщения, наши огромные потери и разрушенные крепости! Поэтому с Божьей помощью я всегда буду с вами, ваш император, ваш знаменосец, ваш собрат по оружию. И если в бою меня постигнет злая участь, то я по крайней мере умру с уверенностью в том, что пожертвовал собой на благо Общего дела!

Какая странная речь! Вопреки всем ожиданиям, Юлиан не упоминал ни Гелиоса-Царя, ни Александра, столь милых его сердцу. Он взывал исключительно к патриотизму римлян. Никогда еще он не вел себя так по-западному,как в этот момент вторжения в земли азиатов. Несомненно, он хотел рассеять в душах легионеров страхи, порожденные пессимистическими заявлениями авгуров, и показать, что в нужный момент и он умеет встать на точку зрения традиционных римлян.

– Так будьте храбры, как этого требуют от вас обстоятельства, – сказал он в заключение. – Уверуйте в успех! Будьте готовы бросить вызов опасности, зная, что всех, сражающихся за правое дело, ждет победа.

Солнце появилось на горизонте в то самое мгновение, когда он закончил речь. Юлиан спустился с холма и направился к своему шатру, а солдаты собрались вокруг своих командиров. В эту минуту только что прискакавший всадник спрыгнул с коня и протянул Юлиану пакет. Это было письмо от префекта Галлии Саллюстия. Юлиан вскрыл его и пробежал глазами.

«С грустью и тревогой слежу я за твоими действиями, – писал префект. – Умоляю, откажись от экспедиции в Персию, пока еще это можно сделать. Заклинаю тебя: не иди навстречу верной смерти против воли богов» 14.

Юлиан в гневе скомкал письмо. Опять эти советы об осторожности, призывы к разуму, которые на деле всего лишь прикрытие трусости. Решительно, те, кто изображает из себя его друзей, плохо его знают!

Не дав себе задуматься над письмом Саллюстия, он приказал легионам перейти через Хабур. Когда последний солдат ступил на противоположный берег, Юлиан велел разрушить мост, чтобы «ни у кого не оставалось надежды на то, что он повернет назад».

IV

Перейдя через Хабур, войско двинулось вперед по дороге вдоль левого берега Евфрата. Теперь оно находилось уже на персидской земле. Все напоминало солдатам о том, что они вторглись в земли, абсолютно не похожие на те, что остались позади. Горизонты казались более дальними, холмы более дикими, тишина более глубокой, и, когда за их спинами садилось солнце, они видели, как на небе восходят незнакомые созвездия.

У городов, мимо которых они проходили, были варварские названия: Тилуфа, Ахаяхалька, Бараксамальха, Озогардана, Перисабора, Майозамальха…

Эти города проплывали мимо, как бы несомые монотонно плещущейся рекой, и, казалось, бежали прочь. Легионеры быстро забыли бы о них, если бы каждый не остался связан в их памяти с какой-нибудь яркой деталью.

В Дура-Европос они увидели мавзолей, в котором покоился прах императора Гордиана. Проходя, они отдали ему честь, склонив знамена. В Озогардане они обнаружили колодцы, заполненные какой-то черноватой жидкостью, которая бурлила, изливаясь на землю. Это был битум. Юлиан приказал поджечь его. Огромный столб пламени взметнулся в небо. Его красноватые всполохи долго мерцали в ночи, и Юлиан сделал вывод, что они на правильном пути, ибо было известно, что Александр тоже видел такие колодцы.

Чуть позже возвращающийся с рекогносцировки Юлиан наткнулся на группу молодых людей, несущих что-то тяжелое. Оказалось, что это лев, которого они только что убили ударом дротика. Оружие все еще торчало в боку зверя. Юлиан обрадовался. Он увидел в этом предзнаменование смерти царя и не сомневался, что речь идет о царе персов. Однако, когда он посоветовался с авгурами, те сказали прямо противоположное.

– Речь идет о царе, идущем с запада, – заявили они, качая головами. – О, Юлиан! Это еще один знак, запрещающий вторжение в земли Шапура и грозящий тебе такой же участью, как участь этого зверя 15.

Окружавшие Юлиана философы возмущенно зашумели.

– В 297 году, – возразил один из них, – когда Галерий, еще будучи цезарем, выступил против персидского царя Нарса, ему принесли окровавленный труп льва. И он вернулся невредимым после победоносной кампании 16.

– Ваши доводы не выдерживают критики, – отбивались авгуры. – В те времена Нарс первым нарушил границы империи. Галерий только оборонялся. Лев же всегда означает нападающего.

«В этом вечном конфликте между упорными консерваторами, опирающимися на официальные предсказания, и отважными толкователями из школ восточного мистицизма», как справедливо замечает Аллар 17, Юлиан, как всегда, отдал предпочтение последним. Но хотя он и запрещал себе сомнения, нагромождение мрачных пророчеств начинало тревожить его. Как убедиться, что боги все еще поддерживают его? В конце концов, он не получал от них прямых указаний со времени своего паломничества в Пессинунт. Желая успокоить себя, он попросил Максима Эфесского вновь обратиться к богам.

Кудесник преклонил колена перед колодцем с водой, начал ровно и глубоко дышать и впал в глубокое оцепенение. Спустя несколько мгновений он вздрогнул и открыл глаза. Но его взгляд был остановившимся, как у слепого. Он заговорил голосом, который звучал как бы из другого мира:

– Не бойся ничего, Юлиан… С тобой говорит не Максим, а Гелиос… Ты будешь побеждать до тех пор, пока будешь идти к моей колыбели… Твоя жизнь останется вне опасности, пока ты не вступишь во Фригийские поля…

– Фригийские поля? – воскликнул Юлиан и расхохотался. – Мы давно уже оставили Фригию позади, и у меня нет ни малейшего желания туда возвращаться! Если это единственная опасность, которая меня подстерегает, то это все равно, что я вообще вне опасности!

Успокоенный, он вернулся к войскам и велел продолжать путь.

Продвижение легионов было быстрым и легким. Многие из городов сдавались без сопротивления. Но солдат беспокоила сама эта легкость. У них было впечатление, что они погружаются в пустоту. Где парфяне? Почему они не показываются? Находятся ли основные силы Шапура до сих пор в Месопотамии? Или, споря в быстроте с римской армией, они отступают к югу, чтобы избежать окружения? Разведчики прочесывали местность почти до горизонта. Но они по-прежнему никого не встречали. С течением времени эта пустота и тишина становились все более тревожными.

Внезапно с высот Пирисаборы кто-то из всадников дал сигнал о приближении большого конного войска. При этом сообщении легионеры издали радостный крик. Наконец-то они померятся силами с противником! Они знали, что парфяне отличные кавалеристы и любая стычка с ними очень опасна. Но любая опасность казалась им лучше той неопределенности, в которой они пребывали Со времени перехода через Хабур.

Не дожидаясь приказа командиров, легионеры наступательным шагом бросились на вражескую конницу. Этот дерзкий поступок мог погубить их; но оказалось, что лучшего решения нельзя было и придумать. Вооруженные стрелами и дротиками парфяне обычно старались держаться на расстоянии от противника, потому что это давало им возможность маневрировать, сидя верхом. В ближнем бою они теряли все свои преимущества и поэтому старались избегать сближения. Захваченные врасплох бросившейся на них с воплями толпой пехотинцев, они быстро смешались. Римские легионеры проникли в их ряды и стали избивать их.

Парфяне отступили на юг, бросив на поле битвы множество убитых и раненых. Что до легионеров, то они вообще не понесли потерь.

Эта победа, завоеванная много легче, чем можно было ожидать, подняла моральный дух войска и рассеяла тревогу последних дней. Парфяне и впрямь не были похожи на тех непобедимых демонов, которыми их описывали. Легионеры почувствовали, что вполне смогут гнать их до самых краев земли…

V

Вновь обретя уверенность, конники и пехотинцы опять построились в колонны и с песней продолжили путь. Флот сопровождал их, не испытывая никаких трудностей, тем более что, начиная с этого места, русло Евфрата расширялось.

Юлиан пребывал в радостном настроении. Успокоительные слова Максима изгнали из его души последние тени мрачных предсказаний авгуров, а результат первого сражения наглядно показал, что его солдаты могут успешно противостоять противнику и побеждать. До Ктесифонта оставалось всего несколько дней пути. Стало быть, нет повода для беспокойства…

11 мая войско вышло к руслу Нахармальхи. Это был широкий канал длиной в пять километров, связывавший Тигр и Евфрат между собой. Он был сооружен по приказу Селевка Евпатора чуть выше Вавилона. Позднее персы засыпали его песком, чтобы помешать римлянам воспользоваться им при вторжении. Из соображений предосторожности Шапур велел набросать сверху огромные камни.

Юлиан приказал расчистить канал. Как только уровень хлынувшей в него воды достаточно поднялся, флот смог беспрепятственно продолжить свой путь.

Начиная с этого времени, армия покинула долину Евфрата и устремилась на восток. Приближалось лето. День ото дня солнце становилось все горячее.

Местность, через которую шло войско, была плодородной и хорошо орошаемой. Ее пересекало множество узких каналов. Виноградники сменялись фруктовыми садами, засаженными цветущими персиковыми и абрикосовыми деревьями. Но еще более восхитительными были целые поля цветов, простиравшие в бесконечность свой многоцветный ковер и создававшие у солдат впечатление, будто они идут по покрывалу, сотканному из света. Там были и нарциссы, и амаранты, и жонкиль, и адонис. Жасмин и тубероза источали ароматы, сливавшиеся с более слабым запахом лилий и миндаля. Корабли флота с их осадными машинами и башнями тихо скользили по водам канала, берега которого поросли лавром и дикими азалиями. Все было разноцветным; воздух благоухал, и тысячи маленьких птичек с блестящим оперением порхали в нем, подобные россыпи драгоценных камней.

Юлиану никогда не приходилось видеть столь красивой земли. Он мысленно сравнивал ее с волшебными краями, о которых читал в юности: с садами Армиды, с садами Алкиноя. Но на этот раз реальность оказалась прекраснее сказок: место, через которое они шли, было настоящим земным раем.

Прошагав много часов посреди этого цветочного великолепия, войско подошло к круглой стене. Она окружала охотничьи угодья персидских царей. Там разводили львов, пантер, антилоп, газелей и еще один вид редкой, повсеместно ценимой дичи: фарсистанских черных медведей. Юлиан позволил своим командирам устроить охоту: такая остановка, решил он, придется им по вкусу.

Сам он не стал принимать участия в этом развлечении, потому что не любил охоту. Он воспользовался передышкой для того, чтобы посетить расположенную по соседству виллу, должно быть, принадлежавшую кому-то из местных правителей. Это был роскошный дом, построенный в эллинском стиле. Все в нем – атриум под открытым небом, пергола [21]21
  Пергола– озелененная вьющимися растениями беседка или галерея.


[Закрыть]
, увитая глициниями и ломоносами, ряды колонн и украшенные изящной мозаикой полы – напоминало Юлиану его имение Астакию. Его глубоко тронуло то, что греческое искусство проникло так глубоко в Азию. Это было наследие македонского завоевания.

Чуть дальше он обнаружил помпезное здание в чисто вавилонском стиле: летнюю резиденцию царя царей. В ней находился тронный зал с инкрустированным золотом потолком высотой 20 метров, покоящимся на колоннах, вытесанных из кедра. По всем четырем стенам зала располагался барельеф, изображающий охоту на львов, тигров, пантер и газелей. Сам царь преследовал стадо онагров, стоя на колеснице, запряженной четырьмя украшенными плюмажем конями. Вся картина производила необычайное впечатление мощи и жизненности. Однако в сценах массового убийства животных таилось что-то жестокое.

Наконец 24 мая римское войско вошло в долину перед Селевкией. Этот город, некогда один из богатейших в мире, уже в течение многих поколений стоял заброшенным и покинутым жителями. Юлиан осмотрел главные здания города. Одинокое эхо отзывалось на его шаги из-под просторных сводов. Картина заброшенного величия показалась ему столь тяжелой, что он предпочел не задерживаться здесь надолго. Выйдя из разрушенного дворца, он увидел наполовину высохшее русло реки, лентой вьющееся через город, и решил пройтись вдоль него. Оно вывело его к четырехугольному водоему, в котором стояла гнилая зеленоватая вода.

Попав на эту площадку, заросшую сорными травами, Юлиан содрогнулся от ужаса. Вокруг водоема он увидел десяток насаженных на копья трупов, разлагавшихся под лучами солнца. Они смотрели на него окровавленными глазницами, из которых были вырваны глаза. Их изуродованные тела источали отвратительный запах. Это были тела правителей городов, расположенных вдоль Евфрата, тех, что бежали перед наступлением римских легионов. В наказание Шапур приговорил их к самой лютой казни в этом заброшенном месте, где тишину нарушало лишь стрекотание кузнечиков.

Юлиан понял это как предостережение: Шапур решил вести против него войну не на жизнь, а на смерть, и ему предстоит еще немало сражений, прежде чем он сумеет достичь цели. Оторвав взгляд от ужасного зрелища, Юлиан вскочил в седло и сразу же покинул Селевкию.

Он спешил догнать свое войско, обогнавшее его на расстояние полудневного перехода. К утру войско достигло правого берега Тигра и разбило лагерь напротив Ктесифонта.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю