Текст книги "Алехин"

Автор книги: Юрий Шабуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

В числе победителей турнира были Алехин (9 побед, 5 ничьих и 3 проигрыша – Трейбалу, Ейтсу, занявшим 7 и 8-е места, и Шпильману, замыкавшему таблицу), Боголюбов и Мароци – по 11½ очков из 17. Четвертый и пятый призы делили Грюнфельд и Рети – по 10½, шестое-седьмое – Нимцович и Трейбал – по 10 очков… За чертой призеров остались Тартаковер, Тарраш, Рубинштейн, Земиш…

Алехин и Боголюбов получили первый и второй призы за большинство выигранных партий, а Алехин еще два приза за красивейшие партии турнира: с Грюнфельдом и Рубинштейном.

Во время турнира в Карлсбаде журналист из «Венских новостей» обратился к группе участников этого состязания с просьбой высказаться по актуальному вопросу – о старой и новой школах в шахматном искусстве.

Алехин так изложил свое кредо:

«Я не играю в шахматы – в шахматах я борюсь. Я охотно поэтому сочетаю тактическое со стратегическим, фантастическое с научным, комбинационное с позиционным, причем я стремлюсь удовлетворить требованиям каждой данной позиции…» Этот ответ во многом перекликается со взглядами М. И. Чигорина, которого Алехин всегда считал своим учителем.

Оригинальную фразу обронил Боголюбов: «Если бы в шахматах не было тайны, надо было бы ее придумать…»

После завершения турнира в Карлсбаде Алехин совершил гастрольные выступления в Праге, в ряде городов Англии и Шотландии, а в Портсмуте выиграл в августе в состязании британских мастеров, набрав 10½ очков из 11. Потом, 5 ноября 1923 года, Алехин дал сеанс одновременной игры на 54 досках, из которых в 44 партиях выиграл и лишь в 3 проиграл. Это прощальное выступление Алехина собрало около 400 зрителей. Через два дня Александр Алехин отплыл на пароходе в Северную Америку, где его ждали длительные гастроли и где он, главное, хотел укрепить свои позиции среди претендентов на матч с Капабланкой. Пока ему предшествовали Ласкер, имевший право на матч-реванш, и Рубинштейн, сделавший вызов Капабланке в мае 1921 года.

Гастрольные выступления Алехина прошли в Северной Америке с блестящим успехом – из 396 сеансовых партий он выиграл 347 и только 12 проиграл. Кроме того, им было дано пять сеансов одновременной игры вслепую. В обшей сложности из 63 партий ему удалось в 29 одержать победу, и лишь в 6 он вынужден был признать свое поражение. Любопытно, что Алехин предоставлял противникам право назначать дебюты, которые он будет обязан играть.

В Нью-Йорке Алехин установил рекорд, проведя сеанс одновременной игры вслепую на 26 досках. Ему противостоял довольно сильный состав участников – на II досках играли первокатегорники, члены Манхэттенского клуба и клуба имени Маршалла, ставшие вскоре шахматными мастерами. Тем не менее Алехин превзошел достижение Брейера и в смысле результата: +16, –5 при 5 ничьих.

Газеты публиковали сенсационные репортажи о выступлениях «европейского чемпиона». В некоторых из них Алехин назывался первым претендентом на мировую шахматную корону.

Пять месяцев продолжалась эта увлекательная, но и утомительная поездка Александра Алехина по Северной Америке. Последствия переутомления дали о себе знать на международном турнире в Нью-Йорке, проходившем с 16 марта по 17 апреля 1924 года и привлекшем внимание тем, что в нем выступали Капабланка, Ласкер, Алехин… Впереди была большая дистанция – 11 участников играли в два круга, то есть каждому предстояло сыграть 20 партий.

Дабы снизить эффект «домашней подготовки», организаторы турнира решили очередность каждого тура определять перед началом игры по жребию.

Стартовал Алехин слабо и в самом начале турнира, из-за переутомления, плохо провел партию с Ласкером. Но затем ему удалось собраться, и после первой половины состязания он вышел на второе место: лидировал Ласкер – 7½, за ним Алехин – 6½, далее Капабланка и Рети – по 6 очков. Но вторую половину турнира Ласкер и Капабланка провели с напряжением всех сил, и оба добились успеха. Хотя Капабланка и выиграл принципиальную партию у Ласкера, но в общем во втором круге они набрали по 8½ очков из 10, и разница в полтора очка между ними сохранилась.

Окончательный результат турнира с удивительной точностью повторил итоги Санкт-Петербургского турнира 1914 года: 1. Ласкер, 2. Капабланка, 3. Алехин, 4. Маршалл.

Оценивая свое выступление, Алехин писал: «В спортивном отношении я добился вполне хорошего результата, заняв место сразу же за обоими чемпионами мира, что внутренне подкрепило мои притязания, однако в отношении своего мастерства остался совершенно неудовлетворен…»

«Тем не менее я сделал на этом турнире одно весьма утешительное наблюдение, явившееся для меня истинным открытием…» И далее Алехин рассказывает, как Капабланка, получив преимущество в партии с ним и имея задачу догнать ушедшего вперед Ласкера, «выпустил из рук победу и должен был довольствоваться ничьей. Это наводило на размышления…», «я был убежден, что будь я на месте Капабланки, я бы непременно довел дело до победы. Словом, я подметил в моем противнике маленькую слабость: возрастание неуверенности в случаях упорного сопротивления! Я уже раньше обнаружил, что Капабланка время от времени допускал маленькие неточности, но я не подозревал, что от этого недостатка он не может освободиться даже при полном напряжении своих сил. Это было необычайно важным открытием для будущего!»

Перед отъездом из США Алехин дал 28 апреля 1924 года сеанс одновременной игры не глядя на доску из 26 партий против сильнейших шахматистов Нью-Йорка. После двенадцатичасовой игры он 16 партий выиграл, 5 свел вничью и 5 проиграл. Этим сеансом был установлен новый для того времени мировой рекорд игры вслепую.

Четыре партии этого сеанса были впоследствии включены Алехиным в книгу «На пути к высшим шахматным достижениям». Все они представляют большой интерес.

Вскоре, 30 апреля, Алехин отплыл из Монреаля и 3 мая 1924 года прибыл в Париж, в свою квартиру на улице Круа-Нибер, 211, где начал интенсивно работать над подготовкой к печати двух книг: сборника партий Нью-Йоркского турнира и сборника ста своих лучших партий. Эта литературная аналитическая работа многое ему дала. «С особенным интересом углубился я в изучение стиля Ласкера и Капабланки, – писал впоследствии Алехин, – что очень расширило мой опыт и позволило мне сделать важные наблюдения…»

Однако затворничество, отказ от публичных выступлений с сеансами и участия в турнирах вызвали финансовые затруднения. И тут очень кстати подоспело приглашение посетить парижский офис Бельгийской финансовой группы. О результате визита Алехина туда свидетельствует собственноручно написанный им документ:

РАСПИСКА

Настоящим подтверждаю получение от Правления Прохоровской Трехгорной Мануфактуры – Бельгийских франков 1080 (одна тысяча восемьдесят), причитающихся мне из суммы полученных Правлением Товарищества в январе 1924 года от Бельгийской финансовой группы, по расчету – 40 бельгийских франков на каждый принадлежащий мне пай Товарищества, – а именно 9 паев, унаследованных мною от А. И. Алехина и 18 паев, принадлежащих мне ранее.

А. АЛЕХИН

Париж, 18/XI – 1924 г.

Так, издалека и по времени, и по расстоянию, Россия поддержала своего сына в трудный час. Перевод денег из Москвы в Бельгию был сделан предусмотрительными Прохоровыми, разумеется, еще до установления советской власти.

Новые интересные и весьма существенные страницы вписал в биографию Александра Алехина 1925 год. Началось с установления им 1 февраля в Париже нового мирового рекорда игры не глядя на доску одновременно в 27 партиях. В числе противников Алехина находились и шахматисты первой категории. Тем более результат оказался изумителен – Алехин в 22 партиях одержал победу, 3 проиграл и еще в двух была ничья. Сеанс продолжался без перерыва 13 часов, в течение которых Алехин ничего не ел, лишь пил черный кофе и выкурил 29 сигарет.

Как отмечала французская пресса, Алехин был в прекрасной форме, играл легко и быстро. За сеансом наблюдала многочисленная публика, которая «благоговейно соблюдала предписанную тишину» в зале «Пти паризьен». Алехин сидел в кресле напротив окна, выходящего на улицу. 27 досок были расположены за его спиной в форме подковы. Шедший от доски к доске «спикер» объявлял ходы, сделанные участниками сеанса. Алехин отвечал почти моментально. Иногда, если немедленно следовал ответ, делали подряд 2–3 хода. Алехин играл позиционно, но с большой силой, и разыгрывал партии почти всегда лучшим образом.

Когда в 11 часов вечера сеанс закончился, Алехин, как выразился один из присутствующих, был «свеж как роза». Ему устроили бурную овацию, но он быстро покинул зал.

Кажется невероятным, но на следующий день Алехин в разговоре с чехословацким мастером и журналистом Карелом Опоченским повторил на память все сыгранные накануне партии сеанса! Это произвело огромное впечатление на собеседника: «Ничего подобного я никогда не слышал! Удивительно было не только то, что Александр Алехин запомнил такое количество партий, но и то, как он их выигрывал, с какой фантазией, красотой побеждал невидимых ему во время сеанса партнеров».

Алехина часто спрашивали, как он умудряется запомнить столько позиций одновременно. «Очень просто, – пояснил как-то маэстро. – Сначала я делю доски по дебютам. Например, в первых шести начиная игру ферзевой пешкой, в следующих шести – королевской, затем опять ферзевой. При оглашении номеров досок надо лишь в процессе игры вспомнить о соответствующем дебюте, таким образом вспоминаются отдельные планы, угрозы и защиты, вспоминается позиция, последний ход, и можно комбинировать дальше».

Тогда же в феврале в Париже состоялся и небольшой турнир мастеров при 5 участниках в два круга. Алехин был вне конкуренции и, набрав 6½ очков из 8, получил первый приз. Слагаемые его результата: 5 побед и 3 ничьих. Второй приз завоевал Тартаковер – 4½ очка, а третий-четвертый поделили Е. Зноско-Боровский и К. Опоченский – по 4 очка.

За этим последовал в марте совсем уж камерный турнир в Берне при четырех участниках в два круга. И тут, несмотря на проигрыш одной партии Мишелю, впереди был Алехин с 4 очками из 6.

Участие в этих мелких соревнованиях, вероятно, преследовало одну цель – проверить свою форму, втянуться постепенно в жесткий турнирный режим. Впереди ведь предстояло участие в крупном турнире с сильным составом участников.

И вот Баден-Баден, известный всему миру курортный город. Здесь с 16 апреля по 13 мая состоялся международный турнир при участии 21 гроссмейстера и мастера. Он завершился триумфом Александра Алехина, одержавшего 12 побед и не проигравшего ни одной партии. В его графе стояло 16 очков, на полтора очка больше, чем у Рубинштейна, за которым были Земиш, Боголюбов, Маршалл и Тартаковер, И. Рабинович, Грюнфельд, Нимцович, Торре, Рети…

Что помогало Алехину одолеть своих соперников? Как бы отвечая на этот вопрос, он писал: «В турнире преимущество над противниками мне дало, главным образом, полное использование их дебютных промахов, а также точная игра в эндшпиле.

Борьба в турнире и ее результаты показали мне, что я был сильнее всех остальных мастеров, принявших в ней участие. Тогда передо мной встал вопрос: в чем же я еще уступаю Капабланке? Внимательно подумав, я должен был беспристрастно ответить себе так: я еще не освободился от двух следующих минусов. Первый состоял в чрезмерном догматизме моей игры, а именно – в стремлении обязательно и полностью использовать небольшие достигнутые преимущества, что лишало мою игру должной эластичности. Второй минус заключался в несовершенной еще технике при переходе от миттельшпиля к наиболее выгодному эндшпилю…»

Как видим, Александр Алехин вновь при анализе своей игры соизмеряет ее с уровнем и особенностями игры Капабланки. Такая целенаправленная работа будет и впредь им постоянно вестись в то время.

Самыми блестящими в своей шахматной карьере Алехин считал победы над Боголюбовым в Гастингсе в 1922 году и над Рети в Баден-Бадене. Обе эти партии он был вынужден играть черными фигурами на выигрыш и продемонстрировал в них лучшие черты своего дарования. И по странной иронии судьбы обе эти алехинские победы не получили «отличий за красоту», так как ни в Гастингсе, ни в Баден-Бадене таких призов не было учреждено.

Триумф Александра Алехина на турнире в Баден-Бадене произвел огромное впечатление на шахматный мир, подтвердил обоснованность его стремления вступить в борьбу за мировое первенство. К такому мнению тогда пришли многие авторитеты. Так, например, чемпион Германии Зигберт Тарраш писал: «Из двадцати партий Баден-баденского турнира Алехин не проиграл ни одной и одержат двенадцать побед. Этим он выказал изумительную выдержку, которая заслуживает тем большего признания, что ни в одной партии у него не было даже худшего положения. Его победа в этом большом и чрезвычайно сильном турнире должна быть отнесена к числу наиболее блестящих, которые когда-либо были одержаны, и она доказывает, что у Алехина есть все основания для борьбы за мировое первенство…»

Продолжая свою статью, Тарраш утверждал: «Сравнение партий чемпиона мира Капабланки, игранных в Нью-Йорке, с баден-баденскими партиями Алехина с точки зрения стратегической точности, безошибочности игры и основательного ведения атаки, несомненно, в пользу Алехина. Во всяком случае, для чемпиона мира Капабланки вырос страшный соперник, усиливающийся из года в год, и едва ли долго Капабланке удастся баррикадироваться от матча с Алехиным золотым валом из 10000 долларов…»

Как всегда эмоционально и остроумно подвел тогда итоги Баден-баденского турнира Савелий Тартаковер: «Мы присутствовали при чудесной мистерии: заветы и надежды великого Чигорина начинают, наконец, сбываться. И если Морфи был поэтом шахмат, Стейниц – бойцом, Ласкер – философом, Капабланка – чудо-механиком, то Алехин, согласно русскому, вечно мятежному и самобичующему духу, все больше сказывается как искатель шахматной правды… Шахматному миру (да и вообще всему культурно-спортивному), напряженно следившему за этим чудным полетом на полюс шахматной славы, мы думаем следующей формулировкой облегчить напрашивающееся сравнение успехов Алехина с обоими чемпионами мира: у Капабланки – титул, у Ласкера – результаты, но только у Алехина – стиль настоящего чемпиона мира…»

Отдавая должное перу пылкого австрийского журналиста, напомним, что Эмануил Ласкер тогда счел нужным написать об Алехине в предостерегающем тоне: «Несмотря на свою молодость, крепкое телосложение, богатство фантазии, прилежание, привязанность к шахматам, он все же не отвечает неслыханным требованиям своего стиля, так как для этого требуются сверхчеловеческие силы».

Сам Алехин, испытывая радость победы, был далек от эйфории и, как мы уже знаем из его собственных слов, гораздо сдержаннее, самокритично оценивал качество своей игры. Он понимал, что ему предстоит еще большая работа по совершенствованию. К тому же, не было никакой ясности в вопросе финансового обеспечения будущего матча с Капабланкой.

После Баден-баденского турнира в выступлениях Алехина на шахматных состязаниях наступила полугодовая пауза. На вопрос, чем она была вызвана, ответ находим в письме Алехина от августа 1925 года, адресованном в Ленинград Григорию Яковлевичу Левенфишу.

«…В настоящий период (вплоть до конца года) я буквально перегружен всякого рода работой и делами – готовлю к декабрю докторские экзамены, и, кроме того, усиленно приходится писать по шахматным вопросам, дабы держать в равновесии месячный бюджет. Материально жизнь моя обставлена неплохо, но пока и не так хорошо, как хотелось бы, так как одними шахматами сколько-нибудь обеспечивающий капитал даже при успехе скопить нелегко. Приходится вооружиться терпением и понемногу расширять поле деятельности.

Разумеется, главным подспорьем для меня является то обстоятельство, что моя жизнь уложилась в прочные рамки, ведь только при известном минимуме спокойствия и душевного равновесия возможна продуктивная работа…»

Говоря о том, что его, по существу, одинокая жизнь в Париже уложилась в прочные рамки, Алехин имел в виду, что он приобрел нового надежного друга.

Новой спутницей гроссмейстера стала Надежда Семеновна Васильева (урожденная Фабритская), вдова генерала, имевшая от первого брака дочь. Их встреча произошла в Париже, на балу. По отзывам людей, имевших представление о личной жизни Алехина, Надежда Семеновна сумела создать ему условия, необходимые для спокойной жизни и работы. Они жили в удобной просторной квартире на улице Круа-Нибер. Надин, как ее звали окружающие, нередко сопровождала мужа во время поездок на шахматные состязания, старалась морально поддержать его, проявляя заботу.

Однако де-юре Алехин все еще находился в браке с Анной-Лизой, прерванном официально лишь в следующем, 1926 году. А с Надеждой Семеновной они пребывали в гражданском браке, не подлежащем регистрации.

В репортаже с баден-баденского турнира С. Тартаковер, говоря об Алехине, в частности, упомянул о беседе с Надеждой Семеновной. «Если бы вы только знали, – говорит мне его милая супруга Надежда Семеновна, – как серьезно относится он к внутренней жизни Шахмат, блюсти законы которой призвали его мудрые шахматы Жизни!..»

А завершил 1925 год Александр Алехин успешной защитой диссертации на ученую степень доктора права. Тема диссертации была довольно неожиданна – «Система тюремного заключения в Китае». Разумеется, его знания базировались на капитальном изучении юридических основ разных стран во время учебы в Императорском Санкт-Петербургском училище правоведения. И все же избранная им тема диссертации весьма специфична. Алехину пришлось немало потрудиться для расширения своих познаний законодательства Китая и практического его применения, сформулировать собственные взгляды.

Новый год Александр Алехин встречал вне дома – в Англии, на традиционном турнире в Гастингсе, начавшемся 27 декабря. Тут он разделил первый-второй призы с Миланом Видмаром. Каждый из них набрал по 8½ очков из 9.

Затем Алехин занял первые места еще в двух небольших турнирах: в Скарборо – 7½ из 8 и в Бирмингеме – 5 из 5 очков. Все эти состязания не имели крупного спортивного значения, но давали Алехину возможность для дальнейшего совершенствования своего стиля. Он стремился вскрыть и устранить недостатки, свойственные его игре по сравнению с игрой Капабланки.

Уже тогда Алехин признавался всеми глубоким аналитиком, способным найти лучшее продолжение в любой позиции. Однажды, когда он отложил партию в трудном для себя положении, его противник – мастер поспешил к Тартаковеру. Показав отложенную позицию и продемонстрировав «решающие» варианты, спросил у гроссмейстера:

– Как, по-вашему, кто выиграет эту партию?

– Алехин, – ответил, не задумываясь, Тартаковер.

– Но почему же? – удивился мастер. – Ведь моя позиция гораздо лучше.

– Но вы ведь не спрашивали, чья позиция лучше, – сказал гроссмейстер, – а хотели знать, кто выиграет?

Тартаковер не ошибся, при доигрывании победу одержал Алехин.

С 8 по 30 марта Алехин выступал в крупнейшем состязании 1926 года – международном турнире в Земмеринге. К удивлению всех начал он его с двух проигрышей, но затем набрал 12½ очков из 15. Однако наверстать упущенное не удалось – первый приз завоевал Рудольф Шпильман, обогнавший его на пол-очка. Третьим был М. Видмар – 12 очков, а 4–5-е места поделили с 11½ очков А. Нимцович и С. Тартаковер.

Кроме приза за второе место в турнире, Алехин получил еще три специальных приза: за наибольшее число выигранных партий, за самую длинную серию побед – пять выигрышей подряд и за самую красивую партию.

Свой неудачный старт Алехин впоследствии объяснил тем, что после баден-баденского успеха не мог вызвать в себе необходимого подъема, испытывал разочарование неясностью перспектив матча с Капабланкой и досаду в связи с отказом Боголюбова от участия в турнире. Поэтому и начал играть без должного воодушевления.

Во время Земмерингского турнира корреспондент популярного австрийского шахматного журнала «Винер шахцайтунг» попросил некоторых постоянных участников состязаний высказаться по поводу того, что привлекло и привязало их к шахматам. Интересные и подчас психологически ценные ответы на анкету «Как я сделался маэстро» дали доктор А. А. Алехин, А. И. Нимцович, Рихард Рети, Акиба Рубинштейн, Рудольф Шпильман, профессор Милан Видмар.

Нас, естественно, сейчас интересуют прежде всего ответы Алехина.

«Сделаться шахматным маэстро меня заставило, во-первых, искание истины, во-вторых, стремление к борьбе. Еще маленьким мальчиком я почувствовал в себе шахматное дарование, а 16 лет – будучи гимназистом (в 1909 г.) – я стал маэстро. Я играю с 7-летнего возраста, но серьезно начал играть с 12 лет. И уже тогда почувствовал внутреннее стремление, непреодолимое влечение к шахматам…

Цель человеческой жизни и смысл счастья заключаются в том, чтобы сделать максимум того, что человек может дать. И так как я, так сказать, подсознательно почувствовал, что наибольших достижений я могу добиться в шахматах – я стал шахматным маэстро. Все же я должен отметить и подчеркнуть, что профессионалом я стал лишь после отъезда из России и что я намереваюсь продолжать работу на юридическом поприще».

Читая эти строки Алехина, еще и еще раз мысленно возвращаешься к чудесному проявлению дарования, изначально заложенного в человеке, прослеживаешь путь его развития. В ответах Алехина подчеркивается взаимное влияние человека и шахмат на формирование характера и стиля игры.

Что касается заключительной фразы, то она вполне понятна – шахматисты, ставшие профессионалами, материально были слабо обеспечены, зависели от организаторов турниров и меценатов, если таковые находились. Предполагаемый матч с Капабланкой тогда еще не обрел обнадеживающей прочности, и Алехину приходилось, естественно, задумываться, как свою неугасимую любовь к шахматам подкрепить материальной базой на основе своего юридического образования.

Спустя всего четыре дня после окончания турнира в Земмеринге мы видим Алехина в числе участников другого состязания – в Дрездене. Тут он играл собранно с самого начала и остался удовлетворен своими творческими достижениями. Но в спортивном отношении его превзошел Арон Нимцович, сумевший завоевать первый приз с великолепным результатом 8½ очков из 9. Алехин, также не проигравший ни одной партии, отстал от него на полтора очка. Далее были Рубинштейн, Тартаковер…

Кроме приза за второе место в турнире, Алехин получил вместе с Нимцовичем второй приз за наиболее красивые партии, выигранные обоими у одного соперника – Рубинштейна.

Здесь уместно будет сделать небольшое отступление, касающееся, в частности, отношений Алехина с Нимцовичем. Общеизвестно, что Алехин нетерпимо относился к искажению его фамилии, когда она произносилась через ё, вплоть до того, что порой не подавал руки. Некоторые шахматисты считали это чудачеством, а Нимцович намеренно постоянно неправильно произносил фамилию Алехина, чтобы вывести его из равновесия. Однако в требованиях Алехина ничего странного не было. Потомки Прохоровых, с которыми встречался автор книги, отстаивали это с лингвистическими словарями в руках.

Подтвердили это и сообщения, полученные недавно из Касторненского района Курской области. Оказывается, жители поселков, прилегающих к бывшей усадьбе Алехиных «Красная долина», до сих пор выговаривают фамилию Алехин только через «е», без точек над этой буквой. «Мы – алехинские», – до сих пор говорят о себе старожилы, и в их словах слышится уважительное отношение крестьян к помещику.

В августе 1926 года Александр Алехин отправился, по приглашению Аргентинского Шахматного Союза, в Буэнос-Айрес. Эту поездку он предпринял в надежде получить финансовую поддержку на организацию матча с Капабланкой. И не обманулся. Уже через неделю после его приезда в Буэнос-Айрес был поднят вопрос о матче на мировое первенство. В местных влиятельных кругах проявили большую заинтересованность в нем; идею поддержал, в частности, президент Аргентинской республики Альвеар. «Переговоры шли успешно, – писал впоследствии Алехин, – и вскоре мне сообщили, что финансовая база, требуемая лондонскими условиями, вполне обеспечена. Тогда я послал Капабланке свой вызов, однако не сразу получил от него определенный ответ, так что еще в начале 1927 года вопрос оставался открытым…»

Объяснялось это тем, что Нимцович, также сделавший вызов Капабланке, отказался от своих притязаний на этот матч лишь в конце 1926 года.

А Алехин, выражая признательность правительству и Шахматному Союзу Аргентины, старался показать свое искусство с самой лучшей стороны. Он выиграл все организованные там турнирные и консультационные партии, чего не достигли ни Ласкер, ни Капабланка, побывавшие до него в Буэнос-Айресе. Из Аргентины Алехин совершил поездку в Уругвай и Бразилию, где дал 20 сеансов одновременной игры, выступал с лекциями, главным образом об эволюции шахматной игры. Его всюду хорошо принимали и выказывали большой интерес к предстоящему матчу.

«Результаты моей поездки в Южную Америку меня глубоко удовлетворили, – писал Алехин в книге «На пути к высшим шахматным достижениям». – В смысле мастерства я чувствовал себя вполне созревшим, а в спортивном отношении огромным достижением было то, что финансовая сторона матча с Капабланкой была, наконец, обеспечена…»

В декабре 1926 года Алехин вернулся в Европу и уже через неделю в разных городах Голландии вступил в матч из десяти партий с Максом Эйве. Матч закончился с результатом 5½:4½ в пользу Алехина. Нормальное течение этого состязания прерывалось неожиданными известиями, выбивавшими Алехина из колеи. Он получил телеграмму, содержание которой вновь ставило под вопрос его матч с Капабланкой, невзирая на выполнение им всех условий Лондонского соглашения. Организационный комитет Нью-йоркского турнира, намеченного на февраль-март, принял решение, что первым кандидатом на мировое первенство должен стать тот, кто займет по меньшей мере второе место в том состязании. Алехину пришлось прервать матч с Эйве и срочно поехать в Париж с тем, чтобы уладить этот вопрос. Последовал обмен длинным рядом каблограмм между Алехиным, Оргкомитетом и Капабланкой, которые вынуждены были после всяких проволочек устранить пункт, ущемляющий права Алехина.

«Это большая победа А. А. Алехина, – отмечалось в прессе, – и в известном смысле она требовала не меньше энергии, чем будет требовать победа над самим Капабланкой в матче…»

Матч-турнир в Нью-Йорке проходил с 19 февраля по 25 марта в четыре круга при участии Капабланки, Алехина, Видмара, Маршалла, Нимцовича и Шпильмана. Предполагалось еще участие Ласкера и Боголюбова, но они не прибыли на состязание. Турнир проходил в напряженной борьбе, но уже с третьего тура чемпион мира захватил лидерство и сохранил его до конца. Одержав 8 побед и не потерпев ни одного поражения, он выиграл микроматчи у всех соперников и набрал 14 очков из 20. Алехин получил второй приз с 11½ очками, третьим был Нимцович – 10½ очков. Далее следовали Видмар, Шпильман, Маршалл.

Подводя итоги турнира в статье Нью-йоркской газеты 27 марта 1927 года, Хосе Рауль Капабланка проанализировал игру всех участников состязания. Вот что чемпион мира писал тогда об Алехине:

«Алехин в начале турнира был несколько деморализован проигрышем партии мне и на следующий день потерпел второе поражение от Нимцовича. Это был очень серьезный удар, который скомпрометировал его шансы на второй приз. Однако постепенно, по мере развертывания турнира, он приобретал свое равновесие и медленно настигал Нимцовича, пока в конце концов не обогнал его, окончив турнир вторым, на очко впереди третьего призера.

Он проявил в своей игре некоторые маленькие слабости, но в общем его игра отличается исключительной цельностью. Его партия с Маршаллом из 18-го тура является одной из лучших в турнире.

Он доказал, без сомнения, что является сильнейшим из всех моих соперников».

По окончании международного турнира в Нью-Йорке Александр Алехин взыскательно проанализировал все партии состязания, уделив особое внимание игре Капабланки. Он уже тогда начал подготовку сборника партий этого турнира. Книга выйдет в свет после матча с Капабланкой – в ней Алехин предстанет перед читателями как выдающийся шахматист, обладающий даром глубокого комментатора и талантливого литератора.

Сам Алехин не был удовлетворен своим выступлением в Нью-йоркском турнире 1927 года. Он находился в плохой форме, ему был непривычен новый тогда контроль времени на обдумывание ходов – 2 часа 30 минут на 40 ходов. Это побудило его больше полагаться на свою технику игры и только в конце турнира вернуться к комбинационному стилю.

А после турнира, когда все препятствия исчезли и вопрос о матче с Капабланкой был окончательно решен, Алехина одолели сомнения. «Плодотворна ли была моя многолетняя работа над усовершенствованием своего стиля? – спрашивал он себя. – Принял ли он окончательную форму, хорошо ли я усвоил все вынесенное мною из опыта, правильны ли были все мои выводы? Мне необходимо было проверить, прочно ли я закрепил все усвоенное раньше шаг за шагом, и поэтому я, – продолжал Алехин, – охотно принял приглашение на Кечкеметский турнир, хотя до отъезда в Буэнос-Айрес оставалось всего лишь шесть недель. И я вскоре убедился, что играю вполне уверенно и с такой же ясностью и легкостью, как это было в Баден-Бадене. При этом со второй половины турнира художественный интерес отошел для меня на задний план, и единственной, чисто спортивной задачей было – удержать достигнутый перевес до конца».

Турнир в Кечкемете проводился в два этапа: вначале игра шла в двух предварительных состязаниях при 10 участниках в каждом, а затем по 4 победителя образовали финал. Алехин завоевал первый приз, набрав 12 очков из 16 без единого поражения. Второй и третий призы с 11½ очками разделили А. Нимцович и Л. Штейнер.

Когда турнир в Кечкемете 14 июля 1927 года закончился, до начала давно ожидаемого матча на первенство мира между Хосе Раулем Капабланкой и Александром Алехиным в Буэнос-Айресе оставался всего лишь месяц.

В прогнозах недостатка не было. Впервые для того времени в единоборство за обладание почетным званием вступали соперники в расцвете своего жизненного и шахматного пути. Капабланке было в ту нору 38 лет, Алехину 34 года. У каждого из выдающихся гроссмейстеров в активе имелось множество блистательных побед в международных турнирах и призов за лучшие партии. И тот и другой обладали тонким пониманием позиции и поразительной быстротой шахматного мышления.

Но к предстоящему матчу Капабланка и Алехин подошли, находясь на принципиально разных творческих платформах, и это придавало особый интерес их поединку.