Текст книги "Войны и кампании Фридриха Великого"

Автор книги: Юрий Ненахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 51 страниц)

* * *

Тем временем русские войска, сосредоточенные в Познани, тотчас по возвращении Салтыкова из Петербурга выступили в поход. В Камене и Сараде были устроены обширные магазины. По дороге взяты города Кеслин, Грейфенберг, Ригенвольде с добычей артиллерии и запасов. Малая война с отдельными прусскими отрядами велась во время всего похода. Князь Волконский, Румянцев, графы Брюс, Тотлебен, Чернышев и Фермор стали героями этих экспедиций. В июне русская 60-тысячная армия приблизилась к Силезии, где по предварительному соглашению должна была под Бреслау соединиться с Лаудоном. Передовые ее отряды уже достигали Одера.

Критическая минута для Фридриха наступила. Соединение русских с австрийцами могло нанести ему решительный удар. Медлить было невозможно. Ночью 30 июля он снял осаду Дрездена и пошел в Силезию. Даун опередил его, а Ласси следовал за ним, как тень. Одного Фридрих гнал перед собой, от другого сам отбивался. Так шел он вперед без остановки. Враги окружали его, тревожили, но не отваживались на битву. У Лигница король остановился: здесь была точка соединения всех его неприятелей.

Русские, между тем, приближались к Бреслау. Можно себе представить удивление Салтыкова, когда он вместо австрийцев встретил у стен города прусское войско. Все действия Дауна не были согласованы с предварительными условиями русского фельдмаршала. Салтыков остановился за Одером. Негодование его еще больше увеличилось, когда он узнал, что австрийцы позволили Фридриху беспрепятственно переправиться через Эльбу, Шпрее, Бобер и дойти до Лигница. «Еще несколько контрмаршей, – говорил Салтыков, – и король прусский будет за Одером. Тогда нам придется расплачиваться за промахи австрийских генералов. Но я этого не допущу. Если корпус Лаудона не пристанет к нам и не прикроет Одера, я тотчас же отступлю в Польшу».

Эта угроза сильно подействовала на Дауна. Он решил немедленно дать Фридриху битву, вступил поэтому в переговоры с Салтыковым и выпросил авангардный русский корпус графа Чернышева для подкрепления Лаудона. План Дауна был атаковать пруссаков при Лигнице, где король занимал самую невыгодную позицию. Ласси угрожал ему с тыла, Даун с правого крыла и с фронта, а Лаудон и Чернышев с левого фланга. Между этими опасностями Фридрих извивался со своим войском, как змея; каждую ночь переменял он позицию и сбивал неприятелей с толку.

14 августа австрийцы тщательно исследовали лагерь Фридриха. Он был со всех сторон открыт для приступа. «Мешок готов! – восклицали они. – Стоит только посадить в него пруссаков и стянуть концы!» Такую уверенность Дауну придавало подавляющее превосходство в силах – 60 тысяч человек в его армии, а также у Ласси и Лаудона против 36 тысяч пруссаков. Кроме того, на помощь австрийцам шел 30-тысячный русский корпус графа Чернышева, который находился менее чем в дневном переходе от места событий. Король узнал об этом от перебежчика. «Австрийцы рассчитали недурно! – сказал он своим генералам за ужином. – Но я прорву им такую дыру в мешке, что не скоро починят!»

Приказав крестьянам поддерживать огонь в кострах лагеря, он ночью тихо снялся с позиций, провел свое войско на Фафендорфские высоты и разместил его там в боевом порядке. Эта позиция у городка Пархвиц по плану Дауна предназначалась для корпуса Лаудона – австрийцы и предположить не могли, что противник, закрепившийся у Лигница, начнет активные действия и опередит их.

Ночь на 15 августа была тихая и чудесная. Солдаты с ружьями в руках расположились на траве. Сам король прилег на плаще своем перед огнем и скоро заснул. Цитен, сидя у ног его на барабане, наблюдал за тишиной. Вдруг во весь опор прискакал майор Хунд и с криком «Неприятель! Неприятель!» разбудил короля.

Фридрих быстро вскочил на лошадь и велел ударить тревогу. Приняв команду над левым крылом, на которое шел неприятель, он отправил на правое Цитена. Лаудон командовал австрийцами. Не зная о перемене позиции пруссаков, он хотел овладеть их обозом. Чтобы нападение было неожиданнее и вернее, он пустился на лагерь Фридриха без авангарда, но сам попал в свою ловушку: перед ним стояла вся прусская армия в правильных линиях. Пораженный Лаудон увидел, что вывел свой корпус к самому центру расположения пруссаков – идеально для нанесения ими удара. Идти назад было невозможно. Он стал развертывать свое войско, но везде встречал препятствия от невыгодного местоположения.

Гром орудий на рассвете открыл битву. Австрийская кавалерия ударила на пруссаков, но была отражена. Тогда пехота обоих войск пошла навстречу друг другу. Пруссаки выдержали мелкий огонь, австрийцы пошатнулись. В эту минуту прусская кавалерия ворвалась в ее ряды и взяла множество пленных, но эти первые успехи ни к чему не привели. У Лаудона было 35 тысяч человек, тогда как левое прусское крыло состояло только из 14 тысяч. Австрийцы возобновляли свои нападения свежими силами, но пруссаки мужественно выдерживали атаки, несмотря на то что ряды их, видимо, начали редеть.

Лаудон испытал последнее средство: еще раз он лично повел свою тяжелую кавалерию на прусскую пехоту. Кирасиры ворвались в ряды и расстроили было несколько полков, но тут горемычный полк фон Бернбурга, горя желанием снова заслужить милость короля, выступил из второй линии и пошел на австрийцев в штыки. Пруссаки дрались с отчаянием: австрийские всадники, как снопы, валились с лошадей своих. Наконец их стеснили так, что они не могли даже обороняться и бросились бежать. Храбрый полк преследовал их с неистовством. В своем бегстве австрийская кавалерия потоптала свою пехоту и увлекла ее за с собой.

Победа была одержана. Солнце только что выплыло из-за гор. В ближней деревне пробило шесть часов. Теперь Фридрих поскакал на свое правое крыло, где тоже завязывалось сражение. По плану Дауна корпус Лаудона должен был атаковать прусский лагерь с тыла, а он сам хотел напасть на его правый фланг. Прибыв на место, Даун нашел, что прусский лагерь оставлен, и пришёл в ярость, полагая, что пруссаки вновь ускользнули, как под Дрезденом. «Неприятель бежал, – сказал он, – надо его преследовать!»

Чтобы настигнуть прусскую армию, ему следовало переправиться через так называемую Черную речку, болотистый, широкий ручей, впадающий близ Лигница в Кацбах. Цитен это предвидел и принял свои меры. По его приказанию все мосты были разрушены и оставлен только один. Против этого моста он выставил на возвышении две батареи, скрытые кустарниками. Когда одна треть австрийской армии переправилась и стала строиться, он открыл по ней такой страшный перекрестный огонь, что испуганная пехота бросилась бежать. Прусская конница погналась за ней, затоптала большую часть в тину Черной речки, а остальных захватила в плен. Даун отрядил несколько новых батальонов под прикрытием сильной артиллерии. Прусские батареи начали целить в пушки, сбили их с лафетов и скоро заставили замолчать. Тогда австрийская пехота кинулась на эти страшные батареи, но цитенские гусары рассеяли и истребили смельчаков.

Даун не знал, что делать. О Лаудоне он не имел никаких известий. Ветер относил шум сражения в другую сторону, только по сильному дыму на горизонте он мог заключить, что там случилось что-то важное. Вдруг в прусском стане раздались победные выстрелы и громкие крики «Виктория!». Только тогда австрийский военачальник понял, в чем дело. Поспешно отступил он назад и переправился снова через Кацбах, который на рассвете только что перешел.

Фридрих был чрезвычайно обрадован победой. После многих неудач счастье в первый раз к нему обернулось. С веселым видом проезжал он по рядам своих полков и благодарил солдат. На левом фланге был выстроен Бернбургский полк. «Спасибо, дети! – сказал король подскакав к нему. – Спасибо! Вы славно исполнили свое дело. Я возвращу вам все отнятое». Флигельман [65]65
  Флигельман – отборный солдат фланговых рядов батальона. См. в разделе «Пехота».


[Закрыть]выступил вперед и благодарил Фридриха от имени всего полка. «Мы знали, – говорил он, – что наш король строг, но справедлив, и старались загладить проступок!» – «Все забыто, дети! О старом не будет помину, – отвечал Фридрих, – но сегодняшнего дела я не забуду!» Тогда солдаты кинулись к нему, обнимали колена, целовали руки и старались оправдаться, говоря, что причиной отступления под Дрезденом были их начальники. Фридрих снисходительно слушал их оправдания и обещал вознаградить их временный позор будущими почестями.

Трофеи Лигницкой победы составили 23 знамени, 2 штандарта и 82 пушки. Австрийцы лишились 10 тысяч человек (4000 убитыми и ранеными, 6000 пленными), пруссаки потеряли только 3500. Победа эта ничего бы не значила, если бы неприятели, помня о своем преимуществе над прусской армией, приступили немедленно к решительным мерам. Но каждое поражение их чересчур озадачивало, каждая победа слишком радовала. А Фридрих, не привыкший делать дело наполовину, пользовался их медлительностью.

Здесь ясно обнаруживалась выгода личного предводительствования самого монарха (Фридрих в своих сочинениях почитал его необходимым). Неприятельские вожди воевали за чужие интересы, а он за свои собственные. Одержав Лигницкую победу, он не почил на лаврах, по примеру своих противников, но торопился воспользоваться ее выгодами. В тот же день, не давая войску отдыха, он прошел с ним три мили, а через два дня примкнул к армии принца Генриха, под Бреслау. Даун ретировался в горы, прикрывая границы Богемии, а Салтыков, потеряв охоту долее стоять в бездействии, вызвал войска свои за Одер и отступил к Гернштадту, где его армия, правда, вновь остановилась и стояла до 13 сентября.

Генералу Чернышеву, корпус которого шел на соединение с Дауном, Фридрих сумел подбросить ложное донесение, в котором сообщалось, что австрийские войска полностью разбиты. Граф Чернышев, еще не забывший, как попал в плен при Цорндорфе, проявил «осторожность» и отступил со всей скоростью, на которую был способен. За ним ушел и Салтыков. Больше русские войска, кроме рейда на Берлин, который не имел никакого существенного значения, кроме политического, в кампании 1760 года себя не проявляли, отсиживаясь за Одером. Замысел соединения двух враждебных армий не удался, перед Фридрихом остались только австрийцы. Г. Дельбрюк написал по этому поводу: «Успех, достигнутый Фридрихом под Лигницем, спас его из того крайне опасного положения, в котором он находился в данную минуту».

Союзники (как русские, так и австрийцы) в этих событиях проявили поразительное малодушие. Ничтожное поражение единственного корпуса Лаудона заставило превосходящие силы Дауна немедленно отступить. Русские же вообще поддались полной панике и решили отсидеться где-нибудь подальше. Керсновский со сдержанным трагизмом описывает это как величайшую прозорливость русского главкома: «Австрийцы требовали перевода корпуса Чернышева на левый берег Одера (в пасть врагу), но Салтыков воспротивился этому». То есть отправка даже одного корпуса на соединение с союзниками и (не дай Бог!) возможное сражение с Фридрихом расценивается как попадание «в пасть врагу»!

Австрийцы, конечно, прохлопали марш прусского короля, но это вполне объяснимо – 280-мильный марш в Саксонию Фридрих с З6-тысячной армией проделал за 5 дней, что было непостижимо ни для Дауна с Лаудоном, ни для Салтыкова с Фермором. Опозорились слегка австрийцы и под Лигницем, после чего вполне обоснованно растерялись и утратили инициативу, но русские-то (60 тысяч человек!) ни тогда, ни позже пальцем не пошевелили, чтобы помочь им, прямо нарушив все приказы.

Вообще следует сказать, что в ходе выполнения общего плана на 1760 год возникли, как и в предыдущую кампанию, разногласия с австрийцами, на которые в этот раз наложились трения между Салтыковым и Конференцией. Действия русской армии выливались только в марши и контрмарши. Создается впечатление, что главной заботой Салтыкова было только убраться от страшных пруссаков подальше, он не предпринял никаких попыток соединиться с австрийцами при подавляющем превосходстве союзников в силах как вместе, так и по отдельности. Тревога Салтыкова за корпус Чернышева и всю свою армию заставляет думать, что противостоявших им пруссаков было тысяч 500, как минимум (на самом деле – всего чуть более 35 тысяч). Все союзные генералы расписались в полном бессилии. Хотя в июле и августе Салтыков стремился соединиться на границе Силезии с Дауном, Фридрих и его брат Генрих непрерывными маневрами не давали союзникам это сделать.

Вспомним, что все сражения с Фридрихом как русские, так и австрийцы проводили только при двух или трехкратном превосходстве в силах. Иногда они побеждали, но чаще всего пруссаки жестоко били их. Вступать в бой, имея равные с Фридрихом силы или незначительное превосходство, молчаливо признавалось безумием как Салтыковым, так и Дауном. Поэтому после Лигница, располагая более чем достаточными силами для нового сражения, и не одного, они, как зайцы, разбежались в разные стороны, хотя еще накануне заранее праздновали победу.

Вообще в 1760 году Фридрих изменил свою стратегию и тактику. Причиной явилось как ослабление прусской армии (в 1760 году король мог выставить на юге и востоке против 114 тысяч Дауна и 70 тысяч Салтыкова всего лишь 67 тысяч человек), так и возросшая сила русской армии. Оценивая значение побед Салтыкова в 1759 году, русское правительство писало австрийскому: «Показан почти новый в войне пример, который, конечно, заставит короля прусского последовать другим правилам и меньше полагаться на свое счастье и ярость нападений».

Авторы ноты не ошиблись. Той же осенью 1759 года Фридрих, размышляя о судьбе Карла XII, записал, что, «конечно, бывают положения, в которых приходится давать сражение, но вступать в него надо лишь тогда, когда можешь потерять меньше, чем выиграть, когда неприятель проявляет небрежность в расположении лагеря или в организации марша, или когда решительным ударом его можно принудить согласиться на мир». Имея в виду генералов, которые прибегают к битве просто потому, что не находят другого выхода из положения, в которое они сами себя поставили, Фридрих заключает: «Далеко не ставя им это в похвалу, мы скорее усматриваем в этом признак отсутствия гениальности».

Себя же, конечно, прусский король не считал лишенным этого дара и кампанию 1760 года (как и последние три кампании войны) провел в непрерывном маневрировании, избегая сражений, за исключением Лигница. Именно в это время он сравнил сражение со «рвотным средством, к которому следует прибегать, только если все прочие лекарства не помогают».

Когда стало очевидно, что кампания опять заканчивается безрезультатно, П. С. Салтыков пал духом и заболел. Вернувшийся из плена генерал 3. Г. Чернышев писал канцлеру Воронцову летом 1760 года: в армии ослабляется дисциплина и «фельдмаршал в такой гипохондрии, что часто плачет, в дела не вступает и нескрытно говорит, что намерен просить увольнения от команды, что послабление в армии возрастает и к поправлению почти надежды нет». Чернышев если и преувеличивал, то ненамного. Документы свидетельствуют об участившихся нарушениях дисциплины в армии (впервые после Цорндорфа), а письма Салтыкова говорят, что фельдмаршал перестал верить в успех своего дела. В июне 1760 года он писал И. И. Шувалову: «…король прусский исправляется, принц Гендрих взял такую позицию, где трудно его принудить, что нечем уступить и все около домов жмутся, а на выставку никто. Чем эта игра кончится, не знаю, а не худо бы и подумать: мы забредем далеконько, пристанища не имеем; боже сохрани, чтоб одним нам в пляске не быть, да и с разных сторон, вот воля ваша, а мне всего тяжеле».

Меланхолические настроения главнокомандующего не понравились в столице, и после письма 3. Г. Чернышева было решено сменить Салтыкова. В начале сентября последний окончательно занемог и сдал командование Фермору. Лаудон, запланировав осаду Глогау, запросил помощи у нового русского главнокомандующего. Однако Фермор счел недопустимым выйти в поход, не получив санкции Петербурга. Пока русские армия и правительство слали друг другу (за 1500 верст) разного рода послания, Лаудон, у которого лопнуло терпение, передумал и решил осадить не Глогау, а Кемпен. Об этом австрийцы немедленно известили союзников, но в это же время пришел рескрипт Конференции, разрешавший выступление на Глогау.

Несмотря на то что этот марш в связи с изменившейся обстановкой уже был лишен всякого смысла, Фермор пошел на Глогау, в то время как Лаудон ждал его у Кемпена. Подойдя к Глогау, Фермор увидел, что взять крепость без осадной артиллерии (у Лаудона она была, но не хватало пехоты для полной блокады Кемпена) невозможно, и 21 сентября увел армию к Кроссену, решив действовать по обстановке. В это же время взамен полностью дискредитировавшего себя Салтыкова главкомом был назначен фельдмаршал Бутурлин [66]66
  Бутурлин Александр Борисович (1694–1767) – граф, генерал-фельдмаршал (1756), сенатор, член Конференции. Окончил Морскую академию (1720). Находясь при Петре I, исполнял его секретные поручения. Участник Персидского похода Петра I (1722–1723) и русско-турецкой войны (1735–1739). С 1740 года – московский губернатор. Фаворит Елизаветы еще в бытность ее цесаревной. Главком русской армии в 1760–1761 годах. Отличался крайней нерешительностью и был отозван из армии на прежнюю должность московского генерал-губернатора.


[Закрыть], который прибыл к армии только в конце октября, когда его войска уже возвращались на зимние квартиры.

Эпопея 1760 года ясно показывает, как излишне неуживчивая, недисциплинированная по отношению к собственному правительству и неконструктивная к союзникам позиция может заслуженно скомпрометировать даже такого выдающегося военачальника, как граф Салтыков – его просто невозможно узнать по сравнению с 1759 годом. Создается впечатление, что «болезнь» фельдмаршала – просто проявление желания снять с себя ответственность и под благовидным предлогом удалиться с театра военных действий. Последним шагом Салтыкова на посту главкома стал рейд на Берлин, о чем будет рассказано чуть позже.

Летняя кампания 1760 года принесла пруссакам успех и на западе. Фердинанд Брауншвейгский, как обычно, работал надежно. Несмотря на необходимость отправить королю часть своих сил после Кунерсдорфа, прусско-англо-ганноверская армия продолжала бить превосходящие французские силы графа Клода де Сен-Жермена. Английский отряд генерал-лейтенанта сэра Джона Грэнби (Сэквилл был отозван) 31 июля взял крепость Вартбург силами одной кавалерии, захватив 1500 пленных и 10 пушек. Сам Фердинанд тем временем отбросил французов к Рейну, но закрепить успех ему не удалось: 16 октября он потерпел поражение под Клостеркампом и увел свои войска на зимние квартиры в Липпштадт и Вартбург.

Окончание кампании 1760 года
Берлин и Торгау

Победу при Литнице Фридрих называл только улыбкой счастья. И действительно, последующая ситуация вскоре приобрела самый печальный вид. Салтыков хотел зимовать в Померании; а потому, пока военные операции происходили в Силезии, под стенами Кольберга появился русский флот адмирала Мишукова, состоявший из 27 военных кораблей, и высадил значительный отряд (дивизию генерала Олица), который тотчас же приступил к осаде города. Гарнизон Кольберга был ничтожен, но при уме и твердости своего коменданта, полковника фон дер Гейдена, он демонстрировал настоящие чудеса.

Все усилия русских с моря и с сухого пути были напрасны. Несколько недель прошли безо всякого успеха. Наконец прибыл еще маленький шведский флот на подкрепление русским. Но и это не помогло. Гейден выдерживал неприятельский огонь и отражал каждый их приступ. Вдруг, совершенно неожиданно, явился к нему на помощь генерал Вернер [67]67
  Вернер Иоганн Пауль фон (1707–1785) – прусский генерал. За поражение русских под Кольбергом получил чин генерал-лейтенанта.


[Закрыть], который с невероятной быстротой привел из Силезии 6000 человек, по большей части гусар. Эта горстка людей своим неожиданным нападением произвела страшную суматоху в стане осаждающих. Русские, полагая, что большая прусская армия подошла к ним в тыл, поспешно сняли осаду. Одна часть бросилась на корабли, которые тотчас же оставили померанские берега, другую преследовали пруссаки, и она с большими потерями отступила (Керсновский и другие отечественные источники скромно упоминают, что «осада была снята ввиду позднего времени», хотя все это происходило в сентябре, одновременно с рейдом на Берлин).

После этой экспедиции Вернер отправился в Шведскую Померанию для действий против шведов.

Армии Дауна и Фридриха стояли между тем рядом в бездействии. Первая занимала лагерь при Дитсмандорфе, вторая близ Швейдница. Фланги их почти соприкасались; ежедневно происходили небольшие стычки, но до важного дела не доходило. Оба полководца сторожили друг друга. Фридрих был недоволен: он тратил время в утомительном бездействии, тогда как его присутствие было необходимо в других местах. Имперская армия проникла в Саксонию: Лейпциг, Торгау и Виттенберг были завоеваны без труда. Незначительный корпус генерала Гюльзена, оставленный на прикрытие Саксонии, не мог состязаться с таким значительным войском: он был вытеснен. Герцог Карл Вюртембергский (родственник служившего у Фридриха принца Евгения Вюртембергского) в то же время вошел в Магдебургскую провинцию, собирая контрибуцию и опустошая страну.

Фридрих ежедневно получал эти печальные вести и «не смел располагать своим войском, не мог подать помощи притесненным»: сам он держал в засаде Дауна, а генерал Гольц близ Глогау наблюдал за Салтыковым.

В 1760 году война незаметно вступила в новую стадию. Изменение тактики прусского короля заставляло союзников задуматься над новыми способами борьбы с ним. В записке русского правительства австрийскому посланнику Эстергази отмечалось: «Нельзя подлинно ожидать войны окончание от всех сил походов и движений, ежели король прусской не отважит и не потеряет неравную баталию, но Е. И. В. действительно и почитает, что когда король прусской ныне столь осторожен сделался, то не от баталий надлежит ожидать сей войны окончание, но только… чтоб неприятель везде притеснен и в недействие приведен был, а между тем земли его и города один за другим отбирались». Хотя и этот способ борьбы с Фридрихом тоже был не прост, план занятия Берлина русскими и австрийскими войсками следует считать реализацией подобной директивы.

Приближалась осень. Погода становилась ненастной. Обе императорские армии не успели соединиться, не совершили ничего решительного, а между тем приходилось уже думать о зимних квартирах. Даун решил воспользоваться последними выгодами, которые могло еще представить положение обеих армий. Начались переговоры с русским фельдмаршалом и, наконец, было решено отправить на Берлин по отдельному корпусу с каждой стороны. Из австрийского стана пошел граф Ласси с 14 тысячами человек, Салтыков отрядил графа Захара Григорьевича Чернышева [68]68
  Чернышев Захар Григорьевич (1722–1784) – граф, русский генерал-фельдмаршал (1763). В 1756 году генерал-майор, с 1757-го – генерал-поручик. Взят в плен в сражении при Цорндорфе, в 1759 году обменян у пруссаков. В следующем году получил чин генерал-аншефа. С 1763 года вице-президент Военной коллегии, разработчик нового Устава русской армии.


[Закрыть]с 20-тысячным корпусом, которому были даны следующие инструкции: «От города требовать знатную контрибуцию… Тамошние арсеналы, пушечный литейный завод, все магазины, оружейные и суконные фабрики вконец разорить и паче потребным для армии воспользоваться». Местному населению предписывалось «обид не чинить» и войска «до вредительного пьянства не допускать».

Чернышев быстро двинулся на Берлин. Граф Тотлебен командовал кавалерийским авангардом – два конно-гренадерских полка, три гусарских и три казачьих, не считая приданной пехоты (всего 8500 человек, из которых 1800 гренадеров и 3600 регулярных кавалеристов при 15 орудиях, прочие – казаки и калмыки).

Выступив из Бейтена и Нейштеделя (в Силезии) 26 сентября, он в шесть дней (пехоту посадили на повозки) совершил 190-мильный поход через Зорау, Губен, Бесков, Вустерхаузен и 3 октября явился перед столицей Пруссии. Остальная часть корпуса Чернышева (12 тысяч) – семь пехотных полков – следовала за ним. До Губена корпус шел отдельной дорогой, а затем двинулся непосредственно за Тотлебеном, чтобы в случае нужды прикрыть его. В то же время отдельный отряд под начальством генерал-поручика Панина шел на соединение с ними через Франкфурт. По соглашению с Веной на соединение с корпусом Чернышева двинулся австрийский отряд генерала Ласси. Наконец, главные силы русской армии шли к Губену, чтобы предупредить возможное появление Фридриха II.

Тотлебен немедленно развернул активные действия. Например, гусарский полковник Цветинович с четырьмя эскадронами атаковал численно превосходящий его отряд пруссаков и взял 30 пленных. Сербский гусарский полк подполковника Текели (Текелия) совместно с казаками пленил почти 1000 солдат противника. 29 сентября Тотлебен вошел в Губен, 30 сентября – в Бесков, где остановился на дневку. Днем 2 октября конный авангард достиг Вустерхаузена, а к ночи туда приехала и пехота, посаженная на повозки. В этот же день Чернышев подошел к Фюрстенвальде, а главные силы русской армии приблизились к Губену. Утром 3 октября первые гусарские эскадроны и казачьи сотни подошли к Берлину. Переправа через Шпрее у Кепеника была занята пруссаками, но после короткой схватки гусары овладели ею.

Берлин был окружен обширными предместьями, три из которых находились на правом берегу, а четыре (в том числе замок Кепеник) – на левом. На правом берегу город прикрывали палисады, на левом – невысокая каменная ограда. Проникнуть в предместья можно было через десять ворот: Котбусские, Галльские, Бранденбургские и Потсдамские на левом берегу Шпрее, Гамбургские, Розентальские, Шенхаузенские, Ландсбергские. Франкфуртские и Восточные – на правом. Весь гарнизон Берлина состоял из 1500 человек – три батальона пехоты и четыре эскадрона. Королевская фамилия давно уже переехала в Магдебург; но в столице находилось много пленных и прусских генералов, которые лечились от своих ран. Комендант генерал Рохов хотел сдать город, желая спасти его от бомбардирования, но другие генералы на это не соглашались. В особенности Зейдлиц, Кноблаух и старик Левальд (уволенный к тому времени в отставку) настаивали, чтобы город защищался до последнего. Генералы явились к Рохову и потребовали организовать оборону, причем Зейдлиц гарантировал ему скорый подход подкреплений.

Перед воротами были наскоро сделаны земляные валы, за ними построили деревянные помосты, с которых можно было действовать стрелковым оружием. В стенах домов пробивали бойницы. Ночью работа продолжалась при свете факелов. Вся тяжелая артиллерия была выдвинута из арсенала на защиту, а гонцы поскакали по всем направлениям с вестью об угрожавшей опасности. В это же время из Берлина устремился поток беженцев – кто мог, покидал город и бежал.

Берлин приготовился к отчаянной обороне. Команду над редутами вне городского вала приняли на себя генералы Зейдлиц, Левальд и Кноблаух: они решили умереть геройской смертью перед воротами своей столицы.

Граф Тотлебен, тотчас по прибытии, занял все дороги от Кепеника, Котбуса и Бранденбургских ворот. Между двумя последними на возвышении, главенствовавшем над городом, он поставил батарею. Поручик Чернышев был послан с требованием сдачи города. Последовал отказ. Еще 3 октября Тотлебен предполагал ударить по каким-либо воротам силами одной конницы, но затем передумал. Наконец, проведя рекогносцировку, он решил ночью атаковать Котбусские ворота.

Началось бомбардирование городских ворот и самого слабоукрепленного города. Пожары вспыхивали там и сям, но их быстро тушили. В течение пяти часов Берлин выдержал сильнейшую бомбардировку и не сдался. К этому времени гарнизон города усилился: вечером 4 октября с севера в него вошли первые 7 эскадронов из спешившего на помощь столице корпуса принца Вюртембергского.

В полночь на 5 октября подполковник князь Прозоровский и майор Паткуль повели своих немногочисленных людей (по 300 гренадеров у каждого, плюс по 200 гренадеров и по 2 эскадрона кавалерии в поддержку) на штурм Галльских и Котбусских ворот. Но прусские пушки из галльских флешей действовали так сильно, что предприятие осталось без успеха (в основном из-за неудачного командования Тотлебена): пруссаки установили в домах 3-фунтовые пушки и в упор били картечью по наступающим. Ружейный огонь хлестал из каждого двора, из переулков, с крыш. Прорвавшиеся в город гренадеры Прозоровского, двигаясь в темноте наугад по узким средневековым улочкам, попадали в засады и несли большие потери (только отряд Прозоровского потерял 92 человека убитыми и ранеными). Паткуль же сразу отказался от штурма Котбусских ворот и без потерь вернулся в расположение русских. В конце концов Тотлебен приказал отступать.

На следующее утро пришло известие, что принц Евгений Вюртембергский идет из Темплина на помощь Берлину. Боясь попасть между двух огней, Тотлебен ретировался к Кепенику и взял этот городок с замком. Принц Евгений хотел преследовать Тотлебена, но весь корпус графа Чернышева успел уже с ним соединиться. Утром 5 октября Чернышев принял на себя общее командование. В это же время на помощь русским шла выделенная из корпуса Фермора дивизия Панина, а сам Фермор обещал в случае нужды подойти к Берлину с остальными войсками.

Между тем к Берлину шел прусский генерал Гюльзен, вытесненный из Саксонии. Авангард этого отряда под командованием полковника фон Клейста уже вышел к Потсдаму. С целью обеспечить связь с этим городом принц Вюртембергский выдвинул на высоты перед Галльскими воротами 3 батальона пехоты и 200 кавалеристов. Для прикрытия Берлина с правого берега на передовую были направлены 5 батальонов, 6 драгунских эскадронов и несколько эскадронов гусар под командованием майора Цеймера. Этим крошечным силам предстояло сдержать натиск 20 тысяч русских. Начиналась битва за Берлин.

Чернышев решил нанести главный удар на правобережье Шпрее. Тотлебену, находившемуся на левом берегу, предписывалось вести отвлекающие действия; связь с главными силами обеспечивала пехотная бригада, находившаяся в Кепенике. Войска Тотлебена (который всеми силами стремился лично взять Берлин, приписав себе всю славу) по-прежнему находились перед Галльскими и Котбусскими воротами, на ближайших к городу позициях. Вскоре к Тотлебену подошел 14-тысячный корпус Ласси и расположился перед Бранденбургскими воротами. Ласси, как старший по званию, принял общее командование союзными войсками на левом берегу. Едва встав на позиции, он направил Рохову (через посредство прусского генерала Левенштейна) предложение о капитуляции, даже не известив об этом Тотлебена. Пруссаки отклонили предложение австрийского генерала. Тем временем на правом берегу Чернышев готовился к бою и штурму.

Взятие Берлина русскими войсками 28 сентября 1760 года.

На рассвете 7 октября войска Чернышева, не дожидаясь Панина, двинулись на селение Лихтенберг, где проходила цепь высот, занятых Цеймером. Наступавшие войска немедленно подверглись фланговой атаке эскадронов Евгения Вюртембергского – пруссаки сбили пехоту и прорубились к поливавшим их картечью пушкам, но были контратакованы кирасирами полковника Гаугревена и Молдавским гусарским полком, рассеяны и отброшены. Поражение прусской конницы позволило Чернышеву занять высоты западнее Лихтенберга, прикрыв свой правый фланг и создав угрозу для частей Цеймера справа. На высотах была установлена 6-орудийная батарея, немедленно открывшая по противнику огонь. После этого русские пошли в атаку: слева кавалерия, справа – пехота. Принц Евгений не принял боя за высоты и отвел отряд Цеймера под прикрытие палисада берлинских предместий. Вечером подошел проделавший за два дня 75 верст авангард дивизии Панина.