Текст книги "Осторожно - пума!"

Автор книги: Юрий Пармузин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Сопоставляя голодные походы свои и Кучерявого, я

далеко не был уверен, что смог бы выдержать хотя бы поло-

вину его рекорда, половину того пути и холода, который

преодолел он. До сих пор мне непонятно, как человек "мог

остаться в живых, ночуя в снегу без костра?

Терраса Орловой

«К. Ф. Орлова погибла при загадочных условиях. Тер-

расу, которую К. Ф. Орловой так и не удалось исследовать

до конца, впоследствии исследовали другие геологи. Эта

терраса получила имя Орловой. На террасе много золота.

Здесь организуются гидравлические работы».

«Очерки по истории Ленских золотых приисков», Ир-

кутск, 1949.

С мая тысяча девятьсот сорокового года началась моя

пятая экспедиция вообще и восточнее Байкала в частности.

Все четыре прошлых экспедиционных сезона отряд состоял

из рабочего, обычно мастера на все руки, оленевода-эвенка,

знающего тайгу, как свой чум, и десятка вьючных оленей.

Управлять такой организацией не представляло труда.

Такой коллектив обеспечивал все жизненно необходимые

запросы. Теперь же мое высокое звание начальника отряда

сохранилось, но к середине лета отряд разросся до тридцати

человек – это больше, чем вся наша первоначальная экспе-

диция, выехавшая из Москвы. Это потому, что мы с только

что окончившим географический факультет геоморфоло-

гом – моим помощником и другом Кирой Орловой пред-

сказали никем ранее не замеченную золотоносную россыпь

в широкой террасе.

Кира была замечательным помощником. В мой отряд

она напросилась сама, считая этот участок поисков самым

119

легкодоступным по сравнению с участками других отрядов.

Она никогда не оспаривала моих решений и распоряжений

и с готовностью предупреждала их выполнение. Решительно

нападала на всех посягавших на интересы отряда и проявляв-

ших хотя бы малейшее недоброжелательство к делу или ко

мне.

Вообще-то раньше никто и не догадывался, что та непо-

нятная форма рельефа, на которую мы обратили внимание,

на самом деле речная терраса. Тем более никто не мог

подумать, что в расширенном участке долины верховья реки

Хомолхо, где без малого век мыли золото, могла сохранить-

ся хоть какая-нибудь еще мало-мальски промышленная

россыпь. Однако многие признаки убеждали нас в перспек-

тивности поисков именно в этом широком участке долины.

Как только экспедиционное начальство убедилось в ре-

альности моих доводов, у нас сразу появились деньги, ло-

шади, горнопроходческий инструмент, прораб-разведчик

Раменский и топограф Колобаев с пятью рабочими. Рабочих

же для проходки разведочных шурфов искать и нанимать

мне было предоставлено самому. А где их найдешь в Дальней

Тайге Ленского золотоносного района на полузаброшенном

прииске Хомолхо?

Хомолхо! Сто с лишним лет назад река прогремела на

всю Россию не хуже Клондайка. Именно из ее совершенно

безлюдной, промерзшей долины разлетелась весть о несмет-

ных золотых сокровищах. Именно Хомолхо спустя шесть

лет после открытия родила дальнетайгинские золотые при-

иски на притоках Жуи, а те в свою очередь через тринадцать

лет породили бодайбинские прииски Ближней Тайги, или

золотую Лену. Золотая же Лена подняла царскую Россию

мощным революционным движением в 1912 году.

Про открытие золота на Хомолхо ходило много легенд,

вот одна из них.

В начале 1846 года на ежегодную пушную ярмарку в

село Витим пожаловал то ли сам первой гильдии купец

Константин Петрович Трапезников – один из «отцов» Ир-

кутска, то ли кто-то из его приказчиков. Привез он туда

ситец и бисер менять на соболей. Идя по ярмарке, купец

заинтересовался работой одного тунгуса. Кочевой тунгус

из жуюганского рода восстанавливал на место отставший

от нарты полоз, приколачивая его странным камнем. В уве-

систой ржаво-черной пластинке кристаллического сланца

тускло блестели очень правильные кубики (это был пирит —

серный колчедан). Блеск кубиков тускнел рядом с блеском

120

ярко-желтых брызг по черному камню. Очень красивый

камень! Выменяв камень на щепотку махорки, купец под-

робно расспросил, откуда привез его охотник.

Дальше начинается достоверная история золотой Лены.

Летом того же года в верховье реки Хомолхо, в цент-

ральной части Патомского нагорья, у подножия гольца

Высочайший появились сразу две партии золотоискателей.

Одна – под начальством золотознатца олёкминского кресть-

янина Петра Корнилова, снаряженная Трапезниковым,

другая же, руководимая тобольским мещанином Николаем

Окуловским, представляла интересы действительного ста-

тского советника Косьмы Григорьевича Репнинского.

19 сентября 1846 года олёкминское полицейское управ-

ление зарегистрировало заявку Трапезникова и Репнин-

ского на разработку золота речки Хомолхо, впадающей

в Жую, сливающуюся с Чарой, которая впадает в Олёкму —

приток Лены. Возникли первые в ленском бассейне прии-

ски Спасский и Вознесенский. Староста жуюганского рода

эвенков Афанасий Якомин получил за каждый прииск по

двадцать пять рублей серебром и официально уступил зо-

лотопромышленникам «государственные пустопорожние зем-

ли», которые входили в район кочевья его рода.

Нет, не были эти земли пустопорожними! Вскоре только

одно ленское золотопромышленное предприятие стало одним

из крупных в мире по добыче золота. За сто лет эксплу-

атации Лена дала четверть всей добычи золота в России.

Именно здесь впервые построена гидравлика для его разра-

ботки в 1889 году. Сейчас гидравлическая разработка рос-

сыпей применяется широко во всем мире, а та первая,

изобретенная русским инженером М. А. Шостак, работает

до сих пор в районе Хомолхо – на прииске Кропот-

кинском. Именно на золотой Лене построена первая в

России электрическая железная дорога и высоковольтная

электростанция. Именно здесь в 1858 году изобретены лен-

точный транспортер – «песковоз Лопатина», машина для

вскрытия торфов, оригинальный водоподъем, шлюзовая

промывная машина Кулибина, наклонные шахты и многое

другое, что введено в золотую промышленность всего мира.

Богатое содержание золота в соединении с русской сметкой

сделали знаменитой золотую Лену.

Но какие страсти и голодные смерти, разврат и обогаще-

ние, жульничество и убийства бушевали там до революции?

Каких людей погубил, каких обогатил коварный металл,

сейчас уже не восстановить полностью в памяти людей.

121

Шишковская «Угрюм-река» это лишь полстранички бур-

ной истории Витима, Бодайбо и прииска Апрельского. Но

Угрюм-рекой можно назвать не только Витим, а любую

реку Патомского нагорья...

В этом рассказе повествуется предпоследняя строчка

истории Хомолхо – пробабушки золотой Лены.

Наша Жуинская экспедиция треста «Золоторазведка»

получила задание с помощью новых достижений геоморфо-

логической науки найти золото там, где оно не найдено

с помощью интуиции старателей-практиков, дореволюцион-

ных горных инженеров и концессионеров «Ленаголдфилдз»,

и возродить покинутую Дальнюю Тайгу.

Итак, где найти людей на нелегкие горные работы по

разведке россыпи, погребенной в мерзлой земле и замаски-

рованной заболоченной наклонной равниной «увала»?

К моему удивлению долго искать не пришлось. Золото,

как болтливая женщина, не в состоянии сохранить тайну

своего месторождения, если оно открылось хоть одному.

У нас не было ни радиостанций, ни телефонов, и все же весть

о перспективной террасе разлетелась со скоростью света

и привлекла к нам бывалых, опытных и даже чересчур пред-

приимчивых рабочих. Не скажу, чтобы сложившийся кол-

лектив очень радовал меня. Но что делать – других людей

не было, а задание выполнять нужно.

Первым пришел Алешка Соловьев. Он немногим старше

меня, но в жизненном опыте имел несомненное преимущест-

во. От локтя до мизинца его левой руки тянулся шрам.

На мой вопрос, как он получил такую отметину, последо-

вал скромный, вполне самокритичный, без тени бахвальства

ответ:

– За нетерпеливость. Посадили на всю пятилетку, а я

и половины не вытерпел – бежал.

– Как попал в лагерь?

– На домушничестве застукали. Начал-то шарашить

с карманов в голодные годы под Москвой. Надо было как-то

кормиться. Потом постепенно до Ростова дошел. Там уже

высший класс превзошел. Оттуда аж до Сибири довезли.

А у меня мама под Москвой. Сколько лет не видел – скучаю.

Теперь намертво завязал – вот домой бы вернуться!

Мне импонировала такая откровенность. Соловьев стал

заведовать всем нашим имуществом и продовольствием,

одновременно выполняя обязанности поискового рабочего.

Он оказался удивительно компанейским, веселым и абсо-

лютно честным человеком. Соловьев стал моей правой рукой.

122

Как бы мы ни уставали, какие бы беды нас не приследовали

он никогда не терял веселого вида. С шутками и песнями

он варил обед, ставил палатку под проливным дождем,

вьючил лошадей, чинил сапоги, ездил за продуктами на

прииск Кропоткинский, где неизменно добивался всех не-

обходимых и, как правило, дефицитных предметов.

Жора прибыл с другого конца нашей страны. Родился

он во Владивостоке. Его отца расстреляли за активную

помощь атаману Семенову. До восемнадцатого года Жорин

отец владел владивостокскими бегами (ипподромом) и имел

возможность жить шикарно. Два его сына получили в свое

время хорошее воспитание, которое не позволяло унизиться

до какой-нибудь черной работы. Однако, подчиняясь на-

стойчивым требованиям желудка, они вынуждены были ис-

кать пропитание. Недолго думая, они избрали себе работу

с оттенком романтики. Владея английским и китайским

языками, братья оказывали неоценимую помощь контра-

бандистам – транспортировали шелк и спирт оттуда и

ходкие товары вплоть до золота туда.

Но в двадцать седьмом году Василий Константинович

Блюхер накрепко закрыл границу. При очередном возвра-

щении из-за рубежа в перестрелке брат был убит, а Жору

осудили на восемь лет, и попал он на большую стройку. Рабо-

тал на совесть. В результате через три года – новый пас-

порт и все четыре стороны.

Но Жора слишком уважал драгоценный металл – это

был предмет его мечтаний с раннего детства. Он решил

добывать его сам, но не думал, что это столь трудно. После

сильного сомнения, брать или не брать не сумевшего по-

бороть в себе жажды к контрабандной романтике человека,

я решил все же рискнуть и направил его забойщиком в

бригаду Матвея Ивановича, тонкого психолога, обладавшего

недюжинными знаниями и организационным талантом. Мне

казалось, что Жора приобретет навыки социалистического

общежития скорее, поработав в мерзлом шурфе, чем на

какой-либо иной работе.

Матвей Иванович по начитанности, знанию международ-

ной обстановки, эрудиции и многим другим качествам

интеллигентного человека был недосягаем для любого члена

нашего отряда. По летам он годился мне в отцы. В прошлом

он был троцкистом, но, осознав бесперспективность троцкиз-

ма, ушел с политической арены в Дальнюю Тайгу.

Паспорт бригадира Михайлова был в полном порядке,

но добиться от него, что привело из Пешехонья в Дальнюю

123

Тайгу, я не смог. Он вообще не любил много говорить.

Высокий, статный, лет тридцати, он имел большие мозо-

листые руки, запросто поднимал десятипудовый вьюк на

лошадь. Только по тому, с какой любовью он ухаживал

за лошадьми, по аккуратности и бережливости, сноровистому

обращению с лопатой и неправильной речи можно было

узнать в нем крестьянина. Значительно позже выяснилось,

что дошел он до Дальней Тайги из-за обиды, что его отца-

мельника раскулачили и сослали.

Бригадир Мальцев пришел к нам последним – глубокой

осенью. Среднего роста, кряжистый, слепленный из одних

мускулов, он очень высоко ценил себя и не спешил идти

под начальство такому зеленому специалисту, как я. Он

мало говорил и много работал. Глубоко запрятанные ма-

ленькие глазки так и пронизывали насквозь собеседника.

Его знали все жители приисков Хомолхо, Кропоткинского

и Светлого. Однако, как оказалось впоследствии, абориге-

ном он не был. Руководил он старательской артелью из

четырех человек, промывавшей «стулья» – неотработанные

остатки россыпей высокой поймы Хомолхо. На долгие и

упорные мои уговоры переменить призрачное счастье част-

ного старателя на устойчивые заработки геологоразведоч-

ного бригадира он либо отмалчивался, либо коротко и, как

мне казалось, насмешливо бросал:

– Повременю.

Пришел сам, когда убедился, что молодость наша не

стала помехой «угадать» погребенную долину с золотом,

которую здесь все считали «горным свалом» или пустым

«увалом». Пришел, но не принес паспорта, который полага-

лось сдавать мне.

– Забыл в сундуке у жены на Кропоткинском.

Организовал работу и работал Мальцев, опережая всех

бригадиров в проходке шурфов. Зарабатывал порядочно

и проникся ко мне доверием. Как-то в порыве откровенности

под новый сорок первый год он приоткрыл уголок своей

жизни.

Шел тысяча девятьсот двадцать четвертый год. Движи-

мый слухом о баснословном золоте, только что открытом на

Алдане, он с товарищами пришел по тропе от Большого

Невера к месту, где теперь расположен город Алдан.

Тогда только две избушки оживляли здесь чахлую тайгу.

Год жестоких лишений, голода, неимоверных по тяжести

трудов, и наконец в заплечной котомке два с лишним пуда

золотого песка. Дальше почти месяц голодного похода

124

обратно к Неверу. В десятке километров от железной доро-

ги из кустов вышли трое с обрезами и велели положить ко-

томки на тропу, а самим возможно скорее убираться на все

четыре стороны. Пошли назад. Еще год работы, и теперь

уже большой группой старателей вынесли золото к Неверу.

Но самой колоритной личностью нашего коллектива,

несомненно был Александр Иванович Коновалов. Впрочем,

мало кто знал его под этим именем, и, уж конечно, никогда

никто так не величал. У этого шестидесятилетнего человека

с мешками под глазами и заскорузлыми пальцами на по-

трескавшихся руках было другое всем известное длинное,

как у арабов, имя: «Сашка-Тайга – сорок лет тайга —

двадцать фунтов золота». В Ближней и Средней Тайге его

знали буквально все от мала до велика и звали просто

Сашка-Тайга. Он же отлично знал всю ленскую тайгу, все

золотоносные ключи, всех старателей и все хитрости по-

исков благородного металла.

Родился он на бодайбинских приисках в семье рабочего,

пришедшего искать счастья из Иркутска на Золотую Лену

в самом начале золотой лихорадки. Счастья, конечно, чест-

ный рабочий найти здесь не смог и до смерти проработал

в штольнях сначала в забое, потом на водоотливе. Всю

жизнь он раскаивался в таком своем шаге и восхищенно

рассказывал об Иркутске, который в ту пору гремел в Си-

бири под названием Сибирского Петербурга. С раннего дет-

ства Саша слышал рассказы и представлял Иркутск в виде

замечательнейшего города мира и всю жизнь мечтал по-

ехать в эту «жилуху». Как только он подрос настолько, что

мог держать в руках кайлу, стал помогать семье выбрать-

ся из долгов, приковывающих всех рабочих к хозяйским

приискам. Потом работал в штольне прииска Андреевского.

В печально прославившемся на весь мир апреле 1912 года

он вышел вместе с отцом и другими бастующими рабочими к

народному дому прииска Надеждинского, где сидел жандарм-

ский ротмистр Терещинков, чтобы подать ему «сознательную

записку». После первого же залпа парень сообразил пова-

литься рядом с убитым отцом. Через день от ран умерла

и мать. Он прекрасно запомнил этот день и, не желая оста-

ваться в опустевшем общежитии-бараке, ушел в Дальнюю

Тайгу. Потомственный пролетарий превратился в романтич-

ного бродягу-люмпена, доброго к трудовому люду и нетер-

пимого к жестокости, фальши и вообще к сильным мира сего.

Всю жизнь он искал и добывал золото, но так и не приобрел

той жестокой алчности, которую оно обычно вызывает,

125

Яркий блеск благородного металла не ослепил зорких глаз,

а его сладкий звон не заглушил журчание горных ключей

и лесных шорохов в ушах Сашки-Тайги. Он просто прези-

рал этот металл как предмет индивидуального обогащения.

Золото стало для него средством анализа человеческих

страстей и душ, средством своеобразного спорта для себя —

мерилом собственных способностей и возможностей. Он

слишком хорошо запомнил огромную братскую могилу

прииска Надеждинского (ныне Апрельского), куда закопали

его семью вместе с надеждой с помощью золота «выйти в

люди» или получить возможность решать людские судьбы.

На него произвел неизгладимое впечатление вид взмокшей

от слез земли около той ямы, куда снесли около трехсот

жертв Ленского расстрела. Не мог же он остаться в своем

забое и также гнуть спину на тех зверей. Однако другой

специальности, кроме промывки золотоносных песков, он

не знал. Страна обетованная – «жилуха», манящая его

с раннего детства, могла быть достигнута только благодаря

его труду и благородному металлу. Со страстью охотника

он выслеживал русловые и террасовые россыпи, потом

собирал двух-трех человек и несколько месяцев яростно

переворачивал тонны мерзлой земли, чтобы на несколько

килограммов золота, заключенных в ней, достичь Сибирского

Петербурга – родины его отца. Ему было ясно, что после

девяноста лет хищнической охоты алчных людей в руслах

и террасах Бодайбо, Патома, Жуи и Хомолхо не осталось

мест, дававших когда-то по килограммам металла на тонну

породы. Его устраивало пятнадцать и даже десять граммов

на тонну перебуторенной земли, что обеспечило бы выполне-

ние его мечты взглянуть на жилые места. Посмотреть – и

вернуться обратно...

Бригада, собранная Тайгой, рубила себе избенку и, не

пропуская ни одного дня, и в жару, и в стужу, и в дождь,

и в снег, по колено в ледяной воде, ворочала землю. Было

трудно. Сашка не давал отдыха, не терпел долгих перекуров,

выгонял из бригады без жалости проявивших леность или

нечестность, но никогда не ошибался в выборе фартовых

мест. Зная его характер, к нему шел далеко не каждый, но

тот, кто приходил, неизменно намывал достаточно металла

быстрее многих соседей.

Когда в кожаном мешочке Тайги оказывалось ровно

столько металла, чтобы обеспечить приличную одежду

и средней пышности выезд в Иркутск, он созывал соратни-

ков.

126

– Вот вам золото,– говорил он, отсыпая точно равную

долю себе.– Вот вам фартовая ямка. Как работать, вы

теперь научились. Старайтесь. А я пошел в жилуху.

И Тайга шел к Бодайбинскому порту. Через несколько

дней он возникал у окошечка золотоприемщика и менял

часть золота на боны. Немного позже чисто вымытый, выбри-

тый, благоухающий дорогим одеколоном, в костюме послед-

ней моды Тайга степенно поднимался к двери ресторана

«Рекорд».

Меньше чем через неделю с опухшей физиономией в рва-

ных штанах и немыслимо грязной рубахе с чужого плеча

Сашка-Тайга, провожаемый благодарными собутыльниками,

возвращался искать россыпи в Среднюю Тайгу.

«Рекорд» был непреодолимым барьером на пути Коновало-

ва в жилуху. Так он и не преодолел этот барьер за все свои

шестьдесят лет...

Разные люди, разные судьбы, очень разные наклонности

и обостренные тайгой страсти. Конечно, очень нелегко и

даже небезопасно управлять таким коллективом. Но люди

заразились жаждой открытия. Ими овладел и неукротимый

интерес, есть или нет тут золото, и смутные надежды на

фарт. Все их страсти гасились работой.

А тут еще Колобаев! За пятнадцать лет таежных топо-

графических съемок при сравнительно небольшой зарплате

он превратился в нервного, мелочного человека, воспламе-

няющегося по каждому самому, казалось бы, незначитель-

ному поводу. Он ни с того ни с сего начинал кричать на своих

рабочих или на кого угодно, кто попадался под руку. Его ра-

бочие совершенно не были приспособлены к таежным рабо-

там. Разнузданные, ленивые, они даже не утруждали себя

ежедневным утренним умыванием, особенно во время замороз-

ков. Искатели легкой жизни вроде современных тунеядцев,

они жестоко ошиблись, попав в тайгу. Ни легких заработков,

ни тем более легкой жизни они тут не обрели. Особняком

из этой группы стоял Бутаков. Он не любил распространять-

ся о своей судьбе и прошлой жизни. На его широком лице

зло посвечивали маленькие бесцветные глазки-щелочки.

К топографу он попал, как говорится, из рук в руки от во-

рот лагерей, где он провел последние три года. Внешне

Бутаков души не чаял в Колобаеве. Он прямо извивался,

стремясь вылезти из кожи для удовлетворения интересов

и малейших желаний своего непосредственного начальника.

Подать, подвинуть, поддакнуть, вступить в разговор с

поддержкой мнения топографа, казалось, было главным

127

в его жизни. Когда тот раздражался и начинал кричать,

Бутаков тоже начинал кричать на виновного, усиливая

бессмысленный шум и взвинчивая нервозность.

Непреклонная честность и принципиальность Киры,

ее отвращение ко всякого рода фальши и тем более лживости

с первых же дней восстали против Колобаева и его рабочих.

Буквально через несколько дней знакомства Колобаев

и Орлова не могли спокойно видеть друг друга и взрывались

по всякому поводу и без него. Забывая свое мужское до-

стоинство, Колобаев мог грубо, обидно своим визгливым

голосом наорать на Киру за то, что она повесила сушить

полотенце на его палатку, так как на других палатках уже

висели какие-то предметы.

Как из-под земли сейчас же возникал Бутаков и от-

пускал ехиднейшие замечания по поводу белья «провинив-

шейся». Никакие уговоры не могли исправить создавшихся

отношений и тем более характера топографа.

Пришлось разделить сферы исследования обоих подот-

рядов, чтобы потушить возраставшую ненависть. Окончив

съемку перспективной площади в верховье Хомолхо, отряд

Колобаева отправился вниз по течению в бассейну Семикачи—

притоку Хомолхо, на который в то время не было карты.

Отряд же Киры с рабочим, коллектором Володей Лиманчи-

ковым – студентом Бодайбинского горного техникума на

двух вьючных лошадях отправился в верховья реки Боль-

шого Патомана. В конце августа, когда будет закончена

топографическая съемка Семикачи, все съемочные подотряды

должны встретиться в устье этой реки на зимовье Семикача.

Зимовья в ленской тайге – это гостиницы, построенные

сообразно потребностям зимнего гужевого транспорта через

шестьдесят километров вдоль рек или зимних дорог, между

наиболее важными приисками. Чаще всего зимовье состоит

из двух комнат. Так сказать, в приемной устроены плита,

небольшой стол и широкие нары во всю длину помещения.

За дверью, во второй комнате, помещается смотритель зи-

мовья. Обычно смотрителями становятся пожилые супруги,

которые уже не могут промышлять ни в качестве охотников,

ни в качестве старателей.

Семикача по здешним местам была, пожалуй, самым

большим и благоустроенным зимовьем. Обе комнаты были

приспособлены для приезжих, а зимовщик построил себе

собственный домик с двумя комнатами, двор с сараями, баню.

Как мне сказали еще в Бодайбо, зимовщиком здесь был

бывший кулак, служивший денщиком Пепеляева, того

128

самого генерала, о котором старики вспоминают до сих пор

с содроганием из-за особенно изощренных зверств.

Когда мой подотряд в назначенный день пришел к зи-

мовью, Колобаев уже занял одну комнату непосредственно

у зимовщика для вычерчивания карты. Он рассчитал всех

своих рабочих, кроме Бутакова, и те в поисках работы ушли

на прииск Светлый. Но и Бутакова не было. За три дня

до нашего появления приехал верховой милиционер и, не

объясняя причины, отконвоировал его на Светлый, где

помещался милицейский участок.

Вид зимовья и особенно зимовщика произвел на нас

сильное впечатление. Огромная, почти в полтора километра

длиной поляна раздвигала не очень высокие сопки, протя-

гивалась вдоль долины Хомолхо, начинаясь прямо от устья

Семикачи. Она была занята прекрасным, совершенно чи-

стым лугом. Около леса стояли опрятные домики зимовья,

в прибрежных кустах на берегу речки скрывалась баня.

Траву скосили и собрали в несколько стогов, огородив их

слегами от набегов косуль, которых здесь было великое мно-

жество. По стерне паслись две коровы. Во дворе и вокруг

зимовья была идеальная чистота, что отличало его от других

населенных мест ленской тайги. Мирная, идиллическая

картина как бы сошла с полотна фламандского художника.

Оставив лошадей на попечение рабочих и коллектора

около устья Семикачи, где решили ставить палатки, и под-

ходя в противоположный край поляны к зимовью, я крик-

нул: «Эй, кто дома?» И с трех сторон горы вразнобой перед-

разнили: «Эй... оо...аа». Акустика поляны была изумительной.

Через два километра от этой располагалась другая по-

ляна немного меньших размеров, о чем мы узнали на сле-

дующий день.

На мой крик из сарайчика вышел зимовщик. От изумле-

ния я несколько мгновений не мог произнести ни слова.

Он был копией пирата, запомнившейся с детства повести

«Остров сокровищ». Невысокого роста, широкий в плечах,

с неестественно длинными, почти до колен руками. Пестрая —

красная с желтым – рубаха, подпоясанная веревкой, оло-

чья из шкуры косули полузакрывали босые ноги. Седеющую

голову прикрывал красный в «горохах» платок с узлом

на правом ухе. В левом же ухе висела большая золотая

серьга. На рябом лице несколько шрамов – то ли от мед-

вежьих когтей, то ли от ножа. Так и казалось, что вот он

сейчас подойдет и сунет мне в руку черную метку – пиратский

знак самосуда. Но к удивлению, заговорил он очень любез-

129

но, ласковым голосом, резко контрастирующим с его пират-

ским обликом. Слащавость и чистый русский язык, без тени

свойственного здешним якутам акцента еще более усили-

вали недоверие к искренности его тона. Впрочем, недоверие

могло происходить от заранее составленного предвзятого

мнения. В Бодайбо, знакомя меня с некоторыми нюансами

его биографии, сказали, что семикачинского зимовщика

арестовали после гражданской войны в 1923—1924 году,

но вскоре отпустили, как и многих других преступников.

Они, живя в изоляции среди тайги, ничего существенно

вредного сделать не могли.

Вид зимовщика усугубил мое скверное настроение.

Мы давно не получали писем, а я особенно их ждал,

так как в Москве осталась моя семья и должен был именно

в конце августа появиться на свет наш с Надей первенец.

Надя писала, что ожидаются трудные роды. Волнение жены

передавалось и мне. Временами от воображения всяких ужа-

сов – последствий неудачных родов я не мог спокойно

работать, был невнимателен и часто раздражался.

К вечеру появился подотряд Киры. Она с бурной ра-

достью бросилась мне навстречу и вдруг померкла, встретив

равнодушное «здравствуй» и официальное пожатие руки.

Полевой сезон кончался. Были обследованы основные

перспективные участки верховья Хомолхо и Большого

Патома. Оставалось посетить долину Семикачи, что входило

в мои обязанности, и несколько ключей, притоков Хомол-

хо, в районе устья Семикачи – Кирина забота. Впрочем,

судя по форме долин и геологическому строению, оба этих

участка были бесперспективными, и их обследование носи-

ло скорее формальный характер. Можно ожидать только

небольшие остатки высоких террас, в которых обычно

очень мало золота. Для выявления террас мы снимали про-

филь долин.

Анализ и сопоставление поперечных профилей долины

в деле поисков россыпей – один из важнейших и необходи-

мых методов. Именно с его анализа начинаются поиски.

Коренные месторождения золота связаны с кварцевыми

жилами и концентрацией пиритов. В процессе выветривания

и переноса дождевыми водами горная порода сносится в до-

лины речек. Тяжелый металл отлагается на дне водотоков.

Проходят тысячелетия, водотоки врезаются в горные поро-

ды глубже и прежнее русло оказывается выше современной

поймы – образуется терраса с погребенной на ее цоколе-

плотике золотоносной россыпью.

130

Строение речных террас в принципе везде однотипно.

На ложе коренных пород залегают грубообломочные и наи-

более крупные, наиболее тяжелые аллювиальные (речные)

отложения. В горах, в том числе на Хомолхо, это обычно

валуны, крупная галька, плохо окатанные обломки кристал-

лических или метаморфизованных сланцев, кварцитов, мра-

моров. Вот тут-то и концентрируется золотоносная рос-

сыпь – этот промышленный слой золотоискатели называют

песками. Выше отложенный материал становится мельче,

лучше окатан – это галька, гравий, грубый песок. Как

правило, золота здесь нет или очень мало и этот слой назы-

вают породой. Еще выше располагается самая мелкообломоч-

ная часть аллювиальных отложений: песок, суглинок, ил.

Верхний слой называют торфами, хотя настоящего торфа

там может и не быть.

В таких районах, как Патомское нагорье, где грунты

охвачены вечной мерзлотой, летом чаще всего оттаивает

только верхний слой террасовых отложений – мерзлото-

веды называют его деятельным или сезонно-оттаивающим

слоем. В этом маломощном талом слое скапливается много

воды и от дождей, и от вытаивающих ледяных включений.

Насыщенная водой порода начинает двигаться если не вся,

то по крайней мере мельчайшие глинистые частицы проса-

чиваются в песке и тем более в гравии или гальке. Обычно

равнинные поверхности речных террас при этом деформиру-

ются. Террасовые бровки и уступы разрушаются. Вместо

лестницы террас, которые присутствуют в любом горном

районе, формируется неровная холмистая поверхность,

а когда со склонов снос идет быстро, то, наоборот, одна

наклонная поверхность, ничуть не напоминающая исходную

форму террасовой лестницы. Именно такая наклонная поверх-

ность и была в широкой долине верховьев Хомолхо. До

нашего прихода никто в ней не ожидал погребенных террас.

Старатели называли эту длинную, почти в четыре километ-

ра наклонную поверхность увалом, покрытым «горным

свалом» – сползшими со склонов обломками. Побывавшие

до нас геологи также присоединились к такому мнению.

Видел верховья Хомолхо и самый авторитетный в то время

ученый геолог Владимир Афанасьевич Обручев. Он полно-

стью разделял гипотезу Петра Алексеевича Кропоткина

о покровном и горнодолинном оледенении Патомского на-

горья. Поэтому пологосклонную форму долины верховья

Хомолхо он определил как троговую – выпаханную лед-

ником, а отложения, покрывавшие пологий склон,– море-

131

ной. Всем известно, что в моренах никогда не бывало еще

промышленных россыпей золота. Таким образом, и практи-

ки, и ученые были уверены, что расширенный правый борт

долины Хомолхо бесперспективен относительно золота.

Впрочем, тогда еще не знали о мощных перемещениях

рыхлых покровов по склонам под влиянием многолетней

мерзлоты грунтов, а мерзлотные формы рельефа и отложе-

ния путали с ледниковыми. Догадки же об этом наблюдатель-

ного Александра Карловича Мейстера, известного иссле-

дователя Патомского нагорья, были резко раскритикованы

В. А. Обручевым в статье «Ледники или грязевые потоки».

Практики-старатели пробовали бить шурфы на пологом

склоне и везде натыкались на «перебутор», то есть на не-

сортированные пустые суглинисто-каменистые отложения.

Они никак не обещали никаких надежд на золото.

Когда мы запланировали здесь разведочные линии шур-