Текст книги "Меч Белогора (СИ)"

Автор книги: Юрий Хабибулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Я вспомнил обалдевшее лицо женщины в окне соседнего коттеджа, когда тащил Ольгу на руках до такси. Помню, расспрашивал ту тётку о жильцах интересующего меня дома, говорил, что я с Олиной работы. Наследил, в общем.

Видимо, мать Любимовой приехала вчера вечером, увидела кровь, разбитое окно, беспорядок на кровати и сразу бросилась в милицию, написала заявление о пропаже дочери. Менты приехали, опросили соседей. Кто-то вспомнил про недавнее нашумевшее убийство Халина на Олиной работе, подозрительного типа, слоняющегося у дома и расспрашивающего об Оле соседей, затем, связал концы с концами и позвонил дознавателю, ведущему это дело. Вот потому тут Петухов и объявился. Решил сыграть на неожиданности своего появления для меня. Чтоб «злодей» не успел подготовиться. Наверняка Олина мать и майор уже звонили с утра в редакцию и узнали, что ни Любимовой, ни меня на рабочих местах нет.

Вот потому-то Петухов с ментами и с заявительницей примчался ко мне, надеясь взять преступника с поличным.

Следователь смотрел на меня специфическим профессиональным взглядом и чуть покачивал головой на тонкой костлявой шее, как бы говоря: «Попался голубчик! Колись лучше сразу, что с бабой сделал?»

Я попытался успокоить перепуганную женщину

– С Ольгой всё нормально! Она действительно здесь была и скоро вернётся. С утра уехала по своим делам. Ольга два дня не появлялась на работе, не отвечала на звонки, и я был вынужден сам к ней поехать, узнать, в чём дело.

Соседи ничего пояснить не смогли, а когда я заглянул в дом, то увидел, что входная дверь заперта изнутри. Потому разбил стекло и влез в дом. Кровь на полу моя – я порезал руку.

Для убедительности, я задрал рукав рубашки и показал гостям повязку. Потом продолжил

– Олю нашёл больной и спящей. Когда разбудил, она сама попросила привезти её ко мне и захотела остаться до тех пор, пока мама не приедет. Сказала, что ей очень страшно, и она боится находиться одна в доме. Как оказалось, она проспала больше двух суток.

Что мне было делать? Я согласился. Оля была очень слаба, потому мне и пришлось нести её на руках до такси. Сейчас с ней всё в порядке. Оля точно не знала, когда вы приедете от родственников из Липецкой области, и потому я попросил её постоянно названивать домой, чтобы вас перехватить и объяснить, что произошло. Так что ваша дочь последние два дня действительно жила у меня.

Мне показалось, что старшая Любимова облегчённо вздохнула.

Петухова же и его ментов моя речь явно не убедила. Вероятно, на своём веку они слышали и более правдоподобные версии, чем та, которую изложил я.

– Складно у вас всё получается, – восхищенно протянул следователь, – ценю изобретательность и находчивость подследственных. Пополняю опыт.

– А что, я уже подследственный?

– Почти что. Ну-ка, мамаша, – обратился Петухов к женщине, выйдите, пожалуйста. Нам тут нужно по-мужски побеседовать. Отделить зёрна от плевел, так сказать.

Женщина неохотно вышла из спальни и закрыла за собой дверь.

– На балкон идите, на балкон. Подышите пока свежим воздухом, – крикнул ей вдогонку Петухов.

Потом он посмотрел на меня гипнотизирующим взглядом. Так голодный питон смотрит на кролика перед тем, как обвить его кольцами, придушить и проглотить. С ушками, лапками и шкуркой.

Гипноз на меня не действует. Это я уже давно испытывал. Ни у кого не получалось. Да и смешно мне было смотреть на маленького Петухова в роли питона. Я уж точно не кролик. Сам могу трёх таких Петуховых проглотить. Только зачем? Я человек законопослушный, спокойный. Мне неприятности с органами правопорядка не нужны. Тем более, что я ни в каком похищении не замешан.

Но следователь с ментами моё мнение явно не разделяли.

Петухов, не дождавшись признаков беспокойства со стороны подозреваемого, перешёл к более привычному методу общения.

– Так, ладно! Послушали мы твою лабуду и хватит! Теперь по существу вопроса поговорим. Где тело? Хватит тут невинного из себя строить! Знаешь, сколько я таких умников видел? Все они сейчас лес в тайге валят. И ты валить будешь! Давай, колись, по-хорошему! Оформим тебе явку с повинной – судья срок скостит. Да и начальника своего, Халина, судя по всему, ты сам и замочил. Рассказывай всё, тебе же самому легче будет.

Один из ментов, который капитан, наконец, подал голос

– Он тебе дело говорит. Рассказывай, как всё было. Раньше сядешь – раньше выйдешь. И с чистой совестью, – мент ухмыльнулся.

Я с изумлением посмотрел в глаза высказавшихся блюстителей порядка. Они это серьёзно?

Тут и старлей включился в «беседу»

– Мамаше можешь сказки рассказывать. Фактически ты уже признался нам, что бабу в бессознательном состоянии домой привёз. Дальше всё ясно. Ты с ней тут побаловался. А потом одно из двух. Либо расчленил тело и спрятал где, либо продал девчонку в сексуальное рабство. А начальника своего прикончил, чтоб его место занять. Мы таких фраеров, знаешь, сколько ловим.

Я с удивлением и поднимающейся изнутри волной бешенства смотрел на трех взрослых, с высшим юридическим образованием, нормальных с виду мужиков, которые подавшись ко мне, на полном серьёзе напряжённо ждали «чистухи».

Мне и раньше приходилось сталкиваться с людьми, имеющими определённые недостатки в мышлении. Например, как в этом случае, – резкое сужение сектора восприятия информации, зашоренность сознания, воспринимающего извне только доводы и факты обвинительного характера. Что делать? У некоторых это неизлечимая профессиональная болезнь – слушая, не слышать, и с упорством дятла долбить в одну точку, пытаясь подпереть какую-нибудь совершенно идиотскую версию событий никак для этого не подходящими фактами или просто домыслами.

Это не лечится, а потому надо отнестись к происходящему философски, не гробя зря лишних нервных клеток.

Я сбросил тапочки, непринуждённо растянулся перед незваными гостями на своей кровати, зевнул, и примирительно заметил

– Тело скоро придёт. Само. Целое. Давайте немного подождём.

Маршавину я звонить не хотел. Мог подставить его, да и меч Белогора «светить» никак было нельзя. Оставалось только ждать, хотя Олину маму и было жаль.

В ответ на мою выходку лица у всей троицы слегка вытянулись. Я поставил служителей Фемиды в затруднительное положение. С одной стороны уголовного дела по похищению человека ещё нет, санкции судьи на мой арест тоже. С другой стороны, нюх – нюхом, а тела-то и серьёзных доказательств реального преступления тоже нет. Только косвенные улики. Нет тела – нет дела, это присутствующие господа понимали, нутром почувствовали и то, что «чистухи» им от меня не дождаться.

До них постепенно стало доходить, что лёгкого раскрытия «особо тяжкого» преступления при таком несговорчивом подозреваемом тут явно не ожидается. Как и скорого «звездопада» на погоны. Прямых доказательств моей вины нет. Ну, признался субчик пока в проникновении в чужой дом. Так ведь в самых благих целях! Ну, действительно, нёс девушку на руках до такси, привёз к себе домой. А где криминал-то? Что тут пока можно навесить этому наглому газетному деятелю? Незаконное проникновение в чужое жилище? Без материального ущерба – это мелочёвка. Девушка и правда, могла придти в себя и уйти. Куда? Зачем? Это уж дело десятое. Пришить подозрение в убийстве без тела – невозможно, если лопух сам не сознается и не расскажет всё. Похищение раскручивать? Что-то тоже пока слабовато с аргументацией. Да и с бывалым газетчиком, связываться без мощной доказательной базы, не самое умное дело.

Юридически подкованная троица, видимо, прокрутила эти простые логические построения в своих трёх извилинах и от безысходности уныло начала озираться по сторонам, явно в надежде найти какой-нибудь компромат, улики, которыми можно было бы надавить на меня.

Петухов заглянул под кровать. Капитан выдвинул ящик секретера и начал рыться в лекарствах. Старлей высыпал сумку с вещами Оли на стол и начал копаться в них: нижнее бельё, косметика, зеркальце, какая-то мелочь.

Петухов под кроватью ничего не нашёл и запустил руку под матрац. Начал шарить там.

Я похолодел. Слава Богу, что меч со старинными «цацками» и сумкой Халина я вчера отдал профессору, а не то… Страшно даже себе представить.

Сколько ещё они будут шарить? Как бы не подкинули чего из своего обычного набора – наркотики, патроны, пистолет или даже гранату. Чтобы был повод наехать на меня по полной программе. Знаем мы эти штучки.

Другое дело, что они к этой ситуации, видимо, не подготовились заранее и не взяли с собой ничего такого, что можно было бы мне подбросить. Да опять-таки, визит-то получается неофициальный, без ордера и понятых.

Надо как-то прекратить этот произвол.

Наивно так спрашиваю увлёкшихся шмоном представителей закона

– Товарищи офицеры, а что это вы делаете? У вас есть санкция на обыск в моей квартире? Покажите! И давайте тогда сюда соседей пригласим в качестве понятых. Чтобы они протокол осмотра подписали. Или как свидетели подписали заявление в прокуратуру о ваших незаконных действиях. Я понятно выразился?

Менты остановились и с ненавистью посмотрели на меня.

Да-да, я знаю, что грамотных вы не любите, ребята. Вам с ними сложнее. Они права качают, жалуются. Проще разбираться со всякой темнотой необразованной. Тех припугнёшь, ткнёшь кулаком под дых, так они с испугу всё, что хочешь, подпишут, признаются в том, чего никогда не делали.

С образованными труднее. Всё надо по закону делать, улики собирать, свидетелей отыскивать, массу бумаг писать. Геморрой, одним словом…

В принципе, конечно, стражи порядка могли пропустить мои слова мимо ушей и продолжить обыскивать квартиру. Если бы действительно надеялись отыскать что-нибудь криминальное и прижать меня этим. Но, судя по всему, целью Петухова была примитивная попытка меня запугать, а не искать иголку в стоге сена. Если бы я «раскололся» и сам признался бы в своих преступлениях, я бы сэкономил заваленному другими делами следователю массу времени и нервов. Да и другим работникам правосудия тоже.

Просто, по-человечески, их всех понять можно. Работа у них такая.

Но ведь я не преступник! Я не похищал Ольгу, не убивал Халина и никак не могу им помочь иначе, как сказав правду.

После моего замечания вся троица почувствовала, что ими в данном случае выбрана не самая лучшая тактика. Запугать объект не удалось.

Менты младшего офицерского состава перестали копаться в вещах и уставились на Петухова, ожидая от него, как от старшего по званию, предложения какого-нибудь достойного выхода из сложившейся ситуации. Пока свидетелей происходящего нет, можно не беспокоиться о последствиях. Но свидетели могут появиться и тогда с этим, подкованным в законах газетчиком, неприятностей не оберёшься.

Мне показалось, что в тесном пространстве десятиметровой спаленки что-то изменилось. Напористость и наигранная уверенность гостей в своих правах наткнулась на спокойствие хозяина и готовность его к грамотной обороне.

Люди в форме, наконец, задумались о том, что они делают и о возможных неприятных последствиях.

Я был на своей территории и в своём праве. Я пустил гостей к себе, и я так же мог выставить их из своей квартиры. Конечно, чисто теоретически. Без соответствующих официальных бумажек, присутствующие в форме ничем не отличались от любых других посторонних граждан.

Петухов почувствовал неуверенность коллег и слегка занервничал, но профессиональный опыт и изворотливость быстро подсказали ему выход. Ход его мыслей мне был ясен – ему надо было «сохранить лицо» перед подчинёнными и попытаться «дожать» подозреваемого. Если здесь это сделать не получилось, то можно попытаться второй тайм провести на своём поле, в отделении милиции, где возможностей давления на подозреваемого неизмеримо больше.

Петухов взглянул на меня прищуренным, не сулящим ничего хорошего взглядом, коротко и зло бросил

– Собирайтесь! Поедете с нами в отделение. Напишете там письменное объяснение в ответ на заявление гражданки Любимовой, где она обвиняет вас в пропаже дочери. Вы признаёте, что вещи, найденные в вашей квартире принадлежат ей?

– Конечно, признаю, – спокойно сказал я, – более того, если мы ещё немного подождём здесь, то скоро явится и сама хозяйка вещей.

– Оставьте ваши сказки для мамочки.

– В какой отдел повезёте?

Петухов переглянулся с ментами

– В шестнадцатый. И возьмите с собой паспорт.

– Хорошо, я сейчас, только напишу записку Ольге и буду готов.

– Давайте побыстрее, – бросил следователь.

Я быстренько оделся, написал Любимовой записку, оставил её на видном месте, затем сопровождаемый настороженными взглядами разозлённых милиционеров, вышел на лестничную площадку. Мать Любимовой, Елизавету Николаевну, Петухов отправил домой, сказав, что позвонит ей сразу, как только узнает что-нибудь о дочери.

Дверь в квартиру я запер и в безрадостном настроении пошёл в сопровождении недружественной компании к стоящему у подъезда жёлтому милицейскому ГАЗ-66. Хорошо, что из соседей никто на пути не встретился, а то бы пошли пересуды по всему дому, как оно, обычно бывает в таких случаях, когда человека увозит милиция. Как говорится – то ли он украл, то ли у него украли, а невинных людей в милицию не забирают. Виноват он, не виноват, какая разница? Отмывайся потом…

Глава 15

До отделения ехали молча. Древний «козлик» тоскливо выл старым мотором, тарахтел при переключении скоростей еле живой коробкой передач и громко скрипел на поворотах ржавым железом корпуса и пружинами сидений.

Периодически включалась и орала специально установленная на большую громкость милицейская рация

– Бутырки сто шестьдесят седьмому.

– Сто шестьдесят седьмой на связи.

– Скоро там задержанного доставите?

– Минут через десять подъедем.

– Разгрузитесь, и надо будет ещё по двум адресам проехать, доставить оперативную группу и кинолога с собакой в район жд вокзала.

Как я понял, сопровождающие меня труженики закона, надеялись, что уверенный командный тон и сухая деловитость радиопереговоров между многочисленными постовыми, мобильными группами милиции и их стационарными базами, подспудный страх перед мощной силовой системой, окажут на меня нужное и глубокое психологическое воздействие.

Действительно, временами возникало неприятное ощущение собственной незначительности и беспомощности перед этой колоссальной карательной машиной. Будто ты, назначенный кем-то виноватым по дурацкому недоразумению или по стратегическому, либо шкурному расчёту, пытаешься глупо и бессмысленно сопротивляться неотвратимому, уворачиваясь, как букашка на тротуаре, от ног преследующего тебя великана. А разве можно сопротивляться бездушному чудовищу или металлическому конвейеру, у которого нет ни мозгов, ни желания, ни времени разбираться с каждой жертвой, попавшей на его транспортёрную ленту?

Согласно наклеенным на них ярлыкам и лимитам отпущенного времени, подозреваемые граждане проходят по всем звеньям стандартной технологической цепочки. И вопреки декларируемым принципам правосудия, на практике оказывается, что не чиновники должны доказывать виновность человека, случайно попавшего между шестерёнками машины правосудия, а сам гражданин. Он, будучи задержанным, находящийся в камере без связи с внешним миром, без надёжного юридического консультанта, должен сам оправдываться в несуществующих прегрешениях.

Это такая «взрослая игра» – если не оправдался, не отмылся, не открестился или не перевёл на другого стрелки, показав жаждущему крови «правосудию», другую жертву, в которое оно может вцепиться и придушить, то наша «правообвинительная» система совершенно спокойно тебя съест. Перемелет твои хрупкие косточки, выплюнет остатки и быстренько примется за следующую жертву. С точки зрения охранителей закона так устроен мир, и именно так всё и должно быть. А точка зрения безвинно пострадавших людей, точка зрения неудачников и козлов отпущения почти никогда не озвучивается в СМИ и нашу Фемиду не интересует. В подавляющей массе случаев.

Вот такой расклад, как говорится.

Все эти соображения и предчувствия последовательно проносились в моих мыслях до тех пор, пока «газик», в последний раз жалобно взвизгнув тормозами, не остановился у металлических дверей 16-го отдела милиции.

Мы приехали.

Видимо, в здании шёл ремонт, всюду валялись доски, мешки с цементом, строительный мусор.

Теперь надо готовиться испытать на себе весь ассортимент «прессинговых» мероприятий, который обязательно применит ко мне доблестный борец с преступностью, дознаватель Петухов. Я бы добавил, глухой дознаватель Петухов. Неужели нельзя было меня послушать и дождаться Олю дома? Или я, как особо опасный преступник, мог удариться в бега?

Ладно, бесполезно мусолить эти простые вопросы. Посмотрим, что мне приготовила наша карательная система в лице умышленно глухого следователя.

Выйдя из машины, я первым делом спросил, обращаясь к милиционерам

– Могу я позвонить своему адвокату?

Вопрос их искренне развеселил. Майор добродушно ответил

– Тебе здесь не Америка, не суетись! Всё будет, и адвокат, и камера, и срок. Всё твоё. Сколько заслужил, столько и получишь.

Пока меня ничем не удивили...

Внутри здания у меня без лишних слов отобрали паспорт и сотовый телефон, затем впихнули в маленькую камеру с каким-то спящим бомжом. Очень грязным и вонючим.

Бомж скорчился на полу тесной клетушки и мирно спал, источая вокруг тошнотворные миазмы. Дышать было тяжело. Я и представить себе не мог, что в мире может существовать подобная вонь. Меня слегка затошнило. В кармане брюк нашёлся платок, и я попытался дышать через него. Стало чуть полегче. Интересно, сколько я так протяну?

Как я понял, прессинг на меня, пока в самой лёгкой форме, уже начался…

Каждые 10-15 минут мимо камеры будто бы невзначай проходил со страшно занятым видом следователь Петухов и косился своим петушиным глазом на меня, дескать, не дозрел ли для разговора по душам?

Видимо, я, по его мнению, не дозрел, потому что продолжал оставаться в камере.

Только где-то через час, замок в клетке щёлкнул и здоровенный сержант, привычно зажимая нос, велел мне выйти. Покидая камеру, я мимолётно почувствовал жалость к рядовым «труженикам органов», которым, вероятно, частенько приходится вынужденно общаться вот с таким вонючим контингентом. Неприятные издержки профессии…

В небольшой комнатушке, куда меня привели, находились обшарпанный письменный стол, пара стульев и древний книжный шкаф без стёкол. На его полках валялись кипы каких-то папок, бумаг, бланков.

За столом сидел следователь Петухов.

Для полноты воспроизведения картины «допроса в застенках НКВД» не хватало«правильного» освещения и стенографистки с пишущей машинкой. Лампа, направленная в лицо подозреваемому тоже отсутствовала, как и классический подвальный полумрак в подобного рода сценах.

В раскрытое окно, сквозь железную решётку, бил яркий полуденный свет весеннего солнца. Снаружи жужжали и иногда по дурости залетали в казённое помещение пчёлы и гудящие, как летающие танки, неповоротливые майские жуки. Однако, насекомые быстро разбирались, что попали совсем не туда, куда надо и, облетев несколько раз комнату с крашеными серой масляной краской стенами, наполненную затхлым стоячим воздухом с запахами гниющего деревянного пола, олифы и старой бумаги, находили выход и улетали на волю.

Последовать за ними я не мог, поэтому уселся на стул без приглашения и со скукой стал ждать развития событий.

В принципе, сценарий, который меня ожидал, был изначально ясен. Последовательный прессинг со всё более грубым и прямолинейным давлением. С тем, чтобы используя все «наработки» неофициальных отечественных технологий дознания, любым способом меня сломать, запугать и заставить написать «чистосердечное признание». После чего появятся реальные основания для возбуждения уголовного дела со всеми вытекающими последствиями. Это только в кино следователи раскрывают преступления, используя добытые реальные улики, мощный интеллект, дедуктивный метод и неотразимую логику. В жизни чаще всё иначе…

Петухов сидел за столом и что-то писал. Ждал, когда я начну нервничать и проявлять признаки беспокойства.

Не дождался.

Поднял голову и посмотрел на меня выцветшими бледно-голубыми глазами. Оскалился. Вокруг белков рассыпалась сеточка набухших мелких кровеносных сосудов, из-за чего взгляд майора наводил на воспоминания о персонажах из романов о вампирах. На лице появилась ехидная всезнающая улыбка, профессиональный атрибут многоопытного работника Системы, искусно и расчётливо загоняющего жертву в подготовленную «хитроумную» ловушку, чтобы выпить из человека всю кровь, тьфу, то есть, выдавить по каплям всю интересующую информацию.

Петухов пододвинул ко мне листок бумаги и ручку

– Пишите.

– Что писать?

– Пока объяснительную, каким образом вещи Любимовой оказались в вашей квартире. Но лучше было бы для вас, – следователь выделил последние слова, – если бы вы честно сознались, почему убили вашего редактора, где девушка и что вы с ней сделали. Она ведь пока так и не пришла, как вы обещали.

– Придёт. Думаю, уже скоро. И это покажет, что вы зря тратили и моё, и своё время.

Взгляд у Петухова стал злобным, колючим и многообещающим. Он прищурил один глаз и сквозь зубы процедил

– Не забывайте, что по закону, мы имеем право задержать вас на трое суток. А за это время, уж будьте уверены, улики найдутся. Я добьюсь открытия уголовного дела, но на поблажки тогда не рассчитывайте. Никакой явки с повинной уже не будет.

Я улыбнулся

– Так вы что, предлагаете мне оговорить себя и дать ложные показания? Я правильно вас понял?

– Не умничайте, – раздражённо бросил Петухов, – и не стройте из себя невинного младенца. Я много таких видел…

Я не смог удержаться, чтобы не подкузьмить этого упёртого самодура

– Да-да, вы говорили. Они давно уже все лес валят.

Петухов зло сверкнул глазами, но промолчал и опять принялся писать что-то мелким неразборчивым почерком на очередном бланке. Сделал вид, что очень занят.

Наверное, вот так и «шьются» дела фигурантам, подобным мне.

Ну что ж, придётся действовать по уставу местного монастыря. Моя задача – тянуть время и дожидаться, когда Оля приедет от Маршавина ко мне домой, прочитает записку и явится самолично в 16-й отдел милиции. Тогда при появлении исчезнувшего «тела» меня будут вынуждены немедленно отпустить.

Когда я написал объяснительную и вручил Петухову, тот внимательно её прочитал, разочаровано пожевал нижнюю губу и подчёркнуто корректно попросил подписать каждую страницу, поставить дату.

После того, как я это сделал, Петухов забрал листочки, с явным сожалением пожал плечами, как бы говоря – ну что, парень, ты сам выбрал свой путь, теперь ни на кого не пеняй. Затем майор вышел в коридор. Щёлкнул замок, запираемый ключом снаружи.

Отсутствовал хозяин кабинета минут десять. Вернулся с довольно-таки гнусным выражением лица: в уголках рта пряталась язвительная усмешка, в глазах светилось обещание близкого и неприятного мне сюрприза.

Интересно, какую ещё пакость задумал этот сукин сын?

Петухов уселся за стол и, демонстрируя полное безразличие к моей персоне, продолжил что-то писать на очередном листке бумаги. Следующий акт многомудрого психологического спектакля?

Через несколько минут в дверь постучали, и в комнату ввалился тот самый здоровенный сержант, который выводил меня из обезьянника с бомжом.

Петухов, не поднимая глаз от своей писанины, мотнул головой в мою сторону и коротко бросил

– Уведите.

Привели меня уже не в обезьянник, а в какое-то только что отремонтированное помещение, где ещё воняло масляной краской и олифой. С натужным скрежетом открылась тяжёлая металлическая дверь со специфической форточкой и дырочкой для подглядывания. Глазам предстала большая комната площадью примерно в тридцать – тридцать пять квадратных метров.

Освещение было плохим – маломощная лампочка да слабенькие лучи дневного света из приоткрытого зарешеченного оконца под потолком.

На двух из четырёх длинных, недавно покрашенных коричневой краской деревянных скамьях, стоящих вдоль стен, в ленивых позах сидели трое задержанных с явно уголовными физиономиями. Похоже, это недавний улов «спецконтингента». Чувствуется, что народ бывалый, никто не нервничает, никуда не торопится.

К вошедшим лениво-презрительное внимание сквозь полуопущенные веки.

Сержант толкнул меня в спину, и я влетел в комнату, оказавшись почти в самой её середине.

Дверь позади с лязгом захлопнулась. Кроме послеремонтной вони в помещении пахло сыростью, тяжёлым духом давно немытых тел и невнятной угрозой.

Я присмотрел в углу свободное местечко и направился туда с намерением присесть, привалиться спиной к прохладной стене и немного покемарить.

– Эй, Филиппок, куда намылился? – громко и насмешливо спросил кто-то за моей спиной.

Собственно, у меня иллюзий не было. Ясно, что меня ждёт вторая фаза прессинга. Камерного.

Не знаю, какие инструкции на мой счёт получили арестанты и насколько далеко им разрешили зайти, но я к «тёплой» встрече был готов загодя.

Сначала попробую наладить отношения по-хорошему, а не получится, не обессудьте граждане-бандиты, познакомлю вас с теми доходчивыми методами воздействия на сознание противника, которым обучало наше государство свои элитные части – спецназ ВДВ. Не думаю, что вам понравится. Это даже мне не нравится – делать людям больно.

Спокойно поворачиваюсь на голос. Вижу наглые колючие глазки на грубом квадратном лице, будто бы вырубленном из старого потемневшего полена несколькими не очень искусными ударами топора. Сплющенный нос, жиденькие спутавшиеся волосы, крепкая коренастая фигура, развалившаяся на скамейке. Явно, главный тут. Рядом с ним с готовностью к развлечению скалят зубы мордатые кореша.

Комиссия по встрече приступила к выполнению указаний граждан начальников.

Попробую пока отшутиться.

Обезоруживающе улыбаюсь открытой простой улыбкой рубахи-парня и вступаю в переговоры

– Да что вы, мужики! Обознались, наверное. Я не Филиппок вовсе, меня Сергеем зовут. Да и намыливаться пока не собирался, чай, не в бане.

– А чего не здороваешься, Серёжа? – не унимался местный авторитет.

– Дык, никого будить не хотел, – ещё шире улыбнулся я, – думал, тихий час у вас тут,люди отдыхают.

– Выходит, ты ошибся, приятель, – осклабился коренастый, – а за ошибки надо платить.

– А что принимается? – невинно осведомился я.

– Та всё! – растянул в ухмылке губы авторитет, – курево, бабло, травка и даже натурой можно взять.

– А натурой – это как? – строя из себя наивного дурачка, спрашиваю.

Коренастый развеселился. Поверил, видимо, что ему для развлечения менты и впрямь полного лоха подогнали.

– Та это просто игра такая, что-то вроде борьбы. Для общего веселья и удовольствия. Хочешь поиграть? – прищурился авторитет.

Его шестёрки гаденько заулыбались. Каждый из троицы комплекцией был гораздо посерьёзнее меня, и каждый явно предвкушал развлечение.

Сейчас мне тянуть время уже не было смысла. Ясно, что конфликта не избежать. Чем скорее будет ясность в ситуации, тем лучше. Коренастый из этой троицы явно был самым опасным противником. Первым не пойдёт, шестёрку пустит. Опытный и осторожный, как матёрый волк.

Тут надо бы вначале разыграть из себя неуклюжего придурка, пока буду с корешами разбираться. Хотя, они могут на меня и все разом кинуться. Так для них безопасней.

Нет, вряд ли. Скорее, все ж таки поиздеваться захотят, поиграть, как кошки с мышкой.

Ну-ну, пусть поиграют!

А если гуртом кинутся, тогда мне уж придётся с ними не церемониться, бить всерьёз, в полную силу. А это чревато тяжкими телесными и даже хуже…

И это мне совсем не нужно. Это нужно Петухову. То ли меня тут отметелят и я стану сговорчивее, то ли я кому-нибудь что-то сломаю, и это тоже будет на руку следователю, как рычаг воздействия на меня – угроза открытия уголовного дела по факту избиения неких безобидных граждан, случайно попавших со мной в камеру.

Но выхода нет. Придётся действовать по обстоятельствам.

Попробую для начала выставить себя беспомощным интеллигентом, не представляющим для старожилов камеры никакой угрозы.

Продолжая разыгрывать роль лоха, неуверенно говорю авторитету

– Курева, травки нет. Из денег только немного мелочи с собой, могу всё отдать, если этого хватит. Бороться, вообще-то, не люблю, но если вы хотите размяться, то ладно. Я когда-то борьбой занимался, можно чуть-чуть и размяться.

– Хотим, хотим! Засиделись тут! – хохотнул старшой, – а ну, Витёк, поднимайся. Покажи Серёже, чё такое натура. Потопчись с ним, а мы покудова посмотрим.

Когда Витёк поднялся со скамьи, выпрямился и расправил плечи, то из бесформенной рыхлой массы превратился в порядочного медведя. Да и рожей Витёк ненамного отличался от косолапого.

И вот этот «ведмедик» Витёк, гаденько ухмыляясь и выставив перед собой здоровенные ручища-грабли, направился ко мне.

– Мужики, а правила какие? – сделав вид, что верю в этот спектакль, спросил я.

– А никакие! Хто победит, того и натура! Сначала Витёк поборется, потом мы перепихнёмся, – показав гнилые жёлтые зубы, ответил старшой.

– А бить можно?

– Можно и бить, – охотно согласился коренастый, – если сможешь. Я ж тебе гутарю, шо правил нема.

Ну вот, вроде, сделал всё, что должен. Теперь можно и «побороться». Главное, постараться уронить этого «ведмедика» в тот момент, когда он будет находиться спиной к товарищам, чтобы они ничего не успели понять и падение «борца» выглядело, как случайность. Тогда у меня будет шанс побороться со второй шестёркой один на один.

Продолжая разыгрывать из себя городского интеллигента-неумеху, я выставил перед собой руки в борцовской стойке и сделал вид, что принял игру.

«Ведмедик», дурашливо облизываясь и перемигиваясь с товарищами, подошёл ко мне и, раскачиваясь корпусом вправо-влево, стал имитировать действия борца, пытаться схватить меня то за руку, то за воротник рубашки. Пару раз попытался сделать корявую подсечку.

Я, как бы случайно, уходил от атак противника и всё время неторопливо кружил вокруг, заставляя его тоже вертеться и стараясь, чтобы он чаще находился спиной к сотоварищам.

Покружились мы в этой клоунаде минут пять, Витьку ухватить меня не удавалось и публике постепенно начало надоедать наше топтание.

– Давай, Витёк! Вали его, что тянешь, – подбадривали товарища коренастый с дружком.

«Ведмедик» пыхтел и постепенно зверел от безуспешных усилий ухватить меня хоть за что-нибудь. Глаза у него налились кровью, дыхание стало шумным.

Я почувствовал, что наступило самое время Витьку отдохнуть. Выбрал момент, когда его туша закрыла от меня лица дружков, и быстро провёл короткий жёсткий удар «татэ цуки» в солнечное сплетение.

«Ведмедик» немедленно сломался пополам, закатил глаза, закачался и начал хватать воздух ртом, как неожиданно для себя оказавшаяся на берегу крупная рыбина.