Текст книги "Мы вместе были в бою"
Автор книги: Юрий Смолич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Западный ветер
Был только седьмой час утра, когда Стахурский встал. Он тщательно побрился, умылся, почистил китель.
Впрочем, он делал это совершенно машинально. Тысячи мыслей, догадок, предположений всю ночь горячили ему голову, бросали в жар и в холод, как в лихорадке, и от бессонной ночи в голове стоял туман.
В четверть девятого Стахурский вышел на улицу.
Чудесное весеннее алмаатинское утро встретило его.
Стахурский всем существом вбирал в себя синюю лазурь небесного шатра, пронизанного золотыми стрелами солнечных лучей, торжественную пышность зеленого ковра, расцвеченного мириадами цветов всех оттенков, горную цепь в утреннем мареве и сиянии вечных снегов, аллеи стройных деревьев и сверкающий от обильной росы асфальт. Но весь этот прекрасный и волнующий пейзаж был словно прикрыт стеклянным куполом: ощущение чего-то непоправимого подавляло Стахурского и как бы отделяло его от всего окружающего мира. Мир существовал сам по себе – чарующий и радостный, а он, Стахурский, тоже сам по себе, непричастный к счастью и недостойный его. И то, что это счастье существовало, что оно было таким чудесным, но не для него, – это только углубляло боль, только непомерно увеличивало это ощущение.
Такое ощущение хорошо знакомо детям: случилось непоправимое, и оно уже неотвратимо; не может быть, чтобы оно было, но оно есть.
На углу ждал инвалид, продавец из голубого киоска в парке. Его коляска на больших и легких велосипедных колесах и с длинным рычагом, которым он вертел передачу, стояла около тротуара. Стахурский подошел, и они поздоровались.
– Фамилия секретаря – Асланов, – сказал инвалид, – звонить по коммутатору два – девятнадцать. Начинает работать в девять. Он воевал на Ленинградском.
Стахурский посмотрел на часы: стрелки медленно приближались к половине девятого.
– Иди, – сказал инвалид.
Он протянул Стахурскому свою единственную руку, крепко пожал руку товарищу и повторил:
– Иди. Все будет хорошо.
В начале десятого Стахурский был в вестибюле горкома партии. Он подошел к висевшему на стене телефонному аппарату, снял трубку и попросил номер два – девятнадцать.
Ему сразу ответил звонкий голос с легким казахским акцентом:
– Асланов слушает вас.
– Товарищ Асланов, с вами говорит инженер Стахурский. Я вчера вечером прилетел из Киева, и мне необходимо видеть вас.
– Из Киева? Повторите вашу фамилию.
– Стахурский.
– По какому делу вы хотите видеть меня?
Стахурский глубоко вздохнул – так трудно было сказать вслух то, что требовалось, и промолвил:
– По делу картографа геологической экспедиции Марии Шевчук, арестованной третьего дня.
Голос в трубке тотчас же прервал его:
– Кто вам сказал это? Мария Шевчук совсем не арестована. Она находится здесь, в горкоме… – Голос в трубке на мгновение умолк, потом уверенно закончил: – …и выполняет срочное задание.
Сердце Стахурского как будто упало куда-то и тут же, расширившись, казалось, заполнило всю грудь. Горячий пот оросил его лоб.
Голос в трубке молчал.
– Но… – начал Стахурский.
– Но, – перебил его голос, – кем вы приходитесь Марии Шевчук? Родственник, знакомый?
Стахурский перевел дыхание и сказал:
– Я был комиссаром партизанского отряда, в котором она служила, потом командиром батальона. Мое армейское звание – майор.
– Пройдите прямо ко мне во второй этаж.
Стахурский повесил трубку. Все кричало в нем: не арестована, ложь! Шум стоял у него в голове. И как он мог поверить?! Она выполняет ответственное задание! Мария не могла совершить никакого преступления!
Стахурский поднялся по лестнице на второй этаж, потом долго шел по длинному, широкому коридору. Сотни раз он бывал в бою, десятки раз ходил на опасные операции, три раза его ловили эсэсовцы, был в гестапо, у Клейнмихеля… И он поверил клевете на человека, с которым вместе был в бою…
Помощник секретаря в приемной был предупрежден о приходе Стахурского и молча указал ему на дверь.
Прямо против входа за письменным столом сидел человек в военном кителе без погонов. При входе Стахурского он поднялся.
– Майор Стахурский? – спросил он.
– Инженер Стахурский.
– Садитесь.
Стахурский сел.
Секретарь тоже опустился в кресло.
Он с нескрываемым любопытством смотрел на посетителя.
Стахурский видел перед собой молодое мужественное лицо, легкую проседь на висках, орденские ленточки Красного Знамени, Красной Звезды и медаль за Ленинград.
– Мы воевали на разных фронтах, – сказал секретарь, взглянув на грудь Стахурского.
– Да, товарищ Асланов.
– У вас точно такие же награды, как у Марии Шевчук.
– Да, случилось так, что у нас с ней одинаковые награды.
Горячая волна прошла по телу Стахурского. Он пришел сюда говорить о Марии, но то, что ее имя было произнесено так сразу, взволновало его.
– Вы были ее комиссаром? – Не ожидая ответа, секретарь спросил: – А кто вам сообщил, что Мария Шевчук арестована?
– Хозяин дома, где она живет.
– Вот как! – Секретарь высоко поднял брови и сказал: – Это очень существенное обстоятельство! – Рука его потянулась к телефонной трубке, но на полдороге остановилась. – Вы прилетели очень быстро. Очевидно, не рейсовым, а специальным самолетом? С какой целью?
– Мария Шевчук – моя невеста…
– Так… – помолчав, задумчиво произнес Асланов, – это меняет дело. Теперь я уже не смогу вам задать те вопросы, которые меня интересуют.
Стахурский почувствовал себя обескураженным.
– Я не знаю, что вы хотите спросить у меня, но я готов ответить на любой вопрос. В чем дело? Из ваших слов следует, что с Марией Шевчук не все обстоит благополучно.
Асланов перелистывал страницы в папке, лежавшей перед ним на столе. Возможно, он обдумывал, в какой форме преподнести собеседнику горькую истину. Тихо тикали часы на руке у секретаря и Стахурского.
Первым нарушил молчание Асланов:
– Можно взглянуть на ваши документы?
Стахурский вынул из кармана документы и положил их на стол. С Марией, несомненно, что-то произошло. Но что могло случиться с Марией?
Просмотрев документы, секретарь сказал:
– Расскажите все, что вы знаете о Марии Шевчук с первой минуты вашего знакомства, а также и то, что она вам говорила о себе, о своей жизни до встречи с вами.
Стахурский, волнуясь, начал рассказывать. О прошлом Марии он знал совсем мало. Отец – техник-инструментальщик Харьковского завода, умер еще до войны; мать – учительница, погибла на шахте. После окончания десятилетки Мария работала чертежницей на заводе и одновременно училась на географическом факультете. Потом война. По мобилизации комсомола Мария работала на строительстве оборонительных рубежей, не успела эвакуироваться, была схвачена фашистами и отправлена в Германию. Бежала по дороге и попала в партизанский отряд. Это было все, что знал Стахурский о прошлом Марии.
– Дальше?
Секретарь глядел в папку, очевидно сверяя рассказ Стахурского с автобиографией Марии.
Стахурский подробно рассказал о встрече с Марией, о работе с ней в то время, когда он стал командиром диверсионной группы. Ему не раз приходилось выполнять важные операции вместе с нею. В Подволочиске они попали в гестапо. Но им удалось бежать раньше, чем их повели на допрос. Она была умелой разведчицей, подрывником и пулеметчицей: партизанам в зависимости от обстоятельств приходилось овладевать многими военными профессиями. За поджог базы горючего немецкой танковой армии Мария была награждена орденом Отечественной войны первой степени. Ее напарник тогда не вернулся, думали, что он погиб, но впоследствии…
– Ян Пахол из Мукачева? – спросил секретарь.
– Да… Она рассказывала вам о Яне Пахоле?
Секретарь кивнул головой.
– Прошу вас, продолжайте.
– Дальше – рейд по предгорьям Карпат и Закарпатью. Бои во вражеских тылах. Выход в Словакию и встреча с Советской Армией. Вскоре после этого – ликвидация партизанского отряда, который влился в армию. Стахурский, с воинским званием инженер-майора, стал командиром саперного подразделения. Мария Шевчук получила назначение в роту связи. Так прошли они Венгрию, потом Австрию. В Вене Марию откомандировали в штаб дивизии. Сразу же после окончания войны ее демобилизовали с женским составом. У нее было звание старшего сержанта.
Стахурский рассказал все. Это была простая и ясная боевая жизнь, суровая, самоотверженная, полная борьбы и повседневной готовности к подвигу. В этой жизни не было и тени неправды – недисциплинированности, колебания, трусости. Это была чистая и честная жизнь патриота.
Стахурский заключил:
– Я посылал товарища Марию на самые ответственные задания и никогда не сомневался. Каждую минуту нашей совместной работы в партизанском отряде и позже в армии я мог сказать кому угодно и в любых условиях, что доверяю ей до конца.
Секретарь все время, пока Стахурский говорил, внимательно глядел на него. Когда он кончил, Асланов после небольшой паузы медленно произнес:
– Две недели тому назад при попытке перейти нашу восточную границу был задержан неизвестный, оказавшийся шпионом одной не соседней с нами державы. Среди обнаруженных у него материалов была также карта района строительства плотины, которую в группе георазведки делала картограф Шевчук…
Асланов смотрел на Стахурского. Стахурский смотрел на него.
– Тут какое-то чудовищное стечение обстоятельств… – дрогнувшим голосом сказал Стахурский. – Я готов поручиться за нее всей своей жизнью, товарищ Асланов.
Этого можно было не говорить. Надо было сказать что-то иное. Но что?
Асланов вдруг спросил:
– Итак, вам хорошо известна особа по фамилии Пахол Ян?
– Конечно!
Тогда Асланов вынул из папки фотокарточку и протянул ее Стахурскому.
– А эта особа вам известна?
Это была фотография женщины. Гладко причесанные короткие волосы, не старое, но утомленное лицо, прозрачные невыразительные глаза. Трудно было сказать что-либо о ее профессии. На шее женщины висел медальон на тонкой цепочке. Он был старинного типа – открытый. На нем что-то было нарисовано, но рисунок на медальоне нельзя было разобрать.
Нет, мне не приходилось встречать эту женщину.
– Эта женщина называет себя Маричкой Пахол…
Маричка Пахол! Жена Яна Пахола и мать его детей, о которых так убивался Пахол все годы разлуки!
– Но откуда и зачем здесь фотография Марички Пахол?
Следственные органы послали фотокарточку в Чехословакию, чтобы установить ее соответствие оригиналу, и таким образом удалось раскрыть суть дела и найти шпиона.
Стахурский чувствовал, как тревожное волнение уступает в его душе место спокойствию. Это было знакомое и обычное спокойствие в час напряжения, в бою. Было мирное время, но бои продолжались.
– Но как сюда попала Маричка Пахол? – спросил Стахурский.
Асланов не ответил на его вопрос. Он сказал:
– Мария Шевчук, которую вы так хорошо знаете, поручилась за эту особу.
Стахурский вздрогнул. Мария поручилась за шпионку! Но ведь она совсем не знала Маричку Пахол…
– Переверните карточку, – сказал Асланов.
На обороте, немного наискось, крупным почерком были написаны четыре строчки. Стахурский сразу узнал почерк Яна Пахола.
«Настоящим свидетельствую, что снятая на этой фотографии женщина – не моя жена, а на медальоне действительно снимок моей дочки Елизаветы, замученной в концентрационном лагере близ Зальцбурга».
Внизу была печать и по-чешски засвидетельствована подпись Яна Пахола из Мукачева.
Стахурский недоуменно посмотрел на Асланова. Тот сказал:
– Это немецкая шпионка, псевдоним «Берта». С недавнего времени у нее новый псевдоним – «Леди». Но сути дела это не меняет. Это она передала карту, выполненную картографом Шевчук, «вояжеру», которого задержали при попытке перейти границу, чтобы доставить материалы шпионскому центру одной не соседней с нами державы.
Стахурский снова сидел спокойно. Теперь он уже не удивлялся и был готов ко всему. Бой есть бой…
– Так, – сказал он, – я слушаю вас.
Асланов дружески улыбнулся ему:
– Я измучил вас всем этим. – Он словно просил Стахурского извинить его за страдания, которые он невольно причинил ему. – Больно, когда в эти авантюры втягиваются и попадают в трагическое положение наши хорошие люди. – Он минуту помолчал. – Нашим работникам органов безопасности приходится разбираться в сложных перипетиях жизни, а мечтают они о жизни простой, без причудливых сплетений, без тумана – простой жизни, ясной цели. Они тоже хотели бы быть инженерами. – Он снова приветливо улыбнулся. – Доски, кирпич, цемент – и ты построил дом. Потом в этом доме поселяются хорошие люди и живут хорошей жизнью. Знают свою цель, работают, любят жен и детей, читают умные книги – о работе, радости, любви. И преобразуют природу, чтобы еще улучшить жизнь людей. – Он вздохнул. – Но для того, чтобы было так, мало одних инженеров: нужны бойцы – враг стоит перед фронтом и забирается в тыл. Каждый человек, особенно коммунист, должен быть достаточно бдительным.
Асланов отодвинул бумаги и спросил:
– Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о Яне Пахоле, после его возвращения из немецкого, собственно из англо-американского концлагеря? Что было дальше?
– Что было дальше?
Об этом Стахурский знал только из писем Яна Пахола, которые он получал еще там, в оккупированной зоне.
Вернувшись в Чехословакию, Пахол по-прежнему работал шофером, но на этот раз уже в Праге, а не в Мукачеве. Вскоре он вступил в коммунистическую партию. От жены он никаких известий не имел. Потом, уже в Киеве, Стахурский после большого перерыва получил письмо от Пахола, из больницы, где он лежал уже несколько месяцев после тяжелого ранения.
«Теперь я совсем выровнялся, – грустно шутил в письме Ян, – потому что стал хромать на обе ноги. Мне, видите ли, прострелили и другую ногу. Было бы совсем хорошо, если бы я стал просто ниже ростом, но раненая нога плохо сгибается и я теперь хромаю на обе ноги, и хожу, переваливаясь, с вашего позволения, как утка. Впрочем, у меня такая профессия, что это не беда…»
– Когда был ранен Пахол? – спросил Асланов.
– Во время выборов Пахол выступал в провинции как функционер компартии. Реакционная банда напала на помещение выборного участка, где в депутаты баллотировался коммунист. Члены комиссии оказали сопротивление, в результате два коммуниста были убиты, а Пахол тяжело ранен. Ему просто повезло: бандиты считали всех троих убитыми и пришпилили им на груди записки: «Смерть коммунистам!»
Асланов не скрывал волнения, глаза его даже сияли. Очевидно, рассказ о борьбе революционеров увлек его.
Стахурский, улыбнувшись, прибавил:
– Пахол и здесь оказался верным себе и пошутил: «С вашего позволения, – писал он в конце письма, – с того времени как я стал коммунистом, я сделался бессмертным: меня убили, пришпилили справку о моей смерти, а я вот пишу вам живехонький и остаюсь преданный вам до следующей смерти».
– Вы писали об этом Марии Шевчук? – торопливо спросил Асланов.
– Нет. Я все время собирался к ней поехать, и мне хотелось рассказать ей об этом при встрече. Мария любила и жалела Пахола. Ей было бы приятно услышать хорошее о нем.
Асланов весело смотрел на Стахурского.
– Это просто удача, товарищ Стахурский, что вы любите Марию и что вам в Киеве без Марии не сиделось! – Он засмеялся. – Хотя, если бы вы вчера не прилетели, то, будьте уверены, сегодня мы вызвали бы вас.
Он снова стал сдержанным, сосредоточенным и придвинул к себе бумаги.
– Следственные органы уже закончили это дело, и преступники понесли должное наказание. Но дело коммунистки Шевчук теперь должны рассмотреть мы, партийные органы. Ваш приезд нам немало поможет.
Асланов снова радостно воскликнул:
– А Пахол жив! И хотя он хромает сейчас на обе ноги, будет и впредь крепким борцом против реакции всех мастей. Но те людишки, которые направили бандитов, чтобы убить Пахола, были введены в заблуждение. Будьте уверены, что людям, пославшим реакционную банду громить выборный участок, было в конце концов не так важно, выберут ли еще одного коммуниста в парламент. Им надо было убить Пахола, чтобы развязать себе руки. Но бандиты поторопились и, полагая, что Пахол убит, подвели свое начальство. А Пахол жив. На этом они и провалились. Понимаете?
Стахурский еще не мог понять.
– Разрешите обратиться к вам с вопросом, – сказал он: – в чем вина Марии Шевчук и почему она поручилась за неизвестную ей особу?
Асланов нажал кнопку звонка.
Вошел помощник.
– Пожалуйста, попросите сюда Марию Шевчук.
Стахурский сидел молча, глядя на дверь, и холод сжимал ему сердце.
– Мария!
Дверь распахнулась, и Мария переступила порог.
Она сделала несколько шагов по направлению к столу и в нерешительности остановилась. Ее остановило то, что в комнате секретаря был еще какой-то человек.
Мария глядела против света, но через мгновение глаза ее расширились, брови затрепетали, лицо побледнело.
Она даже слегка пошатнулась.
– Садитесь, товарищ Шевчук, – сказал Асланов и подошел к ней. Он пододвинул ей кресло против Стахурского.
Мария села. Она зажмурилась и не раскрывала глаз. Она дышала тихо, но с каждым вздохом плечи ее подымались.
– Стахурский! Ты? – прошептала она.
Мария сидела, опустив глаза, бледность словно пронизывала все ее лицо. Губы были плотно сжаты, в уголках залегли горькие складки. Руки лежали на столе.
– Мария!
Она подняла глаза и посмотрела прямо на Стахурского.
Это был первый взгляд Марии. Первый после того взгляда там, ночью, на берегу Днепра, на Трухановом острове, под небом, усыпанным звездами. Первый после полугодичной разлуки.
Мария смотрела ясно. Он был бы спокойным, этот взгляд, если бы страшное волнение не искрилось в нем, если бы безграничная мука не туманила его. Этот взгляд говорил: «Я люблю тебя – можно? Ты люби меня – это можно. Мы имеем право на это. Верь».
Асланов сказал:
– Как видите, товарищ Стахурский прилетел весьма кстати.
Мария кивнула головой.
– Мне придется задать вам вторично кой-какие вопросы, чтобы товарищ Стахурский был в курсе дела. Это поможет нам скорее во всем разобраться.
Мария снова кивнула.
– Итак… почему вы приняли на работу эту женщину? Она вам была необходима как специалист, которого трудно найти?
– Она по профессии чертежница. Я могла бы, конечно, найти другую чертежницу. Но я хотела ей помочь.
– Эта женщина сама обратилась к вам с просьбой дать ей работу?
– Нет. Я случайно увидела ее заявление среди других в отделе кадров и обратила внимание на ее фамилию. Я хорошо знала человека с такой фамилией еще на войне.
– Что же вы сделали?
– Я вызвала ее и спросила: не знает ли она Яна Пахола? И она ответила мне, что это ее муж.
– И тогда, вы приняли ее на работу?
– Да.
– Что вами руководило?
– Я хотела быть ей чем-нибудь полезной. Ее муж воевал вместе с нами и не раз спасал жизнь мне и моим товарищам.
Мария взглянула на Стахурского, словно просила его подтвердить ее слова.
– Значит, вы поверили этой женщине потому, что хорошо знали ее мужа?
Мария подумала.
– Не только потому. Мне была также известна ее судьба. Не только ее горе и беды, но и ее деятельность: она принимала участие в восстании против фашистов в концлагере.
Асланов помолчал, потом сказал:
– Расскажите нам, пожалуйста, еще раз историю этой женщины, как она вам известна.
Мария рассказала:
– Когда Ян Пахол был угнан в Германию, жена его, Маричка, осталась с детьми в Мукачеве и сильно бедствовала, как все при гитлеровских оккупантах. Особенно ее мучила неизвестность – она ничего не знала о судьбе мужа. Но Пахол был на работе в Германии, и никаким особым репрессиям она не подвергалась. Так прошло три года. Младший ребенок умер от истощения. Маричка даже не могла об этом уведомить мужа – она не имела с ним связи, только слышала, что он с группой местных людей переброшен на восток обслуживать тылы гитлеровской армии в наступлении на СССР. Потом вдруг нагрянули жандармы и забрали ее вместе со старшей дочкой. В гестапо Маричка узнала, что ее муж бежал из армии. Было подозрение, что он убил гестаповского офицера и сжег машину, чтобы замести следы. Ее не раз допрашивали, но потом тюремщики убедились, что она действительно ничего не знает, и отправили ее в концлагерь близ Зальцбурга…
– Простите, – прервал ее Асланов и обратился к Стахурскому: – Что вы можете добавить к тому, что рассказала сейчас товарищ Шевчук?
– Ничего. Все, что она рассказала, точно соответствует действительности.
– Это вам известно со слов Пахола?
– Да.
Асланов обратился к Марии:
– А вам все это рассказала Маричка Пахол?
– Да.
– Прошу вас, продолжайте.
Мария рассказывала дальше:
– В концентрационном лагере второй ребенок Марички умер с голоду. Ненависть к фашистам, разрушившим ее жизнь, отнявшим детей и мужа, ожесточила Маричку. В лагере она встретилась с советскими женщинами, брошенными сюда только за то, что они были советскими. Она видела, как отважно ведут себя эти женщины и как твердо верят в близкую победу Советской Армии. Ни голод, ни пытки, ни издевательства не могли сломить их, и Маричка прониклась глубоким уважением к стране, где живут такие мужественные и героические люди. Она сблизилась с группой советских женщин, которые отнеслись к ней с дружеским участием. Когда в лагере образовалась подпольная организация сопротивления, Маричка примкнула к ней. Во главе этой организации стояли советские люди… Однажды Маричка получила передачу – хлеб и чистую сорочку. В хлебе была записка от мужа: он был здесь, рядом, и прятался от гитлеровцев. Это немного утешило Маричку в ее великом горе. В это время пленники узнали о победоносном наступлении советских войск и их приближении к Австрии. Они решили поднять восстание… Когда Советская Армия перешла Дунай, пленные перебили внутреннюю охрану лагеря, захватили оружие и намеревались пробиться навстречу частям наступающей Советской Армии. Но им не повезло. Внешняя охрана быстро опомнилась, начала обстрел кинжальным огнем из пулеметов и забросала территорию лагеря гранатами. Большинство восставших погибло. Оставшихся в живых гитлеровцы сочли зачинщиками и решили с ними жестоко расправиться. А пока заставили их сжечь трупы павших. Приближались армии союзников, и фашисты хотели скрыть от них следы зверской расправы. В этой группе оказалась и Маричка. Но расправиться с этими людьми не успели: англо-американские войска подошли быстрее, чем их ожидали гитлеровцы, и охрана концлагеря сложила оружие.
– С чьих слов все это вам известно? – спросил Асланов.
– Со слов Марички.
– И то же самое вам рассказал Ян Пахол? – обратился он к Стахурскому.
– Точно так.
– Что же было дальше?
Он спросил об этом Марию, потом Стахурского. Они рассказали печальный конец.
– Англо-американская администрация задержала группу в лагере. Они допытывались, не советскими ли пленными организовано восстание. Потом советская комиссия потребовала выдачи пленных красноармейцев, и их в конце концов передали. Маричка осталась совсем одна, о других уцелевших женщинах она ничего не могла знать, потому что ее внезапно изолировали в тюрьме на территории лагеря. Она ничего не знала также и о своем муже Яне, так как он пришел было в лагерь сразу же после вступления англо-американских войск, чтобы забрать Маричку, но его из лагеря не выпустили и изолировали отдельно от Марички. Потом до нее донесся слух, что Пахол убежал.
– Что было дальше с Маричкой? – спросил Асланов Стахурского.
Стахурский не знал. Пахол писал ему, что Маричка в лагере, а может, и в тюрьме.
– Что вы знаете про Маричку? – обратился Асланов к Марии.
– Когда было провозглашено воссоединение Закарпатской Украины с Советской Украиной и город Мукачев, родина Яна Пахола и Марички, вошел в Советский Союз, англичане вынуждены были передать Маричку советской репатриационной комиссии. Попав в нашу зону, Маричка прежде всего бросилась искать мужа. Но Ян Пахол в Мукачев не вернулся, и никто о нем ничего не слышал. Потеряв детей, мужа и окончательно лишившись душевного равновесия, Маричка не в силах была вернуться в родные места, в Мукачев, где каждый камень напоминал о прошлом. Она обратилась к репатриационным органам с просьбой направить ее куда-нибудь в другое место. Ей предложили указать, куда она хочет поехать. Маричка умышленно выбрала себе Казахстан – она раньше ничего не слышала о нем, но отроги Тянь-Шаня были в ее представлении дальше всего от ее родного города на отрогах Карпат. Она решила, что там ей лучше всего начать новую жизнь. У нее не было никакой профессии – в последние годы она была всецело поглощена семейными хлопотами, но в молодости, еще до замужества, она училась черчению и потому записалась чертежницей. Списки рабочих и служащих, прибывших на работу в Казахстан, были разосланы по всем учреждениям. Так мы встретились с нею, – заключила свой рассказ Мария.
Мария сидела взволнованная, не глядя ни на кого, устремив взор в пространство.
– Когда произошло все это? – спросил Асланов.
– В течение сорок пятого и сорок шестого года, до весны, – ответила Мария.
– Так, – сказал Асланов. – Но эта женщина, как установили наши следственные органы, родилась в России еще до революции и отсюда отлучалась только на короткое время.
Мария пожала плечами.
– Я говорю про Маричку Пахол.
Асланов протянул ей карточку.
– Вы имеете в виду эту женщину?
– Да.
– Вам приходилось читать что-нибудь написанное рукой Яна Пахола?
– Много.
– Переверните карточку.
Мария перевернула карточку и увидела строки, написанные знакомой рукой Пахола. Брови ее высоко взметнулись. Она быстро пробежала глазами текст и растерянно посмотрела на Асланова, потом на Стахурского. Карточка выскользнула из ее рук. Мария подняла руки и упала лицом на ладони.
– Что я наделала! – простонала она.
В комнате стало совсем тихо. Только слышно было тиканье часов на запястьях Асланова и Стахурского.
На улице, за приоткрытым окном, шуршали шины машин по асфальту, раздавались автомобильные гудки и где-то далеко-далеко, быть может у подножья гор, ревел ишак.
Все молчали.
Молчал Стахурский, захлестнутый и придавленный потоком сменяющихся чувств. Была и жалость к Марии, и облегчение, и радость, что она все же не виновна, но было и осуждение за то, что она не уберегла себя от такой беды.
Молчала Мария. Беда сломила ее. Она сидела все так же неподвижно, уткнувшись лицом в ладони, но плечи ее уже не вздрагивали – она больше не плакала: удар был такой сильный, горе было так велико, что слезы высохли на ее глазах.
Тягостное молчание наконец нарушил Асланов:
– Женщина, выдавшая себя за Маричку Пахол, родилась в Киеве, в семье украинского помещика. Ее отец в годы гражданской войны стал петлюровским министром, потом эмигрировал в Германию. Там она впоследствии училась в школе шпионов, а позднее была переброшена в СССР. Ее псевдоним был «Берта». Это она организовала взрыв на шахте, когда погибла ваша мать.
Плечи Марии вздрогнули, но она не отняла рук от лица.
Асланов обратился к Стахурскому:
– Вот что установили следственные органы. В составе геологической группы эта особа числилась под именем Марички Пахол. Впервые она прибыла на шахты вместе с эвакуированными в первый год войны под другим именем, но сразу же после аварии исчезла. Среди знакомых задержанного шпиона тоже опознана эта особа. В своей шпионской и подрывной деятельности она призналась только тогда, когда ей предъявили эту фотокарточку с надписью Яна Пахола на обороте. Она рассчитывала, что Пахол убит, а он оказался жив… Вояжер раскрыл и ее новый псевдоним «Леди».
Мария молчала. Она совсем окаменела.
Асланов строго произнес, обращаясь к ней:
– Вот что говорят факты. Какой же сделать вывод? Вы в большой вине перед государством. Из-за своей доверчивости и мягкосердечия вы допустили, что вас одурачили и за вашей спиной совершили антигосударственное преступление…
Он умолк, взволнованный, потом прибавил:
– Это, конечно, особый случай, как обычно говорят. Но очень жаль, что он произошел с коммунисткой, которая преданно и самоотверженно сражалась в годы войны, рискуя своей жизнью за Родину, совершала подвиги, однако не закалила своей бдительности.
Мария молчала. Она оставалась без движения, пока говорил Асланов.
– Мария! – промолвил Стахурский.
Мария молчала.
Тоска сжала сердце Стахурского. Любимая девушка попала в такую страшную беду! Они вместе были в бою, и она счастливой шла на подвиг. Когда была одержана победа, она радостно смотрела на мир и мечтала отдать все силы любимой отчизне. В мирном труде она хотела совершить такой же подвиг, как в бою. И вот она не оправдала доверия, оказанного ей Родиной!
Асланов налил воды в стакан и поставил его перед Марией.
– Выпейте, – сказал он.
Мария не шевельнулась.
– Выпей, товарищ Мария! – настойчиво повторил Асланов.
Тогда Мария заплакала.
– Спасибо! – прошептала она.
Радость, еще горькая, но радость наполнила Стахурского. Это «ты», сказанное Марии, говорило о многом. Перед ними, коммунистами, был товарищ в тяжкой беде.
Мария плакала. Она склонилась еще ниже, а лицо спрятала в сгиб локтя. Она не могла поднять свое лицо.
Стахурский протянул руку и положил ее на руку Марии.
Мария вздрогнула, почувствовав это прикосновение, такое желанное и такое неожиданное сейчас. Она склонилась к его руке, и слезы увлажнили его ладонь. В сердце его была любовь, но в нем было и осуждение.
Асланов на минуту отвернулся к окну, потом заговорил громче обычного:
– Пусть вас не удивляет, что история Марички Пахол оказалась известной этой шпионке, находившейся за тридевять земель. Она получила ее из шпионского центра вместе с подлинными документами и даже медальоном Марички.
– А где же теперь настоящая Маричка Пахол? – спросил Стахурский.
– Будьте уверены, что она по-прежнему находится в американском лагере для перемещенных лиц или, вернее, просто в тюрьме. Теперь она уже не нужна англо-американцам. Нужны были ее документы, биография, а больше всего то доверие, на которое она могла рассчитывать у советских людей, знавших ее мужа и слышавших ее историю. Весь расчет у них на этом и построен: на перенесении этого доверия и на нее.
Стахурский подавленно молчал. Мария тихо плакала.
Асланов продолжал:
– Мы можем легко представить себе, как все это было организовано. Заключенный в фашистском лагере, принимавший участие в восстании против немецких захватчиков, – находка для тех, кто хочет вести подрывную работу в нашей стране. Его документы хранят, пока не представится удобный случай использовать. Тогда шпионы получают извещение, что есть, мол, такая-то особа с большими заслугами, пользующаяся доверием среди своих, которая охотно рассказывает про своего фронтового друга иноземца Яна Пахола. Вот вам и находка! И не случайная находка: на память о погибших боевых друзьях, у которых остались близкие, резидент обращает особое внимание. Находка, но Пахола надо на всякий случай убрать. И банде реакционеров поручают уничтожить его. Пахол считается убитым, и старая националистка, гестаповка «Берта» вместе с новой английской кличкой «Леди» получает документы, медальон и историю Марички Пахол. Ей известно, что некий картограф Мария Шевчук питает наилучшие чувства к погибшему Яну Пахолу. Но эта «Леди» – опытная шпионка и действует осмотрительно. Она не является прямо к Марии Шевчук, а добивается того, чтобы Мария Шевчук сама на нее наткнулась, – максимальная маскировка! Когда ей предлагают работу из других учреждений, она отказывается или обещает подумать и терпеливо ждет, чтобы Мария Шевчук наткнулась случайно на ее фамилию. Вот и все. Дальнейшее вам известно. Все сделано как будто чисто. А на самом деле целых два провала. Во-первых, Ян Пахол жив. И второе – мнимая Маричка не дала согласия ни одному учреждению, предлагавшему ей работу, кроме того, где впоследствии была украдена карта. Эти обстоятельства и дали возможность следственным органам распутать клубок… Представляешь себе эту историю, товарищ Мария?
