Текст книги "Собиратель автографов"

Автор книги: Зэди Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Темнокожий иудей, точно.

– Марвин?

– Да… нет… не тот, которого мы знаем. Тот вроде принадлежал к христианскому культу с еврейскими фетишами. Или наоборот. Не могу точно вспомнить. Где-то читал. Вроде на конверте его пластинки.

Адам приблизил лицо к свече, и толстый конец его косяка вспыхнул, как маленький костерок.

– Хотя голосок еще тот, – сказал он и сделал сильный выдох. Дым вышел из его ноздрей, подобно вдруг выросшим гигантским усам. – Словно Господь взял сладость Стива и разлил ее по песку.

Для Адама вся жизнь состояла в музыке. Поговаривали, что фильмы его не трогают. Продает видеокассеты, как бармен-трезвенник выпивку, – из интереса к антропологии. Видеокассета была для него лишь раскрашенной поделкой – прямоугольным футлярчиком с мало что значащими международными жестами внутри. А именно за это любил кино Алекс. За то, что с кассетами хорошо и просто иметь дело. А для музыки нужны всякие антенны, контакты, еще не поймешь что. По сравнению с ней кино явно выигрывает. В последний раз они вместе наслаждались одним и тем же зрелищем пятнадцать лет назад – это был борцовский поединок.

– Слишком быстро поет, – обронил Алекс и потянулся, раньше времени, за Адамовым косяком.

Адам сел. Потом положил ноги на стол и задумчиво промолвил:

– Достал бы мне Сэмми Дэвиса. Он был темнокожим иудеем. Открыл Вегас для темнокожих. Настоящий первопроходец.

– Хм-м. – Алексу было не до первопроходцев, он думал о травке.

– Ой. А где моя кассета? «Девушка из Пекина». Где она? Ты уже десять сроков ее держишь. Купил бы ее у меня? Дешевле выйдет.

Алекс подумал над соблазнительным предложением и рассудительно заметил:

– Будь она у меня в собственности, я бы буквально ничего не делал, а только ее смотрел.

– Одни полные идиоты используют слово «буквально» в разговорах, – слегка поддел его Адам. – Ну да ладно, только верни ее. И так задерживаешь. Уже пять фунтов мне за нее задолжал.

– Дай еще подержу. Привык смотреть ее по вечерам.

Адам покачал головой и потер рукой висок, как бы для лучшей работы мозга.

– Расскажи-ка мне, что там у тебя с ней на самом деле? Не именно с ней. Со всеми ними. Это ведь для тебя не только работа, да? Или для Джозефа? То есть в чем суть дела?

Алекс слегка махнул рукой в сторону коллекции пластинок в ящиках из-под винных бутылок, занимавшей чуть не полкомнаты:

– Не велика важность. А что для тебя эта куча?

– В вопросе содержится ответ.

Алекс схватил косяк и затянулся на всю глубину легких. Повторил затяжку три раза и закрыл глаза.

– Я только хочу узнать, что там за история, – продолжал настаивать Адам. – Они же актеры. А кому нужны актеры?

– Ты должен понять, – начал не спеша объяснять Алекс. – Это актеры не новые. Это актеры старые. А ради новых я рта не пожелаю раскрыть, чтобы выругаться. Мне наплевать, как там какой-то кретин корчится на экране. Придумал себе дурацкое имя. Не дам за него и пенни. Пускай назовет себя по-другому. Раз-другой получит роль и строит из себя невесть что. Ну и? Взял и прожил три месяца вместе с шимпанзе. Ну и что? Пусть хоть на Эверест залезет – мне по барабану. По-моему, все это дешевка. Не могу смотреть фильмы, выпущенные после шестьдесят девятого года. Тошниловка, одно слово. Мне только старые нравятся.

– Почему?

– Почему… Даже не знаю… Как будто там актеры играют самих себя, свою сущность.

– Как это?

– Возьмем, к примеру, Голливуд… Это вроде ложной религии, исповедовать ее приятно, только и всего. Но, по крайней мере, пусть делают все как следует. Правильно? Пусть будут хоть ложными, но богами. Улавливаешь мою мысль? Надо быть во всем честными. Быть Кларком Гейблом – значит быть богом мужской красоты. Быть Дитрих – значит быть богиней – как бы это сказать? – легкого поведения. Быть Сиднеем Пуатье – значит быть богом собственного достоинства. И так далее. Если ты собираешься быть Хэмфри Богартом – будь Богартом.Будь сущностью Богарта.Кто-нибудь замечал, какая у него большая голова по сравнению с телом? Он же выглядит как карикатура на самого себя!

Адам нахмурился, подыскивая нужные слова.

– А Китти? Что она?

– Она самая обаятельная женщина, которую я когда-либо видел, – мечтательно проговорил Алекс. – Вот и все. Знаю, что для тебя это пустой звук.

– По-моему, красота – истинная красота – воплощение божественного на земле. Аккуратно подстриженный газон. Каньон. Чистая трещина на тротуаре. А ты говоришь только о сексе.

– Послушай, мне леса тоже нравятся. И горы. Все, что ты назвал. Я только хочу сказать, что красота в женщине есть воплощение божественного в человеческой жизни.

Марвин наконец запел что-то трогательное. Глаза Адама сделались большими и печальными. Потом он скрипнул зубами и промолвил:

– Эстер мне сказала… она сказала, что после той аварии ты первым делом стал проверять, на месте ли… как его там?.. этот автограф.Твоей Китти Александер.

Алекс открыл рот и закрыл его снова.

– Алекс? Объясни это мне, пожалуйста. Она богиня чего? Должно быть, важная-преважная птица. Ты живешь с Эстер десять лет, Ал. Целых десять!

– Не было такого после аварии, Адамчик. Хоть убей, ничего подобного не помню.

– Она так сказала. А она никогда не лжет, тебе это прекрасно известно. И ты для нее все.

–  Знаю.

– Вот представь: ее стукнуло спереди посильнее – и кардиостимулятор у нее в груди сломался. Я этого предотвратить не мог. И от тебя мне ее не оградить. Ты, похоже, думаешь, будто все в этом мире делается для тебя и во имя тебя.

– Но… то есть, разве не каждый человек так…

Алекс многозначительно замолчал. Разозленный, Адам оттолкнул кофейный столик, чтобы возобновить обмен репликами, хотя первый косяк еще не был выкурен и на четверть. Алекс наклонился к Адаму:

– Адамчик.

– Что?

– Можно мне только спросить?

– Что?

– Ты меня видел?

– Я видел, что ты что?

– Да хватит тебе!

– Тю-тю-тю, как я это знать хотю… Пожалуйста! Хватит!

– Отвечай.

– О’кей. Нет.

– А Джозеф?

– Ты знаешь, что он сказал. Он сказал, что ты пошел на кухню и вернулся с этой штуковиной.

Алекс застонал.

– Стоит ли так переживать? – удивился Адам. – Из-за женщины, которую ты никогда не увидишь?

Галаха [49]49
  Галаха (Халаха) – нормативная (в отличие от Аггады) часть иудаизма, регламентирующая религиозную, семейную и гражданскую жизнь евреев. В более узком смысле – совокупность законов, содержащихся в Торе, Талмуде и в более поздней раввинистической литературе.


[Закрыть]

Второй вопрос на засыпку

Есть ли какой-то закон, устанавливающий правила общения между двумя людьми, если один из них одурел от наркотиков сильнее, а другой – слабее?

Тому, кто одурел слабее, следует заваривать чай и, очевидно, раздобыть какую-то еду. Тот, кто одурел сильнее, вправе – пока он под кайфом – рассказывать первому о своих проблемах.

– Могу тебе точно сказать, в чем твоя проблема, – изрек Адам. Налившиеся кровью белки его глаз краснели апельсинами.

Вечерело. Шторы были отдернуты. Алексу казалось, что он уже три года пытается уйти. Он лежал на диване, как рухнувший в сугроб лыжник. Заходящее солнце светило сквозь обрешетку крыши и заливало комнату красным светом.

– Адамчик, мне надо идти, правда. Пробило на хавчик.

– Так ты хочешь или не хочешь знать, в чем состоит твоя проблема?

– Нет. Хочу есть. Меня сильно зацепило. А тебя?

– Тоже торкнуло. А в голове посвежело. – Адам встал, прошел к противоположной стене и церемонно положил на нее руки. – Мир несовершенен, Алекс.

– Отлично.

– Когда мир создавался, – Адам одной рукой обрисовал в воздухе сферу, а другой показал на коробку с печеньем. – Он пришел со своими сферами света, сотворенного из букв, Он наполнил мир Собою. Но ха-Шем безграничен, и, чтобы создать смертных, Ему пришлось отречься от Себя, отказаться.Сотворение мира есть акт отказа. Но когда Он удалился, Он…

– Совершил ошибку?

– Он не ушел совсем. Он только вышел из своего кокона… и частицы света… биты…

– Биты? Это же технический термин. Правда?

– Биты сущностей. – Адам показал на дерево сфирот на стене.

У Алекса заболела голова. Ему было не до лекций о битах и частицах. Сколько он их уж выслушал, ничего толком не понял. Но теперь над ним словно пролетел какой-то печальный образ, сотканный из дыма. Может, лицо Эстер. Или Китти. Что-то связанное с женщиной, мягкое и обволакивающее. Ему нужно идти домой. Найти женщин. Позвонить им, написать. Зазвать к себе и не отпускать, хотя бы час.

Адам продолжал:

– Говоря самыми простыми словами, которые способны это выразить, суть проблемы в том, что Бог неполон. Он нуждается в нас.

Диван был весь в крошках от печенья. Словно Алекс его ел. Он так оголодал, что глотал печенья, не пережевывая. Ему хотелось, чтобы эти печенья стали частью его самого, магическим образом с ним соединились.

– Чтобы вместе повернуть все вспять? – Алекс щелкнул по кусочку печенья. – Большая работа, дружище.

– Чтобы воссоединить то, что было разъединено. Мы сделаем это доброе дело. Без нас Богу будет не хватать полноты. Нашими добрыми деяниями мы добавим Богу добродетели. Цель в том, чтобы воздать должное Богу, а не в том, чтобы он нас вознаградил. Если ты этого не просекаешь – ты не можешь понять Иова многострадального. Без этого весь он и все его дела не имеют смысла. Помнишь Шолема? Мир без искупления греха – иди и объясни это гоям!Евреи исцелят Бога, а не наоборот. В каддише – та же суть. Исцелить отца.

Хватит. Их время вышло. Алекс взял друга за локоть, в манере Рубинфайна, и повел его к выходу. В дверях Адам начал совать Алексу какой-то пакетик, чтобы тот взял его домой, и с минуту они препирались у двери по поводу этого будто бы незаслуженного подарка.

– Сделай одолжение. Возьми его. И обдумай то, о чем мы сейчас говорили. И позвони Эстер. Она хочет кое-что тебе сказать. Это надо сделать ей, а не мне. Позвони ей.

Алекс нехотя положил пакетик в карман:

– Подумать обо всем этом, да? И позвонить Эстер сегодня вечером. Обещаю. Заметано. О’кей?

– Спасибо тебе. Правда спасибо, Ал.

– Ладно-ладно, хватит… – Алекс поцеловал друга в лоб. – Я ухожу, а мы так и не поговорили о твоих делах. Позвоню или брошу на мыло…

– Отлично. Уже поздно – а мне надо позаниматься. В любом случае, сегодня я сыграл в твоем фильме, точно? Я ведь здесь для того, чтобы…

– Поучать.

– Я хотел сказать: «Развлекать».

Адам открыл дверь. Дождь снова лил как из ведра. Вытянутая рука мгновенно стала мокрой. Адам протянул Алексу зонтик:

– Ал, помнишь ту штуку? Когда я собираюсь изучить слова какой-то шутки, чтобы перевести ее на иврит, то переставляю их местами. Медитирую над ними. Понимаешь, надо ко всему как следует присмотреться. Например, чтобы найти самую хорошую шутку в множестве разных.

Алекс хлопнул в ладоши:

– И находится что-то про «шалунишку в штанишках»?

– Нет, думал про что-то такое, но мне хотелось найти историю подлиннее. Для меня чем длиннее рассказ, тем лучше. Хоть всю жизнь буду искать, что мне нужно. Например, хочу проверить, нет ли чего-то такого в нумерологии. Можешь рассказать что-то именно в шестистах тринадцати словах? Было бы как путешествие в дальние края. Надо тебе послушать одну историю, приятель, – несколько недель ее искал – а это ведь не то, что штаны просиживать в какой-то конторе, не так ли? – Адам начал пританцовывать от нетерпения. – Нет? Да? Я даже разрешу тебе использовать ее в своей книге. Давай, не пожалеешь.

– Ладно, только быстро.У меня уже за воротник воды налило.

– О’кей, это о Папе Римском и верховном раввине…

История о Папе Римском и верховном раввине

Несколько столетий назад Папа издал указ, что все евреи должны покинуть Италию. Конечно, евреи начали выть и причитать, поэтому Папа предложил им устроить религиозный диспут с их лидером. Если этот еврейский лидер возьмет верх, то и всем им разрешат остаться в Италии. Если победит Папа – пусть убираются восвояси.

Евреи собрались и выбрали старого раввина Моше, чтобы он представлял на диспуте их интересы. Рабби Моше, однако, не знал латыни, а Папа не умел говорить на идише. Поэтому решили, что диспут будет «молчаливым».

Когда наступил день великого диспута, Папа Римский и рабби Моше сидели друг против друга с минуту, пока Папа не поднял вверх руку с тремя вытянутыми пальцами. Рабби Моше в ответ поднял один палец.

Затем Папа провел пальцем вокруг своей головы. Рабби Моше указал на землю под собой. Тогда Папа достал облатку и поставил на стол кубок с вином. Моше протянул ему яблоко. После этого Папа встал и сказал:

– Я проиграл диспут. Этот человек меня одолел. Евреи могут оставаться.

Через некоторое время кардиналы окружили Папу и спросили, что же происходило. Папа сказал:

– Сначала я поднял три пальца, обозначающие Святую Троицу. Он поднял один палец в знак того, что у наших религий один общий Бог. Потом я провел пальцем вокруг себя, чтобы показать, что Господь везде рядом с нами. Он показал на землю, говоря тем самым, что и в этот момент Господь с нами. Я протянул ему кубок с вином и облатку в знак того, что Господь прощает нам наши грехи. А он своим яблоком напомнил о первородном грехе. У него на все находился ответ. Что мне было еще делать?

Между тем местные евреи собрались вокруг рабби Моше и вопрошали, как было дело.

– Сейчас расскажу, – проговорил Моше. – Сначала он показал мне: у вас, евреев, есть три дня, чтобы отсюда убраться. Тогда я ему показал, что ни один из нас не собирается отсюда уходить. Тогда он сказал, что весь город будет очищен от евреев. Я ответил: послушайте, уважаемый Папа, евреи останутся там, где и были.

– Ну а дальше? – спросила одна женщина.

– Кто знает? – развел руками рабби Моше. – Мы прервали диспут, чтобы пообедать.

– О, дружище… —Алекс толкнул дверь, смахивая с глаз слезу. – О, Адамчик… как я тебя люблю! Это такчудно! Правда.

– Разве? Несмотря на все?

ГЛАВА 7
Гвура, или Могущество [50]50
  Гвура (гевура – сила) – пятая (вместе с дин – суд) из десяти сфирот, источник Божьего суда и кары.


[Закрыть]

Анита в сравнении с Грейс Отпечатки рук• Вздор и одиночество современной жизни • Элиот – иудей (а также пророк) • Творцы-художники и трудяги-работяги • Кафка – иудей• Америка• Чего хотят женщины?• Это – Кино

1

– Слушай, – объяснял Алекс соседке снизу, Аните Чан, – я с тобой не спорю. Моя кошка – мне за нее и отвечать. Но не могу я за ней следить каждую минуту. Она правда гуляет сама по себе.

Анита Чан слегка надула щечки, чтобы ее милое личико приобрело строгое выражение. В это утро она явно встала не с той ноги. Стоит, одним плечом вперед, руки не просто скрестила на груди, но еще агрессивно выдвинула локти, правую ступню развернула наружу и притопывает по коврику у двери. Говорит отрывисто, словно щелкает затвором фотоаппарата:

– Кошка не человек.

Длинная белая пушинка медленно проплыла мимо неподвижной Анитиной лодыжки, качнулась к другой и скользнула в дверной проем мимо Алекса. Он встал на колени и подхватил Грейс на руки:

– Конечно-конечно. Кошка есть кошка.

– И я не хочу видеть вашу кошку в своем доме. Чтобы ее там больше не было!

– О-о’кей. Всегда. К. Вашим. Услугам.

Он хотел было чмокнуть Грейс в нос, словно печать на документ поставить, но она мотнула головой, прижала уши и хищно стрельнула взглядом в Аниту.

– И я больше не хочу, – продолжила Анита, шлепнув своей вечерней почтой по кухонному подоконнику, – проходить к себе домой по кошачьему дерьму.

В момент удара из пачки бумаг выскочил какой-то розовенький счет и спикировал на пол, между Алексом и Анитой. Нисколько не стесненная в движениях своей делового стиля, узкой и короткой, юбкой (что у нее за дела, Алекс не решался спросить), она легко присела, взяла счет, сунула его в газеты и свернула их получше. Все это было проделано с фантастическим изяществом. О Анита!

– А чего я действительноне хочу, – Анита открыла свой кейс и швырнула туда почту, – так это чтобы меня здесь держали за дурочку. Может, вы думаете, что тот договор – просто шутка, но я потратила немало времени на его подготовку, чтобы проблема была решена раз и навсегда, и все жильцы нашего дома уже его подписали. Из квартир «Б», «С» и «Д», и я тоже. Остались только вы. Мне представляется, что если все мы согласимся с правилами содержания животных, то никому ничем жертвовать не придется. Итак. Пожалуйста, подпишите его как следует.

– Подписать?..

– Я положила его под вашу дверь три недели назад,вместе с запиской, что подписать надо срочно. И что вы мне вернули? Я не нахожу это смешным. – Анита провела перламутровым ногтем по странным линиям – столик, длинноволосая фея, столик с другой стороны, сломанная веточка [51]51
  Похоже, Алекс вместо своей подписи написал на иврите Яхве.


[Закрыть]. – Пожалуйста, внесите исправления и просуньте бумагу мне в дверь.

Грейс примирительно вытянула вперед лапу, но Анита уже удалилась.

Алекс одним медленным движением закрыл дверь, скинул туфли, снял брюки, подцепил зад Грейс носком ноги и слегка толкнул ее в кухню. Раздалось недовольное «ми-а-ау», и Алекс в ответ сказал:

– Ума не приложу, за что она так взъелась на нас. Нам она нравится.

Грейс запрыгнула на стол, на котором Алекс резал овощи для супа. Повела хвостом и задела его по лицу.

– Она правда мне нравится. Просто тебя все женщины не любят.

Анита Чан поселилась этажом ниже вместо Толстого Роя – добродушного крепыша. Едва услышав ее имя на собрании жильцов – даже не успев ее толком рассмотреть, – Алекс встал на уши. Как тинейджер, быстренько купил новые брюки, модную шляпу, навесил на стены полок и заставил их китайскими книгами. В голове у него роились фантастические сценарии будущего развития событий: пойти занять немного сахару, а потом вернуть… «О, мы оба любим вечерние прогулки…», зов восточной крови с обеих сторон… мягко сообщить новость Эстер…

Но события приняли совсем другой оборот. Анита с ним не любезничала, интересных тем не касалась, случайно на лестнице с ним не встречалась, и их общие национальные корни на сближение ее не подвигли. («Да, вы правы. Начинается год Собаки. Не отпраздновать ли нам это событие? Нет ли у нас общих родственников?») Иногда он сталкивался нос к носу с ее бойфрендом, здоровяком южноафриканцем с очаровательной привычкой спросить что-то и тут же отвернуться в сторону. Так все и шло до сих пор.

Раздраженная резким запахом, исходящим от плиты, Грейс демонстративно покинула кухню, – задрав хвост и бросив назад презрительный взгляд, – но через минуту вернулась и начала шнырять взад-вперед около буфета, где хранились запасы кошачьего корма. Ну что с ней делать? У всех кошки как кошки, самые что ни на есть еврейские: у матери – вреднючина и симпатючинаШошана, черепахового окраса, то и дело приносящая котят. Нет чтобы взять себе одного из них. Но ему край как надо жить с этой гойской розовоглазой занудой, из которой к тому же килограммами лезет пух.

Грейс издала многозначительное «мр-р-р», умывая мордашку.

Ищет чего пожрать. Оттого и сделалась любвеобильной. Алекс достал из буфета две чашки, положил в одну корм для Грейс, а в другую налил супу для себя. Его похлебка была лечебной и отвратной. Харч Грейс – тоже. Тремя неделями раньше он возил ее в кошачью лечебницу – сдавать анализы по подозрению на кошачий СПИД. Выяснилось, что она не спидоноска, что-то с ней другое. Сам процесс взятия анализа он не видел, но ветеринар заверил, что все сделано как надо. Воображение рисовало ему маленькую кроватку, тоненькие трубочки и крошечные баночки. Все это удовольствие обошлось ему в триста фунтов. И еще двадцать за лечебный корм. Пятнадцать фунтов за профилактическое снадобье для него самого. Кошачий корм оказался с побочным действием, слабительным и рвотным. Причем отправляла свои надобности Грейс часто в квартире Аниты Чан, куда проникала через окно, или у входных дверей, будто у нее не было собственного дома. В связи со всем этим Алекс записал в своей книге: «Лечение кошек лекарствами – самое настоящее гойство, потому что побочное действие этих снадобий ничуть не лучше симптомов самой болезни». У Алекса от его снадобья развивались депрессия, забывчивость, раздражительность, вспыльчивость, слезливость, ощущение собственного бессилия, страх перед женщинами и боль в мышцах. В Алексе сидела бомба замедленного действия с часовым механизмом – его наследственная предрасположенность к раку. И предполагалось, что лекарство замедлит ход этих часов. Два гоя – Грейс и ее хозяин – старались избежать неминуемого.

– Эу, – сказал Алекс, перекладывая себе в чашку немного Грейсова лечебного корма.

– Ми-и-ау, – сказала Грейс. – Мр-р-р-ра-ау.

Вопрос о том, чтобы жить одному, не вставал. И что из этого выйдет? Сосед по дому дружески постучал в окно, но не стал дожидаться ответа. Через секунды его и след простыл, Алекс даже махнуть ему не успел и медленно положил руку обратно на стол. Шелест, как от падающего ножа гильотины, известил его о том, что договор Аниты Чан провалился в узкую, волосяной ширины, щель между плитой и посудомоечной машиной. Алекс наклонился. Договор лежал внизу, его было хорошо видно. И еще там, внизу, покоились остатки его обедов и ужинов. Здрасьте-пожалуйста! Он даже чувствовал запашок…

Алекс скакнул к плите и выключил газ. Жив-здоров! У него даже дыхание перехватило. Прислонившись к столу, он представил, как начал закуривать сигарету и – бу-у-м! Такая трагедия на современный лад! Живет-то один – никто не подскажет, что пахнет газом… Потом его взгляд упал на кастрюлю с супом: от бурного кипения похлебка перелилась через край, на пустые банки из-под кошачьего корма под раковиной. Алекс все вытер тряпкой, а заодно и посудомоечную машину со столом. Смахнул с холодильника губкой недельную грязь. Протер все и сзади, где не было видно. Потом опустился на колени и начал отскребать коричневый налет с кафеля на полу. Вычистив его почти весь, занялся щелями между плитками. Грейс помогала всеми возможными способами – то есть ходила рядом и иногда возила хвостом по его лицу. Один раз. Второй. На третий он схватил ее за голову, посмотрел на ее зубы и почистил их тонким кончиком своего ключа. Удовлетворенный, встал. Выключил свет и включил его снова. Сосед, который жил один, оставил на стекле два отчетливых отпечатка ладони – навевающие детективные ассоциации… что-то об убийце… алиби…

2

В спальне Алекс сел у стола и положил Грейс себе на колени. Почесал ее за ушами и включил свой чудо-короб.

«Вей-ла-ла ла-а», – послышалась звуковая заставка.

Алекс нетерпеливо забарабанил пальцами по столу – только пятнадцать секунд, но как долго они тянутся.

(Интересно-то интересно, но не так, чтобы забыть обо всем на свете. Сиди спокойно и не дергайся.)

Месяц или около того назад Алекс как-то выпивал в баре. И какой-то якобы художник нарисовал на стене всем известный интерфейс винды, даже как бы с музыкальной заставкой при загрузке. В баре и до этого скучать никому не приходилось, но ничто прежде не производило на публику столь сильного впечатления. Почему-то все вдруг вспомнили о своих недоделанных делах. У кого недоработана работа, взятая на дом. У кого письма недописаны. Кто пасьянсы давно не раскладывал, компьютерные например, Алекс Ли и его дружки-ровесники. Их так и потянуло домой, понажимать на клавиши, хоть немного, пока не надоест.

«Вей-ла-ла ла-а… ла-а»

Винда на компе Алекса медленно загрузилась. Придумана она была с очень добрыми намерениями – на лету ловить его приказания и беречь время. Размышляя об этом, Алекс прикоснулся пальцами к дисплею, и по экрану разошлись радужные круги. Он даже почувствовал некоторую гордость за то, насколько успешно комп противостоит этим добрым намерениям. Иконки сгрудились на рабочем столе (обнаженная Мадонна привстала в стременах), а у краев экрана вообще чуть не наслаивались друг на друга. Файлы были названы как попало: «этот1», «этот2», «Алекс1», «Алекс2», «АлексЗ», «АлТандем4», «Тандем-важно». Был файл «РУБИНФАЙНТЕЛНОМР», содержавший телефонный номер Рубинфайна и ничего больше. Нет, скоро он во всем этом бардаке утонет, если не примет срочных мер.

Алекс открыл папку «ПисьмаКит», где были собраны многие тысячи написанных им за многие годы слов.

Китти, письма Ей. Сначала это были обычные послания Собирателя. Письма фана с просьбами об автографе. С вложенными конвертами, на которых был надписан его, Алекса, адрес. Кое-что интересное о нем самом и фотка, двенадцать на четырнадцать, самой Китти.

Например, в пятнадцать лет он отправил такое письмо:

Алекс Ли Тандем

17А Гумбольдт-авеню

Маунтджой Лондон 23

Уважаемая мисс Александер!

Я Ваш самый горячий поклонник. Не видел никого красивее, чем Вы в фильме «Девушка из Пекина». Сам я страстный собиратель автографов, наполовину китаец и большой любитель кино, поэтому Ваша подпись стала бы гордостью моей коллекции. Я отношусь к тому сорту людей, для которых автограф – это исторический документ, и полагаю, что коллекции любого музея кино без такого автографа были бы неполны. Надеюсь и молюсь, чтобы Вы улучили свободную минутку, дабы подписать для меня эту Вашу фотографию и отослать ее обратно мне во вложенном конверте с моим адресом.

Остаюсь Вашим почитателем, Алекс Ли Тандем

P. S. Может, ты уже горишь в аду, Краузер.

Макс Краузер был президентом АОКА (Американского общества Китти Александер) и злым гением Алекса. Именно Краузера, и никого больше, Алекс считал ответственным за то, что не мог узнать настоящего адреса Китти. Именно Краузер посылал ему унизительные бумажонки-отписки, начинающиеся с гнусной фразы: «Благодарим за ваш интерес». Краузер встал иерихонской стеной между Алексом и его целью – жалко только, не было под рукой трубы, чтобы разрушить эту стену.

Автографа из Нью-Йорка не было, и по прошествии некоторого времени Алекс совсем отчаялся. Через несколько месяцев после своего семнадцатилетия он сменил тактику. Решил, что всевозможные «Книги собирателя автографов» вводят его в заблуждение, когда советуют рассказывать поинтереснее о себе самом, представляться кем-то более значимым, чем простой фан, мальчишка-хвастунишка (именно так!)… демонстрировать исключительный интерес к знаменитости(«Приключения собирателя», № 197).

Для него-то Китти была единственной-разъединственной. И однажды он написал ей коротенькое, из трех строк, письмо, содержавшее такую фразу: «Отныне я собираюсь рассказывать Вам о Вас». Именно этим он готов был заняться и сейчас. То есть тем самым, чему посвятил десять лет, отправив сотни и сотни писем и ни на одно из них не получив нужного ответа.

Дорогая Китти!

Она ходила по магазину и морщилась от того, каким молоденьким был сопровождающий ее мальчик. У него даже на костяшках пальцев не было морщин. «И почему он не в школе?» – подумала она.

С любовью, Алекс Ли Тандем

Дорогая Китти!

Сидя на скамейке в парке, она смотрит на человека вдвое ее старше, словно скорчившегося от боли. Она встревожилась: как ему помочь, что ей следует сделать? Но принимать скоропалительные решения ей не пришлось. Он просто наклонился за монетой. У нее отлегло от сердца. Ей вспомнилось старое буддистское присловье: не делай абы чего, сиди на месте!

С любовью, Алекс Ли Тандем

Дорогая Китти!

Сидя в автобусе, позади молодого человека, она поймала себя на том, что загляделась на его шею. Желание прикоснуться к ней было почти непреодолимым! Он даже почесался, словно чувствуя ее взгляд.

С любовью, Алекс Ли Тандем

Дорогая Китти!

Как-то она оказалась в районе, где было много магазинов секонд-хенд. Зайдя в булочную, она не могла сдержать улыбки при мысли, что все вокруг одеты во что-то ношеное-переношеное.

С любовью, Алекс Ли Тандем

По прошествии нескольких лет Алекс заметил, что некоторые из таких писем он сочиняет на одном дыхании, а другие чуть ли не вымучивает. На этот раз, оказавшись перед дразняще белым экраном, он никак не мог взять в толк, чем ее отблагодарить. Даже опустился на корточки рядом с сумкой, достал из нее автограф Китти и поставил его у дисплея. После этого нужные слова нашлись сами собой.

Дорогая Китти!

Как-то на семейном празднике ей сказали (кто-то, кого она ненавидит), что она кладет ногу на ногу, как это делал ее отец. Она взорвалась от негодования, но, глянув вниз, поняла, что так оно и есть. Секундой позже она вспоминала, как еще совсем маленькой играла с ботинком отца в лошадь и всадника. Улыбнувшись, она покачала своим собственным ботинком вверх-вниз.

С любовью и признательностью,

Алекс Ли Тандем

(Ваш самый горячий поклонник)

3

Закончив письмо, Алекс нажал на кнопку, и из чудо-короба полилась музыка. Сопровождаемая стрекотом. И вжик-вжиканьем сидирома. И еще какими-то его шебуршаниями. Через несколько секунд Алекс вошел в сеть. То есть соединился с миром! Алекс задышал глубже. Когда-нибудь он возьмет свое! С помощью этого волшебного короба. Узнает обо всем на свете – от древнего Вавилона до нынешней Эстонии. Научится делать бомбы. Однажды. А пока надо сходить в свой уголок этого мира, в воображаемый зал аукциона, где он ежедневно проверяет, не купили ли какой-нибудь из выставленных им на продажу автографов. Сегодня вечером перед ним стояла та же задача – и он самым серьезным образом настроился ее решить. Помимо всего прочего это его реальный бизнес, кусок хлеба с маслом. И не соблазнить его этой по-мультяшному угловатой красотке, то снимающей, то надевающей свое бикини в углу его дисплея.

– Послушай, пять минут осталось, – пожаловался он Грейс.

Она согласно кивнула и мурлыкнула.

Алекс кликнул мышкой. Открылось окошко. Грейс провела лапой по нижней части списка: лесбиянки, куклы, пожилые, беременные, инвалидки, неутомимые, связанные-скрученные. Бедный Алекс! Ему хотелось только посмотреть на молодых мужчину и женщину – обнаженных, слившихся воедино. В конце списка он увидел что-то вроде бы подходящее. Расстегнул все пуговицы и стал ждать. Грейс посмотрела на него презрительно. Она этого не одобряла. Он тоже не одобрял, но что ему еще оставалось? Жил один… Мускулы его правой руки напряглись в преддверии действа. «Ну же», – прошептал он, и красивая самочка причудливо изогнулась на кровати. Другая притянула к себе странного толстяка и раздвинула ноги.

«О-о-о! – закричала через некоторое время женщина. – О-о, мой хороший!»

– У-у, – выдохнул вслед за ними Алекс. – О, да-а… У-ух.

Через шесть минут все было кончено. Секундой позже сцену заняли другие герои. И одно напрочь лишенное волос животное долбило другое такое же прямо в открытую рану. Потом и это закончилось, словно его и не было. Салфетки в мусорку; Грейс на место, сигарету в зубы. Пора приниматься за работу.

На сайте аукциона Алекс в два счета поднял цены на выставленные им самим на продажу автографы и коршуном накинулся на Микки Кэрролла, настоящего лилипутика из фильма тридцать девятого года. Он намеревался продать его автограф жене Рубинфайна, Ребекке, которая в последнее время западала на несчастных, так или иначе остановившихся в развитии. У нее появился благотворительный зуд. Благодаря ее жалостливости поле деятельности Алекса заметно расширилось. Когда она собирала деньги для глухонемых, он втюхал ей три письма Хелен Келлер [52]52
  Хелен Адамс Келлер(1880–1968) – известная деятельница Американского общества слепых, автор ряда книг. После болезни, перенесенной в полуторагодовалом возрасте, осталась слепоглухонемой. Выучилась читать по системе Брайля; а потом печатать на специальной пишущей машинке.


[Закрыть]. Когда прониклась жалостью к коренным жителям Америки, избавился от одной своей весьма дорогой реликвии. А после смерти ее отца неплохо разгрузил «Юдаику» – чего только не продал Ребекке: автографы израильских политиков, еврейских юмористов, открытки с синагогами, актерами, изобретателями. И за все это Рубинфайн рассчитывался налом. Что ж, иногда работа доставляла Алексу истинное наслаждение, стоило немного пошевелить мозгами.