Текст книги "Salvatio. В рассветной мгле"
Автор книги: Юрий Ильин
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
28 апреля, 22:19. Виктор В
– Ты совсем охренел? – шипел Анзих, размахивая руками, что с ним бывало крайне редко. – Мы же договаривались!
– Я заплачу сколько скажешь.
– Да не в деньгах дело!
– Послушай, будь ты человеком, черт побери! – воскликнул Виктор. – Посмотри на нее! Ее только что пришлось отбивать у Крыс! Что бы ты сделал на моем месте, а?
– Так, стоп, – Анзих резко выпрямился и перестал махать руками. – У Крыс?
Виктор достал подобранный нож и молча продемонстрировал его рукоять, оплетенную странным серым материалом.
Анзих ткнул пальцем в пол и вопросительно посмотрел на Виктора.
– Запер, естественно, – ответил Виктор. – В подъезд не попадут.
– М-м, – успокоенно отозвался Анзих. – Ладно, заходите. Марта!
Появилась подруга Анзиха – едва достававшая ему до плеча босоногая девчонка в потрепанном сарафане, с такими же запущенными дредами, только рыжими. Взглянув на гостью, она ойкнула и без слов утащила Сесиль промывать и перевязывать раны.
– М-м-м, никакой связи, – с досадой пробормотал Анзих, щелкая ногтем по дисплею телефона, – крысобоев не позвать.
Вдруг он повернулся к Виктору и, глядя ему в глаза, веско произнес:
– Не дай Бог.
– Под мою ответственность.
– Идет, – отозвался хозяин и с ухмылкой спросил: – Вам два матраца или один?
Спустя полчаса незнакомка сидела, закутанная в латаное-перелатаное одеяло, прислонившись забинтованной головой к книжному стеллажу. Чай она допила полностью. Ужин получился скудным, но вкусным, – свою порцию гостья уничтожила без остатка, и это, скорее всего, означало, что обошлось без сотрясения мозга или каких-то еще более серьезных травм.
Вид у нее, однако, был совершенно ошеломленный.
…Прими же, мать миров неизмеримых,
Мой строгий гимн; моя любовь была
Верна тебе всегда, и созерцал
Я тень твою, тьму мрачную, в которой
Ты шествуешь, а сердце заглянуло
В глубь тайн твоих глубоких; я ложился
И в склеп, и в гроб, где дань твою хранит
Смерть черная; так жаждал я постичь
Тебя, что мнил: быть может, утолит
Посланец твой, дух одинокий, жажду
Мою, поведать принужденный силой,
Кто мы такие…[7]7
Перевод В. Микушевича.
[Закрыть]
Надеясь успокоить ее после нервной встряски, Виктор читал вслух перевод из «Аластора». В какой-то момент он увидел, что глаза гостьи закрыты, и прервал чтение. Она тотчас же настороженно уставилась на Виктора.
– Как вы себя чувствуете?
– Голова кружится… Нет, не беспокойтесь, это не от сотрясения, – она даже чуть-чуть улыбнулась, а затем снова прикрыла глаза, – просто тут все очень… странно.
– Отчего же? – спросил Виктор, откладывая книгу.
– Ночевать в таком… диком месте, в неустроенной… берлоге, простите. И столько книг. Большая часть ведь запрещенные, да?
Виктор пожал плечами.
– Никогда не мог понять, отчего книги могут запрещать. Впрочем, не будем об этом. Я, кажется, так и не спросил, как вас зовут? Я прозываюсь Виктором.
– Сесиль, – ответила женщина.
– Какое интересное имя… Не думал, что услышу его в наших краях.
– Мой отец был канадец.
– Понимаю.
– Но я его не помню. Он бросил нас с матерью, когда мне не было еще и трех лет. После этого мы вернулись сюда, – сказала Сесиль.
Виктор покивал, выдержал небольшую паузу и сказал:
– Сесиль, надеюсь, вы не слишком оскорбитесь, если я попрошу вас никому не рассказывать про это место. На свете осталось не так много вещей, которые были бы мне дороже этой, как вы выразились, берлоги. Если вы понимаете, о чем я.
– Конечно, – глядя в пол ответила Сесиль. – Я вам обязана. Никто не узнает.
– Вот и хорошо, – сказал Виктор. И, помолчав, продолжил: – Я, видите ли, немного еще помню прежние времена. До пожаров. И с чистым небом – хоть иногда… Вероятно, и вы еще их помните. Вот эта, так сказать, берлога – последний мой мостик… туда. Увы, желающих сжечь и его – немало. И лишь потому, что… как тут говорят? – «Ибо нечего тут».
– Я слышала это в другой форме, – с усмешкой сказала Бержер.
– Наверняка слышали. Но я не позволяю себе выражаться при дамах.
– Вы вообще разговариваете как… как экзилит, – сказала Сесиль.
– В самом деле? Хм, когда-то в этом не было ничего предосудительного. Или – вам это неприятно?
– У нас в корпорации так не положено. Но… Читайте, пожалуйста, дальше, это… красиво.
– Извольте, – улыбнувшись, ответил Виктор и снова взял книгу в руки…
В тот беззвучный час,
Когда ночная тишь звучит зловеще,
Я, как алхимик скорбно-вдохновенный,
Надежду смутную предпочитал
Бесценной жизни; смешивал я ужас
Речей и взоров пристальных с невинной
Любовью, чтоб слезам невероятным
И поцелуям уступила ночь,
С тобой в ладу тебя мне выдавая;
И несмотря на то, что никогда
Своей святыни ты не обнажала,
Немало грез предутренних во мне
Забрезжило, и помыслы дневные
Светились, чтобы в нынешнем сиянье,
Как лира, позабытая в кумирне
Неведомой или в пустынной крипте,
Я ждал, когда струну мою дыханьем
Пробудишь ты, Великая Праматерь,
И зазвучу я, чуткий, ветру вторя
И трепету дерев, и океану,
И голосу живых существ, и пенью
Ночей и дней, и трепетному сердцу…
Виктор умолк и взглянул на Сесиль. На этот раз она точно спала – все так же сидя, прислонившись к полкам.
Кто она такая? На ее плаще, который сейчас, основательно отстиранный Мартой, сох в передней, были те же нашивки, что носили Антон и Наталия. В остальном она была в гражданской одежде – черных брюках и черном же свитере. Старший менеджер? Автомобили полагаются только высокопоставленным управленцам…
Несколько мгновений Виктор рассматривал ее лицо.
Красивое? Если считать стандартом красоты смазливость блондинок с обложек, то нет. Овальное лицо, обрамленное каштановыми кудрями – для того, чтобы наложить бинт, ей пришлось распустить волосы, собранные прежде в плотный пучок на затылке. Высокий, немного выпуклый лоб, сейчас скрытый повязкой, слегка курносый нос, выступающие скулы и при этом крупный, грубовато очерченный подбородок, – лицо человека, от природы сильного и сознающего сполна свою силу. От всего ее облика веяло суровостью богини из античного пантеона. Гера? Может быть, но скорее – кто-то еще более древний… Никта? Да, пожалуй.
Сейчас вочеловечившаяся богиня ночи, видимо, пребывала уже в полной власти своего сына Гипноса, который увел ее в такие глубины, что она даже не проснулась, когда Виктор бережно переложил ее на матрац и укрыл одеялом.
Ну вот, а теперь можно пойти покурить. И тоже, пожалуй, укладываться.
29 апреля, 5:59. Виктор В
Этот день будет таким же, как и все остальные. Пусть и начнется необычно. Рано-рано утром он отодвинет засов в подъезде, и они вдвоем выскользнут в сырой и мглистый рассвет. Он поведет ее невообразимыми закоулками, а у нее снова будет кружиться голова – слишком чуждым, сюрреалистичным покажется ей проступающий в утренних сумерках пейзаж.
Для нее станет открытием, что патрулей Службы общего контроля нужно сторониться. Что в утренние часы патрульные ничуть не менее опасны, чем те, кто напал на нее ночью.
Но вот уже – транспортная магистраль, и совсем ранний автобус, и арка Дома милосердия имени св. Антония. Милосердие, увы, закончится на статуе самого святого у парадного подъезда: сонная кастелянша в приемном покое разразится руганью, едва увидев вошедших и повязку на ее голове, и ему придется выдать пару цветистых фраз, чтобы пресечь поток словесных помоев и заставить медсестру отправиться на поиски врача. Врач будет куда деликатней. Препоручив ему свою незнакомку, Виктор исчезнет в уличном тумане.
Но удаляясь от больницы, он не сможет не думать о ней. О том, кто она на самом деле. И как так сложилось, что они – представители совершенно разных каст – столкнулись в столь… романтических обстоятельствах.
…Кем она могла быть в лучшие времена? В иных обстоятельствах? В какой-нибудь параллельной вселенной? Премьер-министром? Главой какого-нибудь концерна? Знаменитой театральной актрисой?
Кем могли бы быть брат с сестрой? Наталия, вероятно, нашла бы способ реализовать свой талант там, где нет всех этих законоподобных шлагбаумов – лицензий, репертуара, «соответствующего основам духовной и нравственной самобытности Нортэмперии…», и тому подобного.
Антон? Он слишком скрытен и замкнут, чтобы сказать о нем что-то определенное. Но, наверное, он тоже был бы творческой личностью (до чего же скользкое определение!). Одним из тех, что всю жизнь создают нечто, идущее вразрез с диктатурой «современных веяний». Сначала они удивляются непониманию окружающих, а то и бравируют им. Потом, когда вместе со средним возрастом проходит уже и отчаяние, упрямо продолжают творить «в стол», потому что уже не могут этого не делать. Спустя десятилетия их архивы кто-нибудь откапывает – и школьные хрестоматии пополняются еще одним именем. Или не пополняются.
…Кем бы мог быть тот толстяк-полицейский? Мог ли он, например, быть в меру безобидным школьным учителем физкультуры? Спортсменом? Шоуменом? Или везде и всегда оставался бы тем же, кем предстал позапрошлой ночью – самодовольным хамом в форме, который в ответ на любое сопротивление с воем хватается за оружие?.. Точная иллюстрация тому, как Нортэмперия относится к своим гражданам.
Коли вдуматься, так ведь даже если бы параллельные вселенные были доказанным фактом, ни одна из них не была бы застрахована от зарождения в ней Нортэмперии – ведь это не название государства, а принцип…
Ну, а кем был бы он сам – Виктор В.? Кем и хотел – историком? И вместо дыма дышал бы, надо полагать, пылью архивов, собирая из разрозненных частиц – из случайных, малозначимых декретов, пометок на полях машинописных справок, журнальных статей, стоивших их забытым авторам свободы или жизни, – мрачную мозаику истины… За которую его потом проклинали и грозили бы убить ревнители Великой Державы.
Но с тем же успехом он мог бы стать и осколком «богемы», пытающимся понять, в чем его raison d’être, но не делающим ничего, чтобы этот смысл создать самостоятельно. По совести говоря, когда-то он был в полушаге от превращения в такое беспощадно бессмысленное «нечто»…
Возможно, где-то там, в той, другой вселенной были бы еще живы его родители. И даже в самом преклонном возрасте на их лицах сохранялся бы отпечаток благородства, присущий им всю жизнь. Возможно, где-то там, в другом мире он не дал бы им повода стыдиться своего сына.
Возможно, где-то там их со Стеллой не разделяли бы непреодолимые пространства – и стократ менее преодолимые десятилетия.
Где-то… Где-то. Не здесь.
Ну, а здесь он тот, кто есть. И этот день для него будет таким же, как и многие предыдущие. Сейчас он вернется к Анзиху, запихнет в сумку несколько книг и отправится на встречу с подобными, чтобы что-нибудь у них сменять или сторговать. И это будет непростая встреча – да и могут ли быть простыми разговоры с людьми, которые одновременно и единомышленники, и полудрузья, знающие друг друга только по кодовым именам, и конкуренты?
А потом – что ж, потом он снова вернется в библиотеку и погрузится в тусклые воды документированной истории, в надежде найти ответ на свой не дающий ему покоя вопрос. И если найдет… Что ж, тогда жизнь прожита не зря. Даже если в самый последний момент обретенное знание уничтожит его самого, как вышло с Аврелием Макондским в известном романе.
Да, и еще эта книга, «Astrum Coelestis»… может ли в ней быть скрыто что-то действительно важное? На первых страницах автор множит сущности. Называет «тайные имена», подозрительно созвучные терминам из «Эзотерического глоссария» Самдика – в свое время этой чушью торговали в привокзальных ларьках вместе с газетой «Тайная жуть». Ну, а с другой стороны, интуиция подсказывает, что не все написанное в «Astrum» – просто плод воображения измученного шизофреника…
…Когда Виктор вышел на пустой Восточный проспект, сквозь дым ненадолго проступило восходящее солнце. Но вскоре горизонт снова затянуло мглой.
Этот день будет таким же, как и все остальные.
29 апреля, 7:37. Сесиль Бержер
…Заработавший с третьей попытки рентгеновский аппарат не обнаружил у Бержер никаких серьезных повреждений. Зато выявил старые трещины в ребрах. Флюорография показала плохое состояние легких, но могло ли оно быть другим в Метрополисе? Тахикардия – тоже ничего удивительного.
Ей уже выделили было отдельную палату, но, увидев, как из нее выгоняют двоих и вывозят третьего, она не терпящим возражений тоном приказала вернуть их обратно. В конце концов, в палате была четвертая койка – накануне освободившаяся.
Наконец, ее оставили в покое. Отрешенно глядя в стену, покрытую облупившейся кисло-зеленой краской, она пыталась понять, что ей помешало достать удостоверение сотрудника Стабикома прямо на входе и ткнуть его под нос разбрехавшейся кастелянше. Почему она этого не сделала? Из-за Виктора?.. Он спас ее, он обеспечил ей ночлег, каким бы диким тот ни был, он был ей провожатым через Пустошь, он привез ее сюда. В его присутствии доставать оранжевое удостоверение ей показалось нарушением субординации…
Впрочем, довольно самокопания. Телефон хотя бы здесь берет? Да. Отлично. Первый звонок – подать рапорт.
«Я, капитан Комитета по поддержанию равновесия и стабильности Сесиль Бержер… легкие телесные повреждения… по настоянию медиков в больнице до следующего утра… вернусь к исполнению обязанностей утром 30 апреля». После длительной паузы раздается женский голос: «Ваше заявление зарегистрировано под номером…»
Второй звонок заместительнице. Инструктаж по проведению построения. Всех, кому назначено, пусть перенесет на сутки, если не успеет сама разобраться. За залами и столовой особый присмотр, склоки пресекать в зародыше, виновных наказывать. План М запускаем в действие.
Третий звонок в гараж. Автомобиль вышел из строя, ответственного за состояние автопарка послезавтра ко мне на ковер, пока же отправьте экспедиторов забрать машину, она должна стоять на обочине в полукилометре к востоку от Мелетских складов. Водитель нашелся? Нет? Сообщите в Службу общего контроля, пусть займутся поисками.
Так, что еще? Да, тот полицейский. Нет, звонить ему она не станет. Ограничится сообщением о переносе инструктажа…
Несколько минут Бержер разглядывала телефон. Распоряжения отданы, механизм запустят без ее участия. И даже если нынче утром ее труп нашли бы в той арке, ничего бы не изменилось.
Один капитан Стабикома сменит другого, и все в корпорации точно так же будут вытягиваться в струнку с испуганными лицами, а он – чувствовать, какой огромной властью обладает. До тех пор, пока сам не столкнется с чем-то чуждым и не хлебнет бессилия полной мерой…
Бержер неожиданно почувствовала, как голова наливается свинцом, – это начало действовать успокоительное. Вскоре всю ее придавило тяжелым сном.
…И ей приснилось, что она командует построением, причем почему-то посреди ночи.
29 апреля, 8:49. Монктон
– …И это, братья и сестры, означает, что там, где кто-то один живет вольготно и легко, кто-то другой обречен страдать. В этом и заключается высшая справедливость.
А значит, тот, кто пытается облегчить свою участь, должен помнить, что перекладывает положенное ему бремя на другого. Так устроен мир.
Сколько раз в прошлом слышали мы сказки про то, как осчастливить все человечество. На деле даже стремление к так называемому всеобщему счастью преступно и разрушительно по сути своей. Нет и не может быть Спасения для всех. Беспечная благодать тысяч праведников, вознесшихся на небеса, обусловлена не только их собственным благочестием, но и муками миллионов низвергнутых грешников.
В этом и заключается сущность мирового равновесия: благополучие одного искупается страданиями сотен других.
А потому попытки осчастливить всех неизбежно выведут всё из равновесия, за чем последуют хаос и безвластие.
Вы спросите, почему же все бедствия сегодняшнего дня постигли именно нас? А я спрошу в ответ: не потому ли, что иные нации и народы отвернулись от Истины?
Но настанет урочный час! Ответят они и за то, что отринули Истину, и за самодовольство свое, и за сытую, веселую жизнь, и за так называемую свободу! А пуще всего за то, что пытались уклоняться от лишений и тягот.
Там, откуда уходит добродетель страдания, вскоре остается лишь порок.
Мы же должны выстоять. Ниспосланные нам невзгоды – испытание силы нашего духа. Именно ею народ Нортэмперии славился во все века. И потому мы выстоим!
Но для того нам надо искоренить в своих сердцах последние остатки скверны себялюбия. Нет никакого «я», есть только «мы». Есть только Нортэмперия. Она и только она – смысл и цель нашего существования, и мы должны отстоять ее. Rega Nortemperia!
– Rega Nortemperia!.. – донеслось снизу.
В этот раз Монктон задержался на площадке дольше положенного. Сегодня он мог это себе позволить – Бержер не было на месте. Построением командовала ее бестолковая заместительница Элизе К., которая после звонка начальницы ударилась в картинную панику. Но доброе слово творит чудеса: пара несложных психологических приемов, и напуганная глупенькая девочка готова работать. И очень, очень тебе благодарна за помощь в трудную минуту. С Бержер подобные фокусы не пройдут: она сама их знает наперечет и горазда применять, когда надо. В этом плане ее заместительница – ценнейший кадр.
Он глядел, как внизу расползаются в разные стороны огромные человеческие гусеницы, и хмурил брови и морщил тонкие губы, чтобы их уголки не растянулись в торжествующей ухмылке. Его речь сегодня была далеко не шедевром – нестыковки, стиль так себе. Но он все прекрасно компенсировал нужными интонациями и эмоциональной подачей.
Монктон изъездил Державу вдоль и поперек. Но нигде не встречал таких безупречно препарированных душ, такой угрюмой и рьяной готовности страдать.
Сейчас вот вас разведут по рабочим местам, и до позднего вечера вы будете делать то, что вам скажут и как вам скажут. Будете двигаться, когда скажут, и останавливаться, когда скажут. Будете подчиняться и выполнять приказы. Некоторые из вас будут заполнять бесчисленные формуляры цифрами и словами, смысл которых вам едва понятен. Другие будут писать программный код, уже тысячу раз написанный до вас. Третьи будут стоять у кашляющих от старости станков, которые только и ждут удобного случая, чтобы, взвыв, отхватить палец или руку.
А потом каждый из вас поплетется сквозь дым домой, понимая, что его убогое жилище могло уже сгореть. И что любой встреченный патруль Службы общего контроля готов устроить вам персональный комендантский час. А если все обойдется, то поутру рев квартального будильника заставит вас подняться и снова повторить все те же действия, что и накануне. И каждый следующий день будет таким же, как предыдущий. Вы знаете, что так будет всегда и ничего не изменится. И как непреложную истину будете повторять себе и друг другу, что это лучшее, что могло с вами случиться.
Вы уже усвоили, что жить в комфорте – аморально и гнусно, а страдать – добродетельно. Я сам сегодня вам об этом рассказал и через неделю расскажу еще раз.
Кто-то где-то сказал, что утвердить свою власть – значит заставить другого страдать. Нет, этого мало. Настоящая власть – это заставить человека уверовать, что страдание есть мера его права на жизнь. И все: он твой с потрохами. Нам же останется только присматривать за тем, чтобы все страдания и унижения поставлялись вовремя. И строго в необходимом количестве.
– Монктон, почему вы всё еще на площадке? – голос Элизе К. резко вернул проповедника из мечты в действительность. Он даже ощутил укол злобы, но вовремя опомнился, и круглое лицо моментально осветилось сладчайшей улыбкой.
Он виновато кланяется и поспешно, но все так же степенно спускается вниз. Конечно-конечно, он будет подчиняться регламенту. И руководству. И приказам. По крайней мере, пока. Пусть все остается как есть. Пусть этот день будет таким же, как и все предыдущие и многие последующие.
29 апреля, 15:13. Наталия М
Разваренная гречка с печенкой, разведенный компот. Таймер размеренно отсчитывает время, в течение которого посетитель столовой имеет право занимать столик – бегущие красные цифры слишком яркие, смотреть на них больно, а не смотреть невозможно.
119… 118… 112…
День такой же, как все остальные. Полоса отчуждения между Наталией и остальными не стала ни шире, ни уже. У Аниты дергается глаз.
Из случайно услышанных разговоров сотрудниц Наталия узнала, что она, судя по всему, стала любовницей кого-то из старшего менеджмента, а то и… тс-с! Потому-то ее в Комнрав и вызывали. Ну что ж, если им так проще, пусть думают так.
87… 84… 79…
С утра на весь отдел гремит запись свежелицензированной «поп-сенсации» – Арсетты Фюке. Под долбежно-танцевальный ритм новая звезда проникновенным шепотом читает слушателям нравственные назидания. Нортэмперия в восторге, поэтому в восторге и финотдел. Кроме, разумеется, одной черной овцы.
45… 41… 32…
В документах несхождение цифр. Похоже, кто– то переводит поставляемое сырье с основного производства на сопутствующее в невиданных доселе масштабах. Чтобы свести отчетность, надо править и те документы, к которым доступа у Наталии нет. А значит, придется разговаривать с вышестоящими и быть готовой к тому, что…
3… 2… 1…
«Ваш обед окончен, выйдите из-за стола», – скомандовал таймер искусственным баритоном. Наталия подчинилась.
