Текст книги "Парадоксы военной истории"

Автор книги: Юрий Коршунов

Соавторы: Николай Волковский,Юрий Каторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Кстати, о нейтральном грузе. Если в результате ознакомления с судовыми документами становилось бесспорно, что груз нейтрален, то такие суда отпускались беспрепятственно. Следует заметить, что таковых было очень немного, главным образом с грузом английских владельцев. Как правило, их использовали еще и для передачи пленных с уничтоженных призов. Так, 3 сентября был взят «Эмили Фарнук», шедший из Нью-Йорка в Ливерпуль с зерном и мукой. Его груз был нейтральный и судно пришлось отпустить. Нетрудно вообразить, с какой радостью это было встречено пленными, которые в продолжении трех недель подвергались всем превратностям североатлантической осени. Захваченный же буквально на следующий день «Вейв Крест» никаких доказательств нейтральности своего груза представить не мог и «был приговорен к сожжению, послужив предварительно целью для пальбы».

Однажды в результате длительной погони перед самым закатом солнца удалось захватить прекрасное судно «Танаванда», шедшее из Филадельфии в Ливерпуль с большим грузом зерна и муки. Казалось бы, все было ясно, судно подлежало сожжению. Однако возникло серьезное затруднение. В числе 75 пассажиров на нем было 35 женщин. Что делать с таким призом, решить было трудно. Брать пленных на «Алабаму», естественно, было невозможно. В то же время и отпускать такое судно Семсу явно не хотелось. Решили послать на судно призовой экипаж, но продолжать держаться вместе в надежде встретить либо судно с нейтральным грузом, либо менее ценное судно, чтобы отправить на нем пленных. На всякий случай, если судно будет отпущено без дальнейших переговоров, с капитана взяли обязательство на 80 тыс. долларов. На следующий день для еще большей предосторожности в качестве заложника его взяли на «Алабаму», а пленных с последних двух призов перевезли на «Танаванду». Так оба судна и крейсировали несколько дней. Наконец судьба смилостивилась над пассажирами «Танаван-ды». Она явилась к ним на помощь в виде шторма, да такой силы, что Семс, предвидя возможность потерять свой столь дорогой, но очень неудобный приз, решил отпустить его сам, правда, приняв от шкипера предварительно выкупное обязательство на 80 тыс. долларов. С неописуемым восторгом пассажиры «Танаванды» отправились в путь.

Между тем ветер усиливался и вскоре достиг крепкого шторма. И все же он оказался не настолько свеж, чтобы помешать «Алабаме» догнать и взять 15 октября в качестве приза бостонский бриг «Ламплайтер», следовавший из Нью-Йорка в Гибралтар с грузом табака. С огромным трудом шлюпкам удалось подойти к бригу и свезти с него пленных. «Несчастное судно было подожжено и, прогорев ярким пламенем, пошло ко дну». К счастью для пленных, которые недавно были отпущены на «Танаванде», им не пришлось переносить шторм на палубе «Алабамы». В течение нескольких дней шторм усиливался и наконец дорос до силы урагана. Вскоре был сломан грот-рей, парус разнесло в клочья. Судно оказалось в величайшей опасности. Еще минута и его могло поставить поперек волны. В лучшем случае это закончилось бы потерей мачт, а в худшем – гибелью «Алабамы». Однако экипаж проявил мастерство. Почти мгновенно стаксель-фал был обрезан, и освободившийся от напора ветра нос опять пришел к ветру. Почти две недели продолжались штормы от всех румбов. И все же призы брались.

Иногда случались и совсем необычные ситуации. На одном из призов оказался матрос, бежавший 10 месяцев тому назад с «Сэмтера». Человека по имени Г. Форест легко опознали, и на следующий день был назначен военный суд. Он состоял из старшего офицера (председатель), второго лейтенанта, штурмана, старшего механика и лейтенанта морских пехотинцев. Должность защитника исполнял капитанский клерк. Суд собрался в кают-компании и приступил к рассмотрению дела Матрос был признан виновным в побеге и приговорен к лишению всего содержания, призовых денег, когорте он ранее заслужил, и «к выслуге первоначального срока без всякой платы за исключением денег на обмундирование и мелкие расходы».

Необычным явилось и взятие с бостонского судна «Валес» в качестве пленных двух женщин и нескольких детей. «Я допустил их в кают-компанию, – писал Семе, – и освободил две каюты. Присутствие женщин и веселые голоса детей придают нашему обществу какой-то семейный характер».

Так или иначе, но плавание через Атлантику продолжалось. Октябрь закончился тем же, чем и начался, – грозной и бурной погодой. «Алабама» находилась еще в 200 милях от американского побережья, когда стало ясно, что от планов показаться на виду Нью-Йорка придется отказаться: 30 октября старший механик доложил, что угля осталось всего на 4 дня хода. Весь его запас был израсходован на борьбу со штормами и преследование призов. Естественно, отважиться на столь опасный шаг без угля Р. Семс не мог, хотя и очень об этом сожалел. Впрочем, захватив 21 приз и уничтожив собственности противника более чем на миллион долларов, он не имел оснований быть недовольным результатами своего трансатлантического плавания, и 5 ноября Семс принимает решение повернуть на юг. Обойдя Бермудские острова, он идет на Мартинику. Здесь с углем и припасами его должна ожидать «Агриппина». 18 ноября 1862 года – ровно через 17 месяцев после своего первого посещения Мартиники на «Сэмтере» – Семе снова вошел в знакомую гавань. «Агриппина» ждала его уже 8 дней. «Вдобавок к этим драгоценным для нас запасам она привезла и письма офицерам, получившим таким образом после трехмесячного перерыва первые известия из дома и от друзей».

Визит на Мартинику был связан с попыткой бывшего беглеца Фореста взбунтовать команду. С этой целью, тайно сойдя с корабля, он возвратился на шлюпке с «порядочным запасом крепких напитков, которые и раздал команде, всегда склонной по приходе в порт к хорошей пирушке». Результатом явился бунт, который мог бы иметь серьезные последствия, не прими командир срочных мер. «Лишь только он узнал о возмущении команды, как тотчас пробил тревогу и приказал трезвым людям схватить бунтовщиков. Закованные в цепи и облитые многими ведрами холодной воды, несчастные скоро пришли в разум, порядок был восстановлен». Что же касается Фореста, то в ожидании повторного суда его «держали по два часа на крюйс-салинге и по два часа внизу». Но суд пришлось отложить.

На следующий день после прихода на Мартинику на горизонте показались «звезды и полоски». На сей раз это был сильно вооруженный пароход «Сан Фасинто». В гавани он появился рано утром, и «Алабама» тотчас начала готовиться к бою. Первое, о чем позаботились – это о деньгах. Для их сохранения, на случай если завяжется бой, не обещавший ничего хорошего, к местным купцам на берег был отправлен офицер. Считая, что положение у «Алабамы» безвыходное, за сохранение денег купцы запросили слишком высокие комиссионные – 5%. Однако от боя пришлось отказаться. Когда внимательно рассмотрели вошедший пароход, то увидели на нем 14 орудий: двенадцать 68-фунтовых пушек и два 11-дюймовых поворотных орудия. Противник был слишком силен, чтобы «Алабама» могла рисковать. Как только купцы это поняли, они сами явились на корабль, значительно сбавив свои комиссионные, но было поздно. Момент был упущен и им пришлось возвратиться с пустыми руками. Между тем местное начальство заволновалось. Чтобы исключить какое-либо нарушение нейтралитета их порта, на «Сан Фасинто» была отправлена шлюпка со строгим предупреждением или встать на якорь и в таком случае выжидать в порту 24 ч после ухода «Алабамы», или выйти в море и крейсировать там за пределами территориальных вод. «Сан Фасинто» предпочел последнее. Медленно развернувшись, он вышел в море и продолжал ходить взад и вперед перед входом в порт. Северяне явно надеялись перехватить «Алабаму», в случае если она отважится выйти. Почти одновременно к борту «Алабамы» подошла французская канонерская лодка. Она была готова вмешаться, если между противниками возникнет столкновение. «Ее капитан и офицеры были очень любезны. Они предлагали нам свою помощь и показывали на карте, как лучше избежать неприятеля».

С наступлением сумерек приготовления были окончены. Деньги, которые купцы Мартиники упустили из своих рук, отправили с «Агриппиной» в Ливерпуль, запасы первой необходимости были приняты. С погашенными огнями, с расставленными у орудий людьми «Алабама» бесшумно снялась с якоря и осторожно стала пробираться в море. Все ожидали немедленной атаки. «На палубе не было произнесено ни одного слова. Молчание было так глубоко, что даже тихие удары винта казались ударами грома». Однако время шло, но никаких признаков «Сан Фасинто» не было. Менее чем через час после выхода «Алабама» была уже вне опасности. Не подозревая о бегстве своего противника, «Сан Фасинто» еще четверо суток «караулил конюшню, из которой лошадь давно была искусно уведена».

Но принять все запасы с «Агриппины» так и не удалось. В связи с этим встречу с ней назначили у острова Бланкилья, что у побережья Венесуэлы. Туда Семе и направился. Подойдя к острову, в одной из пустынных бухточек заметили на якоре судно. С приближением «Алабамы» оно подняло «звезды и полоски». Рядом стояла и «Агриппина». Посланная шлюпка выяснила, что это китобойная шхуна «Клара». Взять ее и сжечь было очень соблазнительно, но это явилось бы нарушением нейтралитета. Шхуну решили не трогать, о чем к величайшей радости и сообщили ее шкиперу. Однако чтобы шхуна не ушла до ухода «Алабамы» и не сообщила о ее присутствии, шкиперу было приказано каждый вечер с заходом солнца являться на крейсер и оставаться там до утра, после чего он мог возвращаться на судно и заниматься своими делами.

В среду, 26 ноября, все погрузки закончились, и «Алабама» снова была готова к продолжению крейсерства. Однако прежде чем проститься с Бланкильей, предстояло еще наказать Фореста, пытавшегося взбунтовать команду и доставившего с этой целью на судно крепкие напитки. Снова состоялся суд. «На этот раз дело было столь ясно, что после непродолжительного совещания Г. Фореста приговорили к лишению всех призовых денег и постыдному изгнанию с судна. Для оглашения приговора команду собрали на верхней палубе». После короткой, но выразительной речи капитана преступнику было объявлено, что он исключается с конфедеративной службы с пятном бесчестия. Фореста посадили в шлюпку и свезли на берег.

Между тем «Алабама» продолжила свое плавание в водах Вест-Индии, так богатых призами. Пройдя проливом Мона, она обогнула Сан-Доминго и после непродолжительного крейсерства в Атлантике через Наветренный пролив между Кубой и Сан-Доминго снова вернулась в Карибское море. Ее дальнейший путь лежал в Мексиканский залив. Карибское море – это не Северная Атлантика. Плавать здесь одно удовольствие. Не случайно в дневнике Семса появляются записи: «Среда, 3 декабря. При прекрасной и ясной погоде мы крейсируем сегодня в проходе между Сан-Доминго и Кубой. Заставил два нейтральных судна показать свои флаги, а в полдень пошел к восточной оконечности Кубы... Пятница, 5 декабря. Прекрасное утро с необыкновенно прозрачной атмосферой. Видно западное побережье Гаити, хотя остров и отстоит на 90 миль. В это прелестное утро я чрезвычайно наслаждался пением нашей канарейки. Этот маленький пленник взят нами с одного из китоловов. По временам ранним утром я воображаю себя в жасминной беседке, вдыхающим аромат цветов и упивающимся звуками диких певцов, столь обыкновенных на нашем дорогом юге».

Ночной бой с «Гаттерасом»

Рождество и новый, 1863-й, год «Алабама» встречала в уютной бухте одного из крохотных необитаемых островов архипелага Аркас в южной части Мексиканского залива. «Вот уже второе Рождество, – записал в дневнике Семс, – как мы оставили наши семейства и ушли на «Сэмтере». В прошлом году в этот день мы боролись со штормом в Северной Атлантике у Азорских островов. Теперь уютно стоим у Аркасов. Команда празднует Рождество на берегу. Она просто бегает по острову, находя в этом большое удовольствие. Вчера я тоже в первый раз после того, как оставил Ливерпуль, съехал на берег. За прошедшие пять месяцев на берегу я жил всего семь дней. Перед заходом солнца побродил по острову, бакланы составляли мне компанию, шум бурунов заменял музыку, а сыпучий песок – мостовую. Во время прогулки по пустынному острову мои мысли были направлены к моей дорогой семье. Единственный признак праздника на судне – это чарка рома, которую ревизор выдал каждому члену команды».

Мысли Семса были заняты не только Рождеством и воспоминаниями о семье. Северяне собирались высадить под Галвестоном десант. Газеты Соединенных Штатов писали об этом давно. Знали об этом из прессы и на «Алабаме». Мысли о новой операции и занимали Семса. Судя по газетным публикациям, экспедицию северян планировалось отправить под конвоем одного или нескольких военных кораблей, но сам десант должен был идти на транспортах. На «Алабаме» считали, что если ей удастся отбить транспорты от кораблей охранения и выйти победителями, то можно рассчитывать на приз, во сто крат более ценный, чем хлеб или масло, которым они могли разжиться у купеческих судов. Впрочем, если учесть, что к этому времени все побережье Соединенных Штатов уже надежно блокировалось кораблями северян, то идти на прорыв блокады одному крейсеру, да еще с намерением отбить у неприятеля десант, было делом отчаянным. Противнику это и в голову не могло прийти. Как говорится, «Алабама» шла надело, которое сам Семс определил одной фразой: «Быть или не быть».

Тем не менее решение было принято, и 5 января «Алабама» покидает уютную якорную стоянку. Пять дней упорного плавания под парусами на север при устойчивом противном ветре, и вскоре она у цели. «В полдень, – пишет Семс, – наше место определилось в 30 милях от Галвестона. Я держал прямо на него, рассчитывая засветло увидеть эскадру противника. Будучи не обнаружен им, планировал встать на якорь, дождаться темноты и с восходом луны атаковать транспорты. Однако из-за невнимательности наших наблюдателей на салингах мы подошли к берегу так близко, что противник увидел нас раньше, чем мы его. На рейде стояло три судна. Один из них был наш старый приятель «Бруклин», гнавшийся за нами, когда я был на «Сэмтере». Через полчаса мне доложили, что один из пароходов снялся с якоря и держит прямо на нас». «Алабама» сразу легла на обратный курс и начала удаляться от берега. Противник следовал за ней.

Надо сказать, что Рафаэль Семс давно искал боя с военным судном. Он давно хотел доказать боевые достоинства конфедеративного крейсера и развеять распространяемые газетами северян слухи, что команда «Алабамы» состоит из подонков различных наций, недисциплинированна и никогда не в состоянии сразиться с настоящим военным судном.

«Идя под одними марселями, я временами давал ход машине, чтобы заманить преследующий нас пароход как можно дальше от эскадры. Делал я это, чтобы в случае боя они не услышали выстрелы. Со стороны гнавшегося за мной судна я имел полное основание подозревать неприязненные намерения. Однако боя не опасался, только оттягивал его до наступления темноты. Вскоре наступили сумерки. Когда противник подошел к нам достаточно близко, я пробил тревогу и развернулся к нему носом. Подойдя почти на кабельтов он окликнул нас:

– Какое вы судно ?

– Судно Ее Величества «Петрел», – ответили мы, – а вы?»

Со стороны северян ответа не последовало. Вопрос задали еще несколько раз. Все это время «Алабама» старалась занять выгодную для боя позицию за кормой противника. Однако пароход уклонялся, постоянно разворачиваясь бортом. Наконец сблизившись меньше, чем на кабельтов, Семс приказал старшему офицеру снова окликнуть преследовавшее его судно. На этот раз ответ последовал. «Мы ясно услышали, что это корабль Соединенных Штатов, но названия его не разобрали. Тогда я приказал ответить, что мы Конфедеративных Штатов пароход «Алабама», и почти мгновенно дал залп с правого борта. Нам ответили тем же. Бой начался». Часы в этот момент показывали 6 ч 35 мин.

Ведя беглый огонь из орудий и штуцеров, противники продолжали идти в расстоянии друг от друга от 40—50 ярдов до одного кабельтова. Все, что было слышно среди грохота боя, – это команды комендоров. Иногда они перемешивались со злобными выкриками в адрес противника: «Бань!», «Заряд!», «Снаряд!», «К борту!», «Товсь!», «Пли!», и снова: «Бань!», «Заряд!», «Снаряд!», «Вот тебе!», «Кушай на здоровье!», «Чтоб тебе пусто было!)», «Вот тебе английская пилюля, проглоти ее!», и опять: «Бань?», «Заряд!», «Снаряд!»... Судя по ударам ядер о борт противника, было ясно, что это железное судно: «Зрелище было величественное, хотя от него и замирало сердце. Среди ночного мрака видны были огромные языки пламени, охватившего неприятеля. Силу каждого удара в неприятельский борт мы ощущали так, как будто он приходится в наш собственный. При попадании бомб огненные струи расходились лучами по всему его борту». В этот момент один из ружейных выстрелов противника перебил бакштаг трубы на «Алабаме» и ранил матроса. Со стороны неприятеля это был последний выстрел. Сразу же после этого он сделал д ва орудийных выстрела с противоположного борта, что являлось знаком его гибели, и поднял фонарь над палубой. Произошло это в 6 ч 52 мин. Таким образом, бой продолжался всего 17 мин. «Команда начала кричать и кричала до тех пор, пока каждый не сорвал себе горло. Унять ее ликование не было никакой возможности».

Тотчас огонь прекратился. Подойдя ближе к противнику, с «Алабамы» задали вопрос: «Сдается ли он и нуждается ли в помощи?» На оба вопроса были получили утвердительные ответы. Немедленно последовала команда: «Все наверх, на гребные суда утопающих спасать?» Через некоторое время на «Алабаму» стали поступать пленные офицеры под стражей и матросы в кандалах. Стало ясно, что противником «Алабамы» был колесный пароход северян «Гаперас». Его команда состояла из 18 офицеров и 108 нижних чинов. Когда вся команда была уже на палубе «Алабамы», последним поднялся командир «Гатгераса» лейтенант Г. С. Блек.

– Отдаю вам свою саблю с большим сожалением,—сказал он Семсу.

– Очень рад видеть вас на «Алабаме». Мы постараемся сделать ваше пребывание здесь по возможности приятным.

Р. Семс уступил Блеку свою каюту, офицеров разместили в констапельской, матросов – в жилой палубе. «Когда бой уже кончился, через полчаса мне доложили, – записал Семе, – что среди пленных недостает старшего штурмана и пяти матросов, отправленных на шлюпке еще до начала боя на пароход Ее Величества «Петрел». Так как море было совершенно спокойно, ветерок небольшой и в берег, а расстояние до берега не более девятнадцати миль, то шлюпка, вероятно, часов через пять, шесть подойдет к берегу. Возвращаться из-за нее мы не стали».

В бою «Алабама» получила семь попаданий. Один снаряд попал в корму, пробил обшивку, немного задев шпангоут, второй попал в трубу, третий пробил борт в жилой палубе и застрял в противоположном борту. Остальные пришлись на угольные ямы, не причинив особого вреда.

Отпраздновав победу, «Алабама» взяла курс на Ямайку. Главная забота теперь заключалась в том, чтобы избавиться от пленных, занимавших палубы и стеснявших офицеров и команду. Разрешение губернатора Ямайки на своз пленных было получено сразу. Вскоре капитан «Гаттераса» получил возможность доложить о случившемся. Его рапорт морскому министру в Вашингтоне выглядел так:

«Консульство Соединенных Штатов в Кингстоне, Ямайка, 21 января 1863 г. Милостивый государь! На мне лежит печальная обязанность уведомить вас о гибели парохода Соединенных Штатов «Гаттерас», которым я имел честь командовать. Пароход погиб 11 января у берегов Техаса от нападения на него мятежного парохода «Алабама»... Зная уязвимость «Гаттераса», я хотел абордировать «Алабаму» и таким образом разом решить участь этого пирата, но по мере того как я прибавлял ход, он делал то же. На его стороне было преимущество в скорости. Тем не менее мне удалось подойти на расстояние тридцати ярдов. Огонь из орудий с обеих сторон был убийственный. С «Гаттераса» было выпущено около пятидесяти снарядов, с «Алабамы», полагаю, больше. Вскоре ко мне в трюм влетела бомба. Разорвавшись, она вызвала пожар. Другая бомба влетела в лазарет и в соседнее отделение. Обе они разорвались и тоже произвели пожары. Одна бомба попала в машину, в цилиндр и золотник. Все машинное отделение сразу наполнилось паром. Я оказался лишен возможности управлять судном и действовать помпами, так как огонь под котлами начал гаснуть. Вскоре еще одна бомба пробила борт «Гаттераса» у ватерлинии. Вода стала прибывать так быстро, что откачать ее было невозможно. Гибель парохода стала неминуема. Убедившись в этой печальной истине, я не счел возможным жертвовать дорогими жизнями моих подчиненных. Чтобы не дать «Гаттерасу» взлететь на воздух, я приказал затопить крюйт-камеру и велел выстрелить с правого борта. «Алабама» спросила, нуждаемся ли мы в помощи. Мы ответили утвердительно. К этому времени «Гаттерас» уже тонул. Чтобы спасти жизнь офицеров и команды, я приказал сбросить за борт орудия. Пароход затонул так быстро, что неприятелю не удалось воспользоваться ничем. Ружья, револьверы, амуниция и все припасы опустились на дно вместе с пароходом. Я счастлив доложить, что все вверенные мне чины доставлены были на «Алабаму» совершенно невредимыми. При этом препровождаю рапорт младшего врача, из которого вы увидите, что пять человек были ранены и два убиты. С глубоким почтением, ваш покорный слуга Г. С. Блек, лейтенант, командир “Гаттераса”».

Что еще можно добавить к этому рапорту? Пожалуй, ничего, разве только, что на «Алабаме» было легко ранено всего два человека.

На юг, к мысу Доброй Надежды

Полугодовой разбой на коммуникациях Северной Атлантики, особенно в водах Вест-Индии, не мог пройти незамеченным. За «Алабамой» началась погоня. Охотились не только корабли флота Соединенных Штатов. Окончательный приговор рейдеру был вынесен и Нью-Йоркской торговой палатой. Купцы и предприниматели Северных штатов приобрели и вооружили на свои личные средства два парохода – «Вандербилт» и «Сакраменто». Оба они предназначались специально для преследования и уничтожения «Алабамы». Выйти в море и начать свои действия, судя по газетным сообщениям, пароходы должны были в конце января. Как и в прошлом году на «Сэмтере», Семс прекрасно понимал, что в водах Вест-Индии дальше оставаться нельзя, надо уходить. На этот раз он решил уходить на юг.

Надо отметить, что последние дни плавания в Карибском море не обошлись без приключений. «Около двух часов пополудни, когда уже пробило пять склянок, с салинга раздалось обычное: “Судно на горизонте!”». Через некоторое время еще один доклад: «Это большой пароход!» и немного спустя: «Колесный пароход, вооруженный бригантиной!» Судя по внешнему виду, это был калифорнийский пакетбот. Разведя пары и поставив дополнительные паруса, «Алабама» взяла курс на пересечку незнакомцу. «Вскоре уже был виден плавно качающийся между кожухами колес балансир. Когда подошли ближе, на палубе запестрели пассажиры. Между ними особенно бросались в глаза яркие костюмы дам, штыки солдат и военные мундиры офицеров». Скоро «Алабама» настигла свою большую, но совершенно беззащитную добычу. Из открытых портов крейсера выглядывали черные дула шести орудий. У пушек, ожидая команды, нетерпеливо замерла прислуга. На баке начали наводить поворотное орудие. В это время, чтобы вызвать незнакомца на откровенность, на гафеле взвился флаг Соединенных Штатов. Обман по обыкновению удался. Как только суда подошли ближе, пароход поднял такой же флаг. В тот же момент янки-флаг полетел вниз, а вместо него взвился белый флаг Конфедерации. Почти одновременно раздался холостой выстрел с требованием сдаться. Однако рассчитывая, очевидно, на свою скорость, пароход продолжал идти, не обращая на «Алабаму» никакого внимания. Из его трубы валил черный дым. Увы, все его усилия оказались тщетными. Скоро «Алабама» начала настигать свою жертву. Теперь наступила очередь более решительных мер. С бака раздался боевой выстрел. Он был удачен. Пробив трубу, снаряд врезался в фок-мачту и, отскочив от нее, разорвался вне судна. Разорвись он раньше, для столпившихся на палубе пассажиров была бы беда. За первым выстрелом почти мгновенно последовал второй. По своей пылкости комендор орудня выстрелил самовольно. К счастью, бомба пролетела мимо и не причинила вреда – очевидно, в спешке комендор не успел прицелиться.

Впрочем, достаточно оказалось и второго выстрела: «Пароход немедленно остановил машину, повернулся носом к своему победителю и сдался». Вскоре к призовому судну уже спешила шлюпка. Это действительно был почтовый пароход «Ариэль», шедший из Нью-Йорка в Аспинвиль. На нем было 140 морских пехотинцев, несколько сухопутных и морских офицеров и, увы, свыше 500 пассажиров, большую часть из которых составляли женщины и дети. «Таким образом, «Алабама» поймала слона, с которым не знала что делать». Первое, что сделали – это под дулами наведенных орудий на «Ариэль» отправили призовой экипаж. С парохода забрали ценные вещи: «...судовые бумаги, три больших ящика с деньгами, 24-фунтовое нарезное орудие с боеприпасами, 125 новых штуцеров, 16 сабель и около 1000 комплектов амуниции». С морских пехотинцев и офицеров взяли слово, что «они не будут сражаться против Конфедеративных Штатов до тех пор, пока их равноценно не разменяют».

Однако на этом проблемы капитана Семса не закончились. Оставалось самое главное – решить, что делать с судном и пассажирами. «Ясно, что сжечь судно, пока на нем пассажиры, было нельзя. Взять же их на «Алабаму» было просто невозможно. Оставалось одно из двух: или отпустить судно, взяв выкупное обязательство, или держать его около себя в надежде на удачную встречу, которая могла бы помочь в этом деле». Семс предпочел второе. Забрав на ночь к себе капитана «Ариэля», он приказал призовому экипажу держаться в течение ночи рядом с «Алабамой». Утром приняли дополнительные меры предосторожности: «...отвязали на «Ариэли» часть парусов, а с машины сняли крышку от золотника и паровой клапан».

Однако встречного судна не попадалось. Тогда решили отконвоировать приз в Кингстон на Ямайку, высадить там пассажиров, запастись с «Ариэли» углем и провизией, затем отвести ее в море и сжечь. Так прошли сутки. На следующее

Карта рейдерства «Алабамы»

утро погода стояла отличная. Шли в Кингстон. Около 7 ч 30 мин сбавили ход, чтобы дать возможность призу поспевать за собой, и в это время произошло самое неприятное – поломалась машина. Теперь у «Алабамы» оставались одни паруса. Угнаться в случае чего за «Ариэлью» практически было невозможно. Вскоре попалось встречное судно. Оно было нейтральное и только что вышло из Кингстона. Судно сообщило, что порт охвачен эпидемией желтой лихорадки и идти туда небезопасно. Так разрушились планы Семса высадить пассажиров на остров и сжечь приз. «Чувство человеколюбия не позволило мне подвергнуть опасности эпидемии почти 700 пассажиров, особенно женщин и детей». Оставалось одно – отпустить «Ариэль». Тотчас на корабль была послана шлюпка за капитаном. Делать все это приходилось быстро и скрытно. Узнай капитан о бедственном положении «Алабамы» – и ему ничто не стоило бы уйти от нее, захватив с собой еще и призовую команду. Когда капитан узнал, что дело идет к освобождению его судна, он был крайне удивлен. Теперь речь пошла о выкупной цене. Капитан боялся, что победитель передумает, а победитель торопился, боясь, что капитан узнает о его критическом положении. Наконец обе стороны сошлись на сумме 261 тыс. долларов. Цена эта была не маленькая, но и не очень большая, если принять во внимание стоимость парохода. Как только договор был заключен, Семс спокойно вздохнул. Оба судна расстались с достаточно добрыми воспоминаниями друг о друге. Потом пассажиры «Ариэля» рассказывали, что непрошеные гости вели себя корректно.

Итак, «Ариэль» продолжила свой путь. «Алабаме» же предстоял ремонт машины. Трое суток только и было слышно – стук молотков да скрежет напильников. Работа продолжалась от рассвета и до поздней ночи. Все это время «Алабама» держалась севернее Ямайки, подальше от оживленных торговых путей. «Днем шли под малыми парусами, ночью ложились в дрейф». Наконец механик доложил: «Готов дать ход». Крейсер возобновил свои действия.

Почти неделю море было пустынным. Наконец 21 февраля в 8 ч утра на горизонте открылось сразу четыре судна. Два находились на ветре далеко впереди и гнаться за ними не стоило. Целью своей погони Семс выбрал два подветренных судна, которые о чем-то очень усердно сигналили друг другу. Когда переговоры окончились, суда расстались. При этом оба легли на противоположные курсы. Видимо, они хотели избежать погони «Алабамы», которая к этому времени уже шла к ним под всеми парусами. Однако провести «Алабаму» было трудно. Определив, что одно из судов идет явно медленнее второго и несомненно является призом, она направилась сначала к нему, при этом срочно начала разводить пары. Расчет оказался верный. Когда «Алабама» подошла к преследуемому судну, машина уже работала на полную силу. По обыкновению сделали холостой выстрел, но незнакомец, не обращая на него внимания, продолжал идти прежним курсом. Ясно было, он решил жертвовать собой, чтобы выручить товарища. Увы, его рыцарское самоотвержение ни к чему не привело. Второй выстрел был сделан ядром, пролетевшим между его снастями. Поняв, что крейсер не собирается церемониться, судно немедленно легло в дрейф и подняло флаг Соединенных Штатов. Назначив на него призовой экипаж, «Алабама» развернулась и полным ходом направилась за вторым беглецом, успевшим уйти уже миль на 15. Через несколько часов она была у него. Как только расстояние между судами сократилось до трех миль, незнакомец поднял флаг Соединенных Штатов и лег в дрейф. Даже беглое знакомство с судовыми документами показало, что оснований на нейтральность груза у него нет. Перевезя к себе команду и капитана, барк сожгли. Пока один приз горел, отправились за первым. Призовой капитан сообщил сигналом, что приз называется «Голден Игл», идет из Тихого океана и также не имеет документов, подтверждающих нейтральность его груза. Вскоре «Голден Игл» горел, как и его товарищ. Аналогичная судьба постигла и другие суда. И снова возникла проблема многочисленных пленных. Для этого пришлось сделать короткий заход в Сан-Доминго на Гаити. Вопрос с пленными решился быстро, и вскоре «Алабама» уже была в океане. Ее курс лежал в Центральную Атлантику и далее на юг к островам Фернанду-ди-Норонья. Снова были призы, снова в океане горели суда, снова палубы «Алабамы» заполнились пленными. За время плавания, а оно продолжалось более двух месяцев, северяне потеряли почти полтора десятка судов. Правда, «призы, – как писал Семс, – имели возможность отомстить своим победителям. На крейсере стали появляться пьяные. Частые поездки на призы давали возможность там напиваться. А так как во хмелю редко кто бывает спокоен, то дисциплина на «Алабаме» упала».