Текст книги "За землю отчую."
Автор книги: Юрий Галинский
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
«Неча ждать, поеду навстречу!» – решил он, усаживаясь в седло. Взяв в руки поводья коней, хотел уже пришпорить жеребца... и тут же соскочил на землю.
Из кустов орешника-лещины выполз Сенька. Раскрыв рот, парнишка судорожно хватал воздух. Василько бросился к нему. Сенька хотел привстать, но лишь повел затуманенными глазами и уронил голову. Тарусец подхватил на руки его обмякшее тело и содрогнулся от жалости – из-под лопатки у отрока торчала обломившаяся стрела.
Где это тебя, Сенечка?..– прошептал Василько.
Сенька глухо застонал, с трудом проговорил:
Велел дядечка Федор, чтобы ты гнал к станице. Пущай Гордей ведет всех к дороге... Оттель пущай ударят на ордынцев...– И после паузы тихо добавил: – Теснят они наших... Все в сече уже...
«А где Федор?» – хотел спросить Василько, но парнишка судорожно вздохнул и затих.
Ох же Сенечка, Сенечка, бедолашный ты мой! – тяжело вздохнул порубежник. Положив мертвого отрока поперек седла, уселся на коня и поскакал навстречу станице. Гнал жеребца во всю мочь. Еще издали заметил своих, узнал Гордея, Митрошку, других лесовиков, понесся к ним.
Любим Гон и старый Данило положили тело Сеньки на траву, все обнажили головы. Смолк людской говор, лесовики прощались с отважным парнишкой, любимцем станицы. По щекам многих текли слезы. Копали мечами могилу, пригоршнями выбрасывали землю. Гордей нетерпеливо ждал, когда все закончится. Василько передал ему предсмертные Сенькины слова, и он понимал, что сейчас решается исход битвы. Пришло их время – ордынцы в сече, неожиданный удар им в спину может многое изменить!..
Бросив горсть земли в могилу, Гордей сказал:
Пошли, молодцы, пошли!..
Гордей поскакал по лесу, следом конные станичники. Всадников было немного, всего несколько сотен, но воины бывалые – дружинники погибшего князя тарусского Константина, порубежники, дети боярские со своими людьми. За ними двигались пешие ополченцы с рогатинами, топорами, дубинами, захваченными у татар копьями и саблями. Одеты кто во что – зипуны и татарские панцири, кафтаны и тигиляи, колпаки и шлемы...
Добрались до московской дороги. У обочины Митрошка первым заметил лежащие ничком окровавленные тела Федора и Клепы, вокруг них громоздились трупы ордынцев в разбитых шлемах, с проломленными черепами.
На миг все замешкались. Лицо старого Данилы исказилось, соскочив с коня, он бросился к сыну. Марийка неистово вскрикнула, хотела тоже спрыгнуть, но только прокусила до крови губу и понеслась следом за Гордеем...
На противоположной стороне располагался ордынский обоз и ясырь, охраняемый конными нукерами. По наказу Гордея полсотни всадников, размахивая мечами и саблями, устремились к пленникам, остальные, развернувшись, поскакали к Волоку Ламскому.
В том месте, где дорога выходила в поле, кони замедлили бег. Гордей выстроил ратников для атаки. Отсюда хорошо было видно все. Враги одолевали. Их победные выкрики порой заглушали звон оружия и конский топот. Долгополые халаты, бараньи тулупы, лисьи малахаи и круглые шлемы заполонили поле. Среди них мелькали высокие шлемы русских воинов с красными флажками-еловцами, зипуны и тигиляи ополченцев. Русские рати отходили к Волоку Ламскому, но в центре еще развевались большое красно-белое знамя князя Серпуховского и темно-синий стяг моложского князя. Здесь сражались отборные конные дружины. Однако на правом и левом крыле полки других удельных князей были оттеснены ко рву.
Гордей поднял над головой тяжелый меч, громко закричал: «Слава! Слава!..» – и, разгоняя коня, понесся по полю. Сотни глоток подхватили боевой клич. Мечи и сабли сверкали в руках всадников. Выставив рогатины и копья, топоры и дубины, за ними ринулись ополченцы. Стреляя на ходу, бежали лучники.
Ордынцы не успели развернуться, чтобы встретить нового противника, и дрогнули, смешались. Над полем битвы пролетел слух: «Пришел коназ Дмитрий Московский!..» – сея смятение среди нукеров. Станичники, стремясь поскорее сомкнуться с полками Серпуховского, яростно рвались вперед. К ним присоединялись конные и пешие воины, а на подмогу уже бежали, вооружившись чем придется, освобожденные из полона горожане и крестьяне.
Атаман и его ближние люди бились в первых рядах, Саврасый жеребец Гордея, чувствуя сильную руку всадника, то взвивался на дыбы, то, изогнув шею, прыгал в сторону. Одного за другим рубил Гордей несшихся навстречу ордынцев. Рядом, ловко орудуя саблей, дралась Марийка. Василько с конными воинами прикрывал их с флангов.
Натиск врагов на княжеские дружины ослабевал. Это позволило русским военачальникам перестроить конные полки и снова бросить их в бой. Ногайский тумен и Шуракальскую орду удалось расколоть на части. Нукеры в панике заметались по полю. Основная масса ордынской конницы, опрокинув поредевшую рать станичников, прорвалась к московской дороге и ринулась наутек. Бек Хаджи попытался со своими телохранителями пробиться к обозу и увезти Настю, но, увлекаемый толпами бегущих нукеров, не смог выбраться из гущи обезумевших от паники человеческих тел.
Ордынцы потеряли только убитыми в битве под Волоком Ламским свыше шести тысяч человек.
Едва затих шум сечи, ратники вместе с бабами и подростками стали выносить с поля боя раненых воинов, хоронить убитых.
Раненный копьем в ногу, Гордей сидел на конской попоне, расстеленной на земле, возле него толпились лесовики. Их осталось всего сотни три. Многие пали в битве, тяжелораненых отнесли в Волоцкую крепость и на посад. Погибли Любим Гон, Митрошка, тяжело ранило Василька – стрела попала ему в грудь. Не досчитались станичники многих лесных молодцов.
Старый Данило тоже пострадал – вражеская сабля задела плечо, покалечила руку. А у Марийки – ни одной царапины, хотя рубилась она рядом с мужем.
Отец и дочь стояли у изголовья Федора, Данило, уставившись на мертвого, молчал, лицо его потемнело. Марийка, тихо причитая, плакала.
Гордей положил руку на плечо жене.
Будет тебе, Мария. За брата твоего великой кровью заплатили враги. Побиты ордынцы, теперь мы можем вольно по своей земле ходить!..
Со стороны Волока Ламского появилась группа всадников. Впереди – Гордей сразу узнал его – в золоченом шлеме с красным орлиным пером, в синем княжеском корзно -плаще скакал Владимир Серпуховский, следом князья Моложский, Палицкий, Тарусский, воеводы и бояре. Не доехав нескольких саженей, князь остановил коня, воскликнул:
Ты и есть тот воевода, что помог нам побить орду?
Серые глаза приветливо смотрели на атамана. Серпуховский хотел спешиться, но раздумал, пристально всматривался в лицо. Тронув коня, подъехал ближе, спросил:
Кто такой? А?
Гордей выдержал взгляд князя и спокойно. ответил:
Я и есть...– И, помолчав, добавил: – А помог, княже, не тебе, а земле отчей! Не обессудь!..
эпилог
Дмитрий Иванович умирал. Вокруг его ложа в угрюмом молчании стояли князья и бояре – сподвижники ратных и мирских дел, те, что в грозный, смутный час шли рядом. Великий князь уже никого не узнавал. Ни их, ни митрополита Пимена, ни сынов и дочерей своих, ни даже возлюбленную жену свою Дуню. Ощущал только слабеющей ладонью ее верную руку – лишь она и связывала его с уходящей жизнью. Евдокия Дмитриевна, вся в слезах, склонялась над Митенькой, словно хотела заслонить собой от напасти...
Дмитрий Иванович дышал часто и с присвистом. Ворожеи не отходили от постели, несколько раз сегодня уже отворяли ему кровь. Но все было тщетно. И хворал-то он всего с неделю. Нежданно-негаданно вдруг худо почувствовал себя. Последние месяцы великий князь много трудился. Что ни день, подолгу советовался на думе с московскими боярами, заключал договора с удельными князьями, по его замыслу составлялось новое уложение о ратной боярской службе. Накануне тоже допоздна засиделись с советчиками. А под утро Дмитрий Иванович проснулся от нестерпимой головной боли. Едва открыл глаза – все поплыло, словно в детстве после долгой круговерти. Он лежал затаившись, но ни кружение, ни боль не проходили. Наконец позвал дворского, тут же прибежал лекарь, отворил кровь. Сразу полегчало, дурноты не стало, только еще долго ощущал в затылке тяжесть. Ему бы полежать день– другой, но дела-то, как их отложишь?! С помощью дворского оделся и по крытому переходу, связывающему дворцовые хоромы со столовой избой, направился на думу с боярами.
Дел и впрямь было невпроворот. Тяжкие, смутные годы стали уделом Москвы после Тохтамышева нашествия. Через год великий князь тверской Михаил Александрович вместе с сыном своим тайно отъехал в Сарай. Поспешил не просто на поклон в Орду к хану, а за ярлыком на великое княжение владимирское. На все пошел, даже холопом Тохтамышевым себя признал, лишь бы договор 1375 года о главенстве Москвы над Тверью порушить. И снова началась длившаяся уже полвека тяжба за Владимир, за то, кому быть первым на Руси. Зашевелился и великий князь рязанский Олег Иванович. Ему рука Москвы тоже была в тягость. Злопамятный и мстительный, он не мог простить Дмитрию Ивановичу поход на Рязань в 1382 году. Тогда, после ухода вражеских полчищ из разрушенного и сожженного стольного града, московские полки прошлись по земле Рязанской огнем и мечом – отблагодарили за помощь, которую Олег оказал Орде во время нашествия. Пока Москва с Тверью за владимирский великокняжий стол боролись, рязанцы изгоном напали на Коломну, полонили наместника князя Московского, бояр и других знатных людей, ограбили монастыри, церкви, боярские и купеческие дворы. Привыкшие воевать с рязанцами москвичи выступили против Олега с малой силой и на сей раз, недооценив соперника, были разбиты. Пришлось самому Сергию Радонежскому отправиться к Олегу, чтобы примирить Москву с Рязанью. Господин Великий Новгород тоже проявил непокорность, новгородские лихие люди – ушкуйники – совершили разбойничьи набеги на Кострому и Нижний Новгород; новгородские бояре отказались дать серебро для уплаты дани-выкупа Орде. Довелось московским полкам утихомиривать строптивых.
Воспользовавшись тем, что Москва осталась в одиночестве, Тохтамыш снова наложил на Русь тяжелую дань, потребовал прислать к нему в Сарай заложником наследника великого князя Московского Дмитрия Ивановича – Василия.
Так в тревогах и волнениях лето сменяло зиму, зима – лето. Дмитрий Иванович, не идя на открытое противоборство с усилившейся при хане Тохтамыше Золотой Ордой, искал другие пути, чтобы выстоять, снова утвердить главенство Москвы на Руси и ослабить зависимость от татар. Началось сближение с Литвой. Правда, до союза дело не дошло, но и прежней вражды уже не было.
И все же отношения между Русью и Золотой Ордой стали уже не те, что были до Куликовской битвы. В духовной грамоте-завещании, составленной Дмитрием Ивановичем, было записано: великое княжество Владимирское, как и все прочие свои вотчины, он передает в удел сыну Василию...
В конце мая 1389 года Москва прощалась с великим князем Дмитрием Ивановичем Донским. Выдался по-летнему теплый, солнечный день. Воздух, напоенный горьковатым запахом черемухи и едва уловимым ароматом цветущих яблонь, был прозрачен и чист. Необычная тишина распростерлась над Кремлем, хотя улицы и площади запрудили толпы народа. Непривычными для глаза казались черно-белые одежды москвичей, сменившие их повседневные пестрые наряды. Над Кремлем, над Великим посадом, Заречьем и Занеглименьем плыл печальный перезвон колоколов.
На Соборную площадь не пропускали – она была оцеплена конными и пешими княжескими дружинниками. А на Ивановской стояли плотной стеной. Но давки не было, все знали: когда тело вынесут из дворцовых хором и установят в соборе Михаила Архангела, каждый, кто захочет, сможет проститься с великим князем Московским Дмитрием Ивановичем. В толпе ремесленники, торговцы, дети боярские, монахи, крестьяне, гультяи и нищие. Печальные лица, кто плачет, кто молчит.
Неподалеку от прохода с Ивановской площади на Соборную, между храмом Михаила Архангела и церковью Иоанна Лествичника, застыли две пары горожан; у одной из баб на руках грудняк, рядом со старшими трое детишек. На мужиках серые холстинные рубахи навыпуск и такого же цвета портки, вправленные в сапоги, у баб – начавшие входить в моду темные бязевые сарафаны, судя по одеждам – ремесленные среднего достатка. Мужчинам лет за тридцать, женщины моложе, годов двадцати пяти. Это были Гордей с Марийкой и Василько с Любашей Тоновой. Судьба-чудодейка снова свела их вместе...
Под Волоком Ламским Гордей и Василько были ранены, и дороги их надолго разошлись. Тарусского порубежника взяли к себе в избу сердобольные волоколамцы, спустя месяца три добрыми заботами выходили его. Но возвратиться на порубежную службу он не мог – рваная рана в груди, хоть и затянулась кожицей, еще не зажила. Когда Василько окреп и снова почувствовал в руках силу, он стал понемногу столярничать и плотничать во дворе, чтобы отблагодарить хозяев. Вырезал фигурные наличники на окнах, заменил рассохшуюся дверь в избе, поставил новый забор, починил крышу. Когда же наконец совсем зарубцевалась рана, у него уже и в мыслях не стало охоты идти на ратную службу – полюбилось ему его мирное ремесло и задумал он податься на Москву строить ладьи.
струги и чуши. Однако прежде Василько решил отыскать ту затерянную в лесах деревеньку, куда его, оглушенного и беспамятного, приволок когда-то конь. Хоть и недолго пробыл там тогда раненый порубежник, накрепко запала ему в душу меньшая дочь старого Гона – Любаша. Он не Только приметил ее, но и успел пошептаться с ней...
Не простым это делом было – найти в лесной глухомани Гонову деревню, но недаром столько лет прослужил Василько порубежником: в конце концов разыскал. Совсем: поредела семья Гонов, старик умер от ожогов сразу же после ордынского набега, Настя так и не вернулась, осталось в деревне всего два мужика – старший сын Гона Вавила и зять Гаврилко да четыре бабы. Когда же Василько поведал горестную весть о гибели Любима и Фрола, и вовсе опечалились люди. Любимова Агафья упала в беспамятстве, едва водой отлили – очень уж ладно жила она со своим добрым, жалостливым мужем. И стало на Руси еще одной вдовой больше, а трое деток – сиротами, не дождаться им уж никогда отца-кормильца...
Старшим в деревне был теперь Вавила, он и благословил молодых.
В Москве узнал Василько про судьбу бывшего лесного ^ атамана Гордея.
Вечером того же дня, когда закончилась битва под Волоком Ламским, Гордея схватили люди князя Серпуховского и заковали в железо. Сам Владимир Андреевич от имени великого князя Дмитрия Ивановича громогласно объявил ватажникам, что ратными подвигами своими заслужили они прощения за разбои на дорогах и в вотчинах. А с Гордея, бывшего стремянного Ивана Васильевича Вельяминова, особый спрос: со своим господином и Некоматом -сурожанином намеревался свершить он дело черное – отравить великого князя Московского и всю его семью. За крамолу такую полагается ему суд по всей строгости и справедливости...
Посадили Гордея с Марийкой в телегу и под охраной княжеских дружинников повезли в стольный град в обозе. На суде бывшего стремянного Вельяминова приговорили к смертной казни. Но, памятуя о его доблестном ратном подвиге под Волоком Ламским, великий князь заменил казнь десятью годами сидения в кандалах в яме. Марийка осталась в Москве, прибилась к вдовой женке, муж которой погиб в Куликовской битве, и стала жить вместе с пей в убогой землянке. Первое время работала на вдовьем огороде, помогала по хозяйству, потом приспособилась: стала печь пирожки и варить сбитень, которые продавала на торжище. Раз-два в неделю носила Гордею съестное, чтобы не пропал, кое-как сводила концы с концами.
С годами нрав Дмитрия Ивановича смягчился, а тут еще благополучно завершилась многолетняя вражда с Рязанью, был заключен «мир вечный». И, когда в очередной раз подала Марийка челобитную, смилостивился великий князь Московский, простил стремянного своего злейшего врага, велел освободить Гордея.
Василько взял Гордея в подручные, со временем обучил его умельству строить ладьи и струги. Они работали вместе да и жили по соседству в Зарядье...
Чаще и тревожней забухали гулкие колокола соборов и церквей. По толпе пронесся громкий печальный вздох – гроб с телом Дмитрия Донского вынесли из дворцовых хором и установили в соборе.
Люди все шли и шли. Рыдали женщины, не стыдились слез мужчины. Москва прощалась со своим князем, что тридцать лет в беспрестанных битвах с врагами крепил землю отчую, первым сумел поднять Русь на борьбу с проклятым игом и победил в жестокой сече на поле Куликовом. Впереди были еще долгие годы лихолетья и сражений, но мимо гроба шел уже другой народ – поверившие в себя люди.
2Л е т н и к – верхняя женская одежда.
2 Ю. Галинский
1 Мурмолка– высокая шапка из дорогой материи с отворотами по краю.
4К). Галинский
notes
1
Опашень – верхняя мужская одежда из шелка.
2
Сурожанин – купец, торгующий с Крымом и Золотой Ордой.
3
Сирота – крестьянин в Древней Руси.
4
Д е н г а – серебряная русская монета XIV—XVIII веков,
5
Т арханна я гр а м о т а – грамота – пожалованная за доблесть и верную службу в Золотой Орде.
6
Ясырь – пленникии пленницыОрдынцев. г
7
Оглан – царевич, сын или брат великого хана Золотой Орды.
8
Епанча – верхняя одежда знатных людей.
9
Б а р м и ц а – кольчужная сетка, одевавшаяся иод шлем,
10
Шестопер – палица с железным наконечником.
11
П а н е в а – женская одежда.
12
Т и г и л я й – стеганый кафтан с железными пластинами.
13
Замятия -смятение, неурядицы.
14
При волока – украшение из золотой, серебряной, бронзовой проволоки.
15
П е р е с т ре л – пространство, пролетаемое стрелой.
16
Кичка – женский головной убор на берестяной основе.
17
Чеснок – небольшой кованый шар с четырьмя острыми
шинами.
