Текст книги "Штатский (СИ)"

Автор книги: Юрий Ра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Тогда почему он молчит? Где ты, Парамонов? – Лучший друг физкультурников раздраженно убрал в карман кителя мобильный телефон с гербом Советского Союза на крышке.

Парамонов метался во сне и мысленно кричал: «Вот он я, товарищ Сталин! Запоминайте скорее, диктую…» Бесполезно, приснившийся ему руководитель Страны Советов криков не слышал и только продолжал сниться, проявляя чудеса бестолковости. А утром его отпустило. Первые полчаса сон еще помнился, заставляя морщиться от нелепости сновидения, а потом стерся из головы, как это часто бывает.

На следующий день вся компания покинула уютную поляну и шалаш, в котором они так хорошо выспались после нормального обеда-ужина, первого горячего приема пищи за несколько дней. Не сразу, конечно, а слегка перекусив. Чай из листьев, надерганных тут и там доков в этом вопросе Алексеем, консервы без разбору, мясные и еще какие-то, вроде паштета, крупа – всё пошло в утренний супчик. Ну и грибы, собранные пацанами по окрестным кустам. Что порадовало, соли сейчас у отряда, прошу прощения, у общества некоторое количество имеется. А с солью, как заверил всех Василий, можно и дырявую подметку сожрать.

Парамонов был уверен, что таким волшебным свойством превращать любую гадость в блюдо обладает только кетчуп, но не стал возникать со своим вариантом. Он был уверен, что в этой реальности, ему проще будет дозвониться до Иосифа Виссарионыча, чем найти означенный томатный соус. Все были предупреждены, что обед не намечается, а ужин будет только у тех, кто доживет до вечера и при этом найдет что-нибудь съестное. Общество любителей природы постепенно превращалось в первобытное общество охотников и собирателей с винтовками.

Уйдя с места прошлой стоянки, дальше телега, влекомая лошадью, была направлена по той же лесной дороге, по которой двигались до этого. Для повышения уровня доверия между транспортным средством и коллективом, было решено дать лошадке имя. Недолгие споры родили всех устраивающий вариант – Дуняша. Видимо это имя было навеяно её привычкой дуть ноздрями, а не всхрапывать, как другие кони. А еще она отличалась покладистым норовом и тихим звуком. Александр во всяком случае был уверен, что прочая лошадиная живность издает их не в пример больше.

Во избежание сюрпризов было назначено боевое охранение, хотя какое там боевое, какой охранение? Так, пацаны на атасе. Первым по дороге шествовал рыжий Генка, его задачей было идти с беспечным видом и не как не показывать, какой он грозный и умелый разведчик. Через сорок метров за ним крался Мишка, который в случае встречи своего друга с кем угодно, был обязан бежать до основной группы туристов и уведомлять их о посторонних на дороге.

– Дайте мне хотя бы винтовку! Чего я как не знаю кто без оружия в разведку пойду!

– Гена, твоё оружие сейчас – твоя наблюдательность и умение притвориться. Потеряшка, заблудившийся после бомбёжки, отбившийся от лагеря. Ты не должен никого напугать своим героическим видом, не подсказать, что за тобой мы. Понятно?

– Да, дядь Саш. А хоть кинжал дашь?

– Вещмешок дам с портянками и луковицей. Чтоб поверили, что ты так и слоняешься. Боле ничего. Но если ты не согласен – иди куда глаза глядят. У нас всё по доброй воле.

– Дядь Саш, а если Генка наших встретит, что делать?

– Неважно, кого он встретит. Вот ты на глаз отличишь настоящих наших от вражеских диверсантов в красноармейской форме?

– Конечно! Они же разговаривать будут на немецком.

– Может и так статься. Если враг глуп как пробка. А еще вопрос: как ты отличишь героических красноармейцев от дезертиров? Как различить отступающих бойцов от драпающих?

– Красноармейцы не драпают. Дядь Вась, скажите!

– Нешто я твоей глупости буду потакать? Все драпают, в каждой армии есть такое. В армию кого забирают? Людей. А люди, они разные. Мотай на ус, племянник! – От крестьянина такую философскую сентенцию слышать было непривычно.

Парни всех взрослых как начали звать дяденьками, так и продолжили. Так сам Парамонов категорически звать их товарищами Такими-то. Мол, у нас тут всё понарошку, мы и без фамилий как-нибудь обойдемся. Взрослые мужики только похмыкивали в отрастающие усы да бороды, мальцы были вынуждены принять всё как есть.

Небоевое охранение не сработало, просто до выхода на поле никого так и не встретили. Видимо, повезло с выбранной дорогой, не чести она у населения. Парамонов даже не был уверен, что она есть на каких-нибудь приличных картах, уж больно неказистая. Выйдя из леса, он не удержался от декламации: «И вот нашли больше поле. Есть разгуляться где на воле. Построили редут» поле было и вправду большое, по меркам горожанина так точно. Не от горизонта до горизонта, но приличное. Оно разделялось дорогой надвое, но всё равно смотрелось как одно целое.

– Трактором обрабатывали, – весомо изрек Алексей.

– Вестимо, трактором, – согласился Василий. – Машинно-тракторная станция где-то у них есть. Повезло колгоспу. Этак сколько бульбы можно вырастить.

Парамонов присмотрелся, а ведь точно картошка! Картошка – это здорово, картошка даже лучше хлеба. Особенно, если хлеб в виде необмолоченного поля.

– Так граждане любители природы, слушай задачу! Сейчас трое с винтовками расходятся по сторонам, куда назначу. А двое без винтовок берут лопаты и копают картошку.

– Дядь Саш, а давайте мы с винтовками караулить будем! – Кто бы удивлялся, рыжий опять за своё.

– Ты еще ремня не получил за то, что вчера на меня оружие навел, гаврик. Так что имей в виду, меня надо убедить в твоей пользе для общества. И второй, как наберем два мешка картошки, займемся пристрелкой оружия. Все. И два олуха тоже.

– Два мешка? Она ж мелкая еще!

– Себя видел, крупный? Или предложишь подождать, пока она подрастет?

– Дядь Саш, – раздалось сзади от молчавшего ранее Мишки, – а картошка-то колхозная. Получается, что мы её крадем.

– Область под немцами. Они сейчас чуть очухаются и бросятся всё вывозить в свою Германию. Так что чем больше мы соберем, тем меньше достанется врагу. Вспомни еще, что винтовки, что у нас в руках в какой-то военной части числятся. Бросим их тут? Чтоб нас за воришек не приняли.

– Не. Винтовки нужны немцев бить.

– Бульба тоже для этого нужна, – Василь снова высказался очень в тему, – голодными мы много не навоюем. Для винтаря патроны, для человека бульба.

– Во! Сказал как отрезал! – Заржал громче нашей Дуняши Алексей. – Всё, что есть у бульбаша, картопля да душа.

– Хохол сказал, москаль вторил, – Василию такое одобрение не понравилось.

– Хорош базар разводить! Василий – в чащу с Дуняшей прячется, на тебе дорога из леса. Алексей налево, я направо. Если дерево подходящее, можешь залезть. Смотришь в поле и по опушке. Пацаны копают картошку, один мешок вон лежит, под второй используйте сидор свободный.

– Разрешите исполнять, товарищ председатель?

– Исполняйте. Раньше накопаете, раньше стрельбы устроим. Василь, у нас в телеге топор, сруби несколько жердей, будем мишень лепить.

– А на жерди что навесим?

– Думаешь, я не видел, как ты каску прятал в сене?

– Так то на котел, если наш прохудится.

– Вот и хорошо. Повесим, да будем стрелять по ней.

– А что, дядь Саш, пуля неужто пробьет каску? Она ж стальная, небось удержит пулю.

– А заодно и посмотрите, как каска держит. Или нет.

Планы, как считается имеют срок жизни только до первых выстрелов. А у Парамонова всё как по щучьему велению случилось. Ни из колхоза на поле никто не приехал, что не удивило. Ни просто по дороге не пропылил никто. Так что и картошки набрали, хоть и мелкой, и по каске постреляли. Тренога из жердей с привязанной к ней каской не давала ей улетать после каждого выстрела. Что порадовало, одну обойму спустя, все члены общества уже вполне уверенно попадали в неё со ста шагов. Пусть это были очень большие шаги, всё равно до сотни метров они не дотягивали. По полю вообще не так просто ходить, тем более по картофельному.

К удивлению пацанов, каска пулю не держала совсем. Пришлось им объяснять, что защищает она голову только от осколков, камней и комьев земли, разлетающихся от взрыва. Но и это дело большое. Расстрелянный головной убор был брошен там, где его обстреливали, а отряд стал пробираться дальше. И как не манила дорога, пошли они вдоль края леса. Очень не хотелось, чтоб их застал враг пеший, конный, моторизованный или летающий посреди поля. А так вроде медленно, зато в любой момент можно нырнуть за деревья. Лошадь жалко, а жить охота. Да и Дуняша при обстреле могла пострадать. Генка всё это попытался ей объяснить, но кобыла всё равно вздыхала, не согласная с таким безобразием. Зато все остальные, уже побывавшие под авианалетом, с предложением Парамонова спорить не стали.

Дорога снова нырнула в лес – всё-таки хорошая Парамонову попалась дорога, буквально как их кобыла, такая же тихая. Вот только вечно так продолжаться не могло. К телеге вернулся посланный вперед Генка и отрапортовал, что впереди брод, а потом перелесок. И уже там какое-то шевеление. Телегу было решено оставить в лесу вместе с лошадью, а все остальные, развернувшись цепью, если пять человек можно развернуть в цепь, пошли к речке. По пути было предписано передвигаться с максимальной скрытностью, заодно Александр решил посмотреть, кто как понимает это слово «скрытно».

Результат его более-менее удовлетворил. Никто не шел в полный рост, сильно не топали и не падали с матюками, запнувшись о кочку. То есть у людей данной эпохи есть понимание о поведении в лесу. Не то, что у туристов выходного дня в следующем веке, которые настолько чужеродно выглядят и ведут себя на природе, что она их убивает как вирус, или просто отторгает, если не может прикончить. Инородные тела, одним словом, не как общество любителей природы. До самой речки лес не доходил, переходя в совсем юную полупрозрачную березовую поросль, а дальше вообще голое место. Махнув рукой вперед и приложив палец к губам, самозваный вожак дал понять, мол движемся дальше, но уже на полусогнутых, и молча. Чуть что, сразу падаем в траву. Хотя, это и так было понятно каждому трезвомыслящему: чай, мирное время кончилось.

Да, невесело получилось бы, если б они так и шли по дороге с телегой и без дозора. И дело не в том, что мостика через реку не предусматривалось, всё было еще хуже. На другом бережку расположился отряд, в котором все сразу узнали врага. Врагов было много – целое отделение по мнению Парамонова. Он как видит десять солдат, сразу определяет для простоты – отделение. И вот это самое отделение сейчас сидело на том бережку и принимало пищу. Сказать, что первой мыслью было тикать отсюда подальше, нельзя. Желания у штатских людей были диаметрально противоположные и взаимоисключающие: практически всем хотелось схватить винтовки и перестрелять ненавистного врага. Или убежать, если будет такой приказ.

Кто-то скажет, что так не бывает, а я напомню пословицу: и хочется, и колется. Именно такой случай сейчас имел место. Все понимали, что отделение настоящих солдат просто размажет их непонятно что, стрелявшее только по безответной каске. С другой стороны, по каске же они стреляли. И попадали! А тут мишени еще больше, неужто промажут? Ага, так они движущиеся и с оружием, а ну как в ответ пулять станут? Александр был уверен с гарантией – эти станут. «Сколько тут метров, чуть больше сотни? Первый залп – сразу минус три противника. Останется семеро, которых хватит с гарантией, чтобы оставить нас гнить в подлеске» – прикидывал он. Или сбегут остальные, не зная, сколько нас? А мы тогда тоже сбежим, рубеж обороны нам не назначен, кругом моя Родина СССР. Защищать её можно не только здесь, но и тремя-пятью километрами восточнее.

Брешут всё про это чувство, когда человеку не по себе от взгляда, направленного на тебя издалека. У фашистов вместо чувства чужого неприязненного взгляда был сухпаёк, который они дружно поглощали. Только один подавился, и то не насмерть, увы. А потом немцы своими собственными руками организовали обществу любителей природы шикарный подарок. И всё решилось само и окончательно.

Но сначала, не ожидая такой радости, Парамонов отозвал своих коллег подальше от опушки, оставив одного Мишку в качестве наблюдателя. Ему не хотелось, чтобы кто-то из фашистов всё-таки поймал ощущение взгляда. Ну и был шанс, что часовой, не участвующий в развлечении едой, разглядит людей в березняке. А вот этого совсем не хотелось.

Так что, когда запыхавшийся от усердия Михаил прибежал на четвереньках точно заправская собака-разведчик, он застал очень встревоженных людей. Никаких сюрпризов от врага они не ожидали.

– Там это! Там – фашисты!

– Ну это мы и без тебя знаем, – поправил и направил Мишку на конструктив председатель, – говори конкретно, что случилось.

– Не случилось еще. Они раздеваются, сейчас купаться пойдут!

Такого хамства отряд стерпеть не мог. Купаться⁈ Перед их носом? Война идет, а они купаться⁈ Ну сейчас мы им объясним, кому можно купаться в советских речках, а кому нельзя! Так что все моментально забыли науку, которую им вдалбливал Александр и чуть не ломанулись к речке как стадо лосей.

– Стоять! Кому сказал – стоять!

– Ты чего, Александр! Время ж самое наказать немчуру!

– Шагом, скрытно, перед речкой снова ползком, как прошлый раз. Или что, моча в голову ударила? Так проссытесь сначала! – Он почти кричал на этих обалдуев. – Война идет если кто забыл. Так что даже оправляться надо осторожно и с прикрытием. А вы на врага стадом неумным поперли. Эх.

И всем стало немножко стыдно. Но хотелось поспешать, чтоб застать Гансов без штанов.

Глава 7

Брод

И у них получилось. Получилось застать врага без штанов. Правда выглядело это совсем не так, как думалось. Во-первых, немцы и не думали купаться в речке. Они собирались её форсировать, для чего один камрад был послан со слегой промерять глубины. А чего их промерять, когда воды по самые я… разведчику она даже до пояса не доходила. И это ему, самому мелкому. Видать, на то и был расчет – если этот не потонет, значит все пройдут.

Так вот, во-вторых, проклятые фашисты и преодолевать водную артерию, если этому капилляру подходит гордое звание артерии, собрались не по-людски. Смотрелось из кустов это безобразие как наиотвратитльнейший порнофильм для самых отбитых. Представьте себе: стоит в колонну по одному отделение натуральных фашистов в форме и в касках, с винтовками и всякими прочими противогазами-термосами. Но стоит оно без штанов, без трусов и босиком, потрясывая мудями. А штаны и сапоги висят на винтовках.

– Вот же мудозвоны проклятые! – зашипел кто-то сбоку.

– Тихо там! Нам же лучше. В таком виде им воевать будет несподручно. Но сильно не надейтесь. Как стрелять начнем, они мигом всё барахло поскидают, да не за штаны схватятся – за оружие.

– Да ладно, с голой жопой много не навоюют.

– Отставить немотивированный оптимизм!

– Чегось⁈

– Прекрати народ расхолаживать, Василий. Миха выцеливает первого в колонне, Генка второго, третьего – Вася, четвертого – Лёха. На мне замыкающий. Дальше огонь вести без команды, тогда сами смотрите, кто по кому садить станет. Достанется фрицу сразу две пули – это лучше, чем ни одной. Наша задача – чтоб никто не ушел. Начинает бой по моей команде. А сейчас расползаемся в две стороны, расстояние меду стрелками десять шагов.

В себе Парамонов был уверен больше, чем в остальных, потому взял на себя замыкающих. В речке у врага всего два варианта – ломиться вперед или бежать обратно. Нормально залечь не получится, если среди них нет раков. И гадать, как они поступят тоже бесполезно, нет у Парамонова никакого опыта боевых действий, знания тактики пехотных отделений вермахта – тоже. Ничего нет, кроме этих мужчин разных возрастов, винтовок и смутного ощущения, что врага надо бить. Бить везде и до последнего. До последнего врага, если точнее. До последней капли крови – не Парамонова метод.

В своих товарищах он не был уверен, тут и в себе-то никогда нельзя быть уверенным наверняка. Правда, одну проверку прошел, если не считать проверкой все те случаи на охоте, каких наберется у каждого немало. Но там звери и охотники, незлые по определению люди, просто иногда пьяные. А тут фашисты, зло в чистом виде, целый народ, решивший, что ради своего счастья следует истребить народы чужие. Просто, чтоб не мешали, не толклись рядом на Земле.

Зло ы чистом виде под мысли Александра о вечном, сверкая белыми ляжками спокойно и уверенно пошло через речку на эту сторону. Так деловито, словно делают это они уже не первый раз. Сейчас выйдут на бережок, вытрут ноги запасными портянками, оденутся по-уставному, и дальше – покорять русскую землю. А хрен вам! Огонь!

Команда «Огонь!» Александр закричал, когда первый немец уже пересёк чуть более половины реки, когда в воду втянулся весь отряд. Не отряд, отделение. А впрочем, это уже не было важно – выстрелы грянули почти одновременно и сразу же начали падать люди. «Нелюди!» – поправил себя самоназначенный командир. Хотя какой там командир, командир бы сейчас следил за обстановкой, контролировал своих бойцов, подсказывал что-то важное. Ага, сел бы на коня и скомандовал атаку поэскадронно. Сейчас дело Парамонова завалить как можно больше двуногих волков, чтоб его парням было полегче. И тем, у которых еще молоко на губах не обсохло, и зарастающим бородами.

Трое из подвергшихся обстрелу немцев мигом сбросили с винтовок сапоги и начали стрелять по кустам, не то наугад, не то по вспышкам или на звук. Двое рванули назад, не бросив свою амуницию. Одному в спину чуть выше голой жопы Парамонов чётко положил пулю. Там без шансов, жертва упала на берег, оставаясь по пояс в воде и не шевелилась. Фиг с ним, эти трое пусть стреляют по зарослям, его дело второй беглец. Если бы он не поскользнулся, был шанс его упустить: два выстрела по нему ушли в никуда. А потом щелчок всухую – патроны кончились! Эх, Александр и сам не считал патроны, и своих не учил этому. Алёша ты, а не Александр! Обойма в пиджаке – так быстрее вынимать, чем из подсумка на поясе. Почти не глядя на винтовку, вбить обойму в паз, вжать патрончики в шахту, дослать затвор – готов к стрельбе! Вот та вторая задница, вместо того чтобы залечь и начать отстреливаться, фашист побежал к кустам. А хрен тебе, от снайпера так не бегают – выстрел и сразу результат!

Перенос огня на тех, которые стояли в воде… А всё уже, нет над водой никого. Не факт, не факт, что всё уже закончилось, кабанчиком Парамонов метнулся к воде, пользуясь тем, что он самый правый в цепи. Так меньше шансов попасть под огонь своих же бойцов.

– Прекратить огонь! Кому нужно – дозарядиться! Я на контроль.

Этот бережок, как и тот был пологий, укрыться под ним негде. Да? А если сильно хочется? Если так охота жить, что кем угодно прикинешься? Как был в одежде и сапогах Александр сошел в воду и пригнулся, снижая свой силуэт. Первый осмотр под берегом ничего не дал, вроде никто не прячется. А потом что-то показалось. Ну раз показалось, то креститься будем потом! А сейчас – контрольный выстрел в то шевеление под берегом. И нет шевеления, а может и не было, не так важно. Сейчас у них контролоь.

– Алексей, Василий – я страхую, на вас контроль противника. Про обязательное достреливание врагов инструктаж уже был. Нюни пацанов про раненых, которых запрещает добивать Венская конвенция были жестко пресечены тогда. Мы не армия, на нас её положения не распространяются. Так что, ежели ОНИ тебя поймают – никакой пощады к тебе. Соответственно к ним то же обращение. А, еще момент, Германия нам не объявляла войну, так что они вообще вне всякого конвенционного поля' – пояснил Парамонов. И белорус на стал выяснять, что это за поле такое.

– Александр, можа побережём патроны-то! А то на всех не напасёшься. И так пожгли прорву.

– Что, не хочешь добивать?

– Да мы их сейчас штыками, по старинке, как навоз! – Повеселевший голос Василия звенел над водой.

– Так нет у нас штыков, мы их не брали тогда.

– Это ты не брал, а я парочку заныкал на всяк случай. Чем не тот самый случай? А то вам городским только дай волю, вы всё выкинете, что сейчас не потребовалось.

– Ладно, примыкайте штыки. Только пальцы не пожгите, стволы горячие. И надеваться по горячему стволу будет труднее, учитывай это.

– Ничего, справимся.

И двое крестьян пошли в воду, сняв сапоги, доставшиеся им от убитых красноармейцев, и закатав штанины. Со своими винтовками, нацеленными в воду, в гражданских обтрёпанных пиджаках сейчас они были похожи на рыбаков, бьющих рыбу острогами. Каких-нибудь горбуш. Парамонов внимательно смотрел за процессом, готовый поддержать огнем товарищей при первой необходимости. Но нет, если и были раненые, то они не трепыхались, а с готовностью отдавали душу богу, если богу нужны их души.

– Мужики, все десять нашлись?

– Все! Одного чуть подальше утащило, и этот вон почти до нашего берега дополз, которого ты напоследок упокоил.

«Всё-таки не показалось тогда, был человек под бережком в стороне от брода. Вот и говори после этого, что незачем дуть на воду, если на молоке обжегся. Дуй на воду, плюй на гонор, глядишь, выживешь», – сам для себя решил Парамонов. Он понимал, что его стаж как воина и командира исчисляется считанными минутами, если хронометраж вести как в хоккее чисто по игровому времени. С другой стороны, если так строго вести счет, то и многие из краскомов (слово как само всплыло в мозгу) имеют боевого времени такие же минуты. Служба в мирное время не в счет, там важнее всего, чтоб количество портянок сошлось и на учениях орлами продефилировали. Хорошо, когда боевой техники нет в подразделении, тогда и ломаться нечему.

– Генка, Мишка! Вылезайте из засады, начинайте жмуров на берег тягать, нам их еще потрошить. – Мужики посмотрели так неодобрительно, что пришлось уточнить, – карманы потрошить будем, чего вы.

– А где Мишка? – Генка подошел к урезу воды и скинул тапочки, готовый к труду.

– С тобой где-то был. Вы ж на одном фланге. Как он стрелял, ты слышал?

– Слышал. Мишка!

– Да не ори ты, ирод! Услышит кто. – Шуганул его Василь.

– Оставь, Василий, мы тут так нашумели, что если кто с ушами тут шарится, то услышал наверняка.

– И то верно. Мишка! – Подхватил крик он.

Мишка нашелся через пять минут. Он лежал, вцепившись в винтовку, залитую кровью. Всего одна дырочка во лбу и еще одна побольше в затылке не оставляли никаких вариантов. Чертовы немцы взяли свой налог жизнью самого юного и самого спокойного парня. И никто из окруживших его тело не будет кричать в пустые небеса по-киношному: «За что! Не-е-е-е-т!» Потому что все в этом времени знакомы со смертью, а кто не лично, тем уже позвонили или еще как дала понять Костлявая, мол я рядом, жди. А уж в этой компании и вовсе нет наивных. Даже Генка не заплакал, просто сжал зубы до белизны скул, просто проверил патроны в магазине винтовки.

– Дядь Саш, мы его похороним?

– Да, своих будем хоронить, как положено. Не в гробу, но земле предадим. Если будет кому копать, как сейчас, если дадут фрицы нам время на это. А если нет – то и так полежат, чай не зима, не замерзнут наши покойники.

– Суров ты, председатель. Всё правильно говоришь, но… Обычно про такое молчат. – Алексей снял кепку.

– Потом похороним, сначала дело. Генка, на тебе мертвяки, такай по воде к тому берегу. На берег мужики вытянут, а я их пока обыщу.

– Да, неудачно получилось, помок табак.

– Василь, ты же бросил дымить.

– Ох, Лёха, чуть не забыл. Точно ведь бросил. А всё равно убыток, у местных на это заграничное курево можно хорошо поменяться. Особенно, если пачки ненашенские и не рваные.

– Вон тех двух Александр на сушке приголубил. Там курево должно сохраниться. Но ты прав, вот ироды, не могли ранцы свои на берегу оставить. Всё не как у людей, голожопые, а строем, хоть не в ногу шли.

Парамонов знал, что именно работа, занятие лучшее средство от тоски и уныния. Он планировал нагрузить Генку по самые помидоры, чтоб у того минутки свободной не выдалось жалеть себя и горевать о друге. Хотя себя жалеть в этом обществе не принято. Жив – хорошо. Пожрать сегодня получилось – удачный день. А завтра будет новый день и будет другая пища. Если будет.

«Опять же парню легче, он таскает трупы по воде и знает, что кого-то из них порешил его погибший героический друг. Он не зря отдал свою жизнь за что-то там такое, чем им головы забивают» – успокаивал себя Александр, он-то не из этого времени, где каждый первый как Терминатор из фантастического боевика.

Сапоги председатель брать не велел, может он и прав. А про остальное запрета не было. Так что выловленные ранцы были всё-таки выпотрошены на сухом месте, все продукты сложили в общий котел, вернее в сухой ранец, почти не запачканный кровью. Всё прочее, могущее стать полезным в лесном быту и боящееся воды было протерто, а потом пошло во второй сухой ранец. Еще два были набиты вещами, которым сырость не так вредна. Например, два бритвенных прибора. Понятное дело, потом их надо просушить, но сейчас и так нормально. Бельё, мокрое, что хоть выжимай, было выжато и тоже сложено в рюкзак. Не дело ходить в одном и том же. Так и вши завестись могут, лучше уж в чужом стираном, чем своем вонючем и затасканном. А еще сорок килограмм винтовок. А еще боезапас к ним. А еще гранаты-колотушки, почему-то семь штук.

Через несколько часов потрошенные как куры немцы лежали на одном берегу, их имущество, движимое и полезное, в кустах на другом, а сами любители природы собрались возле выкопанной могилки. Комиссара под рукой не оказалось, попа тоже, так что длинных речей не разводили. По паре слов о замечательном парне Мишке, коротко и от души. А потом закидали его землей. Первая мысль – выкопать могилу на берегу, была отвергнута. Не надо делать это на глазах у непонятно кого. Да и вода по весне может потревожить кости героя. Так что на полянке в глуши.

– Геннадий, а что ставить будем на могилу?

– В смысле?

– Крест или звёздочку? Если крещеный, то вроде надо крест, – мужики одобрительно кивнули, подтверждая слова Парамонова. – А если он комсомолец и предпочел бы звезду, как павший боец Красной армии? Как узнать?

– Дядя Саша, да почем я знаю! – Голос Генки наконец-то дрогнул, показывая, что и он не стальной.

– Ты сам что предпочтешь? – Выдал перл тактичности Александр.

– Мне всё равно. Мне бы побольше касок этих гадов, которых я собственной рукой на тот свет отправлю.

– Ого, это по-русски, это по-язычески. Тризна на кургане и доспехи врагов в могиле. Тогда ничего не будем ставить. Всё равно упадет скоро без ухода. Тут война будет еще не один год как… как не знаю что. Никто не вспомнит, никто не узнает.

– Это же не справедливо, а дяденьки! Он же герой, его помнить должны.

– Вот как нас убьют, так и памяти конец. Герои не нуждаются в славе, Генка. Ею ищут живые дураки.

– А живых героев не бывает?

– Наверное не бывает. Мне так кажется. Вот нас возьми, мы просто делаем то, что можем. Боимся, гадим в кустах, ищем пожрать, обираем трупы. И убиваем гадов. Это не героизм, это такой труд, как у крестьянина. Только он несет жизнь, а мы смерть. Как-то так. Взяли всё наше барахло и пошли-ка к одной девице-красавице, а то она нас уже заждалась, все глаза просмотрела.

– Дуняша?

– А тебя еще кто-то ждет, Гена? Я чего-то не знаю?

И все облегченно засмеялись.

Телега стояла на месте вместе с грузом, стреноженная лошадка доедала траву, идиллия. Очень удачно, что они оказались не в сосняке, а в таком относительно светлом лиственном лесу. Парамонов и так страдал оттого, что Дуняша не получала никакого нормального провианта типа овса, а если бы еще и травы не имелось под ногами, как это бывает в сосняке.

– Василий, а просо нашей кобылке можно давать? Не вспучит? – У отряда теперь было пшено, более вкусная по мнению Парамонова крупа.

– Да того проса кот наплакал. Но можно, да. Что просо, что овёс, почти одно и то же.

– Ну и задай ей всё, что есть. Потрудилась хорошо, а что она от нас видит? Только трава, что под ногами.

– Верно говоришь, председатель. Лошадка она тоже человек. Где будем на ночевку вставать?

– А давайте здесь. Близковато к тому месту, где мы наследили, но я очень надеюсь, что пока тут некому по нашему следу идти. Ни людей, ни времени, ни порядку у немцев нет. Сами видите, непуганые шляются по нашим лесам, словно нас здесь нет. Ничего, доходятся. Считай, чертова дюжина осознала свою ошибку. Счёт в нашу пользу. В футболе с таким счетом «тринадцать – один» нас бы на руках носили. Генка, в футбол играл до войны?

Вот и сказана эта фраза «до войны». Фраза, делящая эпоху огромной страны на две половины – до войны и после войны. И время, когда не действуют почти никакие человеческие законы – война. Насколько помнил Парамонов, все его знакомые, определяя исторический отрезок какого-то события в Новейшей истории, оперировали тремя вехами: до революции, до войны, до развала СССР. Ну и после развала – это наше время. Правда сейчас «наше время» стало недостижимым и недосягаемым призраком.

– Ладно, ответственным за обустройство лагеря назначаю Генку, остальные ему в помощь. А Чапай думать будет.

– А почему я ответственный? – С ходу не дал думать Чапаю парень.

– Мы тебе кто? Мы тебе наставники и старшие товарищи. Стрелять научили, немца высиживать научили. Теперь учим лагерь разбивать. Кто наша смена, если не вы?

За спиной ему кивали мужики, мол всё верно, пусть крутится пацан, меньше думок, спокойнее сон. Привыкнет. Убивать врагов привыкнет, хоронить своих, жизнь из этого и состоит. То посевная, то уборка. То мы убираем, то нас.

* * *

Фотографии буду стараться добавлять в каждую главу. Как и в этой, они призваны дать понимание того, как выглядел мир тогда, как непросто в нем попаданцу. НУ и чтоб не думали, что я сочиняю неправду – все ми байки, они про жизнь.

Глава 8

После боя

Шалаш строил Генка сам, так что к нему имелись вопросы К шалашу, ясное дело, к Генке вопросов не было, он быстро умаялся, так что сразу после ужина парень вырубился, даже сказку на ночь не послушал. А мы взрослые сидели у костра еще долго. Флажка шнапса, обнаруженная у обер-гефрайтора, весьма способствовала молчаливому разговору мужчин, познавших жизнь. Не гнали, а понемножку цедили из крышечки вонючую жидкость, ценимую не за вкус, а за эффект.

Пономарев не был знатоком воинских званий вермахта, он и со званиями в РККА был на «вы», но в этот раз запомнил – двойная галочка в виде нашивки на рукаве солдатского мундира – это обер-гефрайтор. Во всяком случае в размокшем зольдбухе он с трудом разобрал именно такое звание. Попадались книжки гефрайторов, шуцманов, или обер-шуцманов, то есть старших стрелков.

Что удивило его, так это фотографии, вклеенные в книжки. Нет, не их наличие – всё ж таки Европа, куда нам до них. Но вклеенные и проштампованные фотографии были сделана в четверть оборота, а не анфас, как это принято в советских документах. И сами карточки были как это сказать, не строго одинакового размера и какие-то неформальные. Скорее даже художественные. Как если бы человек снимался на портрет, а потом попросил уменьшить снимок для удостоверения личности. Вот и говори потом про орднунг и хождение по линейке. Пономарев пересматривал книжки одну за другой и кидал их в костер. Включая те, из первого боя.