Текст книги "Второе рождение (СИ)"

Автор книги: Юрий Деревянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Твердая Надежда. Книга 1. Второе рождение

Твёрдая Надежда. Второе рождение

Глава 1.

Сначала был неясный свет. Потом он начал разделяться на свет и тени. Потом одна из теней пошевелилась и заговорила мужским голосом. Медленно и с расстановкой, но слова доходили будто издалека и звучали неясно:

– Как ты себя чувствуешь?

– Кто вы? – свой голос показался чужим.

– Хирург.

– Я в больнице?

– Ты помнишь, что произошло?

Пошевелиться не удалось. Удалось только закрыть глаза и подумать. Жар. Языки пламени. Горящая дверь. Потом пламя перекинулось на залитый маслом пол. Последнее, что удалось вспомнить – страшная боль, когда начали плавиться штаны. Не открывая глаз, спросила:

– Я… Я обгорела?

– Да. Слишком сильно.

– Я стану уродливой?

– Этого я не допущу.

Кажется – в голосе послышалась улыбка. Снова открыла глаза и попыталась разобрать лицо доктора. Но пока это только тень. Странная тень из цветных пятен.

– А почему я не могу пошевелиться? Вы что-то мне вкололи?

– Всему своё время, девочка. Пока тебе лучше не шевелиться.

– Но… я ведь буду ходить?

– Обязательно. Ходить, и смотреть на этот мир, и улыбаться. Тебе снова придётся научиться всему.

– Всему? – свой-чужой голос выдал испуганными нотками.

– Да, всему. Иначе наши труды пропадут напрасно. А пока постарайся побольше смотреть. Я пришлю тебе специалиста – он поможет тебе поскорее восстановить зрение. Ты ведь не подведёшь нас?

Голос доктора с надеждой улыбается. Хочется улыбнуться в ответ, но губы тоже словно чужие.

– Я буду стараться.

– Вот и умница.

Тень удаляется и тут же появляется другая. Судя по голосу – женщина, которая с места строго спрашивает:

– Опиши, что ты видишь?

* * *

Трудно понять – сколько прошло времени. Специалисты приходят и уходят. Задают вопросы, заставляют выполнять задания. Поначалу задания кажутся глупыми. Но тени становятся лицами, голоса звучат всё яснее. Окна в палате нет – и ночь настаёт тогда, когда уходят все. И тогда можно отдохнуть. В это время лучше заставить себя заснуть. Потому что иначе в голову начинают лезть мысли. О своём прошлом. О наверняка пропавшем телефоне, в котором были контакты знакомых. И как их теперь восстанавливать – непонятно. Об оплате за квартиру. О школьных подружках. О начальнике, обещавшем уволить в случае прогула.

Иногда что-то происходит и наступает темнота. Беззвучная темнота, в которой не слышно собственных попыток закричать. Только иногда эту темноту разрывает боль. Короткая боль в неожиданном месте, которое до этого не чувствовало ничего, когда доктор к нему прикасался. А когда вместо темноты снова приходит доктор и начинает щупать – вместо боли ощущается осторожное прикосновение. И снова хочется улыбнуться. Губы всё ещё какие-то странные, но уже можно понять – когда они улыбаются. И собственная улыбка сразу поднимает настроение. И уже не так терзает мысль: "дура, зачем ты потащилась туда за этими идиотами?" Когда главный доктор приходит в очередной раз, наружу прорывается вопрос:

– А мама знает – где я?

Доктор присаживается рядом. Он смотрит поверх сдвинутых на кончик носа очков и отвечает неуверенно:

– Не знаю, это дело полиции. А как тебя звать?

– Надежда.

– У нас есть надежда, – улыбается доктор. – А я – Виктор. Значит – победим.

– Маме пока нельзя ко мне?

– Да.

– Ну и ладно… Виктор, а я ещё долго буду так лежать?

– Пока не сможешь сама встать, – высказывает он очевидную вещь, пожав плечами.

* * *

Пока спала – перевезли в другую палату. Шторы на окне весь день открыты и теперь, если скосить взгляд, за окном видно небо. Слух уже восстановился и, когда медсестра приоткрывает окно, слышно чириканье воробьёв и шелест листьев. Но свой голос всё ещё чужой, хотя и приятнее прежнего. Тело уже чувствует всё, но по-прежнему невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой. И почему-то не получается свистеть. Зато в палате негромко играет музыкальное радио и можно подпевать. А ещё странно, что за всё время ни разу не дали поесть. Но при этом совершенно нет ни чувства голода, ни желания куда-то сбегать. Остаётся только списать это на действие каких-нибудь уколов. И однажды Виктор приходит вместе с каким-то молодым парнем.

– Привет, – говорит парень. Слышно, как он придвигает стул и садится. Виктор присаживается рядом и прикладывает руку к шее.

– Чувствуешь?

– Да.

Виктор кивает парню, сидящему где-то сбоку и предлагает:

– Попробуй повернуть голову.

От первого движения голова закружилась и всё поплыло. Показалось, что кровать переворачивается, стряхивая на пол. Пришлось закрыть глаза и замереть. Не открывая глаз, произнесла:

– Получилось.

– Умница. Теперь дело пойдёт. – улыбается Виктор, держа за руку.

Никогда не думала, что это так здорово и весело – просто лежать и осторожно вертеть головой. То вправо, то влево. А ещё теперь можно шевелить пальцами. Они немного неловкие, но слушаются. И в них можно мять тихо шуршащий мешочек. Жаль – нельзя поднять руку и посмотреть – что удаётся намять. А ещё очень хочется увидеть свою руку. Какой она стала теперь. Немного страшно от того, какой она может оказаться, но это лучше – чем совсем не знать. Хотя док ведь обещал…

* * *

Пожалуй, Надежда – самая необычная пациентка, с какой приходилось иметь дело. Поначалу прежде, чем войти к ней, приходилось долго собираться с духом. Одно дело – уникальная операция по спасению того немногого, что осталось от девушки. Удивительно, что её вообще удалось сохранить в живых. И совсем другое дело – когда она начала приходить в себя. Но человек привыкает ко всему. Её лицо уже стало казаться по-своему милым, а когда стало ясно, что труды не напрасны и она уже чувствует своё тело – пришло настоящее вдохновение. Теперь дверь к ней открывается легко, словно к старой знакомой, которую приятно видеть. Но сегодня день, который должен стать для неё особенным. Юный коллега заметно нервничает, да и самому не по себе. За дверью на обычной больничной кровати лежит она. Надежда встречает улыбкой. Как обычно – присел к ней на край и потрогал руку. Рука твёрдая. Покрытая тонкой эластичной оболочкой выглядит почти, как живая. Но пока Надежда не шевелит ей – рука холодная. Коллега присаживается за управляющий компьютер и вводит с клавиатуры команду. Теперь можно ей позволить:

– Можешь попробовать осторожно согнуть левую руку.

Рука сгибается. Надежда смотрит на неё с улыбкой и шевелит пальцами.

– Я боялась, что будет хуже, – наконец произносит она. – А вторую можно?

Коллега – похоже – заранее угадал её следующее желание и сразу жмёт ввод. И кивает. Остаётся только передать кивок Наде, и она тут же приподнимает правую.

– Виктор, а можете мне принести ниток и спицы?

– Хочешь вязать?

– Очень. Я умею… В смысле – раньше умела.

– Наденька, ты меня сейчас спасла. Я-то думал – что тебе дать для тренировки мелкой моторики.

Остаётся совсем немного. Если она сможет шевелить ногами и удерживать равновесие – это победа. Значит – операция прошла успешно и удалось соединить все нервные окончания. Сможет ли она после этого принять себя – другой вопрос. Но это уже будет работа психолога. Хотя… Сколько бы Андрей Васильевич ни имел за плечами опыта – а с таким ему точно сталкиваться не приходилось.

* * *

Лёжа вязать не очень удобно. И первые ряды пришлось начинать несколько раз. Но это не главное. Главное то, что кожа на руках выглядит как-то неестественно. Хочется надеяться, что это какие-то перчатки для защиты после ожогов, но мысли об искусственной коже не идут из головы. Где-то слышала про такую. Виктор ещё не разрешает трогать себя, но не удержалась – потрогала. Не больно, но живот подозрительно твёрдый. И ноги тоже – хотя и не напрягалась. Чтобы не думать о худшем – сосредоточилась на вязании. Шарфик уж точно пригодится, от старого едва ли что-то осталось. Утром в дверях появляется незнакомый специалист. Их было уже много, этот немного непохож на всех остальных. Присев, он представляется:

– Здравствуйте, Надежда. Я – Андрей Васильевич. Психолог.

– Говорю сразу – ни русалкой, ни Наполеоном себя не считаю.

– Это радует, но я не психиатр, я психолог. Я хочу с Вами поговорить.

– Здорово. А то до сих пор со мной только Виктор по душам беседовал.

– Скажите, Надежда, кем вы хотели стать?

– Ну… Кем только ни хотела. Но точно не хотела кричать "ваш заказ готов".

– Вы уже работали?

– Ага. Не работа, а тоска зелёная. Наверняка на моё место уже кого-нибудь взяли.

– Не жалеете, что потеряли работу?

– Ну хоть такая была. Но думаю – такую найти нетрудно. Лишь бы я была не слишком страшная.

– Я бы – скорее – назвал Вас симпатичной.

– Тогда найду.

– А молодой человек у Вас есть?

– Был. Больше не хочу видеть этого идиота. Потащилась за ним в эту дурацкую развалюху, а из-за его дружка всё и загорелось. Они дали дёру, а я осталась.

– Вы сможете попозже рассказать следователю, что произошло?

– Да хоть сейчас. Пусть немножко посидят за то, что я тут лежу.

– Надя, а каковы ваши отношения с родными?

– Да никак. Мамке в посёлок иногда названивала. Но мы с ней как две кошки. По телефону ещё можем помурлыкать – и то недолго, учить начинает. А на одной кухне больше пары дней не выдерживаем. Обязательно сцепимся.

– Если Ваша жизнь сильно изменится – Вы не будете сильно огорчены?

– Ну только – если к лучшему. Хотя хуже, кажется, уже некуда…

Короткая пауза на раздумье. А к чему он ведёт этот разговор?

– Или есть куда?

– Многое зависит от вас, Надежда. И от Вашего отношения к жизни. Одно могу сказать точно – любая жизнь лучше смерти.

– Так это что? Хуже того, что мне осталось – только смерть?

– Очень многим людям, с которыми мне приходилось встречаться, гораздо хуже, чем Вам. Но они живут. Виктор Михайлович говорил мне, что ещё несколько месяцев назад Ваши шансы остаться в живых были нулевыми. Но медицина движется вперёд.

– Так мне – выходит – повезло?

– Вы счастливица. И ваша воля к жизни невероятна. Только этим можно объяснить то, что мы сейчас с Вами разговариваем, – улыбается психолог.

– Никогда не считала себя везучей. Везучая не попала бы в больницу.

– Считайте, что Ваше невезение сгорело на пожаре.

Ага. Сгорело. Вместе с одеждой и кожей. Рука сама собой тянется к нему.

– Док, признайтесь – что со мной? Что под этими перчатками? Голое мясо?

Он аккуратно берёт за руку.

– Надежда, у Вас прекрасное имя. Не теряйте надежду – и у Вас всё будет хорошо. Настолько хорошо, насколько это возможно. Но прежде, чем задавать следующие вопросы – подумайте над моими словами. Обещаете?

А что делать? Пришлось пообещать.

* * *

Таким Андрея Васильевича видеть ещё не доводилось. Хотя держался он профессионально. А вот когда отошел от двери подальше…

– Виктор Михайлович, я не могу с ней разговаривать. Одно дело – успокаивать однорукого, что ему скоро поставят биопротез, и он сможет хоть на пианино играть, а другое – говорить с мёртвой куклой, которая всё ещё считает себя живой. Я не смог. Извините. Завтра объясните ей всё сами.

Легко сказать. Объясните. А сам отказался. И теперь снова приходится входить в палату с тяжелым сердцем. Но уже ясно – пора сказать Надежде самое главное. И именно сейчас самое время: когда она уже видит улучшения, но наверняка уже заметила, что с ней всё не просто. Ох – не просто. А главное – она сейчас не сможет вскочить и наломать дров. Приходится снова натягивать дежурную улыбку и входить в палату. Как обычно – присаживаться к ней на край кровати и смотреть, как она поправляет отложенное в сторонку вязание.

– Доброе утро, Надюша. Как успехи?

– Вяжу. И хочу знать – к какой-такой страшной новости меня вчера психолог готовил.

– Именно это я и собирался тебе сегодня объяснить.

– Я слушаю. Можете начинать сразу с плохой новости.

– Плохая новость одна. Ты сгорела на пожаре.

– И что в этом нового?

– То, что твоё тело спасти было уже невозможно. Я с трудом понимаю – каким чудом твой мозг ещё продолжал жить. В тот момент мы даже не были уверены, что стараемся не напрасно. Но твоё сердце почему-то ещё билось. И мы решили попытаться.

Она молчит и слушает. Приходится продолжать.

– Это были ужасные несколько месяцев. Самое тяжелое было – когда всё было готово и тебя начали выводить из искусственной комы. Не хочу сейчас рассказывать обо всех сложностях. По сути дела – от тебя живой осталось совсем немного.

– Так я теперь – киборг? Как в кино? – перебивает Надежда.

– Да.

Начинаются томительные минуты ожидания. Она отвернулась к окну и думает о чём-то. И тут на язык падает спасительная фраза:

– Прости, что не дали тебе спокойно умереть.

– Док, за что прощать-то? Вообще-то я подыхать не торопилась.

– Так что, Надь, живём дальше и радуемся жизни?

– Само собой. Ноги когда подключите?

– Обещаешь, что не натворишь глупостей?

– Обещаю.

* * *

Руки уже привычно набирают петли, а в голове крутится страшная мысль. Эти руки не живые. Как и всё остальное. Ты стала роботом, Надька. Пластиковой куклой. Теперь понятно – почему не удаётся заплакать. Роботы не плачут. Зачем теперь этот шарфик? Можно подарить Виктору. Хоть что-то получит за свои труды. А как жить дальше? А это вообще жизнь, или просто – функционирование? И стоит ли пытаться жить? Ну и что, что они все старались? Если невозможно было спасти – то зачем? Чтобы помучилась подольше? Спица теряет петлю. Да кому он нужен – этот шарфик?! Ударить себя по лицу – это даже не больно. Просто сильное касание. Ну уж нет. Теперь этот придурок просто так не отделается. Фантазия начинает строить планы страшной мести. Такой, которую может реализовать только робот с твёрдыми кулаками. И тут же становится страшно. Страшно себя самой. А ещё страшнее – если избить его до такого состояния, что… И вот тогда уж он ответит по полной. Но есть идея лучше. Воспользоваться тем, что произошло – и стать крутой. Немыслимо крутой. А потом прийти к нему… Нет – слишком много чести. Даже не позвонить. Просто забыть о нём. Как о случайно встреченном котёнке, которого потискала – и забыла. Сразу представила его в виде кота. Стало смешно. Позволила себе посмеяться – и стало легче. А ещё захотелось спать. А ведь роботы, наверно, не спят. Значит – ещё не совсем робот? Значит – ещё не всё потеряно. Значит – можно просто улыбнуться белому потолку и заснуть.

* * *

Всё-таки надо бы сделать графический интерфейс к управлению приводами. А пока приходится, сверяясь со схемой, набирать в терминале:

> k-drive if 2 number 75, 77, 79 enable yes

> k-drive if 2 number 75 tune start…

Сколько бы ни возился в детстве с роботами, но когда понимаешь, что внутри этой силиконовой куклы мозги живой девушки – мороз по коже. Но теперь ты – один из ведущих специалистов по бионическому протезированию. И ты только что включил ей управление левой щиколоткой. И её восторг по этому поводу – не компьютерная имитация эмоций. Михалыч убеждается, что всё в порядке, и даёт добро на разрешение следующих приводов. Когда ноги включены полностью – приходится вдвоём подхватить Надюху под руки и помочь ей встать. Она довольно лёгкая без основной тяговой батареи. И она ещё не держит равновесие, но если придерживать за руки – стоит. Ноги не подгибаются. И – счастливая – повисает у дока на шее. Немного есть ревности, но с другой стороны – ему с ней, как хирургу, досталась самая сложная работа. За девушкой пока ещё тянутся кабели питания и управления, но скоро оба можно будет отключить. Причем управление – хочется надеяться – уже навсегда. Почти все её приводы и датчики уже включены, ей осталось только вспомнить – как ходить. Так же начинают все после протезирования. Сперва учатся хоть как-то шевелить конечностью, потом начинают ей пользоваться уже уверенно. А когда приходит твой безрукий пациент – и демонстрирует, как научился играть на гитаре, главное – не лопнуть от гордости.

Кабель питания достаточно длинный, чтобы можно было водить по палате – и Надежду водили по очереди до позднего вечера. Благо – искусственные ноги не устают. Но даже она к вечеру устала. И язык не поворачивается в чём-то её обвинить. Внутри она всё-таки живая, и её усталость напоминает об этом.

А когда вечером уходили – обернулся в дверях. Она лежит довольная, закинув ногу за ногу. Не удержался, чтобы не подмигнуть. А она послала воздушный поцелуй. Приятный вдвойне.

* * *

Это утро особенное. Обычный будний день, но кажется – будто праздник. И погода за окном отличная. Хочется подставить лицо весеннему Солнцу. Для этого надо осторожно повернуться на бок, упереться руками и встать. Впервые встать самой. Пока на колени на кровати. Лицо ощущает температуру. Это совсем не так приятно, как прежде, но сама мысль о том, что это удалось – уже греет. Если замереть в устойчивой позе – можно стоять так сколько угодно. Но солнце поднимается выше. И уже греет белую больничную рубаху, прикрывающую колени. Прежде, чем двинуться дальше, надо подтянуть предательски свисающий из-под рубахи кабель. Ещё совсем рано, но если упасть – наверняка кто-нибудь прибежит. Но падать обидно. Поэтому плохо слушающиеся ноги надо спускать с кровати осторожно. Лёжа на боку. А потом снова сесть вертикально. При резком движении рукой изнутри плеча едва слышно прорывается звук работающего моторчика. Это одновременно и жутко, и забавляет. Руки работают уже гораздо лучше ног. Опираясь руками обо что придётся, наконец-то удаётся встать у окна и поглядеть на утренний парк. За листьями видно решетчатый забор и улицу с редкими в этот час автомобилями и прохожими. Приходит в голову мысль, что стала похожа на эти автомобили. Они ведь железные, но управляют собой сами. Только скажи – куда ехать, и он отвезёт. Главное – правильно сказать. А в детстве по посёлку многие ещё ездили, управляя автомобилем за руль. Вспомнила про кабель питания – и стало не то совсем грустно, не то ещё смешнее. Троллейбус Надежда. Следующая остановка – Соловушки. Осторожно – двери закрываются. Приподняв кабель, громко произнесла:

– Пшшш! – И рассмеялась собственной шутке.

* * *

Едва успел открыть дверь в палату – Надежда огорошила новостью:

– Доброе утро, док! Я сделала прикольное открытие!

Голос у неё весёлый. Да и на кровати лежит совсем не так, как в прошлые дни. Лежит на боку, подставив руку под голову. Одна нога согнута. Свободная поза здоровой живой девушки. В сочетании с её весёлым тоном – уже внушает оптимизм. Присев на стул у компьютера – подбодрил:

– И что за открытие?

– Я не могу заплакать, зато сколько угодно могу смеяться и улыбаться. Прикольно – правда?

С этим трудно не согласиться.

– Определённо – есть повод для оптимизма.

Она довольно резво садится, поднимает ноги и расставляет руки.

– Я буду железной дурочкой – хохотушкой.

– Почему обязательно дурочкой?

– Потому, что только конченная дура могла попереться ночью по заброшкам с этими двумя полудурками.

– Кстати – о полудурках. Ты готова побеседовать со следователем?

– Да хоть прямо сейчас.

– Ну хорошо. Я позвоню им, что ты в состоянии отвечать на вопросы. Только пожалуйста – веди себя прилично. И укройся покрывалом. Не хочу, чтобы он видел кабели.

– Замётано.

* * *

Глава 2

Водить Надюху по комнате неожиданно весело. Кажется – она забыла про все страхи и комплексы и просто радуется каждому удачному шагу. А ещё удобно, что она совершенно не боится щекотки. Периодически она просит оставить её – и двигается вдоль стенки. Тогда остаётся только присматривать за ней, да изредка поправлять волочащийся по полу гибкий кабель.

– Димусик, а у тебя подружка есть? – спрашивает она неожиданно. С её упрощённой мимикой трудно кокетничать, но невозможно не заметить, что она старается.

– Была, поругались.

– А со мной погуляешь?

Даже нельзя сказать, что эта просьба неожиданная. Особенно девушки в период восстановления часто просят с ними погулять. Из-за одной такой прогулки и разругались с девушкой. Может – и к лучшему. Трудно было бы жить с такой ревнивой, когда через руки проходят пациентки со всего округа.

– Обязательно. Как только сможешь сама выходить.

– А когда я смогу?

– Как только научишься уверенно ходить по палате – можно будет установить тебе основную батарею и зарядник. Они довольно тяжелые, так что учиться ходить с ними было бы труднее. Пока в тебе только аварийное питание.

Добравшись до кровати, Надя усаживается и спрашивает:

– Дим, ты ведь всё про моё устройство знаешь?

– Конечно. Хочешь узнать о себе побольше?

– Я и в школе анатомию любила. Но по медицине не пошла, не решилась. Расскажи.

– Ты сейчас по устройству на насекомое похожа. В том смысле, что в руках и ногах обычных костей нет – нагрузку несёт твёрдая оболочка под искусственной кожей. Оболочка довольно прочная, так что ещё и защищает внутренние устройства. Приводы и всё остальное. Кстати – в тебе довольно много свободного места. Особенно сейчас. Да и потом прилично останется. Некоторые пациенты, у которых похожая конструкция протезов, просят сделать в них потайные отсеки или какие-нибудь дополнительные устройства спрятать.

– Круто. А в меня можно будет мобильник куда-нибудь засунуть? Чтобы уже точно не терялся.

– А он в тебе есть, только ты им пользоваться ещё не умеешь.

– Ваау! А какой?

– Там специальный – для встраивания. Вместо экрана – нейроинтерфейс. Выход в сеть, беспроводные интерфейсы, установка приложений, все дела. И полностью отвязан от твоих основных систем. Так что удалённо взломать тебя невозможно. Как только освоишься с остальным – подключу.

Тут же обида:

– Дим, а почему раньше не включили? Мне бы не так скучно было.

– Вот потому и не включали. В Японии в клинике был такой случай. Включили одному пациенту сразу, а он ушел в сеть, и не вернулся.

– Это как?! – ужасается Надька.

– Именно так. Увлёкся мобильником и не стал осваивать тело. Постепенно нервы атрофировались – и привет. Не знаю, что теперь с ним.

Девушка задумывается.

– Может быть – ему и так хорошо.

– Кто знает. У меня школьный приятель не сильно от него отличается. Уже много лет только в сети с ним и встречаюсь. Несколько раз звали куда-нибудь выбраться, а он то днём отсыпается, то занят, то лениво. В общем – больше я его и не видел ни разу.

– Одни могут ходить – и не хотят, другие не могут – а хотят, – делает вывод Надюха. Поправив кабель, осторожно наклоняется вперёд и, придерживаясь за поданную руку, поднимается на ноги.

– А если вдруг кабель питания оборвётся? Что со мной будет? Сразу умру?

– Не сразу. Мозг будет жить ещё пару суток на аварийном питании. Но без связи с внешним миром. Ни видеть, ни чувствовать, ни шевелиться не сможешь.

– А сколько я лежала в коме?

– Около четырёх месяцев. Довольно долго изготавливали тебе эту оболочку, к тому же – надо было соединить нейроинтерфейсы с нервами – и чтобы всё срослось.

Она печально приподнимает брови.

– Проспала своё двадцатилетие. Хотела отпраздновать.

– Можно задним числом отпраздновать.

– Без вина и тортика? Вот уж спасибо. Утешил.

– Ну кстати – питание у тебя не только электрическое.

– Чо?!

– Рюкзак на плечо. Мозги-то у тебя живые. Им питательные вещества нужны. Правда – твои внутренние органы сохранить не удалось, так что используется специальный готовый питательный состав.

– А-фигеть! И что – я теперь без него жить не смогу?!

– Ну так же, как раньше без воды и еды не могла. Или как больные без лекарств. Не паникуй. Он в любой аптеке есть. А в крайнем случае – сама сможешь сделать. Ничего сложного, всё в обычном супермаркете можно найти.

– А какой он на вкус?

– Ничего так. Я пару раз им подкреплялся, когда работа затягивалась и ничего под рукой. Правда – у тебя вкусовых датчиков нет.

– Жалко. Я любила вкусненько поесть. Особенно – пироженки.

– Ты пухленькая была?

– Не-а. Ну так – совсем немножко. А теперь уж точно не растолстею.

Кибердевушка окончила круг по комнате, плюхнулась на кровать и задрала ноги кверху.

– Димуль, а что ты скажешь про мои ножки?

– Отличные. И вес приличный могут держать, и бегать можно, и приводы подбирали с большим ресурсом.

– Дим, ты дурак? Я не про устройство. Они тебе нравятся?

– Честно? Не очень. Слишком гладкие – не живые. Я слишком много на такие насмотрелся.

Она покачивает поднятыми вверх ступнями.

– Кажется – раньше у меня ножки постройнее были.

– В них часть тяговой батареи будет размещаться.

Похлопал её по верху бедра.

– Вот здесь.

– Остальное – в попе?

– Нет, в ней много мощных приводов, поэтому она так выпирает.

– А тут? – спрашивает Надька, опустив ноги и положив руку на живот.

– Тут пока пусто. Будет остальная часть батареи, сетевая зарядка и генератор.

– Генератор?

– Да, тебе раздобыли армейский – многотопливный. От экзоскелета. Вон он – под столом в ящике. Работает на всём, что горит. Правда – при работе на солярке приванивает, да и вообще в помещении им лучше не пользоваться.

– Это я что – буду тарахтеть, как старый трактор?

– Нет, конечно. Он на топливных элементах, бесшумный. Движущихся частей почти нет, химическое преобразование топлива в электроэнергию. Как в батарейках.

– Ни-фи-га-се-бе… – растягивает Надька. – Это мне придётся солярку пить?

– Можно хоть виски, но дорого и мощность падает. Как вариант – медицинский или технический спирт. Либо уайт-спирит из строительного магазина. Вот тут у тебя стоит бачок на литр. Тут – системы питания и дыхания.

– Дыхания?

– Конечно. Мозгу ведь кислород нужен для работы. Но нырять на несколько минут сможешь.

– Нырять? Так я и плавать смогу?

– Да. Разумеется – все сервисные крышки должны быть плотно закрыты.

– Кайфово! Съездим на море?

– Надь, мы только насчет прогулки договаривались.

– Фу на тебя, злюка. – обижается кибердевушка. – Ты мне уже начинал нравиться.

– Я дал себе слово не заводить романов с пациентками.

– Ну и не надо.

– Но вообще-то с тобой прикольно. Ты и раньше такой весёлой была?

– Когда не была пластиковой куклой?

– Надька, для меня ты не кукла. Ты – живая.

Она резко садится, осматривает тянущийся к ней кабель, а потом глядит пристально.

– Дим, обними меня, если я живая.

Пришлось сесть рядом и приобнять за талию.

– Не так. Нежно. – тихо требует она.

Она утыкается головой в плечо. Приходится приобнять её крепче и погладить по голове с коротким париком. От неё слабо пахнет новеньким пластиком.

– Надь.

– Что?

– У тебя всё будет хорошо. Обязательно.

Она хмыкает.

– Ты что – провидец?

Отстранив её за плечи, поглядел в глаза.

– Нет. Просто сегодня я узнал тебя лучше. Ты справишься.

– Ты всем так говоришь?

– Тебе – первой.

Она долго смотрит в глаза и скептически замечает:

– Трепло. Я тебе не верю.

– А себе?

Она снова прижимается и тихо отвечает:

– Себе – тем более.

* * *

Снова вечер и снова в палате одна. Но теперь дорога от кровати до окна намного проще. Только осторожно встать, балансируя руками, и сделать шаг. И ухватиться за подоконник. За окном темно и в оконном стекле отражается комната за спиной. Но лицо видно плохо. Попыталась повернуться немного к свету. Лицо чужое, как и голос. Всё чужое. Дура. Бестолковая дура. Если выдернуть кабель – снова наступит беззвучная темнота. Но прежде, чем разрядится батарея – найдут и снова включат. Они не для того старались. Да и страшно. Почему-то даже пустотелой кукле хочется жить. Интересно – вещи тоже так же хотят жить? Нет – вещи вряд ли. А беспилотники? Они боятся смерти? Или они не знают – что это такое? Они ведь стараются не разбиться. Даже беспилотные автомобили стараются не разбиться. Они едут по правилам. Нет правил, разрешающих убить себя. А если вместо питательного состава залить растворитель? Сделать вид, что перепутала? Тут не поможет никакая батарея. Мозги растворятся – и всё. Наверно – это будет быстро. Или нет? Руки ведь не растворяются, когда их моют растворителем. Значит – не быстро. Страшно. А если действительно – случайно перепутать? Нет. Не надо об этом думать. Хотя надо. Если продолжать жить – придётся всему научиться. Как в детстве научилась есть вилкой. А потом научилась готовить. Снова придётся учиться готовить. Подумаешь – новое блюдо. Считай, что ты на диете. Народ на заправке будет офигевать. "Девушка, мне две чашки бензина. Покрепче и без сахара". Не удержалась – и захихикала. Смех показался знакомым. Своим. Прикрыла лицо руками и снова хихикнула. Мамочка. Хочется смеяться снова и снова. Прицелилась, глядя в стекло, как в зеркало, шагнула назад и плюхнулась на кровать. Кровать слегка спружинила и опять захотелось смеяться. Как в детстве. Подпрыгивать, сидя на пружинящей кровати, и просто смеяться от того, что весело. Это весело – смеяться и подпрыгивать. Интересно – батарея и генератор сильно тяжелые? Если с ними так прыгать – кровать не сломается? Значит – надо попрыгать, пока нет тяжелой батареи. Жизнь легка, пока можно прыгать на кровати и смеяться.

* * *

– Пожалуйста – проходите.

Врач входит в палату первым. На кровати полулежит девушка в больничной рубашке. У неё черные волосы, подстриженные коротко. Челка слегка прикрывает лоб. Лицо овальное, немного кукольное. Нос тонкий, прямой, слегка курносый. Брови тонкие. Глаза большие, карие. Особых примет не заметно. Ноги укрыты покрывалом, недалеко от неё на столике – старый ноутбук с чёрным экраном, заполненным текстовыми сообщениями. При появлении гостей откладывает вязание и спокойным голосом здоровается с врачом:

– Здравствуйте, Виктор.

– Надежда, к тебе пришел следователь. Он задаст несколько вопросов.

– Здравствуйте, Надежда. Следователь районного отдела Игорь Юрьевич Носов.

Сев на стул – включил планшет и запустил распознавание речи.

– Должен предупредить Вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вы готовы отвечать на мои вопросы?

– Готова.

– Пожалуйста, назовите Ваше полное имя и количество полных лет.

– Надежда Антоновна Курова. Двадцать лет.

Планшет задумывается на несколько секунд и выдаёт сообщение: "Находится в розыске восемь месяцев как пропавшая без вести. Изменить статус розыска?". На экране фотография совершенно другой девушки. Рыжей, круглолицей, с голубыми глазами и более широким носом.

– Кто может подтвердить Вашу личность?

Она пожимает плечами и молча кивает на врача. Тот разводит руками.

– Это та девушка, которая была обнаружена пожарным расчётом. Она сильно обгорела и не подлежала опознанию. Внешность фактически создана заново.

– Отпечатков пальцев у меня тоже нет, – сообщает назвавшаяся Надеждой Куровой, демонстрируя руку. Да, дело сложное. Впрочем – неудивительно. Никогда не доводилось предложить человеку опознание самого себя, но сейчас приходится нажать "подставные" и предъявить ей экран планшета с дюжиной фотографий разных девушек. Она уверенно выбирает ту самую.

– Ладно – перейдём к тому, как Вы оказались в здании. Вы помните обстоятельства?

– Ну… – она заводит глаза к потолку. – Это было… Толик позвал меня пошляться по заброшкам. Они с корешком часто так шлялись.