Текст книги "Парадоксы военной истории"

Автор книги: Юрий Коршунов

Соавторы: Николай Волковский,Юрий Каторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Надо сказать, что происшествие не только расстроило, но и обескуражило Джонса, а это случалось с ним не часто. Обеспокоен был и французский посол Сегюр. Ведь Екатерина II пригласила Джонса по личной рекомендации его короля – Людовика XVI. Для объяснения с императрицей послу нужна была полная картина случившегося. «Потребовалось совсем немного времени, – писал он, – чтобы выяснить, что старая женщина была просто сводня, торгующая молодыми девицами. При этом она имела обыкновение выдавать их за своих дочерей». Выяснить же, кто организовал эту провокацию, так и не удалось. Однако дело было сделано, и по Петербургу поползли грязные слухи... Теперь англичане могли быть спокойны. Пирату-янки не быть командующим Балтийским флотом.

Так оно и получилось. Екатерина II полностью согласилась с объяснениями французского посла, да и самого Джонса. Какие бы то ни было обвинения с адмирала были сняты. Но законы света неумолимы. Некогда распахнутые двери многих домов теперь для него оказались закрыты. Джонс получает от императрицы задание – проинспектировать Балтийский флот и о результатах инспекции доложить ей лично. Однако на этом практически все его дела на русском флоте и закончились. После поездки по балтийским портам императрица его так и не приняла. В связи с полученной на Балтике сильной простудой, перешедшей в пневмонию, адмирал получает отпуск, который в случае необходимости ему разрешалось продлить еще на два года.

Рано утром 18 августа 1789 г. Джонс покидает Санкт-Петербург. После непродолжительной остановки в Варшаве для встречи с генералом Т. Костюшко, соратником по Войне за независимость Соединенных Штатов, он направляется во Францию. По пути были еще Вена, Амстердам и некогда враждебный Лондон. Кстати, в Лондон Джонс заезжает по коммерческим делам. С 1783 года ему принадлежит монопольное право на использование в Великобритании коры черного американского дуба. Кора применялась в качестве красителя для шерстяных и фланелевых тканей, и ее использование в текстильном производстве получило широкое распространение.

Из Амстердама Джонс пишет письмо Д. Вашингтону. В нем он объясняет президенту цель своей службы в русском флоте и еще раз обращает внимание на необходимость Соединенным Штатам иметь военный флот, прежде всего для обеспечения торгового судоходства в Средиземном море: «Если бы мы имели достаточно сильный флот, мы бы чувствовали себя в Европе, и в Средиземном море в частности, значительно увереннее».

Д. Вашингтон не ответил сразу, хотя и поблагодарил Джонса через госсекретаря Т. Джефферсона. Его ответ, полученный почти год спустя, был сухим и формальным. Президент сообщал Джонсу, что при разработке мер по защите судоходства от берберийских пиратов его предложения будут учтены: «Если обстоятельства позволят нам создать для действий у берегов Алжира, Туниса и Триполи достаточно сильный флот, который защитит американских граждан и их интересы, то такой флот непременно будет создан». В заключение Вашингтон писал: «Хотя я и не высказывал своего мнения о Вашей службе в русском флоте, но скажу, что с точки зрения наших будущих интересов, а также по ряду других соображений, я рад, что теперь Вы свободны». Эта фраза, хотя она и звучала достаточно неопределенно, была воспринята адмиралом как возможность его будущего назначения командующим американской эскадрой в Средиземном море.

Джонс знал, что к началу 1791 года грабежи берберийских корсар в Средиземном море и даже в Атлантике до Азорских островов стали настолько ощутимы, что правительство Соединенных Штатов решило наконец действовать. Оно планировало создать эскадру по крайней мере из двух фрегатов и двух вооруженных шлюпов, чтобы отправить ее в Средиземное море. Эскадра должна была не только демонстрировать американский флаг, но и освободить содержащихся в плену американских моряков. Увы, практически ничего из этого так и не получилось. Вскоре госсекретарь Джефферсон напишет о встретившихся финансовых трудностях и попросит информировать его об обстановке на Средиземном море и в Европе. Между прочим Джонсу предлагалось прозондировать возможность привлечения для борьбы с пиратами Франции и Голландии. В заключение Джефферсон писал: «Президент просил меня передать, что нет необходимости говорить о том, кому из морских офицеров было бы поручено командование эскадрой в Средиземном море, если бы Соединенные Штаты смогли создать такую эскадру». Ответ Джонса госсекретарю звучит определенно. Теперь он убежден, что против пиратов в

Средиземном море американцы должны действовать самостоятельно и не рассчитывать на чью– либо помощь в Европе: «Я уверен, что храбрый командующий эскадрой смог бы проучить дея Алжира даже без атаки его столицы, просто потопив два или три пиратских судна».

Надо сказать, что к моменту получения писем от Вашингтона и Джефферсона Поль Джонс уже почти полгода живет в Париже. Сюда он приехал 30 мая 1790 года. К сожалению, здоровье адмирала не улучшалось. Врачи считали, что начавшаяся еще в России пневмония не проходит. Они категорически возражали против его возвращения в Россию, даже на Черное море. Предписанный режим звучал строго: летом – Париж, зимой – юг Франции.

Чем занимался адмирал в Париже? Основных занятий было два. Во-первых, Джонс начал писать воспоминания. В виде коротких заметок их публиковала газета «Point du Jour», ставшая впоследствии официальным органом Законодательного собрания Франции. В полном объеме воспоминания увидели свет только после смерти автора. Они были изданы в Лондоне в 1848 году в виде двухтомника и назывались «Воспоминания Поля Джонса, в прошлом контр-адмирала Российского флота, кавалера военного ордена «За заслуги» и русского ордена Святой Анны, составленные из подлинных заметок и корреспонденции, содержащие оценку его службы под командованием князя Потемкина и подготовленные к публикации лично им самим». Во-вторых, Джонса увлекла политическая жизнь Франции. Она действительно была бурной. Адмирал постоянно встречался с самыми различными политическими деятелями Великой французской революции: Робеспьером, Дантоном, Карно, Камбоном, Котоном и многими другими. Его ближайшими друзьями стали Лафайет, Мирабо и бывший посол Франции в России Сепор.

В марте 1792 года Джонс последний раз ненадолго покидает Францию. Он совершает короткую поездку в Амстердам д ля встречи с приехавшим из Петербурга бароном Гриммом. В июле 1791 года истек срок его двухгодичного отпуска, и Джонс написал письмо императрице с просьбой об отставке. Екатерина II отставку не приняла и передала через Гримма, что она хотела бы сохранить его на русской службе. В то же время заключение мира с Турцией и перемирие со Швецией сняло необходимость его срочного возвращения в Россию. Он мог продолжить свое лечение во Франции. Как только его возвращение будет необходимо, она сама сообщит ему об этом. Одновременно императрица распорядилась выплатить адмиралу все причитавшиеся ему деньги вплоть по 21 июля 1791 года.

Еще Гримм передал Джонсу письмо от Суворова: «Дорогой мой брат, я слышал, что Ваше здоровье не в порядке. Уверен, что климат Черного моря был бы Вам полезен. Россия нуждается в Вас». Далее Суворов сообщал, что копию этого письма он направил императрице с просьбой назначить его командующим Черноморским флотом. Он уверен, что императрица с ним согласится.

Увы, ни Черноморским флотом, ни американской эскадрой в Средиземном море командовать Джонсу уже было не суждено. Несмотря на отчаянное и мужественное сопротивление адмирала, его здоровье неумолимо ухудшалось. Это было ясно всем. Не желал это признавать только сам Джонс. Буквально до последних дней он оставался деятельным и энергичным. На людях последний раз его видели за неделю до смерти. Адмирал присутствовал в гостевых ложах на очередной сессии Законодательного собрания Франции. И все же Джонс понимал, что дни его сочтены. Незадолго до своей кончины он просит передать золотую шпагу, пожалованную ему Людовиком XVI за победу в бою у мыса Фламбург, своему старшему офицеру на «Добряке Ричарде»: «Мой дорогой Дик больше чем кто бы то ни было имеет на нее право. Он больше чем кто-либо помог мне ее получить».

Скончался Джон Поль Джонс 18 июля 1792 года. В этот день около 5 часов вечера он диктовал в кабинете завещание. «После того как нотариус и камердинер, засвидетельствовавший подлинность французского текста, вышли, П. Джонс попросил принести ему опись его имущества. Было около семи часов вечера, когда горничная принесла опись и поставила на стол чашку с бульоном. Когда через час она зашла, чтобы убрать со стола, в кабинете П. Джонса не было. Она нашла его в спальне, лежащим поперек кушетки. Его руки были широко раскинуты, пальцы сжаты. На полу лежал томик Вальтера. Адмирал умер, как и жил, – один и на своих ногах». Как и всегда в бою на нем была одета белоснежная рубашка с закатанными рукавами.

Хоронили Поля Джонса скромно, только близкие друзья. В гроб положили в адмиральском мундире. Свинцовый гроб до краев наполнили виноградным спиртом, «на случай, если Соединенные Штаты, которым он всю свою жизнь служил с такой преданностью и честью, захотят перенести его останки на свою землю».

Вот и все, что можно рассказать о жизни замечательного моряка, основателя флота США, большого патриота Америки и друга России Джона Поля Джонса. Разве что следует добавить, что в 1805 году, мрачно размышляя о только что полученном известии о поражении в Трафальгарском бою, Наполеон спросил Бертье:

– Сколько лет было Полю Джонсу, когда он умер?

– Точно не знаю, Ваше Величество, но думаю, что сорок пять, не больше.

– Тогда, – заметил Наполеон, – он не свершил того, что ему было начертано судьбой. Если бы он жил, Франция имела бы настоящего адмирала».

Флот против пиратов

В этой главе рассказывается о том, что произошло уже после смерти нашего героя, о том, что он предвидел и, увы, стремясь объединить усилия Соединенных Штатов и России, тщетно пытался предотвратить. Что и говорить, в предвидении событий Полю Джонсу отказать нельзя. Итак, что же происходило в Средиземном море?

Война за независимость Соединенных Штатов положила конец британскому прикрытию американского судоходства. В Средиземном море янки теперь могли полагаться только на себя. Уже в 1786 году Джефферсон, будучи послом в Париже, писал: «Единственным средством против берберийских государств могла бы быть только война. Однако для этого нам потребуется морская сила». Увы, флота Соединенные Штаты практически не имели. Все корабли, построенные или приобретенные во время Войны за независимость, были потеряны. Желая создать флот, способный защитить торговое судоходство, американцы должны были начинать все сначала. Между тем некоторые штаты, особенно южные, аграрные, считали, что военный флот стране не нужен вообще. Они опасались, что рано или поздно он неизбежно втянет их в очередной европейский конфликт. Да и материальное положение страны было таково, что «Конгресс вряд ли мог выделить средства, достаточные для приобретения хотя бы баркаса».

Тем не менее непрекращающиеся грабежи берберийских, да и вест-индских пиратов способствовали тому, что идея создания военного флота начала приобретать в Конгрессе все больше и больше сторонников. В 1790 году, вернувшись из Парижа и став первым госсекретарем Соединенных Штатов, Джефферсон представил Конгрессу настоящий обвинительный акт против средиземноморских пиратов. Его заключение звучало категорически – Соединенные Штаты должны иметь небольшой, но достаточно сильный военный флот. Согласен с госсекретарем был и Д. Вашингтон: «Мы должны иметь военный флот, способный искоренить этих врагов человечества, либо сокрушить их, либо вовсе уничтожить!» Однако по-иному думали многие конгрессмены. Одобрив в принципе постановку вопроса о флоте, сенат отложил его решение в долгий ящик.

И все же ходом событий сопротивление противников флота было сломлено. Многие годы Португалия не только не допускала грабеж судов, проходивших через Гибралтар, но и не давала пиратам выходить в Атлантику. В 1793 году Англия убедила Португалию подписать с Алжиром договор и прекратить свои действия против берберийских пиратов. Хитрые англичане, рассчитывая сами на откупные, всячески поощряли нападение пиратов на американские торговые суда. Оно и понятно, американская торговля представляла для них все возрастающую конкуренцию. И вот теперь, когда пролив стал свободен, пираты бросились в поисках добычи в океан. К концу 1793 года они захватили уже 11 американских торговых судов. В их числе оказался и бриг «Полли», команде которого читал нотацию сам дей. Число американских пленных в руках берберийских пиратов к этому времени возросло до 119 человек.

Естественно, все это не могло не оказать влияния на Конгресс. И вот 27 марта 1794 года палата представителей одобрила, а сенат утвердил предложенный президентом закон о создании военно-морского флота. Строить линейные корабли по 100 и более пушек молодому государству было не под силу. Все, что могли позволить себе Соединенные Штаты, это создать эскадру из шести фрегатов, более легких, чем линейные корабли, значительно более подвижных, но достаточно мощных, чтобы решать стоящие перед ними задач. Фрегаты – это своего рода крейсера того времени. Они могли быстро появляться то там, то здесь, нанося противнику достаточно ощутимые удары. Говорят, что перед одним из сражений Г. Нельсон как-то воскликнул: «Фрегаты, если мне суждено погибнуть в бою, я хочу, чтобы моя душа воплотилась в вас!»

На строительство шести фрегатов Конгресс ассигновал 688 888 долларов 82 цента. Как уступку противникам флота, закон о его создании предусматривал, что в случае заключения мира с Алжиром строительство кораблей будет прекращено. Итак, 6 фрегатов должны были стать первыми кораблями, специально построенными для ВМФ США. Четыре из них были 44-пушечные, два 38-пушечные. К концу 1794 года рабочие чертежи кораблей были готовы. 44-пушечные Фрегаты «Юнайтед Стейтс», «Конститюшн», «Президент» и «Чезапик» заложили соответственно в Филадельфии, Бостоне, Нью-Йорке и Госпорте. 38-пушечные «Констеллейшн» и «Конгресс» – в Балтиморе и Портсмуте.

Строительство шло полным ходом, когда в 1796 году пришла неожиданная весть: сенат подписал мирный договор с деем Алжира. В соответствии с договором дей отзывал с моря своих корсар и освобождал всех американских пленных. За это Хасан-паша получал от Соединенных Штатов крупную сумму – 642 500 долларов и, кроме того, еще ежегодную дань в размере 21 600 долларов. Результаты роковой статьи в законе о флоте сказались сразу. Все работы по строительству фрегатов прекратились практически немедленно. Неоценимую услугу флоту оказал только что ушедший в отставку Вашингтон, категорически выступивший в защиту продолжения строительства кораблей. Конгресс пошел навстречу бывшему президенту и в качестве компромисса согласился ассигновать средства на строительства трех фрегатов: «Юнайтед Стейтс», «Конститюшн» и «Констел-лейшн». Работы в Нью-Йорке, Госпорте и Портсмуте замораживались на неопределенный срок.

Первым 10 мая 1797 года на воду спускали «Юнайтед Стейтс». Украшенный флагами фрегат был готов к спуску. На верфи собралась огромная толпа. Несколько рот солдат стояли у орудий, готовых к салюту. Они с нетерпением ждали момента, когда корабль начнет скользить по полозьям. Однако не обошлось без конфуза. Оказалось, что стапеля были построены под слишком большим углом, и фрегат с грохотом свалился в воду. При этом не без поломок. Четыре месяца спустя в Балтиморе без каких– либо происшествий спустили на воду «Констеллейшн». Еще через две недели строители фрегата «Конститюшн» столкнулись с проблемой, противоположной той, что возникла при спуске «Юнайтед Стейтс». Стапеля в Бостоне оказались построены с таким малым углом наклона, что когда пришло время спускать корабль, он, несмотря на все усилия, упорно отказывался сдвинуться с места. Не двинулся фрегат и при следующей попытке через два дня. Только через месяц, 21 октября его удалось буквально стащить в воду. В общем, так или иначе, но первые три американских фрегата были, наконец, на плаву. К апрелю 1800 года на воду спустили и остальные корабли. Численность американского флота возросла ровно вдвое.

Не прошло и года после спуска последнего фрегата, как перед Соединенными Штатами вновь встала проблема борьбы с берберийскими пиратами. На этот раз причиной беспокойства являлся не правитель Алжира, очевидно, вполне довольствовавшийся ежегодной платой, а паша Триполи, с вожделением взиравший на торговое судоходство Америки и западноевропейских государств. Известное правило гласит – удовлетворение одного вымогательства неизбежно влечет за собой новое. Так оно и случилось.

14 мая 1801 года перед американским консульством в Триполи появилась толпа людей. Громко шумя и размахивая топорами, они начали рубить флагшток с американским флагом. Вскоре флагшток рухнул на террасу консульства. Этим, казалось бы, бессмысленным актом вандализма паша Триполи Юзеф Караманли объявлял войну Соединенным Штатам. В пустынной местности берберийского побережья дерево являлось дорогим товаром. Достать высокое и достаточно прочное дерево для флагштока практически было невозможно. Вот почему большинство местных дипломатов подобную проблему решало, выпрашивая запасное рангоутное дерево на одном из кораблей своего государства, а рубка флагштока стала символическим актом, своего рода традицией при объявлении войны.

Итак, война Америке была объявлена. Один из сыновей паши еще раньше предупреждал консула: «Когда будет повален американский флагшток, за его восстановление придется дорого заплатить». Паша Триполи, самого маленького и самого бедного из берберийских государств, намекал на получение за проход судов по водам, которые он считал своей собственностью, ежегодной дани 20 тыс. долларов. Дею Алжира Соединенные Штаты платили 21 600 долларов. Юзеф Караманли не видел оснований, почему он должен отказываться от аналогичной статьи дохода.

Известие о требовании паши всколыхнуло всю Америку. И без того скудная казна была истощена выплатой дею Алжира. Соглашаться на второе вымогательство просто было невозможно, и в Конгрессе зазвучали воинственные речи. Президент Т. Джефферсон заявил: «Это напрасная трата денег. От этих бандитских государств нет конца требований. Нет от них и обещанной безопасности. Мы стоим перед выбором: либо победить в войне и тогда плавать по Средиземному морю, либо просто покинуть его».

Формально известие об объявлении войны до Соединенных Штатов еще не дошло, а без санкций Конгресса президент не имел права вести с триполитанцами военные действия. Однако на вызов следовало отвечать, и Джефферсон на свой страх и риск отправляет в Средиземное море эскадру. Состояла она всего из трех фрегатов, в том числе 36-пушечной «Филадельфии» и 12-пушечной шхуны «Энтерпрайз». Командующим эскадрой шел опытный моряк и храбрый командир коммодор Р. Дейл. Инструкция, которая была дана ему, прямо скажем, заставила бы плакать любого адмирала: «Мы предписываем Вам самое строгое сдерживание и выдержанность в своих действиях, подавление всех чувств и эмоций, которые могли бы привести к нарушению мира или подрыву наших мирных намерений». К Триполи эскадра прибыла 24 июля 1801 года. О том, что война объявлена, Дейл узнал сразу – в пополнении запасов пресной воды ему было отказано.

Вскоре, осуществляя блокадные действия триполитанского побережья, шхуна «Энтерпрайз» встретила корабль паши «Триполи». Поскольку Великобритания находилась с Триполи в дружественных отношениях, на «Энтерпрайзе» подняли британский флаг. По тем временам это была обычная военная хитрость. Поприветствовав «Триполи», «Энтерпрайз» поинтересовался, что они делают в море. «Охотимся за американцами», – был ответ. В тот же момент, спустив британский и подняв американский флаг, «Энтерпрайз» дал бортовой залп. «Триполи» ответил нестройно. Начался бой. Время от времени триполитанцы спускали свой флаг. Однако как только американцы подходили к судну, чтобы захватить его, считая, что противник сдается, корсары вновь поднимали флаг и бой возобновлялся. Наконец, чтобы гарантировать, что это не хитрость, раненый, триполитанский командир демонстративно выбросил флаг за борт и сдался.

Новость о фактическом начале войны с Триполи и о блестящих действиях экипажа «Энтерпрайза» дошла вскоре и до Конгресса. Сомневавшиеся ранее в необходимости войны законодатели поощрили экипаж «Энтерпрайза» месячным окладом, а командира наградили еще и именной шпагой. Затем сенат и парламент объявили войну Триполи. Теперь президент Джефферсон мог в полной мере использовать флот для защиты американского торгового судоходства. Война в Средиземном море продолжалась до 1805 года. Менялись командующие эскадрой, менялись и корабли в нее входящие. Всякое было в этой войне.

В январе 1803 года флагманский фрегат «Чезапик» с командующим эскадрой Р. Моррисом зашел в Тунис для встречи с американским консулом. Пока «Чезапик» стоял на рейде Моррис умудрился попасть в заложники к правителю Туниса. Закончив свои дела с консулом, он собирался возвратиться на корабль, но забыл нанести прощальный визит правителю. Оскорбленный монарх приказал схватить американского командующего и держать его в заточении до тех пор, пока нанесенная ему обида не будет компенсирована деньгами. Сумма, которую хотел получить оскорбленный хозяин, составляла 34 тыс. долларов. Освободили Морриса только тогда, когда американский консул заплатил из личных средств 12 тыс. долларов, а остальные 22 тыс. долларов доплатил датский консул.

В октябре 1803 года, осуществляя блокадные действия, фрегат «Филадельфия» стоял в гавани недалеко от Триполи. Вахтенный заметил, что два триполитанских корабля с осторожностью отходят от берега. «Филадельфия» снялась с якоря и пошла на перехват. Увы, почти сразу фрегат сел на необозначенный на карте риф. Ситуация сложилась критическая. В довершение ко всему, корабль накренился и его пушки стали бессильны против триполитанцев. Между тем шлюпки противника слетелись к месту аварии как рой пчел. Что оставалось делать командиру? Корабль был обречен и он решил сдаться. Позднее, когда его упрекнули, что он не взорвал корабль, командир ответил: «Я никогда не допускал мысли, что имею право лишить жизни 306 человек вверенного мне экипажа».

Теперь у Юзефа Караманли находилось более трехсот американских заложников и за них можно было потребовать хороший выкуп. В дополнение ко всему, во время прилива триполитанцам удалось стащить «Филадельфию» с рифа. Фрегат поставили на якорь во внутренней гавани и 18 пушек одного его борта усилили оборону паши.

На потерю «Филадельфии» командующий эскадрой Э. Пребл реагировал гневно. «Богу было бы угодно, – писал он морскому министру, – чтобы и офицеры, и команда «Филадельфии», все как один решительно предпочли пленение смерти. Теперь необходимо такое решение, которое спасло бы их и от того и от другого». Что же касается «Филадельфии», то ее следовало уничтожить, хотя это и казалось почти невозможным. Оставлять фрегат в руках триполитанцев Пребл считал позором. Для решения этой задачи выбрали лейтенанта С. Декатура. Приказ командующего звучал четко: «Сэр, настоящим приказываю вступить в командование кечом «Интерпид», отправиться в Триполи, войти в гавань, подойти к «Филадельфии», поджечь ее и благополучно уйти. Уничтожение «Филадельфии» – дело особой важности. Я уверен в Вашей смелости и возможности сделать это. Лейтенант Стюарт со шлюпками с «Сирен» поддержит Вас и прикроет Ваш отход. При подъеме на борт судна Вы встретите сопротивление. Чтобы избежать тревоги, было бы хорошо обойтись только мечом. Бог сохранит Вас в этом деле».

Для вылазки избрали безлунную ночь 16 февраля 1804 года. Лейтенант Декатур на «Интерпиде» с 75 добровольцами бесшумно подошел к «Филадельфии». В это время поднялся противный ветер и кеч начало относить от фрегата. На его борт был специально взят мальтиец, говоривший по-арабски. Он начал кричать, что кеч без якорей, и просил бросить трос. Триполитанцы услужливо подали трос. Через минуту с криками «Филадельфия!» американцы вскарабкались на борт фрегата. Стрельбы почти не было. Спящие триполитанцы не ожидали атаки и вскоре с борта взлетела ракета, извещавшая «Сирен», что фрегат в американских руках.

Огонь на корабле вспыхнул в нескольких местах практически мгновенно. Прошло несколько секунд и он начал подбираться к оснастке. Соскочив на «Интерпид», Декатур покинул фрегат последним. В сильной жаре потерявшие крепления пушки «Филадельфии» передвигались по палубе и беспорядочно стреляли. Вскоре освободившийся от якорных канатов фрегат тоже начал двигаться. Теперь он походил на погребальный костер. Когда корабль оказался напротив дворца паши, огонь достиг пороховых погребов и они начали взрываться с невероятным грохотом. К этому времени лодки с «Сирен» уже подхватили «Интерпид» и вывели его из гавани.

Прошло еще полгода, и в начале августа 1804-го после длительной и утомительной блокады коммодор Пребл предпринял ряд атак Триполи. Их цель заключалась в освобождении пленных американских моряков. Огонь велся главным образом по дворцу паши. Однако освободить пленников Паша отказывался. Первый раз, когда в гавани появился «Конститюшн», он даже приказал привести пленного командира «Филадельфии» во дворец. Паша хотел, чтобы американец стал свидетелем гибели второго американского фрегата. Это же он обещал и своим людям, находившимся на террасах дворца. Однако вскоре, убедившись в своей ошибке и опасаясь американских ядер, паша поспешил удалиться.

Еще три месяца длилась война и блокада Триполи. Вскоре нехватка продуктов в городе стала столь заметна, что люди начали голодать. Наконец паша решил заключить с американцами сделку. Он согласился на мир, при этом обещал не только прекратить грабить американские суда в Средиземном море, но и обещал в обмен на 60 тыс. долларов освободить команду «Филадельфии». Подсчитав, что выкуп составит приблизительно по 200 долларов за человека, американцы решили, что сделка не так уж плоха.

Последнее плавание

Все шесть лет своего пребывания в Париже американский посол генерал Г. Портер занимался тем, что искал место захоронения Джонса. «Став послом во Франции, – писал он, – живя в этой блестящей столице, я все время ощущал, что все окружающее напоминает мне о Поле Джонсе. То, что наш первый и самый замечательный моряк лежит в неизвестной могиле всеми забытый, я воспринимал как позор Соединенным Штатам. Стыдно, но никто даже не попытался найти его останки и перезахоронить их в стране, которой он так честно и преданно служил».

Свои поиски Портер начал в июне 1899 года, т. е. через 107 лет после смерти нашего героя. Первое, что ему предстояло сделать, – это изучить все документы, связанные с жизнью Джонса в Париже, и, главное, найти свидетельство о его захоронении. Сделать это оказалось не так-то просто. В 1871 году во времена Парижской коммуны восставшие сожгли городской архив. К счастью, еще в 1859 году один из архивистов снял копию с журнала, в котором регистрировались захоронения парижан за 1792 год. В снятой копии было и свидетельство Джонса. Запись гласила: «Сегодня, 20 июля 1792 г., IV года свободы, в восемь часов вечера в соответствии с вчерашним постановлением Национального собрания Франции делегация Национального собрания в составе: господина Брука, главы делегации, и членов: Браве, Комбона... присутствовала на похоронах иностранца Джона Поля Джонса, урожденного англичанина, вероисповедания протестантского, гражданина Соединенных Штатов Америки, старшего морского офицера, скончавшегося от воспаления легких 18-го числа того же месяца по месту своего жительства на ул. Торнон, дом № 42. Похороны состоялись на протестантском кладбище для иностранцев».

Вскоре удалось получить еще одну информацию. Месяц спустя после похорон один из ее участников написал старшей сестре Джонса в Шотландию письмо. В нем, в частности, говорилось о возможности перезахоронения его останков. Эта информация обнадеживала. Проходит еще некоторое

План парижского кладбища Св. Людовика, где в 1792 году был похоронен П. Джонс

время, и Портеру попадается «Бюллетень общества по изучению протестантства». В нем сообщалось, что в XVIII в. в Париже существовало специальное кладбище для захоронения иностранных протестантов. Однако название кладбища предварялось словом «старое». Что это: разные кладбища, или тот, кто снимал копию с журнала регистрации, просто пренебрег этим словом? Вскоре Портер наталкивается еще на одну информацию. В одной из статей по истории Парижа говорилось, что «Старым кладбищем для иностранных протестантов» называлось давно заброшенное кладбище Святого Людовика. Располагалось оно на улице, которая в прошлом именовалась Госпиталь Св. Людовика. Теперь это была улица Гранж-о-Бель.

Итак, первый этап, казалось, закончился успешно. Однако это было лишь начало поисков. Чтобы окончательно ответить на вопрос, где же могила П. Джонса, предстояло изучить сотни документов, проливавших свет на два вопроса: на каком же кладбище он похоронен и не был ли перезахоронен? Сколько пришлось просмотреть, сопоставить и проанализировать материалов, даже трудно представить! Здесь было все: и протоколы заседаний Национального собрания Франции, и переписка посла Соединенных Штатов во Франции Морриса, кстати, моряка и друга П. Джонса, впоследствии командующего американской эскадрой в Средиземном море, и сохранившиеся документы парижского архива, и переписка жившей в Шотландии старшей сестры Джонса, и документы комиссара парижской полиции, и книги захоронений всех парижских кладбищ, и многое, многое другое.

 План застройки бывшего кладбища Св. Людовика в 1905 году

Достаточно сказать, что на подбор и анализ материалов Портеру потребовалось около четырех лет. Наконец, после долгой и кропотливой работы он приходит к твердому убеждению: единственное место, где мог быть захоронен П. Джонс, это кладбище Святого Людовика. Кстати, оно было закрыто в 1793 году буквально через полгода после его захоронения. Убежден был Портер и в том, что перезахоронения П. Джонса на любое другое кладбище не производилось.

Теперь предстояло изучить место, где когда-то находилось кладбище, и попытаться разыскать могилу. Судя по старинным названиям улиц, кладбище располагалось в северовосточной окраине Парижа на стыке двух улиц – Гранж-о-Бель и Рю де Еклюзе Санта Мартина. В 1796 году принадлежавшая ранее городу территория кладбища была продана под застройку. Теперь этот городской квартал назывался почему-то Ле Комбат (Сражение), а располагавшаяся неподалеку станция метро – просто Комбат. Естественно, что ко времени поисков территория кладбища оказалась полностью застроена. К счастью, вскоре удалось обнаружить две карты 1773 года и 1794-го. На них было видно, что кладбище Святого Людовика соседствовало с небольшим подворьем, на котором размещались дом, хозяйственные постройки, конюшня и сад. По уровню кладбище лежало чуть ниже подворья и с подворья к нему вело несколько ступенек. Со временем их уровень практически сравнялся. Что обнадеживало, так это то, что, судя по обеим картам, территория кладбища была невелика – всего 40x40 м, и это, несомненно, давало надежду на благополучный исход поиска.