Текст книги "Страдание и его роль в культуре"

Автор книги: Юрий Антонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Страдать могут:

один человек;

малая социальная группа, формальная или неформальная;

большая социальная группа, выделяемая по национальному, религиозному, сословному или иным признакам;

вся страна, все общество, например при тоталитарном режиме.

Страдающий (из-за болезни и др.) человек вызывает сострадание, иногда очень сильное и эмоционально выраженное, у своих родных и близких.

3. Типология страданий

В научной литературе лишь очень редко предпринимались попытки классифицировать (или типологизировать) страдания, наверное, по той простой причине, что вообще проблема страданий изолированно, без связи с другими явлениями исследовалась тоже очень редко. Одна из немногих попыток такого рода была осуществлена в начале XX в. Ф. Мюллер-Лиером. Он разделил страдания на два больших класса в зависимости от того, чем они порождены: конфликтами, происходящими от человеческих учреждений, или влиянием «внешней природы», т. е. естественными причинами. «Внешней природой» им почему-то названы болезни, старость, смерть, голод, землетрясения, уродство и пожары; впрочем, пожары действительно относятся к «внешней природе». Мюллер-Лиер особо выделил некие мильезы – повреждение человека средой, окружающим миром (например, намеренное изменение его внешности в сторону уродства), а также сексуальные и семейные конфликты, которые в свою очередь разделил на подклассы^[19].

Я не могу признать предложенную Мюллер-Лиером классификацию (на самом деле она является типологией) удачной, в первую очередь потому, что здесь в собственно страдания включены причины, их породившие.

Хотя классификаций и типологий страданий в литературе очень мало, они представляют немалый интерес хотя бы потому, что выступают способами познания этого явления.

В лекции «Четыре благородные истины» в Вашингтонском университете далай-лама XIV выделяет три вида: 1) страдание от боли, 2) страдание от перемены и 3) ложное, распространяющееся повсюду страдание.

Первый вид – это то, что мы обычно принимаем за телесное или умственное мучение, например головная боль. Желание освободиться от такого вида страдания свойственно не только людям, но и животным. Существуют способы избегать некоторых форм такого страдания, например прием лекарственных препаратов, облачение в теплые одежды, устранение источника заболевания.

Второй вид – это то, что мы поверхностно воспринимаем как удовольствие, но, приглядевшись, понимаем подлинную суть страдания. Возьмем в качестве примера то, что обычно считается приятным, – покупку нового автомобиля. Приобретая его, вы чрезвычайно счастливы, восхищены и удовлетворены, но по мере пользования им у вас возникают проблемы. Если бы причины наслаждения были внутренними, тогда, чем больше бы вы пользовались причиной удовлетворения, тем, соответственно, больше должно было бы увеличиваться ваше наслаждение, но этого не происходит. Привыкая все больше, вы начинаете испытывать неудовольствие. Следовательно, в страдании от перемены тоже проявляется сущность страдания.

Третий вид – основание первых двух. Он отображает наши собственные ментальные и физические загрязненные совокупности. Его называют сложным, распространяющимся повсюду страданием, поскольку он, как считают буддисты, наполняет собой и прилагается ко всем типам перерождения существ, входит в состав базиса нынешнего страдания, а также вызывает будущее страдание. Нет никакого способа выбраться из этого типа страдания, кроме как прекратить череду перерождений^[20].

Разумеется, это рассуждения верующего буддиста. Правда, не очень понятно, каким образом страдания связаны с покупкой и использованием нового автомобиля и следует ли в принципе связывать с ним страдания. Третий вид страдания вообще не очень понятен.

Можно предположить наличие следующих основных типов страданий:

связанные с религиозными переживаниями, духовными поисками;

вызванные муками совести, раскаянием, покаянием;

порожденные межличностными или межгрупповыми отношениями, в том числе конфликтами;

в связи с недугами, болезнями, инвалидностью, старостью;

вследствие социальной несправедливости, преследований, гонений, пыток;

в результате совершенного преступления, чаще всего насильственного;

из-за войны и военных действий, всех связанных с ними ситуаций;

определяемые бедностью, материальной необеспеченностью;

в виде страха смерти.

Это самый приблизительный перечень типов страданий. Понятно, что отдельные его виды могут сочетаться друг с другом. Например, страдания в связи с бедностью вполне способны вплетаться в межличностные отношения и обострять их. Общество и государство в зависимости от своего уровня культуры, конкретного наполнения культурных норм по-разному реагируют на человеческие страдания.

Перечень преступлений, приносящих страдания, к сожалению, весьма обширен. Сюда следует отнести и физическое, и психическое насилие, не только совершаемое в семье или на улице, но и возникающие в результате преступных войн и военных конфликтов, уничтожения мирного населения и военнопленных, геноцида, а также в лагерях уничтожения людей, лагеря содержания невинно репрессированных, при пытках, опытах над людьми и т. д. Преступное насилие всегда было чрезвычайно широко распространено в мире, люди прибегали и прибегают к нему довольно легко, в том числе из чистой потребности в разрушении; истинные сыны Каина много раз захватывали государственную власть.

Иногда человек и сам не представляет, как он может причинить мучения кому-либо, но вдруг оказывается, что это приносит ему удовлетворение. Тогда он способен стать зависимым от собственного поведения. При формировании зависимого, в том числе компульсивного, поведения, приносящего боль и мучения другим, очень активно действуют факторы биологического порядка, определяющие неспособность или явно пониженную способность удовлетворять физиологические потребности, имеющие витальное значение. Вместе с тем при исследовании такого поведения нужно уделять максимальное внимание личностным особенностям и жизненному опыту. Изучение конкретных личностей с зависимым поведением показывает, что у многих из них были провалы в интимной жизни, которые вызвали болезненные переживания. Последние никак не компенсировались успехами в иных областях, зачастую таких успехов вообще не было, что в сочетании с ригидностью и повышенной тревожностью активно способствовало формированию жесткой зависимости человека от своих влечений. Как правило, лица с такой зависимостью, совершившие жестокие преступления, были плохо социально адаптированы.

Такие личности не могли даже схематично объяснить причины своего зависимого поведения, сказать, почему их так властно влечет к совершению жестоких поступков, признавали свою беспомощность. В ряде случаев они ощущали себя субъектами собственной же деятельности, некоторые ощущали за своей спиной непонятные существа, определяющие их действия. Они даже словно бы наблюдали себя со стороны. Поэтому не все они осознавали себя в качестве активного существа и хозяина положения, многие смутно ощущали внутренний распад своего единства.

Исследования показывают, что в большинстве случаев люди творят насилие по мотивам, которые не охватываются их сознанием. Создается стойкое впечатление, что самой своей природой человек как бы приговорен к такому насилию, и оно является одной из форм его бытия, защиты и самоутверждения. Поэтому всегда были и будут люди, готовые причинять страдания другим.

Случай тоже может стать причиной страдания, особенно в наш век бурного развития техники. В случае, рождающем муки и несчастья и вообще играющем огромную роль в человеческой судьбе, не следует видеть промысел неких высших сил, которые испытывают человека. Случай – это объективное и закономерное стечение обстоятельств в данный момент в данном месте, актуальное или даже чрезвычайно актуальное для данного человека. Наступление случая не означает какой-либо целесообразности, преодоление его тяжких последствий часто требует мобилизации всех психических и духовных сил человека, может стать мерилом его нравственности. Случай способен перечеркнуть все прошлые представления индивида о справедливом и упорядоченном устройстве мира и его собственной жизни.

Происшествия, имеющие случайный характер, чаще можно наблюдать в развитых, урбанизированных культурах, чем в традиционных обществах. В последних вообще меньше событий, а если они и происходят, то являются предсказуемыми, поэтому человек вполне способен подготовиться к ним, тем самым избегая страданий. В этих сообществах меньше техники и связанных с нею ситуаций, в которых могут пострадать люди (дорожно-транспортные происшествия, техногенные катастрофы, неосторожное или неквалифицированное обращение с техникой и т. д.).

Страдание из-за страха смерти относится к числу самых распространенных, особенно в военные годы, в ситуациях стихийных бедствий, тяжелых болезней или в районах эпидемии. Такое страдание может выматывать человека, иногда даже не осознающего природу своих мучений. Это фундаментальное переживание, имеющее бытийное значение. Объектом страдания здесь, как считали стоики, является сам страх. Со сказанным можно согласиться, но лишь отчасти. Страх смерти на самом деле есть страх перед совершенно непонятным, необратимым, но необходимым, перед небытием, когда все, сразу и навсегда обрывается.

О самой смерти написано неизмеримо много, в том числе очень мудро и даже остроумно, но все сказанное нисколько не приближает к ее пониманию. Поэтому, в первую очередь, учитывая достижения биологии, физики и химии, можно утверждать, что смерть является принципиально непознаваемой. Религиозные учения о душе, которая якобы продолжает жизнь после смерти, сделали душу главным утешителем человечества. Однако, как оказалось, эти учения все-таки не убедили его; сильнее оказался биологически обусловленный страх уничтожения смертью. Не случайно самым суровым наказанием всегда была смертная казнь.

Смерть – то, что настигает каждое существо, которое мгновение назад было живым. Это не нарушение созданного природой естественного хода вещей, а, напротив, его подтверждение. Отсутствие смерти было бы его нарушением, в отличие от бессмертия она представляет собой явление хотя и необъяснимое, но необходимое. Однако смертный так и привыкает к тому, что гибель наступит, а потому содрогается при ее упоминании или мысли о ней, особенно когда она близка к нему. Так бывает, например, на войне, здесь смерть как бы обволакивает человека, постоянно убеждая в своей реальности. Однако и здесь человек все-таки надеется, что она обойдет, минует его, хотя способен из-за этого переживать панических страх, даже ужас, толкающий к побегу с поля боя. Реально осознать в такой ситуации близость смерти значит не только пережить ее угрозу как действительную и близкую, но и почувствовать себя лично тронутым этой угрозой.

Война одна из немногих жизненных ситуаций, когда человек начинает осознавать смысл смерти по той простой причине, что он очень близок к ней. Он может верить в то, что знает, за что должен умереть. Однако даже вера в свой священный долг перед Родиной не спасает его от страданий, когда он предчувствует гибель или иной ущерб себе.

Бытие и небытие органически связаны между собой, так же как, например, добро со злом. Что в данном случае означает небытие, т. е. смерть, неизвестно и скорее всего не будет известно. Небытие-смерть не следует называть пустотой, ничто, мраком и др., опять-таки потому, что мы не знаем, что это такое. Мы можем только сказать, что небытие означает отрицание бытия, с которым составляет единое целое. П. Тиллих по поводу тревоги в связи со страхом смерти писал, что тревога – это экзистенциальное осознание небытия. Но данное определение не очень точно, поскольку об осознании можно говорить далеко не всегда, чаще это ИНСТИНКТ, предчувствие. «Страх смерти вносит элемент тревоги в любой другой вид страха. Тревога, на которую не повлиял страх перед конкретным объектом, тревога во всей своей наготе – это всегда тревога предельного небытия… Именно тревога неспособности сохранить собственное бытие лежит в основе всякого страха и создает страшное в страхе»^[21].

Если о бытии мы знаем довольно много, то о небытии мы не знаем ничего, и это незнание в решающей степени определяет наше отношение к нему, точнее, страх перед ним. Не было бы никакого отрицания, если бы не существовало утверждения, которое можно отрицать. Бытие – это что-то, небытие – совершенно неизвестное; бытие также есть отрицание небытия. Судьба далеко не всегда воспринимается в качестве дороги, ведущей к смерти, особенно если самим субъектом судьба оценивается как счастливая. Страх смерти порождается не небытием как объектом тревоги, а предчувствием или (и) пониманием человеческой природы. Тиллих утверждает, что небытие вездесуще, оно порождает тревогу даже там, где нет непосредственной угрозы смерти. Небытие стоит за нашим опытом, ненадежностью и бесприютностью нашего социального и индивидуального состояния, теми ударами, которые слабость, болезни и несчастные случаи наносят по нашей телесной и душевной силе бытия.

Глубокие страдания человек может испытывать в состоянии отчаяния, которое способно наступить по самым различным мотивам: тяжелой, неизлечимой болезни, провалов в работе (карьере) или личной жизни, таких катастроф, как арест и помещение в места лишения свободы, и т. д. Отчаяние – это субъективное ощущение тупика, когда дальнейшее движение невозможно, когда во многих случаях видят впереди только смерть, которой нет сил сопротивляться. Уход из жизни видится как единственный возможный выход, избавляющий от тревог и страданий, но их логика часто такова, что их истоком оказывается опять-таки небытие. Оно же избавляет от переживаний чувства вины, которое иным путем не может быть снято, а оно способно давить бесконечным грузом.

В состоянии отчаяния человек может почувствовать, что небытие восторжествовало, а бытие отступило, страдание же не приносит облегчения. Торжество небытия достигает своего предела, но бытия еще хватает на то, чтобы почувствовать неодолимую силу небытия, а это создает своего рода отчаяние внутри отчаяния. Самоубийство может избавить человека от страданий в связи с переживаниями судьбы и смерти, вины и осуждения, но верящий в бессмертие души может полагать, что вина и осуждение не оставят его и после гибели.

Страдания, причем самые жестокие, можно намеренно причинять для достижения чисто прагматических целей, и это тоже отдельный вид страданий. Они имеют место при применении пыток во время следствия для получения желаемых показаний. Массовые страдания могут использоваться и для достижения более широких социальных целей, в первую очередь подчинения и порабощения. Так было в ленинско-сталинские годы в СССР, когда людей принуждали к покорности путем голода и массовых репрессий, так было в Китае при Мао Цзэдуне и в Камбодже при «красных кхмерах».

Это прекрасно выразил Д. Оруэлл в знаменитом романе «1984»: «Человек утверждает свою власть над другими, заставляя их страдать. Если человек не страдает, как вы можете быть уверены, что он исполняет вашу волю, а не свою собственную? Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно… Мир страха, предательства и мучений, мир топчущих и растоптанных, мир, который, совершенствуясь, будет становиться не менее, а более безжалостным; прогресс в нашем мире будет направлен к росту страданий. Прежние цивилизации утверждали, что они основаны на любви и справедливости. Наша основана на ненависти».

Страдания способен причинить другим человек (или группа людей), фанатически преданный своей идее, особенно если она для него витальна. Составить перечень таких идей невозможно, поскольку их чрезвычайно много, но главные из них – те, посредством которым личность рассчитывает улучшить свою жизнь на земле или загробную на небесах. Нацистские и коммунистические идеи в XX в. буквально потрясли человечество, принеся ему неимоверные мучения. После них затишье было недолгим, терроризм вновь вытолкнул на авансцену людей, которые из фанатичной, нерассуждающей, даже безумной преданности своей Родине, своему народу или своей религии посягают на жизнь, здоровье и достоинство ни в чем не повинных людей. Впрочем, и религиозные фанатики всегда были чрезвычайно опасны и ни перед чем не останавливались.

Большая часть зла в мировой истории пытается принять лицемерное обличье добра, тем самым вовлекая в него многих людей. Так было всегда, и в Средневековье с его инквизицией и преследованием еретиков, и в Новейшей истории, когда нацисты и большевики, совершая тягчайшие преступления, привлекали на свою сторону миллионы обманутых и одураченных людей, которым с помощью лживой риторики внушали, что они борются и страдают за великие идеи. Например, идея коммунизма – вечнозеленая, но вера в нее людей и тем более попытка внедрить ее в жизнь всегда игнорируют самый важный фактор – природу человека. Теория и практика этой идеи подобны врачу, который прописывает больному лекарство не просто бесполезное, но такое, которое ему абсолютно противопоказано.

История доказывает, что меньше всего страданий – в странах с развитой демократией, в центре которой находится человек с его правами и интересами. Такая демократия и создаваемый ею менталитет не провозглашают духовность как выход из социальной обыденности в бесконечное и вечное против зла, к чему призывали русские религиозные философы, в частности Н. А. Бердяев. Такие демократии принимают реальные меры к ограждению человека от страданий, исходя из того, что духовность и добро должны основываться на экономическом процветании общества и личности.

Одно из главных зол России, которую никак нельзя считать подлинно демократической страной, заключается в довлеющей у нас идее, что духовность и гуманное отношение к человеку возможны только в бедности и воздержании. Эта идея идет от Русской православной церкви и является причиной страданий миллионов людей, преграждает дорогу состраданию и жалости, препятствует желанию взять на себя крест ближнего, развязывает самые грязные инстинкты, в итоге противоречит исконным ценностям христианства, которое есть религия любви, милосердия и жалости.

Страдание всегда связано с личной трагедией различной степени тяжести, которую поэтому следует оценивать как нечто исключительно субъективное, т. е. то, что для одних трагично, непереносимо, весьма болезненно, для других вообще ничего не значит, а для третьих является источником выгоды. Все это относимо как к внешним событиям, так и к тому, что имеет сугубо внутренний характер. Например, даже близость смерти может быть принята совершенно спокойно человеком, глубоко верующим. Но чем меньше внешних трагедий, социальных притеснений и несправедливостий, чем менее системны надругательства над человеком, тем меньше будет отдельных конкретных страданий. Например, чем больше человек свободен от притеснений, тем меньше у него будет социальных причин страдать, но при этом несомненными остаются внутренние соматические и нравственно-психологические факторы как вполне определенные источники страданий. Ни в коем случае не может быть принято и одобрено причинение человеку страданий средой, даже если это способствует его духовному совершенствованию.

Особенно болезненно воспринимается незаслуженное, безвинное страдание, например причиненное населению войнами или жертвам – тоталитарными преследованиями. Но страдания очень часто порождаются заслуженной виной, причем социальная оценка соответствующего деяния дается на базе общечеловеческих ценностей и оно очень часто порицается всегда и везде. В этом случае страдание наступает в результате собственной ошибки или преступления, хотя далеко не все достойно ведут себя при этом и готовы признать свою вину, поэтому многие неспособны к покаянию и очищению. Такой неспособный человек как бы создает вокруг себя море страданий, которые, например, в тюремных условиях могут принимать материализованный вид – особого рода запах. В подобных ситуациях в страдании чаще всего бывает трудно увидеть что-то благородное и очищающее, а тем более духовный рост, особенно если оно связано с превалированием примитивных потребностей. Соответствующие переживания могут быть грязны и порочны, а поэтому не ведут к совершенствованию личности.

Подводя некоторые предварительные итоги рассмотрения страдания как объекта научного познания можно вы-делить следующие основные функции страдания в культуре.

1. Страдание как культ. Оно представляет собой прославление страдания в религиозной мифологии и обрядах как одного из центров данной религиозной системы, способа спасения души и приобщения к высшим духовным ценностям, подвижнической мученической смерти мифологических героев. Частью культа являются различного рода аскетические подвиги ради достижения духовного совершенства, а также терпение и кротость перед лицом суровых испытаний, даже пыток и унижений. В современных условиях культ страдания смещается в сторону стойкости человека перед лицом суровых жизненных испытаний, перенесения им мучений ради нравственного долга.

2. Страдание как угроза. В таком качестве оно становится регулятором общественных отношений, страх перед ее наступлением способен удержать человека от безнравственных поступков, в том числе нарушающих религиозные запреты. Самой страшной угрозой является смерть, которой тоже может предшествовать страдание. В отдельных случаях такие переживания способны направлять поведение.

3. Страдание как следствие собственного поведения. Чаще всего оно встречается у преступников, лишенных свободы, как неизбежное следствие их изоляции от общества, поскольку лишает возможности удовлетворять многие жизненно важные потребности. Страдания таких людей можно использовать в педагогических целях, т. е. для их исправления. Собственный неверный шаг в личной жизни или трудовой деятельности тоже способен породить страдание.

4. Страдание вследствие болезни. Такое страдание, казалось бы, имеет сугубо личный, даже интимный характер. Однако оно создает колоссальные социальные проблемы, влияя на формирование медицины, определяя деятельность медицинских учреждений, врачей и др. Этот вид страданий проверяет на прочность и эффективность всю систему гуманистических представлений общества и их реализации. Существуют специальные способы снижения страданий от болезней.

5. Страдание как страх смерти. Он, конечно, встречается не у всех. Под влиянием такого страха могут совершаться самые страшные преступления, чтобы приблизить смерть к себе, опредметить ее как источник страха и тем самым снизить страх перед ней. Вместе с тем под воздействием страха смерти создаются великие произведения литературы, живописи, скульптуры, зодчества, музыки, технического творчества и др., причем соответствующие переживания могут протекать бессознательно.

6. Страдание как источник сострадания. Страдание может вызвать могучий общественный поток сострадания в виде пожертвований, массовых благотворительных движений и других крупных мероприятий, в которых принимают участие отдельные граждане, общественные организации или правительства (например, направление гуманитарной помощи населению в район бедствия). Но сострадание может быть совсем незаметным, когда помогают страдающим родственникам, соседям, друзьям, просто знакомым или незнакомым.

Нужно четко различать виды страданий в зависимости от их характера (природы) и в связи с этим выделять страдания:

духовные или религиозные – порождаемые ощущением своей греховности, несовершенства перед лицом Бога, отъединенности от Него, недостаточности веры и т. д.;

психические – возникающие в связи с жизненными катастрофами, крушением надежд, отвержением, лишением свободы, оскорблениями, унижениями, потерей чести и т. п.;

физические (соматические) – возникающие вследствие болезни самого разного генеза либо жестокого обращения, пыток, избиений и иного бесчеловечного обращения, а также неосторожности.

Духовные страдания протекают как психологические, но могут сопровождаться физическими, например в случае грубого умерщвления своей плоти ради духовных целей; психические и физические нередко переплетаются, что имеет место при совершении преступлений и проч. Без такого различения видов страданий приступать к серьезному исследованию этого явления не следует. Типология здесь, как и всегда, выступает в качестве непременного условия достижения достоверного научного результата.

Религия и теология, естественно, в основном сосредоточены на духовных страданиях, называя в качестве их глобальной причины отъединение от Бога, природную, изначальную греховность человека, несовершенство его помыслов. Психические и физические страдания обычно выводятся из тех же причин и нередко объясняются грехами и несовершенством личности.

Особый интерес вызывает религиозное мученичество, потому что его трудно однозначно отнести к страданиям, в какой бы форме оно ни осуществлялось. Но главное здесь, видимо, в том, кто решается на мученическую долю: если это мазохист, то скорее всего он не страдает либо переносит страдания в расчете на то, что они ему зачтутся в загробном мире, что Бог его примет, простит грехи и т. д.

Такой религиозный фанатик является нонконформистом даже в том случае, если его мученическое поведение одобряется религиозной общиной. Он – нонконформист в широком смысле слова, поскольку умерщвляет плоть и утверждает смерть и разрушение.

Р. Мертон считал, что нонконформист с точки зрения социальной структуры, культуры и личности представляет собой особый тип социально-девиантной личности. Следуя древнему изречению «природа каждой вещи лучше всего познается в крайних проявлениях», мы должны обратить особое внимание на крайних нонконформистов, которые вступают на этот путь, хорошо зная, что они рискуют (риск настолько велик, что это знание перерастает в уверенность) и могут быть жестоко наказаны за свое поведение в группе. В самом точном смысле слова такой тип человека является типом мученика, который жертвует собой из принципа. Придерживаясь ценностей и норм какой-либо иной референтной группы, а не той, чьим ожиданиям он не соответствует, он готов принять, если не приветствовать, почти неизбежные и притом болезненные последствия разногласий.

По Мертону, психологические причины мученического поведения – это одно, а его социологическая природа – совсем иное. Мотивы мученика могут быть самыми разнообразными: нарциссизм, или потребность в наказании, или стремление овладеть на первый взгляд неподатливой внешней реальностью ради любимых людей. Возможно, и так. Однако в социальном контексте этот тип нонконформизма обязательно включает публичный отказ от некоторых установленных ценностей и действий, а также верность альтернативным ценностям и действиям, за что человек навлекает на себя почти неизбежное наказание со стороны других людей. В функциональном отношении такой нонконформизм может содействовать социальным и культурным переменам. В связи с этим следует заметить, что реакции других людей на данную разновидность нонконформизма могут быть гораздо более сложными, чем можно предположить, если судить о них только по чисто внешней враждебности.

Признанный нонконформист хочет, чтобы к нему относились со смешанным чувством ненависти, восхищения и любви даже те, кто все еще сохраняет верность оспариваемым им ценностям и поступкам. Действуя открыто, а не тайно, и, очевидно, сознавая, что навлекает на себя суровые санкции со стороны группы, нонконформист стремится в какой-то мере заручиться уважением людей, даже если оно похоронено под толстым слоем открытой враждебности и ненависти со стороны тех, кто испытывает ощущение, что их чувствам, интересам и статусу угрожают слова и действия нонконформиста. Должное воздаяние за бескорыстное поведение образует позитивный компонент этого двойственного отношения. У нонконформиста достаточно смелости, чтобы пойти на большой риск (он, так сказать, демонстрирует эту способность), особенно ради бескорыстных целей. В какой-то мере (хотя, по-видимому, в гораздо меньшей, чем в предыдущем случае) смелость, очевидно, проявляется и тогда, когда человек рискует даже ради узколичных, эгоистичных или, наоборот, чуждых ему целей, как в известных случаях «бесстрашного преступника» и «отважного врага», которыми восхищаются даже тогда, когда их проклинают^[22].

Богословие особо выделяет искупительные страдания Бога. По этому поводу М. Бубер писал, например, что искупить бесконечную вину не может никто, кроме самого Бога, когда Он велит Своему Сыну, Христу, взять на Себя искупительное страдание, чтобы все верующие в Христа спаслись через Него. Это была одна из главных (если не сама главная) идей апостола Павла. Тем самым Павел заложил основы учения, возникшего после него и помимо его собственной борьбы, учения, в котором Христос объявляется Божественной личностью: Бог страдает как Сын ради спасения мира, который Он как Отец сотворил, писал Бубер. Идея пророков о человеке, страдающем ради Бога, уступает здесь место идее Бога, страдающего ради человека. Таким образом, воздвигается новый образ Бога. Однако вопрос о смысле безвинного страдания отброшен вспять к точке зрения друзей Иова: безвинного страдания нет; только теперь учат о том, что каждый человек абсолютно виновен и заслуживает страдания, тем не менее он может все искупить, уверовав в страдание Бога^[23].

В этих утверждениях целый сгусток религиозных и, разумеется, общечеловеческих проблем.

Во-первых, все верующие в Христа могут спастись, т. е. будут жить после жизни. Только в этом можно видеть спасение, в земной жизни никакого спасения христианство не обещает, даже не ставит об этом вопрос.

Во-вторых, христианство никогда не объясняло, каким образом страдание одного искупает грехи других, как и почему это происходит, подразумевая, что это невозможно объяснить в принципе. Зато идея Бога, страдающего ради людей, была религии чрезвычайно дорога и поэтому стремительно завоевывала сторонников.

В-третьих, абсолютная виновность всех является краеугольным камнем христианства. Без этой идеи не могут существовать искупительная жертва Бога и идея о спасении после смерти верующих – основные постулаты христианства. Считается, что виновными нужно признать и новорожденных. Сколько-нибудь внятного объяснения этой полной несуразицы богословов мы не найдем. Утверждение же, что человек грешен от природы – совершеннейшая бессмыслица, поскольку природа не рождает ничего ни грешного, ни безгрешного, а грех, порок, добродетель, преступление и т. д. представляют собой не что иное, как клейма, которые ставит только общество. Первородный грех и «греховность» новорожденного совсем не одно и то же.