Текст книги "Мир, который рядом"

Автор книги: Юрий Карлаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

  – Понимаете, Сергей Викторович, клуб – это не мое. Я не сошелся с коллективом, да и душа к музыке у меня не лежит. Разрешите мне в отряде художником работать, я рисую хорошо, буду стенной печатью заниматься?

  – Рисуешь, говоришь. А кем ты там в клуб-то?

  – Барабанщик.

  – А с духовым оркестром играешь, когда зона на промзону выходит?

  – Да, Сергей Викторович, играю.

  – Ну так вот, иди рисуй, но с духовым оркестром играть будешь.

  – Хорошо, понял, спасибо.

  Так я добился того, что целыми днями стал сидеть и рисовать в бараке, а утром и вечером выходить с «духачами» на плац.

XVII

Рисовал я свои стенгазеты  в комнате «НЭВ», там у меня был свой стол, свое, так сказать рабочее место. За соседним столом сидел Мишка Рябош, который исполнял обязанности секретаря. Мишка был осужден еще по малолетке за разбой. Дали ему тогда 9 лет, хотя то, что он совершил, разбоем назвать было трудно. Будучи шестнадцатилетним пацаном, Мишаня вместе со своими ровесниками, насмотревшись американских боевиков, решил заработать деньжат. Вычислив какую-то дачу в своем районе, в которой, по их мнению, должны были жить богачи, они стали строить план захвата. Готовились к предстоящей делюге основательно.   Соорудили пост наблюдения, на котором сидел человек с биноклем и записывал время прихода-ухода хозяев. Нашли у кого-то дома охотничье ружье. Наделали себе шапочек-масок. Выбрали подходящий день и ворвались на дачу. На их беду хозяева оказались дома, и парням пришлось их вязать. Хозяевами оказались две женщины, которые никак не могли понять, что надо этим малолетним разбойникам. «Золота-брилиантов» на даче не оказалось, а с пустыми руками уходить не хотелось. Поэтому они вынесли все барахло, какое попалось под руку. Это было содержимое кухонных шкафчиков и холодильника. По большому счету, преступление, совершенное ими, выглядело смешно, но хозяева дачи оказались родственниками одного высокого чина из правительства РФ. Поэтому и повязали ребят практически сразу, и срок дали по самый не балуй.

  Сидел Мишка уже четвертый год. На его груди красовалась красная бирка, которая означала «склонен к побегу». Побег был тоже мусорской муткой. Обычно, еще на тюрьме, опера пытаются вербовать зеков, пугая красной полосой в деле. Если согласишься стучать, то и в зону не поедешь, а если в отказ пойдешь, то красную полосу поставят. Красная полоса на деле штука очень хреновая, когда идешь по этапу, каждый мусор норовит пиздануть тебе прикладом по горбу, а в зоне водят каждый час на отметку. Вот так и Мишке еще на малолетке за его норов «прибили» полосочку.

  Каждый день я все больше проводил времени за разговорами с Мишкой. Парнем он оказался что надо, и мне было с ним интересно. Мы стали вместе пить чифир, помогать друг другу, и в итоге стали «не разлей вода», а по лагерным понятиям – семейниками.

  У Мишани был хороший почерк, поэтому он писал все документы по работе отряда. Я рисовал. Так мы и проводили день за днем за письменным столом.

***

  Со временем я стал забывать о моем неудавшемся пребывании в клубе, но гордость все равно брала свое: я хотел отомстить и доказать, что я круче всех этих колхозных музыкантов. Я постепенно вливался в художественную самодеятельность отряда, придумывая сценарии для игр КВН и подготавливая команду на турнир «Что? Где? Когда?». Да, читатель, не удивляйся, в этом лагере были все эти игры, и зеков заставляли соревноваться между собой за звание лучшей команды колонии. Глядя на мои рисунки и мои сценарии, завхоз нашего отряда Антон, предложил мне стать главным по досугу в бараке. Меня такая участь не очень-то устраивала:

   -Ну пойми, Антон, зачем мне это надо?

  – Смотри, Юрок, – объяснял мне завхоз, – мы живем в бараке, как одна семья. Для того чтобы эта семья могла более-менее нормально существовать в этом гнилом лагерьке, приходится жить по законам колонии. А в колонии этой на первом месте стоит соревнование по активной деятельности осужденных. И вот по результатам этого самого соревнования определяется, кому гавно топтать, а кому телек смотреть. А так как ты парень не глупый, и руки у тебя не из жопы растут, предлагаю тебе поднять уровень барака выше других. Пойми, по-другому в этой зоне никак! Разве тебе не хочется одеть на шляпу работников клуба? Они считаются элитой колонии, а ты посмотри на них: там ведь половина бомжей помойных! Поэтому я и предлагаю тебе поднять уровень барака выше уровня колонии. Так что ты подумай.

  Зацепив клуб, Антон зажег во мне желание мстить. Мстить этому гандону Андрею, мстить Щеглу, мстить всем этим приспособленцам. Со стороны, читая эти строки, выглядит все, наверное, смешно, но в чудо-лагерьке это было очень серьезно. Поэтому согласился я заправлять в бараке досугом и стал заниматься творчеством. О соревнованиях этих можно написать еще одну книгу, поэтому скажу лишь одно: в течение двух лет я брал первые места во всех культурно-массовых соревнованиях между отрядами зоны. И этим доказал всем, что они хуеплеты!

XVIII

  В этой главе я решил затронуть самую главную фигуру в колонии – Хозяина. Хозяином, Папой, Отцом в зоне называют начальника (за глаза конечно). Нашего папу звали Евгений Дмитриевич. Это был очень страшный человек. Живя на свободе в 2000-ом году, я никогда даже не задумывался о том, что в нашей стране существуют такие тираны. Это был царь. По его приказу ломались людские судьбы. Когда этот человек выходил в лагерь, все прятались, словно мыши, и не завидовали тем, кто спрятаться не успел. Доебаться он мог до чего угодно. Был, к примеру, в нашем бараке пидор один, которого опустили лишь за то, что он, увидев хозяина, забыл, как здороваться. За этот «страшный» поступок его закрыли в изолятор в одну камеру с козлами, которые по приказу папы его и пидарнули.

  Папу боялись все: и зеки, и менты, и козлы. Все, что он говорил, выполнялось безоговорочно. Захотел как-то хозяин теплицу в зоне построить, а материала для строительства нет. Собрал он всех завхозов и дал им приказ: собрать с зеков «гуманитарную помощь» в течение месяца. Собирали эту помощь здесь следующим образом: завхозы отрядов выявляли среди зеков своего барака тех, к кому приезжали денежные родители. Таких зеков разводили на то, чтобы родители перечисляли деньги на счет колонии, привозили стройматериалы и т.д. Все это делалось, якобы за досрочное освобождение, на что и велись зеки и их родители. Но зеков таких по УДО никогда не отпускали, а начинали «доить» постоянно, ведь папе не хотелось терять такую «кормушку».

Ну вот. Прошел месяц, а гуманитарки маловато. Собирает он опять завхозов: «Нет, – говорит, – помощи-то гуманитарной, плохо работаете». Сказал, значит, и ушел.

  Спустя часок всех активистов колонии вызвали на плац, построили и стали гонять строевым по всей зоне в течение всего дня. После этого, уже вечером, их отправили на «кучу» долбить сваи. Это был приказ начальника, и срок действия данного наказания для активистов мог закончиться лишь после того, как наберется достаточно средств для постройки теплицы. Завхозы и активисты никогда не ходят строевым шагом, а тут такой урон перед всей зоной! Спустя две недели в колонии началось строительство, а через месяц теплица из красного кирпича красовалась на территории лагеря. Таких заебов у хозяина было очень много, всех не опишешь. Вот еще один интересный случай. Вызывает как-то папа к себе председателя совета коллектива колонии (СКК) Леху Иванова и говорит:

  – Что это, Алексей, духовой оркестр постоянно играет одно и тоже?

  – Ну не знаю, Евгений Дмитриевич, у них в программе сорок маршей, которые они по порядку и играют.

  – Ну надоели мне марши! Не хочу слышать их больше! Хочу песню такую, «За четыре моря» называется, слышал? Группа такая есть «Блестящие». Вот завтра специально выгляну на плац и послушаю, как они ее сыграют.

  – Ну, Евгений Дмитриевич, это невозможно, духовой оркестр играет по партитурам, а человек, который мог их расписывать освободился, а нового пока не посадили.

  – Ты что, перечить мне будешь? Если завтра не будет «Морей» – пеняйте на себя. Пойдете гавно месить на свинарник всей своей самодеятельностью!

  Прибегает Леха в клуб, так мол и так, рассказал пацанам про разговор с папой, те аж за головы схватились, не знают, что делать. В итоге вышли из положения: не спали всю ночь, каждый подбирал свою партию «на слух», по очереди слушая заезженную кассету с песней «Блестящих». А утром папа услышал то, что хотел.

  В 2003 году Евгения Дмитриевича перевели на СИЗО в город Саратов. Чтобы скрыть свои преступления, этот человек освободил условно-досрочно всех зеков, которые занимали рулевые посты в лагере, и всех тех, кто был материально ответственен. Был освобожден распредрабочий швейного цеха на четыре года раньше положенного. Боялся хозяин, что расколется зек и расскажет о том, сколько было продано налево материала и готовой милицейской и военной формы, которую изготовляли в цеху. Тех, кого не освободил, начальник увез с собой. В основном это были козлы, у которых руки по локоть в крови. Они нужны ему были для того, чтобы поломать СИЗО, на которое он ехал, перестроить его под себя. Уже спустя три месяца пребывания Хозяина в СИЗО все зеки, находящиеся там, в обязательном порядке учили гимн России и пели его на утренней проверке. Также увез начальник с собой старшего художника. Это был очень талантливый парень, скульптор-художник, который управлял в зоне художественной мастерской. Там под заказ Хозяина рисовались копии картин известных художников и сбывались налево. Конечно, как же не забрать с собой мастера, за работы которого платят хорошие деньги? Старший ширпотребной мастерской и еще несколько десятков зеков были освобождены в целях нераспространения информации. Уходил Евгений Дмитриевич, заметая за собой следы.

XIX

Находясь в неволе, каждый старается себя чем-то заморочить для разнообразия. Постоянно хочется чего-то нового, так как все приедается и становится неинтересным и нудным. А когда ты в зоне чем-то занят, то время летит намного быстрее.

  Одной из таких заморочек стал для меня колледж. Начальство лагерька нашего решило провести эксперимент и ввести в зоне возможность заочного обучения. Данным предложением заинтересовали Саратовский Государственный профессионально-педагогический колледж им. Гагарина. По зоне стали ходить зеки агитаторы и набирать народ на обучение, куда я и записался. Почему я решил, что мне надо учиться в колледже? Первая причина, это конечно разнообразие, во-вторых, какое-никакое образование, в-третьих, учителя с воли. Ведь в этом лагере было практически невозможно встретить нормального, вольного человека. Ну и, в-четвертых, если не будешь учиться в колледже, обязательно заставят учиться в местном ПУ, которое меня нисколько не вставляло. С этим ПУ особая история: обычно летом собирают списки всех зеков и смотрят, кому сколько сидеть осталось. И вот тех, которым оставалось до звонка больше года, автоматически зачисляли на обучение. Если получилось, что ты уже отучился в ПУ, то тебя зачисляли на другую специальность, так как учиться в колонии обязаны были все. Поэтому, исходя из того, сколько лет человек отсидел, столько корочек местного ПУ он и получал, исключение составляли огромные срока (не было столько специальностей). Я не думаю, что наши мусора предполагали, что на свободе котируются корочки зоновской шараги, просто этим уродам был важен показатель колонии по образованию зеков, с чем они прекрасно справлялись. Поэтому, колледж был лучшим выбором, да и учиться там надо было лет пять. Я не ставил себе цель получить в этом заведении образование, просто это было своего рода прикрытие от разного вида геммороя.

  1 сентября, как и все учащиеся, мы пошли учиться. Так как обучение такого рода проводилось впервые, в зоне был ажиотаж. Сюда приехала куча корреспондентов, как местных, так и представителей центральных каналов, таких как ОРТ и НТВ. Подготовка к приезду столь важных гостей оказалась для зеков каторгой. Целые сутки перед днем знаний все занимались тем, что вылизывали колонию, в буквальном смысле слова. В каждом бараке проводилась генеральная уборка, везде носились козлы и проверяли наличие наглядной агитации на стендах, внешний вид зеков, сансостояние барака и т.д.

  Весь асфальт в колонии вымыли мочалками с мылом. В этот злополучный день ни один зек не смог спокойно попить чаю: во-первых, не было времени, во-вторых, все помещения после уборки были закрыты.

  И вот первое сентября. Всех «неблагополучных» и грязных зеков увели на промзону, чтобы они не портили пейзаж. В отрядах оставили чистеньких и свежевыбритых «молодцев». Всех заранее предупредили, если вдруг какой-нибудь корреспондент спросит, как нам тут живется, то, не дай Бог, кто-то скажет, что плохо. Поэтому в этот день все улыбались и говорили, что живется здесь просто замечательно.

  Нас, студентов-заочников, завели в учебный класс, раздав каждому бумажки с тестами. Всю эту процедуру снимали на видеокамеры. Потом на время камеры выключили и всем сказали ответы на вопросы в тестах. После того, как все мы успешно «прошли» тестирование, камеры заработали вновь, и учитель демонстративно объявил, что все мы зачислены в колледж. Так я стал студентом. А вечером в девятичасовых новостях я лицезрел свою морду по Первому каналу телевидения.

  Я уже немного заикнулся о том, как зеки готовятся к приезду гостей, поэтому хочу кое-что добавить. Практически каждую неделю в колонию приезжала какая-нибудь комиссия, и подготовка к каждой из них проводилась по одному и тому же сценарию: вся зона вылизывается, неугодных на промзону, угодных в комнату НЭВ, где им включали видеофильм, и они должны были сидеть и не шевелиться. А в соответствии с тем, какая едет комиссия, с зеками проводился инструктаж, что и как им нужно говорить. Тех, кто решался на то, чтобы сказать членам из комиссии правду, я больше в зоне не видел. Также следует отметить и то, что никакая комиссия или проверка не могла нагрянуть в лагерь неожиданно. Для этого на территории промзоны стояла огромная вышка, на которой сидел козел с подзорной трубой и прямым телефоном начальника. Он целиком просматривал дорогу, которая вела к зоне, и если он замечал какую-либо, направляющуюся в сторону колонии, он сразу докладывал Папе. Вот такая вот система.

XX

  После того, как я поступил в колледж, время полетело еще быстрее. Судите сами: я постоянно был занят какими то делами, рисовал, писал сценарии к мероприятиям, выбивал баллы для отряда и учился. Дни летели незаметно, и это радовало.

  Однажды по колонии прошел слух, что к нам привезли отбывать наказание известного писателя и политического деятеля Э. Лимонова. Пока данный экземпляр находился в карантине, я стал подбивать Антона, нашего завхоза на то, чтобы  он заикнулся перед начальником о переводе писателя в наш барак.

  – Вот смотри, – говорил я завхозу, – отряд у нас передовой, показательный, как раз здесь и должны сидеть такие люди.

  Почему я хотел, чтобы этот человек сидел с нами? Ну, во-первых, не каждый день в колонию заезжают известные личности, а во-вторых, судя по телерепортажам и прочитанным мной книгами этого писателя, с ним стоило познакомиться, т.к. я чувствовал, что это будет отличный собеседник, каких в зоне не сыщешь.

  Антон согласился на мое предложение и закинул удочку хозяину.

  И вот, спустя неделю, вернувшись со столовой, я увидел в локалке ничем не приметного, пожилого мужчину в очках с большими линзами, этапной робе, с матрацем на плече и сидором в руке. Это был Лимонов. Без  знаменитых усов и бороды его сложно было узнать. Это был обычный дядька, зек, которых в лагере сотни.

  – Ну, здравствуйте, Эдуард, – поприветствовал я писателя.

  – Здравствуйте, молодой человек, мне куда?

  – Пойдемте со мной, я покажу, где Вы будете жить, – предложил я и жестом показал следовать за мной.

  – Вы в «общаке»? – сразу задал я вопрос писателю, т.к. был наслышан о скандальной книге «Это я – Эдичка», одним из сюжетов которой был половой акт главного героя с негром.

  – Да, я в общаке, – твердо ответил писатель.

  – Вы уж извините меня за такой вопрос, но каждый третий в этой колонии читал «Эдичку», а это зона, сами понимаете.

  – Извините, молодой человек, как Вас зовут? – спросил Лимонов.

  – Юрий.

  – Очень приятно. Ну так вот, Юрий, Вы правильно поступили, задав такой вопрос, т.к. за время моего заключения его задавали мне неоднократно, и честно говоря уже заебали с этой книгой! Я уже начинаю жалеть о том, что назвал главного героя книги своим именем. Но поймите одно, Юрий, это всего-навсего художественное произведение.

  – Вот Ваша кровать, тумбочка, располагайтесь пока здесь, а если не понравится, то позже что-нибудь придумаем, – сказал я писателю, подведя его к свободной шконке на первом ярусе по соседству с комнатой «НЭВ».

  – Да что Вы, Юрий! Все устраивает, я ведь человек не прихотливый.

  – Ну и ладненько, Вы пока тут устраивайтесь, а мне пора на учебу, вечером увидимся

  Оставив Лимонова в бараке, я пошел в колледж.

  Как я и ожидал, в колледже были вольные преподы, и даже несколько молоденьких училок. Ну что еще надо зеку, изолированному от мира, от общения с прекрасным полом? А тут училки… Правда учительский стол с обоих сторон охранялся мусорами, которые запрещали разговаривать с преподавателями не по теме. Несмотря на это, одно только присутствие в учебном классе молоденькой особы поднимало в наших замученных душах не только настроение! Это была не учеба, а отдых, душевный отдых. Сразу забывались все трудности и неудачи, все уходило на задний план. И конечно, каждый из нас в эти минуты думал не о учебе, а вспоминал своих родных, любимых девчонок, которые остались там, по ту сторону забора, и которые кого-то еще ждут, а многих уже нет.

  Вернувшись в барак под вечер, я увидел Лимонова, сидящего на лавке и мирно беседующего с кем-то из зеков.

   -А вот и Юрий, – направляясь в мою сторону, сказал писатель, – ну как учеба?

  – Да Вы знаете, Эдуард, учеба так себе, но зато какие там учителя!

  – Понимаю, понимаю Вас, извините, а сколько Вы в этой системе уже?

  – Четвертый год пошел.

  – Да, трудно. Тяжело, небось?

  – Конечно, тяжело, но в этом лагере не плачут.

  – Да я и сам уже догадываюсь, я ведь журналист и в принципе, многое вижу сразу.

  – Оставим этот разговор, Эдуард, здесь много ушей. Пойдемте, я лучше покажу Вам, как правильно застилать шконарь, чтоб поутру не париться, да и бирочки Вам надо исправить, чтоб козлы не доебывались, здесь ведь с этим строго. И мы пошли с писателем в барак, перезаправили шконочку, исправили и пришили бирочки, разложили по местам личные вещи и с чувством выполненного долга отправились пить чай, который приготовил Мишаня. Я смотрел на этого человека и поражался его простоте. Не было выебонов ни в его поведении, ни в одежде. Прикинут он был в самую обычную этапную робу и не комплексовал по этому поводу, да и чифир, который мы пили не был раскошным – по карамельке в зубы. Но то удовольствие, с которым он поглощал этот горячий напиток, закусывая конфеткой, не было фальшью. Он в натуре наслаждался! Все мои предположения, что известный человек должен быть капризным в этих условиях вмиг рухнули. Несмотря на его пожилой возраст и два года тюрьмы, выглядел он хорошо. Так мы с Мишкой обзавелись третьим семейником.

XXI

С Эдуардом было интересно. Когда появлялись свободные минутки, мы выходили с ним в локалку, проводя время за беседами. Он хорошо знал историю и с удовольствием рассказывал мне обо всем, что меня интересовало. Однажды я рассказал ему свою историю, и выразил свое недовольство нашим государством, которое позволяет беспредельничать мусорам. Лимонов в этом вопросе был согласен со мной и назвал нашу страну полицейским государством. Ведь его закрыли по указке сверху, а то, что ему вменялся терроризм, было ватой. Просто правительство наше не любит, когда в стране находятся люди, пытающиеся перечить ему. И таких людей кидают в ссылки, чтобы они не всполошили народ и не настроили его против государя нашего. Чаще всего Эдуард уходил от этой темы разговора, так как повсюду были уши сук, козлов да ментов. И если бы кто-нибудь услышал, о чем мы базарим, то у нас могли бы возникнуть очень серьезные проблемы. Ведь присутствие в лагере лидера Национал-большевистской партии и скандально известного писателя-журналиста в одном лице, заставляло мусоров быть начеку. Да и сам Эдуард, видя, что творится в колонии, говорил, что не собирается «шатать режим» и качать права, так как хочет освободиться побыстрее и вернуться в политику.

  Я уже говорил, что он был без капризов, наоборот, он сам попросил себе работу в отряде и занимался уборкой комнаты «НЭВ», дабы не отличаться от «рядовых» зеков. После уборки Эдуард читал и делал какие-то записи в тетрадках, отвечал на письма, которые ему приносили целыми пачками из оперативного отдела. Судя по количеству писем, партия любила своего вождя – письма приходили каждый день, по нескольку десятков. Я, конечно, не собираюсь описывать каждый день пребывания писателя в колонии, об этом читатель может узнать из книги Эдуарда «Торжество метафизики», написанной им после освобождения. Но несколько моментов я конечно опишу.

  Появление Лимонова в лагере отразилось тяжелым испытанием на жизни заключенных. Нет, Эдуард не мутил под зеков и не качал свои права, просто внимание общественности, проявленное к личности вождя НБП, встало всем нам боком. Это был какой-то информационный ажиотаж. Каждый день в зону обязательно кто-то да приезжал, чтобы взять у Лимонова интервью, заснять его на камеру, показать стране в каких условиях содержится писатель. Под этот пресс и попала колония, так как все эти журналисты пытались засунуть свой нос в каждую щель лагеря, что не особо нравилось хозяину. Поэтому и выдрачивали зону каждый день с утра до ночи, мыли, убирали, терли и постоянно сидели в комнате «НЭВ», как манекены, в ожидании очередного журналюги.

  Конечно, вины Эдуарда в этом не было, он и сам заебывался каждый день отвечать перед камерой на вопросы заезжих корреспондентов. Помню, как приехала в зону программа Лени Парфенова «Намедни», заснять один день Эдуарда Лимонова. Пристегнули они к робе писателя маленький радиомикрофон и стали снимать. Походили по спальной секции, посетили пищкомнату, комнату «НЭВ», потом засняли, как Эдуард вместе с отрядом марширует в столовую. Завели нас в столовую, а пожрать не дают. На столах все стоит сытное, горящее и на удивление хорошо приготовленное (специально для «НТВ»), но стоят мусора и не разрешают есть. Ждут гандоны, когда камера приблизится к нашему столу, чтобы заснять, как Эдуард трапезничает. А Лимонов тем временем мне и говорит:

  – Блядь, жрать охота! Заебали они со своим театром!

  Остальные зеки, сидящие за нашим столиком тоже подхватили:

  – Ебаный лагерек!

  – Во как перед телевидением выебываются!

  – Блядь, как клоуны здесь сидим, сука!

  – Смотрите, даже хлеб нормальный дали, пидоры!

  В принципе это была обычная реакция зеков на очередное мусорское представление, если бы не микрофон, который забыли отстегнуть энтэвэшники! Когда мусора опомнились, было уже поздно – бригада НТВ покинула пределы колонии, забрав с собой все свое оборудование. А мы потом долго смеялись, представляя лицо Парфенова, слушающего эту запись. Хоть что-то просочилось из гребаной зоны. Да и журналисты, как мне кажется, спецом забыли микрофон. Такая вот история.