Текст книги "Атаманский клад"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

– Господа подследственные, разборку можно считать законченной? – с издевкой спросил он, окидывая жильцов камеры шустрым взглядом. – О-о, я вижу, что у вас происходит перемена власти.

Блатной чертыхнулся, попытался спрятать лезвие обратно в прореху в поясе,но оно застряло в материи, поранив ему пальцы. Неловкая возня не осталась незамеченной, начальник кивнул вертухаю,а тот притянул нарушителя к себе:

– Стареть начал, Кардан. – изумился оперативник, подталкивая уголовника в спину. – Почему не бросил мойку на пол? Или подумал, что мы исчезнем, а ты продолжишь разборку?

– Ничего я не думал, – блатной угрюмо насупился. – Мойка не моя, я нашел ее под шконкой.

– Ты под кроватью отыскал себе десять суток шизо. А потом посмотрим.

Начальник снова пошарил глазами по тесному боксу,наткнулся на молодого шустряка,привставшего с пола, молча тоже указал ему пальцем на выход. Затем прошел в помещение, похлопал по спине костлявого товарища блатного, задохнувшегося в кашле, и когда тот обернулся, так-же кивнул ему на дверь. Больше оперативник никого выделять не стал, не взглянул он и в сторону Бени со Слонком. Обернулся уже на пороге и как бы невзначай заметил:

– Слонок, освободилось три нижних койки, пора тебе поменять свое лежбище. Ты старое пригреть, надеюсь, не успел?

– Никак нет, гражданин начальник, – тут-же откликнулся бригадир, вытирая рубахой кровь с лица. – Забираться наверх было очень трудно. Все кости болят.

– Вел бы ты себя по умному, никто бы тебя не отметелил, – узкоплечий начальник взялся за край двери, но опять обратился к Слонку. – Чуть не забыл, за тебя на воле беспокоятся, завтра-послезавтра вызовут для серьезного разговора.

– Всегда к вашим услугам, – бригадир с усилием наклонил голову.

– Не спеши, а вдруг заготовили только для тебя смертный приговор?

– Гражданин начальник, в России смертная казнь отменена приказом президента Ельцына.

– В Америке на нее тоже наложено типа табу. Но в исключительных случаях с удовольствием применяют смертную казнь на электрическом стуле.

Дверь захлопнулась, в замке повернулся ключ, затем кто-то любопытный заглянул в глазок над кормушкой и шаги удалились. Беня устало опустил плечи, подскочивший Козырь тронул его за руку, провел к нарам, на которых минуту назад возлежал блатной Кардан. Слонок забрал со своей койки телогрейку, подложил под подобие подушки на нарах напротив, она принадлежала туберкулезнику. Козырь переселился на кровать молодого шустряка. В душной камере никто не проронил ни слова,остальные блатняки с уводом главарей в изолятор заткнулись собственными портянками Беня грустно усмехнулся, подумав, что догадайся кто в России сместить самого президента, народ вопримет это как должное. В груди у него принялась разрастаться боль, но он уже знал, что это состояние временное, могучий организм привык за последние годы перемалывать и не сквозные ранения.

В камере установилась напряженная тишина, которая давила на виски вместе с застоявшимся воздухом. Разговор у Бени со Слонком и с Козырем долго не клеился, мысли о том, что если Кардана с его друзьями не запрут в изолятор, то продолжение конфликта может быть весьма интересным, заставляли нервно коситься на дверь. Но время текло, а ключ в замке больше не поворачивался. Наконец, шныри отомкнули кормушки, принялись раздавать обед,и проблема переместилась на второй план. После ужина она вообще начала угасать, бокс в обновленном составе мирно отошел ко сну. Ни друзья, ни враги, не смогли переступить психологический барьер, чтобы обсудит друг с другом наболевшие темы.

Кажется, только специально для тюрем делают вечные лампочки бессмертного Ильича, не гаснущие ни днем, ни ночью, во всех других учреждениях они перегорают буквально через неделю. Вот уж наступило утро, а приход нового дня не отразился ни на чем, ни на ком. И никак. Затхлое помещение с обтерханными стенами обливал все тот-же подслеповатый свет, к параше, единственной на весь бокс, выстроилась очередь. После завтрака она повторилась, но покороче. Прогулку в связи с бунтом в соседней камере отменили на неопределенный период, и Беня со Слонком сумели наконец-то уединиться для разговора, долгожданного для обоих. Вскоре к ним подвалил Козырь, получивший во время стрелки с нахичеванскими армянами легкую царапину плеча. Слонок долгое время косился на него, подозревая в нечестной игре, он думал, что на стрелке его помощник прятался от свинцового дождя под колесами какого-нибудь автомобиля, как сам Слонок под трупом противника. Армянский хохол и в боксе повел себя отчужденно, примкнув к подследственным, ведущим нейтральный образ жизни, он в защиту бригадира, когда того взялись прессовать, не пошевелил и пальцем. Но Козырь клятвенно побожился, что замочил нескольких армянских боевиков из автомата. Он не виноват, что ранили его легко, значит, спасибо доброй заступнице судьбе. А в камере тоже надо знать, на кого пасть разевать, блатных вон сколько, а их только двое. И Слонок сдался, посчитав поведение Козыря обыкновенной трусостью.

– Ну как там у тебя с дыркой? Зарастает? – подсел бригадир на кровать к Бене.

– Затянется, куда ей деваться. – добродушно хмыкнул кубанский казак, вновь внимательно обследовал Слонка. – Да, брат, досталось тебе крепко.

– Несколько дней не мог подняться, из жратвы питался только жижей. Какая-то тварь доложила, что я работаю под ментовской крышей, ну и понеслась душа в рай.

– Не за Пархатого ли тебя прессовали, за главаря нахичеванских? Армяне вертухаям на лапу кинули, те шепнули кому надо.

– Все может быть, как ты проверишь, когда в крытке лишь блатные вась-вась, – почесал бригадир затылок. – То конька через форточку подбросят, то начнут перестукиваться. Они приспособились, здесь их дом родной.

– А с волей контакта никакого?

– Был в первую неделю, пока показания выбивали, с Хозяином в том числе, учил, как себя вести, что надо говорить. Интересовался мужиком с хутора, что повадился горстями сбрасывать цацки валютчикам. Я прикинул хрен к носу, решил, что дело по части сокровищ он надумал провернуть сам.

– Паршивая информация, – погрустнел Беня.

– Почему?

– Если бы Хозяин разузнал у выше стоящих, когда нас выпустят, получался бы другой коленкор, а он забеспокоился о цацках. Это наводит на размышления, что мы ему до фени.

– Беня, не гони туфту, наше дело даже до прокурора не дошло, оно канает как конфликт бандитских группировок. А у власти сложилось мнение, что бандиты пусть разбираются сами. Чувствуешь масть?

– В масть или не в масть я пойму тогда, когда окажусь на свободе, а пока не знаю, чем здесь дышать. После драки чуть концы не отдал.

– Скоро сам начну мехами через сраку работать. Там, правда, тоже говно, зато свое.

– Хозяин что-нибудь еще говорил? Теперь он самый близкий нам человек.

– Начальник оперчасти толковал, что мною интересуются с воли. Завтра вызовут и объяснят, что почем.

– О тебе лично я слышал, о себе пока нет.

– Я своих в беде не оставлял, на тебе ж крови нет?

– Я в парке Авиаторов оказался случайно, пострадал от шальной пули.

– Я тоже, и Козырь с нами, мы направлялись через рощу по своим делам, а там бандиты устроили разборки. Еле живыми выбрались. А тут подкатили менты.

– И весь базар, – поставил Козырь окончательную точку, за весь разговор не проронивший ни слова.

В кабинете начальника тюрьмы на Богатяновке собрались несколько человек, в том числе сам хозяин, за ним глава городского уголовного розыска и начальник уголовки с центрального рынка. В сторонке на стульях представитель городской прокуратуры мирно вел беседу с представителем областной администрации. Разговор шел о текущих тюремных делах, нужно было кого-то из подследственных готовить к выходу на волю, кому-то за совершенные ими преступления ужесточать наказание. На столе топорщилась кипа прошений о помиловании, о пересмотре дел, о досрочном освобождении по половинке, по двум третям срока, намотанного судьями. Все заявления, несмотря на то, что этой волокитой была обязана заниматься специальная комиссия, были просмотрены, по ним до работы этой комиссии приняты соответствующие решения. Перед начальником тюрьмы осталось лежать лишь одно дело.

– Так, господа, к какому выводу мы пришли? – хозяин кабинета, крупный бледнолицый мужчина средних лет, откинулся на спинку кресла. – Как поступим с этим, как его…Слонком и с членами его бригады? Из нахичеванских нарушителей закона за ворота моего заведения выпущены почти все, кроме армянских боевиков, прибывших в Ростов из Еревана.

– По ним расклад особый, – хмыкнул глава городской уголовки. – Они участвовали в незаконных вооруженных формированиях, в том числе за пределами России.

– Да уж, в горячих точках эти отморозки поработали на славу. В Нагорном Карабахе, в Приднестровье с Таджикистаном, в других межнациональных конфликтах, – представитель областной администрации пожал плечами. – Вот там пусть и мочат друг друга, хоть совсем.

– Правильно, но они приехали насаждать беспредел и сюда, – поддержал прокурорский работник. – И должны здесь отвечать.

– У этого Слонка из бригады половина диких гусей.

– В Армению они не суются, а если сунутся, то разбираться с ними будут местные власти.

– Выходит, дикие так называемые гуси из бригады Слонка защищали свою землю от нашествия неприятеля, – работник администрации откровенно ухмыльнулся. – Чего их тогда, спрашивается, держать в тюрьме? Пусть идут на все четыре стороны.

– А трупы на кого списывать? Людей Пархатого они положили немало, – заметил кто-то из присутствующих.

– Там людей не было, одни отмороженные беспредельщики, о привлечении которых к ответственности общество устало уже взывать.

– А кто, кстати, распорядился отпустить членов нахичеванской бригады? Армяне у нас стали людьми первого сорта, или вообще перешли в касту неприкасаемых?

– Об этом надо спрашивать не здесь и не при электрическом свете. В данном кабинете приказы вышестоящих государственных деятелей только исполняются.

– Неисповедимы дела твои… чуть не сказал – господи.

– Вообще, подобные вещи о каких-то бригадах беспредельщиков на подобных советах не рассматриваются, нам про слоновое дело ничего не известно, – вдруг поднялся со своего места представитель городской прокуратуры. – Я свою работу выполнил, так что, разрешите откланяться.

– Мне бы тоже не хотелось копаться в грязи, подумаешь, две конкурирующие группировки принялись мочить друг друга… В столице солнцевские, люберецкие, грузинские, армянские, чеченские, в Татарстане казанские, на Урале уралмашевцы… И ничего, их взяли под контроль и отслеживают не вмешиваясь. А тут еще со своими уставами воры в законе под предводительством Славы Япончика, – работник областной админитрации взялся застегивать пиджак вслед за прокурорским начальником. – Это американцам с их демократией делать нечего, они и Япончика вместо нас упрятали за решетку, и какого-то узбекского сэнсэя, типа Тайванчика, сумевшего подкупить французского судью на чемпионате мира по фигурному катанию. А нам надо думать как прокормить население, да обеспечить его всем необходимым. Я, пожалуй, тоже пойду.

– Так что вы предлагаете? Взвалить грязную работу по отлову наших братков на свободных американцев?– хохотнули в спину уходящим.

– Скоро наш беспредел и там никому не будет нужен.

Тяжелая дверь в кабинет со стуком закрылась, в помещении некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь сопением толстого начальника тюрьмы. Наконец, представитель городской уголовки оторвал взгляд от стола:

– Как видишь, высшие чиновники решение уже приняли, – обращаясь к хозяину кабинета, покривил он губы с пышными усами над верхней. – Отморозки не те фигуры, чтобы заострять на них внимание.

– Да уж, личности не слишком известные, чтобы за процессом наблюдала вся страна, тогда бы постановление об их освобождении принять было бы труднее, – подключился к разговору начальник базарного уголовного розыска. – А этим слонкам деваться некуда самим, только и осталось, что друг друга мочить.

– Толк от этого, если мы их выпустим, хоть какой будет?– начальник тюрьмы зорко всмотрелся в собеседника. – Сидишь тут, и не знаешь, что творится на воле.

– Ну, дорогой, тебе да не знать. Не понял,почему администрация с прокурорским надзором отказались принимать участие в вопросе об освобождении отморозков? – откровенно засмеялся главный усатый сыскарь. – Центральный рынок – это кормушка для всей верхушки местной власти, там ворочаются бабки, которые не снились американцам с их развитой экономикой.

– Если взять регион, подобный нашему, тогда да,– аккуратно поправил своего шефа базарный шварценеггер.

– Я имел ввиду не всю Америку.

– Вот это размах, а тут сидишь как в клетке, собственные пальцы обсасываешь, – тюремщик притворно развел руками. – Ну что же, давайте посмотрим на ваших подопечных, пусть они расскажут о себе сами.

– Ты бы еще обижался…

Но начальник крепких тюремных блоков за высоким кирпичным забором, обнесенным колючей проволокой, уже нажал на кнопку вызова надзирателей, подчиненных ему. Те не заставили себя долго ждать.

Глава девятнадцатая.

В дверь старшего следователя по особо важным делам в областном Управлении милиции аккуратно постучали. Хозяин кабинета, краснолицый капитан с большим животом жестко отозвался, выждав паузу, соотвествующую занимаемому положению. На пороге возникла фигура Пулипера, известного ростовского скупщика ценностей, напоминающая вечный вопросительный знак. Он, пройдя на середину небольшой комнаты, остановился, вежливо поздоровавшись, повертел длинным носом по сторонам. Голые управленческие стены, покрашенные темной краской, давили на психику, заставляя искать изъяны внутри самого себя. Пулипер встряхнулся, перевел взгляд ярко-голубых глаз на капитана за столом. Тот продолжал неторопливо перебирать пачку бумаг, наконец, отложил ее на край столешницы, поднял голову, начавшую лысеть:

– Присаживайтесь, гражданин Пулипер. Сейчас мы быстренько пробежимся с вами по некоторым вопросам, и я вас отпущу.

– Было бы неплохо, господин капитан, – согласился скупщик, складываясь на стуле перед столом. – Как только ваше Управление в очередной раз призывает меня к себе, так у меня сразу возникают нежелательные отрицательные эмоции. А в моем возрасте, согласитесь, было бы предпочтительнее состояние спокойствия.

– Я вам вашу профессию не подбирал, она у вас действительно беспокойная, – хозяин кабинета прищурил нагловатые глаза. – Поменяйте принцип деятельности, и отрицательные симптомы снимет как рукой.

– А на что прикажете жить, на пенсию в тридцать долларов? Увольте, уважаемый капитан, в России даже бомжи не обходятся без побочного приработка.

– Ну-у, до бомжа вам разоряться и разоряться, в вашей квартире только на вид не на чем взгляд остановить. По последнему делу картина художника Горобцова потянула на несколько тысяч долларов. Мы не спрашивали, откуда у вас такие деньги и за сколько вы на самом деле ее приобрели.

– Добавьте, пожалуйста, что государство отобрало у меня картину за бесплатно, не вернув из истраченного на нее ни копейки.

– Не надо было покупать, – развел капитан полными руками. – Кстати, вы захватили с собой тот знак, о котором мы вас просили?

– Обязательно, не дожидаться же мне внезапного ментовского шмона.

– Ну вот, господин Пулипер, вы уже и на грубость перешли.

– Прошу прощения, гражданин начальник, сказывается советское тюремное прошлое, когда за колючую проволоку загоняли ни за что.

– Я вас не загонял, а на дворе не советская власть. Покажите, что вы принесли, и давайте обсудим некоторые детали в связи приобретением данного знака.

– Пожалуйста. Только я хочу сразу предупредить, что не грабил никаких государственных музеев, не шастал по закромам любимой родины, никаких дел по поводу этой вещицы с частными коллекционерами не имел.

Еврей в возрасте неторопливо достал из внутреннего кармана черного пальто коробочку из-под ювелирных изделий, положил ее на стол перед следователем. Тот молча посмотрел на нее, потом попросил:

– Откройте.

– Пожалуйста.

Знак в лучах зимнего солнца, приглушенных решетками на окнах, тускло блеснул гранями. Капитан взял коробочку, поднес к себе поближе, почувствовал тяжесть редчайшей награды, как-то само собой пришло мнение, что этому ордену нет цены. Отсвет от лампочки под потолком упал на камни вокруг портрета императора Петра Первого, на корону с маленьким крестиком не над головой реформатора, а над овалом из драгоценной россыпи, окружающим портрет, с надписью вверху “За храбрость” по цветной эмали. Первоначальное мнение утвердилось окончательно. Старший следователь по особо важным делам, с трудом оторвавшись от раритета, уставился с недоумением на еврея с двойным гражданством, сидящего перед ним:

– Разве имеют право быть подобные государственные награды в личных коллекциях? Золото, бриллианты, самоцветы, не говоря о единственном числе этого ордена.

– Сейчас имеет право быть все, – суетливо подергал руками Пулипер, облизывая губы. – Труд великих мастеров всех стран и народов находится в частных коллекциях в Англии, в Америке, в других развитых странах, по одной причине. Коллекционер зарабатывает на этом не только большие деньги, но и сберегает мировое достояние лучше, чем в государственных хранилищах.

– Почему вы так считаете?

– Потому что, уважаемый, деньги, – покривился перекупщик снисходительно. – Капитал – это движитель прогресса, собиратель истории.

– Прошу прощения, тогда мне не совсем ясно, по какой причине в парижском Лувре хранится, к примеру, картина “Мона Лиза” Леонардо да Винчи? А в дрезденской галерее вывешена “Сикстинская мадонна” Рафаэля, в музее Ван Гога в Амстердаме его “Подсолнухи”. Не говоря о сокровищах искусства в Ватикане. В папской вотчине собраны не только творения Рафаэля, Микеланджело, Леонардо, Боттичелли, величайших художников света, но и все самое значительное, созданное гениальными умами человечества.

– Вы там были? – быстро спросил Пулипер.

– Нет, конечно, эти сведения почерпнуты из справочников, проспектов, из разговоров с такими, как вы, например.

– Если бы вы посетили те благословенные места, вы бы поняли, что ваш вопрос абсолютно не к месту. Дело здесь в другом.

– В чем, скажите?

– В том, что шедевры, перечисленные вами, не имеют цены вообще, они бесценны как звезды на небе, как наша матушка Земля. Как, наконец, сама жизнь.

– А этот петровский знак имеет определенную стоимость?

– К сожалению, да.

– Потому что к нему прикоснулись руки не Рембрандта, или Боттичелли с Сезаном, даже не Фаберже, а русских обыкновенных мастеровых. Вы так хотите заметить?

– Опять, к сожалению. Хочу напомнить, что раритет выполнен тоже не отечественными ювелирами. Если вы посещали Оружейную палату, Алмазный фонд в Кремле, то должны были увидеть, что русскими умельцами из творений из золота и серебра, выставленных на обозрение, сделаны единицы. Остальное иноземного происхождения, в том числе кареты для монархов, старинные иконы. Иконы больше сербские, македонские, монтенегровские.

– Извините, какие?

– По английски Монтенегро – Черногория в бывшей Югославии.

– То есть, в России ничего из значительного нет?

– Почему? На всемирных аукционах торгуют яйцами Фаберже, знаменитую “Троицу” Рублева причисляют тоже к сокровищам мировой культуры. В настоящий период на международных торгах стали пользоваться повышенным спросом русские художники Васнецов, Саврасов, Шишкин, Иванов с “Явлением Христа народу”.

Капитан вытащил из коробочки наградной знак, покрутив в пальцах, перевернул другой стороной, но фамилии мастера нигде проставлено не было. Подумал, что еврей в возрасте, сидящий перед ним, в чем-то прав, даже лесковская сказка про искусного оружейника Левшу, подковавшего блоху, оказалась на деле обманом, если не сказать вредной. Блоха двигала ногами, танцевала, не успел оружейник ее подковать – навечно замерла. То ли ноги отяжелели, то ли Левша одно вылечил, а другое покалечил. Следователю стало обидно за свой народ, не берегущий и не ценящий ничего из своего, в то время, как вот такие пулиперы в полный рост пользуются невежеством. Вывозят за границу самое дорогое, где есть стоимость всему и она не заставляет себя ждать. Он подумал о том, что этот грабеж пора прекращать, иначе можно остаться с голой задницей на ледяном революционном ли, демократическом ветру. Уставился, положив знак в коробочку, тяжелым взором на перекупщика:

– Откуда у вас этот орден?

– Господин капитан, не орден, а всего лишь наградной знак, – подобрался Пулипер. – Эдакая царская цацка на мундир какому-нибудь сиятельному жополизу при дворе.

– Все равно. Где вы взяли знак с драгоценными камнями?

– Мне его предложил один из валютчиков, я слышал, что того, кто его первым купил, убили.

– А кто продал его вам?

– Скупщик монет, орденов с медалями, старинных часов по кличке Чох, он приобрел знак у убиенного и перепродал мне. Сумму называть, или не стоит?

– Обязательно.

– Она незначительная, потому что никто не знает настоящей цены данной вещи, может быть, двести рублей за грамм золота, а может, тысяч десять долларов. Я заплатил, кажется, несколько десятков тысяч российских рублей.

– А точнее?

– Точнее, гражданин следователь, только у прокурора, если, конечно, вы решите завести дело по незначительному поводу. Но я предупредил, что не грабил, не воровал, не убивал.

Капитан, вспоминая разговор в кабинете начальника Управления, постучал авторучкой по столу, давал генерал указание принести знак ему на просмотр, или доверил самому подчиненному провести исследование? Он, кажется, предупреждал, чтобы Пулипер захватил раритет с собой, значит, не прочь и сам прикоснуться к истории. Оправив китель, он встал из-за стола:

– Гражданин Пулипер, попрошу вас выйти из кабинета и подождать меня в коридоре. Мне необходимо посоветоваться.

– Помилуйте, я имею возможность дать вам по данному вопросу любую информацию, – вскочил со стула перекупщик, ощущая, как возникший в груди холодок начинает разгуливать по всему телу. – Лучше меня в наградах и других знаках отличия никто, поверьте, не разбирается. Тот, с кем вы желаете пообщаться, сам обращается ко мне.

– Уже догадываетесь, у кого я хочу спросить совет?

– Думаю, выше начальника Управления идти просто некуда.

– Вот и отлично, пока выйдите в коридор, я скоро вернусь.

Пулипер на глазах постарел еще лет на десять, он понял, что обычный вызов может обернуться задержанием на неопределенный срок. Начнется шмон в квартире, набитой раритетами,придирки по поводу двойного гражданства, подключится УФСБ, выкрутиться станет намного сложнее. Помогут ли статьи в газетах вкупе с влиятельными людьми из администрации области? Россия – страна азиатская, здесь не только – закон что дышло, куда согнул, туда и вышло, тут чаще имеет место: как решат, так и будет. Зря он все-таки утром, перед вызовом к старшему следователю, надумал позвонить этому Коце и забрать у него звезды с монетами и перстнями, лучше бы он сделал это после похода в Управление. Столько денег отвалил, в том числе валютчику, выкупая ценности выше потолка в рассчете на новые поступления. Если произойдет самое неприятное, и из квартиры вынесут все до незначительного винтика, восстановиться вряд ли будет возможным. И это не загадывая о наваре, ожидавшемся от продажи сокровищ за границей. Впрочем, счастье еврея всегда зависело от судьбы, предначертанной богом Яхве. Пулипер, глубоко вздохнув, шаркающей походкой подался на выход.

В кабинете генерала УВД области, похожем на зал, никого не было, хотя время обеда еще не наступило. Хозяин, борясь с многолетней привычкой опрокинуть перед едой стопку-другую коньячка, мял во рту со вставными зубами пластинку обыкновенной жвачки. Он ждал телефонного звонка по поводу предварительного расследования кражи большой суммы долларов с евро, произошедшей вчера из одного из крупных пунктов обмена валюты. Оперативники почему-то молчали, зато на коммутаторе загорелся сигнал от секретарши. Генерал нажал на кнопку.

– К вам с докладом капитан Марфушин, старший следователь по особо важным делам, – сообщила приятным голосом женщина за двадцать лет.

– Пусть войдет, – разрешил хозяин, прислушиваясь к себе. Чувства спали, женщины ему сейчас не хотелось.

Капитан прошел к столу, следуя молчаливому движению генеральской руки, опустился на стул из ценной породы дерева. Вытащил картонный футлярчик под ювелирные изделия, раскрыл и положил перед начальником.

– Пулипер, – вскинул хозяин кабинета властные глаза. – Выдрал у него что-нибудь новенькое?

– Нет, товарищ генерал, он рассказал только то, про что мы уже знаем.

– Это плохо, не мешало бы провести новую проверку его гнезда. Уверен, перекупщик, за то время, когда мы у него побывали с обыском, успел набить редкими вещицами не одну трещину в стенах.

– Я тоже так думаю.

– Ты сверял орден по каталогу? – генерал вынул из коробочки нагрудный знак, повертел в разные стороны. Света в кабинете начальника оказалось больше, чем в служебном помещении его подчиненного. Раритет расцвел бутоном разноцветных искр. – Ух ты, красота какая! Жаль, что камешки мелковаты, а цветная эмаль потускнела.

– Еще не сверял, протокол об изъятии тоже не составлял. Решил сначала посоветоваться с вами, а потом уже вгрызаться зубами в перекупщика, чтобы растрясти его по полной программе.

Хозяин выдвинул ящик стола, достал из него многократную лупу из толстого стекла,надолго приник к поверхности знака. Перевернул через молчаливую длинную паузу тяжеленький раритет на другую сторону, внимательно проверил, не замечая влаги, набежавшей из носа на верхнюю губу, надписи в середине и по краям награды. Знаков было мало, то ли на строславянском, то ли на древнем иностранном языке.

– В единственном числе, что-ли? Ни порядкового номера, ни двора-изготовителя, – пробурчал он рассеянно. – Или очередная подделка…

– На подделку по внешнему виду не походит, – заметил полноватый следователь скованно. – Золото настоящее, тоже ограненные алмазы с другими самоцветами.

– Живописная эмаль… Это мы видим, так-же рассмотрели в некоторых местах и сколы. Бриллианты – если это они, а не очередные цирконы с фианитами – пожелтели, внутри с паутинкой. Похоже на то, что вещь довольно старая, – генерал оторвался от лупы, обвел помещение невидящим взглядом. – Очень похоже, если бы мы не были знакомы с еврейским людом, способным на все. Этот Пулипер может запросто подсунуть нам копию, а оригинал по своим каналам отправить за границу.

– Да, уж, такой народ.

– Тут необходим анализ, для его проведения потребуется вызов опытного ювелира со специальными приборами. Эту цацку надо арестовывать вместе с ее хозяином, а у нас нет доказательств о незаконном ее приобретении. Так?

– Пока доказательств нет.

– Канитель долгая и дорогая, если взять в расчет ответный ход необыкновенно дружной этой диаспоры, – генерал отложил лупу со знаком, подвигал волевым подбородком. – Как ювелирное изделие этот знак ценности никакой не представляет по причине нанесения временем необратимых ущербов, это практически, лом. А как историческая ценность он нуждается в специальной проверке соответствующими службами, – он встал с кресла. – Вот настали времена, раньше шевельнул бы пальцем и покатил бы изворотливый гражданин Пулипер считать снежинки на крайнем Севере. А теперь попробуй придерись безо веских на то доказательств.

– Да уж, начитанные до умопомрачения, в первую очередь по уголовному кодексу, – старший следователь заерзал на стуле. – Я вас, говорит, по любому вопросу проинформирую, тот, к кому вы направляетесь,сам обращается ко мне за советом.

– Так и сказал?

– Слово в слово.

– А зачем ты перед ним разоткровенничался?

– Простите.., он меня вынудил, – смешался капитан, привставая.

– Сиди, сиди.

Генерал прошелся по кабинету, пососал задумчиво губу. То, что его подчиненному далеко до перекупщика по части разных уловок, было ясно без покаяний первого. Смущало другое, теперь еврей Пулипер на сто процентов осведомлен, от кого будет зависеть его дальнейшая судьба. А лишние хлопоты в период неустоявшейся пока демократии были ни к чему, слишком много вопросов личного характера по обустройству семьи с родственниками, обучению детей в престижных зарубежных колледжах, находились лишь в стадии разрешения. К тому же, перед глазами маячил пример первой в стране “семьи”, подгребающей под себя все подряд. Хозяин кабинета остановился, вновь покосился на нагрудный знак времен Петра Первого, лежащий на столе, интуиция выходца из крестьян, развитая довольно сильно, подсказывала, что на этой награде дело не заканчивается. Он, усевшись в кресло, хлопнул по столешнице грубой ладонью:

– Поступим так, ты берешь у Пулипера подписку о невыезде до выяснения всех обстоятельств дела, мол, это связано с убийством валютчика, причастного к покупке и продаже награды. Отдаешь орденок, чтобы перекупщик успокоился, и отпускаешь его на все четыре стороны. Слежку ни в коем случае не снимаешь,при малейшем подозрении на занятие незаконной деятельностью закрываешь его в ИВС. Тем более, при скупке краденого.

– Мы кражу доказать не можем, я имею ввиду, по этому знаку.

– А ты постарайся, намекни, что от такого-то музея, или частника, в конце концов, поступило заявление, требующее внимательного рассмотрения на предмет пропажи подобного нагрудного знака.Пока без предоставления его описания. Как только к заявлению приложится опись или фотография цацки, так все вопросы в ту или другую сторону отпадут.

– Я понял, товарищ генерал. Разрешите идти?

– И чтобы комар носа не подточил. Ты в пресс-службу звонил?

– Так точно.

– Что там сказали?

– Ситуацию держат под контролем.

– Иди.

Хозяин кабинета, когда закрылась за подчиненным дверь, набрал один из телефонных номеров в администрации области.

– Ты отпустил его? – спросили после короткого приветствия на том конце провода.

– Доказательств по этому делу нет никаких, но мы продолжаем следить за развитием событий. У меня есть информация, что на рынке объявился тот-же мужик с новой коллекцией императорских звезд.

– Вот как! Значит, слухи о найденном кладе начинают подтверждаться? Кстати, мне по поводу этого Пулипера был предварительный звонок от Лазаря Моисеевича. Я пообещал, если что, посодействовать, но все в твоих руках.

– Гм.., не дремлет, Моисеево племя, значит, торопиться с выводами не стоит.

– Понятное дело.

Пулипер, выйдя из Управления на центральную улицу города, принялся отряхивать пальто, словно к нему прилипла собачья шерсть. Подписка о невыезде, которую пришлось дать в кабинете старшего следователя, легла камнем на грудь, но основания, приведенные капитаном, показались вескими. Странно, что среди маститых коллекционеров не муссировался до сих пор слух о пропаже из какого-то областного музея в другом городе раритета, похожего на наградной знак. А может, особист решил взять на понт? Вряд ли, он обрисовал кражу красноречиво и убедительно. Из этого следовало, что и остальные звезды с медалями тоже краденные. Запахло не только обыкновенным составлением протокола об изъятии, при котором терялась крупная сумма денег. Если это было правдой, то так не долго поплатиться свободой, самым дорогим после жизни. Одна редкость, пусть и редкость, но всего лишь одна, а много раритетов в одних руках – уже преступление. Пулипер, чертыхнувшись, прибавил шагу, его перед аудиенцией в правоохранительные органы всегда тянуло в туалет. Накрывала медвежья болезнь. С настоящим зверем подобная оказия происходила тогда, когда он сталкивался с опасностью, организм выбрасывал все ненужное, чтобы легче было двигаться. Неизвестно, как чувствовал себя медведь, когда опасность проходила, но Пулипера чувство голода после посещения заведений такого рода заставляло присматриваться даже к кошкам, шастающим по дворам. Вот и сейчас он проглотил обильную слюну и заспешил по Буденновскому проспекту, от которого было рукой подать до его дома на Пушкинской.В квартире он первым делом навалился на холодный суп,потом отрезал солидный кусок колбасы. К этому времени закипел и чайник.Резко зазвонил телефон, заставив перекупщика вздрогнуть, но абонентом оказался Рувим Израилевич, старый друг: