Собиратель автографов

Текст добавлен: 4 октября 2016, 01:59

Текст книги "Собиратель автографов"

Автор книги: Зэди Смит

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Алексу стало немного не по себе, потому что превыше всего он ценил в людях простоту. В его окружении только Адам и Эстер любили все усложнять и привязались к нему так сильно, что возможное расставание грозило серьезными проблемами.

– Ребе, я все еще… Понимаю, что вы говорите, но никак не возьму в толк, в чем суть дела. Во всяком случае, какое это имеет отношение ко мне.

Рабби Барстон пнул ногой несколько камешков и энергично мотнул головой:

– У-ху-хух. Тут надо не суть дела искать, а просто слушать, что тебе говорят, и так делать. Представь, что тебе пятнадцать лет. Стариком тебя не назовешь.

– Были у меня и лучшие годы.

Они вместе прошли по расплывчатой тени от звезды Давида, которая медленно двигалась по двору по мере того, как солнце поднималось выше и выше.

– Алекс! Твой друг Адам сказал мне, что ты собираешь автографы и тем самым зарабатываешь себе на жизнь. В чем тут суть дела? Ты ее видишь?

– Нет, не особенно. Но…

– Но это доставляет тебе удовольствие.

– Немного.

– Поэтому ты и собираешь всякие реликвии. Важные бумаженции, оставшиеся после разных шишек. А есть в твоем бизнесе что-то, что имеет статус дара?

– Как это – дара?

– Я имею в виду, есть что-то в твоей повседневной жизни, что имеет статус дара?

– Ну, я стремлюсь к чему-то подобному. – Алекс невольно подумал о Китти. – Об этом можно только мечтать. Любовь, искусство, милосердие может. Все это – дар.

– Да, об этом можно только мечтать.

– Никак не пойму, куда вы клоните. Я пришел поговорить о ритуале.

Барстон весь словно сжался:

– Ладно, о’кей. Слушаю тебя. Давай поговорим о ритуале.

– Ну… – Алекс с трудом подбирал слова. – Ладно… о’кей, значит, вчера я прочитал каддиш, чтобы попробовать, что ли… – Они вошли в тень от здания синагоги, и без солнечных лучей сразу стало зябко. Алекс поежился и запахнул пальто. – Я прочитал его и ничего не почувствовал. То есть что-то, конечно, чувствовал, но каддиш не помогал.

– Ты был один?

Алекс кивнул.

– Как же, как же. А в футбол ты играешь один? В хоккей? В театре смотришь спектакль один? Танцуешь танго? Занимаешься любовью? В общем, ответ не требуется.

Алекс невесело рассмеялся.

Вишня рядом с ними, казалось, тоже была сбита с толку.

– И наконец, вспомним циддук ха-дин, то есть Божий Суд. Вместо того чтобы проклинать Господа за наши утраты, мы преодолеваем себя и возносим ему хвалы. Мы принимаем его суд. Господь нам дает, Господь и забирает [107]107
Слова библейского Иова, чью веру Сатана с позволения Бога подверг испытанию, лишив Иова дома, богатства, любимых детей. Потеряв все, Иов сказал: «Господь нам дает, Господь и забирает. Славьте же имя Его!» (Иов 1:21).

[Закрыть]. И мы все принимаем.

– Но у меня не получается. Не могу принять, – замямлил Алекс, совсем пав духом. – На меня это не действует. По-моему, это ни в какие ворота не лезет. Это страдание. Не могу подписаться под такими строчками, не могу.

Женщина, которая уже несколько минут топталась рядом, перебирая какие-то бумаги, наконец тихо произнесла имя рабби.

– Да, миссис Брегман, иду, еще одну минутку, пожалуйста.

Рабби повернулся и, несмотря на то что солнце светило ему в лицо, посмотрел прямо в глаза Алексу:

– Понимаешь, я очень занят. Сделай одолжение, приходи сюда к шести часам, скажи, что тебя просили сказать, и преподнеси свой дар. Мы с твоими друзьями все напишем заранее, купим подарок, дело только за тобой. Просто приходи и сделай, что нужно. О’кей?

3

Весеннее солнце почти не согревало, но друзья все равно решили пообедать на свежем воздухе, на дорожке у дома Адама. Стулья поставили так, чтобы тарелки пристроить на широкой ограде и сели в ряд, как дальнобойщики, остановившиеся перекусить. Джозеф и Рубинфайн, хохмы ради, заправили салфетки за воротники, в то время как Адам суетился за их спинами со сковородкой, на которой шипела яичница-болтунья в обрамлении розовых ломтиков копченой лососины. Алекс, не говоря ни слова, запрыгнул на ограду рядом с Рубинфайном и, сидя, начал болтать ногами.

– Пока не успели спросить… – сказал Джозеф. – Сегодня первый раз за шесть месяцев не вышел на работу по болезни.

– Подумывает сделать ноги из своей конторы, – объяснил Адам. – Но пока бросается деньгами. Купил лосося. Отведаешь, Ал? – Не дождавшись ответа, он пошел в дом за еще одной тарелкой.

– И правда, думаю свалить, – вяло подтвердил Джозеф, вылавливая из своей яичницы утонувшего в ней мотылька. – Солнышко пригревает и заставляет шевелить мозгами. Вот на меня и снизошло прозрение.

– Не иначе как правда солнце действует. – Рубинфайн нахмурился и показал вверх вилкой.

– Что за прозрение?

– У-у-ум… не хочу там до конца своих дней мариноваться.

– Правильно. Дело говоришь.

– Сам так считаю.

– А что думаешь делать? – спросил Алекс, взяв тарелку с доброй порцией яичницы и тостов.

– Стать постоянно нетрудоспособным. А дальше видно будет.

– Я тоже так раз попробовал, – с легкой завистью промолвил Рубинфайн. – Да только быстро обломался.

Джозеф поднял свое пиво, как флаг:

– Кишка тонка у тебя на такие дела. А меня с пути не собьешь. Черт возьми! – Он в первый раз повернулся к Алексу: – Что с тобой?

Алекс посмотрел мимо Джозефа и Рубинфайна на Адама, словно пытаясь поймать его взгляд:

– Похоже, Эстер может от меня уйти.

Адам с тревогой на него взглянул и отвел глаза в сторону, как мальчишка, случайно увидевший своих родителей в минуты соития.

Джозеф открыл бутылку пива и протянул ему.

Рубинфайн сказал:

– В конце концов все друг от друга уходят.

Алекс нахмурился:

– Ты, мыслитель. Никакой это не конец. А просто точка, на полпути. Понял?

– Только Господь Бог постоянен, – заявил Рубинфайн и выхватил перечницу из руки Джозефа, когда тот уже сам начал трясти ею над тарелкой. – Все, что Он дал нам, имеет свой конец. Кончается здесь. А не там. – Он показал на небо. – Это его дар нам – что все кончается. А теперь вы можете мне сказать: «Да, хорошенький дар, но можно мне вернуть его или обменять на что-то другое?» И на это я вам скажу…

– Руби, это надо срочно записать, а? – простонал Джозеф. – Для кого ты эту речугу приготовил?

– Для одной группы в хедере. На следующей неделе с ними занимаюсь. – Рубинфайн отхватил зубами кусочек ногтя и выплюнул через ограду. – От десяти до четырнадцати лет. Не понравилось? То есть я хотел еще сказать…

– Не то чтобы не понравилось…Руби, просто я представил, что мне четырнадцать лет и со мною так говорят… Нет, слушай, все правильно. Но ты словно вбиваешь в мозги какие-то истины. А ручка у тебя есть? Давай разберемся, разложим все по полочкам.

– Надо бы еще яиц пожарить… – задумчиво промолвил Адам. – Алекс, пойдем, поможешь мне.

Он пошел якобы на кухню, но потом повернул в гостиную. Прежде всего крепко взял Алекса за плечи. По глазам всегда можно судить о человеке. Именно таким был взгляд Адама. Открытый, озорной, со смешинкой, честный до невозможности. Взгляд человека, который всегда ощутит твою боль, как свою собственную.

Алекс сунул руки в карманы, как школьник, смущенный неожиданной просьбой.

– Ты готов? – спросил Адам.

– К чему?

– К сегодняшнему вечеру!

– О-о… вроде… да, конечно.

– Видел рабби Барстона? Будет от него толк?

Лицо Алекса приняло беспомощное выражение, взгляд Адама тоже погас, и в нем появилось то самое безмерное разочарование, которое охватило его сестру несколькими часами раньше.

– Меня это мало трогает. – Алекс вытащил руки из карманов и упал на диван. – Для меня все это – одни слова, и ничего больше.

Адам смутился:

– А разве есть что-то важнее слов?

Он опустился на колени, где стоял. Алекс слегка струхнул: вдруг придется вместе медитировать или молиться, а теперь он уверился – еще больше, чем раньше, – что ни то, ни другое на него не действовало, больше того, он в них совершенно не нуждался. Он хотел жить в этом мире, и пусть будет что будет: кончаются любовные связи или долгие романы, этапы жизни или вся она целиком, хотел видеть рядом безмерное разочарование или непрекращающуюся войну. Ему нравилась такая постоянная война. Он упивался ею. Ну и пусть будет.

– Что-о?.. Ты уронил – ох, это твоя записка, – проговорил, поднимая листок, Адам. Он встал и сел на диван. – Вся смялась. – Он передал бумажку Алексу. – Собирался и свою принести. Хотя и твоя как раз для меня.

Алекс еле вспомнил эту записку, которую накануне вечером приколол к стене. Взял ее у Адама и расправил листок на столе.

– Похожи, правда? – искренне спросил Адам. – То есть ты пишешь точно так же.

Алекс нахмурился. Взял ручку, программу телепередач и расписался на обратной стороне ее обложки.

– Как две капли воды, – промурлыкал Адам. – Его «т» точно такое же, как твое, и «м» с завитком тоже.

– Я часто пробовал его копировать. – Алекс прикоснулся к записке, вспоминая. – Просил его писать так, чтобы я мог повторить. Заставлял писать снова и снова, чтобы видеть, как движется его рука. Его маленькие ручки. Такие страшно маленькие и… – Алекс не успел закончить, потому что дверь снова начала открываться. Он взъерошил свои волосы. – Я думал, – голос его дрожал, – я думал, ты говорил все это, чтобы мне полегчало. Но мне не полегчало. Рассказал Эстер о Бут, но это не помогло. И это дело вечером, разговор с рабби Барстоном, ни то, ни другое никакие проблемы не решает, ни от чего не исцеляет. Я тоскую по нему. Все еще по нему тоскую. Все время. Тоскую очень сильно. И ничто не помогает.

– Я сказал, что все должно стать лучше, а не твои ощущения. – Адам говорил предельно серьезно. – И все становится лучше, даже если ты этого не чувствуешь.

Алекс беззвучно рассмеялся и слегка куснул губу:

– А что может быть хорошего, кроме как ощущать хорошее? – Он покачал головой. – Адамчик, в том-то и суть хорошего. А ты никак этого не понимаешь. Какие-то символы тут ни при чем. Хорошее надо чувствовать. Хорошее – в этом мире.

Адам согласно развел руками, но, как и всегда, связывающая их религия, это их общее пристанище, средоточие покоя и ясного переливчатого света, осталась неизменной.

Алекс вздохнул и встал, чтобы взять с полки Адамову коробочку с травкой, которая закрывала нижнюю половину пачки принадлежащих Адаму автографов.

– Я тут подумал, – осторожно промолвил Адам, – что можно бы какой-то автограф Китти положить в особое место, если захочешь, если у тебя что-то еще осталось. Ну, как знак уважения к ней. Да так и надежнее – если ты намереваешься все, что у тебя есть ценного, когда-то продать. То есть если тебе эта идея не нравится, то…

Алекс рассмеялся.

Адам нахмурился и почесал голову. В эту же секунду солнечный луч словно раздвинул шторы и разделил комнату на параграфы светящейся пыли и предложения тени. Если что-то и может внушить веру, то именно это. Так кстати. Так вовремя.

– Я их все продал, – довольно сказал Алекс и сделал небольшую паузу. – Ничего не осталось. Адамчик, у тебя нимб вокруг головы.

Алекс открыл коробочку и немножко в ней порылся в поисках подходящего комка.

Адам внезапно встал и закрыл коробку:

– Слушай, давай сегодня не будем. Пусть голова останется свежей. Пусть мы будем там полностью, а?

– Хм-м-м. – Мыслями Алекс в этот момент был, как любят говорить учителя, где-то в другом месте. Солнце словно вымыло стену, и все в комнате стало другим. Ощущения тоже изменились. Так уж действует солнце.

– И что касается Эстер. Ты знаешь, что ей это не нравится. Хочет, чтобы мы бросили. Сама боится тебе говорить, но я знаю, что она этого хочет. От нас обоих. Хотя даже не знаю, что тут сказать. Непростой вопрос. Здесь я нахожу понимание. – Адам показал на международном языке жестов, что у него просто нет слов от восхищения (наклонил подбородок и посмотрел в потолок). – Мне открывается Шхина. Все вокруг наполняется смыслом. И я взлетаю. – Он взял у Алекса коробочку и положил ее обратно на полку. – Но сегодня другое дело. Надо нам быть в хорошей форме. В полном смысле слова.

Алекс нагнулся за запиской, выпрямился и вытащил из-за автографа Джимми Стюарта щепотку кнопок с голубыми шляпками. Потом расправил записку и прикрепил ее кнопками к стене, прямо на солнечном пятне, посередине и немного выше автографов известного философа Людвига Витгенштейна и знаменитой писательницы Вирджинии Вулф.

Эпилог
Каддиш

Предположим, мне запрещено то, что люди делают, когда им больше ничего не остается: постукивать пальцами по ремешку наручных часов, расстегивать и застегивать пуговицы на рубашке, поглаживать волосы на голове. В конце концов я лишусь всякой опоры.

Петер Хандке. Тяжесть этого мира

Впереди стоял Собиратель Автографов, Алекс Ли Тандем. И он мог видеть всех их. Все, что они делали. Позади него сидели Адам Якобс, рабби Марк Рубинфайн и Джозеф Клейн, его подруга Эстер Якобс, рабби Грин, рабби Дарвик, рабби Барстон и мать Алекса Сара Тандем. Еще там сидели незнакомые ему Элеонора Лошер и Джонатан Верне.

Вознесем хвалы и благословим(сказал Алекс Ли, но другими словами)

Великое имя Его

В мире, который Он сотворил.

Да будет воля Его,

Рубинфайн соскребывал кожу с большого пальца на правой руке ногтем левого указательного пальца.

И да придет царствие Его

Для всех вас,

Для всех людей Израиля и домов их.

Джозеф почесал нос костяшкой пальца,

Потом убрал руку и почесался снова.

Быстро и без промедления,

И все говорят: Аминь!