Текст книги "Паразитарий"

Автор книги: Юрий Азаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)

19

Человек средних лет махнул рукой, и на пороге появился крохотный мужичок в одеянии пастуха. Назвался Фаддеем.

– Покажи последние полсотни лет, – сказал человек средних лет.

– Юг? Или Север?

– И то и другое.

Фаддей вытащил из сумы две микропленки, вставил их в посох, направив его острие на белую стенку.

На экране объяснялось, как из-за ложки соли армяне перерезали азербайджанцев, а азербайджанцы убили сто тысяч армян. На подмогу тем и другим подоспели северяне, за короткий срок уничтожив двести тысяч армян и азербайджанцев. Потом было два предупредительных землетрясения, двадцать шесть заседаний в парламентах Армении и Азербайджана, после чего все пригородное население было согнано в народные ополчения, которые еще уничтожили по сто тысяч человек. А свара действительно вышла из-за ложки соли. В одном из селений, в котором проживали армяне и азербайджанцы, жили две женщины – Мадонна и Фатима. Мадонна была армянкой, и она первая попросила у азербайджанки Фатимы ложку соли. Фатима ответила, что не даст ей ложки соли, потому что у нее самой всего два мешка осталось. Тогда Мадонна сказала:

– Ах ты, жадина-говядина, турецкий барабан!

– Я не турчанка, а чистокровная азербайджанка, и вам нечего делать на нашей земле!

– Это наша земля! Наши предки захоронены здесь еще до Рождества Христова, когда вашего Магомета еще и на свете не было.

– Наш Магомет всегда был!

– Ах, она нашего Бога оскорбила! – крикнул муж Фатимы и бросил в Мадонну плоскогубцы. Плоскогубцы выбили Мадонне зуб с левой стороны, впрочем, говорят, этот зуб давно шатался и Мадонна собиралась его вырвать, а прибежавший муж Мадонны схватил плоскогубцы и разорвал ими ноздри мужу Фатимы. Вот тогда-то и пошла бойня в этом селении. Все армяне накинулись на азербайджанцев и, пользуясь своим преимуществом, перебили половину населения…

– Достаточно, – сказал человек средних лет. – Покажи последний документ.

На экране вспыхнули кадры боевых сражений: танки, самолеты, пулеметы, погони, убийства. Дальше последовали кадры, на которых были засняты президенты обеих республик. Они пожимали друг другу руки и заверяли, что никогда не повторится эта позорная бойня народов. Затем последовали эпизоды о новых ссорах двух разноплеменных граждан, которые вырвали друг у друга по клочку волос только за то, что овца одного хозяина зашла в огород к другому хозяину. И началась новая битва. Пошли сборы средств на оружие. Создавались добровольческие армии. Покупались танки и огнеметы.

А теперь взгляните на этот документ сорокалетней давности. Он точь-в-точь воспроизводит то, как развивались события в 1990 году.

27 мая

Группа вооруженных лиц предприняла попытку разоружить военнослужащих внутренних войск, сопровождавших поезд Кафан – Ереван. В результате конфликта, перекинувшегося затем в другой район города, погибли 23 человека. Многие получили ранения. Конфликт произошел непосредственно перед последним туром выборов в Верховный Совет Армении.

Перестрелки и нападения на отделения милиции, воинские части с целью захвата оружия становятся привычным явлением.

20 июля

Вновь сформированный Верховный Совет республики приступает к работе. В одной из воинских частей боевиками захвачено 20 автоматов.

25 июля

Принят Указ Президента "О запрещении создания вооруженных формирований, не предусмотренных законодательством СССР, и изъятии оружия в случае его незаконного хранения".

31 июля

В связи с выходом указа Президента страны в Ереване создана парламентская комиссия.

3 августа

Вооруженные боевики в одной из воинских частей похитили 165 огнеметов. Парламент предложил вернуть огнеметы в течение 48 часов. Огнеметы до сих пор не возвращены.

16 августа

Большая группа вооруженных лиц захватила здание Гостелерадио Армении, потребовав выпустить в эфир запись выступления своего командира. В пятиминутном выступлении по ереванскому телевидению последний пытался оправдать свои действия, в том числе отказ подчиниться указу Президента, "необходимостью защиты родины".

19 августа

На рассвете вооруженные армянские формирования после интенсивного обстрела из орудий, гранатометов и автоматов сел приграничного азербайджанского Казахского района перешли в наступление. Произошли двухдневные бои с внутренними войсками. Тер-Петросян на заседании парламента назвал действия боевиков грубейшей провокацией, призванной помешать стабилизации обстановки в республике, развитию демократических процессов. Комиссия Верховного Совета Армении по обороне и внутренним делам в полном составе вылетела в район конфликта.

20 августа

Согласно принятому решению Верховного Совета республики началась запись добровольцев в отряды самообороны, которые должны обеспечить на территории Армении выполнение указа Президента и стабилизировать обстановку.

22 августа

В Аштаракском районе совершено нападение на спецавтомобиль, в котором под конвоем перевозили пятерых осужденных. Конвой разоружен, преступники скрылись…

Вплоть до сегодняшнего числа захваты оружия, нападения, передвижения боевиков вдоль границ продолжаются.

– И последний сюжет, – сказал человек средних лет. Фаддей перемотал кассету и включил экран, где изображалось то, как жители ста двадцати семи областей корчились от радиации, гербицидов и дефолиантов. – Они все умрут, как умерли тринадцать миллионов в двадцатые годы и семь миллионов во время искусственного голода в 1933 году. Преступления перед людьми нескольких шаек бандитов – на экране показали Ленина, Троцкого, Сталина, Брежнева, академиков Мармеладова, Александровича и многих других.

– Но, позвольте, Мармеладов пострадал, его реабилитировали, и он национальный герой! – сказал я.

Человек средних лет лукаво улыбнулся: "Он изобрел новую смерть".

– А что думают там, наверху, по этому вопросу? – спросил Хобот.

– На каком верху? – удивился человек средних лет.

– Ну на самом главном. Подсказали бы, как и что…

– Миллион раз подсказывали. Пока что бесполезно. Убийства и изобретение способов убийств будут продолжаться до тех пор, пока простые смертные не прислушаются к Заповедям…

– Это что? Все эти: "Не убий, не укради, не прелюбодействуй?…" Как же жить тогда?! Как жить, я спрашиваю???!!! – завопил Хобот. – Что молчишь?

– Меня интересует духовная сторона, – ответил я. – Меня интересует то, что же произошло после того, как распяли Богочеловека. К чему привели все эти Возрождения, ежевековые перестройки, реформы, обновления? Меня интересует то, почему самые простые вещи непонятны человечеству.

– Какие вещи?

– Ну хотя бы, что убивать нельзя!

– Как это нельзя?! – вскричал Хобот. – А если враг? А если посягает?

20

– Прости меня, совсем забыл. Тебе поздравительные телеграммы, – сказал Тимофеич и, чтобы никто не видел, сунул мне кучу бумаг.

Сверху лежали поздравления, так сказать, вселенского масштаба.

"Организация Объединенных Народов поздравляет Вас, господин Сечкин, с триумфальным завершением Референдума и великой Победой, которая будет служить всему миру… – читал я первую телеграмму. – Мы желаем Вам доброго здоровья и светлых дней. ООН непременно объявит день Вашей эксдермации Всенародным праздником всех антипаразитариев и всех паразитариев. Широта Вашей души необъятна, а чувство Вселенского Единства безмерно. Удачи Вам, дорогой Сечкин!"

"От имени Правительства поздравляю Вас с абсолютной Победой, что, несомненно, умножит Славу нашего Отечества. Прахов Николай Ильич".

"Вся отечественная оппозиция, как и все предприниматели, приветствуют в Вашем лице достойных сынов Отечества, неспособных идти на поводу у консерваторов и проходимцев. По поручению всех демократических сил Феликс Хобот".

"Мы, пионеры и школьники, хотим во всем быть похожими на Вас, дорогой Степан Николаевич! Мы будем жить, как Вы, учиться, как Вы, переносить муки и радости, как Вы! Мы будем достойными сечкинцами. Еще раз поздравляем Вас с победой во Вселенском Референдуме. Школьники Замусольской школы Ладожской области".

"Союз кинематографистов поздравляет Вас с победоносным шествием по Миру и обязуется выпустить новый широкоэкранный фильм “Секир-Башка”, посвященный жизни и деятельности Вашего однофамильца Сечкина Степана…"

Я листал телеграммки, и мне хотелось умереть.

21

Иногда, когда я лечу в бездну и меня вот-вот настигает смерть, мне кажется, что я прозреваю. Суть приземленного человека в том и состоит, чтобы он ничего не понимал. Чтобы он был дерзким и тупым. Чтобы он в душе лаял и брюзжал. Чтобы уходил от Бога. Поразительно тщедушные эти мирные времена после массовых убийств и катастроф. Вдруг человечество все напрочь забывает и начинает спорить о согласных в слове «небо», о неопределенных артиклях и глаголах, о том, можно ли зло иногда называть добром, а недолг – долгом. И новые сквозняки в головах человеческих. И снова обращения к Богам. К культурам. К спасительным мерам. К покаяниям!

22

А дальше, как заметил Тимофеич, пошел сплошной синтез. Все складывалось, приумножалось, пронизывалось, взаимопереходилось, развивалось, диалектизировалось, самоизменялось, накладывалось, сливалось, переиначивалось. Все одновременно умирало и возрождалось, и никому не было дела до того, что одно умирало навсегда, а другое, уже давно умершее, воскресало, соединялось с сегодняшним и даже с будущим. Прежние догмы становились творческими методами, ограничения превращались в необозримые горизонты, застой – в открытость, железобетонность – в сплошной прорыв и озарение. Говорят, такие метаморфозы уже бывали в мире. Чего стоит одно только Возрождение! Собственно, что тогда, в средние века, возрождалось? Античность? Но на кой черт? Кому понадобилось то, что так яростно отрицалось христианством, ранним, средним и даже поздним? Почему все вдруг заиграло новыми красками: ожили Агамемноны, Антигоны, Аяксы, Гераклы, Сизифы, Прометеи, Сократы, Платоны и Аристотели? Кому понадобилась эта тьма Героев и Богов, когда был уже один великий Страдалец, на все века проливший за всех свою кровь и таким образом определивший философию Свободы и Любви? Почему вдруг после стольких веков гонений снова пронизали человечество мудрые мысли Эпикура и Сенеки, Геродота и Тацита, Демосфена и Цицерона? Почему прокатился по всему миру язвительный смех Аристофана и Плавта, Дионисия и Ювенала? Нет ответа на эти «почему»!

Да и кому нужны эти ответы! Просто это все было. Были самые разные синтезы, когда многое смешивалось и повторялось, опровергалось и снова обновлялось.

То же происходило и с простыми смертными. Только тайна превращений простых смертных никого не интересовала. Ну кто такая какая-нибудь Любаша, Катрин, Шурочка или Друзилла? Никто. Ноль. А в сложном мирозданческом потоке они проигрывали те же расклады, что и их великие современницы или современники. И каждая из них несла на себе печать многоликости. Я эту многоликость или, точнее, многослойность, сразу определил в Люкшазилле. Когда она повернулась в профиль – это была вылитая Любаша с фигурой Шурочки, только свитер у нее был, как у Катрин, напоминающий кольчугу. Она так и звала свой свитер – кольчугой. А манерой поведения она напомнила мне Друзиллу, то есть Зилу, потому что у Люки, таково ее было сокращенное имя, была удивительно нежная розовая кожа и плечи – настоящий коринфский мрамор. Странно, но именно Люка да бедный Скабен обратили на меня внимание и как-то скрасили последние дни моей жизни. Они благодаря моей случайной встрече с Феликсом Скабеном вошли в мою душу на последнем отрезке моего нелепого ожидания конца. Почему именно они? Опять загадка!

А может быть, не загадка, а ответ…

23

Мои дни сочтены, хотя точно еще числа не объявили. Я живу в подвале, и обо мне иногда пишут, как о человеке, который добровольно отказался от привилегий. Увы, я не отказывался и охотно хотел бы снова бывать в Приемном Зале, который отдали Акционерному Обществу Палачей, а не созерцать зеленовато-серые пятна на стенах и ждать, когда очередная капля стукнется о таз, который я подставил под течь в потолке.

Наступило совсем другое время. Обо мне почти забыли, и уже никого не трогала моя эксдермация. Люди стали поговаривать о том, что это несуразная чушь и что кто-то, может быть и я, на этом здорово наживется.

Я голодал, как и все, потому что на карточки и на талоны можно было купить только турецкий чай и брошюры шовинистического общества «Постамент». Изредка меня подкармливали Люка и Скабен. Они делали это незаметно, и я ценил их деликатность.

Газет я почти не читал и даже не хотел знать, чем закончилась свара Прахова и Хобота. Говорят, что они оба победили и оба проиграли. Оказывается, бывает и такое.

О Прахове даже Ксавий писал так:

– Увы, нам не повезло с нашим лидером, хотя не так давно, незадолго до Референдума, всем нам и всему миру казалось, что Прахов не просто на Коне, но на Белом Коне, на котором он торжественно въедет во Вселенский Дом Сотрудничества и Рынка. Но наш великий лидер оказался не таким. У него не хватило качеств, необходимых для управления Белым Конем. Он запутался в сбруе и в неразрешимых проблемах. И это обнаружилось уже в ходе Референдума, который показал, что Прахову чужды интересы как всей империи, так и отдельной личности. Он не нашел в себе смелости разрубить мечом эти наболевшие проблемы. Он стал шарахаться не влево и вправо, а только вправо, разбросав, а точнее разогнав, лучших представителей своей команды, в частности многоуважаемых Барбаева и Кабулова. Он не стал нашим Наполеоном, Александром Македонским и даже Иосифом Сталиным. Президент предпочел отсидеться в последнем окопе, отстаивая империю, опутанную, как говорили наши предки, проржавевшей проволокой вонючего ГУЛАГа.

О Хоботе изгнанный им Горбунов вещал примерно в таком же духе:

– Хобот пошел по старому авторитарному пути. Он разогнал своих лучших помощников, окружил себя ворами и подхалимами, он променял свою харизму на псевдоавторитет, увлекся "войной законов" и, что самое страшное, окончательно спился. Количество алкоголя, потребляемое Хоботом, превышает восемь цистерн в сутки, а пьет теперь Хобот только лучшие виски, лучшие бренди, и лучшие коньяки. Пребывая во хмелю, он стремится решать самые важные вопросы, потому что после протрезвления он не в состоянии ни мыслить, ни даже разговаривать. Полагаю, что его дни сочтены…

Меня не радовали ни успехи, ни поражения моих «друзей» и недругов. Я устал ждать, потому что ничего хорошего на горизонте не маячило. Иногда по вечерам, вспоминая бедного Топазика и Анну, я плакал, и мне было горько сознавать, что я ничего для них не сделал. И вот тогда я проклинал себя и желал себе смерти. Иногда в такие горестные минуты меня заставали Скабен или Люка. Я успокаивался в общении с ними. Потихонечку входил в их судьбы, в их заботы, в их мелкие и крупные конфликты, и это как-то скрашивало мое томительное ожидание. А Люка действительно была прекрасна…

24

Что может быть замечательнее юной женщины, в чьем профиле, во всей фигуре, не исключая и лица, разумеется, просматривается несколько тысячелетий! Я понимаю, почему Скабен, увидев ее, сразу поймался, и уже не мог больше заниматься своими повседневными делами. Он сильно вздрогнул, когда увидел Люку, и сразу понял, что дальше ему нет ходу. Он пал к ее ногам, и это падение было настолько искренним, что уставшая Люка – а ее усталость сильно к тому времени поизносилась, поистосковалась, и настолько, что у нее уже не было уверенности воскреснуть (чего греха таить – все эти Агамемноны, Ксерксы, Домицианы и Гераклы были отменными мужиками и больше всего на свете ценили божественное в женщине – им живую искренность подавай, а не какие-нибудь суррогаты, им чтобы каждый изгиб дышал страстью), и вот когда Скабен пал к ногам Люки, юная женщина тоже сильно вздрогнула и имела неосторожность совершенно импульсивно коснуться уха Скабена. И какая же чудная музыка вошла в душу тоже уставшего и отягощенного службой мерлея! Он щекой стал тереться о колено Люки, благодарный тому, что Люка не гонит его. А Люка и сама не могла понять, что с нею происходит. Ей приятно было: он своей бородой нежно щекотал ее ногу, и эта приятность, должно быть, все и решила. Вместо того, чтобы подняться и уйти (это сначала была ее первая мысль), она легонько опустилась на пол, и борода Скабена нежно коснулась выреза на ее груди, отчего усталость Люки, нажитая долгими страданиями, мгновенно улетучилась и родилась та знакомая и прекрасная дрожь, которую все прежние ее возлюбленные ценили больше всего. Она сама прильнула к Скабену. Скабен что-то хотел сказать, но Люка знала, что бы ни сказал мужчина, это все равно будет меньше, чем то, как он обдаст ее горячим теплом, как будет крепнуть его рука на ее бедре, как нальется его тело силой и нежностью. И чему больше всего поражалась Люка, так это тому, что умом она отвергала Скабена, а сердце готово было скорее умереть, чем отпустить несчастного влюбленного. И он бормотал, как умалишенный:

– Я всю жизнь тебя ждал. Это подарок судьбы. Это напоследок.

– Дурачок, – отвечала Люка. – Я тебя никогда не брошу. Ты тоже мне послан оттуда…

– Я несчастен. Я одинок. Я унаследовал от своего народа всю мировую скорбь. Я гоним. Я отвержен. На моих руках больной сын.

– У тебя прекрасный сын. Красавец. Музыкант. У него утонченный профиль.

– Вся эта утонченность – результат клещевого энцефалита. Я имел неосторожность взять его с собой на Арал, а там на него напали иксодовые.

– Что такое иксодовые?

– Иксодовые? Иксодус персулкатус – это клещи, разносчики ультравируса. Этот вирус проник в его нервную ткань, что усилило паразитарную тенденцию.

– Так хорошо же.

– Я добиваюсь принципиально другой, здоровой паразитарности… – Скабен вдруг приметил, как Люка откинулась назад, поглаживая его руку своей щекой, и снова Скабен, забыв о своем сыне, об иксодовых, прильнул к женщине.

– Ты меня любишь?

– Да, да, – прошептала Люка. – Ты настоящий иксодус паразитариус…

– Ты меня не бросишь?

– У тебя прекрасный мальчик, – сказала устало Люка.

– Я бы отдал все, чем располагаю, чтобы вывести его из состояния деперсонализации. Понимаешь, он уничтожил свое «я». Он тоскует безмотивно. Внешний мир он воспринимает как вечно меняющийся. Для него нет ничего постоянного.

– Прекрасно, – прошептала Люка, а Скабен возмутился, не понимая, что же прекрасного в том, что мальчик тяжко болен.

– Мой мальчик с детства травмирован. Мать повесилась у него на глазах. Мать передала ему значительную долю своей шизофрении. Почему я назвал его Феликсом? Твоего мужа тоже так звали?

– Не говори мне о муже! Не говори! Никогда не говори! Ты назвал его Феликсом, потому что хотел ему счастья. Феликс – значит счастливый.

Люка снова придвинулась к Скабену всем телом, и снова Скабен впал в тяжелое и радужное забытье. И когда оно прошло, сказала:

– Я давно не была так счастлива…

Сколько длилось это прекрасное блаженство, Скабен не помнил. Он сознавал лишь то, что с появлением Люки к нему пришла уверенность. И очень скоро Скабен стал покрикивать на Люку и даже изредка поколачивать. Люка не только терпела грубости Скабена, но и гордилась им, ибо хотела видеть в своем возлюбленном сильного мужчину.

А однажды, это было весной, Люка сказала:

– Давай жить как муж и жена.

– Но мы так и живем, – ответил Скабен.

– Нет, мы не так живем. Нам приходится скрывать наши отношения.

– А как иначе? Полиция нравов нас может приговорить к эксдермации, если мы не будем скрывать наших отношений.

– Мне надоело скрывать то, чем я должна гордиться, – отвечала Люка. – Что тебе мешает? Ты же любишь меня.

– У меня больной сын. В детстве была ему сделана сложная операция яичек. Он, должно быть, сильно комплексует. По нескольку часов просиживает в ванной комнате.

– От этого еще никто не умер. Мальчику нужна мать. И женщина.

Скабен расхохотался, и тогда Люка, может быть, впервые в жизни, заплакала.

– Не люблю я этого, – сказал Скабен.

– Я тебе надоела? Я могу уйти.

– Как ты можешь так говорить?! Как ты не хочешь понять, что мужчина, у которого на руках больной сын, сам невольно заболевает теми же болезнями, что и его ребенок.

– Давай жить вместе.

– Но у тебя же взрослая дочь.

– Сабина поймет меня. Она любит тебя.

– Это мне нравится. У тебя прекрасная дочь, – слащаво сказал Скабен, и Люка, не выдержав иронии, ударила Скабена по лицу.

– Это пощечина? Как назвать подобного рода жесты?

25

Долго размышлял Скабен над природой человеческих чувств. Думал над тем, как же быстро проходит истинное чувство к женщине, если плоть сыта чужой плотью. Но он был неправ, так размышляя. Он все же любил Люку, но сам факт женитьбы его пугал. Как только он начинал думать о том, сколько у Люки было мужчин, так сердце пересекала острая режущая боль: нет, никогда он на ней не женится. По опыту знал: все в этом мире разрешается само собой, а потому и отпустил вожжи своей судьбы. Судьба распорядилась по-своему, совсем не так, как ожидал Скабен. Однажды, когда Люка была у него в гостях, а юный Скабен, то есть Феликс, полулежал на диване, наблюдая из своего угла за тугозадой Люкой (в это время Скабен допивал свой коньяк), в комнату ввалился Ривкин. Он стал бурно рассказывать о том, как ему удалось сплести двести сорок шесть интриг, причем двумстам из них он обязан Скабену, а Скабен на радостях открыл еще бутылку великолепного джина. Люка нетерпеливо ерзала на своем стуле, давая понять, что ей пора уходить. Она даже сказала:

– Ты меня проводил бы.

– Пусть Феликс проводит. Феликс, проводи даму.

Какая молния блеснула в глазах юноши и прекрасной женщины! В одно мгновение старый Скабен засек полыхнувшую радость сына и коварное озорство любовницы.

– Ну что же, Феликс… – улыбнулась Люка. – Пойдем, проводишь меня, мой мальчик.

Феликс пружинисто вскочил. Куда подевались его депрессии, меланхолии, комплексы и всякие варианты деперсонализации? Легкий румянец сделал его лицо еще красивее. А когда Люка похлопала по плечу юного кавалера, у Скабена уже не было сомнений: роковое мгновение ворвалось в его жизнь. Компьютерные мозги Скабена просчитали мигом весь ход дальнейших событий. Он теряет Люку навсегда. А как он будет жить с сыном?

– Щенок! – вырвалось у Скабена. – Смотри, долго не задерживайся!

– Он задержится ровно на столько, на сколько надо, – улыбнулась Люка.

В широкой отцовской куртке и огромной меховой шапке он казался мужественным и сильным: мужчина. А рядом с Феликсом как-то сразу сильно похорошела и Люка.

Потом Скабен мне рассказывал, как он вычислил ситуацию: Люка решила ему отомстить. И он принимал эту месть, как расплату. Но в этих событиях он увидел и другое: на его глазах сын будто ожил, будто заново родилось у сына новое состояние. Он и раньше подумывал, что избавить сына от кошмарных комплексов может женщина. Но сын был застенчив и робок. Он буйствовал лишь с отцом. Отец всю жизнь внушал сыну: надо от жизни брать все. Брать без всяких сентиментальностей. Если ты не возьмешь, возьмут другие. И берет от жизни лишь тот, кто берет первый. И дают только тому, кто сознает свое право, право первого. Однако Скабен ошибался, считая сына робким. Сын, несмотря на кажущуюся робость, был достаточно вероломен. И поэтому, не дожидаясь, как только оказался в темном коридоре, тут же впился губами в Люкино лицо, и Люка не оттолкнула его. Она только прошептала:

– Не здесь, мой мальчик. Пойдем же…

И они не шли, а почти бежали. Изредка Люка смеялась, а Феликс еще крепче прижимал ее руку и тащил вперед, делая огромные шаги, так что Люке приходилось быстро-быстро перебирать точеными ножками. К счастью, дочери Люки, Сабины, не было в тот вечер дома, и Феликс сделал первую попытку в жизни сблизиться с противоположным полом. Когда-то, будучи еще школьником, Феликс побывал с группой однокашников на хлебозаводе. Ребята решили пошутить и сбросили Феликса в чан с тестом. Тесто было теплым и вязким. Он едва не утонул в нем. Он барахтался, рвал тесто на куски, цепляясь за что-то несуществующее, и не мог вылезти из чана, а товарищи смеялись над тем, как Феликс барахтался, и Феликс заплакал. Нечто подобное произошло с Феликсом и в тот вечер. Он впился в Люку обеими руками. Он рвал ее на части, и это сначала рассмешило женщину, а потом разозлило, и отважный шизофреник, оскорбленный в своем достоинстве, ударил женщину по лицу. Ударил раз, другой, третий. Где-то и от кого-то он слышал, что женщины любят, когда их бьют. А потом слабость подступила к груди, и он заплакал, точно ощутив себя в огромном чане с тестом. И Люке стало жалко мальчика. Она долго гладила его, а потом накормила сладким и сказала, чтобы он пришел через два дня.

– Придешь? Не побоишься? – сказала она.

– Чего это я побоюсь?

– Ну и молодцом. Приходи, а я тебе постараюсь дать то, чего никто тебе никогда не даст.

Люка нежно поцеловала мальчика, и они расстались.