Текст книги "Финт покойной тети"

Автор книги: Юлия Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Я не слушала, что там решают родители, все равно с ними соглашусь. Позавтракать я сегодня не успела и поэтому налегла на свежий борщ. Через пять минут родители вошли в кухню сообщить, что решили пока в квартире ничего не трогать, а на папиной развалюхе съездить на дачу и там чего-нибудь присмотреть на продажу. Я с набитым ртом пожелала им удачи.

Уже одетая, от двери вернулась мама.

– А квартиру придется продать. Нехорошая она. Не зря, конечно, Гриша за нее такие деньги предлагает, я так думаю – в ней спрятано что-то, но лучше продать и не мучиться. Папа тоже пришел на кухню.

– Да, доча. Отдадим ее к чертовой матери.

Я согласно покивала, обгладывая куриную грудку. Опять зазвонил телефон, и пришлось курицу отложить. Звонил Сергей Дмитриевич, назначил мне встречу на завтра на одиннадцать в своем кабинете. После этого перезвонил Григорий, сообщил, что мои родители продают ему квартиру. Я подтвердила, что в курсе и, конечно, согласна. Григорий бодрым голосом похвалил меня и тут же поинтересовался:

– Ты шампунь хотя бы сама выбираешь?

– Нет. Мама покупает.

– Я почему-то так и подумал.

Ну подумал и подумал, тоже мне, критик. А сам при жене и двух детях шесть лет с Катей жил, почти не появляясь дома. Во облом, наверное, Гришкино появление в семье. Жена, по логике вещей, уже должна любовника завести, обрасти новым бытом, так сказать. А тут явление – Гриша, пахнувший столько лет Катиными духами и домой носа не казавший, с вещами и с претензиями на любовь и понимание его загадочной души… Ой, не благодарное это дело – других осуждать.

Что мама говорила про квартиру? Нечисто здесь? А может, Катя действительно что-нибудь спрятала и Григорий об этом знает? На сколько это может потянуть, если ему не нужны ни дорогие картины, ни драгоценности?

Та-ак. Деньги, наркотики, бриллианты. Что еще бывает небольшим по объему и очень ценным?.. Все, что угодно. Парня-то из-за чего-то убили.

Стерва вышла на кухню и смотрела на меня с осуждением. Вот так, не успела заснуть, как без нее кушают.

Я спросила собаку, что же могла здесь спрятать Катя, но Стерва чихнула и тявкнула, требуя еды. Я наложила ей в блюдце мяса и смотрела, как она ест кошачьими движениями. Уникальная собака – толку от нее никакого, стоит бешеных денег и люди готовы их отдавать, потому что с ней приятно общаться, видеть такую милую мордашку и преданные глаза.

– Стерва, Катя была не обычная женщина. И очень прижимистая. Почему она оставила квартиру мне, а не Григорию? Она сознательно такую подлянку ему кинула, с юмором была моя тетушка. Где же искать предполагаемые миллионы?

Стерва доела мясо, пукнула и застучала лапой по полу, требуя прогулки. Очень не хотелось на улицу, но объяснять собаке, каково твое состояние, тем более при начавшемся холодном дожде на улице, было делом безнадежным.

Гулять я решила, не выходя из-под козырька подъезда. Стерва в таких случаях очень быстро справляла свою нужду. Лавочка у подъезда была с одного конца сухая, и только я прицелилась на нее, как послышался скулеж моей собаки. Соскочив с приступочки, я в два прыжка оказалась за кустами.

Старый кобель философски смотрел мутным взглядом на Стерву, а она сидела перед ним и почему-то скулила. Старуха мерным голосом выговаривала обоим:

– Как не стыдно, взрослый мальчик, а такие вещи делаешь.

Запыхавшись, я встала около огромной женщины. Ничего себе плащики носят российские пенсионерки – лайка, между прочим.

– Какие он вещи делает?

– Наскакивает. Ему до встречи с собачьим богом полграмма осталось, а он наскакивает. Испугал бедняжку.

Особенного пыла и страсти в кобеле не наблюдалось. Он все так же сидел перед Стервой, и она смотрела ему в глаза. Гипноз.

Сбоку потянуло дымком. Обернувшись, я увидела вчерашнего красавца. Он курил, всматриваясь в кусты сирени. А вот и мой гипноз. Взгляда отрывать от него не хотелось. Профиль у парня был неровный. Капризная нижняя губа, нос горбинкой. Волнистые светлые длинные волосы до плеч. Парень плавным жестом, пропуская волосы сквозь пальцы, откинул прядь назад. И от этого, гад, стал еще красивее. В руке с сигаретой у него болтался собачий поводок… Значит, есть надежда еще раз его увидеть.

Женщина дернула меня за рукав.

– …Не говорят кто?

– Кто?

– Ну, убиенный.

– Не говорят. Документов при нем не было.

– Не страшно тебе спать-то в квартире? Душа, она девять дней на земле еще кружит.

– Я с мамой ночевала. Сегодня подругу приглашу, а потом съеду.

– Куда?

Женщина с тревогой посмотрела на меня. Самые любопытные пенсионерки в мире – это российские пенсионерки, к тому же и беспардонные.

– Обменяюсь. В Крылатское перееду.

Мне разговор был неинтересен, мне хотелось смотреть левее. Парень бросил широким жестом сигарету в кусты и пошел от нас. Я готова была идти следом только для того, чтобы наблюдать за ним. И уже сделала шаг… но тут Стерва очнулась и ломанулась к подъезду. Крикнув старухе «До свидания!», я поскакала за ней. Наваждение прошло. Кажется.

Стерва отряхнулась и, пока я снимала сапоги, убежала прятаться. Она ненавидела мыть лапы. Я не спеша надела тапочки и пошлепала ее отлавливать. Она спряталась за пальму в гостиной и даже зарычала на меня. Зарычала как-то неуверенно, но я разозлилась. Не с моей ногой прыгать за избалованным животным.

– Иди сюда, Стерва.

Собака обнажила мелкие зубы и сделала рывок в сторону. Я тоже сделала рывок, Стерва столкнулась с моей рукой и, бросившись в сторону, сбила полуметровое плоское керамическое кашпо. На моей руке остались три кровавые царапины, но рукав дорогого пиджака не пострадал. Стерва забилась под тумбочку, а я развернулась и пошла за веником.

Неплохо мы взялись за наследство. Вчера столик стеклянный грохнули, сегодня кашпо ручной работы и небывалой стоимости расколотили, так, глядишь, все разорим и вернемся в прежнее полунищенское состояние.

Тщательно собрав крупные куски керамики и комья земли, я достала пылесос и решила пересадить осиротевший плющ к пальме. Потянув за ветку, я размотала длинное растение и увидела в его корнях плоский полиэтиленовый пакет. Полиэтилен был очень плотный и почти непрозрачный, но доллары – они и в Африке доллары. Портрет Франклина стандартного размера можно узнать и подо льдом, и в сумке соседки. Было бы желание.

Пакет я распечатала на кухне зазубренным ножом и от волнения даже чуть не порезалась. Пачка была в банковской упаковке. Значит, здесь десять тысяч долларов. Миленький цветочек рос у тети на стене. Ценное растение.

Я передумала пересаживать плющ. Пусть воздухом подышит. Наоборот, я застелила пол газетами, подтащила к пальме два пустых пакета и вывалила в них землю из керамической кадки пальмы. За неимением лучшего пришлось ее перекопать мельхиоровой лопаткой для торта. В кадке ничего лишнего, в смысле денег, не оказалось. Обидно.

Пришлось возвратить землю на место и туда же вкопать плющ.

Та-ак. Что мы теперь имеем? Мы имеем возможность найти в цветах или в иных предметах обстановки пачки полноценных американских долларов. Может, из-за этого Григорий так хочет меня отсюда выселить?.. Так что же, у Кати стены из золота, что ли? Я подошла к месту, где утром мама с папой приклеивали ободранные обои, подцепила не до конца присохший кусок, постучала по стене, погладила, прислушалась. Стена была типовая, бетонная. Уж в этом я понимаю. Пять лет рядом с пыльными и загазованными от сварки цехами на ЖБК зря не проходят. Наслушаешься от работниц и о составе бетона, и о продовольственных пайках, за которые я отвечала, и о сварочных агрегатах, и о мужиках.

О мужчинах и деньгах наши здоровенные работницы могли говорить бесконечно, естественно, в своем собственном фольклорном варианте. В заводоуправлении шутили, что студенты МИСИ очень любят бетонщиц. У них в общежитии можно жить неделями, и всегда будет сытно и жарко, только есть недостаток – перед тем как залезть в постель, надо стряхнуть простыни от вечного песка. И вставать надо тихо, чтобы другие женщины этого не услышали, а то налетят.

Пройдясь по квартире, я насчитала четверку больших цветов и десять маленьких. Мелкими были кактусы, не считая метрового в объеме монстра, который стоял возле компьютера в гостиной. Его я проверила вторым.

Ура! В нем тоже был запаянный четырехугольник, но с пятидесятидолларовыми купюрами. Радость моя была в два раза меньше, но, рассудив здраво, я решила представить самой себе, что первым бы разбила горшок с кактусом, тогда кашпо с плющом доставило бы мне радости в два раза больше. А от перемены мест слагаемых сумма, как известно, не меняется. И я порадовалась за себя еще раз, уже полноценно, на сумму в пятнадцать тысяч.

Времени на мои археологическо-цветочные раскопки ушло три часа. Ну ничего себе зарядка. Нога ныла от напряжения, Стерва следила за моими действиями с неослабевающим интересом, все время пыталась помочь копать и теперь походила не на элитную йоркширку, а на половую щетку после генеральной уборки в затопленном земляном подвале.

Пока я раздумывала, стоит ли сейчас же продолжать землекопательные работы или погодить до приезда родителей, позвонил папа и взволнованным голосом доложил о том, что они не вернутся сегодня в стольный град Москву по причине их с мамой совместного желания произвести опись ценных предметов на унаследованной папой даче. Мне же рекомендовалось, дабы не было страшно, пригласить к себе ночевать Милу или любого другого человека, приемлемого для достойного проведения вечернего досуга.

Вот такая речуга. Она означала, что папа немного «принял», у него хватило смелости доехать до ближайшей железнодорожной станции и позвонить оттуда. А на даче его наверняка ждет мама, жарящая картошку на свиных шкварках и охлаждающая водку в холодильнике. Я заверила отца, что всенепременно прислушаюсь к его рекомендациям, нагоню полный дом гостей и не позволю себе бояться как криминальных личностей, так и привидений. А также пожелала им нормально провести вечер и помириться хотя бы ненадолго. Папа промямлил благодарственные слова.

Мне кажется, что после разъезда с сестрой, когда Катя перестала ежедневно напоминать отцу об измене мамы, он стал у нас чаще бывать. А после смерти тетки, которая, кроме меня, была единственным знающим о мамином загуле человеком, папе стало некого стыдиться, и он опять потянулся к бывшей жене, которая была не только матерью его любимой дочери, но и просто устраивала его во всех отношениях.

Они прожили вместе почти двадцать лет. Если при выражениях других людей отец морщился, то мамины высказывания не замечал. Ему нравилось, как она готовит, нравилось, что она не дергает его по пустякам, когда он дремлет у телевизора после работы, нравилось спать с ней, прижавшись к теплому телу и уткнувшись в мягкую большую грудь. Мне не надо было об этом рассказывать, достаточно было видеть их по утрам, когда мама потягивалась, одной рукой нащупывая пульт телевизора и включая «Новости», а другой тормоша сонного папу, у которого на щеке были видны розовые полоски-складки наполовину от подушки, а наполовину от маминой ночнушки, в которую он утыкался во сне.

Наверное, к возрасту «ягодки» моей маме захотелось «африканских» страстей и дополнительных материальных субсидий, но для любовницы она была слишком властной.

Мне она не каялась в своих ошибках, не рыдала на плече и у отца прощения не просила, наоборот, припоминала грехи им одним известные. Но иногда, ковыляя ночью в туалет через ее комнату, я слышала, как она плакала. Она не ревела в подушку. Она лежала на спине, лицом к потолку, сдерживала вздохи и вытирала слезы с щек.

Господи, да о чем я думаю! Родители разберутся в своих отношениях в любом случае, а я сегодня нашла клад!

Не знаю, как реагируют на найденные пятнадцать тысяч миллионеры, я их мало встречала, практически ни одного, но моя радость перешла в другое качество. В раздумье. Куда денежки потратить? В принципе, это не проблема, тут моя мама справится за день, но мне тоже хотелось бы поучаствовать в этом нелегком деле.

Надо настроиться и понять, чего мне хочется больше всего? В прошлом году мне больше всего хотелось длинную норковую шубу. Как у Кати. У меня была черная синтетическая на холода, но ей было столько же лет, сколько моей бабушке, был полушубок из норки, но опять же с Катиного плеча, и если ей он прикрывал бедра, то мне едва прикрывал… зад. В мороз очень чувствовалось. Но теперь у меня две шубы, два плаща и три пальто. Главное, поменьше есть и постараться их на себе застегнуть… Тут я вспомнила сегодняшнюю курицу и кусок хлеба к ней. Черт! Опять забыла про раздельное питание.

Так, продолжаем шоу по выбору желания. Все тряпки, о которых мечтали я, мои знакомые, знакомые моих знакомых или, например, целые женские коллективы цехов и контор, у меня есть. Чего у меня нет?.. Любимого человека. То есть для «перепиха» может подойти Леонид, который периодически и приходил ко мне за этим, когда мама уезжала к папе «обсудить кое-что важное». Но как любимый человек Леонид восприниматься не может, так как он невзрачен, много выпивает за вечер и в постели думает только о себе.

Пока на горизонте нет подходящих кандидатур, а Леонардо Ди Каприо и так слишком занят любовницами, подумаем, чего же я хочу еще… Чтобы родители опять поженились! Но этого за деньги не сделаешь. А что можно сделать за деньги? Операцию. Операцию, пятую по счету, моего многострадального колена. А на сколько тянет такая услуга? С микрохирургией, наращиванием сухожилий и костной ткани? Тысяч на двадцать. Что из этого следует? А то, что хватит сидеть сложа руки, пора браться за остальные цветочные горшки. Если там есть пачки хотя бы по двадцать, десять, пять и одному доллару, то и это неплохо, я согласна и на восемнадцать тысяч.

Я вспомнила вчерашнего парня. Скорее всего его личность уже установили… Думать о нем было тяжело. И, взяв жестовский поднос, я пошла в спальню за цветами.

Естественно, что телефон зазвонил именно тогда, когда я шла обратно с тяжелым подносом, стараясь не упасть, запнувшись о ворс ковра, и не уронить скользящие по подносу горшки. А они вполне могли навернуться от моей неровной походки.

Поставив цветы на стол, я схватила трубку. Это опять звонила Мила. Она, понизив голос и прикрывая рот ладонью, начала рассказывать мне о пользе регулярной половой жизни для женщины в любом возрасте. Я с ней согласилась коротким: «Ну?», и Мила попросилась ко мне в гости вечером вместе со своим воздыханным Шурочкой. Для набивания себе цены я выдержала ее монолог о ценности человеческого общения еще минуту и согласилась принять сегодня в новой квартире Милу и Шуру. Она замялась на секунду:

– А Леонид?

– Что Леонид?

– Шурка без него может отказаться.

– Ну и черт с ним, посидим вдвоем. Мне тебе надо многое рассказать.

– Настя! В отличие от тебя, я не фригидная эгоистка. Я с ним трахаться хочу!

Мила это заорала в полный голос, и я представила реакцию окружающих ее дам в консервативной редакции технического издательства. Издательство практически разорилось, но женщины ходили на работу с упорством Сизифа. Мне стало жалко Милу, которая не могла привести Шуру к себе домой. Там, как и у нас, тоже были две проходные комнаты, активнейшая Милкина мать, толстая кошка Мусяка, но еще и пятилетний сын Милы – Вовочка. Со скуки не помрешь.

– Ладно, часам к семи подгребай со всей компанией. Можете ничего не покупать, сама сделаю стол. Это будет как новоселье и как поминки по моей любимой Кате одновременно.

– Спасибо, Настюша! Мы будем ровно в семь. Целую!

Пока я не поступила с подачи Кати в институт, я думала, что самая настойчивая и громкоголосая женщина в России – это моя мамочка, но после посещения квартиры Милы еще на первом курсе я поняла, как ошибалась. Милина мама при обсуждении качества купленного сегодня мяса, не особо напрягаясь, перекрыла звук собственного работающего пылесоса и соседской дрели. При этом «семейном» разговоре бывалые отделочники у соседей перестали долбить стену, испугавшись и прислушиваясь к звукам, напоминающим перебранку пароходов, но, видимо, соседи их успокоили, и они продолжили дальше вгрызаться в дрожащую стену.

Мила тоже не отличалась скромностью при изложении своих мыслей. В институте ее было слышно в обоих концах длиннейших коридоров. Иногда ей удавалось говорить тихо, часто это происходило на экзаменах, когда она не знала материала. Если, не дай бог, в этот день она случайно подготовилась к вопросам, бедным преподавателям головная боль была обеспечена минимум на сутки.

Мила говорила уверенно, рубила рукой воздух и потряхивала головой с пушистыми волосами. Пытающихся задать вопросы преподавателей она просто не слышала и излагала выученный, а иногда даже и понятый материал до конца. При этом, не справляясь со звуковым напором, гнулись оконные стекла и дрожали входные двери.

Одногруппникам не нужно было потом спрашивать, на какой вопрос ей пришлось отвечать, – не услышать ее ответ могли только прохожие на другой стороне улицы, если, конечно, не прислушивались. Остановить Милу можно было, только придвинув к ней зачетку с вожделенной четверкой. При тройке она впадала в праведный гнев и орала, чтобы ей задали дополнительный вопрос. Опытные преподаватели при ее ответе выходили в коридор покурить.

При таких голосовых данных в ней должно было быть не меньше центнера веса, как в мамочке, но Мила весила от силы пятьдесят килограммов. После рождения не менее громко вопящего сына она поправилась на два килограмма и пока осталась в этой весовой категории.

Я перенесла в ванную остальные цветочные горшки и выстроила их на дне треугольной джакузи. Цветы стояли зеленым теплым оазисом на газетном островке внутри бледно-розовой ванны. На меня напал жесткий азарт. Уже все равно было, какого достоинства доллары я найду, главное, хоть что-то найти. Это была самая необычная азартная игра, почище любой рулетки.

Я конвейерным способом опрокидывала землю из горшков в отдельные кучки, чтобы потом не перепутать, какой состав в какую тару идет. В горку земли я запускала пальцы и разминала комки почвы, стараясь нащупать инородный предмет. В корнях третьего растения, «рогатого» кактуса, была еще одна пачка пятидесятидолларовых купюр. Я наспех вскрыла ее, убедилась, что банковская упаковка не повреждена, отложила деньги на стиральную машину и осторожно принялась за следующие горшки.

Шесть из них были пустыми, в земле седьмого была совсем другая «начинка». Мои пальцы в горке земли из-под восковой лианы почувствовали неровность извлекаемого предмета. На свет появилась старинная серебряная брошь с десятью крупными жемчужинами.

Ну конечно! Года два назад Катя прочла о том, как можно «оживить» жемчуг. Среди множества рецептов она выбрала самый экзотический: закопала брошь и кольцо в землю и раз в неделю поливала собачьей мочой. Полагалось это делать лет пять, но через пару месяцев ей надоело, она решила достать драгоценности, но сначала ей было некогда, потом она купила новую мебель и сделала перестановку, а позже забыла, в каком горшке сделала тайник, а искать специально было лень. Она не спешила найти брошь, к этому времени драгоценностей у нее было достаточно, к тому же она Козерог, а жемчуг совсем не их камень.

Да-а, а я-то иногда думала, что Катя художественно привирала. Ага, значит, рядом должно быть кольцо. Под пальцы мне попалось несколько комков, и один из них, разломившись, тускло блеснул серебром, освобождая шарики жемчуга. Центральная жемчужина оказалась розовой.

Рассматривать драгоценности при электрическом свете все равно что есть замороженную клубнику. Я вышла на кухню и долго вертела в руках две серебряные вещицы. Их было так приятно держать, так волнительно рассматривать завитки украшений в стиле «модерн». Мне показалось, что именно такие украшения должны были носить нервные поэтессы и тощие накокаиненные любовницы банкиров и купцов в начале двадцатого века, в Серебряный век русской поэзии.

Странно, что Катя так и не удосужилась найти жемчужный комплект – он был сделан в ее стиле. Хотя, насколько я помню, она относилась к серебру только как к металлу для посуды или статуэток. Драгоценности она воспринимала только золотые и из платины. У каждого свои заморочки.

Рассматривать брошь и громадное кольцо становилось трудней темнело. Я посмотрела на часы. Блин, половина шестого! Я метнулась в ванную. Оставшиеся два горшка я проверила без энтузиазма, они были пустые.

Аккуратно устроенные кучи земли в ванной я рассовывала по горшкам совсем не в той последовательности, но разбирать, какой оттенок почвы был предназначен для какого цветка, было некогда. «Разоряла» я горшки часа два, утрамбовала землю за полчаса.

Расставив цветы по старым местам, я тщательно вымыла ванную, подкрасилась и надела китайский серебристый шелковый халат с вышитыми на спине тростниками и хижинами с загнутыми крышами. Спереди вышивки было в три раза меньше. Я скрепила на груди халат только что найденной брошью, но грудь полукружьями вываливалась из тесноватого халата. Мне сперва показалось лишним сейчас надевать кольцо с жемчужиной размером с голубиное яйцо, но я не выдержала, надела. Все это было вызывающе красиво, но ничего, Мила переживет, а мне уж очень понравилось собственное отражение в зеркале.

Мила с ребятами приехала в половине восьмого. Шура протянул мне тортик размером с детский кубик. Леонид держал в руке что-то вроде цветка. В пластмассовый цветочный стакан был втиснут огрызок традесканции. Такими «подарками» торгуют старушки у метро по пять рублей за штуку. Смешно, но я тут же прикинула, что в этот горшочек может влезть не больше ста граммов водки или пара десятидолларовых купюр, сложенных в четыре раза.

Пока я рассматривала цветок, мои гости замерли на пороге и рты их открылись до неприличия. Стоять в шелке при открытой входной двери было холодновато, и я втащила Милу в прихожую. Ребята протопали за нами.

– Настька, обалдеть, как выглядишь!

Мила это сказала вполголоса, но спящая в кресле Стерва вздрогнула и с испугу тявкнула на вошедших.

– Ой какая красотуля!

Мила на ходу скинула полусапожки, хотела взять на руки Стерву, но та привыкла к тишине в доме, приближающийся звук ее напугал, и собака сбежала в спальню.

Шура и Леонид, непривычно тихие, чинно разделись и, почему-то поклонившись мне, вошли в комнату.

Расставить по местам цветы я успела, а вот накрыть стол – нет.

– Мил, у меня два важных дела случайно образовались, со столом пока не получилось. Но я предлагаю такой вариант. Вы разбираетесь с гарниром и сервировкой, а я быстро схожу в магазин, он в соседнем доме.

Шура и Леонид синхронно и согласно закивали, Мила с незакрывшимся ртом разглядывала обстановку.

– Твою мать, Настька, зашибись, какая квартира.

Это Мила сказала тихо, и мне на секунду показалось, что в ее голосе появилась обида.

Она охала еще минут десять с черной искрой зависти в глазу, пока, переодеваясь в ванной, я не сказала ей на ухо:

– Да, квартира хорошая, но придется менять. У меня трудности, все не так радужно, как выглядит. Но давай об этом потом и не говори мальчикам, пусть помучаются.

– Договорились.

Мила, повеселевшая после слова «трудности», поцеловала меня в щеку.

– Ладно, беги, Настюш, беги, а то мужики обидятся, мы же после работы, голодные. У метро даже от сосисок в тесте отказались, берегли животы для застолья.

Я спустилась вниз, поменяла в обменном пункте сто долларов и впервые прошлась по супермаркету, ни в чем себе не отказывая. Конечно, я не стала покупать икру и французское шампанское, тем более что спиртного в доме было пока в достаточном количестве, но осетрину, французский сыр и киевских котлет прикупила.

Еще набрала пива на опохмелку, конфет и всякой ерунды типа нарезанной колбасы двух сортов, майонеза, масла и сельди в винном соусе. Небольшая заминка произошла у кассы, когда я переложила продукты из тележки в пакеты и поняла, насколько увлеклась, в смысле веса всего купленного, но молодой человек из охраны магазина предложил мне помочь все это донести. Я с большой благодарностью приняла помощь, и охранник мужественно дотащил пакеты до подъезда.

– Вечеринка намечается?

– Да. Поминки по тете.

– Извините.

– Да ничего, поминки поздние. Спасибо вам большое.

Широкоплечий охранник ежился в своем костюме, ждал приглашения. Я второй раз пожалела о приезде Леонида, этот парень был гораздо симпатичнее, но переигрывать сценарий было поздно. Я подхватила пакеты, еще раз поблагодарила обаятельного парня и похромала домой. Охранник возвращался в магазин бегом, плавно огибая лужи. Убегающий экземпляр был очень хорош, мне даже показалось, что помогал он мне не только из сострадания. Но тот парень, с лицом сердитого ангела, был все-таки лучше.

В квартире мне пришлось пожалеть об уступке Миле в третий раз. Она приготовила картофельное пюре, нарезала овощей для салата, сервировала стол в гостиной, а два приглашенных приятеля сидели за этим самым столом, смотрели телевизор и активно потребляли мартини с водкой. Бедные негры, как я в данный момент понимала слово «дискриминация». Поставив пакеты у ног ребят, я постучала вилкой по хрустальному бокалу.

– Господа! Строем и рысью приказываю направиться на кухню и подготовить закуски к поеданию. О спиртном, пока мы все не сядем за стол, забыть. Приказ понят?

Шура среагировал первым, вскочил и вытянулся «во фрунт».

– Есть, таарищ енерал.

Леонид тоже выбрался из-за стола, но не так молодцевато.

Мила, удивленная моим громким голосом, который я повышаю крайне редко, проводила ошарашенным взглядом Леонида и Шуру, прошедших маршевым шагом на кухню. Мила бросилась было помочь им, но я зашипела: «Сами!» и поманила ее за собой.

Стерва, вышедшая из спальни, потрусила за нами, я погрозила ей пальцем, и она, взвесив «за» и «против», неспешно направилась в сторону кухни. Новые люди в квартире, по ее многолетним наблюдениям, на первых порах заигрывали с собакой хозяйки, а значит, ей вполне могла обломиться какая-нибудь вкуснятина. Наивная собака. Женщины и так ее закармливали, а мужчины отдавали вкусные куски только в присутствии женщин.

Я видела, как один Катин знакомый художник, перепив, улегся на полу в кухне и разговаривал с остальными оттуда. Когда ему приспичило закусить, он сожрал «Педи гри» из миски Стервы. Та возмущалась визгливым скулежем, гости сгибались пополам от смеха, а художник не сразу и понял, чем он обидел «такого нервного песика».

Мы прошли через большую комнату, и я открыла дверь лоджии. Мила начала и здесь охать от восхищения, рассматривая стены, отделанные резным деревом, стоящие на полках керамические вазы и статуэтки.

– Мила, мы здесь не за этим.

Я подняла в углу лоджии крышку и кивнула в открывшийся прямоугольник с автоматически зажегшейся подсветкой.

– Лезь. Там подпол. Выбери огурчики, варенье и еще что-нибудь. Я ребят не хотела туда посылать. У Кати там стоят две бочки с вином.

Она радостно ойкнула и быстро исчезла в погребе. Через несколько минут, в которые я прослушала громкие вскрики восхищения из-под земли, Мила выставила на пол лоджии нужные банки и вылезла сама.

– Да, с таким погребом можно запросто пережить пару-тройку кризисов.

Я гордо согласилась, и мы пошли к ребятам на кухню. Два наших увальня разложили закуску по тарелкам с большим изяществом, не забыв украсить зеленью и подровнять неровно лежащий хлеб, нарезанный Милой. Заодно они заправили майонезом салат и соорудили сверху «мухомор». При нашем появлении на кухне хлопнула дверца холодильника и звякнуло стекло, кажется, бутылки текилы, но затевать сейчас командную разборку по невыполнению приказа не хотелось.

Мила сказала ребятам пару комплиментов, а я лишь милостиво улыбнулась, как бы воспринимая их старание за обычное явление.

Через несколько минут мы сидели за столом и молча пили за Катю. После печального тоста пошли более веселые. Водка расслабила и меня. Мы все не виделись месяц, накопилось много новостей, и было о чем поговорить. Мила подыскала себе новую работу, но место там освободится только к концу следующего месяца. Шурик похвалился повышением в должности. Леонид встрял с рассказом о случае на работе, «когда один мужик сдуру купил билет «Русского лото» и выиграл почти штуку баксов». Я, как и все, сделала удивленно-завистливое лицо. Деньги, которые я сегодня нашла, лежали в сейфе Кати и оттуда грели мне душу.

Все трое стали вспоминать случаи крупных и мелких выигрышей. Я слушала с интересом. Постепенно, в соотношении с выпитой водкой, мы перешли на более страшные случаи. Мила переставила на стол бронзовые подсвечники из застекленной «горки» и зажгла свечи. Стало уютно и немного жутковато.

Мы говорили о вещих снах, о привидениях и убийствах. Мила с расширенными от любопытства и водки глазами спросила, не посещает ли меня Катя. Я замахала руками, сплевывая через левое плечо. Шурик предложил погадать на картах для поддержания романтичности вечера, Леонид больше склонялся к «дураку» на раздевание. Но настроение было пока не то.

Мы выпили за здоровье, и я… заплакала. Типичными женскими пьяными слезами.

– А вчера в это самое время вон там, у окна, убили парня. Лет двадцати. Кровищи было!.. Жалко его. И меня.

Шура и Леонид замерли с рюмками в руках, Мила хлопнула ладонью по столу.

– Я так и знала! Почувствовала утром! Мужики, я же ей и позвонила с утра, как только услышала об этом.

Начались расспросы и комментарии случившегося.

Я рассказывала о смерти Кати, о вечере у дяди, о милиции. А перед глазами был молодой парень с окровавленной шеей, разгромленная комната, пятно на розовом ковре. Мне стало совсем плохо, и я разревелась в голос. Мила пересела ближе и утешала меня, размазывая слезы по моему лицу. Шура с серьезным лицом объявил соломоново «Все проходит, и это пройдет» и предложил выпить, не чокаясь. Мы встали, молча выпили. Я оглянулась. Квартира показалась чужой. Надо продавать и не сомневаться.

Все-таки мы сначала погадали друг другу, а затем и поиграли на раздевание. Первым раздетым оказался Шура, второй я.

Ночью Леонид не всегда забывал обо мне и даже не очень потел. Мы спали с ним в гостиной, не задувая свеч. Мила и Шура проверяли на прочность кровать гостей в отдельной спальне. Стерва, из любопытства забравшаяся в комнату гостей, оттуда не уходила и подвывала при самых страстных вскриках Милы. Я при этом чуть не падала с дивана от хохота, Леонид просил меня не отвлекаться.

А на следующее утро болела голова, пахло сгоревшими свечами и скулила Стерва. Я совершенно забыла, что собаку надо выгулять. Стерва скреблась в дверь спальни, потом дверь немного отворилась и тут же захлопнулась. Собака села перед диваном и смотрела мне в глаза. Пришлось вставать. Леонид спал или делал вид. Одеяло наполовину сползло, и было видно, как он пополнел за два года нашего знакомства. Талия мягко переходила в живот, лежащий дополнительным полушаром на простыне. Мне кажется, что у женщин это выглядит эстетичнее. Я раздвинула тяжелые портьеры.