Текст книги "Алехин"

Автор книги: Юрий Шабуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

СТУПЕНИ РОСТА

Бытует мнение, что для достижения высоких спортивных результатов шахматисту нужно непременно иметь математические способности. Это далеко не так. В основе аналитического мышления шахматиста лежит прежде всего пространственное воображение. А поэтому путь на шахматный Олимп открыт не только тем, кто тяготеет к техническим наукам.

Один из ярких примеров – Александр Алехин, который не проявлял интереса к математике, а был предрасположен к изучению истории, литературы, иностранных языков.

Надо отдать должное его родителям, – зная наклонности младшего сына, они определили Сашу в гимназию с четко выраженным гуманитарным направлением. Особое внимание уделялось в ней изучению классических произведений литературы, русского, иностранных и древних языков, проводилось внеклассное чтение и ставились ученические спектакли. И хотя владелец и директор гимназии, основанной в 1868 году, видный педагог, литературовед и общественный деятель Лев Иванович Поливанов в 1899 году скончался, его прогрессивные методы обучения продолжали здесь осуществляться. О них хорошо рассказано в воспоминаниях «На рубеже двух столетий» поэта Андрея Белого, окончившего это учебное заведение: «В девяностых годах она была лучшей московской гимназией; в ней отрицалась «казенщина»; состав преподавателей был довольно высок; преподаватели принадлежали к лучшему московскому культурному кругу… человечность, культурность подчеркивалась во всем стиле преподавания; и подчеркивалась личность ученика…»

Репутация у гимназии была отменная. Среди ее воспитанников были многие деятели отечественной культуры: философы В. С. Соловьев и Л. И. Лопатин, поэт В. Я. Брюсов, актер П. М. Садовский. Сюда отдавали своих сыновей Л. Н. Толстой и А. Н. Островский. Среди учащихся можно было увидеть потомков дворян и купцов, врачей и адвокатов, чиновников и мелких служащих. В гимназию принимались лишь дети христианского вероисповедания. Программой предусматривался курс обучения – приготовительный и восемь классов, с возрастающей оплатой учебы – в приготовительном классе 180 рублей, в 1–3-х – 230 рублей и далее по 250 рублей в год. За пансионеров вносилась плата сверх того в 500 рублей. Форма одежды гимназистов была черного цвета: блуза, брюки, кожаный ремень.

Саша Алехин был в числе лучших учеников Поливановской гимназии. Он постоянно получал отличные оценки по истории, литературе, французскому языку, другим предметам. Причем все эти предметы давались ему без видимых усилий. По воспоминаниям одноклассников, он, как правило, к урокам не готовился, учебников с собой никогда не брал, кроме как по латинскому языку, объяснений преподавателей не слушал, а сосредоточенно анализировал шахматные позиции. Пропущенное навёрстывалось им просто. Обладая удивительной памятью, Алехину достаточно было на перемене заглянуть в учебник, переспросить товарища, чтобы понять задание и точно ответить на вопросы преподавателей. В числе его товарищей были тогда Вадим Шерешевский, Лев Остроумов, Лев Поливанов – сын директора гимназии, Павел Попов, Николай Станкевич.

Вспоминая совместную учебу с Алехиным в 6–8-х классах, профессор МГУ П. С. Попов в 1956 году рассказывал: «…Он писал очень хорошие сочинения. До сих пор я помню два сочинения Алехина на темы: «Влияние природы на человека» и «Драматургия Пушкина и Шекспира по «Борису Годунову» и «Макбету». Тиша хорошо владел французским языком, безошибочно писал по-французски; по истории преподаватель Ю. Готье (ставший впоследствии академиком) неизменно ставил ему пятерки».

Саша Алехин был исключительно грамотен, очень много читал. Роман Л. Толстого «Воскресение» прочел в десятилетнем возрасте. Особенно любил произведения А. Чехова, которым в то время увлекались многие. С Павлом Поповым Саша даже устраивал состязания, кто лучше знает творчество Чехова: один говорил название какого-то рассказа, а другой должен был подробно изложить его содержание. Или наоборот – один пересказывает содержание произведения, а другой называет точное заглавие рассказа. Дома у Алехиных дети ставили спектакли, преимущественно по очень модным тогда произведениям Чехова. Инициатором таких постановок была его сестра Варя, увлекавшаяся театром, а братья и их товарищи охотно помогали ей, – исполняя разные роли.

Для Саши Алехина время начала учебы в гимназии совпало со снятием своеобразного карантина, в период которого из-за болезни были запрещены занятия шахматами. Ни минуты не теряя, девятилетний мальчуган бросился в бурные схватки со старшим братом Алешей, преуспевшим за это время в шахматах. Не упускал случая сыграть партию-другую с приходившими к брату товарищами. Успехи его росли, партнеры все чаще пасовали перед натиском фигур азартного Тиши.

Огромное впечатление произвел на Сашу рекордный по тому времени сеанс одновременной игры вслепую Гарри Нельсона Пильсбери. Он состоялся 1 декабря 1902 года в Дворянском Собрании Москвы во время гастрольной поездки американца по России. Сеансеру противостояло 22 шахматиста, и длилась игра 10 часов. Результат сеанса был изумительный – Пильсбери победил в 17 партиях, 4 свел вничью и лишь одну проиграл. Провидец умело фиксировал в памяти весь процесс шахматной игры одновременно на 22 досках, не видя перед собой ни фигур, ни партнеров. Поразительное явление.

Александр Алехин, также ставший потом великим мастером игры вслепую, вспоминал: «Об игре, не глядя на доску, я услышал впервые 9-летним мальчиком. В это время мой родной город – Москву посетил Пильсбери, который дал здесь сеанс одновременной игры вслепую на 22 досках. Я сам тогда не имел еще доступа в шахматный клуб, но мой старший брат принимал участие в сеансе и сыграл с Пильсбери вничью. Достижение Пильсбери подействовало на меня ошеломляюще. Впрочем, таково же было впечатление всей шахматной Москвы»…

Тут автор книги вынужден заметить, что во многих прежних публикациях кочевало утверждение о том, что Саша Алехин был очевидцем феноменального сеанса Пильсбери – исправим это заблуждение.

В конце 1902 года гостем Москвы был не раз приезжавший сюда из Санкт-Петербурга Михаил Иванович Чигорин. Он глубоко почитался всеми русскими шахматистами, и наблюдать за его игрой было большим удовольствием. Но Саша Алехин по своему малолетству не мог быть тогда очевидцем игры Чигорина, и тут тоже следует сделать поправку в прежних публикациях. Подростку в то время оставалось лишь слушать рассказы старшего брата Алеши и его товарищей, читать газеты и вырезать из них чигоринские шахматные отделы, печатавшиеся в газете «Новое время» и в приложениях к журналу «Нива».

Шахматная тема постоянно присутствовала в жизни семьи Алехиных, и поэтому не случайно в 1903 году в списке жертвователей на организацию III Всероссийского турнира оказались имена всех трех детей Алехиных: Алексея, Варвары и Александра. А внес эти деньги, надо полагать, Алеша.

В гимназические годы Саша Алехин, по свидетельству одноклассников, был нервным, рассеянным, вихрастым подростком с угловатыми движениями и легкой, неровной походкой. Читая, из-за слабого зрения низко наклонялся над книгой. Держался замкнуто, чувствовалось по всему, что у него какой-то особый мир, свои интересы. Нередко проказничал, был задирой и упрямцем, хотя его в гимназии и называли Тишей.

Оживлялся Алехин на уроках, лишь когда выпадала возможность сыграть в шахматы с кем-либо из одноклассников. Павел Сергеевич Попов вспоминал: «Его постоянными партнерами были ученики Лев Поливанов, Лев Остроумов, Вадим Шерешевский. Все они играли, конечно, гораздо слабее Саши. Для игры Остроумов держал в своей парте грифельную доску, на которой была начерчена шахматная доска, а фигуры рисовались мелом. По мере передвижения они стирались и мелом наносились на другое поле. Алехин всегда играл вслепую, не видя перед собой позиции. Нередко во время урока вдруг слышался довольно громкий голос Тиши, передававшего очередной ход своим партнерам. Парта находилась близко от учителя, но преподаватели сравнительно мягко реагировали на эти «шахматные шалости».

Сосед Алехина по парте Попов не понимал тогда всей глубины увлечения Тиши шахматами, ибо сам не играл и существа игры не знал. Более того, он считал их пустой затеей, о чем и говорил Алехину. Тот удивлялся, кипятился и отвечал, что шахматы – это большое общественное дело, а не игрушки, что каждый образованный человек должен знать имя Чигорина.

Уже с 5–6-го класса Алехин мечтал о славе. Колебался только, по какой пойти дороге – дипломатической или шахматной. Попов советовал ему избрать путь дипломата и поступить в Училище правоведения, помогал по математике и физике. Они вместе готовились к экзаменам.

Попов часто бывал у Алехиных в Никольском переулке. В комнате Александра, наверху, на столе всегда стояли шахматы и шахматные часы.

Домом заведовала немка-гувернантка, которую дети в разговоре между собой называли «Низя» – именно так педантичная немка произносила слово «нельзя», требуя от детей соблюдения аккуратности и порядка. Подростки роптали, а Тиша в знак протеста против такой придирчивости даже дважды уходил из дома. В первый раз он поселился у родственников матери на Поваренной улице, а в другой – у бабушки на Спиридоновке. Спустя несколько дней Тиша оба раза возвращался домой и старался избегать встреч со строгой немкой. Подчас вещи детей приводил в порядок и сам глава семейства. Но Александр Иванович делал это молча или с мягкой укоризной выговаривал провинившимся.

Начиная с 1902 года Саша с увлечением обсуждал и анализировал с братом ход его партий по переписке. Алексей участвовал тогда в заочных турнирах, организованных журналом «Шахматное обозрение». С ним вместе, на правах младшего партнера, играл и Саша.

Для записи и анализа шахматных партий, игравшихся по переписке, десятилетний Саша Алехин завел в 1902 году специальную тетрадь в плотном коленкоровом переплете. На ней по диагонали было вытеснено крупными буквами «А. Алехин», а на обороте сделана собственноручная подпись. Не в пример учебным гимназическим тетрадям она заполнялась аккуратным почерком, без помарок.

В шахматной тетради Саши записано 68 встреч с заочными партнерами – участниками VI, VII, IX турниров по переписке, организованных журналом «Шахматное обозрение», такого же соревнования, устроенного по инициативе князя Ф. Шаховского, а также двух заочных матчей – с Верещагиным и Гейш-Оллисевичем. Первый ход в совместной с братом первой партии по переписке с Александровым Саша записал в тетрадь 20 ноября 1902 года. Братья действовали в наступательном стиле, проводили интересные, но не всегда достаточно глубокие комбинации. Почта приносила сообщения о капитуляции некоторых их соперников, но немало поражений терпели и гимназисты. Их игра зачастую все еще была поверхностна, наивна. Итоги дебюта в заочных соревнованиях огорчали: в VI турнире журнала «Шахматное обозрение» Саша оказался на шестом месте, а в VII – и того хуже, – лишь одну встречу им удалось свести вничью, а остальные партии они все проиграли.

Было отчего впасть в уныние, задвинуть шахматы подальше с глаз долой.

Однако Саша проявил себя стойким, волевым подростком, – он до конца доводит каждое состязание, аккуратно пишет под столбцом своих ходов роковое слово «сдался». Его усилия направлены на то, чтобы найти причины своих поражений, сделать выводы на будущее. Тщательному, придирчивому анализу подвергались все партии вне зависимости от их исхода. Читая его беспощадные комментарии, отчетливо видишь, как зрел, набирал силу талант юного шахматиста.

Тем не менее обескураживающие итоги турниров, видимо, требовали от Саши сделать паузу, и в его тетради нет записей, относившихся к 1904 году. Этот год был посвящен более глубокому изучению теории и тренировочным партиям с сильными московскими шахматистами, бывавшими в доме Алехиных. Именно этот период, вероятно, имел в виду Александр Алехин, когда писал: «Я играю в шахматы с 7 лет, но серьезно начал играть с 12 лет».

А теперь отвлечемся немного от шахмат и вспомним, что 1904 год принес в семью Алехиных несколько важных событий.

Первое из них – причисление Александра Александровича Алехина к потомственному дворянскому роду. Подлинный документ об этом акте сохранился в Государственном архиве Воронежской области, и он достоин того, чтобы привести его полный текст.

СВИДЕТЕЛЬСТВО

Дано сие из Воронежского Дворянского Депутатского Собрания, за надлежащим подписом и приложением печати, сыну Коллежского Советника Александра Ивановича Алехина – Александру, родившемуся, как удостоверяет Московская Духовная Консистория метрическим свидетельством от 4 ноября 1904 года за № 13945, от поименованного отца и законной его жены Анисий Ивановны девятнадцатого октября тысяча восемьсот девяносто второго года, в том, что он Александр Александрович Алехин, потомственный дворянин, сопричислен к роду г.г. Алехиных, утвержденному в правах потомственного дворянства указом Правительствующего Сената по Департаменту Геральдии, последовавшим в сие Собрание от 8 марта 1866 года за № 1284 и внесен во вторую часть родословной Книги дворянства Воронежской губернии, по определению сего Собрания, состоявшемуся 12 ноября 1904 года и что определение это по существу 359 ст. IX т. Св. зак. о сост. изд. 1899 г. за воспоследованием приведенного указа, представлению на ревизию в Правительственный Сенат не подлежит.

Гербовый сбор уплачен.

Ноября 26 дня 1904 года. Гор. Воронеж.

За Воронежский Губернский Предводитель Дворянства АПИСОВ

Секретарь Дворянства столоначальник С. СТУЧКОВСКИЙ

Второе событие – выдвижение Александра Ивановича Алехина земляками на важные общественные посты. Если до этого, уйдя в отставку 19 октября 1895 года, он тут же был избран членом Воронежского губернского по земским и городским делам присутствия, то теперь в 1904 году его избирают сначала Землянским уездным (по месту нахождения поместья), а затем Воронежским губернским предводителем дворянства. Это был очень высокий, уважаемый пост, вводивший А. И. Алехина в близкий контакт с губернатором, вершителем всех дел на территории губернии. Конечно, занятие этого поста потребовало потом от Александра Ивановича более частых поездок в Воронеж и, следовательно, сократило время его общения с семьей.

Третьим событием стал отъезд Анны Александровны Прохоровой в Омск в качестве представительницы Общества Красного Креста. Это было вызвано Русско-японской войной 1904–1905 годов. С Дальнего Востока хлынул поток раненых русских солдат и матросов. Анна Александровна организовала в Омске большой лазарет и питательный пункт и заведовала ими до окончания войны.

В 1905 году Саша принял решение впредь играть по переписке самостоятельно, без участия старшего брата, и в тетради появился его детский личный инициал «Т» – «Тишайший», «Тиша», исключающий совпадение начальной буквы «А» в именах братьев при записи партий. Теперь он, уже имея горький опыт, действовал более осмотрительно и стремился поддерживать динамичное напряжение игры в течение всей партии. Перед его партнерами по прежним заочным соревнованиям предстал совсем иной соперник. Один за другим признавали свое поражение Омельянский, Манько, Гизе, Жуковский. Некоторые участники не знали о том, что им противостоит 13-летний гимназист, и обращались к нему в письмах, сообщающих очередной ход, почтительно. Так, князь Шаховской писал: «Милостивому Государю господину Алехину». Играя в XVI (гамбитном) турнире по переписке, проводимом журналом «Шахматное обозрение» в 1905–1906 годах, Саша Алехин завоевал первый приз.

Вслед за этим он вступил в I турнир по переписке, организованный Ф. Шаховским. Однако закончить это соревнование не удалось: Саша выбыл из турнира, набрав 6½ очков из 8 партий.

Игра по переписке, ставшая для Алехина хорошей шахматной школой теории и практики, требовала много времени. Надо было обдумывать ходы, определять план своих действий и готовить ответы на все письма сразу в нескольких партиях. Не успевая сделать это дома, он продолжал анализ шахматных позиций на уроках. Трудился вовсю. Чертил диаграммы и писал варианты на всем, что было под рукой: на листах бумаги, в ученических тетрадях, книгах, иногда принадлежащих соседу по парте…

«Весь углубленный в свои шахматные дела, Алехин настолько выключался из окружающей его среды, что не всегда ясно сознавал, где он находится и какой идет урок, – вспоминал сосед Саши по парте Г. Корсаков в 1967 году. – Бывало, вдруг начнет вставать из-за парты. Класс затихал и напряженно ждал, что будет дальше. Постояв немного с растерянным видом и покрутив свой рыжий чуб, Алехин вдруг издавал радостное «Ага!», быстро хватал ручку и записывал придуманный ход. Если преподаватель задавал ему вопрос, то он, услышав свою фамилию, быстро вскакивал и некоторое время стоял молча, обводя класс прищуренными глазами, как бы старался понять, где он находится и что от него требуют. Все это происходило не больше секунды, после чего лицо Александра прояснялось и на повторный вопрос учителя он отвечал быстро и безошибочно».

Большинство преподавателей гимназии относились к Алехину благожелательно, не мешали ему в занятиях шахматами, но некоторые позволяли себе иронические замечания. «Помню как-то классную работу по алгебре, – продолжал свои воспоминания Корсаков. – Все юнцы притихли. Одни ученики, раскрасневшиеся, потные, взволнованные, поскрипывая перьями, торопятся скорее сдать письменную работу. Другие – бледные, растерянные, оглядываются по сторонам, всем своим жалким видом взывая к товарищеской помощи. Вдруг Алехин стремительно встает, с сияющим лицом молча обводит класс глазами и в то же время, по всегдашней привычке, крутит левой рукой клок волос, сбившихся на лоб.

– Ну что, Алехин, решили? – спрашивает его преподаватель Бачинский.

– Решил… Я жертвую коня… и белые выигрывают! – Класс содрогается от смеха… Хохочет в связи длинные усы всегда сдержанный Бачинский…»

А на квартире Алехиных в Никольском переулке, куда они вернулись после кратковременного проживания в доме Станицыной на Пречистенке и – в 1905 году – в доме Румянцевского музея во Втором Ваганьковском переулке, все чаще появлялись шахматные партнеры. Они приходили к старшему брату Саши – Алексею, с которым встречались, участвуя в турнирах Московского шахматного кружка, и играли примерно на одном уровне, в силу первой-второй категории. По тем временам это говорило о довольно высокой шахматной квалификации. В возникавшие поединки за шахматной доской включался, разумеется, и Саша Алехин. Ему поначалу трудно было противостоять таким сильным соперникам, но партии с участием Саши нередко вызывали интерес своей новизной, динамичностью. Очевидно было, что младший Алехин еще не сформировался как шахматист, но его будущее представлялось многообещающим.

Процесс совершенствования игры Саши в какой-то мере ускорили занятия с шахматным мастером Федором Ивановичем Дуз-Хотимирским. С ним Алехин познакомился в 1906 году на квартире у первокатегорника Константина Ивановича Исакова. Спустя полвека Дуз-Хотимирский так вспоминал свое первое впечатление от встречи с юным шахматистом:

«Тиша», как его называли в семье Алехиных, выглядел не то подростком, не то юношей. Это был худенький и стройный блондинчик, учтивый и вежливый, серьезный и сосредоточенный. Он сразу же заставил забыть меня о том, что он еще, в сущности говоря, ребенок. Я поймал себя на мысли, что с этим «ребенком» можно говорить на любую тему, забывая, что перед тобой отнюдь не взрослый человек.

Мы заговорили о шахматах. «Тише» понравилось, когда я назвал имена своих любимых шахматистов, на партиях которых учился. Это были Морфи, Андерсен, Лабурдоне, Харузек и, в первую очередь, – Чигорин, которого я знал лично и очень любил как шахматиста и человека. «Тиша» с жадностью слушал меня. Когда же я сообщил, что в шахматах прежде всего пленяет их эстетика, возводящая шахматы на уровень искусства, глаза «Тиши» заискрились, а щеки покрылись легким румянцем.

Я пообещал ему в ближайшие же дни сыграть с ним несколько легких партий…»

Однако, как вспоминал Ф. И. Дуз-Хотимирский, их знакомство тогда не ограничилось легкими партиями. Саша попросил мастера «заниматься с ним шахматами регулярно и в первую очередь по теории дебютов». Федор Иванович согласился. О том, как проходили эти занятия, лучше самого наставника никто не расскажет. Дуз-Хотимирский вспоминал:

«…Мы встречались на квартире Алехиных, в одном из тихих переулков Москвы. Юноша мог часами выслушивать мои шахматные высказывания, к которым (говоря между нами) я основательно готовился дома. Темой наших «уроков» в течение первого месяца являлись обычные рассуждения по вопросам стратегии шахматной борьбы. Все рассуждения мы подкрепляли, естественно, примерами из практических партий.

Занятия продолжались, но я не мог судить об их эффективности. Юный Алехин слушал меня и молчал. То ли он не понимал меня, и вся моя работа шла, следовательно, «впустую», то ли, наоборот, он сугубо критически относился ко всем моим рассуждениям. И то и другое меня, конечно, не устраивало. Я готов был отказаться от дальнейших занятий, как вдруг заметил на его столе убористую тетрадь, где на титульном листе значилось: «Я и Дуз-Хотимирский. Москва – 1906 г.» Я был озадачен и заинтригован. Алехин, находившийся здесь же, смутился: «Я собирался показать вам…» И протянул мне тетрадь.

Записи в тетради представляли собой «квинтэссенцию» всего сказанного мною за эти два месяца нашего знакомства. Эти записи были снабжены лаконичными примечаниями на полях вроде: «Возможно и так!», «Это интересно!», «Едва ли!», «Обратить особое внимание!», «Идея правильна, но как ее реализовать?» и пр. и пр.

Я с облегчением вздохнул. Мой труд не оказался напрасным!

Алехин делал быстрые успехи, его игра становилась все смелее и увереннее. Меня радовали инициативность этой игры, ее идейная насыщенность, многообразие мотивов в нападении и защите.

Через год юный Алехин выдвинулся в ряды сильнейших шахматистов Москвы и легко мог конкурировать с Блюменфельдом, Ненароковым, Гончаровым и со мною, которые считались тогда лучшими шахматистами города…»

Прерывая на этом выдержки из воспоминаний Ф. И. Дуз-Хотимирского, заметим, что Саша имел в то время хорошую практику дома. Его постоянным партнером по-прежнему был старший брат Алексей, получивший в турнирах Московского шахматного кружка первую категорию. В квартиру Алехиных часто заходили другие молодые московские первокатегорники: Василий Иванович Розанов, Константин Иванович Исаков, Николай Петрович Целиков, братья Алексей, Сергей и Павел Сергеевичи Селезневы. Пожалуй, наиболее постоянным партнером Саши был тогда В. Розанов, ставший в 1907 году его соперником в первой турнирной партии. Пока же в квартире Алехиных игрались легкие и консультационные партии.

Вспоминая о консультационной партии с Александром Алехиным, Н. П. Целиков писал: «…после окончания ветречи было большим наслаждением следить за его анализом. Варианты следовали за вариантами, каскад комбинаций поражал нас почти на каждом ходу. Он горел в такие минуты, голубые глаза на одухотворенном лице говорили о сильном возбуждении. Этот слишком напряженный «шахматный тонус» и обусловливал повышенную нервозность Алехина.

Желание доказать то или иное спорное положение конкретными вариантами роднило А. Алехина с Чигориным, творчество которого юный Алехин изучал еще, так сказать, со школьной скамьи.

Нам казалось, что он помнит все варианты, весь шахматный материал, который он прочел. Временами А. Алехин жаловался на свою память, которая сохраняла много ненужных подробностей и загромождала, как он говорил, его голову ненужной рухлядью. Он мог посмотреть на таблицу цифр и почти мгновенно запомнить их. Вместе с тем надо отметить, что Алехин, хорошо учившийся в гимназии, был, однако, не в ладах с математикой. Этот факт еще раз показывает, что шахматные способности специфичны…»

Особенно ошеломляющее впечатление на партнеров и очевидцев производила игра юного Саши Алехина вслепую, в сеансах одновременной игры и даже по переписке, где противники имели, казалось бы, вдоволь времени на обдумывание позиции и ответных ходов. Выиграть вслепую, не видя доски и фигур, в 10 ходов у В. Ненарокова в 1907 году или в 16 ходов у В. Любимова в 1908 году! Такое трудно представить. И тем не менее такое было, и партии эти сохранились.

Однако столь эффектная игра совсем не означала, что Саша тогда уже поднялся на высокий уровень. Все еще было впереди, знаний и опыта не хватало, требовалась стабильность игры.

Вспоминая свой начальный путь в шахматах, Алехин об этом периоде скажет кратко: «В 12 лет попробовал играть вслепую. В 1907 году пошел в шахматный клуб».

К тому времени Московский шахматный кружок, сменивший за свою историю несколько адресов, переехал на улицу Большая Дмитровка в дом № 32. Не тот, многоэтажный с мебельным магазином, построенный в 1903 году, что выходит фасадом на улицу, а другой, старый двухэтажный особняк, оказавшийся теперь в глубине двора.

Переехал… Вернее сказать, вернулся. Вернулся в здание, памятное тогда всем московским энтузиастам шахмат. Ведь в этом особняке, принадлежавшем прежде семье барона Д. Шеппинга, размещалось в конце XIX века Московское Собрание врачей, где часто бывал А. П. Чехов, упомянувший о здешнем ресторане в рассказе «Дама с собачкой», а с 1890 по 1902 год находился Московский шахматный кружок. Это был, пожалуй, один из самых интересных периодов его деятельности. По инициативе кружка в этих стенах с 7 (19) ноября 1896 года по 14 (26) января 1897 года игрался матч-реванш на первенство мира между Эмануилом Ласкером и Вильгельмом Стейницем, который шестидесятилетний эксчемпион проиграл, по существу, без борьбы: из 17 партий он в 10 сдался, в 5 согласился на ничью и лишь 2 выиграл. Ласкер сохранил тогда за собой почетное звание.

А затем здесь же состоялось два Всероссийских турнира, собравших почти всех сильнейших шахматистов страны. Первый из них, положивший начало национальным чемпионатам России, проводился с 3 по 19 сентября 1899 года, а второй – с 26 декабря по 14 января 1901 года. Оба турнира завершились убедительной победой М. И. Чигорина, намного опередившего своих соперников. В первом турнире он набрал 12 очков из 13 (2-е место – Эммануил Шифферс с 9½ очков), а во втором – 16½ из 17 (2-е место – тот же Э. Шифферс с 14 очками). В то время Михаил Иванович Чигорин по праву считался шахматной гордостью России, очевидным претендентом на мировую корону.

В этом же здании тогда, на рубеже двух веков состоялись и первые чемпионаты Москвы. Среди их участников особенно выделялся председатель кружка профессор Московской консерватории Александр Владимирович Соловцев. Он занял первое место тут в турнире сильнейших шахматистов города в 1891–1892 годах (это была его третья победа в подобных состязаниях) и затем, выиграв в 1899 году матч у Б. Григорьева, стал первым чемпионом Москвы.

Вот такие исключительно интересные памятные события уместились в том небольшом отрезке времени, когда Московский шахматный кружок впервые размещался в неприметном теперь особняке.

К этому остается лишь добавить, что после вторичного вселения сюда кружка именно здесь в марте 1907 года с необычайным успехом завершились гастроли М. И. Чигорина. Венчал их двухкруговой турнир с участием великого гостя и четырех сильнейших шахматистов Москвы. Чигорин был в то время уже тяжело болен и все же играл с большим подъемом и занял вновь первое место.

Думается, что в числе зрителей этого турнира вполне мог быть и четырнадцатилетний гимназист Александр Алехин. Не исключено, что он знал и всю историю шахматных соревнований, состоявшихся в особняке. Это, по всей вероятности, только усиливало волнение молодого шахматиста, занявшего вскоре тут же в просторном зале место за шахматным столиком. Турнир назывался «Весенним», но начался в первых числах июня 1907 года. Партнер был знаком – Василий Иванович Розанов, над ним Саша в партиях, игранных дома, имел явный перевес, но как сложится первая встреча в официальном соревновании?

Она проходила с приключениями и вызвала немало волнений у Саши Алехина. Впрочем, лучше него самого никто не расскажет о перипетиях этого поединка, а поэтому обратимся к статье Алехина, написанной много лет спустя: «Моя первая турнирная партия».

«Моя первая турнирная партия, игравшаяся в Московском весеннем турнире 1907 года, была не лучше и не хуже большинства моих партий того времени.

Дебют в течение очень многих ходов «следовал книге». Это был вариант, который я выучил наизусть. Он был основан на партии Мароци – Яновский из Лондонского турнира 1899 года, и я уже применил его до моей первой турнирной партии в одной встрече по переписке (против Манько в 1906–1907 гг.). Я решил следовать «книжному» варианту вовсе не потому, что рассчитывал получить в дебюте какое-либо, хотя бы небольшое преимущество. В то время я был слишком неопытен, чтобы судить о возможности положений равновесия или оценивать небольшие позиционные преимущества, если мне и удавалось их получить. Просто в этом случае я мог быть уверен, что не окажусь в проигрышном положении после очень немногих ходов.

Сразу после дебюта я начал «шататься» самым плачевным образом (ходы с 13-го по 20-й). Я явным образом не мог составить какой-либо план, будь то атаки или защиты. Эта часть партии (особенно ходы ферзем) несет на себе печать нервозности, возможно, простительной в новичке. Я полагаю, что многие из моих читателей, в свои ранние дни неопытности, «шатались» точно таким же образом, когда безопасные протоптанные пути оказывались позади.

Почувствовав на 21-м ходу, что нахожусь на краю пропасти, я напрягся, чтобы найти какой-нибудь спасительный ресурс в позиции, своего рода спасательный круг. И я нашел его – в форме задачной жертвы (23. Леб!!). При последующей проверке комбинация оказалась совершенно правильной во всех вариантах; даже если она и оставляла черным какую-нибудь лазейку, я уверен, что мой противник не обнаружил бы ее, настолько застал его врасплох и деморализовал мой 23-й ход.

Заключительная часть партии, начиная с 26-го хода, для мастера не представляла бы труда, но для начинающего была полна ловушек. Меня самого удивляет, как хорошо я провел эту часть. И теперь мне было бы трудно сыграть лучше.

Возможно, что эта партия оказала глубокое влияние на мою последующую игру и дальнейшее развитие. Очевидно, она возбудила мое честолюбие и желание совершенствоваться. Но, с другой стороны, эта партия породила во мне своеобразную психологическую слабость, от которой мне пришлось долго и с большим трудом освобождаться, – если мне когда-либо удалось от нее вполне освободиться! – впечатление, будто всегда или почти всегда, попав в плохое положение, я смогу придумать какую-нибудь неожиданную комбинацию и при ее помощи выпутаться из всех трудностей. Опасное заблуждение!»