Текст книги "Второе рождение (СИ)"

Автор книги: Юрий Деревянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Курва! Так ты – полицейский бот! Теперь понятно, почему ты Мухе не давала! А этот слюнтяй по тебе потом обрыдался! Радуйся, падла железная, если умеешь!

Дверь за ним закрылась.

– Подставные свободны. Спасибо вам, молодые люди, – поблагодарил Носов. – Прошу понятых расписаться в протоколе опознания.

Потом подошел ближе:

– Надежда, Вы очень нам помогли. Спасибо Вам. Скорее всего – Вы ещё понадобитесь. Вы ведь пока не собираетесь уезжать из города?

– Я должна дать подписку о невыезде?

– Просто будьте на связи. Если понадобитесь – мы Вас вызовем.

А потом испугалась, увидев на лацкане форменки кровавое пятно. Не сразу поняла, что это плевок Марлона с прилипшим обломком зуба. Своих пятен такого цвета больше не будет. Физраствор желтый.

* * *

Обратно отправили без сопровождения, на неприметной разъездной машинке. Попросил автопилот включить спокойную музыку. Надежда сидит рядом молчаливая и сосредоточенная. Неподвижно смотрит вперёд. В этой одежде она кажется настоящей сотрудницей полиции. На опознании она держалась великолепно, а то, что потеряла самообладание – это легко понять. К тому же, её удар заставил самого гражданина Мареляна проговориться, невольно подтвердив её показания. Хотелось бы знать – о чём она сейчас думает. Но искусственное лицо – слишком ненадёжный источник информации о её эмоциях.

– Надя, ты довольна?

– Да. Теперь этот придурок ответит за всё. А Толика я просто больше не хочу видеть.

– Тебе никогда не казалось поведение Марлона странным?

– Ещё каким странным.

– Кажется – он не в себе. Я не успел достаточно его рассмотреть, но, судя по тому, что увидел – с его психикой не всё в порядке.

– Так он – маньяк?

– Я бы назвал его маньяком – огнепоклонником. Можно задать тебе несколько вопросов о твоём бывшем?

– Пожалуйста – не надо. Не хочу о нём вспоминать.

– Понимаю.

Остаток пути ехали молча.

* * *

Прежде, чем снять полицейскую форму – покрутилась в ней перед зеркалом. Форма уже подпорчена, полностью отчистить пятно не удалось. Поэтому её разрешили оставить. А поскольку на ней нет никаких знаков отличий – можно спокойно выходить в ней в город. Это не будет расценено, как незаконное ношение форменной одежды силовых структур. Так они объяснили. А ещё очень захотелось снова позвонить маме. Но сперва сняла форму… И ещё немного повертелась перед зеркалом. Если бы не тонкие полоски на стыках частей оболочки и по краям сервисных крышек – можно было бы выдать себя за живую. Купальник, если что, придётся носить закрытый. Но фигурка, действительно… Вспомнила фото сексодроида, которое видела где-то в рекламе. Дожилась. Похожа на искусственную куклу для секса. Пустышки, умеющие поддерживать разговор и обниматься. Даже передёрнуло. Влезла в халат и улеглась на кровать.

– Алло, мам.

– Надюшка? Ты?

– Да, я.

– Мне приехать за тобой?

– Мам, пока не надо. Меня ещё не выписывают.

– Уж больно долго. Ты что-то от меня скрываешь.

– Мам, я стала красивее. Со мной тут пациенты заигрывают. Ты не будешь сердиться?

– Смотри, дочка, в подоле не привези.

– Не переживай. Тут с этим строго. Мам. Может быть – мне в полицию пойти работать?

– Дура ты, Надька. Кто тебя туда возьмёт без образования? Как выпишут – езжай домой. Хватит летать – в поле ветер, в жопе дым.

– Мам, приеду. Обязательно. Я по тебе соскучилась. Но ты мне скажи без повышения громкости – что я буду в посёлке делать такая красивая? Коровам хвосты заворачивать?

– Я их сильно заворачиваю? Говорила тебе, непутёвая – поступай на высшее. А ты всё раздумывала – куда идти.

Подняла ногу и пошевелила пальцами. Они с упрощённым приводом, так что шевелятся только все вместе.

– Мам, я и правда была дура. Наверно – мне надо было через всё это пройти.

– Хочешь сказать – поумнела?

– Кажется – да.

– Когда кажется – крестятся.

– Когда крестятся – ещё больше кажется. Мам. У меня тут такие интересные соседки есть, что жалко выписываться. Сейчас подумала – если возьмут медсестрой, то я останусь.

– Для этого тоже образование надо. Не догадалась?

– Ладно, мам. Если что – работу найду. С моей мордашкой это теперь проще.

– Надька, ты серьёзно что ли красавицей писаной стала?

– Ой, мам, сама не налюбуюсь. Я же говорила: приеду – не узнаешь. Сама-то как?

– Чудесно. Седые волоски дёргаю, которые мне дочка обеспечивает.

– Мам, ну я же не специально. Так само вышло.

– Вечно у тебя всё само выходит. Только обычно боком.

– Мать, вот я сейчас даже спорить с тобой не буду.

– Надька, ты что – и впрямь поумнела?

– Раза в два. Только не говори, что ноль на два – тоже ноль.

– Да, уж считать тебя в школе научили. Я тут сама уже дни считаю. Хоть звони почаще.

– Ладно. Мам, а как думаешь – с полицейской формы трудно пятно отчистить?

– Кому это ты форму уделала?

– Задержанному полудурку нечаянно морду разбила, а он на меня зуб выплюнул. Теперь висит китель на вешалке с пятном – жалко.

– Надька! Ты что несёшь?! Ты где?! Ты чего молчала?! Ты как в больницу-то попала?! Надька!

– Мам, приеду – всё расскажу. Пока.

– Надька! Стой, Надька! Какой китель?! Какой задержа…

Отбой разговора.

* * *

Из окна видно, как Надежда бегает по двору. У неё нормальная женская пластика движений. Трудно даже подумать, что скрывается за этой лёгкостью и грацией. Похоже – она имеет успех у мужской части пациентов. Впрочем – в силу специализации клиники – мужчин среди пациентов намного больше. Чаще всего попадают военные, спасатели. Те, кто часто рискуют жизнью. В таких опасных профессиях женщин мало. Много попадает с запущенными болезнями. И здесь у женщин есть преимущество – они внимательнее следят за своим здоровьем. Да и несчастные случаи чаще случаются не с женщинами. Если не изменяет память, Надежда – первый в стране киборг такого уровня на основе женщины. И одна из немногих в мире. Поэтому с ней особенно тяжело. И хочется надеяться, что её опыт потребуется не скоро.

Короткий взгляд на часы. Скоро должен проснуться после наркоза новичок. Молодой парень, десантник. Доставлен самолётом из очередной горячей точки где-то на Ближнем Востоке. Военные любят хранить тайны, но кое-что им приходится сообщать. Парень подорвался на кустарной мине небывалой силы. Бронекостюм, рассчитанный на взрыв обычной противопехотной, спас его жизнь, но не спас ноги. С момента подрыва парень был без сознания, так что новость будет для него ужасна. Для таких в больнице и нужен психолог. На столе лежит планшет с его краткой характеристикой. Кажется – с ним будет тяжело.

Поднялся в палату. Его не стали помещать в отдельную. Соседи зачастую помогают больше, чем уговоры психолога. Ждать пришлось недолго. Веки дёрнулись и медленно поднялись.

– Где я? – спросил парень тихим хриплым голосом.

– Считай – уже дома.

– Почему?

– Потому что в следующий раз будешь внимательно смотреть под ноги. И не рассказывай тут сказки, что в шестом Ратнике плохо видно. Я в четвёртом два года отбегал – всё там отлично видно.

– Мать твою. Что произошло? Где пацаны?

– Пацаны в порядке. Если будешь вести себя прилично – через пару месяцев будешь снова с ними. Если захочешь.

– Мать твою. Док, мне нельзя пару месяцев. Мне бабки нужны. Я невесте обещал, что вернусь – дом купим. И свадьбу сыграем.

– Если любит – потерпит немного. Невеста военного должна уметь терпеть. А ты – уж тем более должен.

Он молчит. Может быть – обойдётся.

– Док, где дырка-то? Почему я ног не чую? Док?

– Вот ноги твои подремонтировать придётся. Главное – не дёргайся пока, чтобы швы не разошлись.

– Чего, сука, не дёргайся?! Что у меня с ногами, мать твою?!

Приходится вспомнить молодость:

– Смирно! Лежать!

Парень на секунду замирает.

– Какого, мать твою, хрена! Какой лежать?! Что у меня с ногами?!

– А если будешь выделываться, – замечает немолодой сосед, придерживаясь за костыль, – то ничего у тебя с ногами не будет. И ног самих не будет.

– Мать вашу! Где мои ноги?! – орёт парень, стараясь вырваться из ремней, держащих его пояс и руки. И тут приходит спасительная мысль.

– Зовите Надежду! Быстро!

– Какую, мать твою, надежду?! Ты у меня всю надежду отрезал, сука! Я до тебя доползу – пополам порву! Падла! Мать твою!

– Надя, здесь он! Помоги! Тебя он послушает! – кричит в коридоре медсестра.

Надежда вбегает и замирает в дверях.

– Что здесь происходит?!

– Сучка! Какого припёрлась?! На калеку поглазеть?!

– Ты? Калека? Не смеши меня, а то у меня батарейка лопнет.

– Слышь, ты, сука! Где ты тут смех нарыла?!

– А сейчас ты с меня посмеешься. Хочешь? Хочешь – тебе тут расскажут, как в прошлом году сюда обгоревший труп привезли?

– Нахрена мне твой труп?! Где мои ноги?!

– В жопе твои ноги, слюнтяй! – выдаёт Надежда то, чего никак от неё не ожидал. – А труп был мой! Я была обгоревшим трупом! Понял?!

Резко подойдя, она прижимает парня к кровати обеими руками и сильно сжимает его мускулистые плечи. Так, что он морщится от боли.

– Смотри на меня, сопляк! Из за ног он тут истерику устроил. Давно такую милаху не встречал? А от меня почти ничего не осталось! Слышишь? Ничего! Меня заново по винтику собрали, а теперь пол больницы за мной с цветами бегает! Усвоил, дурко?

– Как – собрали… – опешил парень так, что перестал дёргаться.

– Как куклу собрали – понял?! Мне теперь до конца жизни вместо шампусика солярку пить придётся! Вместо пироженки – редукторное масло! А ты за какие-то ноги разорался, сопляк!

– Ты что, мать твою – робот? Вы что мне тут – в утешители бота подсовываете?!

– Заткнись, дубина! В башке я всё ещё живая! Понял?! Только голова обгорелая жила, да сердечко стучало! И я не рыдаю, что жопа сгорела! Новую ещё лучше сделали!

– Что – в натуре?

– Нет, в одежде. В натуре я только купаюсь.

Парень молчит. Надежда выпрямляется и подмигивает:

– Вот придёт сюда знакомая татуировщица – она тебе ещё не такое расскажет. У неё рука железная, и половина башки. Довольна, как слон.

Парень поводит плечами и просит.

– Док, отстегни ремни. Жопу почесать. Она хоть цела?

Приходится заверить:

– Главное цело. Слегка поцарапано, но до свадьбы заживёт.

И уже не ему:

– Надь, спасибо тебе огромное. Дальше у нас мужской разговор.

– Ой, что бы вы, мужики, без нас делали? – усмехается Надежда через плечо, уходя.

– Вымерли бы, как мамонты, – соглашается немолодой пациент, закидывая непослушную ногу на кровать. Вот как тут не пожалеть, что скоро придётся Надюшу выписывать?

* * *

Захотелось выйти в город. Просто так. Не то, чтобы что-то нужно. Но с тех пор, как ноги стали слушаться – в больничном дворе уже тесно. Куда и зачем идти – ни малейшего понятия. Даже навигатор, загруженный в телефон и предлагающий кучу возможностей, ответа не даёт. Где пообедать, где выпить кофе, где подстричься… Зачем теперь это всё? Неподалёку есть антикафе. Всегда смешило это название. Ассоциировалось с туалетом. Пойти туда? А что надеть? Может быть – не стоило так уж отговаривать маму приехать, кое-что из старых вещей наверняка удалось бы натянуть. А пока есть только одежда для пробежек. Не надевать же – в самом деле – полицейский китель. Хоть медсестра и умудрилась его отчистить. Почти дочиста. Повертелась перед зеркалом в одежде для пробежек… И переоделась. В другой костюм.

Странное дело. Никогда не боялась ходить по городу, а тут вдруг заробела. Остановилась перед воротами и уставилась на них, будто известное животное шерстяной породы. Кто-то тронул за локоть.

– Подскажите – как пройти на остановку?

Обернулась. Спрашивает женщина лет шестидесяти. На открытой в навигаторе карте видны две синие отметки с силуэтом автобуса.

– Ммм… Вам нужно пойти налево, вдоль забора больницы, потом снова налево – и увидите остановку.

– Спасибо, милая. Хорошей тебе службы.

Проводила её взглядом, сохранила в навигаторе точку – чтобы на обратной дороге не заблудиться – и неторопливо пошла. Спешить некуда, разряжать батарею раньше времени – незачем. Навигатор показывает, что неподалёку какая-то вода. И верно – стоило обойти длинное белое здание – показалось небольшое озеро. Навигатор показывает, что по озеру проходит граница двух городских районов. Задержалась у воды. Женщина тянет маленького мальчишку за руку.

– Пойдём домой. Хватит играть.

– Мама, я не пойду! – истошно вопит мальчик.

– Будешь упрямиться, отдам тебя тёте-полицейскому.

– Ну и отдавай! Она класивая!

Приходится пригрозить:

– Тех, кто плохо себя ведёт – полиция наказывает. Знаешь – как больно полиция наказывает? А тех, кто хорошо себя ведёт – берут в полицию работать.

– Тётя, а меня возьмут в полицию? Я хочу с Вами.

– Если будешь слушаться маму и хорошо себя вести. Тогда возьмут.

Малыш перестаёт упираться и, шмыгая носом и оглядываясь, уходит вслед за мамой. Сама же сделала для себя вывод:

– А вот меня в полицию не возьмут.

* * *

В антикафе оказалось тихо и пусто. Просто зайти и посидеть – уже стоит денег. За час не такие уж большие деньги, но входящая в оплату чашка кофе не радует. Села за столик и принялась осматривать выдержанный "под старину" интерьер. С как-бы потрескавшейся краской и старыми лампами в тканевых абажурах.

– Вы отдохнуть или по службе? – на всякий случай уточняет официантка. Никакой особой формы на ней нет – просто обычная одежда с бейджиком.

– Отдыхаю.

– Вам приготовить кофе?

– Спасибо, не нужно.

– У нас бесплатный вай-фай, но есть занятия интереснее. Рекомендую ознакомиться с нашей афишей.

Взяла поданное меню. Первая строка – всё та же. Цена за час, с включённой в цену чашкой кофе. Можно сыграть в настольный футбол, почитать книгу, просто посидеть. Загрустила, просматривая список пирожных. Отдельный лист – мероприятия по вечерам. Вечер стихов, вечер бардовской песни, встреча с участником боевых действий, снова литературный вечер. На всякий случай сфотографировала лист и привязала фото к карте. Официантка удалилась за стойку и включила негромкую музыку. Улыбнулась – узнав голос Марианны. Той самой, из соседней палаты. Откинулась в кресле, прикрыла глаза. Поставила в будильнике сигнал, чтобы случайно не разоспаться, и погасила экран. Марианна мягким голосом поёт какую-то песню на испанском. До слуха донеслись тихие шаги, а потом кто-то негромко проворчал:

– Солдат спит, а служба идёт.

Пришлось приоткрыть глаза и негромко пояснить:

– Я тут рядом на лечении.

– Понятно, – кивает парень. – А мне завтра на дежурство.

Приложила палец к губам.

– Ни слова о работе.

* * *

Глава 5

– Наденька, нужно быть осторожнее. Не забывайте, что порезы теперь сами не затягиваются.

Страшно смотреть на собственную руку. Медсестра укоризненно болтает, заклеивая искусственную кожу на пальце. Порез был глубокий – и в нём увидела желтый пластик с просвечивающими волокнами белой ткани. Одно дело – когда рассказывают, что он там есть, и совсем другое – увидеть. Похожий пластик видела на свалке – внутри разбитого радиоприёмника.

* * *

Надежда сидит напротив, глядя в сторону, и молчит. Очень трудно понимать её, когда она замыкается в себе.

– Надежда, скажите прямо – Вы не готовы к разговору?

– Андрей Васильевич, я сама не знаю.

Улыбнулся:

– Хорошо, давайте выясним.

Она поворачивает голову. Движение естественное, совсем не такое, как любят показывать в фильмах о киборгах.

– Надюша, я сегодня не буду Вас утешать. Это трудно, да и ни к чему. Мне кажется – Вы уже достаточно освоились…

– Со своей смертью?

– Вы считаете, что умерли?

Она протягивает руку.

– А я похожа на живую?

– Да. Очень.

– А если пощупать?

– Надя, если оценивать по холодным рукам и ногам – большинство наших пациентов мало отличаются от Вас. К сожалению, это так.

– А я такая вся.

– Вы помните первые дни, когда Вы очнулись после… После пожара?

– У меня не настолько дырявая память, Андрей Васильевич.

– Сейчас ведь вам лучше, чем тогда? Подумайте прежде, чем ответить.

Она опускает глаза и шевелит рукой.

– Тогда я не знала, что произошло со мной.

– Вы понимали, что с вами что-то не в порядке?

– Я радовалась, что жива, но боялась, что стану страшной.

– Вас обрадовало, что эти страхи не оправдались?

– Да, но…

– Представьте, что было бы иначе. Например – Вы бы остались с отталкивающей внешностью. Хотя – нет. Для Вас альтернативой было только место на кладбище.

– Вы хотите, чтобы я сравнивала с худшим?

– Недавно я ворчал на жену, что она положила мало бурака в борщ. А потом вспомнил, как однажды пришлось выживать в горах. Двое суток на одной воде. И сразу борщ показался вкуснее.

– А если бы она вместо борща налила Вам машинного масла? Оно бы тоже показалось вкусным?

– Вам показать Ваше фото, когда Вас доставили сюда? Я врач, но даже мне трудно смотреть на него. Но Вас – к счастью – не может стошнить.

– Не надо. Мне говорили…

– Вспомните того десантника, которого Вы помогли успокоить. Он во многом похож на Вас.

– Чем же?

– Для него была страшным ударом потеря ног. И он обвинял в этом нас, поскольку не помнил произошедшего между взрывом и тем, когда очнулся в палате. После установки протезов он был готов расцеловать весь мир.

– Я помню… Но он ведь только…

– А если его невеста оставит его за то, что у него холодные ноги?

По движению пациентки можно догадаться, что её эта мысль смутила и развеселила одновременно.

– Так – предлагаю вернуться от холодных ног Григория к Вашей горячей голове, которая придумывает себе лишние проблемы. Сейчас Вы гораздо более живая, чем тогда, когда поступили в нашу клинику. Доказать? Пойдём по списку. Мертвые не дышат, не едят, не двигаются, не разговаривают…

– Не звонят маме, – соглашается Надежда с улыбкой. – Я поняла Вас.

– Наденька, после случая с Григорием я был уверен, что Вы больше не нуждаетесь в моей помощи. Тогда Вы помогли ему гораздо лучше меня. Пожалуйста – вспоминайте этот случай почаще.

* * *

Целый день идут какие-то проверки. Психолог долго беседовал о том, что уже говорено и переговорено. Инженер, который так и не удосужился представиться, долго заставлял шевелить всем, что есть. Потом Дима опять подключил свой кабель и долго щелкал по клавишам ноутбука. Когда отключил – закрыл крышку, погладил и весело подмигнул.

– Все системы работают в штатном режиме. Полёт нормальный.

Медсестра заставила повторить названия всех расходных жидкостей, как их готовить для себя – и как заливать. С одной стороны – хорошо, что основная часть заливается в рот, но есть неудобства. Надо следить, чтобы не запачкать канал для питания топливом для генератора. Потом понеслось. "Закройте глаза и коснитесь своего носа. Пройдитесь. Встаньте на одну ногу." К этому времени достали так, что не просто стала на одну ногу – а изобразила дурацкую позу каратиста из какого-то боевика. Доктор посмеялась, похлопала в ладоши и поставила подпись в обходном. Долго беседовала с Виктором. Он – кажется – пытался продублировать вопросы всех, кого обошла до него. Когда намекнула ему на это – извинился, но пояснил, что это его обязанность. К вечеру едва приползла в палату и рухнула пластом. Чуть живая. Но мысль о том, что всё-таки живая – сразу придала оптимизма.

* * *

День прощания с Надеждой. Звучит до жути печально. А на самом деле всё просто и даже радостно – Надюха наконец-то выписывается из больницы. Ни с кем прежде не приходилось возиться так много – и на этом дело не окончено. Она будет возвращаться снова. Как минимум – каждые пару лет для технической профилактики её невероятно сложного кибернетического тела. Для неё это теперь – как профосмотр у врача. Успел привыкнуть к ней настолько, что уже начал подсчитывать месяцы до её ближайшей профилактики. А там – кто знает. Она может вернуться внепланово. Может быть поломка. Могли не учесть чего-то при проектировании – ведь многое в её спасении было для инженеров клиники впервые. Хотя и подключали в режиме онлайн столичных специалистов. Несколько раз за последние дни сам просыпался в холодном поту от мысли, что мог что-то забыть сделать. Но кажется – всё хорошо. А ещё есть надежда, что Надежда будет возвращаться, чтобы стать лучше. Техника сейчас совершенствуется быстро, а ей предстоит долгая жизнь. И кто знает – какой она может стать спустя десятилетия?

Проводить её вышли многие. Десантник Гриша при всём параде – в камуфляжных штанах и тельнике – приковылял с помощью костылей, он ещё совсем не освоился с протезами.

– Надюшка, милая, ты вернула меня к жизни! – говорит Гриша, горячо тряся её холодную руку.

– Гришуля, тебя врачи вернули к жизни. А я только вернула в современную реальность.

Со стороны Надька кажется обычной здоровой девушкой. Оделась по-дорожному – в серые джинсы и лёгкую курточку. За её спиной порядочный, хотя и заметно – полупустой – рюкзак с вещами, сетевой зарядкой и питанием на первое время.

– Димочка, ну что же ты! – раскрывает она объятия. Не заставляя её ждать, подбежал и обнял. Хоть она и твёрдая, но это удивительно приятно. Обнимать на прощание, выпуская её в жизнь.

* * *

Как – оказывается – легко теперь скрывать свои эмоции. Если бы было чем – точно бы разревелась. А так – только улыбалась всем на прощание. Больше всех не хотелось прощаться с Димочкой. Он не только программист. Он чудесный друг. И этот друг остаётся за этим забором. Когда придёт время сюда возвращаться – хорошо бы увидеть его снова. А пока надо идти. Поэтому, попрощавшись, отправилась бодрой походкой. Но за воротами никто не ждёт и не встречает. Прошел без малого год с тех пор, как глупая, но ещё целиком живая Надька Курова вошла в заброшенный дом, ставший западнёй. В этом большом городе – кажется – не держит ничто. Виктор предлагал отправить на вокзал на машине, но отказалась. Чтобы не только иметь точку в навигаторе – а самой проехать на автобусе с пересадкой. Благо – для инвалидов проезд в нём бесплатный. Ужасно называть себя инвалидом. Хуже только то, что скрывается за этим словом.

Вот и пригородный автовокзал. Он шумит, как и раньше – когда приехала сюда семнадцатилетней самонадеянной девицей. Тётка – контролёр долго глядит в билет льготного проезда и сомнением переспрашивает:

– Девушка, здесь написано – первая группа. У Вас первая группа?

Молча протянула ей левую руку. Тётка потрогала и извинилась.

Всю дорогу молчала и глядела в окно. Ехать на север области долго, но теперь это не утомляет. Улыбнулась от мысли, что впервые в автобусе ничего не затекло. Интересно – как тётка-контролёр, сидящая всю дорогу на месте водителя, не устаёт? Может быть – спит в дороге? Можно было бы тоже поспать, как похрапывающий всю дорогу сосед, но не позволяют мысли о предстоящей встрече. Никогда ещё так не волновалась по дороге к маме. Как-то она теперь встретит свою непутёвую дочку? Она и раньше встречала строго, а уж теперь… Разговор предстоит не из лёгких. И она ведь уже не девочка, ей давно за сорок. Ещё в больнице пришло понимание того, что теперь близких людей больше не будет. Ни мужа, ни – тем более – детей. Только мама.

В райцентре снова пересадка. Теперь – на беспилотное такси. За ним мало следят и оно стоит неопрятное, зашлёпанное грязью. Но – хотя бы – исправное. Забросила рюкзак, уселась на переднее сиденье.

– Девушка, Вам куда? – запыхано спрашивает дедуля. – Эта – подхватите?

Выслушав его пункт назначения, молча кивнула. Натыкала на экране сразу обе точки. Деду ехать дальше. Он оказывается говорливым, но говорить не хочется. Так что собеседнику вместо ответов приходится довольствоваться неопределёнными кивками.

– Вы эта – не местная? По делам? У нас редко по делам кто приезжает. Больше – эта – к родне, или сами в город катаемся. Дорога – сами видите – какая. Одно слово – поселковая. Вы эта – если какой бизнес тут двигаете – так эта – Вы аккуратнее. Тут эта – чужие много пробовали. Только эта – почему-то не выходит. Вроде эта – свои ещё как-то эта, а чужие эта как-то оно никак.

Включила музыку погромче. Дедуля помолчал немного, а потом сам повысил голос.

– А эта, хорошая музыка-то. Я сам эта бывает такую слушаю. Так я эта – о чём говорил-то?

Не выдержала и ответила:

– А эта – о ценности тишины.

– Так я эта – и правильно. Оно эта – бывает – на рыбалку сядешь с удочкой и эта – такая эта тишина…

Пока доехала – была уже не рада, что согласилась взять попутчика. Расплатилась и выскочила на окраине посёлка. Хотя бы последние десяток кварталов проделать в тишине. Вечером в посёлке всегда тихо. Это не полная тишина. Где-то лают собаки, играют дети. Изредка проедет машина. Идти легко. Хотя за спиной рюкзак, но искусственные ноги не устают, а в батарее ещё большой запас. Так что до дома дошла быстрым шагом – каким никогда не ходила на такие расстояния прежде.

Ключей от маминой квартиры нет. Они остались в городской съёмной квартире, когда вышла оттуда в последний раз. По сути – от той жизни с собой нет ничего. Не только вещей, даже самой себя. Постояла, собираясь с духом, и постучала. Звонок не работает уже давно.

– Кто там?

– Мом, дас бин их.

Мама в молодости любила немецкий язык и пыталась ему учить. Потом бросила эту затею, но несколько фраз в памяти застряли. Дверь открывается.

– Мам, ты не поверишь, но это я. Как я тебе?

– Надька? Это действительно ты? Тебя не узнать.

– Сама удивляюсь.

– Давай к столу.

– Мам, я не буду.

– Не отговаривайся, с дороги…

– Мам, мне нельзя.

– Чего нельзя?! Мамин борщ нельзя?!

– Мам, ты была права. Желудок я себе всё-таки испортила. Так что теперь только спецпитание.

– А я тебе говорила! Перекусы и сухомятка до добра не доведут. Чаю-то выпьешь?

Сняла с плеч рюкзак, скинула ветровку, оставаясь в облегающей блузке с распродажи.

– Нет, мам. Тоже нельзя. Теперь как гляну на пироженки – аж плакать хочется.

– Ну-ка, красотка, повернись! Ай – и правда красотка. Попу на пироженках отъедала?

– Мам, а откуда бы тогда талия? Несколько месяцев упорных тренировок.

Врать – так врать. Для вида сжала кулак и подставила маме руку.

– Потрогай.

– Тохтар, ты чего это? Как камень!

– Мам, я после тренировок вся такая. Круто?

– Надька, и на кой тебе это? Да сейчас у мужиков такой тренировки не встретишь!

– А сейчас от трассы бегом с рюкзаком до дома, и даже не запыхалась – круто?

– Надька, ты в чемпионки собралась?

– Смотри!

Расстегнула рюкзак, вытащила китель и надела. Застегнула, как полагается, на все пуговицы, одёрнула и гордо вытянулась.

– Как на мне костюмчик сидит?

– Надька, я в шоке. И размерчик твой. С ума сойти. Непутёвая за ум взялась. А погоны где? Звание какое у тебя?

– Пока без звания. Но следствию уже помогала. Только пока это секрет, в интересах следствия. Так что не звони по всем соседкам. Хорошо? Можешь вообще сказать, что дочкина подруга приехала. Эта – по делам.

Всё-таки подцепила дедулино словечко. Придётся за собой следить.

– Ой, Надька… Не могу. Скажу, что ты теперь спортсменка. А оружие не выдали?

– Какое оружие, мать? Его только при звании выдают.

– Ой, не подумала. Ну раз ничего не хочешь – ополоснись с дороги и ложись, отдыхай. Завтра поговорим.

* * *

Мама ничего не меняла в комнате. Всё на своих местах – почти как в прошлый приезд. Только на письменном столе разложены кое-какие вещи, переехавшие из города. Прежде, чем зайти в ванную – отправила сообщение об успешном прибытии на место. После – оделась в халатик и тщательно просушила парик феном. Открыла долго пустовавший шкаф. Теперь он заметно заполнен – как будто никуда и не уезжала. Как хочется, чтобы всё это оказалось страшным сном. Проснуться – и снова семнадцать лет, и непослушная, зато модная, причёска лезет в глаза. И в розетке торчит зарядка потёртого мобильника. И мама снова кричит, отговаривая ехать в никуда. Почему тогда её не послушала? Могло сложиться всё совсем по другому. Но прожитого нельзя отмотать назад. И вместо урчания в животе теперь будут индикаторы расходных жидкостей и разряда батареи.

Достала потёртую желтую майку. Рисунок на ней уже заметно выцвел – сувенир с курорта, на который ездили ещё с отцом. Последнее, что он подарил. Маме тогда сказала, что ездила с подружками. Потом он стал звонить совсем редко, а самой не хотелось его беспокоить по пустякам. К тому же – часто путалась из за разницы во времени. Его номер остался в сгоревшем телефоне. Чтобы случайно не оставить – майку сразу упаковала и отправила на дно рюкзака.

Подкралась к двери, выглянув – осторожно послушала. Кажется – мать болтает с соседкой, обсуждая очередную серию, а значит – едва ли ввалится неожиданно. Не хотелось бы, чтобы она увидела раздетой. Торопливо примерила несколько маек. Некоторые сидят неплохо. Похоже – немного раздалась в плечах, а в талии стала чуть стройнее. Нашлось и кое-что из белья, хотя застёгивать придётся в самый край. Остальное отложила на потом.

* * *

Рано утром выполнила детскую мечту. Одетая по-спортивному встала у стены, уперлась руками в пол. Осторожно подняла сперва одну ногу, потом, опираясь ей о стену, завешенную ковром, подняла вторую. В раннем детстве папа на этом самом месте пытался научить этой стойке, но не получалось. Теперь вышло легко. И в этот самый момент заглянула мама, тоже привыкшая вставать рано.

– Надька! Ты что – гимнастка?!

– Утренняя зарядка, мам.

Под её взглядом опустилась почти до пола скользя босыми ногами по ковру, медленно прогибаясь и сгибая руки. Потом, как показывала доктор по реабилитационной гимнастике, чуть повернулась стоя на одних руках, подогнула ноги и встала. Мама удивлённо качает головой. Тут можно честно пояснить:

– Доктор по лечебной физкультуре научила.

Мама восхищённо покачала головой.

– Ну всё, точно – чемпионка. Уж удивила – так удивила. Ты скажи хоть – надолго ты?

– Нет, мам. Завтра уеду. Дел по горло, а если задержусь, боюсь – опять поругаемся на ровном месте, как в прошлый раз. Могу я хоть раз уехать без скандала?

– Умнеешь, дочка, на глазах. Теперь совсем жалко отпускать тебя – такую. А придётся.

Мама вздыхает и выходит. На самом деле – очень хочется остаться. Но нельзя, чтобы она узнала правду. Пока она не видит – достала упакованный стаканчик-дозатор и пластиковую фляжку с питанием. Шутники прозвали его "завтрак язвенника" – даже в аптеках можно сразу так и спрашивать. Непрозрачная янтарного цвета жидкость. Небольшой порции, аккуратно вылитой в рот, хватает на сутки. Нормальному человеку нужно в несколько раз больше.

* * *

Чтобы не оставаться дома – убежала. Якобы – на тренировку. Никто не здоровается с незнакомой спортсменкой, легко бегущей по утренним улицам посёлка в старых кроссовках. Здесь прошло детство. Двухэтажные домики по два подъезда, казавшиеся когда-то большими. Родная школа, мамина контора, детская площадка, новенький магазин, а рядом с ним – старый в свежей краске. Маленький центр, за которым начинаются небольшие домики с двориками. Скромно, но чисто. Непривычно быстро кончается улица. За ней – мост через тихую речку, в которой с другом детства ловили карасей. Обоняния нет, но память хранит ароматы луга за мостом. Голые по колено ноги больше не боятся клещей – можно бежать по узкой тропинке среди высокой травы. Новенькая батарея отлично держит заряд – и ноги легко выносят на высокий бугор, с которого видно весь посёлок и дорогу с оранжевыми точками ремонтных машин. Сделала фото на память. Жаль – встроенный телефон позволяет делать селфи только в зеркале. Осторожно спустилась по знакомой тропинке к реке и села у воды. Река течёт всё так же едва заметно, и кажется – здесь не изменилось ничего. Только нет рядом школьного приятеля Пашунделя, да сама изменилась… Уж изменилась – так изменилась. Врагу бы не пожелала.