Текст книги "Пятый ангел вострубил"
Автор книги: Юрий Воробьевский
Соавторы: Елена Соболева
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)
Между прочим, Джон Ди баловался оккультизмом. (36-2). Он обладал черным зеркалом, из которого мог вызывать некую инфернальную сущность. Попавшись на обман этого беса, знаменитый ученый окончил свою жизнь трагически. Ныне черное зеркало – кусок прекрасно отполированного антрацита – хранится в Британском музее. Как похоже оно на небольшой телеэкран!
В век техпрогресса заклинания не обязательны. Нажал кнопку – и бес, вещающий из утробы респектабельного комментатора, очаровывает тебя «всезнанием». Нажал другую – и бесполый суккуб (или инкуб), ухмыляясь темным рыльцем и потирая лапки, рассказывает «про это». Еще нажал – и в стиле демонической, беспокойной суетливости перед тобой мельтешат картинки видеоклипа. (Недаром известный клип-мейкер Хлебодаров заявляет, что делает свои видеоклипы с помощью каббалы, а помощником режиссера является у него сатанист). Бес подлавливает на суете, любопытстве, страстях.
Нет, монитор не страшен сам по себе. [73]Диавол согласен быть «технарем» лишь постольку-поскольку. На самом деле он – «гуманитарий». Интересует его только человек. Видеокамера не «крадет благодати». Не страшна и телевышка. Считать их самостоятельным злом было бы наделением куска электроники магическими силами. Не в технику предпочитает вселяться бес, а в душу. В человека, гибели которого он алчет. И если у микрофона в студии оказывается забесовленный, то жертвами инфернальной агрессии становятся миллионы.
…Однажды жарким летним днем ко мне зашел коллега и быстро глотнул из стоящего на столе стакана. Что с ним началось! Еле добежал до раковины, выплюнул и пробормотал: «Ну и гадость! Что это было?» Это была крещенская вода… Кстати, до революции в психиатрических лечебницах был незамысловатый, но безошибочный тест. Перед больным ставили десять стаканов воды – девять со святой и один с простой. И если человек раз за разом брал именно простую воду (словно ему подсказывал кто-то), его отправляли не к врачу, а к батюшке. На отчитку.
Бог даст, наступит то время, когда мы будем жить в православной стране. Тогда ведущими телевидения не смогут стать не только картавые или косоглазые, но и духовно больные. Люди-антенны.
Они сгинут – вместе со своим надоедным враньем. Еще Аристотель говорил, что ложь – это несуществующее. Диавольское небытие лжи живет только тогда, когда в него верят. А мы уже начинаем над ним смеяться. Это здоровый смех. (36-3).
Рано или поздно теленевидению придет конец. Теленевидение – это не тогда, когда гаснет экран. Напротив, это то, что происходит на большинстве мониторов сейчас. Это когда искусственно гасится разум.
Мистика левизны
«Изменение образа человека». К этой теме самое прямое отношение имеет и практика психоанализа. В том числе в исполнении Карла Юнга (столь почитаемого нашим Н.Н.). Вот только один пример.
«Эмиль Метнер, издатель и критик начала XX в., страдал тяжелыми приступами истерии, «психической боли». Его знакомство с аналитической психологией началось с того, что он принимал участие в ассоциативных экспериментах, которыми занимались в Москве ученики Карла Юнга. Уже в зрелом возрасте Э. Метнер обратился к Юнгу и был им вылечен. А. Эткинд уточняет: «Все болезненные признаки прошли, и он стал нормальным человеком и с «благословения» самого Юнга стал принимать больных и сам лечить их психоанализом, став близким другом и подчас ассистентом Юнга».
Какой же ценой был достигнут результат? Свое восприятие излечения по Юнгу передает дочь писателя Вячеслава Иванова Лидия: «На меня лично образ Метнера произвел крайне угнетающее впечатление: он мне представился как бы человеком, отчасти уже мертвым, который еще ходит и действует нормально… В результате лечения что-то в его душе (музыка?) было убито. Что-то существенное. Душа уже не вполне живая, искалечена, ампутирована. Этого добился Юнг своим психоанализом? Но какая плата!»
В создание «нового человека» знаменитый психиатр внес свой вклад.
Психотерапевты указывают на один страшный факт: все чаще рождаются дети, лишенные эмоциональной сферы. А эмоции, пишет святитель Григорий Палама, – один из признаков, отличающих человека от ангела, в том числе и падшего. Значит, мы действительно имеем дело с антропологией не совсем уже людей? Может быть, тех, кого православная традиция называет видимыми бесами?
На «дефицит эмоциональности» по-своему отреагировали центры нейро-лингвистического программирования. Дают объявления: корректируем гипертрофированное развитие у детей левого полушария головного мозга… А если правы те ученые, которые считают его метафизическое расщепление на полушария следствием первородного греха? [22]. Тогда получается, что по мере грехо-прогресса человечества отмирают правополушарные функции. Все, что связано с образным мышлением, синтетическим, объединительным началом.
О, эта мистика, эта символика левизны! Революционный «Левый марш» привел бесноватого Маяковского к пуле. Исследователь «детской болезни левизны в коммунизме» Ленин поразил всех после смерти атрофированным левым полушарием своего мозга. Оно ссохлось до размеров грецкого ореха и висело на «тесемочке»… Все они станут ошуйя на Страшном Суде.
И в политике (левые партии), и в «духовных поисках» (магия левой руки), и в экономике (левый доход) силу набирает левое. Кружатся через левое плечо обезумевшие дервиши и бесноватые. Именно левое полушарие отвечает за аналитические, разделительные функции. Диавол-разделитель, разрушитель царствует в мире. И в масоно-скаутском стиле протягивает человеку левую руку. Пожавший ее превращается в бесчувственный счетчик выгоды. В ходячий калькулятор гешефта.
Против левого – только православие.
P.S. Неуютно жить среди множащейся саранчи. Среди бывших русских. Среди людей, образ которых изменяется на глазах. В стране, где едва ли не на каждом православном кладбище – танцплощадка. [74]Где во многих еще храмах в алтаре – театральные сцены или туалеты. Печально узнавать, что один маленький мальчик читал с бабушкой псалмы, знал их наизусть, а потом забыл. Зато, став «досточтимым мастером» секретной ложи «Аврора», заучил новые «сакральные тексты».
Грустно среди одичавших потомков христиан, которые еще помнят, что иногда – зачем-то – в храме нужно поставить свечку. А зачем – давно забыли. Но, кажется, «поможет»… Право слово, будто смотришь американский «ужастик» – про человечество после глобальной катастрофы. Оно еще пользуется остатками былых достижений цивилизации, но превратилось уже в толпу жестоких дикарей. Это про наш мир. А катастрофа произошла давно. То ли еще будет… Часы на пражской ратуше все идут и идут. Все дальше назад.
ГЕЕННА
(Из дневника)
Очередная лукавая и демагогическая публикация о русском масонстве появилась не без нашей подачи, естественно, на этот раз в«Макаке». Статью я показала Олечке. Она ответила большим письмом, которое мы с тобой читали вместе на даче. Это было очень странное послание.
Сегодня Олечка говорит, что ни одной фразы из того письма не помнит. Я, читавшая его десятки, наверное, раз, я, со своей профессионально тренированной памятью, запоминающая обычно стандартную страницу текста наизусть с четвертого прочтения – тоже не помню этого письма. То есть я могу, конечно, выстраивать логически то, что было написано на этих восьми страницах крупным почерком, но вспомнить точно, воспроизвести хотя бы фрагменты текста – почему-то не могу! Просто мистика!
Олечка писала, разумеется, о «вольных каменщиках». Она категорически отвергала все то, о чем мы гордо повествовали через «нашего» журналиста в «Макаке» – фальшивый, романтизм «вольного братства», «рыцарства», ложную патетику «Всемирного ордена». Олечка писала о богоборческой направленности масонства, ссылаясь на Сергея Нилуса, задавала нормальные православные вопросы, типа: «Какое самосовершенствование мыслимо без исповеди?» – «Как у одного человека может быть два храма?» – «Во что же могут верить «братья», если на их «престоле» одновременно и Евангелие, и коран, и тора – не это ли самый лукавый атеизм?»
Наиболее поразившим меня в том письме было то, что, как будто отвечая на наши с тобой внутренние разговоры, Олечка отвергала возможность «постепенного пути к Богу» через масонство. Ты прочел это письмо и спокойно отложил. Мне же именно его как будто только и не хватало. Именно на этом письме все иллюзии окончательно исчезли, растворились, улетели как дым! Все витиеватые мои вопросы, все какие-то сложные, путаные сомнения разрешились однозначно и просто. Как будто та, черная повязка, все эти годы закрывавшая мои внутренние глаза, упала!
Я бы не смогла тогда объяснить все о масонстве так точно и четко, как понимаю это сегодня. Произошло что-то большее, чем понимание. Я знала, не головой, не на уровне логики, а как-то глубже – душой, сердцем, каким-то внутренним знанием: с Орденом надо срочно, очень срочно заканчивать. Я не могла тебе связно объяснить почему, хотя честно пыталась.
Ты ведь тоже, наверное, запомнил тот наш разговор на даче ночью. Внизу спала моя мама. Васенька бродил где-то в саду по своим кошачьим делам… Я вошла к тебе в кабинет, где не навесили еще двери. Дуло, было холодно. То лето вообще было «карикатурой южных зим»… Ты сидел за письменным столом в ватнике, накинутом на плечи. Я спросила, что ты будешь теперь, прочитав Олечкино письмо, делать?
– Да, надо подумать, – сказал ты, как всегда неуверенно, тихим и слабым голосом.
Не помню в точности, что говорила я, потому что говорю всегда очень много. Наверное, как обычно, с напором и убежденностью, я стала уверять, что надо все это «завязывать». Аргументов не было, не было доказательств… Возможно, я даже кричала, не помню… А ты, как всегда, молчал. Ты только обещал подумать.
С этого дня, точнее, с этой холодной летней ночи и начались мои кресты. Бог не по силам креста не дает, значит, есть у меня еще какие-то силы, если я все еще жива и пишу это.
И снова мы обсуждали одно и тоже… Ты рассказал Олечке романтические байки про «Чашу Грааля», а на нее это произвело впечатление не такое, к которому мы привыкли. Что значит православный человек – смотрит на все удивительно трезвыми глазами. Сколько бы нехристи не называли христиан безумцами и мечтателями, именно в православии существует понятие, которое называется «трезвение». И перед ним становится явной самая хитрая ложь.
Вскоре мы получили от Олечки еще одно письмо.
Дорогие Н.Н. и Елена Сергеевна!
Один момент из нашего разговора не дает мне покоя. Это вопрос о Чаше.
То, что такая чаша существовала, то, что она могла храниться в Иерусалиме и то, что она могла быть вывезена крестоносцами, вполне возможно и не вызывает смущения.
Удивило меня предание, что в ней была собрана Пречистая Кровь Спасителя.
Прежде всего, против этого говорит то, что евангелисты, сохранившие каждую минуту и каждое слово этого великого События, не говорят ничего подобного.
Если разобраться в этом детально, то кто мог принести чашу на Голгофу? Матерь Божия? Жены Мироносицы (которых не было на Тайной вечери)? Иоанн Богослов? Этот юноша неотступно следовал за Спасителем. Но зачем ему было носить с собой посуду, если они были в городе?
Апостолы? Так их не было при распятии. Они в страхе разбежались. Когда Господа распинали, обстановка была ужасная. Насмехающиеся иудеи, жестокие воины. Помните, в храме обозначено место, на котором стояла Матерь Божия? Это довольно далеко от Голгофы. Иоанн Богослов стоял рядом. Это видно из Евангелия. Жены-мироносицы тоже стояли рядом с Владычицей. Никто не смел подойти ближе. Кому было собирать Кровь, да еще именно в ту чашу?
Далее, когда воин пронзил ребра Спасителя, истекли кровь и вода. Значит, кровь уже сворачивалась. И пока Иосиф ходил к Пилату просить тело Спасителя, пока позволили Его снять с креста, кровь должна была уже окончательно свернуться. Кроме того, разве не было бы кощунством, сняв с креста, цедить кровь в чашу? Кто бы посмел это сделать?
И еще в Евангелии нет восторга перед вещами Спасителя. Верующие во все времена бережно хранили святыни, свидетельствующие о Его земной жизни, но главное – Сам Спаситель. Много святынь было безвозвратно утеряно (например. Спас Нерукотворный), но никто из православных не ставит целью своей жизни отыскать его. Главное в другом. Когда римский император приказал рассечь сердце Игнатия Богоносца, все увидели внутри плотяного сердца золотыми буквами написанное имя Иисуса Христа.
Да будет и в наших сердцах это имя.
Мне казалось, что какие-то сомнения под моим напором у тебя все же стали возникать. А тут еще приехал в Москву тот самый «брат» из Аргентины, с которым мы по телефону в Париже беседовали. Можно сказать, те самые, не достающие мне, доводы добавил. Привез же он, на самом деле, огромное количество старинных книг по масонству. Привез, чтобы отдать. Своими ушами я слышала от него одно только высказывание.
– Знаешь, когда я был молод, я очень увлекся масонством. Все это было так ново, так благородно, так светло… Каждый новый градус был как праздник, как открытие. Я ждал, что впереди, на самом высшем градусе мне откроется совсем уж какая-то неведомая, неземная радость. Я двигался, я работал, я шел все выше и выше по масонской лестнице… И я дошел! И знаешь, что мне там открылось? Чернота! Бездна!
Все остальное он рассказывал тебе наедине. Но ты помнишь, как пересказывал мне эти «открытия», эти разочарования? Оказывается там, наверху, становится совершенно очевидным, что, во-первых, «вольные каменщики» не такие уж и вольные. Вся эта болтовня о независимости и самостоятельности лож – чистая демагогия. Мировое масонство управляется из единого центра. А во-вторых, вся эта ваша хваленая веротерпимость сводится к одному – к отказу от Христа. Она превращает масонский храм в дом терпимости, где творится духовный блуд.
Во всех ложах мира полным-полно евреев и они, как правило, быстрее других достигают более высоких градусов. Верхушки масонских лож в Европе и Америке – почти всегда иудейские. А значит центр, где бы он ни располагался географически, лежит, на самом деле где-то в недрах иудаизма…
И это ты сам честно мне изложил. Мы начали перечислять друг другу всех, известных нам в мире масонских «начальников». Поражались: действительно все они, конечно же, – иудеи. Даже в Африке. А ведь до сих пор мы как-то этого не замечали!
Но в главном ты твердо стоял на своем: не надо спешить, надо посмотреть, подумать. И снова заводил все ту же песню о необходимости твоей роли «сдерживающего фактора». Снова объяснял, что если «брат» тот абсолютно прав, то тем более важно «контролировать ситуацию», «не допускать проникновения в Россию…» и прочее, и прочее…
Я понимала, конечно, что за всем этим не только обычная твоя нерешительность и трусоватость. Я сочувствовала: действительно трудно, очень трудно вот так – рвануть все разом и отказаться от «трона», «титула», от зарубежных поездок и контактов, от всей этой мишуры и позолоты, к которой – что греха таить? – мы оба так уже привыкли. К тому же я-то ведь всегда при деле. у меня – кино, ребята, ВГИК, статьи и книги. А ты что будешь делать без работы, без денег? Снова ляжешь на диван?
Тут надо честно признаться: летом 1996 года мы уже имели от масонства кое-какой доход. У тебя появилась наконец-то, настоящая мужская зарплата. Правда, ты ее получал все же как-то странно… Один из твоих зарубежных «братьев», руководитель известнейшей радиостанции, платил тебе доллары. Не Бог весть какие, но доллары. «По-братски». То есть ты не работал, а только числился, а деньги получал потому, что вроде, как бы, не очень прилично Великому Мастеру вечно сидеть на шее жены… Да, я знаю, ты говоришь всем, будто пишешь для этой радиостанции концепции. Но уж мы-то с тобой знаем, что это не так.
Разлад наш только начинался. Ты все чаще стал повторять, что «дача – не самоцель», стремился все больше времени проводить в Москве. Я не верила в твои идеи срочно и круто разбогатеть. Я стала после Святой Земли верить в Бога. Я решила освятить достроенную дачу. Мы с мамой весь дом убрали, вымыли, повесили старенькие, но настиранно-наглаженные шторы. Ты навел порядок во дворе, в саду. Шел Успенский пост, и мама напекла пирогов с капустой без яиц и сливочного масла. Поехали в Тихвинский, за батюшкой.
Батюшка нас не знал, а таких желающих освятить дачу «от сглаза», «на всякий случай» было у него, вероятно, видимо-невидимо. Выслушав нашу просьбу, он хитровато улыбнулся и сказал:
– Да дело-то хорошее, но может, лучше вам к шаману? Там уж – наверняка …А то, Православие-то ведь, оно такое! Не знаешь наперед, что Господь управит для вашей пользы… Тут вот, одна все – «Помолитесь за меня, батюшка, да помолитесь!» Ну, я и помолился… Так у нее дом сгорел! А значит, надо так ей! Не поскорбишь – так и не помолишься!
Но мы с тобой к такому разговору были уже как-то подготовлены Святой Землей, монастырем, Олечкой. И сразу полюбили этого остроумного батюшку.
Во время молебна и каждения мы ходили вслед за священником из комнаты в комнату – молились. Васенька спал мирно в своем любимом кресле, и изумленно вскочил, когда неожиданно оказался под каплями святой воды.
– О! И кот заодно освятился… – невозмутимо прокомментировал батюшка. Вася понял, успокоился, потянулся, перевернулся на другой бок и продолжал прерванное занятие так, как будто святая вода для котов – дело привычное.
С этого дня мы стали часто бывать на Службе и исповедываться. Исповедываться… О масонстве-то пока – ни гу-гу…
Я продолжала зудеть о том, что надо, мол, решать, а в то же время не Нашла в себе сил отказаться от поездки в Португалию… Бархатный сезон… Океанские пляжи… Поехали мы снова вчетвером – все в том же составе.
+ + +
Португалия – страна потрясающая! Клематисы, над которыми я трясусь у себя в Подмосковье, бережно укрывая их на зиму, растут здесь прямо на камнях и радуют упитанностью и огромными цветами. Полоса прилива видна с балкона нашего пятизвездочного «люкса» – и она ширины неимоверной! Лиссабон очарователен, как резная шкатулка. Крайняя западная точка европейского континента – Кабо де Рока с огромным крестом и стихами Камоэнса на нем – вообще словесному описанию не подлежит. Замки XI века, где камины топятся «по-черному», где хранятся огромные – на быка – медные котлы и географические карты самого Магеллана…
Но как ни была я настроена держать дистанцию по отношению ко всему, чем заняты вы с Сашей, липкая масонская возня меня все-таки достала. Ты, конечно, кое-что из вашей работы там, в Кашкаеш, рассказывал, объяснял и основную интригу. А интрига эта прежняя. Американцы, как всегда, «тянули одеяло» на себя, то есть стремились подчинить своему влиянию все масонские организации мира. Но европейское масонство традиционно тяготеет к старушке Англии, с ее неоспоримым авторитетом первородства. Комитетом по признанию, Дюком Кентским, а главное – с ее «чистотой» масонских идеалов.
За абсолютно, казалось бы, внутренними масонскими разборками проступали вечные и неразрешимые конфликты масштаба глобального. В тот момент как раз вводилось евро, завершалось экономическое и политическое объединение Европы. К кому примкнет, с кем будет в блоке «шестая часть суши»? Наша российская, только год, как существующая и все еще непризнанная организация, бедная и исподтишка клянчащая денег, всем казалась, очевидно, куском огромным и доступным.
За тобой и Сашей активно ухаживали хозяева тусовки – португальцы, и явно, и скрыто прикармливаемые американцами; сами американцы и их ручные латиносы. Но параллельно с этим продолжался наш вечный флирт с французами и затевался большой роман с немцами. Немецкий «Великий Мастер», похожий на выросшего мальчика из гитлерюгенда, распевающего «Tomorrow belongs to me» в фильме «Кабаре», одним только видом своим, по видимому, вызывал чувство дискомфорта у большей, еврейской части, явившихся на праздник «великих». К тому же этот профессор и вел себя соответствующе: чуть ли не в открытую провозглашал превосходство и приоритет масонства европейского по отношению к американскому со сворой.
Так вот, большая эта, почти планетарная и достаточно серьезная интрига карикатурно отразилась в курятнике масонских жен. Когда я в сопровождении сомнамбулически-заторможенной Вики входила в экскурсионный автобус, уже наполненный квохчущими женами, зависала вопросительная пауза. Было ясно: все ждут – к кому я со своей огромной куклой сяду? Мне ли не понимать драматургическую ценность паузы, или, говоря нашим профессиональным языком, – цезуры? Тем более, что тут, действительно, было о чем подумать.
Сесть к американкам – значит отключиться и расслабиться. Английский для меня едва ли не родной, а несут они такую чушь пустую, что можно поддерживать разговор на автопилоте, предаваясь созерцанию завораживающе-очаровательной Португалии. Зато французские жены – почти родня, и с ними намного интересней. Они знают кое-что из европейской истории, бывали в Португалии, могут дополнять гида. Кроме того, от француженок всегда несет свежайшими сплетнями из тех, серьезных мужских сфер, и благодаря этому остаешься в курсе… Но французский для меня – все еще мука. Придется напрягаться, вслушиваться, переспрашивать, употреблять мимику и жесты – исхлопочешься.
Так что паузу я держу органично и со вкусом. Смачная, сочная такая висит она в автобусе, нагнетая всеобщее уважение не столько к моей особе, сколько к огромной ядерной державе за моей спиной. Знай наших! Уже и крестница моя сзади очнулась, захрустела «холсом», может быть, даже до нее дошло, что что-то происходит… Продолжаю светски безмятежно улыбаться всем вместе и, как бы, никому в частности… Потом, приняв решение оставить народные массы в состоянии дальнейшей неопределенности, демократично и ласково подсаживаюсь к аккуратной старой мадьярке. Рядом со скрежетом «холса» обрушивается Вика.
Бывший соцлагерь счастлив и преданно шепчет мне на ушко по-английски: «Как хорошо, что вы сели рядом, а то я все время здесь в одиночестве. Так неуютно, знаете! Я даже пожалела, что поехала с Ласло». Кстати, эти милые старые венгры были, кажется, единственными приличными людьми на этом смотре мировых масонских сил. Когда на очередном банкете в загородном замке до начала собственно процесса еды перед почтенной публикой затеяли скрипичный концерт, то все, кроме нас и этих венгров дружно аплодировали между «Анданте» и «Аллегро» так, как будто слышали симфоническую музыку впервые в жизни. Мы даже удивились: почему это никто из американцев не подошел к дирижеру пожать руку или хотя бы запросто похлопать его по спине?
И все-то было бы так славно и приятно в этой поездке, если бы не совесть. Я мысленно ругала себя самыми последними словами за то, что, постановив порвать с масонством, приехала сюда не за свой счет. Я знала, что когда-нибудь заплачу за это свинство. Я вообще всегда знала, что за всё, за всё, за все грехи приходится платить…
+ + +
Мы вернулись домой, и наступила зима – последняя зима нашей с тобой семейной жизни. Но я тогда об этом не догадывалась. Я только видела, что ты бежишь из дому, я чувствовала, что ты все время будто уклоняешься от каких-то разговоров. Я думала, что это из-за моего слишком уж неотступного приставания к тебе с вопросом о масонстве. И решила, что надо пока просто ждать.
Когда в Париже загулял и обезумел Жан, вдова Гардера Элизабет сказала мне, жалея бедного искателя романтических приключений:
– Не беспокойтесь вы о Жане: я ему иконочку нашу подарила – Матерь Божью Казанскую. Она его избавит. Не только потому, что амур-то – татарчонок, а потому, что Казанская – вообще защищает!
Наверное, это были самые первые слова, которые я услышала об иконе Казанской Божией Матери. Теперь я стала просить Казанскую вразумить тебя и отвести от масонства. Казалось, что даже первая просьба моя была услышана: мы вместе с тобой причастились осенью на Казанскую в Соборе у Святейшего Патриарха – он сам с чашей стоял… Но я не знала тогда того, о чем намекал нам летом батюшка – если идешь, действительно, к Богу, то жди искушений, а порой и тяжелых крестов – по грехам…
У российских масонов главный праздник – не на Иоанна Крестителя, как везде в мире, а 12 июня, в этот непонятный «день независимости России». Впрочем, если учесть, что вся логика и история развития масонства в конечном итоге и привела к развалу страны, этот «профессиональный праздник» становится очень даже понятным.
Ужасающее пекло было в июне 1997 года, когда на этом ежегодном торжестве я в последний раз сыграла роль первой дамы российского масонства. Из-за жары, из-за того, что все это мне было уже невыносимо противно, из-за того, что все трудней было разговаривать с тобой, роль свою я тогда, очевидно, играла плохо – нервничала, не следила за лицом…
Случилась трагедия в семье Саши – страшным образом погибли сестра и мама. Мне стало уж совсем не по себе. Я вспоминала, как еще весной ездила на подворье Пюхтицкого монастыря в Москве. Когда я молилась и одно временно мучительно думала о том, что масонство – страшный грех, и могут какие-нибудь страшные несчастья происходить у тех, кто этим занимался отчетливый голос – прямо в ухо – подхватил эту мысль: «А брат-то его всю семью потеряет, в луже крови найдет!» Я в ужасе обернулась – рядом стояла старенькая монахиня и, не глядя на меня, бормотала уже что-то неразборчивое… Потом я как-то успокоила себя тем, что старики, мол, бывают выжившими из ума.
Теперь, когда у Саши все это произошло точно так, как предсказала старица, мне стало невероятно, дико страшно…
У тебя появились вдруг какие-то неведомые «дародатели». Откуда-то взялись деньги на сотовый телефон. Потом появилась цифровая видеокамера Что-то тут было не чисто. Ты что-то скрываешь, ты обманываешь, у тебя есть какая-то неизвестная мне своя жизнь и свои, вряд ли честные деньги…
Ты привез нас с мамой и Васей на дачу и вдруг собрался тут же, немедленно ехать назад, в Москву, один! Я уговаривала, я хватала тебя за руки, я умоляла объяснить, что происходит, куда ты так внезапно едешь, почему вдруг такие секреты? А ты, обычно тихий, слабый, трусоватый – неожиданно рассвирепел, кричал, отталкивал меня и не хотел ничего объяснять! Моя восьмидесятидвухлетняя мама с простодушной деревенской хитростью спрятала под шумок все ключи, и от машины в том числе…
Тебе ничего другого не оставалось делать, как «колоться». Ты сказал, что должен ехать на свадьбу своего сына! Я опешила. Зачем и почему ты скрываешь от меня свои отношения с сыном? Разве я была бы против? Наоборот! Ты помнишь, когда мы только-только поженились, я все время беспокоилась о том, что ты как-то странно равнодушен к оставшемуся в Ярославле крошечному сынишке? Алименты автоматически отчислялись из твоей стипендии, а больше ничего и никогда ты не посылал…
Я много раз спрашивала, не бросил ли ты свою жену и ребенка из-за меня? Больше всего на свете я боялась взять на свою совесть вот именно такой груз: «на несчастье счастья не построишь» – это было мне ясно всегда. Никогда в жизни я, еще будучи не замужем, не, принимала ухаживаний женатых мужчин. Горе, слезы, обида брошенной женщины все равно достанут и дойдут до той, ради которой это сделано…
Но ты рассказывал и мне, и моим родителям, что твоя жена Аня сама от тебя отказалась по причине малоденежья и бесперспективности твоей, сама тебя выгнала, сама решила растить мальчика одна. Ты снимал угрызения совести с моей души, ты меня успокаивал. Шли годы, десятилетия… И этот, никогда не виденный мной сынок постепенно растворялся в памяти, становился почти мифом. Тем более, что у нас был Глеб, о котором ты заботился, которого ты любил, на котором, казалось, реализовались все твои отцовские инстинкты…
И вот, оказывается, мальчик давно живет в Москве! Ты устроил его на работу, помог снять квартиру. Ты с ним встречаешься, ты приглашен на свадьбу, а я ни о чем этом не знаю! Господи! Что происходит в нашей жизни??? Выяснение отношений продолжалось все выходные. Мы ссорились, вместо того, чтобы вместе отправиться на свадьбу. Ты категорически отказался ехать туда не один!
Ты уже не отмалчивался, ты обвинял, обвинял, обвинял! Ты, оказывается, всю жизнь мучительно приспосабливался к моему невыносимому характеру! Я просто задавила тебя своим авторитарным руководством, я надоела тебе своими попреками! Ты хочешь жить самостоятельно, один, и не так, как я вечно указываю и наставляю, а так, как хочешь ты, по своей собственной воле! Я вечно лезу в твои дела, я требую разборки с масонством, а это твое, только твое личное дело, и ты его будешь решать сам! Тебе надоело все, и ты решил жить один!
Я была потрясена, растеряна, раздавлена… Я плакала.
…Батюшка разговаривал с нами в Тихвинском, прямо у самого алтаря, где перед солеёй, у правого клироса – могила Новикова. Мы рассказали ему о нашей, совершенно неразрешимой ссоре. О масонстве рассказали, о том, и что ты устал обманывать меня, не хочешь больше выносить моего давления и хочешь пожить один.
– Спасти ваш брак может только Бог, – сказал священник, – только под покровом Святой Матери Церкви вы можете снова – обрести лад и покой в своей семье… Хотите, я вас прямо сейчас и обвенчаю?
Ты резко и категорически отказался.
Мы вернулись на дачу. Я плакала… Первый раз ужаснулась тому, что мы с тобой невенчаны. Вспомнился тот батюшка, который был руководителем нашей паломнической группы в Святой Земле…
– Да прямо вот тут мы вас и повенчаем, – весело воскликнул он у каменной чаши, где Спаситель воду в вино обратил. Дело было в Георгиевском храме в Канне Галилейской… Все наши паломники засмеялись, обрадовано приветливо так…
– Что ты, отец! Ведь Светлая Седмица теперь! Какое венчание?! – остановил это всеобщее ликование старенький иеромонах и укоризненно, грустно так, посмотрел на всех нас. Все ужасно смутились, опустили головы. Я расстроилась. Что-то тяжелое почудилось мне в этой ошибке добрейшего священника…
Потом не раз еще к вопросу о венчании возвращалась Олечка. Батюшка из Патриархии тоже напоминал, что брак невенчаный – грех, блуд. Я не знаю, почему мы это все откладывали. Почему-то не получалось. И теперь я, вспоминая все те, несостоявшиеся венчания, плакала. Ты молчал сердито и свирепо. Решительно и злобно молчал.
А потом вдруг заплакал. Повинился в том, что отдал ненадежному человеку все, до копеечки, хилые наши сбережения, и они пропали. Жаль мне, конечно, жаль было денег. Но я даже вздохнула с облегчением. Думала, это то самое, что лежало камнем у тебя на совести и мучило тебя. Я думала, это – единственное, что нас так разделило. Состоялось примирение. Казалось, гроза прошла, снова засветило солнце. Только одно вот… Тебе надо дней на десять в командировку съездить… Надо, очень надо!
