Текст книги "Войны и кампании Фридриха Великого"

Автор книги: Юрий Ненахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 51 страниц)

В самом деле, инструкция, составленная Бестужевым-Рюминым, поражает своей беспомощностью, отсутствием четко поставленных перед главнокомандующим политических и военных целей. Согласно ей, Апраксин должен был двинуться с армией в Курляндию и польскую Лифляндию, встать на небольшом удалении от государственной границы, поджидать подхода других частей, заготовлять провиант и в течение зимы ожидать из Петербурга дальнейших инструкций. От армии, перешедшей границу, требовалось только, чтобы она, рассеянная на большом пространстве, «обширностью своего положения и готовностию к походу такой вид казала, что… все равно, прямо ли на Пруссию или влево чрез всю Польшу в Силезию маршировать». Канцлер полагал, что «королю прусскому сугубая диверзия сделана будет тем, что невозможно узнать, на которое прямо место сия туча собирается». Мало того, Апраксину предписывалось не только стоять, но «непрестанно такой вид казать», что армия «скоро и далее маршировать» будет. «Нужда в том настоит крайняя, – подчеркивалось в инструкции, – дабы атакованных наших союзников ободрять, короля прусского в большой страх и тревогу приводить, силы его разделять и наипаче всему свету показать, что не в словах только одних состояли твердость и мужество, которые мы учиненными… декларациями оказали».

Но этим смысл инструкции не исчерпывался. Апраксин должен был не только стоять и делать вид, что собирается двигаться, но и «всегда, когда время допустит», с некоторым войском «помалу вперед продвигаться». В каком направлении «вперед» нужно было продвигаться, в инструкции не говорилось. Особенно отчетливо ее противоречия и недоговоренности выявились в 35-м пункте, где отмечалось: до весны «не признавается за удобно всею нашей команде поручаемою армией действовать противу Пруссии или какой город атаковать, однакож ежели б вы удобный случай усмотрели какой-либо знатный поиск над войсками его [Фридриха] надежно учинить или какою крепостию овладеть, то мы не сумневаемся, что вы онаго никогда из рук не упустите… Но всякое сумнительное, а особливо противу превосходящих сил сражение, сколько можно, всегда избегаемо быть имеет».

Не без оснований Д. М. Масловский писал, что «в общем выводе по инструкции, данной Апраксину, русской армии следовало в одно и то же время и идти, и стоять на месте, и брать крепости (какие-то), и не отдаляться от границы. Одно только строго определено: обо всем рапортовать и ждать наставительных указов».

Инструкция – плод бестужевской политики полумер, обрекавшая русскую армию на бездействие и риск, так и не была реализована. Прибыв в ноябре 1756 года в Ригу, Апраксин ознакомился с стоянием армии и пришел к выводу, что начинать зимний поход с имевшимся под рукой 26-тысячным войском без полевой артиллерии и необходимых припасов невозможно. В штабе армии не было даже карт предполагаемого района действий. 17 ноября С. Ф. Апраксин писал И. И. Шувалову: «От сего времени и столь рановременного и неудобного похода небезуповательно, что и дезертиров будет много, и болезни умножиться могут, и все сии в Конференции полученные известия (от Австрии), которые и ко мне сообщены, происходят от единой нетерпеливости видеть начатия и от нас настоящего дела; но нам не должно по тому поступать, а смотреть на собственный свой интерес и пользу, почему прошу ваше превосходительство при случае Е. И. В. внушить, чтобы со столь рановременным и по суровости времени и стуже более вредительным, нежели полезным, походом не спешить». Шувалову удалось уговорить Елизавету отложить поход против Пруссии.

Из всего этого видно, что Апраксин всецело зависел от приказов Конференции и не имел права распоряжаться войсками без формальной «апробации» петербургского кабинета по каждому отдельному поводу. Фельдъегеря неслись в Петербург и обратно по всякой мелочи.

Все это сделало русских безучастными наблюдателями бурных событий в Саксонии и Богемии: оперируя на второстепенном восточно-прусском театре войны, где почти не было войск противника, они не сумели оказать никакого влияния на ход боевых действии. Отягощенная переизбытком артиллерии и «административными неурядицами», армия шла крайне медленно. Кроме того, Апраксин панически боялся встречи с пруссаками, «о коих ходили целые легенды».

Сложность организации стратегического взаимодействия с союзниками, неизбежно присущая всякой коалиционной войне, являлась фактором, неблагоприятным для осуществления русской армией решительных стратегических методов. Главным в этом плане была своекорыстная позиция Австрии, с вооруженными силами которой русской армии приходилось действовать в тесной связи.

Активность русских военно-политических руководителей и полководцев тормозилась еще одним обстоятельством. Наследник престола великий князь Петр Федорович, слепой поклонник прусского короля, рассматривал войну с Пруссией как роковую ошибку. Между тем здоровье Елизаветы внушало опасения. При принятии стратегических решений иногда приходилось оглядываться на возможную смену власти, а за ней мог последовать кардинальный поворот в политике. Известно, что в конце концов именно так и произошло. Пока же Петр мог только выражать недовольство происходящими событиями, и то вполголоса. Так, по свидетельству его жены, будущей императрицы Екатерины, великий князь так реагировал на поражение пруссаков при Гросс-Егерсдорфе: «В то время общая радость по случаю успеха Русской армии обязывала его скрывать свои мысли; но в сущности ему досадно было поражение Прусских войск, которые он считал непобедимыми».

Все эти обстоятельства сказались на организации верховного командования. Высшим органом военного руководства являлась петербургская Конференция, командующие войсками были только исполнителями, лишенными самостоятельности в решении основных, наиболее важных стратегических вопросов.

Сказанное делает понятным тот факт, что в стратегических планах и директивах Конференции наряду с вполне здоровыми положениями, истоки которых лежали в традициях Северной войны, встречаем оговорки, ослабляющие позитивное значение таких положений, и явные уступки принципам западноевропейской стратегической системы рассматриваемого вопроса. К тому же большие расхождения в ряде случаев наблюдались между замыслами Конференции и фактическими стратегическими решениями и действиями командующих армиями. Последнее обнаруживается очень явственно уже при изучении первой полномасштабной кампании русской армии в Семилетней войне – кампании 1757 года.

Тем временем прусскому королю пришлось срочно разрабатывать меры для хотя бы временной остановки наступающих со всех сторон вражеских армий. Как-то раз вечером Фридрих, против обыкновения, пригласил к ужину всех своих генералов. Стол был накрыт под открытым небом, на широкой площадке. Поступил приказ не отгонять любопытных. За ужином разговаривали о предполагаемых предприятиях против неприятеля; генералы громко подавали свои советы; тут же был составлен план атаки, и в ту же ночь начались все приготовления. Фридрих рассчитывал, что между любопытными могли быть лазутчики, и не ошибся. Еще до рассвета принц Лотарингский обо всем узнал. Но он слишком хорошо знал своего противника и спокойно оставался на своем месте. И эта последняя хитрость не удалась.

Долее медлить Фридрих не смел: французы, вместе с имперским войском, приближались быстрыми шагами. Он оставил большую часть своей армии под начальством герцога Бевернского, которому в помощники дал Винтерфельда, для прикрытия Лаузица и Силезии от австрийцев, а сам с двенадцатью тысячами отправился в Дрезден, чтобы собрать там войско и двинуться к берегам Заале навстречу новому неприятелю.

Австрийцы спокойно оставались на своей позиции до тех пор, пока Мария Терезия не прислала своего канцлера Кауница в лагерь к принцу Лотарингскому со строжайшим предписанием действовать решительнее. Карл на другой же день напал на отдельный прусский корпус. Все выгоды и перевес сил были на стороне австрийцев: пруссаки дрались отчаянно, но должны были отступить со значительным уроном. В этой битве погиб отличный генерал Винтерфельд: он был ранен в грудь навылет и на следующий день умер.

Когда Фридрих узнал о смерти своего любимца, он воскликнул со слезами: «Боже мой, какое несчастье! Против всех моих врагов я еще надеюсь найти спасительные средства, но где найду я другого Винтерфельда?» Сами неприятели уважали этого отличного генерала. Когда тело Винтерфельда повезли в Силезию, в поместье покойного, австрийские форпосты отдали ему честь ружейным залпом и отделили отряд, который должен был проводить погибшего к месту погребения.

Герцог Бевернский, боясь, чтобы Карл Лотарингский не отрезал его от Силезии, немедленно повел войско к границе. Он переправился спокойно через реки, отделяющие Лаузиц от Силезии, и остановился за Кацбахом. Карл, слегка беспокоя его арьергард, преследовал его до Бобера, потом также вошел в Силезию и через Лигниц направил свой марш к Бреслау.

Между тем 100 тысяч французов вступили уже на германскую землю. Одну часть армии, как уже говорилось, вел д'Эстре, ученик знаменитого Морица Саксонского; он шел против Ганновера. Другая часть находилась под начальством принца Субиза, любимца г-жи Помпадур; он должен был соединиться с имперским головным ополчением и овладеть Силезией. Против первого войска в Вестфалии составилась армия из ганноверцев, гессенцев, брауншвейгцев и пруссаков (54 тысячи человек) под начальством герцога Камберлендского, сына английского короля. Этот полководец, вместо того чтобы остановить врага, отступал до тех пор, пока 26 июля, при Хастенбеке, близ Гамельна, обе армии не встретились и вынуждены были вступить в бой.

Французам недорого стоило выиграть сражение: при первой неудаче герцог Камберлендский велел ударить отбой и уступил неприятелю поле битвы. Д'Эстре преследовал отступающее войско и, наконец, до того стеснил английского командующего, что он 8 сентября подписал в Клостер-Севене позорную конвенцию под ручательством датского короля. Главные статьи конвенции заключались в роспуске всей союзной армии. Солдаты вслед за тем разошлись по домам, а полководец их сел на корабль и отправился восвояси.

Пруссаки должны были сдать Везель в руки французов, которые его тотчас заняли и укрепили. Брауншвейг также был ими занят. Они вторглись в прусские провинции, лежащие на Эльбе, и производили там жесточайшие опустошения и грабежи. Вся Ганноверская область и Гессен находились в их руках.

Французский военный комиссар Фулон, заняв Кассель, действовал, как турецкий визирь: жестокостям и притеснениям всякого рода не было конца. Один Гетингенский университет уцелел от хищничества победителей, и то по особому заступничеству маршала д'Эстре, который в самом начале своих счастливых действий по повелению короля должен был сдать главное начальство над войском герцогу Ришелье, прозванному «французским Алкивиадом» и покровительствуемому г-жей Помпадур. Ришелье пожал плоды всех мудрых действий маршала д'Эстре: он подписал Клостер-Севенскую конвенцию, занял оставленные французам города и он же теперь ознаменовывал себя грабительством и пожарами беззащитных прусских селений и городов. Промотавшийся парижский придворный лев, украсив себя чужими лаврами, хотел поправить свое состояние военной добычей. Он даже не скрывал своего стремления к удовлетворению личной корысти – война эта, по-видимому, для того и была ему предоставлена, чтобы он мог воспользоваться ее выгодами. В первый же год своего начальствования над армией он на награбленные суммы построил себе в Париже великолепный дворец, который сама Помпадур прозвала «Ганноверским павильоном».

Из Брауншвейга Ришелье послал отборный корпус войск на подкрепление Субиза, который, соединясь с принцем Хильдбургхаузенским, генералиссимусом имперской исполнительной армии, шел в Саксонию. Грозная имперская армия, представительница германской конфедерации, явилась перед Субизом в таком виде, что французский полководец не мог скрыть веселой усмешки. За исключением солдат, поставленных Баварией, Пфальцем, Вюртембергом и еще несколькими немецкими владениями, все остальное войско походило на армию Амьенского пустынника. Это была ватага оборванных, полуодетых нищих и калек, с сумками и мешками, кое-как и кое-чем вооруженных. Все они стали в ряды из одной надежды на грабежи, но безо всякого нравственного побуждения. Большая часть из них никогда не бралась за оружие и не имела понятия о военном деле. Но вся эта сволочь была разделена на отряды и корпуса. Некоторые округи Швабии и Франконии выставили только по одному солдату; те, которые обязаны были дать офицера без солдат, брали его прямо от сохи. Свинарей обратили в флейтщиков, а старые упряжные лошади поступали под драгун. Прелаты империи, желая также принять участие в общем деле народной свободы и религии, посылали своих служек и монастырских сторожей, перепоясав их рясы каким-нибудь заржавелым палашом или обломком старой сабли. Женщины и старики провожали эту знаменитую армию.

Вообще, имперская исполнительная армия была более способна мешать действиям правильного, хорошо обученного французского войска, чем помогать ему. Соединенная армия дошла до Готы и Веймара; а Ришелье послал корпус в Хальберштадский округ, который, опустошив страну, появился перед воротами Магдебурга.

Примерно в то же самое время русская армия под предводительством генерал-фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина окончательной численностью 65 187 человек (не считая больных и заслонов на русской границе), сосредоточившись весной в районе Ковно, своим авангардом перешла границу Пруссии. Нерегулярные войска его, состоявшие из казаков и калмыков, рассыпались по пограничным провинциям, истребляя все огнем и мечом. Апраксин, отделив корпус под командой генерала Фермора, приказал ему занять Мемель, а сам остановился на правом берегу реки Руссы. Целью похода намечалось овладение Восточной Пруссией, хотя до июня не исключалась отправка части армии в Силезию на помощь австрийцам.

Одновременно с русскими и шведы высадили свое войско в Штральзунде и начали опустошать Померанию.

Пруссия сделалась театром военных действий. «Во все концы ее проникли неприятели, и Фридрих принужден был раздробить армию свою на части, чтобы противопоставить оплот каждому наступающему врагу. Но он не мог равнодушно переносить разорение и гибель самых цветущих своих провинций и не надеялся на свои силы в страшной борьбе. Враги были почти в восемь раз сильнее его; он был окружен ими со всех сторон. Видимо, надлежало превозмочь себя и быть свидетелем и виновником погибели прекрасного Прусского королевства. Часто овладевала им тяжкая меланхолия; в эти минуты он решался не пережить своего несчастья. Генералы прусские, видя его мрачным и пасмурным, боялись, чтобы он в порыве отчаяния не покусился на собственную жизнь. Всем было известно, что он всегда носил при себе сильнодействующий яд. Но в минуты скорби Фридрих изливал всю свою душу в стихах, выражавших глубокое удручение. В них почти везде проглядывала пагубная мысль о самоубийстве. Но сама способность передавать горе стиху служила ему сильным противоядием; и если он сохранил еще некоторую твердость духа в эту печальную эпоху своей жизни, то обязан тем поэтическому направлению своей души. Иногда надежда в нем воскресала; с пророческим воодушевлением предсказывал он Пруссии торжество над врагами и бессмертную славу. Тогда и сам он оживал духом и бодро принимался опять задело». (Кстати, Фридриху было весьма свойственно преувеличивать как свои успехи, так и, в особенности, неудачи. Это наиболее ярко проявилось на последнем этапе Семилетней войны, когда Пруссия действительно находилась на грани гибели.)

Но обратимся к ходу военных действий и последуем за ними в хронологическом порядке.

Мы видели, что для прикрытия Пруссии от русских Фридрих II оставил до 22 тысяч солдат (практически во всех русских источниках численность этой армии увеличивается до 30 тысяч, не считая 10 тысяч вооруженных горожан ландвера) под начальством опытного полководца, восьмидесятилетнего генерал-фельдмаршала Ганса фон Левальда. В его корпусе служили такие блестящие офицеры, как Манштейн, Мантейфель, Дона, Платен, Рюш. Сам король, занятый борьбой с Францией и Австрией, не считал русских сколько-нибудь серьезными противниками и относился к ним с нескрываемым пренебрежением (в одном из писем он заметил, что «русские же варвары не заслуживают того, чтобы о них здесь упоминать»). Пока совершались кровавые события в Богемии, русские в мае 1757 года четырьмя колоннами (65 тысяч человек без учета авангарда Фермора при 19 тысячах лошадей и огромном количестве артиллерии) проникли в Пруссию.

В январе 1757 года взамен инструкции Бестужева-Рюмина был составлен план будущей кампании. Он предусматривал действия армии Апраксина в пределах Восточной Пруссии с последующим захватом ее столицы – Кенигсберга.

Невозможность прямого пути из Риги в Восточную Пруссию, а также необходимость соединиться с двигавшейся с Украины конницей способствовали выбору окружного пути через Ковно. Особый осадный корпус генерала В. В. Фермора направился к Мемелю – важному порту и пограничной крепости Восточной Пруссии, прикрывавшей ее со стороны Куршского залива. В Ковно армия прибыла 18 июня 1757 года. Поход проходил в трудных условиях и крайне медленно: полки двигались вместе со своими обозами и растянувшиеся на десятки верст телеги и фуры сдерживали идущие следом войска.

Нужно отметить, что сам Апраксин умышленно замедлял продвижение армии. Во-первых, он ожидал изменений на австро-прусском театре военных действий и надеялся, что у него дело не дойдет до серьезного столкновения с прусской армией. Во-вторых, как я уже говорил, фельдмаршал, как и многие сановники, с тревогой поглядывал на «молодой двор», зная о политических и военных пристрастиях наследника престола Петра Федоровича. Поэтому Апраксин хотел действовать наверняка и поддерживал переписку со своим приятелем Бестужевым-Рюминым, ожидая от него указаний и советов. Но канцлер был уже не в прежней «силе» и не мог, как раньше, влиять на события при дворе. В письме от 5 августа 1757 года он рекомендовал Апраксину не тянуть с походом, ибо Елизавета в его присутствии «с великим неудовольствием отзываться изволила, что ваше превосходительство так долго… мешкает». 18 июля он писал фельдмаршалу: «…медлительство вашего марша, следовательно и военных операций, начинает здесь уже по всему городу вашему превосходительству весьма предосудительные разсуждения производить, кои даже до того простираются, что награждение обещают, кто бы российскую пропавшую армию нашел».

Уже на этой стадии кампании 1757 года Апраксин не показал себя хорошим военачальником. Располагая огромной властью, позволявшей ему поступать в походе (с точки зрения «устройства армии», а не планирования операций) по собственному усмотрению, он и здесь постоянно требовал указов и распоряжений правительства. Поход пришелся на Великий пост, и в войсках было много больных. «Правда, – писал Апраксин, – указом Петра Великого и повелевается солдат в том случае в пост мясо есть заставлять, но я собою силу этого указа при нынешних обстоятельствах в действо привести не дерзаю». Когда в конце июня синод прислал разрешение следовать разумному указанию Петра и выдавать солдатам в походе по фунту мяса и две чарки вина в день, пост кончился, а больных было уже более 11 тысяч человек, или пятая часть армии.

Сохранившиеся письма Апраксина подтверждают мнения его современников (в частности, князя М. М. Щербатова) о том, что главнокомандующий больше беспокоился о поддержании своего прежнего роскошного образа жизни, чем о состоянии армии. 17 апреля 1757 года он писал И. И. Шувалову, чтобы тот похлопотал об отсрочке в выплате долгов фельдмаршалом, и обосновывал эту просьбу таким образом: «По выступлении… моем за границу, где, быв всегда в дороге и имея более во всем дороговизны… столов своих никак убавить не могу, но, напротив того, оныя еще прибавиться должны. Сверх же того, сколько я ни старался уменьшить обоз мой, но никак меньше не мог сделать, как двести пятьдесят лошадей, кроме верховых, которых по самой крайней мере до тридцати у меня быть должно (первоначально обоз состоял из 500 лошадей. – Ю. Н.), и 120 человек людей, почти все в ливреях…» (!)

Тем временем армия продвигалась на запад. Как пишет Керсновский, «В поход шли отнюдь не с легким сердцем. Пруссаков у нас побаивались. Со времен Петра, и особенно Анны, немец являлся у нас существом заповедным – иного, высшего порядка, учителем и начальником. Пруссак же был прямо всем немцам немец. „Фредерик – сказывают – самого француза бивал, а цесарцев и паче – где уж нам многогрешным противу него устоять!“… После первой стычки на границе, где три наших драгунских полка были опрокинуты прусскими гусарами, всей армией овладела „превеликая робость, трусость и боязнь“ (чистосердечно признается Болотов), сказывавшаяся, впрочем, на верхах гораздо сильнее, чем на низах».

Русский авангард, составленный из легких, нерегулярных войск – казаков, калмыков и крымцев, ясно показывал, что война эта будет тягостной и опустошительной для Пруссии.

«Дикие, неустроенные орды этого войска всюду оставляли за собой ужас и отчаяние: пепелища, развалины и трупы жителей без разбора пола и возраста означали их след. Пруссаки смотрели на наше войско, как на вторжение новых варваров, называя наших казаков гуннами восемнадцатого столетия. Между тем в регулярном нашем войске господствовала дисциплина, которая могла служить примером для самых образованных народов». После пятидневной осады (6 июля) авангард Фермора при поддержке флота взял Мемель, устроив в нем сообщение морем с Ригой. Главные же силы армии вместе с Апраксиным границу Восточной Пруссии решились перейти лишь в середине июля, когда было получено сообщение о сдаче после непродолжительной бомбардировки с-суши и с моря Мемеля. В армии возмущались тем, что Фермор, располагая полным превосходством в силах (16 тысяч против 800 человек гарнизона слабоукрепленной крепости), позволил пруссакам на самых почетных условиях покинуть крепость.

После падения Мемеля Апраксин с главными силами шел вперед, на Вержболово и Гумбиннен почти беспрепятственно, но крайне медлительно. В это же время к Фридланду был выслан конный авангард генерала Сибильского (6000 драгунов и гусаров) для действий в тылу противника. Однако крупная кавалерийская группировка русских была разбита прусскими гусарами в первом же бою и отступила к главным силам, не сумев причинить противнику какого-либо вреда.

Стратегической целью кампании было овладение Восточной Пруссией (предполагалось при успешном исходе войны присоединить к России вассала Речи Посполитой – Курляндию, передав Польше в виде компенсации Восточную Пруссию, но затем Елизавета сама захотела заполучить эту провинцию Фридриха), для обороны которой, как я уже говорил, Фридрих II выделил корпус Левальда.

Русский план кампании, разработанный Конференцией, содержал вполне ясное требование при наступлении в Восточную Пруссию: «…находящемуся в оной войску (противника. – Ю. Н.) ретираду пресечь и тем к сдаче генеральной баталии принудить». Военный совет, собранный Апраксиным, полностью согласился с этим планом. «…Как скоро в неприятельскую землю вступится, то неусыпное старание приложено будет неприятеля атаковать», – сказано в постановлении совета.

Однако реализовать этот стратегический план не удалось. Апраксин начал наступление в июне в общем направлении на Кенигсберг, но двигался очень медленно. Полученный им в июле рескрипт Конференции содержал совершенно четко выраженный взгляд на первостепенное значение действий против живой силы: «Более всего наша честь крайне с тем сопряжена, чтоб Левальд от нас не ушел. Приобретение не только Пруссии (Восточной. – Ю. Н.), но хотя б чего и большего, почитаем мы за ничто, ежели б Левальд, оставляя сие королевство, соединился с королем прусским». Заметим, что такая формулировка звучала бы вполне современно пятьюдесятью годами позднее. Но Апраксин продолжал наступать весьма нерешительно. Его прусский визави – старый Ганс фон Левальд тоже не спешил «открывать кампанию». Хотя Левальд располагал значительными силами и временем, он вел себя столь же нерешительно, как и Апраксин.

21 июля вся русская армия наконец-то перешла границу, 26-го прошла Гумбиннен, а 29-го заняла Инстербург. Все пройденные Апраксиным пограничные провинции были объявлены завоеванными Россией и приведены к присяге (хороший показатель «освободительного» характера русского похода в Пруссию для «обуздания завоевателя Фридриха»). Эта решительная мера заставила встрепенуться Левальда и преградить русским путь к дальнейшим захватам.

Крайне неприятным сюрпризом для Апраксина стало активное противодействие, которое демонстрировало местное население, особенно в сельской местности. Несмотря на то что русский главком в своем воззвании призвал пруссаков не оказывать сопротивления, обещая сохранять в крае спокойствие, жители стали объединяться в партизанские отряды и нападать на войска противника. Тогда русские начали сжигать окрестные деревни, а самих партизан расстреливали или отрубали у них пальцы на руках.

В июле Апраксин перешел реку Прегель и продолжал марш до Аксинена в надежде обойти фланг неприятеля. Здесь и встретили его пруссаки – со второй половины месяца Левальд ждал врага на сильной позиции за рекой Алле, у Велау (на левом берегу Прегеля). Узнав, что противник преградил ему путь на выгодной позиции у Велау, Апраксин, не решаясь атаковать эту позицию фронтально, изменил направление движения к югу и начал ее дальний обход – довольно рискованный в сложившихся условиях маневр. Перейдя Прегель и соединившись с авангардами Фермора и Сибильского, Апраксин 23 августа пошел на юг к Алленбургу, в глубокий обход расположения Левальда, с целью миновать прусские позиции и выйти к Кенигсбергу с юго-востока. Движение предполагалось осуществить двумя колоннами: правой – в составе 1-й дивизии Фермора и части 3-й дивизии Броуна [41]41
  Броун Юрий Юрьевич (1698–1792) – граф, русский генерал-аншеф.


[Закрыть], и левой (2-я дивизия Лопухина и часть 3-й дивизии). Впереди предполагалось направить авангард Сибильского (10 тысяч пехотинцев и кавалерия, усиленные артиллерийской бригадой). В ходе этого маневра Апраксин был сам атакован на марше пруссаками.

Узнав о маневре Апраксина, Левальд совершил быстрый марш навстречу русским. Разгадав маневр русского главкома, он тоже переправился через Прегель, но ниже по течению и занял удобную позицию на левом берегу реки у деревни Гросс-Егерсдорф, в лесистой местности. Оба войска расположились к битве. Плохо организованная русская разведка так и не узнала, что Левальд, еще к вечеру 17 августа расположившийся южнее Норкиттенского леса, решил атаковать фланги противника: главный удар от деревни Улербален через прогалину, ведущую к русскому лагерю, вспомогательный – по правому крылу русских войск вдоль дорог, к деревне Норкиттен (где ночевала армия Апраксина) с северо-запада и запада.

Сражение произошло 30 августа (19-го по старому стилю). 22 тысячи солдат Левальда противостояли 57 тысячам русских (некоторое общее уменьшение численности войск Апраксина произошло в основном из-за повальных болезней). Левальд решился на атаку, рассчитывая на внезапность и предполагаемое им качественное превосходство прусских войск. Примерно половина растянутой на марше (в результате крайне неудачных фланговых маневров) русской армии не принимала участия в бое. Апраксин, зная о близости неприятеля, беспечно отнесся к разведке и вовремя не получил сведений о приготовлениях Левальда. Командующий армией почему-то был уверен, что двукратно уступающие русским в численности пруссаки не решатся навязать бой, а будут, маневрируя, пытаться преградить противнику дорогу на Кенигсберг. Поэтому Апраксин допустил роковую ошибку – он начал выводить свои войска к позициям Левальда кратчайшим путем, через густой Норкиттенский лес, по единственной труднопроходимой дороге.

Рано утром русская армия двинулась к Алленбургу. Когда рассеялся туман, русские увидели построившихся в боевой порядок пруссаков.

Следует отметить, что, несмотря на внезапную атаку противника, русские успели занять прекрасную позицию. Тыл их был прикрыт густым лесом, фланги отлично защищены. Левальд хотел занять гористую местность и поставить на ней свою тяжелую артиллерию, чтобы прикрыть ею свой фланг, но русские и в этом его упредили. Однако Апраксин загнал свои войска в болото и не сумел толком развернуть их до начала боя. Это определило характер начальной части сражения: воспользовавшиеся медлительностью фельдмаршала пруссаки атаковали русский лагерь неожиданно, не дав противнику построиться.

Сражение, несмотря на численное превосходство русских войск, протекало в тяжелых для них условиях: противнику действительно удалось добиться внезапности. Русская армия была атакована в то время, когда она выдвигалась через лесное дефиле из района своего лагерного расположения по дороге на юг, на Алленбург. Головные соединения армии выходили из дефиле на открытое пространство у деревушки Гросс-Егерсдорф, где уже на рассвете развернулся и изготовился к атаке противник. На авангард Лопухина неожиданно обрушился сокрушительный артиллерийский огонь в упор. Левальд тоже совершил существенную, хотя и объяснимую ошибку: он поторопился использовать выгодную обстановку, не провел толком разведки и вместо заранее запланированного удара во фланг русских атаковал их центр. Поэтому главный удар пруссаков (конница и пехота принца Гольштейнекого, на помощь которой вскоре с запада подошли полки Кальнейна) пришелся по поискам 2-й дивизии В. А. Лопухина, колонна которой только начала выдвигаться из леса.

Кавалерия принца Гольштейнского нанесла стремительный удар в стык авангарда и главных сил. Прусская конница была превосходна, русская весьма посредственна. Левальд начал атаку с обеих крыльев, успел сбить русскую конницу с позиции и загнать за пехоту: Сербский и Венгерский гусарские полки, оказав противнику (прусским драгунам Финкенштейна) незначительное сопротивление, отступили с занимаемых позиций. Санкт-Петербургский конногренадерский (о качестве которого я уже говорил выше) и кирасирский полки Наследника после атаки пруссаков тоже оставили позиции и укрылись за каре русской пехоты, не рискуя ввязываться в рукопашный бой.

Лишь несколько гусарских эскадронов и казаки смогли компенсировать умелыми маневрами и удачными фланговыми атаками полную несостоятельность тяжелой конницы. Дело в том, что 3-я русская дивизия генерала Брауна шла по другому маршруту и, вместо того чтобы пойти через буквально забитый войсками лес, обошла его с севера. Продвигаясь вдоль опушки к западу, авангард дивизии под командованием Леонтьева [42]42
  Леонтьев Николай Михайлович (1717–1769) – генерал-поручик. В 1757 году генерал-майор.


[Закрыть]неожиданно встретил массы атакующей прусской кавалерии: палевом фланге пруссаков действовали Платенберг [43]43
  Платен фон Платенберг Дубислав Фридрих (1714–1787) – граф, прусский генерал от кавалерии. В 1761 голу командовал отдельным корпусом под Кольбергом.


[Закрыть]и Малаховский, южнее, ближе к центру – Шерлемер и Дона. Донские казаки Серебрякова своим испытанным приемом – ложной атакой и отходом – заманили прусских кавалеристов в засаду, под кинжальный огонь многочисленной русской артиллерии и пехоты, а затем контратаковали. Казаки и калмыки отличились и на заключительном этапе сражения – при преследовании разбитых пруссаков.