Текст книги "Прекрасная толстушка. Книга 1"
Автор книги: Юрий Перов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)
Конечно, они попытались зайти к нам «на чашечку кофе», но очень не настаивали.
Я, честно говоря, побаивалась Татьяниной реакции на все случившееся, но оказалось, что реагирует она правильно. Детское ее увлечение Дмитрием Владимировичем давно и бесследно прошло.
Выслушав нашу с ним историю во всех самых мелких подробностях, она торжественно объявила, что наконец хоть одной из нас повезло. Она ни секунды не сомневалась в серьезности намерений своего бывшего кумира. Я же, наоборот, расслабленно возражала ей.
– А корзина чайных роз! – восклицала она.
– Ну, может, просто ухаживает?..
– Когда просто ухаживают, приносят три гвоздички, бутылку портвейна «777» и шоколадку.
– А почему он так долго не появлялся?
– А усы? – поднимала указательный палец к потолку она. – И потом, как ты, дурочка, не понимаешь, что он хотел прийти к тебе свободным! Обеспеченным жилплощадью! А то бы я подумала, что он обхаживает тебя, чтобы прописаться в твоей квартире. Ведь ты и сама небось так подумала в первый раз. Мол, услышал, что ты осталась одна на бескрайней жилплощади, и спикировал. Ведь подумала, скажи честно?
– Даже и в голову не пришло.
– Потому что дура! – рассердилась Татьяна. – Так тебя любой вокруг пальца обведет! Опомниться не успеешь, как останешься на улице в чем мать родила. А тут сразу видно благородного человека. Он специально дождался, когда ему дадут жилплощадь, чтобы ты ничего плохого про него не подумала. Это очень тонко с его стороны.
– А возраст?
– А что возраст?
– Он же лет на семнадцать старше меня.
– Во-первых, не на семнадцать, а на пятнадцать…
– Откуда ты знаешь?
– Когда мы на Новый год переодевались в кабинете директора, я подглядела в его личном деле… – сказала Танька, слегка покраснев.
– Ну пятнадцать – это тоже будь здоров! – сочла необходимым возразить я и подумала про себя, не рассказывать же ей про Наркома.
– Во-первых, кавказцы все долгожители, во-вторых, вы потрясающе смотритесь вместе, а в-третьих, – скажи-ка, пожалуйста, на сколько лет твой дедушка был старше твоей бабушки?
– На шестнадцать… – пробормотала я, постепенно теряя способность к сопротивлению.
– Что и требовалось доказать! – воскликнула очень довольная собой Танька. – И потом, – добавила она тихо и совершенно серьезно, – если уж не я, то пусть ты. И за меня тоже… Должно же кому-то из нас в конце концов повезти. А потом, может, и моя очередь настанет…
7
В общем, выдала она меня замуж.
Правда, я еще долго сопротивлялась. Дмитрий Владимирович, понимая мое состояние, не торопил меня с ответом. Предложение он сделал на 8-е марта, но до мая я ничего не могла решить.
Прежде всего потому, что Лешка, мой бедный, сладкий, израненный ежичек, у меня из головы не уходил, как я ни старалась его прогнать.
Нет, я его уже не любила, хоть и пробирал мороз по коже, когда я вспоминала, как он в первый раз меня нагнул, и почему-то еще раз хотелось испытать эту боль, которая следует сразу же за немыслимым наслаждением.
Нет, я уже не любила его. Жалела до боли в сердце, когда представляла его, худющего, жалкого, гордого, в каком-нибудь сыром подземном карцере, о котором он мне рассказывал. Там круглосуточно горит стосвечовая лампочка, а стены из лохматого бетона, чтобы заключенные не могли на них писать. Металлическая койка там на день поднимается к стене и запирается на замок, чтобы заключенный не мог днем даже присесть, а на холодном полу вода и мокрицы…
Алексей постоянно попадал в такие карцеры за упорный отказ от работы. Ему не было преград, и никто в целом мире не мог заставить его делать то, что он не хочет.
Только я одна, выходит дело, его заставила… Наверное, он и сам этого очень хотел… Наверное, он убил бы того человека, который вслух заподозрил бы его в подобных нежностях.
Я всегда считала, что только глаза могут выражать удивление, и представить себе не могла, что и губы могут быть удивленными. Робкими, нежными, чуткими – да, но удивленными! Его нельзя было оторвать от меня… Он словно хотел забрать с собой весь мой вкус и весь запах… Наш запах, потому что уже было не различить, где мой, а где его… Какая красивая жизнь могла бы зародиться из этого смешения… Но Господь не дал. И наверняка не просто так. Наверное, он при этом что-то имел в виду…
Надо отдать должное Дмитрию Владимировичу – осаду он вел по всем правилам. Мы с ним и в губы-то целовались крайне редко, да и то так… Поверхностно и мимолетно. Как правило, я позволяла себе это уже прощаясь, чтобы особенно не заводиться…
Он мне уже начинал нравиться. Правда, сперва усы щекотали нос, так что я раза два чуть не чихнула прямо во время поцелуя, но потом как-то привыкла.
Татьяна следила за нами, как коршун с высоты следит за цыплятами. На все мои сомнения у нее был один ответ: «От добра добра не ищут! Не затягивай, сорвется с крючка, будешь век себе локти кусать».
Ох уж мне эта народная мудрость. Я ей старалась ответить тем же:
– А как же говорят: «Семь раз отмерь – один раз отрежь»?
– Брось ты свои портновские штучки, – отмахивалась от меня Танька. – Ты даже когда крепдешин кроишь – режешь сплеча, а тут заменжевалась вся…
Но я металась, не зная на чем остановиться… Попросту говоря, как я теперь это понимаю, мне элементарно не хватало мужчины, но признаться в этом себе я тогда еще не могла. Для этого нужно определенное женское мужество…
8
В своих метаниях я даже чуть на целину не отправилась…
Один из Николаев, однокурсников Татьяны, – тот, что был влюблен в меня, решил уехать на целину. У них на курсе собрался целый отряд целинников. Их всех перевели на заочное обучение и убедили, что уделят особое внимание. Даже пообещали, что для приема экзаменов специальная группа преподавателей будет выезжать к ним на целину…
Были устроены торжественные проводы в Доме культуры. Татьяна, уже хорошенько хватанувшая шампанского, оттащила меня в сторонку и шепнула:
– Это он из-за тебя уезжает…
– Да брось ты, – отмахнулась я, но мне было приятно это слышать.
– Точно. Все знают.
Я невольно нашла его глазами и поймала тоскливый, отчаянный взгляд.
Потом я видела, как он за колонной в кружке знакомых мне ребят выпил из горлышка бутылку любимой его «Фраги», после чего решился пригласить меня на танец.
Студенческий оркестр играл знаменитую мелодию, а Николай напевал в такт мелодии известные слова:
Мы идем по Уругваю – аю,
Ночь – хоть выколи глаза!
Слышны крики попугая – Ара!
Надвигается гроза-а-ааа-а…
Голос у него был приятный, он это знал, потому и напевал громко, чтобы не одна я слышала.
– А слабо махнуть с нами на героическую целину?! – с рекрутской отчаянной улыбкой спросил он.
– А может, и не слабо! – многообещающе улыбнулась я, и в голове моей вихрем пронеслось: «А что, если действительно! И сразу пропадут все мои проблемы и исчезнут сами собой все мучительные вопросы…». – А может, и совсем не слабо, – впадая в какой-то транс, бесшабашно крикнула я, прижимаясь к нему бедрами. Как-никак, шампанское мы с Татьяной пили поровну…
– Татьяна! – возбужденно крикнул Николай, перекрывая музыку, хоть Танька и танцевала от нас всего через две пары.
– Что еще? – отозвалась Танька, направляя своего Николая к нам.
– Маша едет с нами! – на весь зал крикнул Николай, инстинктивно пытаясь закрепить неожиданный успех. Он хотел привлечь в свидетели весь зал, чтобы мне потом было труднее отнекиваться.
– Ну и правильно! – одобрительно махнула рукой Танька.
– Мы будем жить в палатках! – восторженно прокричал Николай.
– В разных? – уточнила эта стерва Танька.
– Там видно будет! – крикнул Николай, притягивая меня к себе за талию.
– А что ты там будешь делать? – как бы между прочим поинтересовалась Танька. – Трактором землю пахать?
– Зачем? – беззаботно возразила я. – Буду шить. Хорошие портнихи везде нужны.
– Что шить? Телогрейки? – невозмутимо спросила Татьяна и потащила своего партнера резко в сторону. И вовремя. Я чуть-чуть не достала ее своей лакированной сумочкой на тонком ремешке.
9
Татьяна ни с чем не считалась, чтобы добиться своей цели. Я думаю, что такая ее неотступность и целеустремленность объяснялась отчасти еще и тем, что ей просто нравилось таскаться за нами… Дмитрий Владимирович ей нравился, хоть и не так, как прежде… И она получала определенное удовольствие от общения с ним. Но наверняка не признавалась в этом себе самой. Хотя, конечно, она мне совершенно искренне желала счастья.
Дмитрий, я тогда уже начала его изредка так называть, приглашал ее куда только можно и куда нельзя. Наверное, он тоже чувствовал ее скрытое отношение, и нельзя сказать, чтобы это его раздражало. Нравилось ему это. При ней он даже как-то молодцеватее выглядел.
Они взяли по отношению ко мне этакий ласково-покровительственный тон, а между собой общались как заговорщики, обмениваясь многозначительными взглядами и понимая друг друга с полузвука.
У меня постоянно создавалось впечатление, будто они мои взрослые дядя и тетя, которые лучше знают, что мне нужно для счастья, и твердо решили меня в это счастливое стойло загнать, а я, маленькая, глупая девочка, счастья своего не понимаю и капризничаю. Но я им позволяла так ко мне относиться. Так уж устроен человек. Он порой терпит и грубость, и резкость, и правду, когда знает, что это делается из любви к нему. И особенно когда ему при этом скрыто льстят…
Куда мы только ни ходили втроем. И в цирк на программу феноменального силача Григория Новака, и в Большой театр на «Жизель» с Галиной Улановой, и в «Ударник» на первый день демонстрации фильма «Рим в одиннадцать часов» режиссера-неореалиста Де Сантиса, и на чемпионат мира по канадскому хоккею с шайбой, на котором победила наша советская сборная, не проиграв ни одной игры и только одну сведя вничью.
Ужинали мы после театра или хоккея в ресторане ВТО, куда пускали только артистов и где важный швейцар, завидев Дмитрия, бодро брал под козырек и вежливо сторонился, пропуская нас.
Любили мы с Татьяной бывать и в коктейль-холле в начале улицы Горького, в доме 6. Однажды мы зашли туда и с Дмитрием. И тут выяснилось, что из-за нашего особого пристрастия к этому теплому местечку чуть было не попали в фельетон, который появился в «Вечерке».
Он назывался «О жующих соломинку», и в нем фигурировали некие Марик и Лекочка, которых мы с Танькой прекрасно знали, так как они жили в ее дворе. Эти ребята подсаживались за наш столик чисто по-дружески. Они были значительно моложе нас, но денежки у них водились, и они никогда не скупились на угощение.
Еще в фельетоне говорилось о молодом режиссере Театра юного зрителя, которого мы тоже знали. Оказывается, он учинил пьяный дебош и разбил стекла в фойе и в легковой машине.
Мы пришли буквально на третий день после этих событий, и Марик с Лекочкой наперебой взахлеб читали нам фельетон, который кончался гневными словами: «И такому человеку дано право утверждать новую мораль молодых людей на сцене ТЮЗа!»
Дмитрию этот фельетон очень не понравился, и он во время чтения осуждающе посматривал то на Марика, то на Лекочку, на их набриолиненные коки, гигантские плечи их клетчатых пиджаков и широкие галстуки с попугаями.
А ребяткам этим вСе было нипочем. У них предки сидели так высоко, что журналист, написавший этот фельетон, остался на своей работе только по просьбе ребят. Им фельетон жутко нравился. Они, по-моему, скупили все газеты в округе и дарили знакомым, ставя автографы поперек фельетона заграничными шариковыми ручками.
Потом мы ходили в Дом кино на улицу Воровского. У Дмитрия был еще один фронтовой товарищ, ставший после войны артистом. Он сыграл заметную роль в фильме «Коммунист». Конечно, это был не сам Урбанский, но тоже талантливый актер. Он нас и пригласил на премьеру фильма «Верные друзья», где тоже был занят в совсем крошечном эпизоде.
Кстати, на этой премьере, когда мы перед началом сеанса гуляли в фойе, Татьяна вдруг толкнула меня локтем в бок.
– Смотри, – прошептала она, незаметно показывая глазами в сторону.
Я оглянулась. В очереди к буфетной стойке стоял Илья с какой-то ощипанной черноволосой девицей с фиолетовым громадным ртом.
– Нашел себе королеву… – злобно прошипела Танька и отодвинулась, чтобы Илья мог получше рассмотреть представительного, импозантного Дмитрия.
Мы встретились с Ильей глазами. Он на мгновение задержал свой безразличный взгляд на мне, потом перевел на Татьяну и Дмитрия и отвернулся, даже не кивнув. И я ему не кивнула. И ничего не шевельнулось в моем сердце. Вернее, шевельнулось, но не заболело. Я даже удивилась своему хладнокровию. Хорошо, что у меня теперь Дмитрий, подумала я. Есть в этом какая-то защищенность и покой. И с благодарностью прижалась к его плечу. Он мне в ответ улыбнулся.
Может, эта минутная встреча и склонила чашу весов в сторону замужества. Никогда не забуду, какими презрительно-торжествующими глазами взглянула на Илью Татьяна и каким восторгом загорелся ее взгляд, когда она перевела его на Дмитрия.
Можно с уверенностью сказать, что все это время и я смотрела на Дмитрия Танькиными влюбленными глазами. Это тоже в какой-то мере решило исход дела.
Еще до того момента, когда на сцену поднялась вся съемочная группа, Дмитрий указал мне на шикарного мужчину средних лет с высоким лбом и изящными усиками. Он был в изумительного покроя пиджаке и галстуке-бабочке.
– Это автор сценария. Он живет в моем доме. Я вас как– нибудь с ним познакомлю. Очень интересный и остроумный человек.
– Он холостой? – живо заинтересовалась Татьяна.
– Увы – женат, – развел руками Дмитрий.
– Ничего… – сказала Танька, не спуская с него хищно прищуренных глаз. – Жена – не стена, можно и подвинуть.
Фильм нам очень понравился.
10
Первого апреля, прямо в день снижения цен на товары народного потребления, в том числе и на культтовары, в размере 10–12 процентов, мы все втроем отправились в недавно открывшийся после долгой реконструкции ГУМ покупать Дмитрию телевизор.
Мы долго выбирали, пока не остановились на самом дорогом и современном «Авангарде». Его экран был в четыре раза больше, чем у КВН-49, а наверху открывалась специальная крышка, служившая отражателем для звука.
Когда я видела эти телевизоры в витрине, я думала, что под этой крышкой электропроигрыватель, и, узнав, что это всего лишь навсего резонатор, слегка разочаровалась. Но ненадолго. Все-таки и без проигрывателя он был лучше, чем все другие. Мы купили к телевизору комнатную антенну, а линзу решили не покупать, так как экран был почти с нее величиной.
Когда Дмитрий ушел на улицу за такси, Татьяна восхищенно сказала:
– Ну и повезло же тебе, Маня. Какой шикарный мужчина. Ездит только на такси, из вещей выбирает самое лучшее и не торгуется, ужинает в ресторане ВТО или в кафе «Националь», костюмы носит только чистошерстяные… – Она вдруг задумалась и удивленно спросила: – Слушай, Маня, а откуда у него столько денег? Ведь не на учительскую зарплату он все это покупает?
– У него еще классное руководство и часы в медицинском училище, где он преподает немецкий, – заступилась я за Дмитрия.
– Нет, ты не подумай, я ничего такого не думаю, просто мне вдруг пришло в голову, что на учительскую зарплату и на дополнительные часы не будешь покупать телевизор сразу вслед за румынским мебельным гарнитуром с инкрустациями…
– Наверное, ему что-то из Грузии присылают. Ты же видела, как они всю зиму мандаринами торговали. А у него там отец и мать под Батуми. Он сам говорил, что у них в саду больше двухсот мандариновых деревьев.
– Вот я и говорю, что тебе повезло, – сразу же забыв о всех своих подозрениях, облегченно вздохнула Татьяна.
– Это еще неизвестно, кому повезло, – сказала я.
– Как это неизвестно?! – возмутилась Татьяна. – Очень даже известно!
– А вот Дмитрий говорит, что ему.
– Как это он говорит?
– А вот так и говорит. Он говорит, что у него в жизни не было такого везения, как сейчас со мной.
– В каком это смысле? – подозрительно прищурилась Татьяна.
– В прямом, – засмеялась я.
– А ты это… У вас ничего не было? – строго спросила Татьяна.
– Да не было, не было. Ему вообще со мной повезло! – самодовольно сказала я.
Боже! Как я ошибалась!
11
Свадьбу мы наметили на 4 мая. Это был единственный день между майскими праздниками, когда работали загсы.
Платье я себе, разумеется, сшила сама. Это было даже не платье, а легкий, можно сказать, летний костюмчик с сильно приталенным жакетом на трех огромных перламутровых пуговицах и с прямой юбкой до половины икры. Материал был необыкновенный, тонкий, как полотно, но при этом мягчайший и хорошо облегающий.
Свидетельницей с моей стороны была, конечно, Татьяна, которой я к такому случаю тоже сшила крепдешиновое платье с рукавами фонариком и треугольным вырезом до самой ложбинки на груди. Она специально об этом попросила, так как на свадьбу обещал заглянуть тот самый сценарист с усиками, на которого она положила глаз.
Тогда было не нужно заранее подавать заявление и ждать несколько месяцев своей очереди, чтобы расписаться. Можно было сделать все в один день. Очередь была, но живая. Когда мы пришли, в вестибюле загса уже томились две пары со своими свидетелями и с цветами. Значит, у нас было не меньше часа до бракосочетания. Достаточное время, чтобы одуматься…
– Наш лучше всех, – шепнула Татьяна, критически оглядев двух других женихов, томящихся от нетерпения в предвкушении первой брачной ночи.
Татьяна уже успела накокетничаться с дядей Ваней и, кажется, даже что-то наобещать ему Во всяком случае, после таинственного перешептывания с нею он тоже сделался нетерпелив, стал посматривать на часы и даже предложил Дмитрию своей властью ускорить процесс загсирования, на что мы в один голос с Дмитрием сказали, что это неудобно, что другие молодые такие же люди, как мы, и им тоже поскорее хочется за стол…
– И так далее… – тихонько, только для меня добавила перевозбужденная Татьяна.
Я не поддержала ее шутливый тон, хотя, как это ни странно, все время думала об этом «и так далее…».
Как я уже говорила, целоваться с Дмитрием мы постепенно начали, но ничего большего ни он себе, ни я ему не позволяли. Я имею в виду, никаких ласк. Я бы просто не остановилась… И не посчитала нужным останавливать его. Да и зачем, если кровь закипела и возникло желание?.. Ведь это – дар Божий, желание. Я так считаю. Нечасто оно возникает. Я имею в виду настоящее, непреодолимое желание, которому бессмысленно противиться.
Многие девчонки, как я знаю, позволяют делать с собой все, не доводя до самого главного. Из-за глупой боязни неизвестно чего им удается каким-то немыслимым и неприемлемым для меня способом удерживать себя на самом краю пропасти, для того чтобы потом никогда туда не броситься… И не воспарить… У ниx непроизвольно вырабатывается страх высоты.
Потому-то я и не позволяла себе ничего, кроме торопливых и вполне невинных поцелуев в губы, как бы на прощание.
Чтобы оправдать такую свою холодность, а также чтобы предупредить возможные вопросы в первую брачную ночь, я рассказала Дмитрию, что еще не оправилась после потери возлюбленного, которого любила страстно, и просила дать мне время забыть его.
И самое интересное, я действительно испытывала нечто похожее, но к кому? Вот в чем вопрос!
Еще в самую первую нашу встречу я вскользь, без всяких задних мыслей упомянула о капитане-гарпунере. Туманно сказала, что потеряла его… Что, впрочем, и было истинной правдой. Но не могла же я Дмитрию рассказать, как я его потеряла. А когда я, с энергичной помощью Татьяны, убедилась в серьезных намерениях Дмитрия, то стало ясно – рассказать что-то придется. Но что? Не все же как оно есть! Я ни на секунду не забывала любимую Танькину пословицу: «Мужу-псу не заголяй жопу всю!» Да, впрочем, я и не могла заголить всю, так как о Наркоме и об Алексее даже Татьяне не рассказывала, а уж ближе ее на свете для меня в то время никого не было.
И тогда, используя информацию о потерянном капитане как базовую, я начала создавать легенду моей жизни, в которой все элементы были или голой правдой, или почти правдой, но которая по сути своей была самой бессовестной ложью.
Конечно же, он был единственный в моей жизни. Конечно же, мы собирались пожениться, и только трагическая гибель… Впрочем, о трагической гибели чуть позже, подробнее и со смаком.
Имя я ему дала Алексей. Не Александр, конечно, и не Сидор! Не заслужил!
Роста он был высокого. Стройный. С неправдоподобно тонкой, как у настоящего Алексея, талией.
Руки и усы у него были как у Макарова. Руки крупные, ухватистые, горячие и ласковые одновременно. Усы лихо закручены чуточку вверх. В какой-то момент меня потянуло рассказать о ледяном троне, о том, как пахнет мандаринами, свежим снегом и хвоей, но я вовремя сдержалась. Придав, однако, характеру мифического Алексея некоторую мака– ровскую бесшабашность…
Глазами моего сборного Алексея я наградила голубыми, как у Ильи, и он прекрасно, как и Илья, рисовал. Это была очень важная деталь – она позволяла мне обнародовать бесчисленные карандашные и угольные наброски, которые делал с меня Илья. Ни под каким другим видом я показать их не могла. Еще он, как Илья, был эрудирован и прекрасно говорил.
Волосы у него были цветом ближе к макаровским, а волнистостью ближе к Ильюшиной шевелюре.
Жизненный темперамент у него был как у Сидора, и его же неколебимая уверенность в себе.
В постели он был изобретателен и изощрен, как Нарком, напорист и предприимчив как Федор Макаров, и неутомим как Сидор. Не хватало ему только заветного золотого шарика под головкой, – впрочем, он не пригодился, как и все остальные его постельные свойства. Про постель мы с Дмитрием не заговаривали, даже про собственную. Ему это не позволяло его батум– ское воспитание. Видно, в Аджарии это – не предмет разговора. Во всяком случае, с женщиной. Тем более с женой.
Знакомство я взяла целиком из нашей истории с Сидором. Только грузин в ресторане, следуя безотчетному чувству, заменила на армян. При этом я заручилась полной поддержкой Татьяны. Она одобрила мою концепцию единственного возлюбленного.
С большим удовлетворением от того, что говорю правду, я в мельчайших подробностях описывала мою фантастическую поездку в Одессу, Привоз, гостиницу «Красная». Наградила Сидора родителями Л юсика, моей любимой тетей Геней и дядей Аркадием. Рассказала, какие есть в Одессе безлюдные скалистые бухточки, укрытые с трех сторон от любопытных взглядов, где можно загорать нагишом, и никто тебя не увидит, кроме салажат на пограничном катере. Рассказала, как отсемафорил им Алексей, используя вместо флажков мое платье и свою рубашку… Я-то загорала в купальнике…
В рассказе о том, как погиб Алексей, было что-то садистское, я сама это понимала, но не могла остановиться и с тайным наслаждением смаковала ужасные детали его гибели.
По моей версии (якобы в пересказе Люсика), они несколько часов преследовали гигантского полосатого кита. Штормило. Алексей произвел несколько выстрелов впустую, чего за ним не водилось прежде. Он на всю флотилию «Слава» был известен своей меткостью и удачливостью. Что, если вдуматься, опять же истинная правда. Но море разбушевалось не на шутку, и предательская волна каждый раз в момент выстрела то подбрасывала вверх легкое суденышко, то накрывала огромное млекопитающее…
Наконец, с пятой только попытки, Алексею удалось загарпунить кита, и тут началось многочасовое изматывающее состязание на выносливость.
Сколько раз обезумевший от боли кит резко менял курс, накреняя отважный кораблик, или подныривал под киль и пытался перевернуть судно. Сколько раз помощники капитана советовали обрезать линь, чтобы избежать худшего, но капитан был непреклонен.
Победило выдающееся мастерство капитана, его несгибаемая воля. Вымотанный борьбой и обескровленный, кит был притянут и привязан к борту китобойца.
Но случилось непредвиденное. Тонны крови, вытекшей из кита, привлекли к нему сотни хищников. Акулы ходили кругами вокруг мертвого чудовища и каждая пыталась вырвать свой кусок, но их удавалось отпугивать выстрелами из винтовок и ракетниц. Однако вскоре появилась стая бесстрашных, молниеносных касаток, достигающих десяти метров в длину и весом в десять тонн. Акулы пропали. Касатки сужали свои круги, не обращая внимания ни на винтовки, ни на ракетницы.
Ох, не случайно в моей трагедии появились именно касатки. Теперь, когда нам разрешили и все мы прочли старика Фрейда, я понимаю, что тогда я себя подсознательно идентифицировала с этими стремительными красавицами. К тому же Сидор и сам меня с ними сравнивал.
Итак, появились касатки. И тут выяснилось, что основной канат, которым кит был привязан к борту, перерезан острыми акульими зубами и болтается в воде.
Нужно было принимать решение. Алексей, презирающий страх и чувствующий себя на качающемся корабле увереннее, чем на паркете, взял длинный багор и, свесившись через фальшборт (спрашивается, какого черта засело у меня в мозгу это словечко из его бесконечных рассказов?), начал ловить багром конец каната. И тут кита, а через него и легкий кораблик, сотряс чудовищный удар. Это две касатки на полной скорости одновременно врезались в брюхо полосатика. Алексей, не ожидавший такого коварства от хищниц, вылетел за фальшборт (вот прицепилось!), скатился по скользкой спине побежденного им кита в воду и был тут же перекушен пополам гигантской касаткой.
Экипаж видел, как судорожно дернулись торчащие из пасти ноги капитана и как другая хищница, поменьше, подплыла к своей мамаше (я их определила как маму и дочку) и ноги скрылись в ее зубастой пасти. Некоторое время в воде можно было различить кровавое пятно – все, что осталось от Алексея. Потом его накрыло волной, и оно пропало…
Так что от моего возлюбленного жениха не осталось даже могилы. Я очень жалею, что он не оставил сына…
Рассказав эту античную трагедию, я и на самом деле почувствовала всю горечь утраты и вместе с тем необыкновенное уважение к себе. Я словно стала старше за этот час. Я как бы стала настоящей вдовой…
Впрочем, мне ведь и на самом деле было знакомо это чувство…
Когда я не удержалась и пересказала эту поэму Татьяне, та даже заплакала, а потом, опомнившись, долго ругалась и уже плакала просто так…
12
Говорят, что, когда человек погибает, перед его глазами за какую-то долю секунды проходит вся жизнь.
У меня же перед регистрацией брака промелькнула перед глазами вся моя любовная жизнь. И я, правда не без некоторого сожаления, в одно мгновение простилась с нею навсегда.
Когда подошла наша с Дмитрием очередь, я была уже совершенно готова к браку.
Церемония в те времена была не столь торжественна, как сейчас. Колец у нас не было, они считались пережитком. Я уже не говорю о фате, флердоранже и прочих атрибутах, напоминающих о венчании в церкви. Всего этого старательно избегали. Даже мой костюм, очень далекий от подвенечного платья, вызвал любопытные взгляды только из-за откровенно белого цвета.
Регистраторша нас скромненько' поздравила, мы где надо расписались, потом там же расписались наши свидетели. Поцеловавшись чисто формально в губы, мы поехали домой.
Народу на нашей свадьбе было немного: сестра Дмитрия Медея с мужем-филологом, дядя Ваня, Татьяна, сосед-сценарист с женой и тот актер кино, который приглашал нас на премьеру. Из нашей школы, по вполне понятным соображениям, никого не было.
На свадьбе произошло то, что и должно было произойти. Татьяна очень быстро напилась и начала кокетничать со всеми напропалую, включая и бедного филолога, который все время растерянно оглядывался на свою жену, как бы призывая ее на помощь. Медея только кривила рот в презрительной улыбке.
Сценарист, подмигнув жене, очень элегантно танцевал с Татьяной, которая буквально повисла на нем и шептала какую-то глупость вроде: «Увезите меня отсюда, украдите…»
Актер, воспользовавшись ситуацией, откровенно ее лапал и, может быть, давно уволок бы в ванную, если бы она внезапно не бросила его и не вытащила на танец другого партнера. Она пыталась даже с Дмитрием танцевать, но тут уж я встала грудью, объявив для всех, что все танцы он обещал мне.
Дядя Ваня во время танцев все время подталкивал Татьяну своим животиком к двери и что-то пытался ей объяснить. Танька в ответ только отчаянно махала рукой, хохотала, как ее сестра Зинаида, и бросалась на другого мужчину.
В общем, все развлекались, кроме дяди Вани, которому она, видно, всерьез что-то пообещала…
Все это кончилось, как и должно было кончиться, истерикой. Ее хохот внезапно перешел в рыдания. Плакала она безудержно, некрасиво повалившись на диван и колотясь головой о полированный подлокотник.
Наверное, целый час мы ее никак не могли успокоить. В конце концов я разозлилась на нее за испорченную свадьбу и от всей души влепила ей пару оглушительных оплеух. Она тут же пришла в себя, умылась и тихо засобиралась домой.
Дядя Ваня – вот человек – все-таки пошел ее провожать.
13
Зря я волновалась перед первой брачной ночью. Она прошла совершенно безболезненно.
Вы когда-нибудь видели, как ведет себя очень голодный человек, неожиданно попавший за пиршественный стол? У него разбегаются глаза, он хватает то один кусок, то другой, не в силах сосредоточиться на чем-нибудь одном и быть последовательным. Он, почти не жуя и не чувствуя вкуса, рискуя подавиться, глотает громадные куски, глаза его при этом прикованы к другим, еще более заманчивым кускам, а жадные руки уже нашаривают следующие…
Вот так примерно вел себя и Дмитрий. Он слишком долго голодал, чтобы быть последовательным и нежным. Он все глот ал, вообще не жуя, и ему было мало. И все это молча, в кромешной темноте.
Когда дело дошло до главного, он вдруг развил такую бешеную скорость, что я ничего не могла понять и почувствовать… Тем более что кончилось все через какую-нибудь минуту…
Скатившись с меня и часто дыша, он спросил меня почему-то шепотом:
– Ты пойдешь сейчас мыться?
– Потом… – расслабленно ответила я.
– Тогда я пойду, – сказал он и, спрыгнув с кровати, побежал в ванную. Уютно загудела газовая колонка. Вот оно, счастье, подумала я.
Мне было приятно, что он такой предупредительный и такой чистоплотный. Мне вообще было все приятно…
Я же даже не успела толком его захотеть, поэтому и не испытывала никакого разочарования. Наоборот – меня переполнила необыкновенная нежность и благодарность к нему… Ведь он не обманул меня ни в чем и не дал повода разочароваться в себе… А для меня это, памятуя о моих прежних неудачах в любви, было очень много!
Дмитрий оказался настоящим, и я была тихо счастлива и думала, какой у нас с ним получится красивый сынок. И, может быть, он зарождается прямо сейчас… И чтобы дать ему больше шансов, я даже не пошла мыться.
