Текст книги "Приказ самому себе"

Автор книги: Юрий Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Узнав, что от них требуется, члены совета отряда зашумели:

– А чего рассказывать?.. Папа ее лучше нас знает… А может, не лучше! Папа на работе, а она с нами… Можно… Расскажем.

– Как же я? – смутилась Саша. – Папа Сильвы может подумать…

– Очень просто, – пришел на выручку Зиновий, – мы тебя лишим слова. И я могу не говорить, раз она мне двойки ставила.

– Тогда совет буду вести я, – встал Женя. – И базар не поднимать. А чтобы товарищ Орлов не подумал, что мы наговариваем, пусть Саша сбегает за письмами.

– Так долго же! Пока туда да обратно, – сказала Зойка.

– Можно мне? – спросил Орлов. – У выхода моя машина стоит. Вы, Саша, скажите шоферу пусть он вас свозит, а потом – в гараж;

– Повезло Саше, – вздохнула Зойка. – На машине покатается.

Разговор сначала не клеился. Но потом разговорились. А вскоре вернулась Саша. Орлов читал письма и морщился. Точно. Это писала Сильва на его портативной «Эрике». Ее шрифт. «Но как же она могла писать такое?!» – недоумевал отец…

Через час Орлов снова зашел в кабинет директора.

– Ну вот, – вздохнул он. – Поговорили. Ребята Сильве такую «рентгеноскопию» сделали, что диву даешься… Куда только жена смотрела?.. Видно, за дочь надо самому браться.

– Да, Иннокентий Фомич, лучше самому, – мягко сказала директор. – И, пожалуйста, поменьше балуйте ее.

– Нет уж. Теперь все! Строгий режим. Порядок. И отчетность, – Орлов помолчал и, чуть улыбнувшись, спросил: – Алевтина Васильевна, скажите по секрету, как у вас такие «рентгенологи» получаются. Просто зависть берет.

– Растим, Иннокентий Фомич. И ваша Сильва должна быть с ними. Такой же… Если, конечно, упираться не будет, как прежде…

– Иннокентий, ты был в школе? – открыв дверь, спросила жена. – Надеюсь, ты поставил на место эту директоршу? Вообразила себя…

– Был, – ответил Орлов. – Сильва дома?

– Конечно… Да, ты знаешь. Твой шофер Валя стал ужасным грубияном. Час назад звоню в гараж, чтобы отвезти Сильвочку в спецполиклинику, так он отвечает: «Рабочий день кончился. Меня тоже ждут дети». Возмутительно!

– Так вот, Эльвира, – сдерживая себя, сказал он. – В гараж больше не звони. Никогда! Запомни: машина для служебных надобностей. А ты пока что не директор завода, а домохозяйка. Будет нужно – вызови такси.

– Как же это?.. Что с тобой, Иннокентий?!

– А вот так: ни-ко-гда! Позови Сильву и приди сама, – он круто повернулся и прошел в кабинет.

– Ты звал, папа? – Сильва вошла в костюме, плотно обтянувшем ее фигуру, села, свободно откинувшись на подушки дивана.

– «Какая она взрослая, – подумал отец. – Уже девушка! Но почему?.. Ах, да! Ведь она на год старше одноклассниц. Но тогда тем более. И спрашивать с нее нужно строже».

– Почему ты сегодня не была в школе?

– Ах, Иннокентий. Но вчера же в классе было это ужасное судилище. Сильвочка так взволнована, – ответила за нее мама. – И потом, какая разница. Ей нельзя оставаться в этой школе.

– Я тебя спрашиваю! Почему ты не была в школе? – повторим он, будто и не слышал слов жены. – Ты больна?

– Нет, – озадаченная строгим тоном отца, заерзав на диване, ставшем вдруг неуютным, ответила Сильва. – Но мама же говорила… Я не могу больше их видеть!

– А вот они могут! Беспокоятся!. Думают – ты заболела.

– Крокодиловы слезы! – возмущенно сказала она.

– Вот как?! Ты считаешь, что они виноваты перед тобой?

– Ну не я же…

– Хорошо! – Папино лицо стало строже, между бровями пролегла глубокая складка. – Предположим на минутку, что это так. А теперь, дочь моя, ответь не им, а мне. Только честно и без полутонов, Только «да» или «нет». Так вот. Спрашиваю: ты писала эти паршивые записки Саше Магакян еще в пятом классе?

– Но почему ты думаешь…

– Я не думаю. Я знаю. Написаны они на листках из моего блокнота. Значит, писала?

– Да… – побледнев, ответила Сильва.

– Ты печатала эти пасквили о Саше на моей машинке?

– Да… – Сильва совсем опустила голову.

– Ты ставила Углову двойки в журнал?

– Да… но Валерка…

– О Валерке после… Ты не пошла в госпиталь инвалидов Отечественной войны, хотя тебе доверили вести концерт?

– Да… но…

– Никаких «но»! Подвела в последнюю минуту… Ты просила Валерку рассказывать другим о Саше всякую дрянь?

– Он подлец! Он же обещал…

– Вот тут ты права… Ну, что? Напомнить, как ты жестоко оскорбила Нину, мальчиков Капустина и Савченко и еще…

– Не надо!.. Не надо! – согнувшись на диване, рыдала Сильва.

– Так кто же должен обижаться? – выждав, пока Сильва немного успокоится, спросил отец. – И ты еще их ненавидишь? За что? За то, что сказали правду!.. Откуда у тебя это высокомерие? Кто ты? Княжна?.. Где ты живешь?.. Кто тебе дал право плевать на дружбу товарищей!.. Ты возомнила, что лучше их, умнее!.. Нет! Ты – хуже! Мне больно это сознавать, ведь ты моя дочь. Я говорил с ними. Я буду счастлив, если ты станешь такой…

– Это тебе Сашка наговорила.

– Нет. Она лучше, честней тебя. Она даже рта не раскрыла.

– Значит, Углов!

– Нет. Он не такой, как твой друг Валерка. Он сам лишил себя слова.

– Иннокентий, дорогой! Сильвочка так взволнована, – все-таки вмешалась мама. – Давай отложим разговор на завтра.

– Нет! Вот платок. Вытри слезы, Сильва, и слушай внимательно… Во всем виновата ты сама. И я виноват… Ну с мамой мы после поговорим… Так вот. Завтра ты идешь в школу, – отчеканивая слова, сказал отец. – В форме! Поняла?.. Никаких костюмов из Парижа, высоких каблуков, парикмахерских причесок и побрякушек! Скромно. Как все… И постарайся жить так, чтобы товарищи снова тебе поверили и полюбили. Это не для них – для тебя будет наградой… Не вздумай задабривать, они гордые – поймут и возненавидят. Будь настоящей. А я помогу тебе…

Уже из своей комнаты Сильва слышала, как папа спросил:

– Эльвира, куда вы дели эту… ну как ее… наволочку, что Зоя подарила Сильве на день рождения?

Мама долго думала, наконец вспомнила:

– Наверно, в баке для тряпья. Об нее ноги вытирали…

– И я, дурак, вытирал, наверно! Отвыкли смотреть, по чему топчемся… Так вот. Найди ее. Выстирай – чтоб лучше некуда. И наденешь мне на диванную подушку.

– Но, Иннокентий, – растерялась мама. – Кому она нужна?

– Мне нужна! Понятно? Пусть всегда напоминает…

«ТЫ НЕ НАШЕЛ ИСКРУ?..»

Сазон сидел у окна и из-за занавески смотрел на улицу. Отсюда видно всех, кто идет в школу. Вон Жорка Стороженко, Володька и Шурка. С ними Сазон до четвертого класса учился. А учился-то Жорка как? Хуже него! Вот потеха была: тянет мать Жорку за руку на дополнительные занятия. А он упирается, чуть не плачет… Но переполз-таки в пятый… А вот Сазон остался. Тогда как раз Альберт появился. Пьянки пошли. Мать посадили… А теперь к Жорке на серой козе не подъедешь! Восьмой кончает… Вот бы Сазону восьмой… Пошел бы на курсы шоферов…

Вон «тройка» из шестого «б» бежит: Сережка, Стаська и Ванька. Хохочут, черти! Чего им так весело?.. А ничего пацаны, дружные.

Вот наконец! Легкой, стремительной походкой, вся подавшись вперед, идет Саша. Так и кажется, что вот-вот побежит. И куда она всегда спешит?.. Сазон долго смотрит ей вслед. Вот это девчонка, не то что другие. Веселая! Как она «дурака» на два делила! Обхохочешься. И никого эта Сашка не боится!.. Как она тогда его лозой лупила, когда Шкилет удрал. Кажется, что и сейчас горят рубцы от ее ударов… Но никакого зла к ней не было. Было что-то совсем другое…

Мимо окон пошли сплошным потоком. Сквозь открытую форточку донесся школьный звонок. Улица опустела. И Сазону стало не по себе. Не хотелось даже идти в кинотеатр «Первомайский», где сегодня дежурила знакомая билетерша.

Да и с кем бы он пошел? Самостоятельных ребят на улице почти не осталось. Старших – кого в ремесленное, кого на завод устроили. А младших – в школу. Теперь за них взялись так, что и не пикнут! Чуть что – родителей в завком или в местком зовут, а то и на детскую комиссию райсовета. Ну а они, ясное дело, на пацанов налегают. Грача и то за парту усадили. Приехал его дядька, лейтенант с Дальнего Востока. И такого понарассказывал, что Грач спит и видит себя офицером-пограничником. А в училище только с десятилеткой принимают. Вот он и зубрит теперь, ни одного дня не пропускает. Даже щенка-овчарку завел и возится с ним все свободное время. Я ее, говорит, выучу и пограничникам подарю.

Алевтина Васильевна пробовала и его в школу вернуть. И тетку вызывала, и в открытках приглашала Сазона для разговора. А раза три даже математичка Лидия Николаевна домой приходила. Но Сазон сидел в хате, как мышь, будто его и дома нет.

И чего им надо? Чтоб опять с малявками в пятый класс сел? Да не будет этого никогда!.. Лучше работать пойдет!

Но с работой тоже не получалось. Он побывал уже на всех окрестных заводах. А ответ везде один: «Мал еще. Учиться надо. Вдруг по глупости куда сунешься?.. Беды с тобой не оберешься…»

Иногда Сазон принимался мечтать. Вот он сам по учебникам та здорово подготовился, приходит в школу и говорит: «Алевтина Васильевна, посадите меня в восьмой класс». Она удивляется: «Как в восьмой? Ведь ты не учился…» – «А вы спросите!» И собралось учителей полон класс. И давай спрашивать. А он как начал, как начал! Все так глаза и пораскрывали. И посадили его в восьмой… А потом на перемене Саша встретилась: «Ты опять учишься? В пятый пошел?» – «Нет, я восьмой заканчиваю! Хочешь, помогу по математике?..» А она так рот и раскрыла…

Раза два он даже брался решать задачи. И радовался, что не забыл. Но потом натыкался на трудную и бросал.

Сазон каждый день твердил, что ни за что не вернется в школу. Но когда видел идущих за окном ребят, с которыми учился раньше, когда вслед за далеким звонком пустела улица, он чувствовал себя одиноким, покинутым, никому не нужным…

В ворота школы въехала грузовая автомашина. Водитель выше из нее и закрыл ворота. «Чудак, – подумал Сазон, – зачем закрыл? Все равно выезжать». Но шло время, а ворота не открывались. «Что он там в нашем дворе делает? – недоумевал Сазон. Подождал еще немного и решил: – Пойду гляну».

Пригнувшись, Сазон у самой стены прошмыгнул мимо окон директорского кабинета, завернул за угол и присвистнул. Ворота громадной стальной коробки, которую все называли гаражом, но где завхоз испокон веков хранила бочки с краской и всякий хозяйственный инвентарь, теперь раскрыты настежь. Гараж был чистым и пустым. А около него – грузовая автомашина. Крышка капота поднята. Человек в комбинезоне копается в моторе. Сазон подошел ближе. Водитель поднял голову. «Военрук», – узнал Сазон… Петр Никитович глянул на его мичманку и подмигнул:

– Порядок! Второй моряк пожаловал. Держись, камбуз!.. Искра вот пропала. Ты не нашел искру, парень?

Сазон засмеялся традиционной шоферской шутке. Спросил:

– Может, вам помочь?

– Добро. Подай-ка ключ. Проверим свечи…

Сазон с усердием принялся помогать. И все у него получалось быстро, толково. Недаром же он три месяца прожил среди шоферской братии в совхозе. Они работали и, будто невзначай, прощупывали друг друга:

– С урока выгнали?

– Не-е. Я сам ушел… совсем… А эта машина наша будет?

– Ага. Школьная. Вот подладить малость…

Минут через пятнадцать они знали друг о друге достаточно. Петр Никитович понял, кто его помощник. Наслышан был о его «художествах». Но традиционных учительских вопросов не задавал. Сазон тоже понимал, что военрук о нем знает. И то, что он не читает морали, а разговаривает по-мужски, просто и бесхитростно, как с равным, вызывало симпатию и доверие.

Прозвенел звонок на перемену. Сазон встрепенулся. Набегут пацаны. Встречаться с ними сейчас ему не хотелось. И он отправился за угол гаража.

– Ты куда, Гриша? – спросил его Петр Никитович.

– А ну их! – махнул рукой Сазон.

– Ага. Верно. Я тоже пока перекур устрою.

Когда двор снова опустел, работа возобновилась.

– Так что? Твердо решил быть шофером?

– Так это ж работа! – восторженно сказал Сазон.

– Ну и правильно! Мужское дело, – одобрил Петр Никитович. – Только уж быть – так классным! Не извозчиком… У меня друг закадычный, Вовка Журавлев. Так он – ас! Водитель-механик. Я его все на море тянул. А он ни в какую. «У всякого, – говорит, – своя искра… Твоя – на море сердце греет. А моя – вот тут, за баранкой, на бескрайних дорогах. И другого мне счастья не надо… А без искры что? Мотор мертвый». Не слыхал про него?.. В прошлом году ему орден дали. Где он только не побывал! В Болгарии, Венгрии, Австрии…

Сазон слушал и представлял себя на месте этого Журавлева. Он ведет громадный многотонный фургон по горной дороге. У самых колес за бетонными столбиками бездонная пропасть. А ему хоть бы что!.. Он отогнал видение и спросил о главном:

– А машина-то в школе для чего?

– Кружок организуем. Учиться ездить будут.

– А кто учить будет, вы?

– Нет. У меня своих дел по горло.

– А кто тогда? В школе же одни бабы! – выпалил Сазон. Смутился и поправился: – Ну, женщины, что ли, учить будут?

– Так это с нового учебного года. А в июле мужиков в школе прибавится. Придут два мировых парня. Физруки. Они тут, знаешь, что зимой устроили?

– Знаю, – буркнул Сазон. Уж он-то никак не мог забыть бегства своего войска под натиском батальонов братьев Жихаревых. Но не забыть ему и другого: не появись тогда эти физруки, что бы с ним сделал Алик? И он спросил с надеждой: – Так учить физруки будут?

– Нет. Старший вожатый.

– Алла! – засмеялся Сазон.

– Да нет. Из института приезжает парень. Мотогонщик. Кандидат в мастера. Будет вместо Аллы. Ну и кружок вести – тоже. Он тут был комсомольским секретарем. Бойченко его фамилия.

– Серега! – восторженно крикнул Сазон. – Это же такой парень!

– Мы с ним вместе… Он дедом Морозом был, а я – его помощником. Нам даже премию дала Алевтина Васильевна…

– Ну вот видишь! Руководитель свой человек. Значит, тебе место в кружке обеспечено, – сказал военрук. Но увидев, как помрачнело лицо помощника, предложил – Всех дел сразу не переделаешь, Шабаш! Загоним машину да пошли руки мыть.

– Нет. Я лучше дома помою. До свиданья, – попрощался Сазон. Встреча с директором совсем не входила в его планы. И еще ему хотелось почему-то скорее остаться одному. – Я еще приду!.. Завтра! – крикнул он, поворачивая за угол.

«НАВВАРТА МАСР!»

В классе новое увлечение. Когда Саша на собрании говорила, что у ребят не должно быть двоек, Зиновий, только что прочитавший книгу о боях советских летчиков в Испании в 1936 году, с места подтвердил:

– Правильно. Но пассаран!

– Что? – переспросила Саша.

– «Но пассаран» – это по-испански: они не пройдут!.. Ну, двойки не пройдут в журнал и дневник, – объяснил Зиновий.

Испанская фраза всем очень понравилась. И пошло! Каждый день в классе кто-нибудь обязательно произнесет фразу на непонятном языке: немецком, греческом или даже латинском.

– Что это такое? – спрашивали открывателя.

– Отгадайте! – смеялся он и, проманежив приятелей несколько уроков, наконец, открывал тайну.

Если перевод нравился, фраза входила в словарь «бэшников». Ею пользовались. Хохотали, глядя на вытаращенные глаза непосвященных. А дома рылись в словарях, справочниках, журналах, выискивали что-нибудь позаковыристей.

Но всех перещеголял Женя. Когда Стасик, всегда бывший с математикой не в ладу, вдруг блестяще ответил Лидии Николаевне и получил первую в жизни пятерку, Женя сказал:

– Ой, Стаська! Навварта Маср!

Все засмеялись, а Лидия Николаевна спросила:

– И что же это означает, Женя?

Очень не хотелось Жене так скоро открывать тайну. Но что поделаешь: не откажешь же любимой учительнице!

– Это у египтян такой обычай. Другу дорогому, гостю желанному при встрече и расставании говорят: «Навварта Маср!», что означает; «Ты озарил Египет!»

– Прекрасный обычай! – одобрила Лидия Николаевна. – Почаще бы вы «озаряли Египет», как сейчас это сделал Стасик.

Отныне тех, кто получил пятерку, сделал что-то хорошее для всех или подал толковую мысль, награждали дружеским выкриком: «Навварта Маср!» А тем, кто оскандалился, не оправдал надежд, говорил просто по-русски: «Нет. Ты не озарил Египет».

Женя с Зиновием перед началом уроков в пионерской играли шахматы, когда влетела взволнованная Зойка!

– Сидите?.. А там посылка из Вьетнама! У директора лежит.

Они побежали. Но Алевтина Васильевна посылку не отдала:

– Скоро звонок. Потом у вас шесть уроков. Завтра возьмет. Ведь там, наверно, письмо. А как читать будете?..

После уроков кинулись в университет, искать товарища Вана.

В девять утра в пионерской комнате Саша разрезала мешковину; которой был обшит ящичек. Вынула письмо и еще что-то.

– Что это?! – все приподнялись со стульев.

– Я не знаю… – сказала Саша.

– Дай сюда! – вскочил Зиновий. Он развернул засохший пальмовый лист. Ребята увидели в его руках кусок металла величиной с ладонь с острыми рваными краями.

– Осколок, – тихо сказал Зиновий. И вслед за ним это слово почему-то шепотом повторили все: «Осколок… осколок…»

– Откуда?! – взволнованно спросила Зойка товарища Ван. Остальные тоже повернулись к нему и ждали.

– Я про-чи-ту вам, – растягивая слова, с акцентом сказал Ван.

«Дорогие советские друзья!

Мы уже отвечали на ваше дружеское письмо. А теперь шлем вам посылку.

У нас большое горе. Три дня назад американский самолет прокрался за облаками и так внезапно напал на нашу школу, что не успели спрятаться, когда начали рваться бомбы… Восемнадцать наших товарищей убито и шесть ранено. Зенитчики сбили его ракетами. Бомбардировщик упал и взорвался в тысяче чыонгах[1]1
  Чыонг – мера длины, равная 4 м. (вьетн.).


[Закрыть] от нашей школы. Посылаем вам осколок сбитого американского самолета как символ борьбы и непреклонной воли нашего народа победить. Вьетнам будет свободным!..»

К концу письма Ван читал все медленнее, чаще ошибался. Туп желваки вздувались на его скулах, гневно блестели глаза.

Всем захотелось пожать ему руку, сказать какие-то хорошие слова. И он жал им руки, говорил взволнованно:

– Да. Я уверен! Вьетнам победит… О! Наша страна прекрасна!.. Да. Спасибо… Советский народ – лучший друг Вьетнама…

Потом всех потянуло посмотреть, потрогать этот обгорелый, искореженный кусок металла с мелкими вдавленными буквами: «Made in USA». – «Сделано в США». Это все, что осталось от самолета-убийцы, «летающей крепости» – Б-52. Но другие, еще не сбитые, летают! Может, вчера, сегодня, сейчас ловят в прицелы затерянную в джунглях школу, больницу, деревенские хижины…

– Надо ответить, написать письмо, – предложила Нина.

– Ответить мало, – сказал Женя. – Надо сделать что-то такое!

– Послать письмо президенту! – выкрикнула Зойка. – Пусть не трогают школы!

– Правильно! Пусть убираются из Вьетнама!.. Пусть президент ответит!.. Так он тебе и ответит!.. А что?.. Адрес не знаем, не дойдет!.. Чего там! Так и напишем США, Белый дом, Президенту… Только побольше марок наклеить – тогда дойдет! – кричали ребята.

– А посылки во Вьетнам отослали? – спросил Стасик.

– Нет еще, – сказал Сережка. – Да сколько там. Всего триста рублей выручили за металлолом и бумагу. Этого же мало.

– Мало! – поддержали его. – Если бы каждый класс столько!

– Стойте! – вскочил Зиновий. – Нужно самим заработать.

– Сказал!.. Заработать… А где заработаешь?

– Есть где! – настаивал Зиновий. – Вчера из совхоза приехал Семен Семенович. Они там машины ремонтировали. В совхозе нужно это… ну к проволочкам ветки виноградные подвязывать. А рабочих – кот наплакал. Вот бы нам туда! Ведь подшефный…

– А что?! Махнуть всем классом! – загорелись мальчишки.

– А кто нас отпустит?

И тут только все вспомнили о классном руководителе.

– Лидия Николаевна! – окружили ее ребята. – Нужно поехать! Деньги заработаем – отошлем во Вьетнам!..

– Горячие головы! Раз-два – и поехали. Это же не в кино сходить. Не понравилось – ушел с сеанса. Сейчас шумите, а завтра, может, полкласса раздумает.

– Нет! Не раздумаем!

– Ну вот что. Вы дома поговорите. А я пока почву прощупаю.

– Хорошо! Только вы недолго щупайте…

Родители большинства согласились. Остальных ходили уговаривать целыми делегациями. И когда везде договорились, вдруг выяснилось, что Алевтина Васильевна против…

Это ошеломило их. Но только на два урока. А потом началась осада директорского кабинета. Отпрашивались с урока «на минутку», бежали на первый этаж и, просунув голову в двери, уговаривали: «Алевтина Васильевна, а мы уже не маленькие – через месяц – семиклассники… А уроки мы там делать будем…»

– Эт-то что за комедия! – прикрикнула на них директор. – Вместо того чтобы учиться, бегают тут по одному…

Тогда утром, до занятий, явились всем классом. Заполнили коридор. Пока директор не пришла, давали наставления делегации.

– Вы на политику нажимайте. Вьетнаму, мол, помощь нужна! Осколок покажите! Пусть пощупает… И газеты!.. Хоа Ван Мыну тоже тринадцать было, а он уже пятьдесят карателей уничтожил… А мы что?.. И про учебу… Не отстанем. Пусть не боится!..

– А если совсем соглашаться не будет, – таинственно сказал Зойка, – напомните, как она сама на фронт сбежала. И раненых спасала. И ей орден дали! А нам так и в совхоз нельзя?!

– Откуда ты это знаешь?

– На избирательном участке в автобиографии прочитала. Вот!

– А она не обидится?.. А то все дело испортим.

– А чего обижаться? Правда ведь. Если она сознательная…

– Я сознательная, – раздался насмешливый голос за спиной.

Они мигом обернулись и смолкли. Сзади стояла Алевтина Васильевна. Зойка ойкнула и спряталась за спину Жени.

– Лучше бы дома уроки учили, чем митинговать, – сказала она. Но, увидев помрачневшие физиономии «бэшников», широко улыбнулась и спросила: – Так когда же вы хотели ехать?

– Можно?!.. Разрешаете?!.. Ура-а-а!.. Алевтина Васильевна, Навварта Маср! – восторженно закричали они.

ОКОЛО ШКОЛЫ

Второго мая в начале десятого, наискосок от школы, прямо у Сазонова двора, остановились две большие грузовые машины. А к школе стали подходить «бэшники», одетые по-дорожному, с рюкзаками и чемоданчиками. Родители окружили директора и Лидию Николаевну, выясняли подробности, записывали адрес.

Зиновий, выбранный ребятами и утвержденный директором командиром рабочего отряда, переходил от группы к группе, составлял списки, распределял по машинам. В отцовских бриджах и сапогах, тужурке-штормовке, подпоясанный солдатским ремнем, он и внешне походил на командира. Говорил коротко, уверенно. Его слушались ребята, то и дело подходили посоветоваться.

Сазон глянул в окно. Удивился. Хотел выйти на улицу, но увидел Алевтину Васильевну и Сашу, переходящих дорогу, шмыгнул в калитку и стал смотреть в щелку. Когда мимо проходил Зиновий, он окликнул:

– Угол!.. Куда это вы? Гулять, что ли, собрались?

– А-а, Гришка! Здоров… Нет, Мы это… в совхоз едем работать. Чтоб деньги во Вьетнам послать, – смущенный не меньше Сазона, ответил Зиновий. Со встречи на Зеленом спуске они не виделись.

– Гля! А девки?

– А что? Это не так уж… виноградные лозы подвязывать… Ну я побегу. Надо по машинам распределять.

– Деловые все стали, – буркнул Сазон, закрывая калитку.

Тетка, узнав, куда едут ребята, затронула больное:

– Вот. Был бы как все, тоже б поехал. Поработал. На свежем воздухе как хорошо!.. Чем штаны по парадным протирать.

– Ты чего мне в душу лезешь?! – так и взвился Сазон. – На свежем воздухе! – передразнил он. – Тут и так тошно!.. Нужен я им, как собаке пятая нога!..

– А ты бы, Гриша, с директоршей поговорил, – не отставала тетка. – Она женщина добрая, обходительная. Повинился бы…

Сазон заткнул уши. Но тетка подсела рядом, уговаривала:

– Пойди, Гришенька… Посмотри на товарищей. Чего сычом глядишь? Не съедят, чай. Вместе учились… Хочешь, я попрошу?..

– Не смей! – вскочил Сазон. – Никуда я не пойду!.. – но потом он как-то незаметно для себя, машинально, застегнул старенький морской китель на все пуговицы и пошел на улицу.

Теперь Сазон не скрывался. С ним здоровались мальчишки и девочки. Он с готовностью отвечал, начинал разговор. Но они спешили. Укладывали вещи в машины, бежали что-то спросить у Лидии Николаевны, у Зиновия. Только он стоял без дела и, чувствуя неловкость, переминался с ноги на ногу.

Уже все сидели в машинах, когда откуда-то вынырнул Углов:

– Гришка! Махнем с нами, а?!

Сазон вздрогнул, подозрительно глянул ему в глаза. Но не увидел в них ни насмешки, ни подвоха. Зиновий смотрел прямо, доброжелательно и чуть смущенно.

– А можно?! – вскинулся Сазон. И тотчас обмяк: – Не разрешит же Алевтина Васильевна… И ваша классная.

– Что ты! Лидия Николаевна сама про тебя спрашивала.

Сазон не успел ответить, как увидел Алевтину Васильевну. Она смотрела прямо на него и улыбалась. Подошла вплотную и, повернув его к себе лицом, сказала тихо:

– Только, Гриша, без этого… а? Углов за тебя ручается и ребята просили. Так ты не подведи…

– Что вы, Алевтина Васильевна! – глухо ответил он и впервые за столько времени глянул ей в глаза. – Я понимаю… Так я побежал?! Возьму мешок, чтоб соломой набить, и ватник. Я щас!..

Ровно в десять машины посигналили и тронулись. Запели девочки. Ребята подхватили. Песня окрепла, набрала силу:

 
Пусть я других моложе.
Я – человек труда.
Если не я-то кто же?
Если не сейчас-то когда?..
 

Люди, идущие к началу большого концерта на Театральной площади, расступались, давали машинам дорогу и тотчас смыкались, заполняя всю улицу, махали им вслед руками…

Спустя полчаса, когда дворник дядя Вася уже смел в кучу бумажки, обрывки воздушных шаров, стаканчики из-под мороженого, брошенные вчера беспечным праздничным людом, во двор вошел Валерка Сундуков с огромным рюкзаком. Следом шли мама с чемоданом и бабушка с раскладушкой. Он огляделся и сказал:

– Вот видишь, мама, мы первые! А ты боялась, что опоздаем.

– Кто это первый? – заинтересовался дядя Вася. – Все уехали.

– Как?!.. Почему нас не подождали?! – возмутилась мама.

– А семеро одного не ждут, барышня, – ответил дворник. – Да какой из него работник, если за ним двое чемоданы носят!..

– Вот видишь, бабушка! – сердито сказал Валерка. – Это ты виновата. Целый час свои котлеты жарила…

ПРОСТАЯ РАБОТА

Зиновий проснулся, увидел спящего на соседней койке Сазона и вспомнил все… Глянул на папины часы, которые вчера, в день рождения, рано утром подарила ему мама. Пять часов!.. По длинному коридору совхозного общежития он побежал мимо комнат, занятых девочками, слетел по скрипучей деревянной лестнице на первый этаж оказался во дворе. Посмотрел направо – за крышей столовой уходи на покой белый диск луны. Глянул влево и дух захватило. За домам поселка, за лесополосой, в степи, всплывало большущее ярко-оранжевое солнце… Хорошо!.. Он сделал зарядку, умылся ледяной водой из колодца и пошел будить горниста.

Заспанный Стасик долго тер глаза и, шатаясь, как лунатик, пошел к выходу. Через минуту тишину вспорол звук горна.

В общежитии взвизгнули койки, заскрипели половицы, послышались голоса, захлопали двери. Командир глянул на часы и улыбнулся. Ровно половина шестого. Первый рабочий день трудового отряда начался точно по распорядку.

Едва соскочили с машин на усадьбе первого отделения совхоза, из домика вышла рослая смуглолицая молодая женщина в стеганке в пестром шелковом платочке на голове:

– Здравствуйте! Вот хорошо! Как раз вовремя приехали. А то виноград открыли, а подвязывать некому, – и улыбнулась, сверкая ровными белыми зубами.

От этой улыбки, от приветливого тона всем стало весело. По дороге гадали: «А какой бригадир?.. Вдруг строгий дед. Как начнет придираться!» А оказалось вот кто!

– А как вас зовут?

– Маша, – снова улыбнулась она, – а по отчеству – Михайловна… Так вы уже на бригады разделились?.. Хорошо. По десять?.. Как раз подходяще. Идемте за мочалой – и на свой участок.

Набрав жгутов коротко порезанного мочала, они гурьбой пошли за бригадиром через лесополосу, одетую уже в зеленую листву, к полю, по краям которого стояли цементные столбы-опоры. От них куда-то далеко-далеко шагали такие же белые опоры с проволокой, натянутой на них, как струны.

– Вот и наше поле, – сказала бригадир и сразу же начала объяснять – Работа простая. Делаем первую, сухую подвязку… Сразу ищите корень. Ага, нашли. Правильно! А от него лозы пошли. Вяжете их к нижней проволоке, – движения ее были плавны, неторопливы, но через несколько минут пять кустов были готовы.

Зойка бросила мочало и тоже стала подвязывать. Бригадир работала и успевала замечать каждый промах Зойки:

– Нет. Не в кучу. А веером, веером… Так. Берете мочало. Одной нитки вполне достаточно… Охватываете лозу петелькой… Теперь делаете «восьмерку»… Зачем? А чтоб лозу не перетягивать. Вот. И вяжете узлом. Раз и второй. Второй – для прочности. А то ветер подует и все ваши узлы развяжет…

Ребята старательно повторяли ее движения, слушали объяснения. Потом она развела бригады по участкам, предупредив:

– Если нужно что, гукните! Я тут на поле буду, услышу…

Сначала не ладилось: прислонил лозу к проволоке – мочало выронил, потянулся за ним – лоза упала… Потом наловчились. Продвигались каждый по своему ряду, перекликаясь:

– Ваня! У меня шестнадцатый куст! А у тебя?.. Восемнадцать? Ох, хитрец! Обогнал. Ну, я сейчас тоже поднажму…

Мария Михайловна поспевала везде. Помогала, вновь показывала, как сделать лучше и скорее. Побывала на ряду у каждого…

В конце работы болела поясница, гудели ноги, руки, как плети. Брели к домику, как старухи, цепляясь ногами за комья земли. Пока ждали машины, Зиновий с Марией Михайловной обошел участки бригад и записал в блокнот, кто сколько сделал. Ехали в поселок молча. Даже говорить не хотелось. Пообедав в столовой, пришли в общежитие и повалились на койки.

– Как же я завтра работать буду? – со страхом говорила Нина Копылова. – Такая здоровая девчонка и так устала. Просто стыдно…

– Ничего, – успокоила девочек Лидия Николаевна. – Первый день – самый трудный. Вот отдохнете чуть – лучше станет.

И верно. Проспав два часа, все почувствовали себя намного лучше. Затеяли во дворе игры и даже немножко потанцевали под баян Сережи Капустина. Танцы прервала Лидия Николаевна:

– Ну так. Отошли? Размялись?.. А теперь берите тетради, учебники и марш в красный уголок заниматься.

Вечером в комнате мальчиков Зиновий стал оформлять большой лист для учета работы. Но рисунок не получался. Он стирал и начинал снова. Подошел Сазон. Постоял за спиной. Присвистнул презрительно и решительно толкнул его в бок:

– Сматывайся отсюда.

– Почему?

– Потому, что кончается на «у»… С тебя художник, как с Бобика телевизор! Сам сделаю… Ты командир? Вот и командуй…

Перед самым отбоем в коридоре на стене появился большой лист с красивым заголовком: «Как мы работаем». На итоги стыдно было смотреть. Норму выполнили только командир и Сазон. А меньше всего кустов подвязали Сильва Орлова и Женя Карпенко. Но сам лист был оформлен замечательно. Фамилии выписаны красиво. Линии ровненькие. А главное – рисунок! Перед лесополосой, из-за которой выглядывал домик бригады, уходя вдаль, тянулись стройные ряды опор с проволокой. Вдоль них угадывались фигурки работающих. А на переднем плане, присев на корточки, девочка подвязывала к проволоке лозы.