Текст книги "Выйти из боя. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 100 страниц) [доступный отрывок для чтения: 36 страниц]

– Держись, зенитчица. Немножко осталось.

За Балаклавой гремел бой, а за спиной начали рваться мины.

Часть третьяЕще немного о прыжках на время

1

Дышать было трудно. Со стороны бухты медленно плыли клубы черного дыма, там горели взорванные склады. Утро первого июля выдалось безветренным, и покинутый город тонул в горькой вони взрывчатки и сгоревших бумаг, сладковатом смраде разложения, гари многочисленных пожаров. На высотах вокруг города еще трещали пулеметные очереди, перестукивали винтовочные выстрелы. Но операция «Лов осетра» подходила к концу. И некий генерал готовился отметить свое производство в чин генерал‑фельдмаршала.

Сквозь проломленную крышу дома заглядывало жаркое крымское солнце, временами заволакиваемое густыми клубами дыма. Хотелось пить. Девушка в продранном на бедре и коленях танковом комбинезоне встряхнула флягу, еще почти половина воды осталась.

Со двора пахло жутко. Труп убитой осколком бомбы пожилой женщины пролежал за соседним забором, должно быть, дня два. В последние дни в городе стало не до соблюдения санитарных норм. Казалось, развалины некогда белого города полностью вымерли.

В небе проплыла шестерка «Ю‑87», – на Херсонес. Отбомбятся, не торопясь, на уцелевших зенитных орудиях ни единого снаряда.

Девушка снова потрясла флягу. Нечего экономить. Напиться вволю и сваливать. Все, что могла, сделала.

Девушку звали Екатерина Мезина. Правда, куда чаще высокая девятнадцатилетняя блондинка привыкла отзываться на европеизированное имя Катрин. Так ее называли немногочисленные друзья, да и начальство. Впрочем, сейчас Екатерина‑Катя‑Катрин оставалась немыслимо далеко и от друзей, и тем более от командования. Хотя о командовании и стоило бы вспомнить, – тов. Мезина имела звание сержанта и уже сутки назад была обязана завершить операцию и доложить об успешном возвращении.

Действительно, пора возвращаться.

Вот так всегда. «Вход – полушка, выход – рубль». Уйти трудно. Никак не привыкнешь. Каждый раз мнится, что ты опять дезертир трусливый. Приказ приказом, а все равно. И служишь ты не в РККА, а в МО РФ, и торчать здесь глупо, – ничем ты сданному городу‑крепости не поможешь. Приказ выполнен, раненый «объект‑субъект» благополучно загружен на борт тральщика. Тральщик дойдет до Новороссийска обязательно, так и по «первому» варианту получалось, так и по «кальке» просчитали. Возникшие в ходе операции форс‑мажорные обстоятельства подчищены. Все? Или нет? Каковы отдаленные результаты вмешательства, фиг его знает. Сержанты‑контрактники – они не историки, не прорицатели, не астрологи, им платят, они людей из‑под бомб вытаскивают. Сомнительная, конечно, и малодостойная, но работа.

Катя посмотрела на винтовку. «СВТ‑40» с аккуратно прикрытым тряпочкой затвором лежала на рухнувшей балке. К самозарядке Токарева девушка питала слабость еще по давешним временам. Хорошее оружие, хотя многие бойцы его нецензурно поминают. Ну, им, конечно, виднее – они местные. А для мимолетной гостьи из будущего сопредельного мира «ствол» в самый раз. И искать не пришлось, самозарядка сама под руку подвернулась. Хотя, если в отделе узнают, шуму не оберешься. Приказ был строгий: «Обойтись без „ура“, „полундры“ и штыковых атак». Справедливо, если к остаткам гарнизона ПОРа прибавить еще один «штык», вряд ли такое пополнение сыграет заметную роль в боевых действиях. Гордыней страдаете, тов. сержант. И глупостью. С другой стороны…

С другой стороны, кое‑что удалось сделать для личного успокоения.

Винтовка лежала тяжелая, надежная, готовая загавкать, куда прикажут. На темном прикладе четыре ровные старательные зарубки, это от прежнего хозяина осталось. «Своих» фрицев Катя не считала. Хотя не зря подсумки пояс двое суток оттягивали. Вчера девушка поработала. Скорее всего, фрицы из 70‑й пехотной подвернулись. Ну, с тем, как немцам под Балаклавой наши во время прорыва вломили, не сравнить, но все‑таки…

Теперь все. Кто из 142‑й дивизии и сводных батальонов прорвался, тому еще воевать и воевать. На Херсонесе еще держатся, и, видимо, крепко держаться будут. Остальным или вечная слава, или…

Утром Катя видела первую колонну пленных, провели их немцы по Ялтинскому шоссе. Каждому своя судьба. Это уж как повернется. Бывает, случай судьбу решает, бывает, человек случаю шанса не дает. Сержант Мезина осуждать и оправдывать не бралась. Сама два раза в плену прокуковала. Пусть это и до службы случилось, и война там была своя, личная. Вспоминалось о тех случаях с отвращением, но спокойно. Понятно, хорошенькой девушке мгновенного расстрела не видать. Поразвлеклись. Ну, да хвастать они уже не будут. Кровь, она любое унижение смывает. Правда, забыть о таких вещах трудновато.

Впрочем, воспоминаниям Катя предаваться не любила. Дело прошлое. Сейчас всей 11‑й немецкой армии глотки перерезать не удастся. Сержант вполне удовлетворилась бы и горлом новоиспеченного генерал‑фельдмаршала. Можно даже не резать, а просто башку ему прострелить. Но поди до этого «фона» дотянись.

Пока дотягивались немцы. На рассвете группа, уходящая от Юхариной балки к городу, наткнулась на них. Выползший на склон откуда ни возьмись «Ханомаг»[59] из двух пулеметов врезал так, что пришлось удирать без оглядки. Старшину убило наповал, сигнальщик Леша и контуженый пулеметчик нырнули обратно в траншею, а Кате пришлось скатиться в воронку. Чертов БТР не успокаивался, все норовил достать, двигаясь по склону и наматывая на гусеницы обрывки колючей проволоки. Пришлось перебегать в траншею. Кое‑как отсиделась в полуразрушенной «лисьей норе». Соваться ближе немцы все‑таки не решились.

До окраины Катя добралась в одиночестве. Развалины пустовали, немцы в эту часть города еще не проникли. Мертвый город. Ни души, только птицы потихоньку оживали, переговаривались в иссеченных осколками кронах тополей.

Утром, передохнув в развалинах, Катя познакомилась с любознательным обер‑лейтенантом. Вздумал разглядывать завоеванный город прямо с машины. Ну, стрельнула в «туриста». Интересно, фрицы бинокль отмоют или побрезгуют? У обера почему‑то половина мозгов из каски прямо на оптику вылетела. В общем, глупый обер‑лейтенант Кате не понравился. А фрицы огорчились. На тот домик, что сержант спешно покинула, боеприпасов извели с полвагона. Если в денежном исчислении, то еще на одного обер‑недоумка потянет.

За полдень уже перевалило.

Осталось четыре обоймы. В принципе, можно и еще патронов найти. Только незачем. Кончено дело. Нет обороны. Лишь на Херсонесе отбиваются. Что там творится, лучше не думать. Пора вам, тов. сержант. Вас оплачиваемые войны в других веках ждут.

Недалеко, за зданием пожарной части, захлопали винтовочные выстрелы, с опозданием им ответил треск автоматных очередей, принялся спешить‑захлебываться «МГ». Ну вот, дождалась. Подхватив оружие, девушка скользнула под уцелевшие стропила. Рядом со слуховым окном зияла дыра, и вид отсюда, со второго этажа, открывался отличный. Переулок рядом с пожарной частью как на ладони. Стояла брошенная полуторка, вокруг белели пачки рассыпанных типографских бланков. Посреди мостовой одиноко валялся помятый молочный бидон.

Из‑за пожарной части выбежали трое бойцов. Вернее, бежали двое, а третьего волокли под руки. Раненый пытался ковылять, неловко поджимая забинтованную ногу, но больше мешал, чем помогал товарищам. Из‑за угла выскочили еще двое красноармейцев и лейтенант с двумя пухлыми полевыми сумками через плечо. Один из бойцов, отбежав, пригнулся у забора, обернулся и вскинул автомат. Стоило из‑за угла показаться немцам, короткая очередь «ППШ» заставила преследователей попрятаться обратно. Красноармеец дожидаться не стал и бегом рванул догонять товарищей. Из‑за угла вылетели сразу две гранаты, – постукивая длинными ручками, покатились по мостовой. Красноармеец с «ППШ» оглянулся, пробежал еще с десяток шагов, лишь потом упал, постарался надежнее уткнуться под выступ бордюра и прикрыл рыжую ушастую голову руками.

«Грамотный», – с одобрением подумала Катя, на всякий случай пригибаясь. На улице сдвоенно хлопнуло, взвизгнули по булыжной мостовой осколки.

После разрыва гранат из‑за угла, словно чертики из бутылки, высыпали немцы. Сразу же залегли и принялись палить вдоль улицы. «Вот суки, тоже грамотные», – уже безо всякого одобрения подумала Катя. Долговязый фриц утвердил на сошках пулемет, и стало совсем весело. «МГ» тарахтел, как припадочная швейная машинка. Автоматчика, прикрывавшего отход товарищей, мигом прижало к мостовой. Красноармеец, пытаясь вжаться в горячие камни, еще огрызался короткими очередями, но дело было – швах. Неожиданно стукнули выстрелы и с другой стороны. С чердака Кате не было видно, но девушка сообразила: отошедшие бойцы засели за обгоревшей палаткой «Соки. Воды» и пытались отвлечь на себя проклятый пулемет. Самое время вмешаться, – долговязый пулеметчик был уже на прицеле. Катя привычно потянула спуск. Выстрел «СВТ» в тарахтении очередей затерялся, зато пулеметчик вскинулся, с роковым опозданием догадавшись, что здесь он оказался совершенно зря. Прошившая каску 7,62‑мм пуля заставила немца обмякнуть на мостовой. Лязгнул, упав, пулемет, тяжелая лента змеей извернулась на камнях. К пулемету тут же потянулся унтер‑фельдфебель с погонами связиста.

Катя всадила унтеру пулю в грудь и начала расстреливать остальных немцев. Позиция была удачной, ухоженная «СВТ» работала, как часы. Снайпера, конечно, заметили. От стропил полетели первые щепки, но к тому времени, когда обойма «СВТ» кончилась, уцелевшие немцы уже поспешно отползли за угол.

Катя скатилась по прохладной, пахнущей кошками и гарью лестнице. В четырехквартирном подъезде, должно быть, никто не жил еще со времен первого штурма города. Очень хорошо, сейчас немцы дадут прикурить.

Приготовив на всякий случай «эфку», девушка метнулась в темноту квартиры первого этажа. Тьфу, здесь не только кошки гадили. Катя выпрыгнула в заранее присмотренное окно и чуть не столкнулась с укрывшимся за углом дома красноармейцем‑автоматчиком. Тот вскинул толстый кожух «ППШ».

– Я те пальну, – обиделась девушка.

– Ты, что ли, с крыши садила? – прохрипел боец, тыча стволом вверх.

– Нет, бля, там ударная коммунистическая бригада в засаде застоялась. Чего встал? Рвем отсюда, – пробормотала Катя, запихивая в карман комбинезона гранату. – Живее, рыжий…

Остальных бойцов они догнали через минуту. Все пятеро, включая лейтенанта, дышали, как загнанные лошади. Раненый висел мешком, из последних сил цепляясь за плечи товарищей.

– Что там, Паша? – прохрипел лейтенант, вталкивая в карабин новую обойму.

– Сейчас полезут, – ответил автоматчик и мотнул подбородком в сторону Кати, – вот девушка помогла. Снайпер она. Как начала щелкать…

– Да мы видели, – высокий боец в разодранной гимнастерке, из‑под которой виднелась грязная тельняшка, глянул на девушку. – Вы, мадмуазель, откуда будете?

– Оттуда. Вы что, как трамваи, по улицам носитесь? Заблудились?

– Нам к Херсонесу, – с трудом выговорил лейтенант. – Покажешь?

– Бля, вы же в другую сторону чешете. Да если так по улице и дальше ковылять, то недалеко уйдете, фрицы посвежее будут, – девушка ткнула пальцем за спину, где уже затарахтели два пулемета, обстреливая оставленную «снайперскую» позицию. – Сейчас гансы сообразят, что зря боезапас жгут, и по следу вжучат.

– Нам к Херсонесу нужно, – упрямо повторил лейтенант. – А ночи ждать… ночи здесь нам ждать нельзя.

Катрин кивнула:

– Я понимаю. Только сейчас туда не проскочить. Поворачивать придется, да где там, вы немцев взбаламутили. Нужно дух перевести. Не возражаете, товарищ лейтенант? Мы же сейчас на улице как племенной хрен на ровном месте. Полчаса роли ведь не сыграют?

– Если б мы знали, девушка, про те полчаса, раньше бы отходить начали, – лейтенант стиснул челюсти. – Куда ни сунься, везде фрицы. Ладно, где здесь перекурить можно? Мы эту часть города совсем не знаем.

Рыжий сторожил у ворот. Остальные обессиленно привалились к стене и наблюдали, как девушка занимается окном. Высокий матрос сунулся было помочь, но Катя кратко и исчерпывающе его послала. В кармане комбинезона нашлись рабочие рукавицы, и с треснутым стеклом она справилась бесшумно. Под точным ударом приклада лопнула петля решетки.

– Да ты, видать, девица из деловых, – подал голос раненый. Он сидел, прислонившись спиной к стене из ракушечника, и все пытался отереть запекшиеся губы.

– Война учит, – Катя напряглась и отогнула решетку. – Давайте, сюда немцы в последнюю очередь сунутся.

– Зато захапать нас здесь – все равно что за той бульбой до погреба смотаться, – заметил высокий матрос.

– Не болтай, – оборвал лейтенант. – Полезли. Раненого поднимайте.

Овощной магазин закрылся еще в 41‑м, но неистребимый запах подгнившей картошки, землистой моркови и прочей сельскохозяйственной продукции все еще стоял в подсобном помещении. От бочек в углу так шибало тухлой капустой, что слезы наворачивались.

– Ну и форшмак, – проронил чернявый матрос. – Мамой клянусь, здесь химическое оружие прятали. Надо было эти бочки на немцев скатить.

– Отдохни, Гриша, – устало приказал лейтенант. – Сюда не сунутся. Курите, сейчас дальше двинемся.

Закурили только двое: нескладный солдат, с на диво обшарпанной винтовкой, и крепыш, подпоясанный немецким ремнем с пустыми подсумками от «МР‑40». Раненый лежал, закрыв глаза. Катя лазила по углам, подсвечивая себе электрическим фонариком.

– Девушка, да вы присядьте, – попросил лейтенант. – Как пройти к Херсонесу, объясните? Или вы к нам присоединитесь? Я от Рудольфовой слободы дорогу представляю, а отсюда… Нам бы проводник из местных не помешал.

– Сейчас, – Катя выбралась из‑за груды пустых ящиков, поставила на стол две трехлитровые банки с соком. – Вроде персиковый. Может, не испортился?

– От то дело, – оживился Гриша, – без понтов и в самое яблочко. – Морячок вытянул из ножен немецкий штык.

Катя своим ножом поддела ржавую крышку второй банки.

Сок больше походил на разведенное варенье, – сладкий и густой, но бойцы пили с наслаждением.

– Мне оставьте, – попросил рыжий автоматчик Паша, сидевший у заколоченной витрины и наблюдавший за улицей сквозь щели в досках.

– Тебе в первую очередь, – заверил моряк. – Ты со своей тарахтелкой здорово помог. Ну и барышне, конечно, отдельный поклон. Правильно я говорю, товарищ лейтенант?

– Правильно, – сказал лейтенант и исподлобья посмотрел на девушку.

«Стесняется, – поняла Катя. – Он же не старше меня. Наверное, из последнего пополнения. Ремни еще новенькие, кобура даже блестит. Вляпался парнишка. Все они вляпались. А раненый… ох, ну и дерьмо эта война».

– Товарищ лейтенант, вы не из 142‑й бригады будете?

– Возможно, – осторожно ответил лейтенант. – Мы встречались или просто так интересуетесь?

– Просто так спросила. Вы, товарищ лейтенант, не беспокойтесь, – я ничего выпытывать не собираюсь. У вас военная тайна, а я по другому ведомству прохожу.

– Это по какому же? – живо заинтересовался Гриша‑морячок. – На сансестричку не похожа. Честно, из снайперов будешь? Среди связисток я таких красавиц не встречал. Без трепа, запомнил бы влет.

– Ты из Одессы, что ли? – без особого интереса спросила Катя.

– А то не заметно, – обиделся моряк. – Я, шоб вы знали, коренной одессит, с Дачи Ковалевского. Известный район, санаторный. Георгий Половец меня именуют. Не слыхали? – Боец повел плечом, демонстрируя чудом уцелевшую на разодранной гимнастерке медаль «За отвагу».

– Ты, Половец, что с Дачи, пока сок пей, – Катя повернулась к лейтенанту. – Меня Екатериной зовут. Работаю по комсомольской линии. Полагаю, лишних вопросов задавать друг другу не следует. Мне скоро идти будет нужно. Вам карту оставлю, – девушка задрала штанину комбинезона, вытащила из‑за голенища сапога сложенную карту и включила фонарик.

Лейтенант придвинулся так поспешно, что фуражка на нос съехала.

Катя вздохнула. Еще надеется парень. Если он из 142‑й бригады, то на войне меньше недели. Нашивок за ранения нет, медалей нет, точно, прямо из училища сюда загремел. Не спецназ, не разведка, на петлицах пушечки, как ему отсюда уйти? Эх, парни, парни…

– Вот Камышовая бухта. Вот мыс Херсонес. Обозначений нет, но вот здесь 35‑я батарея. Вот мыс Фиолент. Ты мне, товарищ лейтенант, ничего не говори, я человек без документов, личность случайная. Но куда был приказ отходить, я знаю. Мы с вами сейчас вот здесь отдыхаем. Немцы уже вот сюда вышли.

– Но наши закрепились, – пробормотал лейтенант, жадно вглядываясь в карту. – Батарея держится, и аэродром за нами. Удар отвлекающий на Балаклаву произвели. Растянули немцев. Все согласно приказу. Силы есть. Боец Гершкин, смените Пашу. Пусть на карту глянет…

Рыжий автоматчик склонился над картой.

– В Камышовую я два раза ездил. На машине, но и пехом разберемся. Можно просочиться, пока немцы не осмотрелись. Нам только бы из города выбраться. А там, подальше от дороги, проскочим…

– Через поселок идти тоже нельзя, – вставил Половец. – Немцы высоту наверняка оседлали. Эту, как ее, Рудольфову слободу обойдем.

Катрин отодвинулась. Ничем не поможешь. Последние катера ушли ночью. Этой ночью придут на рейд, но к берегу подойти не смогут. На Херсонесском полуострове около тридцати тысяч человек. Доплыть и быть подобранными на рейде катерами шансов почти ноль. Может, сейчас и чуть лучше обстановка, но…

– Перевязать? – Катя присела у раненого.

– Что уж там, – глаза бойца лихорадочно блестели, – если б в медсанбат… Не стоит последний пакет тратить. А за вашу заботу спасибо, комсомолка.

Солдату было под сорок. Видать, не из слишком идейных. Небось на политинформациях спит сидя.

– Попьешь? – Катя взболтала остатки сока в баллоне.

– Шибко сладко, – поморщился боец. – Сглотнуть не могу. Водички бы…

Катя сняла с ремня флягу:

– Пей – вода отборная‑родниковая, с немецкой ротной кухни.

– Себе оставь, – раненый смотрел без стеснения. – Что ж тебя, такую красивую, под немцев оставили? Не дело девушкам партизанить, с винтовками бегать.

– Ты воду пей, пока время есть, – Катя всунула фляжку в мозолистые пальцы. – А о себе я уж как‑нибудь сама позабочусь. Ты, видать, механик?

– Шофер, – пробормотал боец, осторожно открывая флягу.

– Ну вот, шофер – профессия достойная. Я и сама пробовала. Но есть и другие специальности. Кому‑то нужно и с винтовкой управляться. И с финкой.

– Была бы ты моей дочерью, я бы тебе ума‑разума добавил. Вожжами, – заметил раненый, с блаженством прикладываясь к фляге. – Не тому вас, девок, учат.

Катя хмыкнула.

– Я сама кого хочешь выпорю. И тебя могла бы кое‑чему научить, доведись встретиться в другой обстановке. Раз уж действительно не сподобился моим папашей стать.

– Ну, ты и бесстыжая, – улыбнулся раненый.

– О чем шутки шутим? – Рядом присел Половец. – Тебе, Михалыч, видно, полегчало, раз девушек охмуряешь. Ты силы береги, сейчас дальше рванем. К вечеру у Камышовой нужно быть. Просочимся. Эх, напрасно я этой бухтой только с моря любовался. Пропетлял бы, товарищей в два счета доставил. Та шо там, – времени еще от горла. Метнемся мигом.

– Отбегался я, Жора, – спокойно заметил раненый. – Без меня петлять будете.

– Ой, это я оглох, или шо? Как в кузове своей колымаги биндюжной нас укатывать, так завсегда. А ежели ножками, то отбегался? Вы гляньте на него…

Катя резко встала, шагнула к столу.

– Решили?

– Проскочим, – сказал лейтенант. – Время двигаться. Уже, считайте, полдня прошло.

– Понятно, – девушка разгрузила карманы, выложив на карту две гранаты, начатую плитку шоколада, вытащила из‑за пазухи «вальтер». – Забирайте, мне уже вряд ли понадобится. С вами не пойду, своим делом пора заняться.

– Ясно. За карту огромное спасибо, – лейтенант решительно протянул руку. – Успеха вам, Екатерина.

Сжимая молодую ладонь, сержант отдела «К» не выдержала.

– Лейтенант, не ходили бы вы на Херсонес.

– То есть как? – удивился лейтенант и попытался освободить ладонь. – Приказ есть приказ. Сдаваться мы не собираемся.

Его руку девушка не выпустила, и вырваться из ее узкой, но крепкой ладони было непросто.

– Лейтенант, я доказать ничего не могу. Да если и расскажу, как на Херсонесе получится, ты мне не поверишь и, наверное, будешь прав. Сам подумай.

Лейтенант с силой вырвал ладонь, принялся деловито складывать карту.

– За карту, товарищ комсомолка, спасибо. Остальное… Паника – последнее дело. Мы присягу принимали. До последней капли крови и так далее. Да что говорить, товарищи бойцы и так грамотные. Не первый день воюют. В плен мы не пойдем.

Катя на секунду зажмурилась и постаралась говорить спокойно:

– О сдаче я ни полслова не сказала. Есть приказ: «В случае невозможности эвакуации пробиваться в горы к партизанам». Как наши через Балаклаву. Вы просто этот приказ не слышали.

– На Херсонесе вся армия, – спокойно возразил лейтенант. – Эвакуация будет организована. Там аэродром. Ночью эскадра подойдет.

Девушка кивнула. Ее тянуло заорать, но голос прозвучал сдержанно:

– Аэродром под обстрелом и без прикрытия с воздуха. Зенитки без боезапаса. Ночью последние «Дугласы» взлетели. Полоса разбита. Эскадра… – Катя повернулась к Половцу: – Жора, ты тельняшку не только для форса носишь?

– Обижаете. Черное море как свои пять пальцев знаю. Мы на нашем «Шаумяне»…

– Верю, – девушка ткнула пальцем в сторону бухты. – По‑твоему, эсминец сможет к берегу подойти? Сможет людей принять под обстрелом и бомбами? На Херсонесе один пирс остался, и тот разрушенный. Ну?

– К берегу трудно. Но братки постараются, наизнанку вывернутся. Катерами и шлюпками подберут. На флоте своих не бросают.

Катя кивнула:

– Не о том речь. У нас последняя бухта осталась. Командование сделает все, что может, но…

Лейтенант ухватил ее за плечо так, что затрещал комбинезон.

– Прекратить панику! Нас не бросят!

Девушка сделала короткое непонятное движение, и лейтенант отлетел к бочкам.

– Не лапь меня, лейтенант, – злобно процедила Катя. – Не люблю. Не придет эскадра. Поздно уже. Корабли потопят, и толку не будет. Флот для прикрытия будущего наступления нужен.

Лейтенант яростно дернул кобуру. Новенький жесткий ремешок поддался не сразу.

Девушка выставила ладонь.

– Не суетись. Погорячились, но смысла выводить меня в расход нет. И в Особый отдел сдавать тоже некуда. Ночью на рейд к Херсонесу подойдут катера. Несколько подлодок сквозь мины пройдут, тоже на рейде встанут. Постараются забрать раненых и комсостав. Только там такая неразбериха будет, что… лучше нам не видеть. С рассвета немцы нажмут танками и артиллерией, припрут к берегу. Мы контратаковать будем, прорваться попытаемся. Снарядов нет, гранат нет. Сверху «лаптежники» и «мессеры». Дальше догадаешься?

– Флот поможет! – прорычал лейтенант, стискивая рукоять «ТТ» так, что в полутьме побелели костяшки пальцев.

– Корабли будут нужны, чтобы Крым отбивать, чтобы десанты поддерживать. Что толку, если весь флот сейчас на дно бомбами пустят? Война не кончилась.

– Приказ – отойти на Херсонес. Мы его выполним, – почти спокойно сказал лейтенант.

Катя крутанулась на каблуке.

– Ах, мать вашу! В дышло, в гузку, шпагатом через рот, в раскоп по самые… Бульда упертая, чтоб вас…

Бойцы ошеломленно слушали четырехколенные загибы, лейтенант все нашаривал и не мог попасть в кобуру пистолетом.

Девушка наконец задохнулась и, скорчившись на корточках, уткнула лицо в колени.

– Ну ты, Катерина, сильна, – с уважением проговорил Половец и, присев рядом, погладил по плечу. – Это ж в каком райкоме так кошерно политучеба поставлена? Я так разумею, мне было бы нехило знания подтянуть. Отстал от жизни. Ты только так не убивайся. Мы фортуну обымаем нежно, но крепко. И лейтенант у нас правильный…

– Иди ты на хер, Жора Санаторный, – Катя стряхнула мужскую руку и вытерла слезы. – Вы на меня, мужики, не смотрите. У вас своя правда, а я, действительно, по другому ведомству. Война такое екорное дерьмо, – никогда не знаешь, где с костлявой поздороваешься.

– Товарищ лейтенант, – неуверенно произнес боец, подпоясанный немецким ремнем. – Я еще в батальоне слыхал, вроде действительно приказ есть – если отрезали, в горы к партизанам пробиваться.

– Я когда в последний раз за боеприпасами ездил, тоже слышал, – хрипло поддержал его Михалыч. – Ты, лейтенант, подумай. К берегу всей армией жаться какой смысл? За два дня раскромсают с воздуха.

Лейтенант неуверенно огляделся.

– Порядок есть порядок, приказ должен быть перед строем до личного состава доведен. Паша, что скажешь?

– Я, товарищ лейтенант, в последний раз в строю стоял дней пять назад, – ответил рыжий автоматчик. – Нам теперь, что на мыс пробиваться, что в горы, – все едино. Но так думаю: на мысу войск и без нас полно. Что ж нам, у раненых место на корабле отнимать? Да и в море потопят, не дай бог. Я плаваю, как топор.

– Нужно было учиться, спортом заниматься, – пробормотал лейтенант. – Товарищ Катя, – приказ на прорыв в горы действительно был?

– Лейтенант, у меня ни мандата, ни удостоверения нет, только комсомольский билет. – Девушка встала. – Приказ был, за подписью Петрова и Октябрьского. Доказать не могу. Поверишь на слово?

Лейтенант посмотрел во влажные, зеленые глаза и, кивнув, отвел взгляд.

– Вы меня, товарищ Екатерина, за пистолет извините. Паникеров и диверсантов вокруг много. Приходится быть настороже. Вы обстановку лучше нас знаете. Где у немцев позиции будут пожиже?

* * *

В 16.30 Катя вывела маленький отряд на окраину города. За последние три дня девушке пришлось здесь порядком покрутиться, и местность стала почти родной. Улицы, вымершие и опустевшие, казались декорацией какого‑то жуткого спектакля. Сладковатый запах разложения и горького дыма плотно стоял над оставленным городом‑крепостью. Немцев на улицах еще не было. Изредка звучали выстрелы. Несколько раз бойцы слышали треск мотоциклетных двигателей. У виадука по маленькому отряду начал долбить пулемет, пришлось двинуться в обход.

Остановились в небольшом домике у разрушенного молокозавода. Впереди путь преграждала Балаклавская дорога. По дороге деловито сновали немецкие машины, к городу подтягивались резервы.

– Совсем обнаглели, сволочи! Врезать бы по ним сейчас, – возмутился Половец.

– Уцелело бы хоть одно орудие с батареи, врезали бы, – сухо откликнулся лейтенант. – Сейчас у нас другая задача. Как через дорогу перескочить? По линии комсомола какие‑нибудь идеи будут?

Катя высказала свою точку зрения. Порываться через дорогу следовало часов в восемь. Темноты дожидаться незачем, скорее всего, к этому времени вдоль дороги появятся посты. Прорываться за Балаклаву будет стремиться не только группа лейтенанта.

– А как через дорогу? Засветло в миг засекут, – сказал рыжий автоматчик. – Фрицев что тараканов.

– Не засекут. Я отвлеку. Вы под шумок вон туда, на склон. С той стороны солнце будет бить. Тех, кто на дороге, ослепит. Тем более немцы станут в другую сторону пялиться. Наверху позиции оставленные, там аккуратненько до темноты отсидитесь. Потом старайтесь подальше от берега идти. Там немцы поспокойнее.

– Это что ж делается? – мрачно поинтересовался Половец. – Девушка нас прикрывать останется? Екатерина, ты за кого нас держишь? За фраеров нестроевых?

– Заглохни, орел черноморский! – Девушка наставила на матроса грязный палец. – Я тебя, «правым бортом – пли, левым – пли!», не учу. Гранаты швырять и «полундру» кричать вы лучше меня умеете. Здесь надо тихо. Без звяка, без бряка, на животе. Вам далеко идти. А я пошумлю и отступлю. Мне все равно в другую сторону. Я с вами и так завозилась. Насчет солнца и шума поняли? Раньше дернете или позже, заметят. Перевалите через склон и сразу на пузо. Иначе с других высот вас мигом засекут. Тем более что здесь шумно будет, а с высот это в одном секторе наблюдения получится.

– Ну и тщательно вас в комсомоле учат, – покачал рыжей головой автоматчик.

– Учат нас учат, никак не научат, – сквозь зубы процедила Катя. – Я вам втираю, как по писаному, но, возможно, на случайность напоретесь. Сами соображайте. Только не спешите. От пули даже заяц не ускачет.

– Мы не зайцы, – сказал лейтенант. – Мы сюда вернемся по‑любому. Вы, Катя, говорите, – нам совет профессионального человека не помешает. Как нам потом мимо Балаклавы пройти?

– Я в том районе, вообще‑то, не была. К каменоломням не сворачивайте. Ориентир – «железка». Там местами виноградники сохранились. Не торопитесь, главное – ночью за первую линию укреплений выбраться. Дальше чуть легче будет. До рассвета не успеете, замрите на месте. Хоть под самым носом у фрицев, но не шевелитесь. И вообще, товарищи пехотинцы‑автоматчики‑пушкари, движение только ночью. В горах то же самое. К селам не подходить: татары или сами в вас палить начнут, или вмиг немцам настучат. Окурки, дерьмо, огрызки и старые портянки прячьте под дерн или хотя бы под камни. К людям не подходить ни под каким видом. Поблизости партизан, скорее всего, вы не найдете.

– То есть как не найдем? – растерянно спросил долговязый боец.

– Так и не найдете, – девушка глянула мрачно. – Такая сейчас обстановка сложилась. С нашими армейскими, что в горы пробились, встретиться можете. И на «ряженых» наткнуться вполне вероятно. На себя надейтесь. Вы на разведывательно‑диверсионную группу тянете. Мозги только перестройте. Ну, на немцев или румын наскочите, здесь мне сказать нечего. Драться вы лучше меня умеете.

– Ясно, – заключил Половец. – Да, товарищ лейтенант? Измыслим что‑нибудь. Нам бы только в горы вырваться. А там создадим первый горно‑морской отряд имени Освобождения Одессы.

– Болтун ты, Половец, – сказал лейтенант. – Отдыхайте пока. Часа три у нас есть.

– Только сначала соберитесь. Может, в доме жратва есть. И главное – все фляжки наполните. Лучше и другую посуду с собой взять, вода для вас в ближайшие дни поважнее жратвы будет, – посоветовала девушка.

– Ценная мысль, мерси, – Половец направился на кухню. – Осмотрим закрома родины.

Катя сменила наблюдателя во дворе. По шоссе все шли немцы. Заглох огромный полугусеничный грузовик, и было слышно, как ругается водитель. С запада, со стороны Херсонеса, доносилась канонада.

Из дома вышел лейтенант. Пригибаясь, проскочил под горбатой старой яблоней, присел у невысокого забора рядом с девушкой. Поставил карабин между колен.

– Могу сменить вас, Катя. Вам тоже отдохнуть требуется.

Девушка качнула светловолосой головой.

– Я ночью отдохну. У меня по плану длительная передышка предусмотрена. Вы, товарищ командир, сами отдохните. Или не доверяете?

– Куда уж больше доверять? – Лейтенант вздохнул и вытащил из кармана помятую пачку роскошных «Посольских». – Я закурю, не возражаете?

– Да ради бога. Ветер от дороги, не учуют. Только я думала, вы не курите.