Текст книги "Финт покойной тети"

Автор книги: Юлия Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Твоя тетя умная была женщина, но идею выдвинула Татьяна Степановна, она и деньги на квартиры дала, и цех, в котором делают матрешек и горшки под цветы, организовала, и схемы отмыва денег через своих знакомых банкиров она продумала. Катя – директор, тетя Таня – владелец. А Леша – подрастающее поколение, воспитывали парня «на вырост», ему же только двадцать четыре, не возраст для серьезных дел.

– Ну и где же он?

– Работает.

– На вас?

– На нас. На меня. Насть, я слышал, ты скоро в Париж поедешь, ногой хвалиться?

– Не знаю, наверное.

– Съезди, отдохни. Забудь о том, что было.

– А кто Игоря застрелил? И за что?

– Забудь. Отдыхай. Заведи любовника нового. Можешь меня взять.

– Ни-ко-гда. Ты мой брат, и ты мне противен.

– А у меня на тебя совершенно другая реакция. Хочешь проверить?

И этот гад протянул ко мне руки. Я сначала даже не поняла, что он собрался сделать. А он обхватил меня и поцеловал. Совсем не по-братски, при этом мою руку устроил у себя на ширинке. Вот тоже радость какая, снизошел до калеки.

Я оттолкнула его и держала на расстоянии вытянутых рук.

– Андрей, Андрей, подожди. У тебя все с головой в порядке?

– И с головой, и с другими частями тела. Зачем я, спрашивается, ехал сюда на ночь глядя? Поговорить? Я мог тебе то же самое по телефону сказать.

Андрей встал, резко нагнулся к табуретке и подхватил меня на руки.

– Не сопротивляйся, можешь упасть и повредить ногу, она ведь не совсем еще зажила?

Мой брат оказался очень сильным человеком. До кровати он дошел за несколько секунд и даже не запыхался. Кинув меня на матрас, он дернул за пояс юбку, и она слетела, разорвавшись. Блузка треснула вслед за юбкой, и я осталась перед ним в нижнем белье.

– Я так и думал. Хорошая фигура, удобная. Он навалился сверху, присасываясь к лицу и груди. Господи, где же Ладочников? Надо по утрам начинать делать зарядку, с моими физическими данными невозможно справиться ни с каким хамом.

Глаза у Андрея «поплыли», он действительно хотел меня как мужчина. Вот ужас-то! Я еще пыталась оставить на себе ажурные тряпки бюстгальтера и трусиков, но для него снять их было не проблемой, он сделал несколько легких движений пальцами, и я осталась голой. Сколько времени прошло с момента его прихода? Неужели мне теперь будет знакомо слово «инцест» не понаслышке? Ладочников, Мила, где вы?

– Андрюша, подожди, мне так неудобно. Ты мне пряжкой живот корябаешь.

Андрей сел возле меня. Одной рукой расстегивал пояс, другой гладил мое тело.

– И часы сними, пожалуйста.

Андрей сел удобнее, я попыталась выскользнуть, но он повалил меня обратно на кровать. Глаза были совсем ненормальные, сопротивление его возбуждало, и я тихо легла на отведенное мне место.

– Андрей, не успела тебе сказать, сейчас родители приедут.

– Врешь, наверное?

Сколько времени прошло с тех пор, как он начал раздеваться? Минут пять я выиграла?

– Не вру. И мне необходимо в ванную.

– Только не надо про критические дни и головную боль, об этих уловках уже анекдоты ходят.

И тут раздался звонок в дверь. Наконец-то!

– Андрюш, открой, пожалуйста, они знают, что я дома.

Андрей выругался, кинул на меня плед и вышел в коридор.

Мила преувеличенно пьяным голосом кричала на всю квартиру:

– Настька, мы тут мимо проезжали, а Костя совсем окосел от шампанского, я заставила его выйти, тут же ГИБДД недалеко, опасно.

В шкафу как назло ничего из быстро надеваемого не обнаруживалось, пришлось накинуть тот самый серебристый шелковый халат, который моя мама назвала «шлюхский». Я выхромала к гостям.

– Привет, очень рада вас видеть. Я прилегла, плохо себя почувствовала.

Глаза Милы стали квадратными, на Костино выражение лица тоже стоило посмотреть.

– Познакомься, Мил. Это мой брат Андрей, ты, Костя, вроде бы его знаешь.

– Очень приятно. – Андрей говорил сквозь зубы. Штаны он, слава богу, успел застегнуть.

– Вы проходите на кухню. Правда, там неубрано, гости недавно были.

Пока Андрей подбирал слова, приличествующие случаю, Костя быстро скинул обувь, просипел сквозь зубы Андрею: «Здрасьте» и чуть не заорал Милке в ухо:

– Дорогая, ты вроде бы в туалет хотела?

Мила без слов направилась куда сказано, а Костя полез ко мне обниматься.

– Ты извини, что без звонка, но это все Мила. – И гораздо тише: – Что происходит?

– Я очень рада. Устраивайтесь на кухне. – При этом я поднесла руку к горлу, показывая, насколько меня напряг единственный братец.

Минут пятнадцать все бестолково перемещались в районе кухни и гостиной, не зная, куда сесть и что говорить. Андрей в конце концов понял, что пьяные гости наметили здесь переночевать. Ладочников вел себя хозяином, пару раз «невзначай» заговорил о важности защиты свидетелей вообще и такой хрупкой женщины, как я, в частности. Андрей затащил меня в спальню и, дыша в лицо злостью, предупредил, что сегодня уезжает, но завтра приедет после работы и разговор продолжится.

Представляю себе этот разговорчик, а у меня, между прочим, презервативы кончились.

После ухода Андрея мы расселись на кухне прежним составом, и я рассказала ребятам, что Андрей посоветовал мне забыть об Алексее и предложил свою кандидатуру в сожители.

– Брат? – переспросила Мила.

– Ну! Я вообще удивляюсь. Сто лет никому не была нужна, а теперь такой спрос пошел.

– Ты давно в зеркало смотрелась? – Мила поправила прическу. – Ты похудела, похорошела, и взгляд изменился.

– И потом… – Ладочников поцеловал Милу в щеку. – Ты, Насть, находишься сейчас в ауре денег и тайны, а это всегда возбуждает и вызывает нездоровый интерес. Хотя здоровый сексуальный тоже вызывает.

– Пора вылезать из этой ауры. Ребята, вы сегодня здесь ночевать будете?

Мила замахала руками, протестуя. Решили, что девочки отдельно, мальчик отдельно, но ночью Мила все равно перебралась со своего дивана в спальню к Косте. Оставалось только завидовать.

Ночью они расхулиганились настолько, что начали бродить по квартире, и не было возможности пройти на кухню. Мила делала вид, что к ванной, из которой она вышла, она не имеет никакого отношения, Костя выглядел усталым.

Конечно, время было позднее, но настроение располагало.

– Костя. Ты слышишь меня?

– Слышу.

– Костя, а хочешь хотя бы немного с Андреем посчитаться?

– Да. Очень. Когда?

– Не знаю, Ладочников… Не знаю. Я тебе позже скажу, когда у меня в мозгах все оформится.

– Насть, а Насть, может, ты не будешь влезать? Я рассказал об армии и теперь жалею… Не для тебя это.

– Конечно, не для меня, Костя. Но другого выхода нет.

Лейтенант еще что-то хотел сказать, но я замахала руками и закрыла уши.

– «Утро вечера мудренее» – народная пословица. Между прочим, проверенная веками, значит, стоит к ней прислушаться…

В восемь часов утра глаза открылись сами собой, Стерва почувствовала это и села около дивана с видом пионера «всегда готов!». Действительно, надо пойти погулять с собакой, разработать ногу и проветрить голову. Лежать и смотреть в потолок, переваривая одно и то же, уже невмоготу.

На улице подморозило, народ переоделся в шубы. Почти все торопились к автобусным остановкам или шли муравьиной тропой к метро. Спешили, серьезными лицами настраиваясь на трудовые будни.

Сразу вспомнились ЖБК, предпраздничная полировка паркета и поломанные пылесосы. Раз в квартал я раздавала по отделам заводоуправления канцелярские товары. В этот день там было веселье, женщины растаскивали по домам яркие тетрадки и авторучки, радовали домочадцев. Мне всегда было грустно в эти дни, даже не для кого было спереть ластик. Для себя неинтересно, а у Милы сын слишком маленький…

Стерва резво семенила по припорошенной снегом зеленой траве, привычно принимая редкие комплименты от умиляющихся на нее женщин. Я шла следом, опираясь на палку, буквально заставляя себя не хромать. Рефлекторно я перегибалась вправо, сопротивляясь непривычной команде наступать на оперированную ногу.

По отработанному маршруту мы вышли на бульвар, доплелись до палатки с газетами и повернули обратно. На обратном пересечении проезжей части бульвара мимо нас медленно проехала белая «копейка» в желтых разводах ржавчины, подала назад и встала у того места, где мы со Стервой собрались переходить дорогу. Чертыхнувшись, я примерилась, с какой стороны лучше обойти немытую машину, но водитель открыл дверцу. Я пригляделась… Подхватив тявкающую Стерву и палку, быстро влезла в машину.

– Лешенька.

– Подожди.

Алексей проехал подальше и завернул во двор, ближе к мусорным бакам и гаражам – «ракушкам». Я сидела, сжавшись. Не верилось, что рядом мой любимый мужчина, тепло тела которого не забывалось никогда.

Алексей пристроил машину, я смотрела на его руки, поворачивающие руль, на складки куртки, на розовое аккуратное ухо, проглядывающее сквозь волны светлых волос… Алексей пересадил Стерву на заднее сиденье и, притянув меня к себе, медленно поцеловал глаза и губы.

– Милая моя. Я так соскучился.

У меня внутри все взорвалось. Я не заплакала и не закричала от радости или отчаяния, мне нестерпимо захотелось его. Сейчас, немедленно. Содрать одежду и провести руками по атласной смугловатой, почти без волос коже, прислониться лбом к плоскому животу или губами к плечам. Он понял это в секунду и улыбнулся:

– Настя, времени в обрез. Я угнал машину и должен ее вернуть незаметно. В моей «Хонде» стоит «жучок», да и телефон в ней вычисляется, даже когда выключен.

– Леша, какой ты красивый. Ты мне снишься каждую ночь.

Алексей погладил мое лицо. Его пальцы, самые нежные в мире, прошлись по щекам и лбу. Мне захотелось плакать. Он смотрел влюбленно, но говорил вещи, которые доходили до моего сознания с запаздыванием в несколько секунд:

– …Ты должна создать суету. Ходить из квартиры в квартиру, отключать видеокамеру у двери, прерывать звонки, сама названивать по десять раз всем подряд. С тебя должны снять наблюдение. Андрей сказал, что сможет разрешить нам встретиться, но я уверен, ребята из «конторы» будут наблюдать из каждого угла и фиксировать любой контакт на все аудио– и видеоносители.

– Лешенька, давай заедем в ближайший кинотеатр. Ненадолго, на полчасика, а лучше в общежитие и на час, я тут в одном с хорошими ребятами познакомилась, они нам комнату выделят. Там даже документов не спросят…

– …Ходи между двумя квартирами, разбери телефоны. Если милиция или органы начнут спрашивать о странных действиях, заяви, что тебе надоело быть в роли подопытного кролика и вообще «прослушка» незаконна.

Алексей слушал меня, но не хотел услышать. Его лицо, как всегда, быстро изменялось от эмоций. Он так нервничал, что больше не имело смысла говорить о своем желании.

– Хорошо, я все сделаю. Но когда я смогу заснуть? Просто спокойно заснуть, уткнувшись в тебя?

– Не плачь. Обязательно придумаем что-нибудь.

– Леша… они оставят тебя в покое?

– Конечно, и очень скоро. Как только замаячит окончание оснастки типографии – меня убьют.

– Значит, и меня?

– Тебя не обязательно, если не узнают о нашей встрече. Я как бы работаю на ФСБ. Но одновременно контактирую с бандитами. Вроде бы ФСБ разрабатывает банду Мити и Жоры, а на самом деле мне кажется, что они полностью устраивают друг друга, каждый занимает свою нишу и другому не мешает. Ну их-то понять можно. Сейчас я работаю и на тех, и на других. Создаю типографию для ФСБ. Но частью реализации займутся бандюки. Сама понимаешь, я для них стану костью в горле…

– Они убьют меня твоей смертью.

Слезы, поднимавшиеся из середины груди и сжавшие горло, вырвались из меня всхлипами. Стерва на заднем сиденье заскулила в унисон.

– Настя, прекрати истерику и размазывание соплей. Не дождутся они. Но легче выбраться из этой передряги с деньгами. Слышишь? С деньгами. Ты должна мне их принести.

– Конечно. Постараюсь продать драгоценности.

– Нет. Ты должна принести мне тысяч двести. Они в подвале.

Леша перестал меня обнимать, достал сигареты, закурил.

– На даче в подвале?

– Нет, в квартире.

– На лоджии?

– Нет. Ниже. Из подвала лоджии есть ход в заброшенное бомбоубежище, в нем типография…

– Та самая?!

– Потише. Та самая. Вход только через твою квартиру. Как нога?

– Нога нормально, скоро смогу ходить без палки.

– Насть, я не могу видеть, как ты плачешь… Ты почти не хромаешь?

– Стараюсь. Леш, так что же? Типография, которую ищут фээсбэшники, милиция и бандиты, находится у меня под ногами?

– Не совсем. Она под ногами у тех, кто гуляет с собаками под твоими окнами.

Достав из кармана шубы носовой платок, я вытерла мокрый нос и посмотрела по сторонам. Люди все так же спешили к метро и к автобусам, из хлебного магазина выныривали старушки, на маленьком рынке выставляли палатки замерзшие продавцы. Как обычно, как каждый день. Люди зарабатывали деньги. Кто как мог, по преимуществу честно и долго.

Алексей приоткрыл окно и закурил. Даже от жеста, которым он доставал сигарету из пачки, опять закружилась голова… Этот мужчина может делать со мной что угодно…

– Леша, а если я тебе их не принесу?

– Что не принесешь?

– Деньги.

– Тогда меня используют и убьют.

– А где ты взял миллион?

– Там же, в бомбоубежище. У нас был запас из первых, не совсем удачных партий.

– А новые деньги от настоящих практически не отличаются?

– Практически нет.

– И сколько их там?

– Около двух.

– «Лимонов»?

– Миллионов. Насть, чтобы напечатать эти два миллиона, пришлось вложить триста тысяч. Прибыль не берется ниоткуда…

– Если ее не отнять.

Алексей затушил сигарету, на меня не смотрел, его очень заинтересовал уровень бензина и масла в «копеечной» развалюхе.

Нога моя не привыкла к тесным «Жигулям», пыталась по привычке разогнуться, но пока терпела.

– Леша, в погребе лоджии были уже почти все. Наверняка ее обыскивали раз десять, никто ничего не заметил. И как же найти вход?

Алексей выкинул в окно бычок. Достал из внутреннего кармана записную книжку и ручку.

– Смотри. Вот план подвала лоджии. Здесь еще две пластиковые бочки с вином стоят.

– Я в подвале ни разу не была, физически не могла туда влезть.

– Но теперь-то можешь? У тебя строительное образование, должна в чертежах разбираться.

Мне показалось, что Алексей с излишней страстностью объясняет мне вход в типографию.

– Подожди, Леш. Давай сделаем по-другому. Я создаю суету. Два дня треплю нервы наблюдателям, проверяю на вшивость свою и твою квартиру, а затем ты навещаешь меня среди бела дня в дамском платье. По росту и размеру ноги ты на бабушку свою вполне тянешь, наденешь на свою одежду ее пальто и придешь. И сам, понимаешь, сам, залезешь в этот стоклятый погреб. Я одна боюсь. Вдруг не вылезу. Там сложный вход?

– Не сложный. Настя, подожди, ни в какие платья я переодеваться не буду. Через два дня на этом же месте, только днем, в два часа ты садишься в машину и отдаешь деньги. Создай побольше шума. Если хоть кто-нибудь узнает, где типография, тебя убьют.

– Как ты Григория?

– Григория?

Леша побледнел и прижал меня к себе.

– Настенька, он хотел тебя убрать. Мы его отговаривали, но Гриша человек слабый, хочет все сразу и много, ждать и думать не умеет. Он был уверен, что теперь я и бабушка кинем его. Ты не согласилась на переезд, я забрался в Катину квартиру через тебя. Он был уверен, что если тебя убить, то родители квартиру ему продадут…

– И ты его зарезал?

– Да… Нет… Он стоял в ванной, разглагольствовал, что нужно было ему самому стать твоим любовником… Только я, Катя, бабушка и он знали, где типография. Тут у него мобильный зазвонил, но он не стал разговаривать, сослался на то, что занят. Он с мобильным везде ходил, даже в туалет. Но я выставил водки, предложил по душам поговорить. Он купился. Просидели мы часа два, вспоминали, как познакомились, как начинали деньги зарабатывать… полтора литра выжрали. Он в коридор вышел звонить, предложил кому-то приехать в гости, а минут за десять до этого сам ночевать напросился. Я на его ночевку, конечно, с радостью согласился и тут же голову на стол уронил. Григорий еще минут пять напротив меня посидел, пытался на разговор растормошить, а потом не выдержал, в туалет пошел. Трубку на столе оставил. Мне осталось только на повтор нажать. То есть я сразу скинул набор, мне только цифры телефонного номера нужны были. А Григорий минут через двадцать после звонка начал на улицу поглядывать. Меня растормошил, водки подливает и посматривает за темное окно, выжидает.

Алексей курил, рассказывая, на меня не смотрел.

– Чувствую, времени в обрез. Ну попили еще. Теперь я в туалет пошел и незаметно нож с собой взял. Зову Григория в ванную, приставил ему нож к горлу. Спрашиваю: «Заказал меня кому или сам убивать будешь?» Естественно, он начал объяснять, что не по мою, а по твою душу ребята подъедут. Я не выдержал, дал ему по почкам. Он дернулся, Зорька в коридоре забегала, сшибая углы, а он, видимо, решил, что уже «братки» приехали, дверь вскрыли. И как заорет: «Сюда, он меня прирезать хочет, мочите его быстрее!» Пьяный был, совсем обнаглел. Вырываться начал. Я тоже, когда пьяный, дурак дураком, взял грех на душу, саданул его. Знаешь, шея оказалась такая… жилистая, а нож смачно вошел…

– Хватит. – Меня передернуло. – Мог бы ко мне после этого прийти, предупредить.

– Конечно. Нас бы обоих «братки» и пришили. Они как раз через пять минут подвалили. Но в подъезд войти не успели, я их шефу по Гришкиному телефону позвонил, в квартиру соваться не советовал, соврал, что заминировал ее. Он своих мальчиков спортивных моментально отозвал.

– А кто у них шеф?

– Да так, боров один с рыбьими глазами. Митя.

– Да, противный мужик, я его видела… Мне Гриша никогда не нравился. И папе. Он с нами почти не разговаривал, когда мы к Кате приезжали.

– Да он ни с кем не разговаривал. Считал себя пупом земли, причем золотым. Катя молодец, такую подлянку ему кинула, когда завещала квартиру тебе. Я думал, он в тот день перестреляет половину города от злости… Игорька, который к тебе в квартиру залез типографию или деньги искать, он просто мог выкинуть, тем более появился повод Митю с Жорой на счетчик за такое поведение поставить. Но Григорий решил сам разобраться. Герой с пистолетом. Зачем парня убил?

– Я как вспомню эту кровь… Б-р-р… А бабушка, Леша? Расскажи…

– Э, нет, Насть. Это слишком долго, и так заболтался. Значит, через два дня здесь же… И возьми лучше тысяч триста, на всякий случай. Больше не надо, трудно прятать.

На секунду стало смешно. Человек решает, что лишняя сотня тысяч ему не повредит, а больше просто в кошелек не поместится.

До дома я шла с глупым счастливым лицом, даже забыла отпустить Стерву. Стерва не противилась, как истинная женщина, она обожала, когда ее носят на руках.

Костя и Мила уже не спали, лейтенант допивал чай, смотрел на Милу хмуро. Она изображала жену на пятнадцатом году совместной жизни и на выражение лица Кости не реагировала. Проводив его за порог, она уселась напротив меня.

– Классный мужик. Спасибо тебе.

– Да бери, не жалко. А чего он такой смурной на работу пошел?

– Ерунда. Стали договариваться о завтрашней встрече, так я его просила в типографию ко мне в форме не приходить.

– Почему?

– В его возрасте стыдно быть всего лишь старшим лейтенантом.

– Строго ты с ним.

Мила наклонила голову и заглянула мне в глаза.

– Настя, что случилось? Ты с прогулки пришла ненормальной. Бледной, радостной, заплаканной и взмокшей.

– Алексея вспомнила. Соскучилась.

– Н-да, парень такой: захочешь – не забудешь. Мне на работу пора.

Она чмокнула меня в щеку, погладила собаку и упорхнула.

Я осталась одна. При всей радости от встречи с Алексеем огромный, метровый, я бы даже сказала, километровый червяк сомнения грыз мне душу изо всех беззубых сил. Я не успела спросить его, как же он смог по приказу не только познакомиться, но и улечься со мной в кровать? Интересно, это особенности его физиологии, свойство характера… или я ему нравлюсь? Он сегодня сказал: «Соскучился», и я поверила… мне показалось – он не врет.

Пора было начинать бороться со слежкой наших доблестных органов. Начало было классным – я поставила в «видак» лучшую свою музыкальную видеокассету. На несколько часов «слухачи» были обеспечены прекрасной музыкой Моцарта и группы «Квин». Пусть расширяют кругозор. Жалко, им не видно сумасшедшей по красоте пластики балета Мориса Бежара.

Под музыкальный аккомпанемент я начала складывать вещи в чемоданы. Не знаю, что думают люди, наблюдающие за мной, но мне полчаса назад стало ясно, что в этой квартире жить невозможно.

На четвертом этаже, в квартире Алексея, я поставила в магнитофон Вивальди. Пусть уж милиционеры образовываются до конца.

Вызвонив маму на работе, я настойчиво попросила ее вернуть мне машину. Она обещала заехать часов в пять.

К ее приезду я приготовила три чемодана одежды и постельного белья и две коробки с книгами. Хотела крикнуть погромче, чтобы наблюдающие помогли слабым женщинам дотащить вещи до машины, но постеснялась.

Мама к моей идее постепенного переезда на дачу отнеслась с пониманием. Она предложила организовать его завтра, вызвав для помощи отца, но я знала, кто посетит меня через час. А видеть Андрея в мои планы пока не входило.

Вернулись мы с дачи часов в десять. Андрей перезвонил на сотовый и попал на маму. Она ему очень правдоподобно рассказала о моем «пограничном» состоянии, особенно душевно живописала истерику в дороге и мои назойливые рассказы о привидениях в квартире. Катя по ночам читала Библию, а Гриша и скромный мальчик Игорь, оказывается, навещали меня круглосуточно, требуя и умоляя найти их убийц. Андрей сочувственно вздыхал и вызвался приехать немедленно, посидеть «с бедной девочкой», но я отрицательно замотала головой, и мама, всхлипнув, описала, как я в данный момент сплю, свернувшись калачиком после двух таблеток снотворного, и нервно вздрагиваю от любого шума.

На следующее утро мама пошла отсиживать свои часы в строительно-монтажном управлении, а я опять врубила балет Мориса Бежара на первом этаже и Эннио Мариконе на четвертом. При этом я постоянно набирала телефонные номера, рассказывала Миле о своем депрессивном состоянии, жаловалась маме на головную боль и даже, набравшись смелости, закатила истерику Татьяне Степановне, обвинив ее во всех грехах. Она в долгу не осталась и долго рассказывала по телефону о тяжелой судьбе внука. Я слушала внимательно, каждое слово об Алексее было бальзамом.

За пятнадцать минут бабушка успела покаяться в ошибке юности, когда она оставила сына на руках старой матери в забытом городишке Орша. Ее Захар вырос деревенским мальчишкой, женился на местной девочке-доярке и к сорока годам спился. Татьяна Степановна не отличалась ангельским поведением, в тридцать лет села за растрату на шесть лет, зато после освобождения стала умнее и начала зарабатывать деньги в приличных объемах и с большей нахрапистостью. За двадцать лет сделала внушительную карьеру.

Алексей к тому времени закончил школу, помогал маме на ферме доить коров и мечтал вырваться из поселка городского типа хотя бы в областной город. Татьяна Степановна быстро устроила внука в Московскую ветеринарную академию, приучила Алексея употреблять крем для рук для сведения многолетних бородавок и цыпок, а уж не вставать в четыре утра он моментально привык сам.

Я с трудом представила, как Лешка доит корову… Долларов сто я бы за это зрелище заплатила…

Татьяна Степановна хотела еще углубиться в свою биографию, но ее ненаглядный почти лысый пудель Чешир залаял, напоминая, что у него сейчас должен быть обед. Татьяна Степановна быстро распрощалась со мной, велев «держаться и не раскисать».

В ближайшем магазине я попросила коробки, и продавщица вынесла пять штук, содрав с меня двадцатку. Между истеричными звонками «всем и вся» я складывала в ящики статуэтки, кухонную посуду и кучу всяких вещей, упаковывала мелкую мебель и старалась проделывать это как можно громче.

В обед объявился Андрей, начал ругать за открытую настежь входную дверь. Я подошла к видеофону и демонстративно выдернула шнуры.

– Мне надоело.

Андрей не стал уточнять, что именно мне надоело. Он по-хозяйски расположился на кухне, разогрел вчерашний ужин. Одно присутствие его в радиусе ста метров делало жизнь процентов на пятьдесят тошнее, но я заглянула на кухню с максимально приветливым лицом:

– Ты поедешь еще на работу или останешься?

– Обязательно поеду, работы невпроворот. Но у меня душа болит за тебя, мама вчера такого по телефону наговорила. Кстати, Насть, сделай потише музыку, разговаривать невозможно.

Обеспокоенный ты мой. Наверняка «прослушка» нажаловалась на репертуар.

– Андрей, я в своем доме. Мне без музыки страшно, мне слышится шепот и шорох чужих одежд. И вообще я отсюда завтра уеду жить на дачу.

– От меня хочешь сбежать?

– И от тебя, и от всего. Буду выращивать помидоры и продавать на колхозном рынке.

– Флаг тебе в руки. Ладно, спасибо за обед. И перестань нагнетать истерию, ты иногда переигрываешь.

Умный, мерзавец.

В шесть часов подъехали родители, и мы сделали еще одну ходку на дачу. Квартира без картин, подсвечников, книг и зеркал смотрелась сиротливо. Я попросила родителей остаться на ночь. Они остались, и мне пришлось выслушать долгую нотацию из-за моего неправильного поведения. Я обещала исправиться.

Утром сквозь сон я услышала, как они ушли на работу. Сразу после этого настойчиво зазвонил телефон, руку тянуть было лень. Если опять Андрей, пошлю его на… далеко.

– Алло.

– Настя, ты на работу собираешься? У нас уборщицы забастовку грозятся объявить, они порошок на свои деньги покупают, ты же ключи от подсобки увезла.

Первым делом мне хотелось спросить, кто это говорит. Но через пять секунд сообразила – Лена из бухгалтерии. Надо все-таки иногда вспоминать, что числюсь на бетонном комбинате завхозом дирекции. Какой ужас! Ни за что! Ни за что больше не вернусь на работу, при которой постоянно хочется сидеть на больничном.

– Лен, а кто моих подчиненных усмиряет?

– А жена слесарева. Он ее уборщицей устроил, так она тут такой шорох навела! Уборщицы даже стены моют, а сантехник начинает пить только после обеда. Но ты не волнуйся, придешь, мы тебя обратно возьмем. Она не имеет права, ты инвалид.

– Уже нет.

– Что нет?

– Не инвалид. Лен, огромная просьба, увидишь слесареву супругу, скажи, чтобы завтра в одиннадцать обязательно была, я ей дела сдам.

– Увольняешься?

– С песней, флагами и барабаном на шее.

– Нашла место?

– Нашла.

– Про зарплату не спрашиваю, наверняка побольше нашего.

– Есть немного. Лен, ты извини, я занята. До завтра, хорошо?

Лена согласилась подождать до завтра, хотя ее любопытство заменяет ей все новости: печатные и телевизионные. Она сама себе журналист и редактор.

Пора было вставать. Я приближалась к цели своей уборки. Сегодня, по логике вещей, настала очередь лоджии и подпола.

Чертыхаясь, спустилась в подпол и стала выставлять на пол лоджии банки с овощами и мясо. Не здесь же их оставлять. Подпол потряс своими размерами. Получается, что у меня не двух-, а трехкомнатная квартира. По всему периметру подпола, впритык к стенам были поставлены стеллажи высотою в два метра, как раз под потолок.

Вход в типографию должен быть за средним стеллажом левой стены. Надо было снять банки и вынуть четвертую доску сверху. В пазах, куда вставлялась доска, нужно было нажать на «сучок» – кругляш в массиве дерева. Я послушно все проделала. Стеллаж плавно и абсолютно бесшумно въехал в стену сантиметров на тридцать, а затем влево. На месте стеллажа оказалась кабина, похожая на лифт.

Я вошла и нажала на единственную кнопку. Лифт с незакрывшимися дверями поехал не вниз, а назад. Стены узкого тоннеля были отделаны серым толстым пластиком. Через минуту лифт остановился. Я оказалась в темном просторном помещении. Свет шел только из подвала, оставшегося в нескольких метрах, и стало жутко. Нащупав выключатель, я щелкнула им, и большая комната залилась светом. Лифт вернулся на несколько метров в тоннель, и на его место встала бронированная дверь.

За все время ни один механизм не скрипнул и не дрогнул – абсолютная бесшумность. Помещение, в котором я оказалась, совершенно не было похоже на типографию, скорее на лабораторию. Вместо огромных станков стояли три белых агрегата, похожие на большие автоматические ксероксы. К стене было придвинуто несколько белых столов с оборудованием, похожим на химическое. Вокруг была поразительная чистота. Я подняла голову и заметила кондиционеры с пылеуловителями на каждой стене.

Станки для печатания денег я не стала трогать, еще не на то нажму и получу вместо ста долларов бракованную бумажку индийской рупии. А к столам я пригляделась. Пара предметов на них напомнили мне ультрафиолетовую лампу и детектор валют в обменниках сбербанка. Тут же лежала папка с обозначениями контрольных знаков у ведущих валют. В следующей папке лежали листы с квадратиками оттенков серого и зеленого цвета. На одном листе помещалось двадцать квадратов, каждого цвета было по десять листов. Ничего себе, двести оттенков. Если бы не различные номера под квадратами, разницу в оттенках на глаз не уловить.

В ящике у стены лежал пласт бумаги. Деньги, говорят, не пахнут. Еще как пахнут. Обожаю запах новых денег. В этой типографии именно так и благоухало. Бумага в широкой коробке была явно денежная, если ее использовать под стодолларовые купюры, «тянула» она не меньше чем на десять миллионов. На перспективу, значит, запаслись.

В другой коробке небрежно валялись пачки отпечатанных полтинников и россыпь. Я поднесла одну купюру к глазам. На мой взгляд, все нормально, господин Грант выглядел очень убедительно. Но Леша предупредил, что коробка с красной полосой – брак. Для продажи это художественное творчество может подойти, а для личного пользования – ни в коем случае.

Нужная мне коробка стояла рядом, заполнена была сто– и двадцатидолларовыми пачками. Чего уж тут мелочиться? Триста тысяч надо взять? Возьмем. Всю коробку возьмем. А в ней тянет на очень приличную сумму, за «лимон» шкалит.

Я дотащила деньги до бронированной двери. Мне очень хотелось побыть здесь подольше, внимательнее рассмотреть странные приспособления на столах, ножи для разрезания бумаги, станки, но я здесь находилась восемь минут, а должна уложиться в десять. Дверь от нажатия потайной кнопки отъехала в сторону, и на ее месте появился лифт. Свет в типографии выключился сам собой, теперь он будет в автоматическом режиме включаться и выключаться при пересечении кем-либо контрольной линии, если в самой типографии никого нет.

В подполе коробка с деньгами встала между двумя пластиковыми бочками по пятьдесят литров. Вино и доллары. Душераздирающее зрелище.

Деньги я разбросала по приготовленным заранее пакетам, туда же складывала по несколько банок консервов. Пакеты, правда, достались слишком прозрачные, придется на кухне доллары перекладывать в жестяные банки для специй и в мешок из-под картошки.