Текст книги "Приказ самому себе"

Автор книги: Юрий Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Только Саша осталась прежней. Дружила с Зиночкой и Женей, играла с мальчишками в мяч и снежки. Помогала по математике. Никогда не ходила жаловаться. За это ее ребята уважали. А девчонки дразнили «мальчишницей» и «подхалимкой». Но Сашу они побаивались и называли так только за глаза да в записочках, написанных по-печатному, которые подбрасывали на переменах.

Однажды, уже в марте, в записке, написанной обычными буквами, Саша узнала почерк Липкиной. Она прижала Зойку в угол и, тыча записку в нос, сказала яростно:

– За это, знаешь, что делать надо?! Я цацкаться не буду!..

Перепуганная Зойка помчалась к Елизавете Серафимовне.

Срочно вызванная Сашина мама не замедлила явиться. На перемене из класса выдворили учеников, и состоялся разговор. Из-за прикрывшейся двери услышали голос Сашиной мамы:

– Нет уж. Вы не убегайте. Дослушайте до конца.

– Не хочу! Еще никто не позволял себе так со мной разговорить! – кричала Елизавета Серафимовна.

– Плохо, что не позволяли! Ни одного моего слова вы опровергать не смогли! Так?.. И не очумеете, потому что это правда… И, будьте уверены, если вы не сделаете выводов, так их сделают другие. Так имейте в виду…

Девчонки шарахнулись в стороны. Дверь с треском распахнулась, Елизавета Серафимовна, взволнованная, с красными пятнами на шее, быстро простучала каблучками и скрылась в учительской. Следом вышла Галина Николаевна. Улыбнулась ребятам и пошла к выходу твердой походкой уверенного в своей правоте человека.

– Вот дает! – восхитился Стасик. – Елизавета пулей вылетела.

После этого Елизавета Серафимовна совсем перестала замечать Магакян. А вызвав к доске, «гоняла» сразу за несколько уроков подряд. И, хотя Саша всегда отвечала без запиночки, никогда больше четверки ей не ставила.

Когда Зиночку отозвали из октябрятской группы, он долго переживал: «Как же так? С самого первого класса у меня всегда было дело, теперь ничего. Разве я перестал быть пионером?..» И он решил посоветоваться с друзьями.

– Я ни за что не попросила бы! – вздернула головой Саша.

По-почему? – не согласился Женя. – Он же не четверку выпрашивать будет, как Сундук. По-моему, правильно…

– Правильно?! А когда Зойка всякие гадости пишет, а мою маму и за что вызывают – это тоже правильно?!

– Это совсем другое дело, – сказал Женя. – Ты неправа…

– Тогда ты, знаешь, кто? – взорвалась Саша. – Размазня!.. Ну и идите к своей Елизавете! – и Саша убежала.

Несмотря на ссору, через несколько дней Зиночка решился:

– Елизавета Серафимовна, когда мне дадут пионерское поручение? У меня всегда было, – сказал он ей на перемене.

Елизавета Серафимовна сначала удивленно вскинула брови, но потом, подумав, ответила:

– А что же ты хочешь; делать?

– Ну… – замялся он, – не знаю. С октябрятами интересно…

– Нет, дружок! Их мы тебе не доверим… Но я подумаю.

На другой день после шестого урока было классное собрание. Елизавета Серафимовна ругала двоечников и требовала от них письменных обязательств. Те послушно писали и сдавали листочки. Елизавета Серафимовна подчеркивала ошибки и заставляла переписывать вновь. Потом стали говорить о том, как помогают отстающим. Оказалось – плохо помогают. Стали прикреплять к ним других. Было скучно. Хотелось есть. Все тихонько развлекались как могли. Сазон ножом вырезал на парте: «Здесь был…»

– А теперь о Васильченко, – сказала Елизавета Серафимовна. – Если ему не помогут, он снова останется в пятом классе.

– Не! Я не хочу! – моментально откликнулся Сазон.

Неуместные шутки, – нахмурилась учительница. – Ты так ведешь себя, что ни одна девочка не хочет с тобой заниматься. Как же быть? – она перевела взгляд на Зиночку и предложила: – Углов, ведь ты дружишь с Васильченко, и сидите вы за одной партой. Может, возьмешься помочь ему? Подумай.

Зиночка хотел возразить: «Я не хочу. Он не друг мне!» Но Сазон, прикрыв рукой рот, тихо сказал:

– Соглашайся, дурак. Тут жрать хочется, спасу нет, а он резину тянет. Можешь хоть совсем не ходить, понял?

Зиночка глянул на него, кивнул головой:

– Можно я до завтра подумаю?

– Хорошо, – согласилась учительница, – соберите книги.

– Собрали! – закричали ребята, выскакивая из-за парт.

Дома, уже перед тем как ложиться спать, он спросил:

– Мама, как ты думаешь, нужно помогать тому, с кем ты в ссоре?

– Видишь ли, сынок. Вы же мальчишки. Сегодня поссорились, а завтра помирились. Не враги какие-нибудь смертельные… Если человек нуждается в помощи, я думаю, надо помочь.

– А если он говорит: «Можешь совсем не помогать»? Мама улыбнулась и покачала головой:

– Знаю. Мальчишки – народ самостоятельный. Может, из гордости отказывается. А сам бы рад…

«Точно, – решил про себя Зиночка, – это Сазон из гордости отказывался. Значит, пойду. Он же не смертельный враг…»

Второй месяц подряд, проводив маму на работу, Зиночка собирает книги и спешит к Сазону заниматься.

– Начнем с математики, – предлагает он.

– Ага, кореш. Ты дави сто седьмую задачку, а я сто девятую. А потом перепишем и будет вдвое быстрей. – Но вскоре Сазон теряет терпение: – Дурацкая задачка! И выдумал ее дурак. Ну зачем это: Из пункта «А» в пункт «Б»? Говорили бы по-русски: из Ростова в Новочеркасск… Совсем голову задурили!

Зиночка начинает решать его задачу. Но Сазон вскакивает:

– Не ломай голову. Я вспомнил: мы ее в прошлом году решали. Найдем тетрадку – и порядок!..

Через полчаса все перерыто, но тетрадки нет. Зато нашлись айданы. Крашеные. И два – свинцом залитые, би́тки.

– Пошли на улицу. Поиграем. Задача не волк. Куда денется?

Зиночка возражает, но Сазон тянет из комнаты… В разгар игры от здания школы слышится звонок. Зиночка бледнеет, предчувствуя беду. А Сазон стыдит:

– Ну и трус же ты, Угол! Может, сегодня и не спросит.

Но чаще всего спрашивали Зиночку именно тогда, когда не успевал выучить уроки. Появились тощие тройки. Он просиживал до двух часов ночи за уроками, а утром, заспанный, опять бежал к Сазону… В дневник стали просачиваться двойки. Он воевал с ними. Но сил не хватало.

Мама, глядя на его измученное лицо, говорила не раз:

– Так и слечь недолго. Может, попросить, чтоб освободили?..

– Нет, мама! Я все сделаю сам, – испуганно упрашивал он.

Но сделать ничего не мог. И решился поговорить с Сазоном:

– Так тебя и на третий год в пятом оставят, – сказал он.

– Ну и плевать. Я сам брошу школу. Подамся в совхоз…

– Так зачем же я?.. Зачем? – возмущенный его вероломством, закричал Зиночка. – Меня ведь тоже оставить могут!

– Ну и дурак, – невозмутимо сказал Сазон, играя пятаком.

– Так из-за тебя же оставят! Я ведь с тобой занимался!

– Ты мне горло не дери! Чо я тебе, рупь должен?! Просил я ходить? Ну?.. Так и вали отсюда, пока морду не набил!..

Гнев кипел в Зиночке. Так бы и стукнул в наглую физиономию. Но Сазон сам замахнулся. Зиночка испугался и побежал прочь.

До конца учебного года оставались считанные недели. А у Зиночки по четырем предметам были двойки.

До ссоры Сазон хоть в школу ходил ежедневно. А теперь место за партой рядом с Зиночкой пустовало все чаще. Правда, Зиночка был этому даже рад. Едва Сазон появлялся, как тотчас принимался изводить его всячески. То ногой лягнет под партой, то локтем ткнет: «Чего расселся, профессор кислых щей!» То тетрадь на пол свалит да еще башмаком грязным наступит. И Зиночка сидит на самом краю скамейки в неудобной напряженной позе, поминутно ожидая каверзы. Какие уж тут занятия…

Но и когда Сазон появлялся, то чаще всего был на уроках труда и математики, реже – на географии и естествознании, а русского избегал совсем. Увидев издали Елизавету Серафимовну, тотчас скрывался в туалете.

Однажды Сазон заговорился с мальчишками на перемене, а когда хотел бежать, в дверях уже появилась Елизавета Серафимовна.

Она тоже увидела его, но сделала вид, что не замечает. Уж очень была сердита на него. Просматривая журнал, и директор, и завуч задали один и тот же неприятный вопрос: «Почему Васильченко не ходит именно, на ваши уроки?..»

Не прошло и пяти минут, как Сазон поднялся:

– Можно выйти?

Елизавета Серафимовна будто не слышала и продолжала писать па доске.

– Выйти можно? – переминаясь с ноги на ногу, повторил Сазон.

– Он еще спрашивает! – возмутилась Елизавета Серафимовна. – За две недели раз осчастливил своим присутствием и… Разве ты ученик?!. Ты пустое место!.. Можешь хоть совсем не приходить!..

– И не приду! – выкрикнул он, направляясь к двери. – Подумаешь!.. Пустое место!.. Да видал бы я в белых тапочках… ваши глаголы!.. – он хлопнул дверью и до конца учебного года больше в школе не появлялся.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Утром второго мая Женя, отдуваясь, втащил к Зиночке два больших пакета. И тотчас плюхнулся на них, вытирая лоб:

– Думал, руки оторвутся. Это тебе, – сказал он.

В пакетах оказались две книги научно-фантастических повестей Беляева, «Туманность Андромеды» Ефремова и тридцать журналов «Искатель». С разноцветных обложек, набранные крупным шрифтом, кричали слова: «Фантастика! Приключения!».

– Спасибо, Жень! – обрадовался Зиночка. – Только их же и за два месяца не прочитаешь. Может, пока заберешь половину?

Женя обиженно засопел. Но тут же виновато улыбнулся:

– Разве я ничего не сказал?.. Вот баран! Поздравляю с днем рождения!.. Это мы с папой тебе дарим.

– Ну-у, Женька! Да я теперь!.. У-у-ух! – Зиночка закружился вокруг в диком индейском танце. И стал вдруг: – А что же я тебе подарю? На свой день рождения ты ведь в лагере будешь… Ага! Закрой-ка глаза! Да не подглядывай!

Женя закрыл, а когда разрешили открыть, глянул и вскрикнул:

– Ох, ты-ы! Крас-сота! – Из прямоугольной банки, шевеля прозрачными плавниками, смотрели на него пучеглазые золотые рыбки. Он смеялся, глядя, как красавицы, выпятив губы, хватают корм, Потом нахмурился:

– Не возьму, Зин! У тебя всего две.

– А вот и не две! Мама, скажи ему!

– Правда, Женя, – подтвердила мама. – У этих вуалехвосток появились детки. Пока крошечные. Но растут они быстро…

Присев на корточки перед банкой, Зиночка объяснял, как ухаживать за рыбками. Он не слышал, как тихо отворилась дверь. Что-то твердое легонько стукнуло его по макушке, зацепило прядку волос, потянуло вверх. Он глянул: над головой на зеленой, как цвет донской воды, леске болталась серебристая металлическая рыбка-блесна с хищным острым крючком.

– Спиннинг! – радостно закричал Зиновий, вскакивая.

– Бери, рыбак! Ты ведь хотел, – смеясь, сказала Саша, поднимаясь из-за спинки стула. И тотчас потянула носом, – Тетя Оля! А чем это у вас вкусненьким пахнет?

– Пирогом, Сашенька, – появляясь в дверях, ответила мама. – Все в сборе? Тогда марш за стол…

– Сашенька, – после завтрака сказала мама, – поведи-ка мальчишек погулять. Праздник ведь. А Зинка опять до двух ночи уроки учил. Да и Женя, гляди, какой желтый.

– Ага, тетя Оля!.. Маль-чи-ки-и! Пошли в Театральный парк!..

День рождения Сильвы 25 апреля. Но праздновали его сегодня, так как папа только вчера, 1 мая, вернулся из Франции. Ну а какой же праздник без папиных подарков.

Сильва была в отличном настроении. Папа подарил ей шерстяной костюмчик, золотые туфельки, как у Золушки, красивый пенал из палисандрового дерева с набором чудесных авторучек и еще кучу всяких мелочей. Да и дела в школе радовали. Она снова отличница! Полгода занятий с опытными репетиторами не прошли даром. Помогла и Елизавета Серафимовна, которая давно, когда еще только приняла класс, сказала:

– Не бойся, девочка. Я обещала твоей маме, что выращу из тебя круглую отличницу. Класс должен иметь отличницу, и он будет ее иметь!.. Интеллигентным людям и помогать приятно…

У Сильвы собрались подружки из бывшего четвертого «а», двое соседских мальчиков и Валерка Сундуков.

Зойке подарок купить было не за что. Она подарила Сильве наволочку на диванную подушку с красивыми яркими цветами.

– Прелесть! – похвалила Эльвира Карповна. – Неужели ты сама вышивала?.. Чудесно. Такой вышивке место на художественной выставке. Мы ее очень будем беречь! Правда, Сильва?

А Валерка преподнес Сильве большую красивую вазу для цветов, будто сплетенную из голубых, белых и розовых жгутов стекла.

– Валера! – воскликнула Сильвина мама. – Какой чудесный подарок! У тебя тонкий вкус. Но ведь это стоит таких денег!

– Ну что вы! – подражая папе, сказал Валерка. – Главное – чтобы Сильве нравилось. А деньги… я сам заработал.

– Какая самостоятельность, – сказала мама Сильве. Негромко. Но так, чтобы и Валерка мог услышать. – Чудесный мальчик!..

После праздничного стола и танцев под магнитофон они пошли погулять по праздничному городу.

Во всю ширину улицы Энгельса по дороге, по тротуарам текла праздничная толпа ростовчан. Текла в одном направлении – к Театральной площади. Там, по давней традиции, на высоком мраморном крыльце театра имени Максима Горького сегодня выступают лучшие артисты эстрады, коллективы Дворцов культуры.

Гремят оркестры. Тысячи людей танцуют на громадной площади. Шум, смех, яркие платья, улыбки, улетающие ввысь воздушные шары. И ни одной автомашины. Сегодня праздник людей! Пеших веселых танцующих и поющих людей… Автомашины тихонько, на цыпочках, обходят праздничные толпы по параллельным улицам.

Людская река увлекла Женю, Сашу и Зиночку, понесла по течению, выплеснула в море Театральной площади. Чтобы не потеряться, они взялись за руки и поплыли, не сопротивляясь. Попадали в водовороты, покружившись, оказывались то перед эстрадой, то перед сказочными деревянными избушками. Купили по шарику и отпустили, как птиц, в голубое небо. Потом их вынесло к аттракционам. Очередь огромная. Но проныра Сашка, крикнув: «Мальчики! Держитесь за столб, чтоб не унесло-о!» – исчезла в толпе. А через пять минут выплыла, потрясая билетами: «Взяла на все-е!»

Покатались на «колесе обозрения». Потом Саша спросила:

– А на самолете со мной кто? Билета всего два.

– Пускай Зинка пикирует. У меня от этого чертова колеса аж очки вспотели! – весело признался Женя.

Самолет, набирая скорость, взмыл в небо. Выше. Выше. Руки вцепились в борта кабины. Брезентовые лямки врезались в плечи, а тело потеряло вес и неуправляемой пушинкой падало в бездну голубого неба. Земля куда-то пропала! Везде небо. Да еще впереди голова Саши с растрепавшимися волосами. Казалось, падение никогда не кончится. Но в неуловимый миг тело вновь приобрело вес. Он рос, рос. Теперь уже Земля с острыми верхушками деревьев, яркими домиками аттракционов, тысячами людских голов летела навстречу, всей громадой падала на Зиновия…

– Смотрите! Наши! Магакян и Углов в самолет садятся, – крикнула Зойка. – Я бы умерла от страха. Какая все-таки Сашка!

Сильва брезгливо вздернула плечами. А Валерка сказал:

– Чего ты, Зойка, разохалась! Они же сейчас «маму» кричать будут! После первого круга их высадят.

Самолет сделал мертвую петлю. Еще. Еще. «Маму» они не кричали. Валерка покраснел и испуганно подумал: «Пока они крутятся, нужно поскорее уйти. А вдруг Сильве взбредет в голову…» И едва Сильва открыла рот, он с перепугу гаркнул:

– Сильва!!!

Сильва вздрогнула. А Валерка сказал небрежно:

– Может, и мы… на самолете? Красота…

– Какая же порядочная девочка… – начала Сильва.

– Правильно! – перебил ее обрадованный Валерка. – Я же пошутил! Пойдемте лучше я вас мороженым угощу.

– А кататься? – удивилась Зойка. – Зачем же мы пришли?..

Сойдя с карусели, они нос к носу столкнулись с Сашей.

– Видеть ее не могу! – отворачиваясь, шепнула Сильва Валерке. – Так и перебегает дорогу везде… как черная кошка.

Валерка захохотал и сказал таинственно:

– Союз?!. Мы им еще такое устроим! Будут знать…

Сильва улыбнулась и в знак согласия кивнула головой.

ТРУДНЫЙ ДЕНЬ

В душе у Зиновия все кипело. И он решился – пришел к кабинету директора. Входили и выходили учителя, родители, а он все ждал, прижавшись к прохладной стене. Наконец, вышла плотная, среднего оста, женщина. На лацкане синего жакета – узкая орденская планка. Большие карие глаза ее в полутемном коридоре щурились. Она устало провела рукой по пышным черным волосам с пробивающимися на исках белыми нитями. Увидела Углова и улыбнулась:

– Ты кого ждешь? У вас же каникулы.

– Вас, – краснея, ответил Зиновий.

– Лицо мне твое знакомо, а вот фамилию никак не вспомню, – заходя за стол, сказала Алевтина Васильевна.

– Углов я… Зиновий.

– Вот ты кто! – Улыбка исчезла с ее лица, глаза погрустнели. – Хорошо знала твоего отца. Прекрасный, отзывчивый человек. Он много помогал нашей школе… Что-то уж очень ты бледненький, Зиновий. Ты не болен?

– Не-ет, – еле выдавил из себя Зиночка.

Директор подождала еще немного, давая ему успокоиться, и спросила:

– Так что ты хотел мне сказать?

Он собрался с духом и, вскочив, выпалил:

– Алевтина Васильевна! Переведите меня в другой класс!

– Почему? Тебя кто-нибудь обидел?

– Нет… Маме нельзя волноваться… а она опять вызывает!

– Кто вызывает? За что?

– Она… она меня ненавидит! – испугался своей смелости и затопился: – Я отвечал за весь год. И диктанты писал. А она сказала: переведу условно… только пусть мать придет…

Директор с удивлением смотрела на дрожащего Зиночку. Хотела сказать что-то, но передумала. Налила воды и приказала:

– Выпей и успокойся. – Подошла к двери и попросила секретаря – Принесите мне снова журнал пятого «б»… Ты ошибаешься, Углов. За что тебя могут ненавидеть? Ты сделал что-то плохое?

Зиночка помотал головой. Вошла секретарь с журналом. Алевтина Васильевна просмотрела оценки и улыбнулась:

– Вот все и выяснилось. Ты уже шестиклассник. Никаких «условно». И выбрось свои нехорошие мысли из головы.

– Правда?! – вскочил Зиновий. – И можно маму не вызывать?!

– Правда, – подтвердила директор.

– А она не передумает? – с тревогой спросил он.

– Елизавета Серафимовна?.. Не передумает. Ты скажи лучше, что с мамой?

– Сердце у нее… когда папа… часто болеет… Спасибо, Алевтина Васильевна! До свиданья, Алевтина Васильевна.

Едва он вышел, директор резко встала из-за стола:

– Да что же это такое! Только что состоялось это неприятное объяснение с родителями Савченко и Капустина, как явился Углов. И опять та же история. «Условно»!.. Нет, видно, тут без взыскания не обойтись, – она пододвинула к себе книгу приказов и попросила вошедшую пионервожатую: – Алла, найдите Елизавету Серафимовну и скажите, что я ее жду.

– Зинка! Ну что она сказала?.. Почему так долго? Мы хотели уже выручать идти! – наперебой спрашивали Саша с Женей.

А он не мог прийти в себя от счастья. Стоял и улыбался.

– Может, ты того? – Женя ткнул пальцем в висок. – Чокнулся?

– Ну говори же! Ведь все хорошо? – теребила за рукав Саша.

– Хо-ро-шо-о! – закричал Зиновий и побежал со двора.

Они догнали его, схватили за руки, смеялись, теребя. Зиночка, вновь переживая случившееся, рассказал им все.

– Молодец! – радовался Женя. – Я так боялся, что ты струсишь.

– Я говорила? Говорила! Алевтина Васильевна, знаешь, какая мировая! Человека насквозь видит!.. Пошли на Энгельса, газировки выпьем. Что-то во рту пересохло.

Выпив воды, они уселись в Первомайском саду. Саша сказала:

– Пока ты там парился, мы так хорошо придумали! Придем на завод и скажем: «Зиночкина мама часто болеет, потому что сердце… А если полечится – болеть не будет, а хорошо будет работать каждый день. Вам же еще и лучше!..» Ну как? Здорово?

– Ага, – сказал Зиночка. – Только мне стыдно за себя просить.

– Стыдно?! – налетела на него Саша. – Ты и к директору говорил «стыдно». И не себе просить, а маме! Понял?!

– А если нас выгонят?

– Не выгонят, – вмешался Женя. – Не имеют права. Папа мне рассказал. Профсоюз защищает рабочих. И должны, если правильно, сделать так, как рабочий просит. А у нас правильно!..

Полные решимости, подходили они к заводу. По крутой, как пароходный трап, железной лестнице поднялись на второй этаж. Остановились перед дверью с табличкой: «Председатель завкома…» Постучали – молчание. Еще раз – ни звука.

– Пусто, – сказал Зиночка, желая одного – поскорее уйти.

– Посмотрим, – шепнула Саша и глянула в замочную скважину – Есть! Женщина. Симпатичная. Эта сразу поймет!

Саша рванула дверь. Женщина удивленно посмотрела на них:

– Вам кого?

– Вас, товарищ Афиногенова, – ответил Женя. – Вы ведь Афиногенова?.. Нам нужна сердечная путевка в санаторий.

– Ой, уморил! – засмеялась она. – У тебя, что ли, сердце больное?

– Не смешно, – обиделся Женя. – У Зиночкиной мамы!

– У твоей, что ли? – спросила она, глядя на Сашу.

– Нет. Это его маме надо. Зиночки, – и указала на Зиновия.

– Он – Зиночка?!. Цирк какой-то! Он же пацан!.. Или говорите толком, или выкатывайтесь!

Они рассказали. Афиногенова порылась в бумагах.

– Нет. Угловой не можем. И работает она у нас без году неделю, и не проявила себя так уж очень…

– Так потому что болеет! – перебил возмущенный Зиновий.

– Слушай ты, мамин защитник! – рассердилась Афиногенова. – Ты чего орешь?! Отдыхать все желают. И вообще, тут не детский сад. Пусть мать сама приходит… Идите, идите…

Очутившись снова в пустом коридоре, друзья растерянно переглянулись. Первой опомнилась Саша:

– Надо на нее пожаловаться!.. К кому бы еще пойти?

И тут Зиночка вспомнил, как к ним приходил на праздники папин друг – Семен Семенович Дубровин. Большущий. Вся грудь медалями увешана…

– Дядя Семен еще тут работает, – сказал Зиночка. – Он тоже, как и папа, в парткоме.

– Так чего же ты молчал? Пойдем к нему! – потребовала Саша…

Над заводским двором завыла сирена. Обеденный перерыв. К столовой, заполнив проход между цехами, быстро приближались рабочие. Ветерок донес запахи железа, машинного масла, краски.

– Смотри, Зинка, не прозевай, – предупредила Саша.

– Давай! – крикнул он, увидев в толпе могучую фигуру кузнеца.

– Дядя Семен!.. Семен Семенович!.. Товарищ Дубровин! – в три голоса закричали они разом.

Дубровин увидал их, помахал рукой и пошел к проходной.

– Зиновий?! Вот молодец, что пришел проведать! – протягивая большую, темную от въевшейся копоти руку, сказал дядя Семен. – Знакомь с друзьями… Саша?.. Хороша Саша! А ты, видать, бойкая! Мальчишек не бьешь?.. Женя? Ну ты верняком профессором будешь. Почему?.. Наружность у тебя такая… внушительная.

От него веяло силой. Светлые глаза излучали добродушие.

– Что, ребятки, завод посмотреть? Или какое дело есть?

– Мы в завком ходили. А нас это… а путевка позарез нужна! А она бюрократка, – выпалила Саша.

– Стоп! Раз до завкома дошли, значит, дело серьезное. Разобраться надо. Айда в столовую. Там сразу два дела и сделаем.

– Да мы не хотим кушать! – возразил Женя.

– Зато я хочу. Это раз. А во-вторых, и вы хотите. Когда из дому?.. Ну вот, полдня прошло. Решено. Пошли.

За столом, рассказывая дяде Семену, не заметили, как выхлебали борщ, расправились с гуляшом и запили компотом.

– Как же это? Я ведь совсем не хотел есть, – обнаружив пустые тарелки, растерянно сказал Женя.

– Видишь, – засмеялся дядя Семен, – я прав. Быть тебе профессором. Только по рассеянности не сломай зуб мудрости.

Проводив ребят до проходной, дядя Семен сказал:

– Слов на ветер бросать не буду… После смены заседание завкома как раз. Там и выясним. Подходите часам к шести, – и тихо, будто прислушиваясь, проговорил: – Эх, Оля-Олечка… Горда ты, Ольга Дмитриевна. И я-то, старый дурак… – он, как кувалдой, взмахнул в досаде своей ручищей и пошел к цеху…

Что делать, если вовсю жарит июньское солнце, желудки отяжелели от вкусного обеда, а в двадцати шагах Дон?!. Полдня пролетело, как минута. А около шести с мокрыми еще после купания волосами они стояли в коридоре заводоуправления.

Завкомовская дверь раскрыта настежь, из нее сизой полосой выплывает папиросный дым. Слышатся голоса.

– Я человек новый!.. Я не могу, – говорила Афиногенова.

– Ага! Прищемили хвост! – злорадствовала Саша.

– Не новый! Год скоро… И на бюро тебя предупреждали! – гудели возмущенные голоса. Потом послышался бас дяди Семена:

– Скажи прямо, Афиногенова. До каких пор ты будешь устраивать за счет нас, рабочих, курортные променажи разным там… А вот больной работнице… Да знаешь ты, Афиногенова, кому отказываешь?.. Так слушай. Муж ее, полный кавалер ордена Славы, тут, на заводе, спасая мать двоих детей, голову сложил… А Оля Углова шестнадцать раненых бойцов от фашистов прятала. Кормила. И в путь-дорогу проводила. А потом по доносу ее гестапо сцапало… Там они, ироды, ей сердце и вымучили… В ноги этой женщине поклониться земным поклоном надо!.. Все, товарищи. Сами говорите и решайте…

Зиновий с расширенными от боли и удивления глазами слушал… Мама. Какая же ты, мама?!. Нет ни орденов у тебя, ни медалей… И никогда ты не рассказывала даже сыну своему, как дралась с фашистами голыми руками… Он стыдился плакать при друзьях. Повернулся и пошел по гулким ступеням вниз. Женя с Сашей тоже спустились вслед за ним, И долго стояли, глядя в разные стороны. Наконец загремела лестница – спускались завкомовцы.

– Вот они где, голубчики! – шагнула к ним Афиногенова.

– Не мельтеши! – осадил ее Дубровин. – Душу иметь надо, тогда не стыдно будет таким мальцам в глаза глядеть. Поняла?

Их окружили. Серьезно, как взрослым, жали руки. Хвалили. Шли домой молча. В ушах еще звучал гневный голос Дубровина. Уже на Очаковской Саша сказала тихо:

– Как это хорошо… когда у человека есть такие, настоящие друзья. Правда, ребята?..

«С ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ ВСЕ БУДЕТ ПО-ДРУГОМУ»

Друзья ликовали: путевку обещали дать через неделю. Но неожиданно возникло препятствие. Мама заявила Зиновию:

– Никуда я не поеду! А ты? Как я тебя одного брошу? Да я еще больше расхвораюсь, о тебе думая.

Зиновий в тревоге побежал к друзьям за помощью.

– Тетя Оля, а мы так старались! – обиженно говорила Саша.

– Ольга Дмитриевна, это только сначала скучно, – убеждал Женя. – Я тоже скучал первый раз в лагере. А потом привык.

– Дорогие мои, – растрогалась мама. – Большущее вам спасибо! Но Зиночку одного бросить не могу. Сердце изболится…

Друзья решили не сдаваться. Саша говорила изумленно:

– Мы саму Афиногенову победили. А она… Пошли к нам!

Они обегали всех. Под напором Сашиной мамы, Дубровина и подруг по работе Ольга Дмитриевна сдалась. Решили, что Сашина мама будет готовить, а подруги присмотрят за домом…

У вагона с табличкой «Москва – Мацеста» мама говорила:

– Зиночка, каждый день пиши! А то брошу все и приеду.

– Что ты, Дмитриевна, сына тиранишь? – вмешался Дубровин. – Кто пишет каждый день?.. И ты, Ольга, того… не дури. На ветер рабочими деньгами бросаться не смей. Что надо, сделаем. Или не доверяешь нам?.. Езжай и возвращайся здоровой! Вот тебе наше партийное задание. Так-то…

Голос электровоза заглушил все. Медленно поплыли вагоны.

– О-ля-а! Помни, что ты Уг-ло-ва! – крикнул Дубровин.

– Пом-ню-у! – донесся приглушенный голос мамы.

Придя с вокзала, Зиновий почувствовал себя неуютно. Целых два месяца не будет мамы. Ну, нечего раскисать. Мама говорит, что я большой. Большой?.. Вон на двери зарубки и папиной рукой написано: «5 лет», «7 лет»… Поставит, бывало, к двери: «Сын! Слушай мою команду!..» И новую зарубку сделает. Зиночка вытянется «солдатиком» и не дышит, пока не услышит: «Вольно». А папа говорит: «Маловато, сынок. Ну, ничего, значит, потом догонишь…»

Вот последняя надпись: «11 лет». Зиновий взял карандаш с линейкой, прижался к косяку двери и сам сделал отметку. Ого! На семь сантиметров вырос. Правда, большой стал.

Он причесал светлые, растрепавшиеся волосы, с интересом, как чужого, стал рассматривать себя в зеркале. Что-то появилось в нем незнакомое. Что?.. Он вздрогнул. В зеркало смотрели сразу два его лица! Одно испуганное, а другое улыбается… Но так ведь не может быть! Он резко обернулся. С большого портрета на стене улыбалось папино лицо. Не такое, будто вырубленное из камня, каким стало после войны, а как на фотокарточке, подаренной маме перед уходом на фронт. С нее сделали портрет.

Широкий выпуклый лоб. Глаза, нос, прямой пробор на светлых волосах – все такое же, как у него… Гордость поднималась в душе: «Я уже так вырос. И похож на папу точно. Но ведь таким папа ушел на фронт… А я?..» Он еще долго думал. О папе. О себе. О маме. О ненавистном Сазоне и противном Сундуке. И постепенно созревало решение: «Дальше так нельзя. Раз я уже большой, значит, нужно жить по-взрослому… С завтрашнего дня все будет по-другому! Нужно быть сильным и смелым, как папа!»

– Слушай, Жень! Что делать, чтобы стать сильней всех?

– Сильней всех людей? – удивился Женя.

– Нет, не людей. В классе.

– Ну, наверно, зарядку. Только я то забуду, то просплю.

– И я, – вздохнул Зиновий. – Вот бы научиться таким приемчикам. Чтоб ка-ак дал! И полетел Сазон кувырком.

– Есть, Зинка! Есть! – восторженно закричал Женя. – Папин товарищ бандита с ножом победил. Без ничего!

– Ну да! – не поверил Зиновий. – Голыми руками?!

– Так он же приемчики такие знает. Японские. Джиу-джитсу называются. Он как дал ребром ладони по руке. Нож – дзинь! – на асфальт. Бандит орет: «Ой, руку сломал!» А он его – в милицию.

– Здорово! А как это ладонью по кости? Больно же самому.

– Так он тренируется. Ребром ладони о что-нибудь твердое стукает. Стала мозоль там, как железо, твердая! Сам щупал.

– Давай и мы стукать?! А потом как врежем – будет знать.

– Давай! Только, Зинка, каждый день нужно.

Третий день Зиновий лежал на раскладушке под тополем и читал научно-фантастические повести. Исчезали и двор, и дом. Даже Земля превращалась в крошечную песчинку в беспредельных просторах космоса… Сильные, красивые, благородные люди будущего строили звездолеты и машины, прорывались в неведомые миры, совершали удивительные подвиги.

Перехватывало дыхание, когда вдруг погибал один из самых смелых. Но грусть о нем не рождала уныния. Верилось, что другие пойдут следом за первым и все равно победят. Зиновий, наверно, умер бы от голода. Но в положенное время являлась Саша и, вырвав журнал, бежала к калитке. Разгневанный, он мчался следом… и оказывался перед накрытым столом.

– Вот молодцы, что не задержались, – хвалила Сашина мама. Получить журнал назад можно было, только съев все до крошки.

– Скажи спасибо, что не догнал! – шепотом говорил он.

– Ах, дрожу от страха! – смеялась Саша. – Да я бы тебе.

Возвращались они уже мирно. Во дворе появлялся Женя. Неизбежно вспыхивал спор. Они доказывали друг другу, как поступили б на месте звездолетчика XXII века в той трагической обстановке. В разгар спора появлялась Галина Николаевна и звала всех ужинать. Зиновий с удивлением обнаруживал, что день прошел, а жить по-новому он так и не начал.

Утром шестого или седьмого дня, отправив письмо маме, Зиновий почувствовал беспокойство. Фантастический рассказ казался неинтересным. Он бросил журнал и вышел. Под ногами жалобно скрипнул; ступенька. «Починить надо. Мама чуть не упала из-за нее, – подумал он. – И столб на воротах подгнил, теперь их не открыть, небось. А как же уголь привозить? Все разваливается. Правильно мама говорит: „Дом без хозяина – сирота“». Он вышел за калитку. «Как же я раньше не видал, что краска облупилась? Ведь погниют доски, и дом развалится…»