Текст книги "Мессии, лжемессии и толпа"

Автор книги: Юрий Антонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Поддакивающее большинство толпы – социологическая реальность, и ее мнение надо воспринимать только так, но не как путь, указанный обществу. К тому же мнения толпы могут резко меняться в зависимости от обстоятельств: рукоплещущие прежде Муссолини итальянцы повесили его труп вниз головой когда он потерпел поражение. Дело Сталина еще долгие годы жило и процветало, его идеям многие поклоняются и сейчас, а поэтому он умер во всенародных слезах. «Великий вождь всех трудящихся» почитается как «успешный менеджер».

Толпа может оказаться в качестве зрителя события, если ее не допускают решать что-либо в нем, например, в дворцовом перевороте. В иных случаях в ней могут остро нуждаться и призывать к борьбе за «правое дело». Если нужно, организуют референдум с участием толпы, чаще всего заранее догадываясь о результатах. При этом толпа может и не догадываться о скрытых смыслах опроса, может не понимать, к чему это способно привести.

Бодрийяр считает, что масса – медиум гораздо более мощный, чем все средства массовой информации, вместе взятые, что, следовательно, это не они ее подчиняют, а она их захватывает и поглощает или, по меньшей мере, избегает подчиненного положения. Существуют не две, а одна-единственная динамика, динамика массы и одновременно средств массовой информации^[86]. Конечно, история знает много случаев, когда масса, толпа «захватывает» средства массовой информации и заставляет следовать за собой. Но в тоталитарных странах средства массовой информации полностью поглощены властью; и они являются ее рупором – толпа оказывается полностью зависимой от них, т. е. от власти, партии, вождя. Говоря словами того же Бодрийяра, толпа – это тень, отбрасываемая властью; чтобы стать таковой, она должна быть послушной средствам массовой информации.

Зародыши главнейших учреждений и производств развились в то время, когда человек был еще дикарем. Всюду, где на различных континентах может быть установлена связь между современным учреждением и его общим зародышем, можно вывести заключение о происхождении самих народов от общего начального ствола. Отмечаемая здесь преемственность, происхождение народов от единого корня, обеспечивалась, как я полагаю, не только тождественностью мозга всех человеческих рас, не только плавным и постоянным наследованием каждым новым поколением всего многообразия опыта предыдущего, но и тем, что человечество «посещает» невспоминаемый опыт коллективного бессознательного. Это бессознательное ведет, по словам Л. Г. Моргана, от общего начального ствола к современным народам и современному обществу.

Коллективное бессознательное порождает не только тенденцию к тождественности отношений, установок и ценностей, но и их повторяемость. А это означает преемственность и тесную связь различных поколений, даже тех, которые, казалось бы, очень отдалены друг от друга во времени. Например, повторение в «обычных» жизненных сценариях, описанных Э. Берном, содержаний древних мифов как раз представляет собой такую преемственность. В большинстве мифов можно найти попытки ответить на главные вопросы бытия или хотя бы поставить такие вопросы, определить свое, свойственное данной культуре отношение к миру, к жизни и т. д.

Конечно, сами мифы отражают различные уровни развития своих творцов, но тем более важно отметить, что в них часто можно встретить не только общие идеи и содержания, но даже и схожести.

Собственно говоря, повторяемость означает постоянное воссоздание общечеловеческого не только знаемого, но невспоминаемого опыта, его повседневное использование. В этом смысле можно повторить вслед за библейским Екклесиастом: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят «смотри, вот это новое», но это уже было в веках, бывших прежде нас» (Эккл., 1:9, 10).

Нелишне заметить, что история знает немало примеров, когда предпринимались попытки разорвать повторяемость, навязать качественно иную систему отношений, но такую, которая уже отвергалась, вытеснялась последующим развитием, т. е. вернуться назад, восстановить забракованный опыт. В силу этого подобные попытки не только трагичны, но и заранее обречены на провал. Пример: большевистский переворот в 1917 г. и последующая тоталитарная деспотия, все-таки закончившаяся крахом. То, что октябрьский переворот 1917 г. произошел именно в России, отнюдь не случайно. Он готовился всей предыдущей историей страны, которая всегда отставала в своем развитии от ведущих западных стран: в России на два–три века дольше, чем в этих странах, продержалось крепостное рабство, которое никогда не становилось предметом бурных социальных дискуссий, а воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Великие деятели русской культуры (А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, Н. В. Гоголь и др.) никогда не протестовали против того, что их сограждан продавали как скот; Арина Родионовна, любимая няня Пушкина, была крепостной. «Хижина дяди Тома» не могла быть написана в России.

После отмены крепостного права толпа всячески препятствовала прогрессу: были убиты великие реформаторы – царь Александр II и П. А. Столыпин, страна была залита кровавым террором.

Все эти исторически значимые события, включая переворот 1917 г., окончательно преградивший путь к прогрессу, означают, что общество, а точнее – толпа, не хочет двигаться вперед; что Россия пытается возвратиться в прошлое, когда если не все, то очень многое решалось с помощь насилия и жестокости, когда жили только общиной и индивидуально человек не смел проявлять себя, когда слово имело магическое значение, а кругом были враги. Толпа не могла жить в условиях свободы и, повинуясь зову древнего человека, резко повернула назад.

Но конечно, Россия здесь не исключение. Аналогичные повороты можно было наблюдать в Иране, когда шах Пехлеви пытался влить страну в современную жизнь, но это ему толпа не позволила сделать, и он был изгнан. В Иран вернулся аятолла Хомейни, горячо приветствуемый ею, который превратил его в теократическую державу с очень жестким режимом. Аналогично было в Камбодже, где кровавая клика Пол Пота уничтожила всю цивилизацию и ввергла эту страну древнейшей культуры в примитивное первобытное варварство и нищенское прозябание. Подобные примеры можно продолжать.

Глубинным источником соответствующей активности является все то же коллективное бессознательное, точнее, его теневая часть. Получается, что прошлый опыт оживает, чтобы разрушить хотя бы на время какой-то уже устоявшийся порядок вещей; хотя в целом коллективное бессознательное и представляет собой гарант этой устойчивости, бунтует, следовательно, То, что вытесняется жизнью в Тень.

Аналог можно найти в поведении отдельного человека, прибегающего к насилию. Исследование мотивов его действий показывает, что чаще всего они допускаются лицами, у которых наличествует страх смерти, принимающий деструктивные формы. Этот страх, обычно минуя сознание, заставляет их предпринимать упредительные удары, чтобы самим не быть уничтоженными. Однако сам страх смерти и высокая тревожность формируются в далеком детстве в результате эмоционального лишения со стороны родителей, в первую очередь матери, необеспечения ими надлежащей психологической защиты ребенка и его социализации. Этот страх, складирующийся в бессознательном и ведущий там потаенное существование, вырвавшись на волю, начинает затем мощно мотивировать жестокие и особо жестокие поступки. Следует подчеркнуть, что насильственный преступник уничтожает не только других, но и сам в результате собственного поведения очень часто становится объектом агрессии. Не реже наступает и социальное разрушение человека, т. е. потеря им в результате совершения преступлений многих прав и привилегий, социальных статусов и ролей, снижение и оскудение личности, падение на самые низшие ступени общественной лестницы.

Я хочу тем самым сказать, что очень давнее прошлое вполне способно, вернувшись, разрушить своего носителя, его социальный карточный домик, лишив всего того, чего он смог достичь, даже здоровья, чести, самой жизни, разрушив до конца его же представление о самом себе. Как и в обществе, уничтожается тот порядок, который был у данного человека и вокруг него.

Коллективное бессознательное не только обеспечивает тенденцию к тождественности и преемственность жизни, но и порождает возврат к древности, который очень часто крайне нежелателен, но, по-видимому, неизбежен. Возврат к кровавым деспотиям, например, приводится в действие силами, не подвластными обществу, во всяком случае вся история свидетельствует именно об этом. Само понятие древности, разумеется, относительно, и наш сегодняшний век через какое-то время тоже может называться древностью, а это потом заставит классифицировать явления, охватываемые приведенным понятием.

Следует сделать общий вывод, что как индивидуальное бессознательное включает в себя невспоминаемый личный опыт, инстинкты и автоматизмы, так и коллективное бессознательное ассоциирует в себе опыт, восходящий к заре человеческого существования. Учет этого опыта для объяснения, например, тоталитаризма в Новейшей истории особенно важен, и мы обязаны помнить, что человек появился и начал развиваться во враждебных условиях, когда необходимо было максимально сконцентрироваться, чтобы выжить. На протяжении всей своей истории, образно говоря, с самых первых дней, он постоянно защищался – от других людей и их групп, от своего государства и от общества, иногда даже от своего рода или племени, его традиций и обычаев, от враждебных народов и стран, от чуждых идеологий и установок, от зверей и разрушительных явлений природы, от собственной природы и заключенных в себе же темных сил, от многочисленных и опасных болезней. Могут возразить, что, раз так было, значит, все оно необходимо, например, для того, чтобы, как это парадоксально ни звучит, человечество выжило. Подобное возражение неоспоримо в силу его аксиоматичности, но, с другой стороны, совершенно ясно, что человек всегда держал и держит круговую оборону. А это не может не сказаться в его коллективной памяти, в его идеологии и психологии.

Известно, что в истории человечества не существовало ни одного более или менее значительного по времени периода, когда не было бы войн и в связи с этим массовых убийств, насилий, грабежей, поджогов, угонов людей в неволю, разрушений материальных и духовных ценностей и т. д. В результате конфликтов исчезли целые народы, а другим был нанесен огромный, часто невосполнимый ущерб. На самом низшем, межличностном и межгрупповом уровнях насилие не прекращалось никогда, и в нынешнем, XXI в. люди уничтожают друг друга с такой же неистовостью, как в XXI в. до нашей эры. Поэтому я полагаю, что на протяжении столетий человечество накопило неисчерпаемый потенциал к разрушению, всегдашнюю готовность к ненависти, а агрессия уже давно стала одной из ведущих потребностей всего людского рода и способов разрешения противоречий.

Можно, по-видимому, утверждать, что всемирная история – это история войн и насилий. Разумеется, столь же весомые основания имеются для оценки ее как непрерываемой цепи созидания и творчества, любви и взаимопонимания. То и другое несомненно отложилось в коллективном (историческом) бессознательном, но первое – в тени, как все то, чего стыдятся и что по этой причине лучше прятать от солнечного света. Однако понять движущие механизмы общества невозможно, если не принимать во внимание то, что долгое время скрыто в темноте и вдруг мощно, уничтожая все на своем пути, вырывается вовне. Это зов древнего человека.

Даже теоретически нельзя ставить утопическую задачу устранить или уничтожить коллективное бессознательное – это было бы катастрофой для человека и человечества, которые научились жить именно с данными сферами психики и иначе существовать не могут. Это тем более важно отметить, что в содержание индивидуального бессознательного отдельного человека интегрировано коллективное бессознательное, которое, однако, не является его единственным источником. Такое невозможно сделать и светом сознания (пусть этого и желает Д. Радьяр), которое само «произрастает» из бессознательного и, следовательно, зависит от него, хотя, конечно, бессознательное младенца и бессознательное взрослого – далеко не одно и то же, причем у взрослого оно приобретает вполне определенную автономию. Такое и не нужно делать, поскольку бессознательное (индивидуальное и коллективное) отнюдь не является хранилищем того, что может вызвать лишь антисоциальные последствия. К тому же нет никаких оснований думать, что сознание человека и общества содержит только все светлое и непорочное. Например, постоянная и вполне осознанная алчность конкретного человека или кровавые законы деспотического государства опровергают это. Другое дело – взаимная ассимиляция и сближение этих двух сфер индивидуальной и социальной психики, овладение сознанием бессознательных содержаний.

6.2. Толпа в тоталитарном режиме лжемессий

Нам важно знать отношение лжемессий к толпе, которую они называют массой. Вот что говорил, например, Гитлер о ней.

Большая масса людей не состоит из профессоров или дипломатов. Небольшие абстрактные знания, которыми она располагает, направляют ее настроения и мысли в мир чувств. И от этого зависит ее негативное или позитивное поведение, признающее только силу одного из этих направлений. Сентиментальность массы вызвана в первую очередь ее исключительной стабильностью. Поэтому гораздо труднее подорвать веру, чем знания, труднее изменить чувство любви, чем уважение. Ненависть прочнее, чем антипатия, а движущая сила наиболее важных перемен в мире во все времена слабо отражалась в научных исследованиях, не воодушевляя массы. Напротив, в массах доминирует фанатизм, а истерия ведет их вперед.

Тот, кто овладеет массами, должен знать ключ, который откроет дверь к людским душам. Он называется, однако, не объективностью, а слабостью, требующей власти и силы.

Борьбу за души людей выиграет только тот, кто наряду с усилиями по достижению собственных целей станет уничтожать силы, поддерживающие противную сторону.

В яростных атаках на своих противников люди всегда видели доказательство собственной правоты, воспринимая отказ от их ликвидации как неуверенность и сомнения в справедливости своих требований, а то и вовсе как признак своей неправоты.

Большие массы людей являются лишь частью природы, и осознание этого не допускает сплошных рукопожатий, ибо каждый хочет чего-то другого. Всеобщим желанием становится победа сильнейших и достижение безоговорочной капитуляции слабых.

Нацификация народных масс будет успешной только тогда, когда вместе с позитивной борьбой за их души будут уничтожаться международные отравители^[87].

В отличие от других видов деспотий современный тоталитаризм не есть просто власть кровавой верхушки над задавленным народом. Напротив, одна из особенностей коммуно-фашизма состоит в том, что он овладевает массами, формирует ее стремления и желания, ее мировоззрение и психологию, а затем умело использует это. Массы уже готовы к такому повороту событий, к такой своей роли. Поэтому они, как правило, поддерживают режим, они искренне убеждены в том, что все делается во благо народа, они восторженно приветствуют каждый такой шаг властей и в истерике рукоплещут своим идолам.

Ни в коем случае не следует преуменьшать тираническую силу и опасность массы, толпы^[88], пораженной красно-коричневой эпидемией. Во-первых, народная масса подавляет и преследует личность в первую очередь свободную и творческую. Этим наносится мощный удар культуре, обществу угрожает откат далеко назад, к тем временам, когда личность должным образом еще не выделилась из племени или рода. Таким путем масса обеспечивает возврат к примитиву. Во-вторых, зараженная тоталитаризмом толпа, прежде всего ее нижние люмпенизированные слои, стремится избавиться от традиций, освободить свои низменные инстинкты и свою животную природу и тем самым сбросить многие нравственные путы. Толпа требует простых и простейших решений, и это рабское восстание примитивизма. В-третьих, масса, да еще на подъеме, опьяненная посулами и обещаниями, жаждет вождя и обретает его. Вождь, в свою очередь, извлекает из этого максимум выгоды для себя, в частности для расправы со своими политическими противниками. В-четвертых, зная вожделения толпы, чутко улавливая ее психологию и настрой, верховные главари, умело манипулируя ею, становятся еще более агрессивными. Следует подчеркнуть, что преступные вожди крепко держат массу в руках, в том числе с помощью демагогического трезвона, эксплуатируя ее интеллектуальное невежество и готовность довольствоваться суррогатами культуры.

В странах деспотической диктатуры масса (толпа) иногда напоминает параноика, который видит мир таким, каким он ему нравится, вместо реального, с которым он не может примириться. При неумении отделять причины от следствий паранойяльный взгляд на мир приводит к тому, что толпа становится не только излишне доверчива, но и весьма агрессивна в целях изменения окружающего по своему усмотрению. Она предрасположена к тому, чтобы у нее был враг, внутренний или внешний, который (в ее глазах) является главным источником всех бед. Если же враг в пределах досягаемости, то его уничтожают, как это сделали с евреями в нацистской Германии.

Толпа как носитель идеологии в основном состоит из посредственностей, которые рассматривают человека сквозь призму ходячей, обывательской морали, и не способна ни к широким обобщениям, ни к анализу глубинных причин явлений, которая она же наблюдает и в которых сама участвует. Толпа консервативна, и она же верит в таинственные события и в людей, стоящих над ней.

Толпа может охотно смириться со своим низким уровнем материального обеспечения и не заметить потери свободы. Она нисколько не возражает против коллективизации всей жизни тотального контроля. Я думаю, что это отнюдь не случайно, поскольку именно такой контроль и такая всеобщая взаимозависимость повторяют тот строй и образ жизни, который был характерен для ее далеких предков из первобытно-общинного мира. К тому же подобная общность, вертикальный и горизонтальный гнет создают для толпы иллюзию безопасности, что для нее очень важно. Здесь масса психологически смыкается с вождем, который выступает главным гарантом ее безопасности. Ради последней она отказывается от цивилизации, к которой всегда подспудно испытывала отвращение, хотя иногда и пользовалась ее отдельными достижениями. Толпа может активно выступать и против демократии как необходимого атрибута современной цивилизации, если демократия не представляет необходимой защиты среди обрушившегося на нее хаоса. Страх перед ним умело использует сам тиранический режим, постоянно запугивая толпу и добиваясь тем самым ее повиновения. Режим соблазняет возможностью защиты и быстрого решения сложных насущных проблем, не сковывая свои действия партийной борьбой и другими требованиями цивилизации.

Подводя предварительные итоги, можно отметить, что диктаторы и диктатуры XX–XXI вв. в той же мере являлись творцами масс, в какой и массы – их создателями. Было встречное движение, взаимное ожидание, был союз, под которым тем не менее скрывались недоверие друг к другу и глухая вражда, причем этот нижний этаж редко им же осознавался. К тому же содержание отношений сторон было, несмотря на огромное сходство, различным – масса, наученная вековым опытом, до конца не доверяла власти, а власть всегда испытывала презрение к толпе, которое было сильным еще и потому, что вожди в своем подавляющем большинстве вышли из безвестных глубин народа. Однако в наивысшие периоды расцвета режим и толпа были гармонично слиты.

В год прихода Гитлера к власти, в 1933 г., К. Г. Юнг в своих лекциях в Кёльне и Эссене говорил, что власть в настоящее время определяется просто подавляющим весом масс. Неудивительно, что ныне в воздухе носится ощущение катастрофы – словно с гор свалилась лавина, которую ничто не способно остановить. Человек коллектива грозит удушить человека-личность, чьему чувству ответственности в конечном итоге обязано своим существованием все ценное в истории человечества. Масса как таковая всегда безымянна и безответственна. Так называемые вожди являются неизбежными симптомами массовых движений.

Во многих случаях диктатуре необходимо прибегать к насилию, вследствие чего такой способ решения сложнейшей задачи защиты масс всячески пропагандируется и в конце концов принимается ею. Муссолини, например, писал: «Нам было необходимо проложить свой путь через насилие, через жертвы, через кровь, чтобы установить столь желанный массами порядок и дисциплину, а добиться этого слюнтяйской пропагандой было невозможно». Дуче утверждал также, что «люди устали от свободы. Теперь свобода уже перестала быть той непорочной и строгой девой, ради которой боролись и гибли поколения второй половины прошлого века. Для взволнованной и суровой молодежи, вступающей в жизнь в утренних сумерках новой истории, есть слова, вызывающие гораздо большую привлекательность. Это слова: порядок, иерархия, дисциплина».

Коммунисты виртуозно решали вопросы безоговорочного принятия толпой насилия как средства ее же защиты. Это достигалось не только истерическими воплями в средствах массовой информации, что давало бы в основном пассивное приятие насилия, чего было мало. Необходимо было, чтобы народ принял участие, хотя бы психологическое, символическое, в пролитии крови, был помазан ею. Вот почему особенно в 1930‑х годах организовывались многотысячные митинги, участники которых требовали смерти для «изменников» и «врагов». Вот почему так насаждалось доносительство и поощрялось безусловное осуждение каждого, кто выступал против «генерального курса». Вот почему даже в концлагерях общеуголовные преступники натравливались на осужденных за политические «преступления». Каждый гражданин был обязан присягнуть в верности тоталитарному государству, его вождям и идеалам. Но очень мало было тех, кто понимал, что тем самым он роет собственную могилу. Для этого надо подняться над массами и ее психологией, сбросить ее путы, но сделать это человеку толпы, усредненной личности совершенно не под силу. К ее несчастью, диктаторы все это прекрасно понимали и уничтожали тех, кто предпринимал такие попытки.

Даже преследуемые, безвинно наказанные люди толпы продолжали поклоняться своему кумиру, например Сталину. Этот психологический феномен давно известен, и его аналог наблюдался среди дикарей. Так, английский путешественник В. Л. Камерон в середине XIX в. обнаружил в свите одного местного царька большое количество искалеченных людей и был поражен, узнав, что многие были таким образом изувечены просто по прихоти или как доказательство его могущества. Преданный слуга лишился рук, носа, ушей, губ в результате припадков ярости патрона, но, несмотря на столь жестокие испытания, казалось, боготворил землю, по которой ступала нога этого земного божества. Несколько других, столь же тяжко изуродованных, были не меньше приметны своей преданностью.

И все-таки у народа тоталитарной державы по сравнению с населением демократических стран нет мира и спокойствия, нет наслаждения покоем и уверенностью в прочности основ своего бытия. Порабощенные массы все время с чем-то или с кем-то борются (вспомним современную историю СССР и Китая), задавив одного врага, тут же начинают атаку на нового, постоянно протестуют, угрожают, проклинают, боятся доносов соседей, сослуживцев и т. д. Их действительное положение и реакции на ожидаемые опасности, реальные или мнимые, разительно напоминают ситуации первобытных людей, которым тоже постоянно угрожала враждебная среда.

Все это красно-коричневому государству очень выгодно, поскольку занятый вечными распрями и ожиданиями беды человек толпы не способен осмыслить собственное действительное положение и продолжает жить в паранойяльном мире. Таким образом, можно констатировать одновременный психологический подъем масс, торжество массовой психологии и массовых стандартов наряду с дальнейшим закабалением народа. Но можно думать, что он получает мазохистское наслаждение от своего полного подчинения. Власть становится для него смертным божеством, каким оно и было во времена язычества.

Вот как описывает отношения толпы и власти Г. Раушнинг в своей книге «Зверь из бездны», посвященной нацизму:

Тем, кто сейчас управляет, если они имеют власть в своих руках, больше нет необходимости считать массы непредвиденным, неизвестным фактором. Массы больше не представляют опасности, они стали податливым материалом, который может принять любую желаемую форму в руках опытного ваятеля. Массы уже не могут выступать как неконтролируемая стихийная сила. Эту силу можно направить в нужное русло и использовать с выгодой. Она может стать действенным оружием для достижения любой цели, которую выдвинет управляющая группа. Это могущественная сила, которая, будь она правильно использована, продвигает любую политическую амбицию с удвоенной скоростью. Какое упрощение в сравнении со сложной манипуляцией общественным мнением в демократиях! Какое упрощение в сравнении с абсолютистскими режимами XVII и XVIII столетий! Одно необходимо – решимость использовать все средства, благодаря которым можно ввести массы в заблуждение. Эти средства хорошо известны. Они состоят не только из террора и жестокости, но и включают в себя методы возбуждения масс, внушения и растления, которым учит современная пропаганда и которые придали природе современного общества свой новый коллективный характер^[89].

Раушнинг прав, что механизм и возможности управления массами в современных деспотиях значительно упростились по сравнению не только с нынешними демократиями, но даже и абсолютистскими режимами XVII–XVIII вв., когда императоры и короли были полными хозяевами в своих владениях. Я думаю, что здесь дело не только в высокой эффективности современных средств массовой пропаганды, а главным образом в том, что народные массы растлеваются красно-коричневым ядом, к поглощению которого они спонтанно готовы; это действительно делает их воском в руках ваятелей, но, повторяю, самый наглый и искусный политический скульптор ничего не смог бы с ними поделать, если они сами еще не созрели для этого. Поэтому толпу не всегда надо заставлять что-то делать силой и угрозами, ее представители будут работать в самых бесчеловечных условиях и идти под вражеские пули, не рассчитывая даже на посмертную славу, из голого фанатизма, уверенности в правоте своего дела, в допустимости, целесообразности и оправданности такого способа действия, из одной преданности идее и вождю. Отечественная история, к сожалению, предоставляет великое множество примеров именно такого нерассуждающего поведения.

О том, какое значение в глазах преступных правителей имело управление массами, свидетельствуют следующие высказывания Гитлера в книге «Моя борьба». Но сначала нелишне напомнить, что этот священный опус нацизма был предназначен широким народным массам и готовился поэтому в расчете на большой пропагандистский резонанс. Отсюда множество демагогических утверждений и комплиментов в адрес «простого» народа. Гораздо более циничным и откровенным в своем отношении к этому самому народу фюрер был в частных беседах, записи которых сейчас хорошо известны. Однако в упомянутой книге он открыто признавал важность подчинения масс. Гитлер, например, писал: «Всякому движению, ставящему себе большие цели, нужно самым тщательным образом добиваться того, чтобы оно не теряло связи с широкими слоями народа. Такое движение должно каждую проблему рассматривать в первую очередь именно под этим углом зрения. Все его решения должны определяться этим критерием. Такое движение должно далее систематически избегать всего того, что может уменьшить или даже ослабить его влияние на массу. И это не из каких-либо «демагогических» соображений. Нет. Этим надо руководствоваться по той простой причине, что без могучей силы народной массы ни одно движение, как бы превосходны и благородны ни были его намерения, не может достичь цели».

«Сильные духом люди должны дать массе толчок в определенном направлении, а потом уже сама масса подобно маховому колесу усиливает движение и дает ему постоянство и упорство». «Широкие массы народа это только кусок самой природы. Они не понимают, как это люди, утверждающие, что они хотят прямо противоположного, в то же время миндальничают друг с другом, жмут друг другу руки и т. д. Масса требует одного – победы сильного над более слабым, уничтожения слабого или его беспрекословного подчинения».

И совсем уж откровенно Гитлер сказал: «Масса, народ – для меня это как женщина. Любой, кто не понимает присущего массе женского характера, никогда не станет фюрером. Чего хочет женщина от мужчины? Ясности, решимости, силы, действия. Ради этого она пойдет на любую жертву».

Не вызывает сомнений, что Гитлер каждому народу приписывал мазохистские черты, немецкому в первую очередь.

И. Фест обоснованно считает ораторские триумфы Гитлера феноменом сексуальности, направленной в пустоту. Очевидно, пишет Фест, Гитлер не без причины сравнивал толпу с «воплощением женского начала». Достаточно перелистать соответствующие страницы его книги «Моя борьба», достаточно одного взгляда на тот эротический пыл, который пробуждали в нем идея массы, его представления о ней и который позволял ему добиваться примечательной стилистической свободы выражения, чтобы понять, чего искал и что находил этот неконтактный, одинокий человек, стоя на трибуне над послушной массой. Однажды он в порыве саморазоблачения назвал массу своей единственной невестой. Магнитофонные записи того времени ясно передают своеобразную атмосферу непристойного массового совокупления, царившую на тех мероприятиях: затаенное дыхание в начале речи, резкие короткие вскрики, нарастающее напряжение и первые освобождающие вздохи удовлетворения, наконец, опьянение, новый подъем, а затем экстатический восторг как следствие наконец-то наступившего оргазма, не сдерживаемого уже ничем.

Сталин был настолько плохим оратором, что в своих публичных выступлениях не мог насиловать толпу. Почти все его книги и статьи написаны серым, невыразительным языком в сугубо канцелярском стиле. Однако анализ некоторых его выступлений показывает, что он глубоко презирал массу, совершенно обоснованно считая, что она поверит всему им сказанному. Я хотел бы привести одно из объяснений Сталина в «любви» к народу, высказанное им в 1924 г. на вечере воспоминаний кремлевских курсантов о Ленине: