Текст книги "Приказ самому себе"

Автор книги: Юрий Дьяконов

Когда число вопросов перевалило за два десятка, а Зиновию не дали и рта раскрыть, он вдруг вскинул вверх руки, сделал испуганное лицо и, перекрывая все голоса, закричал:

– Кар-ра-у-у-ул!..

От неожиданности октябрята вытаращили глаза и смолкли.

– Я в вопросах утонул! – закончил Зиновий.

Они захохотали так, что в двери заглянула обеспокоенная уборщица. А Зиновий, оглядев их лукавые физиономии, сказал:

– Все правильно. Но зачем нам сейчас футбол и глиссеры, когда зима на дворе?.. Вы что, в снежки играть не любите?

– Любим!.. Еще как!.. – закричали они.

– Так чего мы сидим в духоте? Айда строить крепость!

Через пять минут октябрята уже наперегонки мчались к большому двору, где летом была детская площадка…

Дружба октябрят с вожатым крепла. А Костик так и ходил за Зиновием хвостом. Даже домой к нему являлся чуть не каждый день. То решить задачку, то рассказать о новостях в классе, а то и просто так – посмотреть, что Зиновий делает.

Однажды вечером он пришел с портфелем. Зиновий удивился:

– Ты заниматься?.. Поздно ведь. Что у тебя в портфеле?

– А это… просто так… – мямлил Костик и вдруг, собравшись с духом, выпалил: – Ты игрушки чинить умеешь?

– Смотря какие: Если не очень сложно.

– Нет, Зин! Не сложно! – выхватил из портфеля безрукую целлулоидную куклу. – Вот, Нинка оторвала… чуточку.

– Чуточку?! – усмехнулся Зиновий. – Утром сделаю. Ладно?

– Ага. Ладно! Я завтра забегу!..

Через два дня Костик опять принес куклу. Зиновий и эту починил. Еще через день – сразу две куклы!

– Слушай, Костик! Не морочь мне голову! – рассердился Зиновий. – Что у твоей сестренки их сто штук?.. И все разные?.. Говори, где берешь, а то я починять не буду.

Костик хмурился, сопел, но, припертый к стене, рассказал.

В позапрошлом году расстался Костик со своим детским садом «Солнышко», но до сих пор шефствует над ним. Есть там у него подружка, Леночка Загорская. Костик убежден, что таких девочек больше нигде на свете нет. Какая она умная!.. И читает по-печатному, хотя на полтора года младше Костика. И танцует лучше всех. Никогда не дразнится и не жалуется воспитательнице. Не боится мышей и лягушек… Вот только драться не умеет никак. Поэтому, прощаясь с детсадом, Костик обошел самых заядлых драчунов и, сунув им под нос крепкий смуглый кулачок, заявил: «Леночку тронешь – могила! Чуешь, чем пахнет?!»

За два года Леночка сильно вытянулась, даже Костика чуточку перегнала. В сентябре она тоже пойдет в первый класс. И забот у Костика теперь прибавилось, потому что назначили Леночку ответственной за игровой уголок в младшей группе. Значит, надо следить, чтобы все игрушки в порядке были. Костик помогает Лене. То книжку-гармошку подклеит, то куклячью мебель гвоздиками сколачивает. А недавно как начали куклы ломаться!

– Они нарочно их ломают! – сердился Костик.

– Что ты! – возразила Лена. – Просто они не знают, как нельзя играть. Они ведь еще маленькие!

– Я вот сам посмотрю! – пригрозил Костик и вскоре зашел в малышовскую группу. Что такое?! Сидят две девчонки и ревут. А на коленях у них куклы с оторванными ногами.

– Это ты кукле ноги отвинтила? – строго спросил у одной.

– Я-а-а не вин-ти-и-ла-а! Я только танцевать ее учила-а-а.

– И ты оторвала? – спросил у другой.

– И нет! Они сами. Я куклу шпагат учила делать. А они сами взяли и оторвались! – и тоже ревет во весь голос.

Вот и поговори с такими. Они совсем ничего не понимают. И пришлось Костику нести к Зиновию сразу две куклы.

– Теперь понятно! Только врать не надо. – Зиновий сменил резинку, завязал на концах узелки, воткнул в них гвоздики, продел в дырочки – и готово! Могут куклы танцевать снова. – Слушай. А у них есть еще поломанные игрушки?

– Ого! Полная кладовая всякого поломанного.

– Вот здорово! Починим им все игрушки. У нас же мастерская!

Когда на совете отряда Зиновий с Костиком рассказали о детском саде и своем предложении, ребята обрадовались:

– Вот это настоящее дело! Все пацаны согласятся.

– Почему только мальчишки? – возразила Саша. – А девочки?

– Мы всех куклят переоденем! Лучше новых будут. Правда, Зойка?

– Еще как! Мальчишки и шить-то не умеют.

– Мы не умеем?!.. А стулья починять или по железу что-нибудь вы умеете?

– Ладно, – примирила их Саша. – Всем дела хватит.

– Ни фига… – начал Ваня и вдруг перебил сам себя: – Алло! А горка у них есть?.. Так давайте сделаем. Пусть катаются!..

Утром следующего дня из школы вышли Саша с Зиновием и Зойка с Женей и Ваней. Впереди, то убегая, то путаясь под ногами, жеребенком скакал Костик. Он вел шефский совет в детский сад «Солнышко»… А вечером на экстренном сборе отряда разгорелись такие споры, каких со времени пропажи журнала не было. Все вносили предложения, хотели высказаться. Пришлось ограничить время для выступлений. Женя, который вел сбор, глядел на новенькие часы, премию горкома физкультуры молодому шахматисту-разряднику, и останавливал очередного оратора:

– Три минуты прошло… И это уже говорили другие. – Под конец и сам взял слово – Тут кричат «Весь класс!» А я не согласен. Пусть каждое звено шефствует над одной группой…

– Правильно! – поддержали ребята. – Посоревнуемся.

– Я очень рада, что вы беретесь за большое нужное дело. Что нашли его сами. Это по-пионерски! – похвалила Лидия Николаевна. – Но помните – это не кампания, ну, вроде сбора макулатуры. И, если некоторые думают, что о детсаде через месяц можно забыть, они ошибаются. Тогда лучше не начинать… Вот вы приходите к ним, делаете что-то. Они смотрят на вас как на больших, взрослых людей, которые все могут, все умеют. Они верят вам! Не обманите же их доверия…

По вечерам в школьных мастерских застучали молотки, зашоркали рубанки. Пахло сосновой стружкой, клеем, грушевой эссенцией. Мебельный и игрушечный цехи во главе с лучшими мастерами класса Зиновием и Сережей набирали темп.

Появилась и «готовая продукция» – починенные стульчики, санки, столики. На подоконниках расселись перенесшие операцию, повеселевшие куклы, медведи, зайцы и даже слоны. Но сидят они тут недолго. Прибегает главный модельер и закройщик костюмерного цеха зеленоглазая Зойка с помощницами. Они бережно на руках несут выздоравливающих в кабинет домоводства.

А там – народу полно. «На огонек» заглянули подружки из соседних классов да так и осели здесь. Очень понравилось. Пулеметной трескотней заливаются швейные машины. Рябит в глазах от разноцветных лоскутов. Щекочет ноздри запах краски и горячих утюгов. Снуют девчоночьи руки с иголками. Лязгают ножницы. Разноголосый гул. И вдруг в дальнем углу Нина Копылова низким грудным голосом начинает:

 
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга
Конца и края нет…
 

– Нинка-то! Как Зыкина! – восторженно шепчут девочки.

За окнами темень. Беснуется ветер, хлещет по стеклам колючим снегом. А тут свет. Тепло. Общая работа. И песня…

В воскресенье шестой «б» полдня провел во дворе детского сада. Устали ужасно. Зато утром в понедельник они видели, как обрадовались малыши, завизжали и бросились рассматривать двор, чудесно преобразившийся за один день.

Вместо непроходимых сугробов – ровные утрамбованные площадки, прочерченные четырьмя узкими зеркалами «скользочек». Разгонись и лети на ногах до самого конца!.. По углам возвышались снежные горки для саночников. И сами санки, отремонтированные, с разноцветными яркими планками, с раскатанными до блеска полозьями, ждали рядом. Хватай за веревочку и катись с горы долго-долго.

Малыши окружили большую снежную бабу посреди двора.

– Какая смешная!.. А что у нее в руке?.. Волшебная палочка?

Веселая снежная баба с черными озорными угольками глаз под еловыми веточками бровей улыбалась красным ртом и, высоко задрав желтый морковный нос, плясала. Одна рука упиралась в бок, другая была поднята над головой. Только в руке вместо платка – круглая палочка. А на палочке дощечка прибита.

– А дощечка для чего?

– Это же кормушка для птиц! – объяснил Костик.

Потом все бросились обновлять снежные горки и «скользочки». Шестиклассники помогали им. Разрешали конфликты. Подавали наверх санки, чтобы скорей шла очередь. И сами не терялись. С гиканьем мчались на прямых ногах по ледяным дорожкам…

Едва уговорила Саша одноклассников в это утро уйти из детского сада. Шефство шефством, а уроки учить надо.

ШАГ ВПЕРЕД

Пионеров шестого «б» похвалили по школьному радио, поместили заметку в стенгазете. Правда, сообщение было маленькое. Но ребята поодиночке и группами несколько раз спускались на первый этаж, чтобы еще раз прочитать заметку. Полтора года их только ругали, о них говорили на педсоветах, на линейке. А тут вдруг похвалили. «Бэшники» ходили именинниками.

– Не зазнаетесь? – спросила Лидия Николаевна, когда, окружив ее в вестибюле, они рассказали о приятных новостях.

– Что вы!.. С таким председателем, как Саша, не очень-то зазнаешься!.. И с таким редактором!.. Зверь, а не редактор!

– А вы что хотели?! – воинственно поддернув очки, сказал Женя. – «Боевой листок» должен быть зубастым!

– Ага! Как крокодил!.. Чужие хвалят, а ты про хорошее молчишь!.. А чуть что – разрисует так, что смотреть тошно!..

– Про хорошее вы сами кричите! – отбивался Женя. – А про плохое кто говорит?!.. «Боевой листок» – зеркало класса!

– Кривое твое зеркало! – не унимались ребята.

– Мальчики, – сделав нарочито строгим лицо, сказала Лидия Николаевна. – Раз редактор плохой, давайте другого выберем!

– Не надо! – хором закричали мальчишки. – Таких «боевых листков» ни у кого нет… Весь второй этаж читать ходит!.. Еле выгонять успеваем!.. Женька – законный редактор!

– Ну вот! – засмеялась Лидия Николаевна. – То «зверь», то «законный». Какой же он?!

– Законный!.. И зверь… Крокодил! – хохотали мальчишки. – Нам только такой и нужен…

Шефский совет расширял круг своей деятельности. Накануне пятидесятилетия Советской Армии шестой «б» сначала дал концерт самодеятельности в детском саду «Солнышко», а потом выступил в госпитале инвалидов Отечественной войны.

Перед началом волновались ужасно. Со страхом смотрели на пожилых людей, пришедших на протезах и костылях, приехавших в креслах на больших колесах и привезенных товарищами на носилках установленных на хирургические «каталки».

В зале пахло йодом, лекарствами, крепким табаком. Преобладали голубой и белый цвета. Голубой – это цвет мирных пижам и халатов бывших бойцов. А белое – все остальное: забинтованные руки, ноги головы, гипсовые «сапоги» и корсеты…

Будто и не закончилась война победой двадцать три года тому назад. Будто эти люди попали в госпиталь прямо оттуда, с передовой самой жестокой и кровавой войны.

Давно уже битые фашистские танки и пушки перелили в мирный металл. А прошедшая война, которая ребятам казалась далекой историей, вдруг приблизилась, стала ощутимой, реальной. Эта война, засевшая осколками, пулями, болями в телах бывших бойцов, продолжает и сейчас калечить, мучить и даже убивать людей…

Неуверенно, робко начали концерт. Но успех получился такой, о каком пионеры и мечтать не могли. Зрители хлопали в ладоши. А имеющие только одну незабинтованную руку находили здоровую ладонь товарища и аплодировали вместе. Стучали об пол костылями и палками. Кричали: «Молодцы!.. Повторить!..»

Больше часа не отпускали их ветераны войны. Хор вновь и вновь исполнял «Землянку», «Давай закурим…» и другие фронтовые песни. Особенно понравилось им, как пела низким грудным голосом Нина Копылова, и стихи, которые прочел Углов.

Зиновий и сам не думал, что начнет со вступления. Но когда увидел людей в бинтах, среди которых, возможно, были и те, кто знал отца, воевал или лежал с ним в госпитале, он сказал:

– Товарищи бойцы. Может, вам эти стихи не понравятся. Их сочинил боец, папин товарищ, который умер от ран через два года после победы… Он не успел стать настоящим поэтом. Но стихи эти очень любил мой отец… он тоже умер от ран тут, в этом госпитале, двадцать девятого июля шестьдесят шестого года… – Зиновий замолчал. Он боялся заплакать.

Зал тоже молчал. Никто не шелохнулся. Тогда в первом ряду встал, опираясь на костыли, седой боец и попросил:

– Читай, сынок… Что делить?.. Читай.

И Зиновий глухим от волнения голосом начал:

 
Детство пролетело.
Юность отзвенела.
За плечами страшная война.
Раны залечили…
Нет. Мы не забыли…
В памяти всплывают имена:
Тех, с кем шли мы рядом,
Тех, кого снарядом
Разметали тол и меленит.
Смелых,
сильных,
бравых,
Тех, кому по праву
Слава
шелком алым шелестит.
Тех, кто в день проклятый
У границ гранатой
Встретил смерть, не отступил назад.
Кто с полком пехоты
Грудью шел на доты,
Заслонил Москву и Ленинград…
Воевали вместе,
Вместе пели песни,
Радовались солнечным лучам,
Вместе – раны, беды,
Но до Дня Победы
Многим не пришлось дойти друзьям.
От твердыни волжской
К площади Кремлевской
На Парад Победы
шли через Берлин.
У врага отняты
Черные штандарты,
Там,
у Мавзолея,
брошены в пыли.
Пролетели годы,
Бури и невзгоды,
Но навек героев
память сохранит,
Смелых,
сильных,
бравых,
Тех, кому по праву
Слава
шелком алым шелестит.
 

Он кончил. А зал молчал. Долго. И снова встал тот боец:

– Не обижайся, сынок. Но хлопать… не можно. Война перед глазами… Большим поэтом стал бы тот солдат. Прочти его еще.

Зиновий прочел два стихотворения: «Солнце догорает» и «Его внесли в землянку на шинели». Когда отзвучала последняя строчка, лица людей, сидящих в зале, будто приблизились. На глазах у многих он увидел слезы. Зиновию вдруг представилось невероятное: там, в зале, сидит его папка.

Зиновий заплакал и убежал за кулисы. И тогда зал загремел аплодисментами, застучал костылями и палками об пол.

Кому они аплодировали? Погибшему поэту? Стихам его?.. Или чтецу-мальчишке?.. Если ему, то за что?.. За то, что хорошо прочитал? Или за то, что верен памяти своего отца?..

Через пять дней после праздника в школу пришло письмо:

«Товарищ директор! Большое спасибо за то, что прислали к нам с концертом ваших пионеров из шестого класса „б“.

Объявите им перед строем нашу благодарность. И, если это не помешает их занятиям, пусть приходят хотя бы раз в два-три месяца. Хорошие у вас ребята растут. Душевные и серьезные, а не такие, каких приходится встречать на улице, – разгильдяи и пустопорожние… И пусть приходят просто так, не обязательно с концертом. Нам очень интересно знать, как они учатся, как растет наша смена. Еще раз спасибо вам.

По поручению инвалидов Отечественной войны 7-й и 8-й палат.

П. К. Костин, Н. С. Кротов, X. И. Захаров».

Алевтина Васильевна, не знавшая о выступлении, удивилась и обрадовалась. Просьбу выполнила – прочла письмо на линейке. А потом, оставшись с классом с глазу на глаз, сказала:

– Ребята. В похвале ветеранов войны есть не только то, чего вы достойны сейчас, но и аванс за то, какими вы должны стать. Ведь знают они о вас далеко не все… Вот вы придете к ним. И что же остается? Лгать! Им лгать?!.. Хорошее начало у вас уже есть. Но этого мало. Нужно упорно двигаться дальше. Так станете вы такими, какими они хотят вас видеть?.. Решайте.

Класс, ошеломленный таким поворотом дела, молчал. Директор хотела еще что-то сказать. Но вперед шагнул Зиновий.

– Я решил. Стану! – хрипло сказал он.

– И я! И я! – одновременно шагнули вперед Женя и Саша.

– И мы!.. Стану!.. Я тоже… И я!.. Стану! – один за другим говорили ребята, делая шаг вперед. Через минуту уже все стояли посреди коридора и выжидающе смотрели на директора.

– Спасибо, – неожиданно тихо сказала Алевтина Васильевна. Лицо ее дрогнуло. Она круто повернулась и быстро пошла по коридору. Не оборачиваясь, бросила: —Идите… В класс идите…

Войдя в класс, они увидели Валерку и Сильву.

– А почему вы тут? – удивилась Саша.

– Мы в госпитале не были, – за обоих ответила Сильва. – К чужой славе не примазываемся.

– Какая ж ты, Сильва! – возмущенно сказала Саша. – И потом ты ведь староста класса. Ты должна…

– Ничего я тебе не должна! – раздраженно крикнула Сильва. – Я должна отлично учиться! Я и учусь. Не то что некоторые, активные… А если не нравлюсь, выбирайте другого старосту!

– А ты не строй из себя! – вдруг крикнул Стасик. – Ишь, цаца какая! И выберем!.. Никакая ты не староста!..

В класс вошла Мария Павловна, и все кинулись по местам.

Вечером после уроков к Зиновию прибежала Саша:

– Зинка! Совсем забыла. Лидия Николаевна советует делать политинформации. Раз в неделю. А то никто газет не читает. Только по телеку кино смотрят да мультики. Сделаешь?

– Почему я? Может, кто лучше сделает.

– Не говори глупостей. Я и то не все успеваю. А другие и подавно. Ты постарайся. Ладно? Вот тебе газеты, – и она положила на стол увесистую пачку. – Читай…

Зиновий и правда знал о том, что творится в мире, лучше, чем его одноклассники. А началось все после разговора с Дубровиным.

Еще летом, когда мама была в санатории, как-то зашел к нему Семен Семенович и прямо у калитки спросил:

– Читал в газете, что с вьетнамскими детьми делают?!

– Нет, – смутился Зиновий. – У меня была «Пионерская правда». Еще папа выписал. Так она в декабре кончилась.

– Что ты, сынок! – изумился Семен Семенович. – Разве можно сейчас жить без газеты?! Кругом такое творится!.. Нет, Зиновий. С газетой и глаз ясней. Кумекаешь, что к чему. И злость в тебе кипит против тех… И сил прибавляется. Чувствуешь себя со всем рабочим людом Земли в одном строю. И гордость за наши дела аж поднимает тебя, вроде крылья дает…

Стыдно стало Зиновию от слов дяди Семена. Побежал и купил газету. «Комсомолец» попался. Газета понравилась… С тех пор он каждый день в ларьке на углу Нахичеванского и Энгельса покупал свежий номер «Комсомольца».

Странное дело. Ведь и раньше, еще с первого класса, он слышал от Александры Михайловны, а потом по радио и от отца о Вьетнаме, об Африке, о том, что империалисты грозят войной. Но только теперь, когда стал ежедневно читать газету, разрозненные сведения, представления вдруг стали объединяться, крупнеть, и вот уже перед глазами со страниц газет вставал весь мир! Сложный и загадочный. В мире этом, не прекращаясь ни на минуту, шла борьба. Гремели войны. Умирали от голода дети. Становилось страшно. И стыдно, когда вспоминал, как в буфете и по коридорам футболят чуть надкушенный пирожок или булку…

Особенно внимательно читал о Вьетнаме и потом пересказывал друзьям. И они решили написать письмо. Два вечера спорили, пока не вышло как надо. Отправили его в «Пионерскую правду» с просьбой переслать ребятам вьетнамской школы.

Прошло полгода, а ответа все не было. Друзья решили, что письмо затерялось в дороге. Да и не мудрено – ведь там война!..

Политинформация была назначена на тринадцатое марта. А двенадцатого Сашу вызвали к директору. Она вернулась, когда класс уже сидел за партами. Со всех сторон к ней поворачивались головы, слышался шепот: «Ну что?.. Что случилось?..»

– Скажи им, Саша, – разрешила Лидия Николаевна. – А то они умрут от любопытства.

– Письмо нам из Вьетнама, – сказала Саша.

– Ура-а-а! – разразился класс криком. – Что там? Что пишут?

– А вот это уже дело долгое, – остановила их учительница. – Потерпите. Я же терплю…

Как только прозвенел звонок, все бросились к Саше: – Читай!.. Ну читай же!

– Да нельзя его читать. Ничего непонятно. Я уже у старшеклассников была. Буквы латинские, а написано по-вьетнамски.

– У-у-у! – загудели разочарованно. – А что же делать?!

– Как – что? – удивился Зиновий. – Найти, кто знает вьетнамский! Вон в мединституте студенты из Алжира, из Сирии, из Йемена даже есть. Неужели никого не найдется из Вьетнама?!

– Точно!.. Правильно! Найти надо!..

– Дай-ка мне письмо, – сказал Женя. – Мы с папой сделаем штук шесть снимков 18 на 24. Не срисовывать же по буковке!

– Голова! – одобрили Женьку ребята.

Тут же создали шесть групп из добровольцев. Распределили, кто в какой институт идет. Саша уточнила задание:

– В лепешку разбейтесь, а чтоб завтра переводчик был! К часу!

Жене с Зойкой повезло. В коридоре университета девушки указали на худого скуластого паренька в больших очках.

– А вон товарищ из Вьетнама.

– Ван, – коротко представился паренек, протягивая им руку.

Женя с Зойкой объяснили, зачем пришли. Глаза Вана быстро побежали по строкам письма. Лицо стало строгим.

– Там война, – сказал он, закончив читать. – Детям много трудно. Я немножко хорошо знаю русский язык, – и смущенно улыбнулся. – Но я сделаю. – И тут же, склонившись над подоконником, стал писать. Временами перо надолго замирало. Ван хмурился. По нескольку раз повторял одно и то же вьетнамское слово. Потом улыбка озаряла лицо – вспомнил. И снова писал корявые, еще непривычные для него русские буквы…

Узнав, что письмо переведено, а Зиновий готов к политинформации, директор и Лидия Николаевна решили по-своему: вечером в актовом зале собрали все шестые классы.

Перед столькими людьми Зиновий никогда не выступал, поэтому чувствовал себя неловко. Но потом успокоился.

Шумевший вначале зал постепенно затихал. Высокий русоволосый мальчишка, изредка заглядывая в блокнот, будто и не говорил ничего нового. Но вот так собранные, поставленные рядом факты заставляли задуматься. Оказывается, пока они учатся, резвятся на переменах, смотрят мультики, в мире совершаются чудовищные преступления. Триста семьдесят пять миллионов людей живут на грани голодной смерти. И переходят эту грань – умирают ежедневно восемьдесят тысяч человек! И каждый четвертый из них – ребенок. Это же страшно! Каждую секунду умирает человек только потому, что у него сегодня и вчера и еще раньше не было во рту ни кусочка хлеба…

Письмо вьетнамских школьников прочла Саша:

– «Дорогие друзья из Советского Союза!

Мы много раз читали ваше письмо. Какие вы счастливые! Вы учитесь в большой красивой школе, ходите в кино, занимаетесь спортом, смотрите телевизор, надеваете новую одежду, а летом отдыхаете на берегу теплого моря.

Нам все это кажется прекрасной сказкой, потому что, когда мы родились, уже шла война. Нашими первыми игрушками были автоматные гильзы, а утром нас будило не солнце, а рев американских самолетов и вой падающих бомб.

Раньше мы жили в Хайфоне, но американцы каждый день бомбят его. И всех детей вывезли в джунгли. Вот уже несколько лет мы живем тут и учимся. Школа у нас не такая, как у вас. Под навесом из пальмовых ветвей стоят наши парты. Тут же мы вырыли траншеи, ведущие в укрытия, чтобы спрятаться в них при бомбежке. Рядом со школой есть огромное дерево. На нем расположен сигнальный пост. Как только вдали появляются американские самолеты – дежурный бьет в колокол, и мы прячемся.

Но мы не только учимся. Мы выполняем все, что поручают нам старшие. Маскируем орудия, ремонтируем разбитые бомбами дороги, помогаем убирать урожай риса и овощей, плетем из жгутов крепкой рисовой соломы шляпы, которые хорошо защищают голову от осколков американских шариковых бомб.

Мы живем дружно и помогаем друг другу. В прошлом году во время бомбежки нашему другу Чану повредило ногу. Но все равно он учится. Целый год мы носили его в школу на руках.

Дорогие друзья! Мы все верим, что вьетнамский народ прогонит с нашей земли захватчиков. И тогда настанет мир, и тогда мы сможем жить счастливо, как вы. И мы снова будем есть, что захотим, одеваться, как нам нравится. Мы свободно будем петь песни о нашей прекрасной родине – Вьетнаме.

И вот в этот день мы пригласим верных друзей посетить нашу страну и будем гулять, играть и веселиться, не боясь ни пуль, ни бомб. Мы сядем на мирные самолеты и посетим ваш героический Советский Союз. Ле Суан Тинь. Ку Тхи Туэт. Минь Хань…» и другие.

Всего под письмом пятнадцать подписей, – закончила Саша.

После чтения письма, криков и сумбурных речей решили:

1. Послать вьетнамским товарищам письмо.

2. Объявить месячник по сбору металлолома и макулатуры. Провести на подшефных заводах концерты. Все заработанные деньги перечислить в фонд борющемуся Вьетнаму.

3. Объявить сбор тетрадей, карандашей и других письменных принадлежностей и потом отослать их пионерам Вьетнама.

– Вот так «бэшники»! – расходясь, завидовали пионеры других отрядов. – А говорили, что они хуже всех классов!..

– Кто хуже? Мы?! – притворно удивлялись ребята из шестого «б». – Нам только начать трудно было… А теперь!..

КАПЛЕЙ БЕРЕЗИН

Пятнадцатого марта перед концом второго урока по школьному радио передали: «Классам выходить строиться на линейку!»

Коридор гудел. Классы перемешались. Школьники говорили, смеялись. Учительницы пытались навести порядок, но их голосов не было слышно. Попробуй перекричи шестьсот человек!

Никто не заметил, когда подошла завуч с каким-то военным. Она показала на свое горло, перевязанное бинтом, и спросила:

– Извините. Вы можете их построить?

– Так точно! Могу. Разрешите выполнять?

Она кивнула. И тотчас раздался низкий, с хрипотцой, казалось, не очень громкий голос, однако заполнивший все пространство от пола до потолка без остатка:

– Внимание!.. Слушай мою команду!..

Шум исчез. Мгновенно испарился. Будто слова, смех, звуки помчались вспять, исчезли в гортани говоривших, не забыв при этом накрепко захлопнуть за собой рот… Все удивленно смотрели на коренастого человека с мужественным обветренным лицом, одетого в красивую форму морского офицера.

– Поклассно… в четыре шеренги… ста-а-а-новись! – и после небольшой паузы – На-аправо равняйсь!

Никогда еще так старательно не равнялись. Этот темноглазый офицер никому не сделал замечания, но каждому казалось, что строгий, требовательный взгляд обращен именно на него.

В конце коридора появилась директор. И, как гром, грянуло:

– Смир-рно! Рав-нение на… середину! – Четко печатая шаг, моряк подошел к директору и, вскинув руку к фуражке, доложил: – Товарищ директор! Экипаж… – По рядам прокатился смешок. Моряк мгновенно поправился: – Классы второй смены вверенной вам школы на линейку, посвященную предварительным итогам третьей четверти, построены! Докладывает каплей… Березин. – Он так быстро произнес «капитан-лейтенант», что два первых слова слились в одно. Снова вспыхнул смех. На все лады повторялось непонятное слово: «Каплей… Ха! Ха!.. Его зовут Каплей?.. Каплей…»

Улыбнулась и Алевтина Васильевна:

– Пожалуйста, дайте им команду «вольно».

– Воль-но-о! – прогремело под сводами коридора. И сам моряк, чуть ослабив мышцы, сразу стал каким-то своим, домашним и тоже позволил себе улыбнуться.

Так весело приступил к выполнению своих обязанностей только что назначенный в школу военруком бывший капитан-лейтенант Военно-Морского флота Петр Никитович Березин.

А линейка пошла своим чередом. Директор и завуч говорили о том, что еще можно и нужно сделать за оставшееся время, чтобы успешно закончить третью четверть.

Никогда больше Петр Никитович не называл классы «экипажем» а себя «каплеем». На следующий день он уже снял форму и ходил в гражданском костюме. Но за глаза ребята все равно называли его уважительно и чуть шутливо: «Наш каплей».

Едва вытерпев до конца линейки, ближе всех стоявшие мальчишки шестого «б» кинулись к военруку. Уже через пять минут они знали, что по военному делу будут изучать уставы, устройство автомата и карабина, учиться стрелять.

– Когда у нас начнется военное дело? – спросил Углов.

– А в каком вы классе? – поинтересовался военрук.

– В шестом.

– Значит, через два года. В девятом.

– У-у-у! Это долго. Мы сейчас хотим… Хоть стрелковый кружок бы!.. Или автомат изучать.

– Чуть потерпите. Столько дел сразу! Вот огляжусь немного, и для вас что-нибудь придумаем, – пообещал военрук.

– Счастливые старшеклассники! – сказал Стасик с завистью. – А нам все говорят: маленькие!

– Э-э, нет, браток! Я не так сказал. Это по программе с девятого. А мы с вами к «Зарнице» готовиться будем.

– Правда? Вы нас готовить будете?! – обрадовались ребята.

– Так точно! – засмеялся военрук. – Если вы крепко стараться сбудете, так мы еще на классное место в районе выйдем.

Мощные электрические звонки поглотили все звуки. Только голос военрука прорывался сквозь эту завесу.

– Эге! Как колокол громкого боя на корабле! – и крикнул шутливо: —Боевая тревога!.. Все наверх!.. По местам стоять!

– Есть, по местам стоять! – вразнобой закричали мальчишки, бросаясь к дверям своих классов.

«На раскачку» он не потратил ни одного дня. Уже шестнадцатого марта девятиклассники занимались военным делом.

Сразу же обнаружилась исключительная способность Петра Никитовича сходиться с людьми, отыскивать себе добровольных помощников. Заведующие кабинетами, не скупясь, отдали для нужд военного дела электропровода, пробирки, лампы, плексиглас.

Постарался и дядя Вася. Хотя кругом были лужи и грязь, асфальтированная площадка во дворе стала сухой и чистой. Проводить строевые занятия на ней – одно удовольствие. Даже прижимистая завхоз школы, у которой и веника не выпросишь, приоткрыла для военрука свои кладовые. А мальчишки так и крутились около, надеясь получить от военрука задание, и старались выполнить его толково и быстро, по-военному.

На весенних каникулах был объявлен аврал. Спешно оборудовали военный кабинет, комнату для хранения оружия. Старшеклассники сооружали пирамиды для карабинов и автоматов, стеллажи, пособия. Мальчишки, как муравьи, тащили из длиннющего подвала всякий хлам, помогали оборудовать тир для стрельбы из пневматических и малокалиберных винтовок.

– Эх, наглядности мало! – пожаловался Петр Никитович.

– А что нужно? – спросил Зиновий. – Может, мы сделаем?

– Схемы нужны электрифицированные! Вам это не по зубам.

– Поч-чему же? – вмешался Женя. – Покажите. У нас ребята на детской технической станции всякое делают. Попробуем.

– Ну, ребята! – обрадовался военрук. – Если сделаете – в вашу честь дадим салют наций – двадцать один залп из орудий главного калибра! – и объяснил, что нужно сделать.

К первому апреля основные работы были закончены. Алевтина Васильевна, осмотрев все, удивилась:

– Ну и хватка у вас, Петр Никитович!

– Флотская, товарищ директор! – смеялся военрук.

В коридоре у военного кабинета повесили плоский ящик. Под прозрачным плексигласом – красочный рисунок пистолета-пулемета системы Калашникова в натуральную величину. Справа – столбец названий частей и два провода со штекерами. Один штекер втыкают в гнездо с названием части автомата, другим – притрагиваются к контакту на рисунке, где эта часть находится. Указал верно – в награду тебе мигнет красная звездочка. Ошибся – изнутри ящика недовольно рявкнет зуммер, что-то очень похожее на сердитое: «Нет! Нет!»

К ящику перед уроками и на переменах не протолкнуться. Шумит, смеется толпа мальчишек. Мигает красная звездочка. Рявкает зуммер. Крики: «Гляди! Три раза подряд угадал!.. Стас! Докажи „гэшникам“!.. Гля! Видали? Мы автомат не похуже вас знаем! Чего лезешь? Моя очередь!.. Эх, мазила! Ну, куда ты тычешь?! Это же приклад, а не магазин!..»

Мальчишки шестого «б» ходили довольные. Такую радость ребятам сделали. Это ничуть не хуже салюта наций.