Текст книги "Юлиан Отступник"

Автор книги: Жак Бенуа-Мешен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

XIX

Тем временем Констанций, не теряя ни минуты, начал подготовку к наступлению. Шапур понес тяжелые потери во время последнего набега и отошел за Евфрат, чтобы восстановить силы. Согласно всеобщим предсказаниям, он не мог возобновить наступление до начала весны. Это была та самая передышка, которой только и ждал Констанций. Он сразу же занялся подготовкой к походу на Запад. Император набрал новые войска в Паннонии и Иллирии, сконцентрировал обозы с провиантом в районе Приморских Альп и Констанцского озера, велел своему посланнику Гауденцию передать приказ о введении военного положения на берегах Северной Африки и предоставить в его распоряжение запасы зерна из этих провинций. Одновременно он приказал флоту, находившемуся в Адриатическом море, блокировать Марсель и устье Роны. Наконец, он вступил в переговоры с некоторыми вождями алеманнов, побуждая их занять альпийские ущелья, прежде чем Юлиан успеет перейти через Альпы.

Эти подготовительные действия не оставляют сомнений относительно намерений Констанция. Он хотел запереть Юлиана в Галлии и затравить его, как зверя, используя совместные действия германских орд и имперских вооруженных сил ¹⁰⁹. Юлиан сразу же понял, что ни в коем случае не должен позволить заблокировать себя в Галлии и что будет лучше перенести войну в другие области: в Италию, в Паннонию, в Иллирию или в Грецию в зависимости от того, где он встретится с войсками Констанция.

Однако согласятся ли солдаты идти за ним? В прошлом году, во время мятежа в Лютеции Юлиан выступил гарантом того, что «их никогда не принудят воевать за пределами Галлии, если на то не будет их собственного согласия» ¹¹⁰. С того времени прошло всего несколько месяцев, и обстоятельства заставили его вспомнить об этом обещании. Как отреагируют солдаты? Опять восстанут или безропотно согласятся сделать для него то, в чем отказали императору? Чтобы узнать ответ на этот вопрос, он велел собрать войска на маневренном поле на берегу Роны. Надев на себя знаки отличия августа, он вышел к солдатам, сел на каменное сиденье и обратился к ним со следующими словами, произнося их все более ясным и властным тоном:

– Мои храбрые товарищи! Я прошу вас с благосклонным вниманием выслушать меня, чтобы я мог по возможности кратко рассказать вам, что я решил делать.

Вместе с вами, по воле Бога небесного, я сумел остановить постоянные нашествия алеманнов и франков и положить конец их бесчинствам. Благодаря нашим общим усилиям я сделал так, что теперь римские войска могут свободно передвигаться по Рейну. Я поставил непроходимый заслон угрозам и нападениям могущественных народов, и это было сделано потому, что я опирался на ваше бесстрашие. Галлы, свидетели наших с вами совместных трудов, подняли голову после тяжких скорбей и долгих испытаний; они передадут славу о наших трудах последующим поколениям. Будучи благодаря вашему избранию возведен в ранг Августа, я хочу совершить великие дела при поддержке Бога и с вашей дружеской помощью. Последуйте же за мной, покуда еще есть время, по пути, который я считаю правильным, дабы предотвратить ожидающие нас трудности. Иллирийские провинции не защищены. Двинемся же туда без промедления. Займем окраинные районы Дакии: события подскажут нам после этого, что делать дальше…

По примеру командиров, которые верят в своих людей, я прошу вас поклясться мне в подчинении и верности. Что до меня, то все мои помыслы будут направлены на то, чтобы не совершать ничего безрассудного и не уступать слабости, так чтобы я мог доказать любому, кто потребует от меня подобных доказательств, что мною движет исключительно желание служить общим интересам. Вы слишком хорошо знаете меня, чтобы сомневаться в моих словах. И я вновь призываю вас в первую очередь быть бдительными в отношении того, чтобы никакие частные интересы не заставили вас прибегнуть к грабежу. Помните: нам принесло больше славы не то, что мы вдребезги разбили бесчисленных врагов, а то, что мы обеспечили спокойствие и благополучие провинций ¹¹¹.

Юлиан замолчал и с бьющимся сердцем ожидал реакции солдат. В эти минуты должна была решиться его судьба. Легионеры молчали, как бы размышляя над тем, что только что услышали. А затем внезапно мощный крик пронесся над войском. В третий раз, после Милана и Парижа, Юлиан услышал мощный стук щитов о поножи. «Эта речь, – пишет Аммиан, – была воспринята всеми как пророчество небесного оракула. Все были возбуждены. Солдаты стучали по щитам и громкими криками приветствовали Юлиана, называя его титулами Великого стратега, Императора и Великого победителя царей и народов. Все они дали клятву, о которой он их просил. Солдаты сначала давали клятву, касаясь мечом своей головы, а затем обещали пожертвовать ему свою жизнь, сопровождая эти слова ужасной божбой. Все командиры, а затем все чиновники двора и Дома принцепса повторили ту же клятву» ¹¹²(июль 361 года).

Юлиан быстро отдал все необходимые распоряжения для того, чтобы покинуть Галлию прежде, чем вокруг него сомкнётся вражеское кольцо. Его войско насчитывало около 25000 человек, и он разделил его на три корпуса. Первый в составе 12000 человек был поставлен под начало командира кавалерии Иовиния и должен был наступать через Северную Италию. Второй в составе 10000 человек под командованием Невитты должен был пройти по противоположным склонам Альп и пересечь Рецию и Норик. Сам Юлиан возглавил третий корпус, насчитывавший только 3000 человек, но состоявший из отборных войск. Он рассчитывал пройти с ними через Базель и, миновав Черный лес, выйти к Дунаю. После этого три корпуса должны были соединиться в районе столицы Паннонии Сирмия.

Прибыв в Базель, Юлиан вновь принес жертву Беллоне и посоветовался с авгурами. Те заверили, что его ожидает победа, а «враги растают при его приближении подобно тому, как в горах тает снег при приближении весны». На этом основании Юлиан сделал вывод, что Гелиос благосклонен к нему и, пренебрегая обычными предосторожностями, полностью доверился тому, что самый знаменитый капитан нашего времени называл «своей звездой».

Интересно, что историки – даже те из них, кто настроен к Юлиану весьма враждебно, – считают его поход через Северную Италию «одной из наиболее замечательных экспедиций, описанных в военных хрониках» ¹¹³. Они описывают, как его орлы [17]17
  То есть римские знамена.


[Закрыть]«перелетали из города в город» ¹¹⁴, а его армии – в первую очередь кельты и петуланты – совершали молниеносные переходы через наиболее населенную и наименее укрепленную часть империи.

Юлиан покинул Вьенну в начале августа 361 года. 10 октября он ночью высадился в Бононии, овладев до этого дунайским флотом.

Бонония представляла собой небольшую крепость в Паннонии на расстоянии шестичасового перехода от Сирмия. Здесь располагался военный лагерь, которым командовал начальник кавалерии Луцилиан. Победить Луцилиана, отличного военачальника, в открытом поле было нелегко. Но тем более опасно было позволить ему укрыться вместе с войском за стенами Сирмия. В этом случае пришлось бы осаждать город, а за это время успела бы подойти армия Констанция. Юлиан решил пойти на риск. Он приказал когорте пехотинцев ночью проникнуть в Бононию, захватить Луцилиана и доставить к нему живым или мертвым. Эта операция была быстро осуществлена. Ни о чем не подозревавший Луцилиан спокойно спал. Солдаты внезапно разбудили его, стащили с постели и велели следовать за ними. После недолгого сопротивления Луцилиан сдался. Связанного, его посадили на коня и привезли к Юлиану.

Когда освобожденный от пут Луцилиан предстал перед цезарем, он, весь дрожа, бросился к его ногам. Юлиан поднял его и заверил, что ему нечего бояться. Луцилиан успокоился от такого доброжелательного обращения, но, когда уяснил себе, сколь мало сопровождающее Юлиана войско, не удержался и сказал ему:

– Безрассудно с твоей стороны вторгаться на чужую территорию со столь малым числом людей.

– Прибереги свои призывы к осторожности для Констанция, – сухо ответил ему Юлиан. – Я позволил тебе поцеловать пурпур моего плаща не для того, чтобы выслушивать твои советы, а для того, чтобы успокоить твой страх ¹¹⁵.

На следующий день Юлиан двинулся к Сирмию, считая его «уже почти завоеванным городом» ¹¹⁶. Предстоящая операция требовала большой отваги, ведь Сирмий был хорошо укреплен, его защищали 10000 пехотинцев и батальон лучников. Однако Юлиан считал, что его «поддерживает дыхание богов», которые убирают все препятствия с его пути. И вновь свершилось чудо.

Узнав, что Юлиан находится всего в нескольких стадиях от города, население Сирмия буквально возликовало. Молодые люди бегали по улицам, крича: «Вот он, Гелиодром,Посланник Солнца!» Услышав эти слова, жители и гарнизон вышли из города и двинулись через пригороды навстречу Юлиану, желая поприветствовать молодого императора. Каждый хотел увидеть его и прикоснуться к тому, кто, как они слышали, совершал великие чудеса и шел вперед, окруженный ореолом таинственных сил. Как написано в источниках, его встретили «с факелами и цветами» и с триумфом отвели в императорский дворец.

Спустя 48 часов к нему присоединился Невитта.

XX

Следует сказать, что стремительному продвижению Юлиана во многом способствовало то, что ему не пришлось дать по пути ни одного сражения. За исключением легионов, охранявших придунайские границы, основные силы Констанция все еще были скованы в Азии. Тем не менее, Аммиан пишет, что Юлиан «много раз подвергал себя исключительной опасности». Несомненно, он не раз оказывался в тяжелом положении. Однако каждый раз он умел повернуть ситуацию в свою пользу и, можно сказать, не нес потерь.

Откуда взялась у сына Юлия Констанция такая отвага? Дело в том, что он считал себя всего лишь орудием воли богов. Любая проволочка, любое сомнение были в его глазах не военной тактической ошибкой, а проявлением недостаточной веры в защищающие его силы. Он же пообещал своим солдатам «никогда не совершать ничего безрассудного и не уступать слабости» ¹¹⁷. Но можно ли быть безрассудным, зная, что Солнце воюет на твоей стороне? Когда он подходил к какому-либо городу, то слышал, что тот «уже завоеван». Он посылал в него на разведку небольшой отряд, чтобы известить о своем приходе. И тотчас все жители выбегали ему навстречу, открывали ворота, и ему оставалось только занять стратегически важные пункты. Его молодость, блеск и очарование довершали остальное. Поразительным примером этого был Сирмий. Но то же самое повторялось и в других местах.

Дело в том, что империя устала от Констанция. После бесконечной зимы его правления люди видели в Юлиане провозвестника обновления. Однако вдохновляющий прием, который ему везде оказывали, не заставил его потерять голову. Его вера в поддержку богов нисколько не мешала ему принимать меры предосторожности. Подобно тому, как он не покинул Галлию, пока не убедился в незыблемости прирейнской оборонительной линии, он не ринулся безрассудно на Константинополь, не укрепив границы вдоль Дуная. Он не хотел получить удар в спину в тот момент, когда наконец столкнется с основными силами Констанция. Пользуясь последними ясными днями октября, он с быстротой молнии пересек Мезию, прибыл на берега Дуная, произвел инспекцию крепостей, воздвигнутых в свое время Траяном, отдал приказ усилить некоторые из них, а также построить несколько новых, и форсированным маршем спустился к Па-де-Сукс (Траяновым вратам).

Это ущелье, отделяющее Родопы от Гема, не только было границей между иллирийскими провинциями и Фракией, но и представляло собой рубеж между Римским Востоком и Римским Западом. С высоких горных цепей, легко преодолимых с иллирийской стороны, но крутых и почти непроходимых с фракийской, можно увидеть пространство Запада вплоть до Юлийских Альп и пространство Востока вплоть до Пропонтиды и Босфора ¹¹⁸. Юлиан хотел поскорее вновь встретиться с морем, бывшим колыбелью его детских мечтаний. Тем не менее он остановился и даже не пытался идти дальше. Он не рвался во Фракию, где ему предстояло столкнуться с хорошо укрепленными городами, такими, как, например, Филиппополь или Адрианополь, где Констанций разместил большой контингент войск для защиты подступов к столице ¹¹⁹. Юлиан счел, что на данный момент достаточно занять Па-де-Сукс и разместить в нем гарнизон под командованием Невитты ¹²⁰. Затем, вернувшись назад, он решил на время обосноваться в городе Наиссе.

Доказав поначалу немыслимую отвагу, не грешил ли он теперь излишней осторожностью? Нисколько. Юлиан знал, что силы, которыми он располагает, включая кельтов и петулантов, слишком малы в сравнении с войсками Констанция. При таких условиях первостепенное значение имело то, будет ли население настроено в его пользу или против него.

Юлиан прекрасно понимал это. Поэтому он посвятил конец октября написанию посланий, задачей которых было обеспечить себя союзниками среди правящих кругов Греции и Италии. До нас полностью дошло только одно из этих посланий. Это – Послание Сенату и Народу Афин,В этом тексте, очень важном для понимания мыслей и действий Юлиана, победитель Страсбургского сражения не ограничивается оправданием своих действий, а предъявляет настоящий обвинительный акт Констанцию, перечисляя все несчастья, которым подверг его император. Он не забыл ничего: ни убийства его семьи, ни конфискации имущества, ни заточения в Мацелле, ни убийства Галла. Это уже совсем не тот тон, каким был написан панегирик в Сансе, и понятно, почему Констанций счел это письмо объявлением войны!

Обрисовав в общих чертах плачевное положение дел в Галлии при его приезде, Юлиан заявляет: «Подробный рассказ о том, что я сделал за эти четыре года, занял бы слишком много времени. Я подведу лишь итог. Когда я был еще только цезарем, я трижды перешел через Рейн. Я добился возвращения 20000 пленных, которых варвары удерживали на другом берегу реки. Два сражения и одна осада ¹²¹позволили мне захватить тысячу пленных, причем не тех, кого возраст делает неспособными к службе, а молодых и крепких людей ¹²². К тому моменту, когда я пишу вам это послание, я, благодаря богам, отвоевал у варваров все города, которые мы ранее потеряли. Тогда (то есть до восстания в Лютеции. – Б.-М.) я отвоевал их почти сорок…»

А как он вел себя по отношению к Констанцию?

«Я послал ему четыре батальона отличных пехотинцев, еще два несколько менее подготовленных и два эскадрона отборной конницы… Пусть Зевс и все боги-покровители нашего благородного Дома будут мне свидетелями: мое поведение по отношению к нему было безукоризненно; оно было таким, каким я хотел бы видеть поведение моего сына по отношению ко мне. Я относился к Констанцию с таким уважением, с каким ни один цезарь не относился ни к одному из его предшественников…»

И какова же была награда?

Притеснения, грубые отказы в просьбах, постоянная угроза смерти! Хуже того: отказ удовлетворить законные требования, желание запереть его в Галлии, «как зверя в логове», безнравственный союз с вождями варваров, по условиям которого они должны были спуститься к Альпам, чтобы помочь задушить его!

«Таковы были, о афиняне, – восклицает в заключение Юлиан, – таковы были мои размышления, которыми я поделился со своими братьями по оружию, а нынче излагаю письменно, чтобы все эллины могли с ними ознакомиться. Пусть боги, владыки всего в мире, и далее оказывают мне ту помощь, которую они мне обещали. Да помогут они Афинам получить те благодеяния, которые я буду в состоянии оказать этому городу, и да пошлют ему впредь таких императоров, которые смогут оценить достоинства Афин и будут выказывать им свое благорасположение!» ¹²³

Юлиан отдал один экземпляр этого письма элевсинскому иерофанту и попросил как можно скорее доставить его в Афины, чтобы жители города узнали о его намерениях.

Затем он направил сходные письма лакедемонянам, коринфянам, жителям Пелопоннеса, иллирийским городам, а также Римскому сенату и армиям, расположенным в Италии. Во всех этих письмах он защищал свое дело и во всеуслышание перечислял свои претензии к Констанцию. «Через посредство эллинов, – пишет Либаний, – он обращался ко всему человечеству, составляя каждое из своих посланий так, чтобы приспособить его к настроениям тех, кому оно предназначалось» ¹²⁴. Так что психологическая война уже тогда предшествовала вооруженным столкновениям…

Однако вооруженное столкновение должно было произойти. Волнение, вызванное письмами Юлиана, распространилось по всему Востоку. Если где-нибудь собиралось несколько человек, то они говорили только о нем. Никогда еще Констанцию не приходилось иметь дело со столь опасным противником! Констанций находился в Эдессе, когда узнал о прибытии Юлиана в Наисс. Эта новость едва не убила его. Все надежды запереть Юлиана в Галлии пошли прахом! Он ускользнул, как угорь, и внезапно появился у самых ворот Востока! На этот раз Констанций понял, что нельзя терять ни дня, если он хочет помешать Юлиану войти в Константинополь. Оставив в Месопотамии лишь сокращенный контингент войск, он решил дать бой «узурпатору» во Фракии и реквизировал все средства сообщения для перевозки своих солдат. Им предстоял долгий путь, ведь для того, чтобы достичь Босфора, надо было пройти через Антиохию, Тарc и Никомидию. Констанций боялся, что продвижение будет недостаточно быстрым и Юлиан опередит его. Поэтому он послал вперед Арбециона во главе авангарда, составленного из копейщиков, нескольких батальонов легкой пехоты и вспомогательного корпуса. Они должны были перекрыть Юлиану дорогу во Фракию. Одновременно Констанций приказал комиту Марциану собрать в один армейский корпус все гарнизоны, рассредоточенные к северу от Константинополя и двинуться с ними на Па-де-Сукс.

XXI

Одновременно с известием о том, что солдаты Констанция сосредоточиваются на его пути, чтобы преградить ему дорогу во Фракию, Юлиан получил тревожную весть из Сирмия.

Когда он прибыл в столицу Паннонии, гарнизон города вместе со всеми жителями приветствовал его как триумфатора. Однако затем, в результате тайной работы агентов Констанция, настроения гарнизона переменились. Сначала Юлиан думал присоединить два легиона гарнизона Сирмия к своему слабому войску (ибо даже после прибытия Невитты оно насчитывало не более 13000 человек, а 12000 солдат Иовиния запаздывали, застряв где-то в Италии). Однако от этой идеи пришлось отказаться. Легионеры не только пытались подбить население города к восстанию, но даже начали переманивать на свою сторону солдат Невитты. Чтобы устранить возможность смуты, Юлиан решил перевести гарнизон Сирмия в Галлию. Но такая перспектива отнюдь не радовала иллирийских легионеров. Прибыв в Аквилею, они отказались идти дальше и начали строить баррикады. Этот акт неповиновения был тем более опасен, что окрестное население встало на их сторону и объявило о своей «верности Констанцию» ¹²⁵. Если бы это движение распространилось, оно могло привести к неповиновению всю Италию.

Между тем прибывший гонец сообщил Юлиану, что кавалерия Иовиния наконец перешла через Юлиевы Альпы и быстрым маршем вступает в Норик. Юлиан велел им срочно развернуться и идти в Аквилею, чтобы подавить мятеж. Жертва необходимая, но весьма достойная сожаления! После того как пришлось отказаться от присоединения к войску двух легионов из Сирмия, Юлиан лишался поддержки армии Иовиния, прибытия которой ожидал с огромным нетерпением. Может быть, боги начали оставлять его? Может быть, исчезло то дыхание весны, которое, как его уверяли, должно было «растопить его врагов, как солнце растапливает снег»? Пока что его собственная армия таяла на глазах, а силы Констанция росли день ото дня. Выйти на бой с 60–80 тысячами человек, имея всего лишь 13000 пехотинцев, было немыслимо рискованным делом. Тем более что на этот раз речь шла не о варварах, а о солдатах, столь же опытных и хорошо организованных, как его собственные…

Похоже, что в этот момент Юлиан позволил себе впасть в уныние. И это понятно: любому непредвзятому наблюдателю было ясно, что у него не более одного шанса из тысячи избежать поражения и гибели. Если не свершится чудо, он погиб…

Юлиан так хорошо понимал это, что постоянно советовался с авгурами. Те говорили ему странные и непонятные вещи, уверяя, что «он одержит верх над врагами, не пролив ни капли крови». Из всех возможных предположений это казалось наименее вероятным. Его одолевали тысячи вопросов: может быть, боги столь часто оказывали ему поддержку лишь для того, чтобы потом внезапно оставить? Может быть, они позволили ему уйти из Галлии, чтобы дать сгинуть, как загнанному зверю, в ущелье между Гемом и Родопами? Эта мысль была столь невыносима, что он отказывался допустить ее возможность. Не впал ли нынче он, считавший любое сомнение недостаточным проявлением веры, в грех неверия, позволяя себе сдаться только из-за того, что на горизонте собрались тучи? Чего он боится? Богам не в чем упрекнуть его. «Почему, собственно, я пришел сюда? – писал он позже своему дяде Юлиану ¹²⁶. – Разве не из-за того, что боги однозначно приказали мне сделать это и обещали благополучие, если я подчинюсь, ибо им никогда не удалось бы свершить того, что они хотели, если бы я не двинулся с места?» ¹²⁷Юлиан множил число молитв и соответствующих случаю жертвоприношений не только для того, чтобы почтить богов, но и для того, чтобы поддержать собственное мужество. «Мы совершаем открытое поклонение богам, – писал он Максиму Эфесскому, – и вся следующая за мной армия состоит из их почитателей… Боги говорят, что я пожну благие плоды моих усилий, если не уступлю слабости. Повтори это тем, кто тебя окружает» ¹²⁸.

Да: не уступать слабости– в этом было все дело! Конечно, если принимать во внимание только численность войск, Юлиан не мог не быть разбит. Однако сводить все только к материальному аспекту, несомненно, было бы недопустимой ошибкой. Другие силы, бесконечно более могущественные, хотя и невидимые, участвуют в сражениях и воюют на его стороне. Они не могут бросить его в беде, его, почитателя Гелиоса, Посланника Солнца! Они пошлют ему в нужный момент всех архангелов света, чтобы помочь в борьбе, которая является лишь эпизодом в извечном столкновении между светом и тьмой, между Добром и Злом! ¹²⁹

Боясь оказаться в окружении в Паннонии, если комит Марциан первым прибудет на место, Юлиан решил двигаться вперед, не дожидаясь возвращения Иовиния, продолжавшего осаду Аквилеи в Италии. В сопровождении 13000 человек Юлиан смело прошел Па-де-Сукс и спустился во Фракию, полный решимости вступить в бой с силами Констанция, где бы они ему ни встретились.