Текст книги "Осторожно - пума!"

Автор книги: Юрий Пармузин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

пирамиды. Самолеты сидели на аэродромах, а мокрые люди

продолжали искать.

На четырнадцатый день после пропажи человека был

крепкий ночной морозец и селемджинско-буреинский бассейн

очистился от облаков. Засияло солнце. В долинах стал таять

снег, но выше девятисот метров абсолютной высоты на голь-

цах и в кедровом стланике он уже не стает до весны. Опять

вылетели самолеты. Надеясь по снегу увидеть следы, они

заодно сбросили продукты искавшим, так как все продо-

вольствие злополучного лабаза было израсходовано.

Шестнадцатый день поисков был последним. Радио при-

несло приказ начальника экспедиции: «Поиски прекратить.

Рабочего Кучерявого считать погибшим. Отрядам продол-

жать съемку. Луневу объявить строгий выговор». Далее в

радиограмме все отряды, работавшие в буреинском бассейне,

предупреждались о побеге из лагерей опасных рецидивистов.

Приказывалось ходить только группами и иметь не менее

трех стволов нарезного оружия.

Даже в солнечные дни тайга стала казаться не столь

добродушной. Она притаила в себе жуть неожиданностей.

Появился коварный противник, готовый вонзить в спину нож.

Все ходили прислушиваясь и оглядываясь. На всю ночь

оставляли у палаток дежурного.

Уже в первой декаде октября, на двадцать первый день

после пропажи Кучерявого, отряд географа Криволуцкого

поднимался к вершинам Турана в район того самого гольца,

где развертывались поиски. Здесь вся округа хранила следы

поисков. Рубленые деревья. Следы костров. Разбросанные

по кустам пустые консервные банки, обрывки бумаги, сно-

шенные сапоги и чуни. Вдоль долины к бывшему лагерю

Лунева протоптали хорошую тропу. Все малые ключики

105

в верховьях речек уже сковал лед. Приник к земле запоро-

шенный снегом кедровый стланик. Пойменные леса – краса

дальневосточной тайги – как будто ощипали. Опали листья,

и лиственничная хвоя, и ранее труднопроходимые кусты

просматривались насквозь.

Это был последний маршрут отряда. Из-за поисков он

сильно запаздывал с окончанием исследований. По ночам

люди мерзли в спальных мешках, хотя днем заморозки от-

ступали.

Впереди связки вьючных оленей бежала лайка Николая

Соловьева, того самого оленевода, который работал со мной

на Огодже. Она вдруг остановилась, понюхала воздух, на

загривке поднялась дыбом шерсть. Николай остановил оле-

ней и снял с вьюка берданку.

– Однако его там люди,– сказал он.

– Почему думаешь? – вполголоса спросил Матюков.

– На медведя кобель лаял бы, а тут его боися. Плохой

люди.

Отряд занял боевой порядок. Все были уверены, что про-

изойдет встреча с беглыми. Есть ли у них оружие?

Потихоньку продвигаясь от дерева к дереву вдоль тропы

со взведенными курками карабинов, они увидели на тропе

голубоватый дымок. Он как будто исходил от тлеющей фи-

гуры человека, вернее, от скелета, обтянутого кожей и оде-

того в лохмотья ватника. Что это живой человек, заметно бы-

ло по медленно шарящим вокруг рукам. Человек сидел,

поставив ступни ног на землю и подняв колени, на которых

лежала его голова. Руками он собирал бумажки и мелкие

сучки вокруг себя и медленно клал на огонек, чуть-чуть

тлевший между его ног.

Соловьев сразу узнал Кучерявого, хотя все остальные

были слишком далеки от мысли, что это он, который числился

в погибших.

– Здорово, Миша! – раздался дружный хор нескольких

здоровых глоток.

– Ты что, с того света? – последовал грубоватый воп-

рос.

С трудом подняв голову, Кучерявый посмотрел на ребят

невидящими глазами. Никаких эмоций не выразили эти

глаза. Все желания, чувства, интерес к окружающему по-

кинули его вместе с силами истощенного тела.

– Миша, что это ты такой дохлый огонек разложил?

Смотри кругом сколько дров,– указали подошедшие на

валежник.

106

– Да, до них далеко,– раздался равнодушный хриплый

голос.

– И ты собирался дойти до базы сам? Знаешь, сколько

до нее?

– Тридцать километров осталось. Теперь я местность

знаю... А я его все-таки нашел... Позавчера. Только там

одни спички с махоркой остались.

– И ты, что же, за два дня четыре километра прошел?

Или опять заблудился?

– Нет, не заблудился. Шел все время. Только теперь

уж ползу. На ногах стоять не могу, голова кружится.

– Это хорошо, что на лабазе никаких продуктов не

осталось, а то там бы ты и отдал концы на продуктах-то.

Сейчас мы тебя чаем сладким поить будем.

В это время уже запылал большой костер. Над ним по-

висло ведро с водой. Кучерявый протянул руки к огню.

– Хорош,– прошептал он.– Я ведь почти и не грел-

ся, как от Веньки ушел.

Голова его свалилась набок, и он потерял сознание.

Неожиданная помощь оборвала туго натянутую струну

нервного напряжения, заставлявшую изыскивать силы не-

известно откуда.

Последующие три дня, пока его доставляли в районную

больницу в Экимчан, он почти не мог шевелиться. И этот

человек надеялся проползти тридцать километров. Надежда

была сильнее его физических возможностей. Он видел только

одну цель и знал, что достичь ее может только сам, только

один. Он уже знал, что съемку давно все закончили, а то,

что его будут искать, он даже и не думал.

Наверное, такая вера и надежда в немалой степени

способствовали тем, кто стоял насмерть в Бресте и Ленин-

граде пять лет спустя.

Двадцать один день человек пробыл один в незнакомой

и враждебной ему обстановке, без нормальной пищи. Но

еще удивительнее, что девятнадцать дней он пробыл без

огня и не имел возможности полностью обсушиться и ото-

греть коченеющее тело. Только хвоя пихты и ели спасала

его от дождя и снега. Только могучий инстинкт самосохра-

нения помог найти пищу в тайге. А что он знал о ней, о съедоб-

ных растениях? Только ягоды и грибы. Но грибы он не мог

использовать потому, что не было огня. Не было даже ножа

и тем более других орудий, которые помогли бы добыть

пищу. Одна цель и упорное стремление к ней, цепкость

и поразительная вера в благополучный исход сделали его

107

непобедимым. Он заставил свое изнуренное тело подчиняться

воле.

Через месяц мне пришлось забирать поправившегося

Кучерявого из экимчанской больницы. Грузовик мчал нас

к нашему полевому аэродрому. Оттуда он должен напра-

виться в Сочи – отогреваться в санаторий. В машине он

рассказывал о своей одиссее. Все события воспринимались

им спокойно, как само собой разумеющееся. Он не умел

рассказывать о своих переживаниях. Создавалось впечат-

ление, что они не беспокоили его или он просто человек без

переживаний. А может быть, вот у таких парней, не изба-

лованных жизнью и родителями, и может развиваться столь

сильная воля и только такие могут выжить в самых невероят-

ных условиях...

В каком-то украинском селе он окончил четыре класса,

потом работал конюхом в колхозе, потом лето здесь. Но это

лето дало ему опыта больше, чем вся прежняя жизнь.

Его рассказ прерывался, как только машина въезжала

в населенный пункт. Михаил просил шофера остановиться

у столовой. Столовые притягивали его, как магнит иголку.

Через каждые полтора-два часа Кучерявый регулярно

съедал обед из трех или четырех блюд. Удивительно, как его

желудок справлялся с такой работой.

... Не очень холодная морошная ночь и густая хвоя

пихты позволили Михаилу отлично выспаться и остаться

почти сухим. Сколько он спал, неизвестно: ни часов, ни

солнца не было. Хотелось есть, ведь со вчерашнего обеда

ничего не ел. Он встал и пошел вниз по склону. Скоро

захламленный елово-пихтовый лес сменился лиственничным.

Вместе с ним кончился бесплодный мох. В лиственнич-

ном лесу чаще и чаще попадалась брусника. Он срывал ее

на ходу. Но когда вышел на пологую часть склона, где

лиственницы были высокие и редкие, перед ним открылось

целое поле брусники, крупной и спелой. Став на колени,

он собирал ее обеими руками и горстями отправлял в рот.

В лагерь он не спешил – пусть сами ищут лабаз.

За приятным занятием Кучерявый не обратил внимания

на то, что ни склон, ни лес не были похожи на те, по кото-

рым он шел вчера. Да и как заметить неопытным глазом все

нюансы как будто однотипной тайги? Вечером он шел, ду-

мая о своем отряде, и не замечал, какой там лес или склон —

неохотнику не бросаются в глаза таежные приметы. Склон,

по которому он поднимался к вершине гольца, был крутой,

108

поросший мелким и густым лиственничником, с ерником

и багульником. Там был северный склон – селемджинский.

Тут же деревья выше, кустарника меньше, а главное много

брусники. Склон шел к Бурее. Это стало понятно значитель-

но позже. Тогда же он жадно поглощал бруснику, до тех

пор пока не появилась оскомина.

Раньше всегда приходилось ходить с кем-нибудь, кто

лучше знал тайгу. Куда шли они, туда и он, не зная и не

обращая внимания на дорогу и приметы. Сейчас же только

одно стремление – вниз к реке владело им, туда, где стоят

палатки.

Ребята, наверное, уже ушли к лабазу и оставили ему

кулеш и чай. Пускай хоть не сладкий, но крепкий, вос-

станавливающий силы. А может быть, они только подни-

маются на голец и где-нибудь идут рядом? Он протяжно

крикнул. Ответа не было. Сложив ладони рупором около

рта, он закричал изо всей силы. Повернул рупор в другую

сторону. И опять молчала тайга. Видно, далеко в сторону

взял. И он почти побежал под гору.

Кончился сухой склон. Лес поредел и сменился марью.

Вчера еще все лиственницы стояли зеленые, а сегодня на

многих из них стала пробиваться желтизна. Когда нога

попадала между кочек, из-под нее выжималась вода. На

кочках краснели бусинки клюквы. Голубика, кустиков ко-

торой было здесь много, осыпалась. Только кое-где среди

окрашенных осенью красновато-фиолетовых ее листьев ви-

сели сморщенные синие ягодки. Михаил пошел медлен-

нее, часто нагибался, собирая иногда прямо с земли голу-

бичные ягоды. Но разве сейчас наберешь скоро? Это летом

провел рукой на ходу по кустам – и полна горсть крупной

и сочной ягоды. Сейчас голубика получила еще больше

сладости, отдавала вином.

Пологий склон с марью тянулся долго и вывел к ручью,

совсем не похожему на реку, около которой остановился

отряд вчера. Там прозрачная вода бежала по камням и галь-

ке, а тут, буроватая, еле двигалась среди осоковых кочек —

даже дна не видно. Кучерявый подумал, что вышел к вер-

ховью реки и пошел вниз по течению. Наверняка река при-

ведет к лагерю. Всегда нужно идти вниз по течению реки,

и придешь к жилым местам. Эту истину он твердо усвоил,

но не знал одного, что до поселков в сторону Буреи от этого

места было не менее ста двадцати километров.

Идти по берегу совсем плохо. Высокие кочки гнулись

под тяжестью тела, ноги глубоко проваливались в воду. Они

109

давно промокли, и вода, хлюпая, выбивалась фонтанчика-

ми из чуней. Михаил немного поднялся по склону и пошел

по моховой мари. Она меняла свой буровато-зеленый летний

наряд на праздничный осенний. Покраснели листики

карликовой березки, яркими пурпурными пятнами бле-

стел арктоус, верхушки кочек краснели от клюквы, кое-где

червонным золотом выступали ивки. Вся эта ярко-красная

долина была оторочена золотистой лиственницей. Впервые

Михаил увидел таежную осень. Казалась фантастической

красная долина, совсем непохожая на палево-желтые укра-

инские степи.

Пройдено уже несколько километров, а марь не конча-

лась. По ней всегда трудно ходить, и тем более голодному.

Не чувствуется прежней бодрости, тело ватное. Нетвердо

ступают ноги и как-то лениво вытаскиваются из пружиня-

щего сырого мха. Он поднялся еще выше по склону, туда,

где больше лиственниц, а моховая перина тоньше. Но там

стал гуще багульник, а это тоже не асфальт. Он присел на

сухой бугорок с голубичником – таких много по окраинам

марей.

Однако нужно идти. Через некоторое время долина

сузилась, марь пропала. Вот наконец та самая речка, про-

зрачная вода быстро бежала среди камней по крупной

гальке.

К самому берегу подходил лес, занимая узкую ровную

площадку. Такие вытянутые сухие площадки Лунев называл

террасами. На сухой террасе тоже была брусника, но оско-

мина не давала есть много ягод. Он клал их в рот по две-три,

давил языком о нёбо и проглатывал.

Еще немного – и он подойдет к лагерю. Но время шло,

речка и долина не меняли своего вида, а лагерь не появлял-

ся. На крики никто не отзывался: наверное, все на гольце

и в лагере никого нет. Шел он медленно, часто садился от-

дыхать, собирая ягоды. Иногда попадалась красная сморо-

дина-кислица, а изредка уже сошедшая жимолость. Срывать

их удобно – высокие кусты не заставляли нагибаться.

Они разнообразили брусничное меню. Отдельные ягодки

жимолости, такие же сморщенные как и голубика, приятно-

горьковатые.

Он совсем потерял чувство времени. Сквозь толстый слой

облаков не было даже намека на солнце. Неожиданно рано

стало смеркаться, и опять начал накрапывать дождь. От

частых криков уже саднило в горле и голос стал не столь

громким.

110

Дождь пошел сильнее. Страшно было мокнуть на ночь

без надежды обсушиться у костра и согреться в спальном

мешке. Михаил устроился на ночь в группе густых елей.

Уснуть так же быстро, как вчера, не удалось. Он перебирал

в памяти подробности похода и внешнего вида лагеря. За

весь путь по долине сегодня он не видел похожих мест, хотя

речка наверняка та же. А может, ручей в долине с марью

был притоком той речки и он вышел к реке ниже лагеря?

Ну все равно нужно идти вниз по течению. В тридцати ки-

лометрах от лагеря на той же речке расположилась база

партии. Если не в лагерь, так на базу он все равно попадет.

Правда, идет он медленно и тридцать километров в один

день уже не пройти. Но не было сомнения, что единствен-

но правильный путь лежал вниз по долине. С этим он и за-

снул.

Приснилось, как два дня гуляли на свадьбе сестры.

Два дня почти без перерыва ели и пили. Сон был так ясен

и правдоподобен, что, открыв глаза, он не сразу понял ре-

альную обстановку. Ветер дул вдоль долины, срывая круп-

ные капли с хвои и листвы кустов. Шумела река. Дождь

прошел, но тучи неслись быстро и низко. Желудок урчал

и требовал пищи. Разувшись, он начал растирать озябшие

ноги.

Нужно скорее идти, но страшила сплошная стена мок-

рых кустов. Сильный ветер должен быстро обсушить их —

нашел Михаил оправдание нежеланию двигаться. Он забыл-

ся. Проспал, наверное, недолго, а потом встал и пошел,

обходя густые кусты.

За целый день только в трех местах было что-то знакомое,

и это вселило уверенность в правильности пути.

Ночь была холодной. Облака разнесло. Вызвездило.

Но перед утром навалился густой туман. Спал он совсем

плохо. В желудке начались боли. Холод пробирал до костей,

как ни кутался в ватник и рюкзак. С рассветом начались

поиски ягоды. Но она не давала утихнуть боли в желудке.

Сильно докучала оскомина. По густому пойменному лесу

идти совсем трудно – давила слабость. Часто путь преграж-

дали старичные озера, их приходилось обходить и перехо-

дить заболоченные топкие понижения.

Боль в желудке становилась все сильнее. Казалось,

пилят его тупым ножом. Уверенность, что сегодня он все

равно подойдет к базе, давала ему возможность подолгу

собирать ягоды. За два-то дня не только дойти – проползти

можно эти тридцать километров.

Il

Отличное качество – уверенность. Она придает спокой-

ствие, работоспособность, не отвлекает на бесплодные думы

и поиски других путей. Но в данном случае уверенность

была заблуждением и ослепила Кучерявого, как очень

многих, у которых она переходит в упрямство.

В одном месте почти из-под ног веером разлетелись ряб-

чики. Молодые выросли. Он съел бы их сейчас тройку. Какое

нежное у них мясо! Два из них уселись почти рядом на ветки

и, вытягивая свои краснобровые головы, с любопытством

осматривали невиданное ими существо. Но даже если бы

он смог их поймать, то как их есть, когда нет ни костра, ни

котелка? Через некоторое время он спугнул выводок глу-

харей. Громко хлопая крыльями, поднялась матерая ко-

пылуха, а за ней уже совсем большие глухарята. И почему

это дальневосточники считают глухарей лучше рябчиков?

Рябчики Михаилу нравились больше. Но сейчас он не стал

бы разбирать. Весь этот день птицы как будто сговори-

лись дразнить его. Они вылетали из-под ног и совершенно

нахально садились совсем близко. Он бросал в них палкой.

Когда палка пролетала мимо или падала около дерева, на

котором они сидели, птицы поворачивали головы, следя

за ее полетом, и не каждая из них улетала.

В тайге считают, что все птицы делятся на два вида —

съедобные и несъедобные. Съедобные – те, которых можно

убить, а несъедобные все остальные. В этой долине летали

только несъедобные. Он провожал их глазами и вспоминал,

какие можно приготовить из них кушанья. Будь у него

сейчас ружье – настрелял бы целый рюкзак и принес бы

на базу...

Наступила четвертая ночь, а никаких признаков ни

лагеря, ни базы не видно. Наверное, долго возился с брус-

никой да на рябчиков смотрел, думал Михаил. Ну ладно.

Завтра уж наверняка не позже чем к обеду он подойдет

к базе.

Зажав руками режущий живот, он пытался и долго не

мог заснуть.

... Вдруг совершенно ясно он увидел длинный стол.

Тарелки и миски, котелки и глиняные горшочки полны

мясом, сметаной, варениками, жирной лапшой и галушками,

пироги и молоко – чего-чего не было на этом столе! Люди за

столом жадно поглощали вкусную еду. А он так устал, что

стоял немного в стороне и не мог двинуть ни ногой ни рукой,

чтобы достать кусок. Он хотел крикнуть: «Дайте хоть ку-

сочек!», но рот не раскрывался...

112

... Холодные звезды мерцают сквозь хвою. Издали слы-

шен шум реки.

Он рубит просеку. Рубит, рубит. Болят ноги и руки.

Топор вырывается из негнущихся пальцев. А в стороне на

большом костре варится мясо – полное ведро. Это копылу-

ха и ее большие птенцы. Как вкусно пахнет!

– Руби, руби,– кричит Венька.– Ты моложе всех!

Он больше не может, бросает топор и тянет руки к мясу.

Вот уже чувствуется его тепло. Но копылуха взмахивает

крыльями и вылетает из ведра вместе с глухарятами. У него

нет даже ножа, чтобы кинуть в них. . .

... Звезды блестят через пихтовую хвою...

Все ребята из отряда пригоршнями суют ему в рот

бруснику.

– Ешь, Миша, ты самый молодой!

Он старается жевать, жевать, жевать, но не может про-

глотить. . .

Не было конца ни этой холодной ночи, ни видениям.

Все они наполнены едой и невозможностью вкусить ее.

Ночь не принесла отдыха. Сильно болел желудок. Он требо-

вал пищи. Сейчас не только сырого рябчика, лягушку съел

бы, но в вечномерзлой земле ни лягушек, ни червей нет.

Утренний туман разогнало быстро.

А почему солнце встало с запада? Вчера он не обратил

внимания, что оно впереди, когда был уверен, что идет

в северном направлении в сторону Селемджи. Михаил сидел

и не мог понять: явь это или продолжается кошмарный сон.

Когда же убедился, что день настал наяву, перед ним закру-

жились кусты и деревья, как будто горы и небо вывернулись

наизнанку и солнце стало ходить с запада через север на

восток. Тайга и реки издевались, подсовывая вместо знако-

мых нехоженые места. Долго сидел он не в силах понять,

что произошло. В голове не умещалась мысль, что все это

время он не приближался, а удалялся от базы партии. С тру-

дом он восстановил в памяти, что, прежде чем пойти к югу,

к гольцу подходил почти с востока, значит, чтобы сократить

путь и вернуться обратно в ту долину, где остался лагерь,

нужно пойти на восток и перевалить хребтик, разделяющий

две реки.

Сначала он встал на четвереньки и, перебирая руками

по стволу, поднялся на ноги. Болели суставы. Колени и

локти почти не гнулись. Пальцы не могли сжаться в креп-

Кий кулак. Чтобы сломать ольховую палку для ходьбы,

он потратил уйму времени и сил. Ольховая ветка гнулась,

113

расщеплялась, но ее волокна никак не хотели рваться.

Пришлось перегрызать их зубами. Ольха надолго оставила

горький вкус во рту. Эта работа разогрела.

Идти в гору почти нет сил. Кочки, багульник, кустар-

никовая березка, на них раньше и внимания-то не обращал,

тормозили и останавливали ноги. Опираясь на палку, все

же побрел вверх, заставляя себя делать непосильное —

обязательно нужно перевалить этот хребтик! Все плыло

перед глазами, рябило, перескакивало с одного места на

другое. Все время хотелось сесть и больше никуда не дви-

гаться. Но нет, обязательно нужно дойти до базы.

Около середины дня звон в ушах стал настолько сильным,

что, казалось, летают несколько самолетов. Откуда сейчас

они? Незачем им тут летать! Но чем дальше он вслушивался,

тем явственнее становился самолетный гул там, на севере,

около гольца, откуда он пришел. Гул то нарастал, то пропа-

дал. Но зачем так долго летать самолетам – аэрофотосъемка-

то здесь уже прошла.

Усталость клонила книзу. Солнце пригревало так, что

появилась испарина, а по лицу катились капли пота. Он уже

не садился, а падал на землю и тут же засыпал. Казалось,

засыпал только на минуту, а потом с трудом поднимался

и ковылял дальше. Когда уже совсем стемнело, он дошел до

обратного ската водораздельного хребтика и свалился под

пихту. Началась новая, наполненная кошмарами ночь.

Чуть только посерела ночная чернота и стали разли-

чаться белесые пихтовые стволы – ее тут называют бело-

корой, он побрел дальше. То ли притерпелся, то ли действи-

тельно желудок меньше болел, боль стала ноющей, посте-

пенно утихала и меньше занимала его мысли. Нужно скорее

выйти к реке.

Во второй половине дня высоко, прямо над головой, про-

шел самолет. Сейчас бы костер развести, а нечем. Да и пока

его разведешь, он сто раз улетит – все равно не увидит.

Ну а если увидит, то что? Подумаешь, один человек по тайге

ходит, на что он летчикам нужен. Они-то наверняка не знают,

как трудно ходить по тайге. Через некоторое время самолет

прошел в другую сторону, но уже южнее.

Какой поганый лес вдоль рек! Не менее часа Михаил

продирался через сплетенные ветви ольхи, жимолости,

шиповника, смородины, ивы. Смородина! Во многих местах

ее красные кисти надолго останавливали его. Кроме красной

тут росла очень вкусная смородина маховка, но ягод на ней

было мало.

114

Вот и речка, такая же прозрачная и быстрая журчит по

гальке между валунами. Но. . . она также текла на юг,

к Бурее. Ноги подкосились, и он упал на прибрежные кусты.

Зачем было тратить два дня для того, чтобы с таким трудом

перевалить хребет в том же бассейне Буреи? В мозгу уди-

вительно четко возникли ясные картины и все детали этих

кошмарных дней. Вспомнились все разговоры о планах

экспедиции и отряда, о приметах в тайге и о том, что до

Буреи не меньше ста километров, а до населенных мест еще

больше. Разве можно при его состоянии пройти сто километ-

ров. А дальше на юг ни один из отрядов не работал. Значит,

нужно поворачивать назад по тому же пути, чтобы не зайти

куда-нибудь в сторону.

Следующий день был наполнен ужасным напряжением

сил для подъема к водоразделу. Ноги не хотели двигаться.

Лицо заливал пот. Что случилось с авиацией? Самолеты ле-

тают и вдоль долин, и поперек. А, наверное, на будущий

год аэросъемку делают. Но уж с Венькой-то больше ни за

что не пойду.

Широкий водораздельный гребень покрыт темнохвойной

тайгой. Ни ягод, ни воды. Так не хотелось делать лишний

путь на спуск в долину, но пришлось – мучила жажда.

Как только он делал резкие движения или начинал идти

быстрее, кружилась голова.

К вечеру облака спрятали солнце. Пускай, теперь-то

он знает, в какую сторону идти! Ночью порывы ветра срыва-

ли желтую хвою лиственниц и окончательно оголили лист-

венные кусты и березу. К утру густо повалил снег.

Михаил уже отчетливо не помнил, как прошла эта страш-

ная ночь. Утром он разорвал по шву рюкзак и сделал полу-

плащ, полукапюшон. Снег валил весь день почти без пере-

рыва. Он сделал белыми деревья и кусты, покрыл толстым

слоем землю, скрыв под своим саваном последнюю доступную

пищу.

Желудок уже не болел. Голод как будто заснул. Наступи-

ло безразличие. Мир воспринимался посторонним, ненуж-

ным. Совсем все равно, идет ли снег или светит солнце,

есть ли брусника или пропала. Искать ее под снегом трудно—

разве случайно, когда ногой зацепишь. Хоть и не хочется,

а есть нужно – иначе не дойдешь.

Дальше дни и ночи как-то перемешались. В мозгу было

только одно – дойти, не выходить из этой долины, которая

приведет к лабазу, и поддержать силы какой-нибудь пищей.

Тайга забита ею до отказа. По ветвям прыгали белки. Из-

115

под ног слетали рябчики. На снегу виднелись следы мышей,

каких-то зверей и птиц. Несколько раз шарахались в сторону

и уходили в чащу лоси. Но все это было недосягаемо. Хоть

бы дохлый какой попался – всякого бы съел. Он перепро-

бовал кору всех кустарников, и почти вся она была горькая.

Семечки лиственничных и еловых шишек царапали гортань,

но все равно он глотал их. Трава стала сухой и пресной,

а корни жесткие и почти не давали сока.

Спать подолгу не приходилось. Несколько минут дремы—

и начинаешь окоченевать. Холод гнал, а слабость и усталость

валили на землю. Он садился, дремал, замерзал, вставал,

шел несколько минут и опять, садясь ненадолго, засыпал.

Грыз кору прямо на стволиках кустов, жевал траву, но она

только вызывала слюну.

Однажды он проспал дольше обычного. Поднялся уже

засветло. Снег покрыл его. Он сделал несколько шагов

и пересек совсем свежий медвежий след. Чуть не настоящую

тропу протоптал вокруг спящего медведь, обойдя вокруг

несколько раз. Видно, зверь был сыт. Ну и пусть. Главная

цель – лабаз. Все остальное не мог уже переварить исто-

щенный мозг Кучерявого.

За эти дни Михаил познал многие тайны тайги: знал

признаки распространения брусничника. Знал, где пасутся

рябчики в разное время суток. Узнавал места, где был преж-

де. Только тогда он прошел здесь в один день, а обратно

и в три дня не осилишь.

Он еще не успел дойти до той длинной мари под гольцом,

когда перестал валить снег. Ночью он потерял сознание.

Сколько длилось полумертвое состояние? Очнулся от яркого

солнышка, сильно пригревшего бок, лицо и ногу. Другая

нога пока ничего не чувствовала. Полулежа он разулся и,

расстелив портянки на кустиках, стал растирать ногу. Даже

солнце не вызвало радости. Только уже лежа в больнице

он понял: не отогрей его солнце, так и остался бы он там

на берегу речки, на которой появились уже забереги.

Опять пролетел самолет. Он летел сначала к гольцу, по-

том как раз над долиной, где двигался Кучерявый. Можно

было бы выйти на полянку метрах в ста, но это же четверть

дня пути. А потом самолет все равно не сядет, а увидит

ли – неизвестно.

Самое мучительное время настало при подъеме у верх-

ней части гольца. Полегший кедровый стланик отнимал

силы уже при третьем шаге. Среди кустов скопилось много

снега. Веток почти не было видно, и ноги попадали в них,

116

как в капкан. Для того чтобы освободиться из их тисков,

требовалось столько же сил, сколько на сто метров ходьбы

по ровному месту.

Выше стланникового пояса начались обледенелые каме-

нистые осыпи. Оставалось только одно – ползти. Руки

и без того почти не сгибались, а тут еще снег и подернутые

ледяной коркой камни. Промокли брюки на коленях, на

них стали расширяться недавно образовавшиеся прорехи.

Хорошо еще, что день выдался солнечный. Но руки не ото-

гревались. Сытый и небольной человек эту полосу камени-

стого склона прошел бы самое большое минут за двадцать.

Кучерявый полз больше полдня. И все же казалось, что полз-

ти быстрее, чем идти.

Уже под вечер, забравшись на ровную площадку гольца,

Михаил издали увидел лабаз: полегший стланик теперь не

заслонял его. Хотелось бежать к нему. Но как во сне, не дви-

гались руки и ноги. По снегу он делал только два-три шага

и останавливался, переводя с трудом дыхание.

Затемно он подошел к лабазу. Его открытая дверца

болталась на кожаной петле. К отверстию была пристав-

лена лестница в пять ступенек. Кучерявый знал, что сюда

завезли продуктов на два отряда или на два сезона одному

отряду. В этом районе работал только один их отряд. Значит,

продуктов много, но почему ребята бросили лабаз откры-

тым?

Как трудно подниматься по лестнице! Уже на третьей

ступеньке он почти потерял сознание. В глазах плыли

красные и зеленые круги, в ушах стоял непрерывный звон.

Дрожащие руки никак не могли подтянуть тощее тело на

следующую ступеньку, а нога не могла до нее дотянуться.

Зачем они сделали такие редкие ступеньки?

Совсем стемнело, когда, перегнувшись через порог, он

упал грудью на грубый, неотесанный бревенчатый пол,

а ноги еще висели на лестнице. Внутри ничего не видно.

Пошарил вокруг. Только голые бревна. Полежав несколько

минут, он сделал еще отчаянное усилие, чтобы переместить

ноги в лабаз. Пополз по полу, ожидая нащупать ящики

и кули, которые здесь должны быть. Один угол – пусто.

Второй – тоже. У задней стены два ящика. Один совсем

пустой – даже крошек никаких нет. Второй забит. Ага, на-

конец-то!

Больших трудов стоило открыть крышку фанерного

ящика. В нем лежали пачки махорки и несколько коробок

спичек.

117

Впервые за девятнадцать дней из глаз Михаила потекли

слезы. Надежда, из-за которой он преодолел невероятные

трудности, разбилась вдребезги. Но может быть, он не все

рассмотрел? Чиркнул спичкой. Нет, только два ящика —

и больше ничего: ни одной корки, ни одного куска, ни одной

консервной банки.

Охватившая его слабость, особенно сильная после такого

физического и морального напряжения, повалила в сон.

Впервые за девятнадцать дней он спал под крышей, но здесь

не было теплее, чем там внизу, в лесу.

Хорошо еще, что спички есть, теперь идти легче будет.

С этой мыслью он проснулся. Было совсем темно. Он скинул

пустой ящик, сполз вниз и поджег его. Огня не хватило,

чтобы отогреться до конца, и он пополз вниз – в долину

селемджинского бассейна, к тропе и дровам. Надежда на

тропу и тепло костра повела его дальше и вела еще почти

два дня...

Ко времени трехнедельного голодания Михаила Кучеря-

вого я уже испытал, что такое голодный поход в тайге. В се-

редине того же сезона полевых работ невдалеке от тех же

мест начались продолжительные и сильные дожди. Они

уничтожили броды через многие речки. Даже небольшие

ключики превратились в непреодолимые преграды. Шли

мы вдвоем, имея продуктов максимум на два дня. Долгие

поиски переправ и обходы водных преград окончились тем,

что семь дней пришлось питаться только ягодами и грибами.

Но мы знали, где находимся. У нас были спички и плащи.

Мы имели возможность обсушиться, обогреться и почти

нормально выспаться. Тем не менее мы настолько отощали,

что еле плелись. Я испытал чувство безразличия и апатии.

Слабость влекла на землю ежеминутно. Хотелось сесть

и больше не вставать. Но нас было двое. Мы стеснялись

показать друг другу слабость. Это заставляло идти. И когда

уже совсем ноги отказывались передвигаться, кто нибудь

говорил: «давай попасемся» или «давай сфотографируем —

место очень красивое». Фотографий этого похода у меня

накопилось больше, чем за предыдущие два года.