Текст книги "Парадоксы военной истории"

Автор книги: Юрий Коршунов

Соавторы: Николай Волковский,Юрий Каторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

Воспользовавшись безлунной ночью, «Сэмтер» под носом сторожившего «Йорокеза» покидает Мартинику.

нескольких попыток пополнить запасы в бразильских портах Семс решает сменить место своего крейсерства. Теперь он направляется в воды Вест-Индии. 9 ноября, после 57 дней пребывания в море, «Сэмтер» входит в Форт-де-Франс на Мартинике.

Мартиника – французская колония. Признавая Конфедеративные Штаты воюющей стороной, Франция, как и Англия, являлась почти их союзником. Это еще раз подтвердил и визит к губернатору. «Я сообщил ему, – писал Семс, – что пришел на Мартинику освежить команду и получить необходимые запасы, включая уголь. Губернатор сказал, что не может снабдить меня углем из казенных запасов, но я могу купить все, что мне угодно, о чем он, губернатор, ничего и знать не будет. Что же касается пленных, то я могу их оставить здесь, если консул Соединенных Штатов возьмет их на свое попечение». Райское место Мартиника, кстати, родина жены Наполеона Жозефины. «Отправился слушать музыку, которая играет здесь вечером каждое воскресенье... Веселое и прекрасное место: луна, тень, деревья, статуя Жозефины, толпа прилично одетых мужчин и женщин, большой и прекрасный оркестр, рябь моря, наконец, хор кузнечиков – все это так живо напоминает родину, дорогую родину!» После переговоров с консулом США пленные были свезены на берег и отпущены под честное слово. «Перед отправлением я собрал их на шкафуте и опросил. Все они остались довольны нашим обращением с ними», – записал в своем дневнике Семс.

Первое тревожное сообщение пришло 13 ноября – у мыса Даймонд Рок появился фрегат северян. На следующий день новая информация – винтовой корвет «Йорокез» вышел из Тринидада, а у мыса Святого Фомы находятся еще три корабля противника: одно паровое и два парусных. Обстановка усложнялась и становилась опасной. Все говорило о том, что на Мартинике «Сэмтер» будет блокирован. Действительно вскоре появился «Йорокез». Обогнув северную оконечность острова, корвет медленно прошел под носом «Сэмтера» и, отойдя на расстояние не более мили, держался там в течение дня и ночи. В половине второго ночи Семс получает тревожный доклад вахтенного офицера: «"Йорокез” идет на нас и подошел уже весьма близко». Барабанная дробь разрывает ночную тишину. Все разбегаются по местам и готовятся встретить противника, если он пойдет на абордаж. Однако, подойдя на расстояние 300– 400 ярдов, корвет останавливается и дает задний ход. Звонки машинного телеграфа отчетливо слышны на «Сэмтере». Подобные маневры в течение ночи продолжались неоднократно, и каждый раз барабанная дробь вызывала людей к орудиям. К концу ночи никто уже не отходил от орудий. «Город в большом волнении. Рыночная площадь и набережная заполнены людьми, в окнах домов любопытные. Все с минуты на минуту ожидают увидеть сражение».

На следующий день рано утром из-за мыса появляется французский военный пароход. Любопытных в городе не уменьшается. Толпа собирается на берегу и внимательно следит за обоими судами. В 10 ч капитан французского парохода является с визитом. Он объясняет, что послан губернатором с приказанием строго наблюдать, чтобы ни тот, ни другой противник не нарушил нейтралитет порта. «Если же «Йорокез» встанет на якорь, я должен взять с капитана слово, что он не выйдет в море ранее, чем через 24 часа после вашего ухода». Семса это в какой-то мере успокаивает. Тем не менее на всякий случай он отправляет письмо губернатору: «Сэр, имею честь сообщить, что я блокирован в порту неприятельским винтовым корветом «Йорокез», который вдвое сильнее меня. Вопреки международным законам судно это, явно нарушая нейтралитет острова, вошло в порт и, не становясь на якорь, с угрожающим видом крейсирует взад и вперед не только в пределах одной морской лиги от берега, но и в расстоянии менее длины корабля от моего судна, стоящего не далее как в 100 ярдах от набережной. Ввиду изложенного я почтительно прошу ваше превосходительство принудить «Йорокез» прекратить свое крейсерство вблизи берега и удалиться с видимого простым глазом горизонта. Если же он пожелает встать на якорь, то обязать его или выйти в море за 24 часа до моего ухода или выждать 24 часа после моего отправления, смотря по тому, как он найдет удобнее. Я буду готов к плаванию через 4 или 5 дней, когда механики окончат необходимые исправления в машине». Проходит еще два дня, и Семс делает запись в своем дневнике: «Пятница, 22 ноября. Неприятель в 2 ¹/₂ мили. Машина будет готова сегодня, и с Божьей помощью ночью думаю выйти. Вся надежда на темную облачную ночь. Луна взойдет не ранее начала первого, а если еще появятся и облака, то ночь будет достаточно темной».

«За пять минут до вечерней пушки», чтобы не возбуждать подозрения городских жителей, бывших постоянно настороже, Семс приказывает отдать якорный канат и, обрубив швартовы, дает ход. В это время «Йорокез» был справа по носу и направлялся к северной части рейда. Дав полный ход, «Сэмтер» направляется в южную сторону, но в этот момент стоящая неподалеку американская шхуна зажигает фальшвеер, что явно являлось сигналом, означающим направление движения южан. Пройдя несколько ярдов, «Сэмтер» дает задний ход и затаивается под укрытием берега. Убедившись, что «Йорокез» направился в указанном ему направлении, Семс приказывает дать полный ход и идет на север. «К счастью, налетевший шквал с дождем скрывают густой черный дым, больше всего возбуждавший наши опасения». Вскоре шквал прошел. В ночной темноте показалась южная оконечность острова Доминика. Следуя вдоль его восточного побережья, «Сэмтер» огибает остров и ложится на курс норд-ост. Дальнейшее пребывание в водах Вест-Индии было опасно. Приходилось принимать рискованное, но единственно верное решение: пересечь Атлантический океан и перенести свои действия в европейские воды. Иного выхода практически не было. Итак, впереди была Европа. «Наш уход оказался для всех столь неожиданным, что многие офицеры имели на несколько дней вперед приглашения на завтраки и обеды. Между тем экипаж ликовал, янки снова остались ни с чем».

Зимняя Атлантика не предвещала ничего хорошего, и тем не менее отказаться от охоты Семс не мог. 25 ноября был взят «Монтморси» – прекрасное судно водоизмещением 1138 т. Оно шло, нагруженное валлийским углем для английского почтового пароходства. Это, по существу, и спасло его от участи многих других «сожжений». Уплатив небольшую «дань» в виде краски, снастей и другого имущества, «Монтморси» был отпущен. Правда, потребовалось еще обязательство уплатить правительству Конфедеративных Штатов после окончания войны выкуп в 20 тыс. долларов. С капитана и экипажа было взято также слово не воевать против южан.

Проходит неделя, и снова возглас с салинга: «Судно на горизонте!» «Мы подняли французский флаг, – делает запись в дневнике Семс, – встречное судно – флаг Соединенных Штатов. Поставив все лиселя и повернув овер-штаг, дали выстрел ядром. Незнакомец немедленно лег в дрейф. Спустили шлюпку. Посланный лейтенант подвел судно под мои выстрелы. Теперь я был спокоен». Судно называлось «Вигилант» и шло из Нью-Йорка на остров Сомбреро. «Завладев им, взял с него хронометр, карты и 9-фунтовое нарезное орудие с боевыми принадлежностями. Поджег судно и в 3 ч пополудни снова вступил под паруса». 8 декабря в списке сожженных судов появляется еще одно – китобой, шедший из Нью-Бедфорда в Тихий океан. Теперь сверх экипажа на «Сэметре» прибавилось 43 пленных. При дурной погоде жилая палуба была забита битком. Для предосторожности половину пленных по очереди стали заковывать в кандалы.

Зимняя погода доставляла много беспокойства. Барометр упал до предела. В течение несколько дней свирепствовал жестокий шторм. В довершение ко всему сильная качка и постоянное сотрясение судна привели к тому, что появилась течь. Временами она становилась значительной. На верхней палубе сорвало несколько орудийных портов. Огромные волны буквально перекатывались через корабль. На случай, если вода станет прибывать настолько, что трюмные донки окажутся бессильны, приготовили ручные помпы. Однако, к счастью, все обошлось. К Рождеству погода немного улучшилась. «Сэмтер» летел в фордевинд со скоростью 10—12 узлов. Порой можно было даже развлечься гонкой с огромным китом, «оставлявшим на поверхности воды след почти такой же ширины, как и судно».

Наконец, в ночь на 3 января 1862 года открылся яркий красный огонь Кадисского маяка. Еще несколько часов и «Сэмтер» встал на якорь в бухте Кадис. «Несмотря на дурную погоду вид города, открывавшийся по мере нашего приближения, был очарователен. Кадис, с его куполами, башнями, минаретами и домами из белого камня в мавританском стиле, выглядел очень живописно». Настроение экипажа, ожидавшего берега, можно понять: со времени выхода из Нового Орлеана прошло 188 дней, 136 из них «Сэмтер» провел в море.

Увы, не все складывалось гладко в отношениях с испанскими властями. Первое требование местных властей звучало категорически: оставить порт в течение 24 ч. После письма военному губернатору последний сообщил, что «правительство королевы разрешает высадить пленных и остаться для починки. Однако это обусловлено лишь бедственным положением судна». В Кадисе с корабля сбежали очередные 9 человек, а через несколько дней на корабль явился адъютант военного губернатора с лоцманом и передал распоряжение губернатора «немедленно покинуть порт». Ничего не оставалось делать, приходилось уходить. Впрочем, на этот раз плавание было непродолжительное. Шли к англичанам в Гибралтар. «В Гибралтарский пролив вошли в 5 ч утра, – записал Семс в своем дневнике, – проходя маяк Тарифо, отчетливо увидели крутые берега Африки и Европы. С рассветом открылся Гибралтарский маяк. Здесь было множество судов. Мы гонялись за двумя, которые казались нам похожи на американские. Впоследствии они ими и оказались». Были захвачены: барк «Неополитан» из Кингстона с грузом фруктов и «Инвестигатор» из штата Мэн с железной рудой. «Неополитан» уничтожили, «Инвестигатор» отпустили под выкупное обязательство.

Через несколько часов «Сэмтер» встал на якорь в бухте Гибралтара. Не прошло и нескольких минут, как с английского фрегата подошла шлюпка с предложением услуг. Весьма доброжелательным был и губернатор, предложивший к Услугам здешний рынок и все, что потребуется. «Вместе с тем губернатор заметил, что если я изберу Гибралтар в качестве базы и буду совершать набеги в пролив, захватывая там призы, то он не сможет разрешить мне дальнейшее пребывание здесь. Я сказал, что 60 лет тому назад его соотечественник сэр Уильям Скотт признал это противным закону, и он может быть спокоен, сколько бы времени я ни оставался в порту, я ни под каким видом не нарушу нейтралитета Англии». Отношения с англичанами складывались самые теплые. Хозяева были радушны и гостеприимны. При ознакомлении с достопримечательностями Гибралтара Семсу показали башню на крутой скале. Она называлась Креслом испанской королевы. По преданию, во время одной из осад Гибралтара испанская королева наблюдала отсюда атаку английских укреплений и пообещала, что не уйдет с места до тех пор, пока не увидит испанский флаг над английскими укреплениями. Атака не удалась. Выполняя свое обещание, королева отказывалась покинуть это место. Тогда английский генерал, узнав о затруднительном положении, в котором оказалась королева, послал ей сказать, что он готов на некоторое время поднять испанский флаг, чтобы дать ей возможность удалиться из башни. Только так, не изменяя своему слову, королева и согласилась оставить свое место.

Впрочем, несмотря на отличный отдых офицеров и команды, дела у «Сэмтера» складывались плохо. Его дни как крейсера были сочтены. Будучи далеко не новым судном уже тогда, когда он переделывался в военный корабль, «Сэмтер» во время бурного семимесячного плавания сильно износился. Это было уже почти разбитое судно. Комиссия из судовых офицеров и механиков признала его к дальнейшему плаванию практически непригодным. В дневнике Семса появилась запись: «Бедный старый «Сэмтер» кончил свою службу. Утешает лишь то, что своей стране мы принесли некоторую пользу. Ущерб, причиненный Соединенным Штатам, превзошел по крайней мере миллион долларов». Действительно, за семь месяцев плавания в плен было взято 18 судов, 7 сожжено со всем грузом и только 2 отпущены с обязательством уплаты выкупа после окончания военных действий. Остальные направлены с призовыми командами в нейтральные порты. Если к этому добавить издержки на преследование «Сэмтера», значительное повышение ставок страховых агентств и большие потери из-за нежелания европейских производителей перевозить свои товары на судах Соединенных Штатов, то сумма эта вряд ли уложится в миллион долларов.

Был ли смысл ремонтировать «Сэмтер»? Практически нет. В довершение ко всему, к этому времени он уже оказался блокирован в Гибралтаре военными кораблями северян «Кир-сардж» и «Таскарора». Не имея угля, поставить который в силу нейтралитета английское правительство не могло, а «торговцы, заключившие между собой соглашение, везде отказывали», «Сэмтер» оказался практически обречен на бездействие. «При таком положении дел, – писал Семс, – мне казалось, что необходимо либо разоружить судно, либо продать его. Оставаться на нем мне, офицерам и экипажу было совершенно бесполезно». Так и было сделано.

«Алабама» покидает Ливерпуль

Уже несколько месяцев в Беркенхеде, что неподалеку от Ливерпуля, на стапелях судостроительной верфи братьев Ляйэрд шла напряженная работа, строилось судно. Для кого и что за судно строится, толком никто не знал. Называлось оно лишь условно – № 290. Ходили слухи, что судно строится по заказу Конфедеративных Американских Штатов. Судя по размерам и постепенно оформляющемуся корпусу, это был военный корабль. Вскоре внешний вид судна полностью оформился, и теперь уже никто не сомневался, что это корабль класса корвет. Спуск на воду прошел без помпы и липшего шума. После постановки к достроечной стенке работы велись так же интенсивно, как и на стапеле. Подгоняемая неизвестным заказчиком верфь явно торопилась. Что же представлял из себя строившийся корабль?

Это был деревянный трехмачтовый винтовой корвет водоизмещением 1040 т. Его длина составляла 65,6 м, ширина – 9,8 м, осадка – 4,6 м. Две самые современные паровые машины горизонтального типа, питаемые от четырех котлов,

Корвет «Алабама»

имели суммарную мощность 600 л. с. и могли обеспечить кораблю скорость хода не менее 14 узлов. Запас угля в угольных ямах составлял 350 т. Парусное вооружение корвета состояло из прямых парусов на фок– и грот-мачтах и косого на бизань-мачте. Стоячий такелаж был проволочный, что соединяло в себе прочность и легкость. Перед бизань-мачтой стояло большое двойное рулевое колесо – штурвал. На его медной накладке выделялся выгравированный девиз: «Aide toi et Dieu taidera» («На Бога надейся, сам не плошай»), Перед дымовой трубой близ миделя находился мостик, по обеим сторонам которого на шлюпбалках висели катер и баркас. Ближе к корме на шканцах размещались гичка и капитанский вельбот. В фальшборте имелось 12 портов для орудий. Современники вспоминали, что очертания судна были очень красивы: «Нос острый с изящно загнутым форштевнем и большим бушпритом, который заканчивался далеко вынесенным вперед утлегарем. Корма закругленная. Мачты с небольшим наклоном в корму». Что и говорить, внешне корабль был красив.

Что же касается внутренних помещений, то они были явно тесны. Это и понятно: главное внимание при строительстве обращалось не на комфорт, а на обеспечение максимальной скорости, а это требовало соответствующих помещений для котлов и машин. Полукруглая кормовая каюта, естественно, предназначалась командиру. С правого борта к ней примыкала небольшая приемная. Перед командирской каютой находился трап, ведший на верхнюю палубу, и офицерская кают-компания. По бортам от нее находились маленькие каюты для лейтенантов, лекаря и других офицеров. Из кают-компании вел вход в констапельскую, по правому борту которой размещались мичмана, по левую – механики. Перед констапельской было машинное отделение с котлами и поршневыми машинами. Для судов такого водоизмещения оно занимало относительно много места. Далее перед машинным отделением располагались угольные ямы, вспомогательные помещения и наконец кубрик на 120 человек команды. Ниже жилой палубы судно делилось на три почти равных части: в корме размещались борт-камера и бомбовые погреба, в средней части – котлы и машины, в носу – трюм, крюйт-камеры, а также шкиперская и плотничья каюты. Такова была «Алабама», или как пока ее называли – № 290. Во сколько обошлось ее строительство южанам? По счетам верфи, корпус, рангоут, паруса, шлюпки, канат и все остальное снаряжение, исключая артиллерию, боеприпасы и ручное оружие, обошлись в 227 тыс. долларов. В российских рублях это по тем временам составляло около 450 тыс. рублей.

Справедливости ради надо заметить, что с момента закладки и до спуска корабля на воду секрета из него не делали: «Всякий мог свободно пройти на верфь и осмотреть судно. Правительственным чиновникам строители даже оказывали особое внимание. Их водили по кораблю и показывали все до мелочей». Вот только кто является заказчиком, фирма не говорила и это было ее право. Что же касается возможности выполнять заказ Конфедерации Американских Штатов, то такое тоже никому не возбранялось. Нейтралитет Англии не допускал лишь поставку воюющим противникам вооруженных кораблей. За этим каждая из сторон следила очень внимательно. Естественно, Ляйэрды это знали и, строго соблюдая нейтралитет, не собирались выпускать корабль с оружием. Таким образом, перед южанами стояли две задачи; во-первых, избежав встречи с противником, вывести невооруженную «Алабаму» в океан, и, во-вторых, найдя где-нибудь укромное место, вооружить ее, превратив таким образом в военный корабль. Без хитрости обойтись здесь было нельзя.

Первое, что сделали Ляйэрды, это объявили, что, несмотря на большое количество недоделок, заказ N 290 выйдет в море на первый пробный пробег. То, что работы на судне еще не окончены, в этом не было никаких сомнений. Его верхняя палуба явно требовала не только освобождения от заводского оборудования, но и серьезных доделок. Тем не менее к первому выходу готовились с размахом и помпой. Было приглашено много гостей. Своими блестящими нарядами дамы и друзья строителей оживили явно еще не готовую палубу. В кают-компании и на шканцах был накрыт завтрак, столы роскошно сервированы, а сделанные на скорую руку скамейки покрыты флагами. Веселое праздничное общество несомненно являлось ручательством того, что выход будет непродолжительный и скоро судно вернется в поре. Все, казалось, готовились к веселому, но непродолжительному пикнику. Однако внезапно обстановка изменилась. По сигналу с корабля к нему подошел небольшой буксирный пароход. К величайшему удивлению гостей всем любезно предложили перейти на пароход. Вместе с тем корабль быстро преобразился. Завтрак со столов был убран. Вслед за ним исчезли столы, скамейки, флаги и другие праздничные атрибуты. Прошло немного времени, и вскоре заказ № 290 снялся с якоря и вышел в море. Куда и надолго ли он шел, никто не знал.

Надо сказать, что сделано это было как нельзя вовремя. В тот самый момент, когда № 290 выбирал якорь, из Лондона в Ливерпуль с быстротой северо-западной почты летела депеша. По настоятельному требованию посла Соединенных Штатов в Англии Ч. Адамса правительство Ее Величества приказало таможенному начальству в Ливерпуле задержать судно. Однако утром, когда таможенные чиновники в своих расшитых мундирах явились на верфь, заказ № 290 был уже далеко в море. Пройдя остров Мэн, он вошел в Северный пролив. Вскоре по левому борту открылся крутой скалистый берег Ирландии. Подойдя к берегу, легли в дрейф и спустили шлюпку. С корабля сошли лоцман и сдаточный капитан. В командование судном вступил южанин Бэтчер. Тем не менее британский флаг все еще продолжал развеваться на гафеле, корабль принадлежал фирме Ляйэрд. Да и большую часть экипажа, включая офицеров и механиков, составляли англичане. Их наняли в Ливерпуле, правда, лишь на испытания. Будущие хозяева, конфедераты, надеялись, что «врожденная страсть англичан к приключениям поможет им уговорить их остаться и тогда, когда будет объявлено об истинном назначении судна».

Простившись с Ирландией, № 290 взял курс на Азорские острова. Здесь в небольшой бухте Порто-Прайо на острове Терсейра должна была состояться его встреча с двумя судами, зафрахтованными для доставки орудий, боеприпасов, амуниции и всего боевого снаряжения. Иными словами, именно здесь № 290 и должны были превратить в военный корабль. Надо сказать, что для только что построенного судна океанский переход почти в полторы тысячи миль явился неплохим испытанием. Переход занял 9 дней. «Все это время дувший с силою шторма SW-й ветер развел большую волну, но скорость судна удавалось поддерживать не менее 13 узлов, хотя и не без риска. В целом за время достаточно трудного перехода новое судно проявило превосходные морские качества, от которых так зависел успех всех его Дальнейших действий». К приходу на Терсейру «экипаж № 290 был в прекрасном расположении духа и в восторге от нового судна».

Между тем зафрахтованные суда не появлялись. Время Шло и беспокойство возрастало. Когда 13 августа в море показалось судно, появилась надежда, что это то, которое ожидают, но судно оказалось северо-американской китобойной шхуной. Вскоре беспокойства прибавилось. Один из матросов разболтал на американской шхуне об истинном назначении № 290. После этого шхуна немедленно снялась с якоря и ушла. Наконец 18 августа увидели большой барк, входящий в бухту. Это и была давно ожидаемая «Агриппина» из Лондона. Она везла уголь, амуницию, различные запасы и шесть 32-фунтовых орудий. Как только «Агриппина» подошла к борту, работа закипела. Вскоре на горизонте вновь показался дым. Это было второе судно – «Багама». На его борту также были 2 орудия и остальная амуниция. С «Багамой» пришел и Р. Семс, а вместе с ним и нанятые в Ливерпуле английские моряки. Появление Семса было встречено громким ликованием.

«Показав матросам, пришедшим со мною на «Багаме», новое судно, – записал в своем дневнике Семс, – я объявил им, что освобождаю их от контракта, который они заключили в Ливерпуле. Они могут располагать собой по своему усмотрению, но я приглашаю их на службу ко мне на судно. Я говорил им о войне, объяснял цель моего будущего крейсерства, привлекательность призовых денег и прочее. Около половины из них согласилась остаться в этот же день. Другие ожидали, очевидно, более выгодных условий. Вечером я перевез свой багаж и сегодня первую ночь спал на моем новом судне».

Закончить перегрузку орудий, угля и остального имущества в бухте так и не удалось. Английский консул сообщил, что местные власти настаивают на вооружении корабля за пределами территориальных вод. «Дни стояли хорошие, и я известил власти, что буду отходить на морскую лигу, чтобы успокоить их опасения в нарушении мной нейтралитета». Так приходилось делать несколько дней подряд: утром выходить с «Багамой» в море, швартоваться борт о борт и производить перегрузку, вечером возвращаться в бухту. Наконец все было перегружено. Шесть пушек установили у своих портов, поворотные орудия – в диаметральной плоскости. Несмотря на все еще продолжающийся беспорядок на палубах, № 290 начинал приобретать вид военного корабля. Теперь его вооружение состояло из шести 32-фунтовых гладкоствольных пушек, по три на борт у орудийных портов, 152-мм нарезного орудия и 204-мм короткоствольной бомбовой пушки, в диаметральной плоскости.

Утром 24 августа все было готово к выходу. Изнурительная перегрузка на открытом рейде закончилась. Верхнюю палубу смыли от угольной грязи, корабль слегка прибрали. «В полдень пары были готовы, якорь поднят, и № 290 вместе с «Багамой» вышел в море. Отойдя за пределы достопамятной нейтральной морской лиги, когда на баке пробили 4 склянки, суда подошли друг к другу бортами. Команды с непокрытыми головами были собраны на юте. В полной форме на шканцы вышел капитан Р. Семс. Спокойным громким голосом, но не без некоторого волнения он прочел обоим судам приказ Президента Д. Дэвиса о назначении его командиром винтового корвета Конфедеративных Штатов «Алабама». Пока Семс читал, английский флаг, под которым «Алабама» плавала во время своего инкогнито, медленно пополз вниз, а три черных клубка быстро, но осторожно поднимались на мачтах. По окончании чтения раздался выстрел орудия и клубки развернулись. На фок-мачте появился вымпел, на грот-мачте – красный крест св. Георгия, на бизань-мачте – белый флаг Конфедерации Штатов Америки с синим крестом в кряже на красном поле, усеянным звездами. Музыка заиграла «Dixi», и три звучных приветствия раздалось на палубах обоих судов».

Окончив церемонию поднятия флага и принятия командования, Р. Семс собрал матросов на шканцах и обратился к ним с речью, приглашая всех желающих идти с ним в крейсерство на «Алабаме». Речь капитана была пылкой. Он откровенно объявил, что главное назначение «Алабамы» – «вредить в пределах благоразумия торговле противника». Семс сказал, что не намерен искать боя с 50-пушечными суднами, но если представится случай сойтись с равносильным противником, он его не упустит. «Покажите мне, – сказал он в заключение, – что вы умеете обращаться с орудием, и я не замедлю доставить вам случай показать всему свету, из какого металла вы сделаны». Речь капитана была встречена с единодушием.

Наступило время торговли и денежных расчетов. Комплектование экипажа шло трудно. «Теперешние матросы, – писал Семс, – утратили свой прежний характер. Они гонятся за платой, в них нет той прежней беззаботности и страсти к приключениям». Пользуясь преимуществом своего положения, матросы торговались. Вскоре капитану пришлось согласиться на следующие, как он считал, неимоверные цены: «Матросу – ежемесячная оплата 4 фунта 10 шиллингов, унтер-офицеру – 5 фунтов 6 шиллингов и кочегару – 7 фунтов». Впрочем, Семса это устраивало: «Я был очень доволен, что смог договориться даже на этих условиях, так как боялся, что они потребуют вдобавок еще и больших премий». Окончательным результатом торгов явилось сформирование экипажа из 80 человек. По расчетам Семса, это было где-то на 25 человек меньше, чем требовалось для «надлежащего управления судном и орудиями», но он удовлетворился и этим, так как надеялся на «волонтеров с будущих призов».

Вечером наступила кропотливая работа по распределению денег. Их следовало отослать матросским женам с «Багамой». Кроме того, следовало «уплатить задатки экипажу и отправить мелкие чеки на их имя в Ливерпуль». На это ушел вечер и утро следующего дня. Наконец дела были завершены. Все, кто не оставался на «Алабаме», перешли на «Багаму», возвращавшуюся в Ливерпуль. Конфедеративный крейсер остался в океане один. Долгое плавание «Алабамы» началось.

Снова в Атлантике

«Алабама» осталась одна. Первое, что предстояло сделать, это привести корабль в порядок. Везде царили грязь и хаос. Чего только не было на загроможденных палубах: снарядные ящики, ядра в укупорке, бочки с порохом и провизией, сундуки, мебель. Никто не имел своего места, все было неуютно и не обжито. К сожалению, вскоре ветер засвежел до умеренного шторма и наводить порядок практически стало

Офицеры рейдера «Алабама»

невозможно. Ящики, каютный багаж, незакрепленная мебель – все это носилось из стороны в сторону, не только ломаясь, но и угрожая экипажу. В довершение ко всему, проконопаченная во время сырой английской зимы надводная часть судна под палящими лучами азорского солнца разошлась в пазах. Стук помп, который после «Сэмтера» все надеялись больше не слышать, всю ночь печально аккомпанировал скрипу качавшегося судна и дикому реву Атлантического океана.

Такой была первая ночь «Алабамы» в океане. Следующие дни шторм продолжался, препятствуя энергичным действиям старшего офицера, тщетно пытавшегося навести на судне порядок. Наконец погода начала улучшаться и несколько дней ушло на приведение судна в боевое состояние и в порядок. Для поворотных орудий врезали погоны, запасные ядра спустили вниз, проверили крюйт-камеры и уложили в них заряды, открыли бочки с порохом и приготовили патроны для штуцеров. Свои места в каютах заняли мебель, багаж и вещи.

Рейдерские действия на «Алабаме» Семс начал непосредственно у Азорских островов. Не удаляясь и кружась вокруг них, он как бы одновременно проверял свой новый корабль. Первый возглас с фор-салинга «Судно на горизонте!» раздался 5 сентября. Короткая команда рулевому, и вскоре стало ясно, что это лежащий в дрейфе китобой. Не придумывая нового, подняли английский флаг. Увидев «звезды с полосками, которыми ответил незнакомец», команда с трудом сдержала радостные крики. Когда с посланной на приз шлюпки офицер поднялся на палубу, британский флаг был спущен, а на его место поднят флаг Конфедеративных Штатов. Китобой назывался «Окмульджи». Члены его экипажа численностью 36 человек во главе с капитаном стали первыми пленниками «Алабамы». Взяв с китобоя такелаж, мясо и другую провизию, «Окмульджи» предали огню. Начало охоты было положено.

Следующие десять дней оказались особенно удачными. Призы брались буквально ежедневно. Почти с каждого из них «Алабама» чем-то живилась. С китобоя «Бениамин Такер» взяли мыло и табак, с «Алерта» —нижнее белье, с «Леви Старбук» – свежую капусту и мешок репы, с «Виргинии» – масло и свечи. Некоторые из них перед сожжением использовались в качестве мишени. «Понедельник, 16 сентября. С рассветом на правом крамболе показалась шхуна. Погнался за ней. К 7 ч 30 мин холостым выстрелом заставил ее лечь в дрейф. Шхуна поняла флаг Соединенных Штатов и оказалась китобоем «Коурзер» из Массачусетса. Завладел ею. Подошел к острову Флорис на расстояние 4– 5 миль и свез всех пленных с последних трех призов на берег на их собственных вельботах. Число пленных – 68. Около 5 часов пополудни отвел приз на расстояние 8—10 миль от берега и положил в дрейф. Поставил людей к орудиям и стрелял в него, сделав по три выстрела из каждого орудия. Один раз попал в цель, несколько ядер пролетели у самого судна. С наступлением ночи поджег судно и взял курс на запад».

Теперь Атлантику предстояло пересечь с востока на запад. Шли по широте 40—42° – прямо на Нью-Йорк. С самого начала крейсерства у Рафаэля Семса была дерзкая мечта – «показаться в виду этого самого главного неприятельского порта и, если, – как он писал, – не пригрозить самому городу, то, во всяком случае, взять несколько призов в виду столицы Севера». После десяти дней, обильных на призы, за время которых, как считали на «Алабаме», они уничтожили собственности Соединенных Штатов на сумму свыше 230 тыс. долларов, т. е. равную практически половине стоимости самой «Алабамы», наступил период затишья. «Штормовые ветра от разных румбов компаса дули с большей или меньшей силой в течение 7 или 8 дней. Для пленных это было самое тяжелое время. Они толпились на палубе, покрытой лишь импровизированным тентом из брезента. Безжалостный шторм окатывал палубу попеременно то соленой, то пресной водой, смотря по тому, шел ли дождь или на палубу вкатывались огромные волны, сверкавшие фосфорическим светом. Однако ничего нельзя было поделать. Жилая палуба, увы, была тесна и битком набита экипажем «Алабамы». Несчастным пленным приходилось довольствоваться своим положением, утешая себя лишь одной надеждой, что, может быть, встретится какое-нибудь судно с нейтральным грузом».