Текст книги "За землю отчую."

Автор книги: Юрий Галинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Как же сюда попала? Где наши?

Марийка, не ответив, разрыдалась.

Федор побледнел.

Неужто беда учинилась?..

Набежали на село ордынцы, вязать всех арканами стали,– всхлипывая, рассказывала Марийка.– Петрик схватил косу, зарубал двоих... Так они его саблями и матушку тоже... Петрик рослый был, весь в тебя...

Из-за рыданий она не могла говорить. Федор привлек ее к себе, гладил до голове, как в давние годы...

Успокоившись, Марийка поведала, что было дальше. Отца Данилу вместе с другими односельчанами татары угнали в полон. Девушек не стали связывать, держали отдельно от остальных. Под утро Марийку разбудила дочь соседей, Галька, и уговорила ее бежать. В предрассветных сумерках им удалось проскользнуть мимо конной стражи. Девушки уже отползли, от ордынского стана, как кто-то из дозорных обнаружил их побег. Вскочив на коней, татары бросились в погоню. Пленницы успели добежать до лесного озера, но, когда переплыли на противоположный берег, там их уже ждали ордынцы. Галька вырвалась, бросилась в озеро и утопилась.

У Федора ком подступил к горлу, стоял в оцепенении* голова была, как в тумане... «Нет Гальки больше, нет!.. Так и не привелось мне с ней встретиться!..»

– Надо поскорей уходить отсель – чего недоброго, ордынцы вернутся! —сказал Василько решительно.

Снял с убитого татарина тулуп, набросил его на плечи Марийки. Порубежники оттащили труп в кусты. Конь, опустив лохматую голову, стоял над мертвым хозяином. Федор осторожно зашел сбоку, схватил его под уздцы.

второго коня поймать не удалось – убежал в чащу.

Я вперед погоню, а вы с ней езжайте следом, – предложил Василько Федору. – Только не по стежке, а лесом. Там спокойней.

Сквирчанин молча кивнул головой. Пленного татарина взвалили на круп лошади и приторочили арканом к седлу.

Василько остановился: наступали сумерки. Кусты орешника и дубы смыкались неровной зубчатой стеной. На небе в разрывах темно-серых облаков замерцали звезды. По расчетам тарусца, он должен был уже догнать татар, но сколько ни прислушивался, кроме крика филина и рева лося* не доносилось ни единого звука. Василько спрыгнул с коня, склонился над тропой. По следам определил, что ордынцы проехали недавно. Их было не более шести* остальные, видимо, свернули в сторону раньше.

Теперь он не гнал коня. Съехав с тропы, пробирался вдоль обочины лесом. Вскоре и эти следы повернули на узкую, малоприметную просеку. Путь был свободен, лесовикам уже не грозила опасность оказаться застигнутыми врасплох татарским дозором.

ГЛАВА 15

Возвращение порубежников взбудоражило лесной стан. Тарусцы и ватажники обступили Марийку, долго расспрашивали ее. Марийка поначалу робела, жалась к брату, но вскоре привыкла, успокоилась.

Когда волнение прошло, атаман и * Василько стали допрашивать пленника. Тот заговорил сразу. Из его уст лилась отрывистая гортанная речь. Гордей и Василько не перебивали татарина. Усевшись на корточках, пристально смотрели ему в глаза.

Вот что, молодцы, поведал нам татарин,– сказал атаман лесовиков, когда пленник умолк.– Завтра ордынцы будут гнать ясырь: душ тридцать мужиков и душ двадцать баб. Сторожевых, говорит, немного – дюжины две. Засядем на деревьях, как решили. Где тропа поуже, учиним главную засаду. А там, – показал он на высокие дубы неподалеку,– засядут остальные, чтоб уцелевшие ордынцы назад в Тарусу не ушли... Мыслю, управимся, а? – спросил атаман, и глаза его зло блеснули.

Управимся. Ни один ордынец не уйдет! – дружно ответили лесовики.

Только не забывайте: биться – татары умельцы великие, а как полон гонят, очень насторожливы. Напасть надо всем разом, когда я знак дам. Вот так!..– Заложив пальцы в рот, он оглушительно свистнул.

Подошли братья Гоны. Фрол держался спокойно (поначалу, увидев пленного ордынца, он словно обезумел – схватился за топор, едва его остановили) уно бледное лицо было по-прежнему угрюмо.

Про Егора и Сеньку часом не спрашивали у татарина? – спросил атамана Любим.

Гордей насупился, ответил с неохотой:

Сказывал ордынец: поймали позавчера в лесу какого-то парня, по всему видать, Сеньку, а Клепа будто сам к ним пришел.

Врет окаянный! – рассвирепел Фрол. – Чтоб Егор да стал иудой!.. Загублю ордынца за слово такое!

Ты зря не ярись! – буркнул Гордей, крепко схватив его за руки. – Я еще не все сказал. Поведал татарин: пять дней тому прибилась к их отряду воровская ватажка. Места здешние добре знают, водят ордынцев по чаще в топям, люд русский ловят. Вот оно как!

Да чтобы Егор пошел на такое!.. – в гневе воскликнул Фрол.

Неужто ты поверил? – бросил хмурый взгляд на атамана Любим.

Оговорил Клепу ордынец! Оговорил! – замахал руками Митрошка.

А Рудак? – напомнил Серпуховский монах.

Сказал тоже! Гуся от воробья не отличит, а туда же! Молчи, праведник!.. – напустились на него лесовики.

Будет, молодцы! – остановил их атаман. – Чего расшумелись? Клепа не предаст, в том у меня нет сомнения. И все ж татарин, должно, не врет. Как ни выпытывали мы с Васильком у него, одно твердит: пришел рыжий урусут к ним сам...

Те из лесовиков, кто не знал Клепу, сильно встревожились, но, робея ватажников, молчали.

Теперь, когда татарин подтвердил, что к ордынцам пристала воровская ватажка, Федор больше не сомневался: на тропе, рядом с конными крымцами, он видел Епишку...

Едва порубежник рассказал об этом, как забеспокоились уже все. Пусть Клепа не выдаст их, но в полон к людоловам попал отрок! Что, если рябой станет пытать его и заставит показать татарам лесной стан... Вот кто, оказывается, иуда, что предавал их всегда!..

Атаман тут же велел всем собираться в дорогу, и вскоре станица уже шагала по лесной глухомани.

На следующее утро, дождавшись возвращения дозорных, которых еще затемно послали на разведку, станичники направились к месту засады. Ордынца и лошадей оставили в лесу под присмотром старого Ваулы. Марийка, хоть и пытались ее отговорить атаман и Федор, тоже пошла со всеми... Да и попробуй такой не уступить!.. Проснувшись утром, мужики ахнули: будто из сказки явилась к ним воительница дивная. Темно-русую косу, уложенную на голове венцом, прикрывал лоскут яркой ткани, вместо разорванной рубашки на Марийке были мужская косоворотка и порты, ноги обуты в сапоги, на плечах овчина. Где найдешь здесь женский наряд? Вот старый Ваула и приодел ее как смог.

Вишь, ягодка! – любовались ею мужики.

И не скажешь, что у ордынцев побывала...

Красна...

Чего к девке пристали? – прикрикнул на них Гордей.– Поскорее собирайтесь. Денек сегодня будет для нас вельми горячий..

ГЛАВА 16

Прошло несколько дней, а Шуракальская орда по-прежнему продолжала стоять под Тарусой. Несмотря на настояния Алимана, Бек Хаджи не торопился выступать на помощь Тохтамышу, В первые дни нашествия крымцам удалось захватить много пленников. Ежедневно невольничьи караваны отправлялись в долгий путь. Лесными тропами и проселочными дорогами до Тулы,– там начинался моравский шлях,– затем безлюдными степями Дикого поля татары гнали ясырь в Крым...

Велев никого не впускать в свой просторный шатер, Бек Хаджи полулежал на персидском ковре возле костра, разведенного тут же. Вчера ни с *чем возвратился мынбасы Мюрид, который во главе своей тысячи был послан ханом вдогонку за бежавшими с поля битвы урусутскими всадниками. Ему так и не удалось перехватить их – переправившись через Оку, они скрылись. А утром в шатер явился мынбасы Солиман и тоже ни с чем – его нукеры так и не догнали тарусскую княгиню, хотя тысяча, которой он командовал, состояла из самых отважных багатуров. Пока они рыскали по дорогам, княгиня глухими лесными и болотными тропками, где верхом, а где и пеши,– добралась до Рязани. Когда Беку Хаджи сказали об этом, он в гневе чуть было не отдал наказ выступить на коназа Олега, но, поразмыслив, одумался...

Возбужденный, разгневанный хан чувствовал, как неуемная ярость, закипая где-то в тайниках души, все больше охватывает его, готовая выплеснуться наружу. Он злился на своих незадачливых тысячников, на урусутов, на бека Алимана, даже на телохранителей, скрытых у входа в складках шатра, которые то и дело кашляли и сопели.

Мысли Бека Хаджи перенеслись к урусутской полонянке, и тотчас гнев его улетучился, непривычное волнение заставило сильнее забиться сердце.

Как она молода, стройна и пригожа! Как красивы ее распущенные длинные каштановые волосы! Как прекрасны карие глаза! И самое главное: она похожа на его мать... Настя!.. Сладко звучит это имя! Словно журчание ручейка, что протекает, неподалеку от его дома в родных горах!..

Бек Хаджи несколько раз повторил вслух:

Настя, Настя, Настя...

Да, ее имя так же прекрасно, как она сама. Когда Бек Хаджи возвратится в Крым, он возьмет ее себе в жены. Она будет его главной женой и родит ему сыновей, которые по праву унаследуют его власть, богатство и силу. От тех двух жен, которые у него есть, на свет появляются лишь девчонки; их уже четыре...

Она сразу привлекла его, эта урусутка. Ему даже стало жаль ее. Такого с ним еще не бывало. Наверно, потому, что он всегда представлял себе любимую женщину похожей на мать, но не встречал таких ни среди генуэзок, ни среди татарок, ни среди других...

Как она была хороша, когда евнух привел ее вчера в шатер, умащенную благовониями, в нарядных одеждах!

Бек Хаджи прикрыл глаза, вспоминая это... «Может быть, приказать, чтобы ее привели сюда снова?.. Нет. Лучше я сам пойду в урусутскую избу, где поместили Настю,– в шатре она жить не захотела...»

Хан взял из дорогой, черного дерева шкатулки, что лежала рядом на ковре, медное зеркало в золотой оправе. Взглянул на свое смуглое, с тонкими черными усиками лицо и самодовольно улыбнулся.

«И я тоже неплох! Настя должна меня полюбить!»

Если бы несколько дней назад кто-то осмелился ему сказать, что он будет прихорашиваться перед зеркалом, прежде чем войти в юрту к самой знатной и красивой женщине, Бек Хаджи приказал бы отрубить лгуну голову. И вот он волнуется, собираясь к простой урусутской полонянке, которую захватили его нукеры!..

«На все воля аллаха!» – подумал шуракальский хан и хотел уже крикнуть телохранителям, чтобы они сопровождали его, как вдруг в шатер вошел начальник стражи и, смиренно кланяясь, доложил:

У входа стоит бек Алиман и хочет видеть пресветлого хана.

Лицо Бека Хаджи скривилось от досады, сердито сверкнули темные глаза. В первое мгновение он решил не принимать Алимана, но тут же подумал, что опасно обострять и без того неприязненные отношения с посланцем Тохта– мыша. Тем более что Беку Хаджи еще утром донесли: ночью прибыл гонец из-под Москвы и посетил шатер бека Алимана. О чем они там шептались, хан не знал – его соглядатаям не удалось подслушать. Вспомнив об этом, шу-

ракалец велел впустить Алимана и с настороженным любопытством стал ждать его появления в шатре.

«Наверное, юнец прибыл с повелением спешить к Мушкаф, где великий хан сам не может управиться, и коротышка несет мне его повеление...» – предположил он.

Когда Алиман вошел, Бек Хаджи сидел на одной из больших, ярко расшитых подушек, украшавших огромный ковер. Едва кивнув в ответ на приветствие, хан небрежным жестов разрешил беку усесться на подушке рядом,

Ґ– С чём ты пришёл, бек Алиман? – притворяясь удивленным, спросил он.

Ты своеволен и упрям, Бек Хаджи! Ты делаешь все только в угоду своим желаниям! – начал бек и продолжал, повышая голос: – Ты долго испытывал терпение великого Насира эд-Дина Махмута Тохтамыш-хана, но, кажется этому пришел конец!

Ты стал слишком много говорить, бек! —■ вскочив с подушки, воскликнул шуракалец.– Ты стал говорить так много, что я даже удивляюсь: как я терплю все это!

Я говорю устами наместника аллаха на земле, великого из великих – хана Тохтамыша! И говорю тебе, Бек Хаджи: ты – ослушник! Ты не привел вовремя свою орду в Мушкаф! Ты своевольно пошел путем, которым не велено идти, – пошел на Тарусу! Ты понапрасну погубил множество своих нукеров! Ты продолжаешь сидеть здесь и нежиться с полонянкой, когда там...– он резко взмахнул тонкой рукой, обнажившейся из-под широкого рукава шелкового халата,– когда там решается судьба Кок-Орды и Ак-Орды!

Замолчи, бек Алиман, или я сейчас велю отрубить твою глупую голову! – в свою очередь закричал хан и выхватил из ножен саблю.

Но Алиман даже не пошевелился, его бесстрастное лицо растянулось в злой усмешке.

Ты заблуждаешься, Бек Хаджи! – тихо процедил он.– Ты думаешь, что до тебя не достанет карающая рука Сарая. Велик гнев хана Тохтамыша. Он не потерпит своевольства крымцев, как это было при прежних ханах. Я знаю, почему ты изгнал мудрого бека Тюркиша – он говорил тебе то же, что и я.

Бек Хаджи молча вложил саблю в ножны... «Неспроста этот коротышка позволяет себе так разговаривать со мною. Еще вчера бы он не решился, а сегодня перестал бояться моего гнева. Значит, гонец Тохтамыша передал ему тайный наказ и теперь уже надо опасаться мне. Одно мое лишнее слово может учинить вред, который потом не исправить. Значит, ссориться с ним нельзя, чтобы он не оговорил меня перед Тохтамышем...»

Все это мгновенно промелькнуло в его разгоряченном мозгу, но, чтобы не выдать своего смятения, Бек Хаджи резко произнес:

Говори, зачем ты пришел, бек Алиман! Говори, что тебе надо! Неспроста же ты появился в моем шатре.

Да, Бек Хаджи, я пришел к тебе неспроста. Я пришел к тебе не на сладкую беседу. Ты отважен и храбр, Бек Хаджи, но ты – гордец и себялюбец. Тебя ждет наказание, ибо ты ослушник. Ты всегда был надменен и груб со мной, по я не держу на тебя зла...

Говори же наконец, шайтан! – не сдержавшись, перебил его шуракальский хан.– Я – воин аллаха! Мне не страшны твои угрозы! Великий хан Тохтамыш знает, что я предан ему и готов сложить за него голову!

Тогда мне не о чем говорить с тобой, гордец! – вышел из себя Алиман. Он резко поднялся с ковра, расшитая мелким жемчугом и рубинами тюбетейка соскочила с бритой головы, но он даже не поднял ее – засеменил к выходу. Едва Алиман достиг полога шатра, послышался громкий окрик шуракальца:

Остановись, бек Алиман! Остановись!... Что передал тебе для меня гонец великого хана? Я знаю, что этой ночью ты принимал его в своем шатре. Говори, иначе ты не переступишь этого порога! Эй, стража!

Двое нукеров-телохранителей, одетых в панцири-куяки и круглые татарские шлемы, выступили из складок шатра и скрестили перед беком длинные копья.

Алиман усмехнулся: сопровождая Шуракальскую орду, он хорошо изучил нрав и повадки ее хана. И был уверен: тот не выпустит его, пока не услышит, зачем приезжал гонец великого хана... Впрочем, ничего особого Алиман и не мог рассказать Беку Хаджи. В послании Тохтамыша было лишь повеление беку, чтобы он заставил шуракальского хана вести свою орду к Москве. А заканчивалось оно угрозой, но не Беку Хаджи, а Алиману, если он за день– два не выполнит наказ, то будет казнен. Гонец поведал беку, что Мушкаф не сдается, ордынцы, штурмуя ее, несут большие потери, и Тохтамыш в гневе...

Бек Алиман как бы нехотя возвратился. Усевшись на подушку, помолчал некоторое время, потом сказал:

Ты помнишь, Бек Хаджи, когда мы шли на полночь, то скакали через проклятое аллахом Куликово поле? Ты помнишь, Бек Хаджи, сколько останков доблестных воинов аллаха лежало под копытами наших коней?..– И, подняв кверху палец, крикнул: – Иди на Мушкаф, хан! Иди не медля!

ГЛАВА 17

Не успели лесовики расположиться на деревьях вдоль тропы, как прискакал Василько, крикнул всполошенно:

Полон гонят!

На огромных дубах, где засели лесовики, словно под порывом ветра зашумела листва, потом все стихло. Молчание хмурого осеннего утра нарушили отдаленный конский топот, шлепанье босых ног, громкие выкрики. Полон приближался. Впереди ехала группа вооруженных копьями ордынцев. За ними шли пленники – несколько десятков мужиков и баб; руки заломлены назад, по четыре пары связаны одной веревкой. Длинные концы арканов – в руках сторожевых татар, окружавших ясырь. Замыкала шествие дюжина всадников.

Ордынцы торопились. Лес, тесно обступая тропу, пугал их своей тяжелой таинственной громадой. Слышались пронзительные выкрики татар, свист плетей, стоны пленников.

Среди пленников были и Клепа с Сенькой.

Чем ближе к месту засады подходил полон, тем чаще взоры рыжего лесовика и парнишки обращались к вершинам деревьев. Мужики, следовавшие за ними, нетерпеливо переглядывались, лица их были напряжены.

Гордей понял, что Клепа успел предупредить пленников о засаде.

В лесу раздался оглушительный свист. С соседних деревьев откликнулись второй, третий. Десятки стрел сверкнули разноцветным оперением. Несколько ордынцев, выронив из рук концы арканов, свалились с лошадей. Одна стрела попала в пленника, и тот упал, опрокинув напарника, к которому был привязан. Сторожевые татары смешались, их кони, давя людей, врезались в ряды ясыря. Вопли, крики, ругань ордынских десятников повисли над лесной тропой. А с деревьев уже прыгали станичники. Почти одновременно на татар ударил Клепа и пленные мужики. Часть их тут же погибла, встреченная саблями и копьями, но другим удалось стащить добрую половину крымцев с лошадей.

Мелькали дубины, мечи, сабли, кулаки. Схватка разгорелась. Ордынцы яростно отстаивали добычу. Пал заколотый копьем Фрол Гон. Выбили меч из рук атамана, и, не окажись рядом Федора и Василька, его бы прикончили. Еще двух лесовиков затоптали татарские лошади. Но пленные мужики уже успели освободиться от веревок, и крымцам приходилось туго. Дрались врукопашную, душили друг друга, вгрызались зубами в горло...

Лишь троим ордынцам удалось отбиться. Развернув коней, они понеслись по тропе обратно. Но за ветвистым дубом их встретили стрелы троих лесовиков в засаде. Взмахнув руками, вылетел из седла первый всадник, под вторым убило лошадь, и его тут же настигли тарусские мужики. А третьему удалось проскочить. Из ордынского караула ушел только он, остальных перебили«

После похорон погибших обнаружилось, что исчезла Марийка. В засаде она укрылась рядом с Митрошкой, но с тех пор, как началась схватка, ее не видели. Среди убитых Марийки тоже не было. Порубежники обыскали все кусты, но Марийки не нашли. Как не было горько атаману, однако, пришлось торопить лесовиков: ежели спасшийся татарин доберется до села, где хозяйничают ордынцы, они непременно примчатся сюда...

Навьючив захваченных лошадей оружием и доспехами, лесовики зашагали подальше от места боя.

Остановились па ночлег в глухом еловом бору. Разводить костры не стали, повалились на мокрую траву. Гордей долго не ложился, сидел и думал...

«Второй раз полон отбить будет трудно: ордынцы после того, что случилось, станут осторожны, в охрану отрядят больше дозорных. Правда, и в станице прибавится молодцов, вон сколько мужиков из полона освободили».

Гордей начал зябнуть – в осеннем лесу было холодно и сыро. «Не дело, что люди в мокрое улеглись,– хворь возьмет, какие с них будут вой?..»

Слышь, молодцы! – прорезал темноту его властный голос. – В сырости спать не моги! Разжигай костры!..

Люди нехотя поднимались, доставали кресала, зажигали факелы. Вскоре запылали костры, потянуло горьковатым дымом.

Тут уж сполох учинили: Клепа к ордынцам пристал!..– рассказывал Василько, грея ладони над костром.

Неужели решили, что вором стал? – удивился рыжий.

О том речи не было, Егор! – сказал атаман.– Ты вот о чем поведай: с Епишкой часом не встречался ли? Говорят, что видели его.

Рябого не встречал, а других воров видел. Поводырями они у татар. Одного признал – он был с Епишкой на монастырском подворье в Серпухове.

Значит, и рябой там. Поймать бы сучьего сына! Выжег бы очи подлые, чтоб на божий свет не глядели!

Поди доберись до него!—безнадежно махнул лесовик – тарусец.

Все умолкли. Сидели хмурые, опустив головы. Любим, часто мигая, кривил лицо – вот-вот заплачет. Хоть и серчал на Фрола за Настю, но, когда увидел распростертого на земле брата с копьем в груди, тоска сердце сжала! Федор мрачно уставился в темноту; как ни совал ему Митрошка кусок мяса, не притронулся; голову заполнила грустная дума...

Что же делать станем? – нарушил тишину остроглазый тарусец. – Не инак всполошил своих беглый татарин. Теперь к полону не подступишься.

Чай, по домам не пойдем! – буркнул Клепа.

Где те дома? – вздохнул Любим.

А ежели на село, ,где крымцы ясырь держат, накинуться?– предложил Федор.– В ночь!..

Дело говоришь! – неожиданно поддержал его атаман.– Пока татары раздумывать станут, как им полон лесом провести, мы на село навалимся!.. – Гордей сразу повеселел. Обращаясь к Вауле, спросил: – Скажи-ка, старче, далеко ли до селища?

Тот не успел ответить – послышался шум, и из темноты выехал всадник. Люди вскочили на ноги, схватились за топоры и дубины. Но кто-то выкрикнул: «Марийка!» – и все успокоились.

Живая!..—бросился к ней Федор.

Жива, братику! – прильнула к нему сестра.

Где же ты пропадала, девица красная? – мягко спросил атаман.

Марийка, перехватив его взволнованный взгляд, вспыхнула, потупилась. Молча повернулась к лошади, которую держал под уздцы Федор, отцепила от седла мешок, передала его Гордею. В нем лежали шлем и кинжал ордынца.

Неужто догнала?!.– восхищенно воскликнул атаман.– Ну и девка!

А у нас в Сквире все такие,– не без гордости заметил Федор.– Степь близко. С малых годов приучаются на лошадях ездить и парни и девки. Деды говорили: с того времени так повелось, как половецкая орда Тугорхана под руку киевских князей перешла и у Сквиры осела...

Не одна я с ордынцем управилась!.. – перебила его Марийка. И, повернувшись к лесу, позвала: – Алешка! Никитка! Идите сюда!..

В суматохе никто не заметил молодых воинов, которые стояли неподалеку, держа лошадей в поводу. Но стоило Марийке окликнуть их, как рослые, плечистые фигуры Никитки и Алешки, освещаемые отблесками костров, сразу же обратили на себя внимание Гордея.

Кто это? – настороженно спросил он у Марийки, но она лишь пожала плечами.

Кто мы да откуда, спрашиваешь? – улыбнулся Никитка, и глаза его задорно блеснули.– Сие, дядя, долгий сказ.

А ты колюч, молодец! – бросил Гордей, пристально рассматривая молодых воинов.

Правду молвил он – нет у нас времени рассказывать,– подал голос Алешка и, теребя светлую, едва пробившуюся бороденку, добавил: – Мы девку вашу проводили, а теперь есть дела поважнее.

Да кто же вы? – рассердился Гордей.—Не отпущу, пока не скажете!.. Эй, молодцы! – крикнул он станичникам. – Держи их!

Никитку и Алешку вмиг окружили лесные люди, схватили за руки. -

Вот как оно бывает, Алешка: девку выручили, а сами к душегубцам попали! – с досадой сплюнул Никитка.

Зачем ты их, Гордей? – подошел к атаману Федор.– Не хотят говорить, потому что, должно, не могут. Видишь, ратниками одеты,– показал он на кольчуги и шлемы молодых воинов.– А дела ратные, сам знаешь, не всем сказывают.

Час ныне такой – много лихого люду развелось, – буркнул тот.– Может, и они из воров, кои предают, даром что воями одеты. А ежели наш стаи разведать хотят?

Отпусти их, атаман! – взмолилась Марийка.– Коли б не они, не догнала бы я ордынца и вас бы не нашла.

Пока не скажут, кто такие и откуда, не отпущу! – отрубил вожак и приказал: – Оружье забрать и вести сюда!

Лесовики отняли у Никитки и Алешки мечи, кинжалы и, заломив им руки, вывели на поляну.

Весть, что пойманы предатели, мгновенно облетела лесной стан. Собралась толпа – мужики, бабы, детишки.

Люди с любопытством и осуждением рассматривали парней, гомонили о случившемся.

–* Господи! – всплеснула руками баба в кичке ^[16], которую ей невесть как удалось сохранить в ордынском плену, и запричитала: – Молодые-то какие, а туда же – к окаянным переметнулись! Конец света наступает! И что ж оно будет?!.

Погодь, погодь... воров, молвите, поймали? – раздвигая толпу плечом, проговорил Василько, он проверял дозоры, выставленные вокруг лесного стана, и только теперь вернулся.– Не иначе, как Никитка и Алешка?..

Парни тоже узнали своего десятника по порубежной службе.

Гляди, Никитка!

. – Дядька Василько! Вот здорово!.. – И они бросились к нему.

Я самый. А вы-то как тут оказались?

Думали, что тебя убили до смерти или в полон татарский ты попал,– не отвечая на его вопрос, тараторил Никитка.– Вот так встреча!.. И отколе ты тут, в глухомани лесной?

Погоди, Никитка, погоди. Больно много ты спрашиваешь, а сам не отвечаешь. Что вы тут учинили?

Ничего не учинили! – возмутился тот.– Вон сей...– Никитка кивнул на Гордея,– не отпущает нас. Мы его девку сюда привели, не то б вовек не нашла дороги, а он...

За татарином оружным погналась! – усмехнувшись, пояснил Алешка.– Мы в дозоре были. Глядим: ордынец по тропе скачет, за ним – наш. Поначалу не разобрали, что то девка...

А потом шлем сняла, и коса вывалилась! – засмеялся Никитка.

Тогда мы на тропу чеснока ^[17]кинули, – продолжал рассказывать Алешка.– Конь татарский напоролся на него, ногу покалечил, упал. А она подскакала и зарубила ордынца.

Когда увидели мы, что воин тот лихой – девка, проводить решили, дабы не обидел никто. Так-от за сие нас! – обиженно заключил Никитка.

Выходит, нашлась Марийка?! – обрадовался Василько.

Так вот же она,– показал Гордей на девушку.– За сие молодцам поклон низкий, а велел их не отпускать, потому что не хотят сказывать, кто такие и откуда,– сердито бросил он.– А ты-то их откуда знаешь?

Порубежники они, из моего десятка были.– Обнял за плечи молодых воинов Василько.– Добрые ратники, хоть только первый год на службе порубежной. Вместе под Тарусой бились. А после того, как меня там ранили, потерялись... Чего* же вы молчали, не сказали, кто вы и откуда? – обратился он к ним.– Тут все свои. Сказывай, Никитка!

Ну, коли так, тогда... – сдался наконец парень, и молодые воины поведали станичникам, что произошло с тарусской дружиной после битвы...

Послал нас князь Владимир Иванович разведать, что в его вотчине делается, хлеба и пшена для людей сыскать. Мы туда, а там татары, да много их! Едва ноги унесли... А когда к своим возвращались, ее и встретили,– показал Никитка на Марийку.

Никитке и Алешке вернули оружие, подвели лошадей. Лесовики звали их к костру перекусить перед дорогой, но те отказались. Уже садились на лошадей, когда к ним подошел атаман.

Слышьте, молодцы,– надо бы мне князя вашего повидать.

Князя?..– Никитка с подозрением уставился на Гордея.– А на что он тебе?

Вельми надо, молодцы,– виновато промолвил он и, не желая еще раз испытывать упрямый характер парня, торопливо добавил: – Задумали мы дело знатное: русских людей из ордынского полона в дворцовом селе освободить. Вот и хочу переговорить с ним, чтобы помог, а то опасаюсь: одни не управимся. Чай, много татар в селе?

Много! – подтвердил Никитка.

Тогда поехали с нами! – предложил Алешка.– Только ночь на дворе...– замялся он.

А что – и в ночи сыщем княжий стан,– уверенно сказал Никитка.

Добре! – бросил атаман и обратился к Васильку и Федору: – Вы тож со мной... Только и впрямь ночью ехать не стоит, поедем завтра с рассветом. Ранним утром, едва взошло солнце, пятеро всадников тронулись в путь. Впереди, показывая дорогу, ехали Никитка и Алешка. Все молчали, лишь молодые воины изредка перебрасывались между собой словом-другим. В лесу по-осеннему негромко перекликались птицы, шелестели листвой деревья, где-то в отдалении трубил лось. Узкую дорожку, протоптанную зверьем к водопою, по которой ехали конники, безбоязненно пересекали зайцы, косули, олени. С обеих сторон тропы глухой стеной тянулись кусты орешника-лещины и волчьего лыка, по обочине буйно разрослись белые, желтые, голубые, красные цветы. Лошади шли гуськом, широким, резвым шагом, то поднимаясь, то опускаясь по петлявшей на холмистой равнине дороге. День выдался теплым, солнечным, тускло синело небо, плыли серебристые нити паутины, воздух был напоен пряным духом листьев и трав. Вокруг было спокойно, тихо, и если бы не насторожливые, сосредоточенные лица людей, со стороны могло бы показаться, что они правятся куда-то по своим обычным, житейским делам.

На одной из лесных прогалин Гордей, ехавший следом за Никиткой и Алешкой, остановив коня, подождал, пока поравняются Федор и Василько. Не в пример вчерашнему, он, казалось, был обеспокоен и даже встревожен, от его оживления не осталось и следа. Василько, взглянув на него, не удержался, спросил:

Ты с чего, Гордей, такой невеселый? Аль во сне привиделось что?

Привиделось, не привиделось...в ответ буркнул тот.– Ничего не привиделось! – И, понизив голос, чтобы не услышали молодые воины, которые, с удивлением поглядывая на лесовиков, тоже остановились, угрюмо сказал: – По совести ежели молвить, засомневался я что-то, молодцы. Может, понапрасну затеяли мы сие. Завсегда не лежала у меня душа к князям и боярам. Вот и ныне не по себе. Думал я, думал всю дорогу... Вишь, как он, Владимир, учинил: увел дружину из сечи, ополченье – горожан и сирот – один на один с бессчетной ордой оставил, без жали под конские копыта и татарские сабли кинул!.. А что, ежели и с нами такое сделает? Как мыслите, а?

Федор, насупившись, молчал, но Василько, не соглашаясь, резко затряс головой.

Владимир поможет, не подведет,– поспешил он успокоить лесного атамана.– Не знаю, как там в сече было, да видать, не мог он иначе. Не думаю, чтобы убоялся, не из таких. Не в пример сродникам своим – отцу и братьям, душевный он, нет в нем гордыни.

А ты что скажешь, Федор?

Скажу: поздно об том рядить,– произнес сквирчанин и добавил: – Да и выхода у нас нет иного – не управимся, коли много ордынцев в селе.

Гордей махнул рукой:

Ладно, поглядим на месте.– И тронул коня.

Когда атаман и порубежники добрались наконец до княжьего стана, там уже все было готово к походу. Кони оседланы, воины в шлемах и кольчугах. Дружина ждала наказа к выступлению, но Владимир медлил, не торопился (* 1о давать, надеялся, что Никитка и Алешка вернутся. Он привязался к молодым воинам, которые первые пошли за ним, хотел сделать их своими стремянными, да и каждый меч в его небольшом отряде был на счету. Князь в полном боевом облачении, нетерпеливо прохаживался по лесной поляне, бросал по сторонам хмурые взгляды, ожидая парией... «Может, в ночи сбились с дороги!..» – с надеждой вначале думал он. Но время шло, и тревожная мысль, что с Никиткой и Алешкой что-то случилось, все больше овладевала им. «Эх, надо было не сих юнцов, а кого постарше да поумелей послать!..»

Князь Владимир уже смирился с тем, что ждать парней нечего, и готов был отдать наказ к выступлению, как вдруг на другом конце стана послышались громкие, возбужденные голоса.

«Что там случилось – неужто пригнали все ж?!.» – Владимир сразу повеселел, поспешил туда. Заметив бежавшего навстречу ему десятника княжеской дружины, крикнул:

Эй, Гаврила, что там?