Текст книги "Осторожно - пума!"

Автор книги: Юрий Пармузин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

с прибрежных кустов. Огоджа была проклята самыми ужас-

ными проклятиями. На плесах наши салики почти стояли

на месте и также вполне заслуживали проклятий. В об-

щем за полтора часа нечеловеческих усилий мы еще ясно

видели то место, от которого началось путешествие. За

это. время всего двадцать минут нас везли наши салики,

а все остальное они предпочли ехать на нас.

Мы совершили минимум две ошибки: первая – построй-

ка плота из «железного дерева» тайги, а не из легкой ели

и вторая – это путешествие.

Плавание шло черепашьими темпами, и в наших рядах

началось брожение.

– Да, прогадали мы с морским путешествием.

– Не пойти ли нам по следам Николая?

Но так не хотелось отказываться от радужных планов,

признав себя побежденными, и возвращаться. И так сильна

была надежда, что ниже по течению будет лучше, что мы

потихоньку плыли все ниже по реке.

Начал накрапывать дождь. Но мы и без того были уже

мокры и снаружи от бесчисленных высадок в воду, и из-

нутри – от собственного пота.

Налетел порыв холодного ветра, и хлынул ливень. На

Дальнем Востоке иногда бывают такие ливни, как будто

опрокидывается бочка с водой, и не капли, не струи, а

сплошная стена воды падает сверху. Таким был дождь

и тогда. В первую же секунду он вымочил нас до костей,

невзирая на брезентовые спецовки рабочих, мою кожаную

куртку и тем более солдатскую гимнастерку Вершинина.

К довершению неудач деревянные веревки нашего са-

лика перетерлись, и я очутился по пояс в воде.

– К чертям салики! Пошли пешком! – закричал я.

– Попробуем еще немного проплыть,– возразил Вер-

шинин, которому было лень слезать со своего салика.

– Конечно, поплывем,– настаивал Иосиф и уже начал

связывать разъехавшиеся бревна.

33

– Попробовать-то можно, но вот скоро вода начнет

прибывать, и уж если тогда налетим на камушек, то вряд

ли удастся живым из этой поганой речонки выбраться.

Плот связали, и путешествие продолжалось с прежним

успехом.

Ливень утих, но сильный дождь кисеей закрывал и ок-

рестности, и реку впереди. А места становились все кра-

сивее. Сопки приблизились к руслу, иногда обрываясь к

воде скалами. Скоро началось ущелье. Река стала заметно

глубже, течение быстрее, шум усилился, между стенами

скал гремело эхо. Наш салик плыл метров на полтораста

впереди вершининского.

– Что это? – спросил Иосиф, указывая на чуть вид-

невшиеся сквозь сетку дождя белые буруны впереди и вы-

сокие каменные глыбы между ними.

– Водопад! Давай к берегу!

Но было поздно. Шесты недоставали дна, а вместо весел

они не годились для неповоротливого, тяжелого салика,

все быстрее увлекаемого течением. Пытать счастье вплавь

в ледяной стремительной воде было не только рискованно,

но и поздно. Мы не успели составить план спасения, как

плотик с курьерской скоростью уже несся среди камней

гранитного барьера, преградившего реку. Иосиф бросился

на плот ничком, крепко охватив его и ногами, и руками.

Я же, инстинктивно зажав в руках шест, выпрыгнул на

каменную глыбу как раз в том месте, где салик, приподняв

зад, носом зарылся в пену и брызги и нырнул вниз. Я даже

не заметил, на чем стою, так как искал глазами салик и

Иосифа в бурлящей пене. Секунды казались часами.

Сначала из воды торчком, будто кто его с силой выбросил,

выскочило одно бревно. Мы поднимали его вдвоем с большим

напряжением, а тут оно скакало как лягушка. Потом ниже

по течению вынырнуло второе. Наконец показалось и третье

вместе с Иосифом. Его прибило к каменному мысу метрах

в двухстах от меня. И было еле-еле видно, как Иосиф на

четвереньках выполз на камни берега и сел. Посидев несколь-

ко мгновений, как бы соображая, что делать дальше, он

стал разувать левую ногу. Потом стащил брезентовую курт-

ку, разорвал рубаху и обмотал ногу.

Убедившись, что он жив, я приступил к оценке собствен-

ного положения. Оно было не из приятных. Мои ноги стояли

на гранитном постаменте площадью менее квадратного метра.

На нем я выглядел памятником среди грохочущей воды

метрах в четырех от такого же гладкого и совсем крошечного

34

обломка сущи. Укрепить шест на дне не было никакой

возможности – вода моментально вырывала его из рук. Одно

неверное движение – и я окажусь в падающей воде.

Кое-как укрепив конец шеста и собрав все силы, я прыг-

нул, опираясь на шест. Конечно, мне просто повезло.

Ударившись животом о камень, я вскочил на него и, не

теряя инерции, перескочил на следующий.

На берегу я оказался вместе с Вершининым и Грязновым,

которым удалось причалить салик к берегу, вовремя за-

метив нашу катастрофу.

Впереди виднелся еще один порог, и о дальнейшем

плавании не могло быть и речи. Но вообще-то, будь у нас

хоть немного тренировки в плавании на бревнах наподобие

сплавщиков, плыть, конечно, было бы лучше, чем идти.

Спустившись со скалистого барьера и достигнув камени-

стого мыса, где сидел Иосиф, мы спросили его:

– Идти можешь?

– Попробую. Ногу поцарапал.

«Царапина» уже успела пропитать кровью самодельный

бинт, и пришлось наращивать повязку остатками рубаш-

ки. Холод не давал стоять на месте. Мы побрели, прыгая

по прибрежным камням, не решаясь углубиться в мокрые

заросли пойменных кустов. Иосиф сильно хромал, морщил-

ся от боли и непривычно молчал.

Вскоре валунная отмель уперлась в скалу. Она почти

отвесно обрывалась в воду. Водоворот у ее подножия вырыл

глубокий котел, непроходимый вброд. Немного выше по

течению гремел перекат, которым было решено воспользо-

ваться для перехода на противоположную сторону.

Упираясь палками в каменисто-галечное дно, напрягая

все мускулы и рассчитывая каждое движение, волочили

мы ступни ног по дну, не отрывая их от камней. Это усили-

вало трение и сохраняло равновесие. Без такого приема

и палки устоять в бешено несущейся воде, если она выше

колена, было невозможно. Вода вырывала из-под ног гальку,

а на валуны и вовсе становиться нельзя. Их отполированная

поверхность сбрасывала каждого, особенно если он был

обут в резиновую обувь со стертыми подошвами, как у нас.

Благополучно достигнув берега, мы быстро пошли по

галечной отмели, но, не пройдя и трехсот метров, снова

уперлись в непреодолимую скалу, и снова началась полная

напряжения всех сил и внимания переправа. Так пришлось

переправляться пять раз, и часа за четыре мы вряд ли прошли

более двух километров.

35

Тем временем вода прибывала и даже на самых мелких

перекатах стала выше колен. Переходя в шестой раз реку,

я наступил на гальку, выскользнувшую из-под ноги. Су-

дорожно взмахнув руками в поисках спасительной соло-

минки и независимо от сознания набрав полные легкие

воздуха, рухнул в воду. Так же инстинктивно руки и ноги

размахнулись в стороны, стремясь захватить как можно

большую площадь дна, чтобы увеличить силу трения. Но

прежде чем тело успело распластаться на дне и затормозить,

струя проволокла меня и раза два перевернула, больно

ударив грудью о камни – хорошо, что не головой. Никаких

сил не хватало противостоять ее бешеному напору. Я понял

всю свою ничтожность по сравнению с этой мощью, но про-

должал шарить руками по дну. В голове была только одна

мысль:

– Только не теряться! Только не теряться!

Мне повезло. Я наткнулся на большой камень. С не-

вероятным напряжением уперся ногами и руками о кам-

ни дна и встал на четвереньки, пытаясь поднять голову

над водой. А она хлестала по лицу. Рта раскрыть нельзя.

Кое-как, урывками переводя дыхание, на четвереньках доб-

рался до берега и посмотрел на товарищей. Один, так же как

и я, выползал из воды на четвереньках, а двое кое-как доб-

рели без приключений. Дрожа от озноба, нечеловеческого

напряжения мускулов и нервов, мы в изнеможении упали

на прибрежные камни.

– А в воде-то теплее, чем на берегу,– стуча зубами,

сказал Грязнов.

– И правда, вроде бы теплее.

– Когда с саликов спускались в воду, то камни выбирали

да на цыпочки поднимались, чтобы не промокнуть, а сей-

час, как утки, ныряем, и хоть бы что,– пытался пошутить

Вершинин, стараясь придать как можно больше бодрости

своему вибрирующему голосу.

– В воде-то только вода, а здесь еще и ветер. Два

холода сразу. Б-р-р!

Пальцы на руках покраснели и не гнулись. По телу

между бугорками «гусиной кожи» текли ледяные струи.

Мокрая одежда плотно прилипала к телу, отнимая его теп-

ло. Если удавалось оторвать липкую рубашку от какого-

нибудь участка тела и создать воздушную прослойку, то

уже не хотелось двигаться, чтобы не утратить этого отеп-

ленного кусочка.

О следующем переходе через реку нечего было и думать.

36

Из ласково ворчащей мелкой речушки она превратилась

в свирепый мутный поток. Она жаждала крови, подбираясь

к нашим ногам, очевидно не в силах еще ринуться на нас

из своего русла. Огоджа ревела, выворачивала прибрежные

камни, унося их как мелкую гальку. Над водой стояла

водяная пыль, смешанная с дождем. То в одном, то в другом

месте возникали и опять пропадали водовороты. В своих

бурых волнах они закручивали, как щепки, большие лист-

венницы вместе с корнями и кронами. Она была прекрасна

в своем гневе, эта взбешенная стихия. Нам же было не до

восхищений.

– Хороши бы мы были на своих саликах сейчас!

– Однако сидеть некогда, топать еще порядочно и хо-

лод собачий.

– Мое мнение – взобраться на сопку и идти поверху.

Берегом все равно не прорваться из-за скал.

Это было очевидно, и все, стараясь держаться строго

гуськом, чтобы не получать всю воду с кустов, стали про-

бираться сквозь заросли пойменного леса к склону сопки.

Шли очень медленно, передвигая ногами, как циркулем,

держа корпус неестественно прямо, стараясь не изгибать ни

рук, ни ног и не потревожить водоносные кусты. Я шел впере-

ди, так как был одет в кожаную куртку и первым принимал

удары кустов и водных струй. Кожанка набрала в себя

воды, конечно, больше, чем просто вершининская гимна-

стерка, и превратилась в холодильник.

Наконец начался крутой склон, кусты поредели.

– Ну, кажется, выбрались!

– Прошли не более семисот метров, но они показались

тремя километрами и по времени, и по напряжению.

Склон сопки покрывали курумы. Среди громадных гра-

нитных глыб, одетых лишайниками, кое-где торчали лист-

венницы.

– Скажи, пожалуйста,– воскликнул Иосиф,– в сухую

погоду по этим камушкам как по лестнице идешь, а сейчас

полное смертоубийство!

Действительно. Лишайники, не имеющие корней и на-

бухшие водой, превратились в скользкую слизь. Они поте-

ряли всякую механическую связь с субстратом и скользили

по нему, как только на них наступали. К тому же еще сами

камни, смоченные дождем, лежали неустойчиво – того

и жди съедут вниз.

Прыгнув на один из закачавшихся камней, неловко

упал Грязнов. Сразу же из руки хлынула кровь. Перевязав

37

руку, осторожно и потому медленно побрели дальше, напря-

гая внимание.

До вершины сопки добрались совсем обессиленные. Но

здесь еще холоднее – нельзя ни сесть, ни остановиться.

Тучи, цепляясь за верхушки лиственниц, как бы играли

вперегонки. Насыщенные водой и холодом они то быстро

взмывали вверх, то падали на вершину сопки, пытаясь про-

никнуть в ущелье. Такие тучи бывают перед снежным

бураном. Они несли холод и еще больше омрачали и без

того пасмурное настроение. Молча передвигались мы, расто-

пырив руки, с трудом отрывая ноги, путающиеся в сети

багульника. Вместе с дождем сыпались пожелтевшие хво-

инки лиственницы.

Постепенно затих шум Огоджи. Ориентиров не было: их

съели тучи, закрывшие все высокие сопки. Нужно было пос-

мотреть на компас, но он висел на поясе в футляре, а так не

хотелось сгибать руку, чтобы достать его: опять мокрая ру-

баха прилипнет. Компас в конце концов пришлось достать

и убедиться, что мы слишком далеко уклонились вправо.

Через несколько времени Вершинину показалось, что мы

опять уклоняемся, и я, стуча зубами, опять полез за компа-

сом, и опять пришлось поворачивать. Чувство времени и

пространства стерлось. Казалось, что мы идем бесконечно.

Главной заботой у всех было сохранить постоянное положе-

ние корпуса, чтобы рубаха не прилипала к телу. Этот был

случай, когда совсем не хотелось, чтобы своя рубашка была

ближе к телу. Начался спуск в какую-то долину. Оказалось,

речка Курба – приток Огоджи.

В сухую погоду эту маленькую речонку можно перейти

в любом месте. Теперь же она разлилась и так разбушева-

лась, что близко подойти было страшно. К счастью, подошли

мы к ней недалеко от устья, где она в погоне за врезом Огод-

жи довольно сильно углубила русло и имела высокие бе-

рега.

Стали делать мост. Нашли высокую ель и свалили через

поток. Но у ели была густая крона, и, как только хвоя кос-

нулась воды, дерево было подхвачено и отнесено в сторону.

После долгих поисков нашли высокую, но с редкой кроной

лиственницу, свалив ее, перебрались на противоположную

сторону. Смеркалось. В глазах появилась зеленовато-серая

муть, обезличившая все предметы и расстояния.

– Ну, братцы, до Стана осталось не больше пяти ки-

лометров.

– Пять-то пять, а вот попробуй-ка на эту сопочку взоб-

38

раться,– указал Грязнов на крутой, поросший густым ку-

старником склон.

– Пошли-ка лучше к Огодже, может быть, ущелье кон-

чилось, а то мне уже не взобраться, нога болит,– заявил

Иосиф.

Выйдя к Огодже, мы очутились на небольшом полуостро-

ве галечного конуса выноса Курбы, заросшего лиственница-

ми, елями и пихтами. Прямо впереди возвышалась мрачная

голая скала, преграждавшая путь по берегу. Справа крутой

склон, покрытый густым лесом, местами прерванным куру-

мами. Слева и сзади в тесных берегах бесновались Огоджа

и Курба. Дикое ущелье казалось совсем мрачным от спус-

тившихся сумерек и туч, уже полностью закрывших даже

низкие вершины сопок и стремившихся соединиться с вол-

нами реки.

– Дальше идти нельзя. Надо ночевать,– решительно

заявил Грязнов.

Тут же Вершинин начал рубить сухую лиственницу на

костер. Место для ночлега выбрали под густой пихтой, почти

не пропускавшей дождь. Когда сучья для костра были уже

разложены, выяснилось, что поджигать его нечем. Заветная

коробка спичек была мокра.

Наслушавшись рассказов о таежных драмах из-за отсут-

ствия спичек и твердо усвоив, что в тайге самый важный

предмет – спички, я всегда берег в полевой сумке коробку

спичек, завернутую в бересту. Конечно, я сразу вспомнил об

этом коробке и, преодолевая дрожь от холода, стал откры-

вать сумку, предвкушая, как сейчас весело затрещит огонь,

разольется тепло под пихтовой крышей и можно будет

хоть немного оттаять, отдохнуть от утомительного дня.

Наконец сумка открыта.

– Вода!

. Коробка вместе с берестой плавала приблизительно в

средней части сумки, но еще полностью не промокла. Лихо-

радочно чиркая негнущимися пальцами спички, стараясь

найти хотя бы миллиметр сухой поверхности терки, мы по

очереди вырывали друг у друга коробку. Одна за другой от-

летали головки спичек, а терка превращалась в отрепья.

Испытанный способ сушки спичек в волосах ничего не давал:

везде мокро, как в самой Огодже.

– Придется добывать огонь по способу австралийцев.

Срубили сухую лиственницу, вырубили два куска и на-

чали тереть их один о другой до онемения пальцев. Дерево

становилось горячим, но загораться и не собиралось.

39

Вместе с моросящим дождем начала срываться крупа.

Ветер, смешиваясь с ревом реки, сквозняком свистел в

ущелье. Темно – хоть глаз выколи.

– Видимо, австралийцы не из лиственницы огонь до-

бывали,– констатировал Вершинин.

– Давай рубить деревья, иначе окоченеем,– предла-

гает Грязнов.

Топор переходил из рук в руки. Ожидающие топор про-

должали тереть лиственничные куски, «сушили» спички и

нет-нет, да чиркали, чтобы убедиться, что испорчена еще

одна спичка. Уже всем было ясно, что эти спички зажечься

не могут, и все же мы продолжали их чиркать о давно уже

стертую терку, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. На-

дежды отлетели вместе с последней спичечной головкой.

Одно спасение – рубить деревья. Но тело все сильнее

сковывала смертельная усталость. Овладевало безразличие

ко всему, кроме холода. Окоченевшие пальцы не гнутся, то-

пор, делая неверные удары, того и смотри вырвется из рук.

Конечно, за время рубки не успевали согреться. Совершен-

ная тьма. Даже силуэтов сопок и деревьев не видно. Ревела

Огоджа. Сыпался мелкий дождь пополам с крупой. Порывы

ветра старались добить еле живой организм.

Ожидая своей очереди рубить, я стоял, опершись пле-

чом о ствол ели, стараясь хоть немного спрятаться за ним от

ветра, и уже не чувствовал своего тела...

Вдруг мне стало тепло. Я в Москве. Яркий солнечный

день. Солнышко блестит в позолоте кремлевских шпилей.

Весело звеня, трамвай спускается по Моховой к Манежу.

В белом костюме я иду, размахивая полевой сумкой, к уни-

верситету. Меня догоняет мой друг – физкультурник Доль-

ка Перельман. Странные привычки у этих физкультурников:

им некуда девать избыток силы, и они стараются применять

ее всюду. Он изо всей силы хлопает меня по плечу вместо

приветствия и весело орет: «Здорово, Юрка! Юрка! Юрка, что

с тобой?»

– Как что?

Я открываю глаза. Ничего не вижу. Кромешная тьма,

но слышу, как ревет Огоджа, скрежеща валунами. Лежу

навзничь. Лицо сечет крупа. Меня толкают все трое, трут

лицо, руки, грудь.

Обнаружив, что пропускаю очередь греться топором и

не отзываюсь на зов, товарищи в полной темноте нащупали

меня и после значительных усилий вернули жизнь окоче-

невшему телу.

40

– Амба! – кричит Матюков.– Снимай с себя все! Раз-

девайтесь все догола.

Он хватает топор и с остервенением отрубает щепки от

сухой лиственницы. Щепки раскладывает на гальке под той

самой пихтой, облюбованной для ночлега, близ кучи бре-

вен и хвороста так и не зажженного костра.

Сначала показалось, что он помешался. Раздеваться до-

гола, когда сыплет крупа и ледяной ветер продувает всякую

одежду, кажется диким. Но в следующую минуту его мысль

становится понятной.

Процесс раздевания кажется бесконечным. Пальцы не

чувствовали одежды и тем более пуговиц. Наконец все разде-

ты, и опять пришлось удивиться – ничуть не стало холоднее.

Матюков сел на щепки спиной к стволу пихты и широко

расставил ноги. Я поместился между его ног и плотно при-

жимаюсь спиной к его груди. Также спиной к моей груди

прижался Вершинин, а к нему – Грязнов. Кое-как сдела-

ли из насыщенной водой одежды вроде крыши, кладя ее пря-

мо на головы, а с боков она висела в виде занавесок. Прошло

какое-то время, и мы начали ощущать свои тела. Тепло тела

товарища потихоньку согревало кожу и проникало глубже.

Однако полностью мы так и не согрелись. Никто из нас не

понял, что было в ту ночь: бред или полудрема. Время от

времени то тот, то другой поднимал висящий полог одежды,

стараясь заметить наступление рассвета в непроглядной

тьме.

Ручаюсь, что та в общем-то короткая августовская ночь

на берегу Огоджи была самой длинной в моей жизни. Она

была длиннее бесконечной ночи с одиннадцатого на двенад-

цатое января 1943 года, когда, лежа в снегу на берегу ско-

ванной льдом Невы, я ждал сигнала, чтобы поднять свою ро-

ту в атаку для прорыва блокады измученного Ленинграда.

Она была длиннее и той январской ночи в 1945 году, когда

меня выносили из боя, а затем везли шестьдесят километров

по фронтовому бездорожью с раздробленной ногой к поль-

скому городку Сендзишуву и я несколько раз терял созна-

ние от нестерпимой боли и потери крови. Она была длин-

нее потому, что тогда впервые ко мне подошла смерть и я

живо ощутил ее холод – первые впечатления всегда самые

сильные. До сих пор зрительная память сохранила тот га-

лечный полуостровок, равнодушные ели и буйствующую

реку...

Много лет спустя на Чукотке, так же в августе, замерзли

четыре исследователя – близко знакомые нам товарищи.

41

Их нашли в разных местах недалеко друг от друга окоче-

невшими, в мокрой одежде. Они не догадались освободиться

от этого холодильника, не согрели друг друга своими тела-

ми. Убийцей стала их мокрая одежда.

...Наконец из тьмы стали выступать поседевшие за ночь

ели и обозначились контуры сопки на противоположной сто-

роне реки. Наступал холодный рассвет.

Некоторое время мы сидели, не решаясь расстаться с на-

гретой нашим дыханием крышей. Наконец набравшись ре-

шимости, быстро выскочили и начали одеваться, с трудом

попадая руками и ногами в складки слипшейся и местами

обледеневшей одежды. От прикосновения к только что с

таким трудом оттаявшему телу мокрой и холодной одеж-

ды болезненно сжимались мышцы. Это была жестокая пыт-

ка холодом. Кое-как натянув наконец все, мы молчком

быстро стали карабкаться на крутую каменистую сопку и

скоро очутились в облаках. Дождь перестал, но все мутное

пространство вокруг было насыщено влагой и холодом.

Крутой склон резко переходил в ровную, почти горизон-

тальную поверхность вершины, покрытую таежной гарью.

Гари в тайге бывают верховые, когда горят только кро-

ны деревьев, а стволы остаются, как мрачные колонны без

крыши; низовые, когда горят кусты и валежник; сплош-

ные, при которых сгорает все, и на этих местах поселя-

ется трава-вейник, иван-чай, осоки. Здесь гарь была низо-

вая. Сгорели кусты, вместе с ними мох с тонкой торфяной

подстилкой, прикрывавшей каменистый грунт и сильно щеб-

нистую почву. Лишенные опоры и питательной базы, мно-

гие деревья засохли и попадали при первом же сильном

ветре. Навалившись друг на друга, они создали что-то вроде

баррикад, исключив всякую возможность движения по зем-

ле. Беспорядочно наваленные во всех направлениях стволы

ощетинились острыми сучками, грозя воспользоваться ма-

лейшей оплошностью пешехода и разорвать его одежду

вместе с кожей.

– Хождение по канатам под куполом цирка,– невесело

пошутил Матюков.

Ему особенно трудно преодолевать этот хаос из-за ною-

щей ноги.

– Да, богатая практика. На старости лет, когда уже не

смогу работать в тайге,– продолжил его мысль Верши-

нин,– подамся в цирк. После такой практики быть гим-

настом сущие пустяки.

Балансируя по мокрым, скользким, нередко пружиня-

42

щим стволам и перепрыгивая с одного на другой, медленно

двигались мы по гари. Туман был так густ, что в десяти шагах

нельзя было отличить дерево от медведя. Впрочем, ни один

уважающий себя и находящийся в полном разуме медведь,

конечно, сюда бы не забрел – мы это знали и совершенно

не опасались встречи с хозяином тайги. Нам деваться было

некуда. Мы вынуждены были скакать по завалу. Ориенти-

роваться в тумане да еще по гари невозможно. Вытаскивать

часто компас было трудно и не хотелось из-за холода. Дер-

жать же его все время в окоченевших пальцах – значит ли-

шиться этого единственного путеводителя на первом же прыж-

ке. В общем на компас я почти не смотрел, и шли мы, каза-

лось, по прямой, стремясь к северу, но, как только удава-

лось взглянуть на него, так неизбежно выяснялось, что идем

почти на восток. Поворачивали, некоторое время шли на

север, а еще некоторое время опять незаметно для себя ук-

лонялись вправо.

Долго длилось путешествие. Ноги от напряжения и уста-

лости дрожали. Прыжки были неверные, что еще больше

выматывало остатки сил. Сесть было почти невозможно из-за

холода, и поэтому отдыхали часто, но стоя. Опять потеря-

лось чувство пространства и времени. Казалось, что прошли

не менее пяти километров, а между тем в радиусе двух ки-

лометров от Угольного Стана гари не было – значит, до

Стана еще далеко.

– Что-то длинная эта гарь. Надо выходить к реке,—

предложил я.

Все согласились и повернули в ту сторону, где теорети-

чески протекала Огоджа. Гарь еще тянулась долго, но на-

конец поваленных деревьев стало меньше, началось мелко-

лесье и заметный уклон к долине. Вскоре послышался шум

реки.

Ущелья не было. Вдоль берегов мутного потока тянулся

лиственничный лес с багульником по колено. Как ни труд-

но ходить по густой багульниковой сети, но для измученных

гарью людей это было вроде отдыха.

– Ну, все! Теперь близко.

– Если бы не было тумана, пожалуй, были бы уже вид-

ны сопки близ Стана.

Однако время шло, и мы тоже шли, напрягая силы, как

по сугробам, вытягивая ноги из цепкого багульника, а зна-

комые места не появлялись. У меня возникло сомнение.

Долина была явно мельче, чем у Огоджи, а чем ниже по те-

чению, тем она должна бы углубляться. Долина слишком

43

узкая и мало разработана, но скал не было, что совсем не

напоминало огоджинскую долину. Но с другой стороны, ши-

рина русла и мощность потока были типично огоджинские.

Пришлось вытащить компас. Когда я взглянул на стрелку,

то не поверил своим глазам – река вместо положенного се-

верного направления текла на юго-запад...

У меня подкосились ноги. Надежда на скорый отдых,

тепло и миску супа лопнула как мыльный пузырь. Пытаясь

сообразить, в чем дело, шел я, держа компас обеими руками,

спотыкаясь и ничего не говоря товарищам. Я все надеялся,

что это какой-то вираж реки, что вот там, за кустом, река

повернет на свое северное направление. Но нет, она упрямо

несла свои воды на запад, на юго-запад и за этим, и за сле-

дующим кустом. Мелькнула дикая мысль: неужели мы в ту-

мане перевалили через водораздел в бассейн Буреи? Однако

не могли же мы, еле держащиеся на ногах, за неполный день

пройти пятьдесят километров, которые отделяли район на-

шей съемки от водораздела!

– Ты чего это свой компас изучаешь? – заинтересовал-

ся Вершинин.

– Да понимаешь, что-нибудь одно из трех: или испор-

тился компас, или мы на пороге открытия крупной магнит-

ной аномалии, или это река не Огоджа.

– Брось шутить,– мрачно посоветовал Михаил Ива-

нович.

Но, взглянув на компас, взял его, долго тряс, вертел

во все стороны и вдруг заорал с диким выражением налив-

шихся кровью глаз:

– Чего же ты раньше смотрел, так твою и эдак! Про-

пали теперь! – И он бросился бежать вверх на сопку.

Усомнившись в ясности его разума и видя по растерян-

ным лицам рабочих, что они окончательно потеряли надежду

остаться в живых, я собрал всю силу своего далеко не тихо-

го голоса, придал ему максимальную повелительность и

тоже гаркнул:

– Стой! Садись!!!

Окрик несколько отрезвил всех, погасив зародыш па-

ники. Сели и, вытащив мокрый комок бумаги, ранее бывший

картой, постарались найти свое местоположение. Как ни

вертели раскисшую карту и компас, что ни думали, а так и

не могли найти удовлетворительного объяснения, куда это

нас занесла нелегкая.

Тем временем туман несколько приподнялся, и сквозь

редкие его разрывы замелькали белесые просветы.

44

– Я дальше не пойду, – заявил Иосиф.– Если дойде-

те, то пришлите сюда Соловьева с оленями.

– Сейчас влезу на дерево, посмотрю– решил Вершинин.

– Надо идти вниз по реке, куда-нибудь придем,– пред-

ложил Грязнов.

Составить ясное представление о местности с дерева поч-

ти невозможно. Вершины сопок неожиданно возникали из

быстробегущих серых туч и опять тонули в них. Их очерта-

ния были искажены и незнакомы. Мелькание вершин не толь-

ко не создавало ясной картины местности, а, наоборот, сби-

вало с толку. Тем не менее Вершинин, имевший профессио-

нальную натренированную зрительную память, вдруг глу-

бокомысленно заявил со своей лиственницы:

– Местность вроде знакомая, но когда я тут был?

Последовала долгая пауза до следующего прорыва в об-

лаках.

– Ребята! – вдруг закричал Вершинин, быстро съез-

жая с дерева,– мы тут ночевали!

Все, и в том числе Иосиф, сорвались с места и заспеши-

ли вниз. Пройдя несколько метров, мы увидели устье Курбы

и полуостровок, который покинули утром. Таким образом

больше половины дня потратив на изнурительный переход по

гари и сделав большой круг, мы вернулись обратно, виной

всему этому были холод и туман. И все же настроение подня-

лось.

– Теперь хоть знаем, где мы.

– Ну, теперь от реки – никуда.

Забравшись на сопку по той же каменистой осыпи, кото-

рую преодолели утром, мы пошли вдоль края скалы в гу-

стом мелколесьи, перемежающемся с участками гари.

– Опять эта чепура проклятая!

– Чепура бы еще ничего, а вот дождь с нее – это вредно.

Действительно, каждое прикосновение к кустам вызывало

ливень.

– Попробую сойти вниз, может быть, там лучше,– ска-

зал я.

– Хорошо. Если там скал нет – крикни,– согласился

Вершинин.

Иосиф пошел за мной – с горы легче идти. Скал не было.

Я закричал:

– Давай сюда!

Но шум реки заглушил голос. В ответ тоже кричали, а

что – не мог разобрать. Видя, что топографы на спускают-

ся, мы через несколько минут вдвоем двинулись в путь. Он

45

был непродолжительным. Вскоре его преградила очередная

скала. От самой воды до верха скалу разбила расселина шири-

ной в метр – полтора.

– Как? Влезем? – спросил я Иосифа.

– Влезем.

Первым полез он. Забыв одно из правил альпинистов —

не лезть на скалу, пока не остановился впереди идущий, я

начал взбираться следом за ним, упираясь ногами в одну,

а спиной в другую стенку расселины и помогая себе руками.

Уж очень холодно было стоять без движения. Перед самым

верхом скалы расселина поворачивала влево под прямым

углом. Когда я уже приближался к середине расселины,

Иосиф скрылся за поворотом. Вдруг почти сразу послышал-

ся грохот и крик: «Камень!» Тут же из-за угла вылетел ка-

мень побольше головы, с силой стукнул в стенку расселины,

отскочил и ударился в противоположную...

Часто бывает в момент смертельной опасности, мысль,

как теперешние счетно-кибернетические машины, с удиви-

тельной последовательностью и логичностью произвела все-

сторонний расчет. Чтобы свалить меня с почти отвесной

скалы, достаточно легонького толчка, а не только камня,

способного раздробить голову или поломать ребра. Пос-

мотрел вниз. Там острые камни и лютый поток Огоджи,

только и ждущий, чтобы искромсать, истолочь, превратить

в котлету. Кроме того, лететь туда около пятнадцати мет-

ров – и без Огоджи жизни лишишься. Разминуться с кам-

нем в метровой расселине трудно, но можно. Нужно только

сделать полшага вверх. Почему полшага? Не помню, чтобы

это было рассчитанное, хотя бы глазомерно, расстояние.

Скорее всего инстинкт подсказал эти полшага с математичес-

кой точностью. Также не помню, чтобы при этом я торопил-

ся,– нет, просто были сделаны полшага, спина уперлась в

стену, ноги в другую, а в следующее мгновение камень силь-

но ударился около уха повыше плеча, отскочил, ударился

против носа, затем около кисти правой руки и полетел

дальше зигзагами, отскакивая от стенок расселины. По ру-

кам и лицу больно застучала свита обломка – мелкие ка-

мешки и дресва. Проводив глазами камень и его спутников,

пока они не скрылись в воде, я быстро проскочил остаток

щели.

– В другой раз осторожнее надо с камнями,– вскользь

заметил я Иосифу.

Что еще можно было сказать, когда сам виноват? Веками

стоящие горы и тайга не терпят поспешности и жестоко на-

46

называют нарушителей. Впрочем, камень в тесной расселине

не произвел заметного впечатления на усталое сознание.

Дальнейшее движение шло, может быть, немногим быст-