Текст книги "Salvatio. В рассветной мгле"
Автор книги: Юрий Ильин
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
28 апреля, 10:58. Наталия М
Первая буква фамилии обеспечила Наталии почти двухчасовое ожидание. Очередь перед ней насчитывала человек тридцать, по большей части – женщин. Они выходили из зала бледными, трясущимися, многие – в слезах. И при этом с просветленными лицами – ни дать ни взять грешники, приведенные к раскаянию…
Но спокойный и, казалось бы, безразличный вид Наталии их раздражал страшно.
– Сидит тут, кисонька, спокойная вся такая, – продребезжала очередная «грешница», проходя мимо Наталии.
– Вы ознакомились с памяткой? – нависла над Наталией распорядительница.
– Да.
– Прочитайте еще раз, внима… А, нет, вас уже вызывают, идите.
В зале царил полумрак. Отчетливо пахло потом. Ровно посередине стоял некрасивый деревянный стул с высокой прямой спинкой, вызывавший самые неприятные ассоциации. На него были направлены сразу три лампы. С потолка свешивался кронштейн с камерой. По правую сторону от стула изображал статую вооруженный сотрудник Службы общего контроля. Явно давно не мывшийся.
Вдоль дальней стены тянулся длинный стол, за которым восседали члены комиссии. Дисплеи лежащих на столе планшетов слегка подсвечивали снизу лица, но черт было не разобрать.
Наталия встала рядом со стулом. Включилась запись гимна – сокращенной версии специально для подобных мероприятий.
– Садитесь, – произнес председатель комиссии, когда в последний раз жахнули друг о друга оркестровые тарелки. Наталия узнала голос нового проповедника.
Сверху спустилась камера и вперилась «подсудимой» в лоб.
– Имя и номер.
– Наталия М., личный номер М459900.
– Вы знаете, почему вас вызвали?
– Понятия не имею, господин председатель, – ответила Наталия.
– Хорошо, мы объясним, – сказал председатель.
– Вам уже 33 года, – заявил член комиссии, сидевший справа от председателя.
– Вы не занимаете руководящих должностей, – продолжил голос, принадлежавший даме, сидевшей по левую руку от председателя.
– У вас отдельное жилье, – деловито отметил мужской голос с правого края.
– Весьма средние доходы, – добавил левый крайний.
– Так почему вы еще не замужем? – вопросил председатель.
– Почему вас это интересует? – осведомилась Наталия.
– Здесь вопросы задаем мы! – хором рявкнула комиссия.
– Простите, – неизвиняющимся голосом ответила Наталия.
– Я жду ответа, – решительно заявил председатель.
– Я справляюсь сама и не нуждаюсь в муже. Этот ответ вас устроит?
– Нет, – ответила десница председателя.
– Так не пойдет, – заявили с правого края.
– Не годится совершенно, – отрезала соседка председателя.
– Какой эгоизм, подумать только! – воскликнули с левого края.
– Ваша самонадеянность выглядит прескверно, – сказал председатель. – Видимо, либо вы втайне распутничаете, либо у вас проблемы со здоровьем – больше ничем ваше отсутствие интереса к семейной жизни объяснено быть не может.
– Никаких иных объяснений, – категорично заявила соседка председателя слева.
– Подумайте об Империи, наконец! – возвестили с левого края.
– В нашем государстве женщина – это не только гражданская и трудовая единица, но и носитель вполне конкретных функций, – назидательным тоном произнес Монктон.
– И обязательств! – почти крикнул сидевший на левом краю.
– Да, – заглушил его сосед председателя справа.
– Дети, – пояснили с правого края.
– Семейная жизнь и дети. Минимум двое, – констатировала соседка председателя слева.
– И этому идеалу вы отказываетесь следовать, – заявил председатель. – Так не пойдет. Если вы сами не в состоянии наладить свою личную жизнь, мы окажем помощь. Для этого существуют и средства, и возможности. Если у вас проблемы со здоровьем, обращайтесь к специалистам. И не затягивайте с этим. Встаньте.
Наталия поднялась.
– Комиссия по надзору за нравственностью постановляет, что в течение ближайших двенадцати месяцев у вас должна появиться семья, – объявил председатель. – Всё, вы свободны, вызовите следующего.
Наталия торопливо вышла, чувствуя, что ее вот-вот может стошнить.
– Вы не поблагодарили комиссию! – распорядительница у двери схватила было Наталию за локоть, но тут из зала раздалось громогласное «Где следующий?!»
28 апреля, 11:04. Дормин
Сержант Дормин сидел на краю низкой скамьи в раздевалке Окружного управления Службы общего контроля и курил, держа сигарету большим и указательным пальцами. Отвисшая нижняя губа дрожала, уголки рта съехали вниз, и все в его массивном лице выражало обиду и досаду. Ночное дежурство не задалось совсем.
Вместо охоты на мелкую дичь на окраине Пустоши ему пришлось участвовать в тушении пожара, потому что это тоже, видите ли, работа Службы общего контроля. Заставили таскать мокрые шланги, крутить туда-сюда вентили, делать всю прочую хрень… В канализационный люк чуть не загнали пацана – не пролез, большой стал слишком…
Дормин повел пустым взглядом из стороны в сторону, поднес ко рту сигарету, глубоко затянулся, а затем выпустил облако дыма – такое огромное, что, казалось, обычные человеческие легкие столько не вместят… И вдруг вскочил и с воем начал со всей силы дубасить кулачищами по синей дверце раздевального шкафа.
За два часа, проведенные в раздевалке, сержант успел разгромить ее всю. Следы от кулаков виднелись на каждом шкафу, некоторые дверцы были смяты или вырваны, одна из двух скамей разломана в щепы. Последней жертвой его ярости стал отдельно стоявший раздевальный шкаф с надписью «Sgte. Dormine».
Дормина в Управлении боялись и недолюбливали. Никто не знал, откуда он взялся: просто однажды, когда Метрополис еще не был закрытым городом, эта туша протиснулась в дверной проем, держа в руках документы о переводе из какого-то захолустного городка на другом конце страны.
Много раз потом его командиры писали рапорты наверх, просили и даже требовали уволить рядового Дормина со службы за постоянные нарушения дисциплины и неповиновение приказам. Сначала эти рапорты игнорировали, а затем в ответ на очередную жалобу пришел вдруг приказ о присвоении Дормину звания капрала.
По этому случаю было проведено торжественное построение. Офицер вручил Дормину новые лычки, козырнул и резко отдернул руку. Новоиспеченного капрала моментально сбили с ног и потом долго и с удовольствием бегали по нему всем взводом.
Через два месяца Дормин вернулся из госпиталя в Управление – присмиревшим, послушным и исполнительным. Впоследствии его даже стали иногда поощрять: оказалось, что он вполне способен раскрывать уличные преступления – ловить воришек, контрабандистов и прочую мелюзгу, а то и кого посерьезнее. Там, где ему недоставало ума, он полагался на звериное чутье и мертвую хватку. И это работало.
В прошлом году его произвели в сержанты. Но так и оставили в отделе уличного патрулирования.
На разгромы, подобные сегодняшнему, начальство предпочитало смотреть сквозь пальцы.
…Шкаф был привинчен к полу, но это не помешало Дормину его свалить. В тот момент, когда раздался железный грохот, в раздевалке погас свет. Через мгновенье зажглись две красные аварийные лампы, послышалось шипение статики, и Дормин услышал знакомый голос, который всегда заставлял его бледнеть и трястись. Хотя его обладателя он никогда не видел.
– Значит, не смог удержать? – ласково произнес плосковатый баритон.
– Так точно, – вскочив и вытянувшись по стойке смирно, проблеял Дормин. – Начался пожар.
– Да ты свой хрен в руках не удержишь, малыш. Лиц тоже не запомнил?
– Двое были в респираторах. Но одного я узнаю…
– Он один никому не нужен. Ни он, ни остальные поодиночке никому не нужны. Понял?
– Прикажете искать и брать всех троих?
– Всех четверых. Удачи, малыш.
Снова включился свет. С мелкой дрожью в коленях Дормин опустился обратно на скамью… Но тут дверь открылась, и снова пришлось вскакивать. Впрочем, всунувшийся в нее полицейский оказался таким же сержантом. Можно не козырять.
– Опять разгромил тут все, кабан чертов?
– Рассердился, – буркнул в ответ Дормин, закуривая.
– Приберись, а то офицеры…
– Да приберусь, приберусь! Чего хотел-то?
– Послезавтра сбор на Паноптикуме.
– А-а! – воодушевился Дормин. – Наконец-то!
– Да, и лейтенант ждет объяснительную по аварии – тот тип, которого ты сбил… В общем, только что передали, что ходить он больше не будет.
– Вот и хорошо! Вот и славненько! А его родня пусть мне теперь платит за разбитую машину и возмещает моральный ущерб.
– Слышь, оставь их уже…
– Ага, разбежались! – заорал Дормин. – Я из-за него на машину угрохал целый капитал, да меня еще и оштрафовали! Из-за какого-то куска дерьма, который бегать не умеет! Да я всю их породу изведу!!!
Дормин вскочил и принялся бешено пинать поваленный шкаф. Пожевав губами, второй сержант закрыл за собой дверь.
28 апреля, 11:19. Виктор В
Виктор, кряхтя, поднялся со своей лежанки – стопки из четырех полимерных ковриков, схваченных по краям скотчем. Ночные события не прошли даром – все болело. Когда тебе за сорок, такие зачеты по стайерскому бегу даются нелегко. Даже если ты – контрабандист-буклегер и просто обязан уметь «давать сайгака» с места.
Время было не раннее, но Виктор все же потратил час на медитацию, чтобы привести разум в надлежащее безмятежное состояние.
Поначалу этому, правда, мешала мысль: что могло случиться, если бы не взрыв? Ведь тот бугай намеревался убивать. Не бить, не арестовывать, именно убивать, и его подручные ему в том охотно бы помогли. Да, Антон повел себя по-идиотски… Но он встал на защиту сестры… В теории можно было бы попытаться заговорить толстяку зубы, и… Нет, нельзя. Тот был пьян и отчетливо хотел крови. Надо бы пообщаться с осведомленными людьми, выяснить, где это животное обычно пасется, – и не соваться в те края без надобности.
На телефоне было одно новое сообщение – как водится, со скрытым номером отправителя.
Конспирация и заочное общение среди буклегеров – обычное дело. Виктор уже давно занимался этим промыслом, но до сих пор мог похвастаться личным знакомством в лучшем случае с десятком «коллег». Оно и к лучшему.
«Извините за казус. ЛичВстрч не получилось. Заберите в Керте, бывш желдор, проход через гаражи около № 21, заброш. маневр. дизель, клетч. сумка. 20ietemorp39. Экввлнт оставьте там же. Еще раз извините».
Керт? Час ходу. Не близко, но могло быть и хуже. Ладно, меняем фильтр в респираторе и вперед.
…Некоторое время Виктор брел по шпалам между двух сплошных стен, покрытых граффити. По старой привычке шел по левой стороне, чтобы издали увидеть приближающийся поезд. Хотя по этим путям давно уже ничего не ездит. Повсюду между шпалами обильно проросла трава, рельсы приобрели характерный кирпичный цвет, оборвавшиеся провода беспомощно свисают со столбов. В какой-то момент Виктор снял респиратор в надежде вдохнуть знакомый с детства запах креозота – неповторимый запах железной дороги. Но вокруг воняло только дымом.
Впереди в желтоватой дневной мгле начала вырисовываться какая-то массивная тень. Удостоверившись, что она неподвижна, Виктор двинулся к ней.
Над рельсами возвышался маневровый тепловоз. Точнее, его останки – все стекла выбиты, зеленая краска почти совсем слезла. На месте лобового прожектора зияла пустота. Узкий корпус, низко посаженные фары, перила на передней площадке – на мгновение Виктору показалось, что эта мертвая машина чем-то напоминает чучело мамонта в музее. Реликт далекого прошлого.
На боку над колесами виднелся нанесенный белой краской из баллончика рисунок – замысловатая вязь, в которой при внимательном рассмотрении можно было узнать слово «Prometei».
Значит, пришли.
Забравшись на площадку, Виктор убедился, что дверь в кабину машиниста открыта, и вошел внутрь. Клетчатая полипропиленовая сумка, затолканная под приборный стол, как оказалось, скрывала продолговатый ящик. На крышке обнаружилась маленькая сенсорная панель. При первом прикосновении на ней появилось сразу девять букв А и три восклицательных знака. Усмехнувшись, Виктор начал перебирать символы, пока не получил указанную ему в сообщении комбинацию. Ящик щелкнул и открылся. Внутри лежали четыре книги, несколько сильно потрепанных журналов и электронный накопитель – из тех, что были в ходу лет двадцать назад. К счастью, для них и сейчас еще можно было найти переходники, а некоторые совсем уж старые ноутбуки и терминалы до сих пор оснащались такими разъемами.
На дне ящика лежала бумажка с коряво нацарапанными цифрами – 320. Да, как раз на эту сумму и договаривались. Сложив в ящик несколько принесенных с собой книг «на обмен», Виктор положил сверху конверт с купюрами и закрыл крышку.
Снаружи послышались чьи-то шаги. Виктор схватил трость и выскользнул из кабины.
…Несколько минут они стояли друг против друга на расстоянии пяти-шести шагов, как два стрелка из стародавних вестернов. Наконец Виктор произнес:
– Ну, здравствуй.
Новоприбывший – коренастый, сутулый человек в грязной коричневой куртке и потертой кепке, молча кивнул.
– С чем пожаловал? – спросил Виктор.
Пришелец поднял сумку и сипло ответил:
– Обмен. Потом заберут.
Кобольд – так прозывался новоприбывший – среди буклегеров был крайне непопулярной личностью. За ним тянулась недобрая слава стукача, хотя никто не мог припомнить конкретных тому причин.
Когда-то Кобольд печатал в крупных газетах широковещательные колонки об иноземных заговорах, о необходимости усуровления державных порядков и о притеснениях, которые он, автор, то и дело претерепевает со стороны «гуманистического» меньшинства и «вольнолюбцев» (rigtvoliniri).
Однажды он стрельнул печатным словом по какому-то крупному чиновнику, заметившему, что ничего страшного в «вольнолюбцах» нет, и вдруг обнаружил, что в газетах и издательствах ни ему, ни его писанине больше не рады…
С Виктором они были знакомы еще до того, как Кобольд пустился бороздить зловонные воды платной словесности; когда-то даже стали почти друзьями, но ненадолго. На вершине своей карьеры Кобольд как-то раз назвал Виктора в лицо «бесполезным» – и вряд ли смог бы задеть того сильнее. Последующее падение публициста Виктор встретил с тихим злорадством.
С годами Кобольда утянуло на самое дно. Когда-то добропорядочный, но ни в коем случае не добродушный бюргер, любитель камуфляжных штанов и многокарманных жилетов, сейчас Кобольд мало чем отличался от любых других industalki[4]4
Сталкеры (нортэмп., жарг.)
[Закрыть]. Высох, осунулся, с его обрюзглого, огрубевшего, но, как и прежде, красного лица, кажется, никогда не сходило выражение глухой обиды и озлобления.
Но притяжение к книгам он испытывал по-прежнему. И буклегеры со временем приняли его как «почти своего»…
Забравшись на боковую площадку тепловоза, Кобольд уселся, с тяжелым вздохом прислонившись к стене. Похоже, спина.
– Как промысел? – устроившись рядом, спросил Виктор.
– Вашими молитвами, – пробурчал Кобольд.
Просунув широкую руку за пазуху, он вытащил побитую жизнью флягу, отхлебнул и, помешкав, протянул Виктору. Отказаться было бы нарушением этикета.
– Можжевеловый? – судя по вкусу, это был джин.
– Да. Разведенный малость.
Виктор вернул фляжку.
Вокруг стояла, а точнее, висела вязкая, мглистая тишина. Ни птиц, ни насекомых. Издали доносился городской гул, но, казалось, дым приглушал и его. Виктор и Кобольд сидели друг подле друга и молчали, но Виктору казалось, что на деле между ними снова идет ожесточенная дуэль на аксиомах, спор, который в конце всегда сводился к личным оскорблениям – и ни к чему иному еще не приводил.
– Что нынче меняешь? – спросил Виктор.
– Да ничего особенного, – просипел Кобольд, нехотя вытаскивая из сумки пару книг в черно-красно-белых переплетах. Виктор полистал их, пожал плечами и отдал обратно.
– И есть спрос? – это прозвучало чуть более насмешливо, чем Виктору хотелось бы.
– Всегда, – отозвался Кобольд.
– Конечно, – выдохнул Виктор. Любителей ревизионистских сказок и криптоереси с годами меньше не становилось…
– А у тебя? – спросил Кобольд.
– Да вот, – Виктор показал добычу. Кобольд взял томик с трактатом Милля, пробежал глазами первую страницу и вернул книгу.
– Что ж, – произнес он, – всяк при своем?
– Всяк при своем, – согласился Виктор. – При своем и останемся.
Кобольд снова достал флягу, хлебнул, передал Виктору. Тот приложился и закашлялся – то ли попало не в то горло, то ли из-за спиртного чертов дым стал еще более едким.
– Спасибо, – сказал Виктор, наконец прокашлявшись. – Пойду я.
– А я посижу еще, – ответил Кобольд.
Поднявшись, Виктор еще разок глянул мельком на бывшего именитого публициста. И подумал, что на самом деле мало что поменялось: представься ему такая возможность, Кобольд снова с самодовольной усмешечкой стал бы говорить и писать все то же самое, что и лет двадцать назад.
Но сейчас это был усталый, полуголодный бродяга. Он сидел, прислонясь к борту тепловоза, и невидяще глядел перед собой, придерживая рукой кожаную сумку с книгами.
Махнув на прощание, Виктор спустился на рельсы и поплелся прочь.
28 апреля, 13:49. Библиотека Анзиха
Добравшись до верхнего этажа, Виктор некоторое время восстанавливал дыхание. Пару лет назад, в целях экономии электричества и пропаганды здорового образа жизни, в жилых зданиях по всему городу отключили лифты. Горожанам таким образом обеспечили ежевечерние тренировки ножной мускулатуры, легких, сердца и силы воли.
Когда дыхание выровнялось, Виктор несколько мгновений прислушивался, но ничего, кроме привычного городского гула из-за окон, не услышал. Подойдя к облезлой двери, он постучался – три стука подряд, четвертый после паузы.
Через некоторое время дверь приоткрылась и наружу высунулась голова в грязно-белесых дредах.
– М-м, ты. Привет, – раздался сипловатый басок. – Ранехонько. Заходи, не стой.
Дверь открылась пошире.
– Мне б покурить сперва.
– М-м. Кури наверху, как обычно. Новье принес какое?
– Так, по мелочи. Кое-что только мне интересно, – отозвался Виктор, протягивая свежедобытый сверток хозяину квартиры – тощему двухметровому парню лет двадцати пяти. За ним в глубине квартиры мелькнула и исчезла рыжая женская голова.
– Ты не один? – спросил Виктор.
– Не, – усмехнулся парень, потроша сверток. Из всей стопки книг внимание его привлекло именно то, что Виктор собирался оставить себе. – Слышал что-то вот про это. Говорят, сейчас не доищешься. Где ты это все берешь?..
– Во многой мудрости многая печали. Кстати, вот именно это-то я придержу пока. Все остальное – твое.
– М-м, – на большинство реплик своих собеседников хозяин квартиры отвечал коротким полурассеянным подмыкиванием. За эту особенность его прозвали Анзих[5]5
Ding an sich, «Вещь в себе».
[Закрыть]. Теперь он и сам представлялся только этим прозвищем.
– Ладно… Беру всё. Сколько с меня?
– На этот раз нисколько. Мне бы тут перекантоваться пару ночей да, может, скопировать и распечатать кое-чего. Не помешаю?
– М-м. Не. Да, кстати, я это… – он кивнул в сторону чердака, – туда проводку протянул, так будешь курить – включай вентилятор, чтобы дым раздувало. А то мало ли… Пойду-ка я еще посплю. За книжки спасибо.
– Приятного…
Виктор поднялся еще на два лестничных марша к закрытой двери, ведшей на крышу. Рядом с ней к перилам действительно был прикреплен вентилятор. Виктор вынул сигарету и щелкнул зажигалкой.
…Находиться в постоянном задымлении чуть легче, если куришь. В Метрополисе сегодня некурящих еще поди поищи. Ну, а среди публики неформальной – так и подавно. Среди экзилитов в особом ходу были трубки и длинные декадентские мундштуки, однако их в нагрудном кармане не спрячешь. Говорят, трубки нынче курят и представители «высших сословий». При желании Виктор вполне мог бы принадлежать к ним – к официально разрешенным деятелям искусства, менеджменту или всевозможным поставщикам-delivendori, – и жить в относительном комфорте.
Однако он давно предпочел жизнь бродячего кота. Для него сам факт существования подпольных библиотек, буклегеров, экзилитов и иных неформалов, пусть и малочисленных, доказывал, что Нортэмперия не успела пожрать все без остатка. Что в мире еще остается что-то, кроме нее.
Дотлевающий окурок с беспомощным шипением погиб в наполненной водой жестяной банке. Стараясь не производить лишних звуков, Виктор миновал прихожую и вошел в большую комнату, целиком заставленную книжными шкафами. Ну, вот он и дома.
Библиотека Анзиха – одна из лучших в городе, а среди буклегеров и экзилитов у этого места просто-таки культовый статус. Ее хозяин – человек, в общем-то, начитанный, но далеко не всегда способный отличать зерна от плевел, так что на одной полке у него могли стоять «Пистис София», бульварная дрянь и, например, Боке. К счастью, всегда или почти всегда найдется доброхот, который – так, где здесь классики стоят? – а, вот они, – водворит старые, потрепанные тома на приличествующее им место.
…Кстати это никак первое официальное собрание сочинений Боке, выпущенное в Нортэмперии? Как интересно! А ведь ходили слухи, что их даже в Осохране нет. По крайней мере, в этом городе… Ну надо же!
Так, ну а «Пистис Софию» ставим к литературе религиозной. Все, порядок.
Пару десятилетий назад интеллектуалы с печалью в голосе жаловались друг другу, что дети совсем перестали читать. Однако же кто мог тогда, лет двадцать пять – тридцать назад, предположить, что внуки снова начнут читать книги? Да так, что буклегерство обратится в промысел, достаточно доходный, чтобы компенсировать все хлопоты, да и постоянный риск для жизни… Расскажи об этом кому-нибудь тогда, враз на смех бы подняли. Да и к тому же в целом от этого ничего не менялось: наибольшим спросом пользовалось то же, что и всегда, то есть легкое чтиво.
Виктор перевел взгляд на верхние полки, где стояли античные философы. Один из них как-то изрек, что всему в мире присуще стремление к благу.
Добрый друг всему Мирозданью, что бы сказал ты теперь, увидев, как на протяжении уже двух, если не трех поколений подряд жители Нортэмперии старательно опровергают твой тезис?
В углу на низкой тумбе стоял старенький ноутбук со съемным дисплеем. Это само по себе было большим подарком для местных завсегдатаев: многие из них любят «читать ногами», расхаживая между полок.
Много лет назад Виктора посетила идея, которая даже ему самому показалась сумасшедшей: что, если сегодняшняя действительность была кем-то переписана?
Как историк по образованию он хорошо знал: чтобы изменить прошлое, нужно не так уж много: старик Ирвилл рассказал, как все это делается, еще добрых девяносто лет назад.
Нельзя ли и с будущим проделать то же самое?
От всего, что происходило с Нортэмперией на протяжении последних полутора-двух десятилетий, складывалось впечатление осознанного вмешательства. Словно кто-то написал фантасмагорический сценарий, который последовательно и целенаправленно воплощался в действительность. Виктора мало интересовал этот «кто-то». Куда сильнее хотелось понять, где во времени могла находиться та самая поворотная точка, с которой сценарий вступил в действие – если он и взаправду существует, конечно…
А каким будет его финал? Гностики предрекали всему миру молниеносную смерть в огне, едва его покинет последний «пневматик».
Пожары пожирают Метрополис много лет, но последние года три все как-то стабилизировалось – никаких значимых перемен, ни к лучшему, ни к худшему. Как будто само время остановилось или двинулось по кругу.
Если удастся понять, когда все началось, то возможно ли найти хотя бы теоретический способ изменить ход процесса? А то и практический. Если еще не поздно… Но вдруг и нет его, никакого финала-то? Не написан еще?
Бегло изучив свой документальный улов, Виктор выключил ноутбук. Ничего подходящего он пока не нашел. А раз так, пора посмотреть ту книжку, которую для него достали с большим трудом и за большие деньги.
«Astrum Coelestis», гласила обложка. Ее автора арестовали по доносу, он провел в тюрьме почти десять лет, а после освобождения на этом свете задержался весьма ненадолго. Большую часть «Astrum Coelestis» он тайком написал за решеткой.
Читать оказалось нелегко: сквозь каждую фразу проступали печать тихого, несчастного безумия и сознание приближающейся смерти. Автор говорил, что дни его сочтены и что единственное, чего он еще хочет в жизни, так это передать другим то, что открылось ему самому.
Пролистав далеко вперед, Виктор выхватил глазами несколько фрагментов, описывавших видения автора… М-да, очень похожие описания он уже слышал – от своего близкого знакомого. И именно поэтому он так долго искал эту книгу.
Виктор вытащил телефон и позвонил Антону.
